Текст книги "История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы"

Автор книги: Ласло Контлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 53 страниц)

Поскольку коалиция оказалась совершенно беспомощной в попытках отстоять позиции венгерской нации перед Веной, она еще с большим рвением набросилась на национальные меньшинства. Масштабы «принудительной мадьяризации» историками часто преувеличивались, несмотря на тот факт, что численность мадьяр среди населения Венгрии (без Хорватии) возросла с 41 до 54 % в 1848–1910 гг. и что в этот период пышно расцвел национализм всех оттенков. Различие между мадьярским и немадьярским национализмом обусловливалось только сосредоточением у венгров административных возможностей – государственного аппарата, с помощью которого они могли заниматься реализацией своей голубой мечты о построении национального мадьярского государства. Закон о «народных школах» 1907 г., известный как «закон Аппони», поднял жалованье всем учителям, но при этом обязал обеспечить знание венгерского языка учениками всех национальных школ к концу четвертого года обучения. В том же году знание венгерского языка стало обязательным для всех сотрудников государственной железной дороги. Закон об уставе железных дорог (железнодорожная прагматика) встретил серьезное сопротивление со стороны хорватских депутатов, попытавшихся надолго заблокировать работу венгерского законодательного собрания. И опять-таки в том же 1907 г. жандармами во время массового избиения словацких крестьян в Чернове (на севере Венгрии) было убито 12 человек. Поводом для расправы послужило освящение новой церкви неместным священником, которым был, между прочим, будущий лидер национального словацкого движения Андрей Глинка. Подробности этого инцидента стали известны на Западе, что нанесло серьезный ущерб репутации Венгрии, особенно в англоязычных странах из-за публикаций историка Роберта Уильяма Сетон-Уотсона. Многие из тех, кто пережил «побоище в Чернове», позднее получили сроки тюремного заключения, как и члены Сербской независимой партии, по обвинению в агитации и пропаганде против монархии в 1909 г.

Агитация, конечно, велась. Более того, она всячески поощрялась в Сербии, премьер-министр которой, Новикович, в феврале 1909 г. заявил, что сербская нация включает также и те 7 млн. сербов (цифра, в общем-то, преувеличенная), которые живут «вопреки их желанию» в империи Габсбургов. Все эти недружественные акции со стороны соседей, России, ее западных союзников и даже Османской империи являлись выражением их недовольства тем, что Австро-Венгрия в 1878 г. аннексировала и с тех пор удерживала за собой Боснию и Герцеговину. Министр иностранных дел Алоис Эренталь, который стремился не отставать от своего союзника Германии в проведении активной силовой политики, но имел такую возможность только на Балканах, фактически обманул Россию. Он договорился с министром иностранных дел России Александром Извольским, что Россия поддержит эту аннексию в обмен за выход в турецкие проливы, но не дождался окончания переговоров России с остальными великими державами и дипломатического решения вопроса о проливах. Некоторые венгры надеялись, что территория Боснии и Герцеговины будет отдана непосредственно Венгрии, поскольку земли эти некогда находились во владении средневековых венгерских королей, однако она стала самостоятельной имперской провинцией.

Перегруппировка сил на политической арене Венгрии, о которой говорил Криштофи в период кризиса 1905 г., не состоялась, но на сцену во время правления партийной коалиции вышли новые силы. Их появление было ускорено самой коалицией: она сделала все, чтобы продемонстрировать общественности отсутствие реальной альтернативы своей политике. Придя к власти, она сразу же потеряла всякую оппозиционность и перестала отличаться от своих предшественниц. Первые независимые политические организации зажиточного крестьянства, которое с подозрением относилось к аграрной фракции, представленной в коалиции, стали появляться между 1906 и 1910 г. К ним, прежде всего, относились Независимая социалистическая крестьянская партия Андраша Ахима, богатого фермера, словака по происхождению, Партия независимости и «партия 48-го года», а также Партия мелких сельских хозяев, возглавляемая Андрашем Надьатади-Сабо. Партии эти выступали за всеобщее избирательное право. Первая партия, ослабленная после убийства Ахима в 1911 г., помимо этого требования, выдвигала также эклектичную программу по улучшению в стране ситуации с национальными меньшинствами, введению в Венгрии прогрессивного налогообложения и разделу всех огромных латифундий с раздачей земли крестьянству. Партия мелких сельских хозяев добивалась государственной помощи частным и акционированным сельскохозяйственным предприятиям. Усилилось также и влияние социал-демократов, не в последнюю очередь, благодаря одаренности их лидеров, таких, как уже упоминавшийся Тарами или великолепный оратор Дежё Бокани, или Эрвин Сабо – ученый, теоретик марксизма международного значения.

Сабо также поддерживал тесные связи с кругами самых последовательных противников режима – с радикальными демократами, теоретически разрабатывавшими свои общественные воззрения в социологическом журнале «Хусадик сазад» («Двадцатый век»), выходившем с 1900 г., и в Обществе социальных наук, основанном год спустя. Образовавшееся политическое течение, к которому примкнуло немало молодых ассимилированных евреев, на основе глубокого социологического анализа и концепций, заимствованных частично как у социального дарвинизма, так и у марксизма, выступали за введение всеобщего избирательного права, за искоренение феодальных пережитков типа латифундий, за развитие кооперативного движения среди земледельцев, за создание демократических основ местного самоуправления, за расширение закона о национальностях и жесткий контроль по его соблюдению, за модернизацию системы образования и медицинского страхования. Эта группировка пользовалась широкой поддержкой в кругах интеллигенции – от симпатизировавших ей диссидентов – сторонников независимости, студентов высших учебных заведений, объединенных вокруг «Кружка Галилея», или даже масонов, вплоть до выдающихся деятелей литературы, в частности поэта Эндре Ади. Как политическая партия радикальные демократы появились только в 1914 г., однако их политическая программа в общих чертах сложилась уже к 1907 г. и была опубликована их лидером Оскаром Яси в статье «К новой Венгрии», конспективно содержавшей все основные положения его огромного научного труда по национальному вопросу, изданного в 1912 г. Он утверждал, что существует возможность совместить путь национальной независимости с развитием демократии, а венгерский образ мыслей со свободой мышления, что историческая государственность Венгрии посредством необходимых реформ может превратиться в союз братских народов.

Однако старомодный либерализм, доставшийся нынешним деятелям от предыдущих поколений, с пренебрежением отнесся к вызову, брошенному ему демократическими силами, и рухнул без посторонней помощи. Часть верхушки и основная масса сторонников Партии независимости, разочарованные неспособностью правительства достичь «национальных целей», уже не питали к нему никаких особо теплых чувств, когда в 1909 г. началась полемика по поводу Австро-Венгерского банка. Дьюла Юшт, который к этому времени горько сожалел о том, что во имя престижа партии в свое время уступил партийное руководство Ференцу Кошуту, объявил о своем выходе из партии. С ним ушла примерно половина депутатов парламентской фракции. В январе 1910 г. Векерле подал в отставку и премьером стал старый либерал Куэн-Хедервари. Этот момент был весьма благоприятен для того, чтобы Тиса мог вернуться в политику. Он вновь появился на политической сцене во главе партии, набранной в основном из бывших сторонников Либеральной партии, принадлежавших как к крупной буржуазии, так и к землевладельцам. Его новая Национальная партия труда одержала убедительную победу на выборах, состоявшихся в июне 1910 г. и оказавшихся последними выборами эпохи дуализма.

Основным в повестке дня нового законодательного собрания был, как и у прежних составов, законопроект о военном строительстве, представленный парламенту еще в 1903 г. Теперь он был как никогда кстати: гонка вооружений набирала ускоренный темп, и Австро-Венгрия никак за ней не успевала. Международная обстановка становилась все более напряженной, что привело в 1911 г. ко второму марокканскому кризису и итало-турецкой войне. В принципе оппозиция не возражала против военного закона, однако, если прежняя коалиция увязывала свое голосование по нему с традиционными для нее национальными требованиями, то нынешние сторонники Юшта, симпатизировавшие социал-демократам, заключили с ними двустороннее соглашение и требовали закона о всеобщем избирательном праве. В парламенте вновь стала применяться тактика обструкции, и Тиса пришел к выводу, что задачи укрепления дуалистической монархии и исторической венгерской государственности более несовместимы с соблюдением всех нюансов парламентской этики. Его взгляды возобладали в рядах бывших либералов весной 1912 г., когда Куэн-Хедервари был заменен Ласло Лукачем, а самого Тису избрали спикером палаты представителей. Массовые демонстрации против его планов, которых он и не скрывал, прошли в столице и переросли в уличные схватки демонстрантов с полицией, закончившиеся для шести человек смертельными ранениями. Этот день 23 мая 1912 г. стали называть «кровавым четвергом». 4 июня новый спикер отказал в слове сторонникам оппозиции и при помощи полиции удалил из зала всех бурно протестовавших депутатов. Покончив с обструкцией, сторонники партии власти быстро одобрили закон об армии. Аналогичные приемы были использованы при обсуждении довольно выхолощенного законопроекта реформы избирательной системы, утвержденного парламентом в апреле 1913 г., и другого – о мерах предосторожности в случае начала большой войны. Тиса нисколько не сомневался, что она рано или поздно разразится между Австро-Венгрией и ее противниками в регионе и поэтому добивался парламентского решения о приостановке на время действия чрезвычайного положения закона о свободе ассоциаций и прессы, запрете пропаганды республиканских идей и возможности наделения правительства особыми полномочиями.

Прогнозы Тисы, принявшего в июне 1913 г. у Лукача бразды премьерства, подтверждались всем ходом международных событий. В то время как Национальная партия труда сражалась за наведение порядка у себя дома, Балканы все более и более превращались в пороховую бочку. Вдохновленные победой, одержанной Италией в войне 1911–12 гг. против Османской империи за господство в Средиземноморском бассейне, Сербия, Черногория, Болгария и Греция, заключив между собой союз, напали в октябре 1912 г. на своего бывшего сюзерена. Первая Балканская война закончилась поражением турок и дракой победителей за добычу, а именно за Македонию. Греция и Сербия, поддержанные Румынией, разбили Болгарию во Второй Балканской войне 1913 г.

Эти две войны на Балканах показали, что Австро-Венгрия столкнулась здесь с крайне серьезными проблемами. Стало ясно, что империя Габсбургов уже не может держать под контролем новые Балканские государства, которые своими националистическими аппетитами ни в чем не уступали эгоизму великих держав Европы, и что они непременно будут сражаться за свои цели в регионе, который империя давно считала сферой собственных жизненных интересов. Из потенциальных союзников империи Болгария оказалась уже обескровленной, а Румыния обнаружила свою ненадежность, подрывая стабильность в регионе. Из великих держав даже Германия не стала в период кризиса поддерживать австро-венгерскую дипломатию. Предположение, что Сербия при поддержке России, а, возможно, и всего «Тройственного согласия» (Антанты), способна решиться на создание объединенного государства южных славян, поскольку сделала уже первый шаг в этом направлении во время Балканских войн, несло в себе угрозу будущему империи и особенно Венгрии. Партия войны, концентрировавшаяся в основном в Вене вокруг генерального штаба и его начальника Франца Конрада фон Гётцендорфа, требовала вооруженного вмешательства уже во время Второй Балканской войны. Тиса и старая венгерская политическая элита в принципе были не против военных мер, но опасались, что они могут вызвать обострение националистических чувств у сербов, проживающих в Венгрии, и привести к обратному результату. Поэтому Тиса предпочел экспериментировать в политике уступок: посчитав, что договориться с южными славянами невозможно, он начал вести переговоры с лидерами Румынской национальной партии, чтобы ослабить влияние независимой Румынии на румын, населяющих соседнюю с ней Трансильванию, которая издавна считалась надежным союзником Венгрии. Однако пропасть между максимумом уступок, на которые он мог пойти, и минимумом, который румыны считали для себя приемлемым, оказалась непреодолимой.

Такова была международная ситуация на Балканах, когда состоялся роковой визит в Сараево племянника императора, эрцгерцога Франца Фердинанда. После самоубийства в 1889 г. сына императора, эрцгерцога Рудольфа, Франц Фердинанд считался прямым наследником австрийского престола. Визит и совмещенные с ним военные учения в Боснии были рассчитанной демонстрацией силы империи на Балканах. Причем дата, выбранная для проведения военного парада в боснийской столице, могла показаться оскорбительной для национальных чувств сербов: 28 июня исполнялась годовщина битвы с турками на Косовом поле в 1389 г., поражение в которой привело к падению средневекового сербского государства. К тому же было широко известно, что наследник является заклятым противником венгерской гегемонии в восточной части империи, что он носится с планами заменить дуалистический принцип политической организации либо «триализмом» (подняв Хорватию до статуса Венгрии), либо, по совету румынского лидера Аурела Поповича, централизованной федерацией Великая Австрия. Насильственное устранение наследника представлялось желательным руководству военной разведки Белграда, которое не менее усердно, чем австрийский генеральный штаб, подталкивало ситуацию к войне. Покушение должно было подогреть националистические чувства сербов и предотвратить реформу в империи Габсбургов, чтобы не пропал интерес южных славян к союзу с Сербией. Заговор, нити которого тянулись из Белграда, оказался результативным: 28 июня 1914 г. Франц Фердинанд и его супруга были застрелены в Сараеве. Убийцей оказался Гаврило Принцип – боснийский серб, учившийся в Белграде. Дни мира, в последнее время все более и более безрадостного, теперь были буквально сочтены. Война стала неизбежной.

Прогресс, благополучие и цветы
распада

В этом разделе речь пойдет о развитии материальной культуры, о некоторых особенностях общественного устройства и социальной структуры Венгрии, а также об отдельных достижениях ее культуры как в народном творчестве, так и в сфере высокого искусства эпохи дуализма, особенно в годы, получившие название fin-de-siècle.[31]31
  «Конец века» (франц.).


[Закрыть] В данном случае я отошел от своего основного, «интегрального» метода подачи исторических материалов не только потому, что этот период чрезвычайно сложен и из-за своей многогранности и тематической насыщенности с трудом вплетается в ткань цельного рассказа о политической истории страны, которой был посвящен весь предыдущий раздел, – мне важно здесь акцентировать целый ряд явлений. Во-первых, этот период был отмечен величайшим, несомненным и почти не вызывающим никаких «но» успехом в области экономики, довольно редким явлением в истории Венгрии. Далее, большая часть архитектурных сооружений, определяющих внешний облик рукотворного пейзажа страны (в основном столичного, но не только), также была создана энергией этого Gründerzeit, «времени основателей», наследие которого и сейчас, столетие спустя, еще дает о себе знать в части наших мнений и оценок, в образе жизни, в наших увеселениях и способах времяпрепровождения. Наконец, fin-de-siècle создал до сих пор волнующую нас сокровищницу искусства модерна, вырастив многих творцов, чьи имена в течение всего XX в. для всех пяти континентов были синонимами «венгерского гения».

На законодательной базе 1848 г. и политической – Компромисса 1867 г. Венгрия в процессе несколько запоздавшей промышленной революции из слаборазвитой аграрной страны превратилась в относительно быстро развивающееся аграрно-промышленное государство. Сельское хозяйство и в этот период оставалось основным сектором венгерской экономики, однако промышленность или, скорее, несколько ее отраслей и сфер предпринимательства обнаружили тенденцию к ускоренному темпу развития. Ежегодный прирост валового производства (по различным оценкам, колебавшийся в пределах от 2,4 до 3,7 %) соответствовал среднеевропейским показателям и даже слегка их превосходил (уступая другим запоздавшим с промышленной революцией государствам, таким, как страны Скандинавии или Германия, идя в ногу с Россией и бывшими флагманами индустриализации – Британией, Бельгией или Нидерландами, но значительно опережая Южную Европу и Балканские государства). В период с 1867 по 1914 г. ВВП венгерской экономики вырос как минимум в три раза, а возможно, даже в пять. В промышленности, где в 1910 г. было занято 18 % всех работников и которая приносила около четверти общего национального дохода, ежегодный прирост производства составлял 4,5–6 %, тогда как в сельском хозяйстве с его 62 % всех трудовых ресурсов и 44 % национального дохода, прирост производства колебался между 1,7 и 2,2 %. Одновременно по показателю национального дохода на душу населения – самому универсальному индикатору уровня экономического развития – Венгрия занимала ведущие позиции лишь среди европейских стран третьей категории, достигнув 40–50 % от английского и скандинавского уровня и 80 % от показателей Италии и Австрии. По доходу на душу населения Венгрия опережала только самые слаборазвитые страны Южной, Восточной и Юго-Восточной Европы. Несмотря на внушительные перемены, картина того, как быстро Венгрия догоняет передовые в экономическом отношении европейские страны, была таким же миражем, как и видение о возрождении Венгрии в качестве великой державы.

Сельское хозяйство все еще оставалось главным сектором венгерской экономики, а процесс механизации, происходивший в это время на селе, придал ему могучий стимул ускоренного развития. Самым наглядным свидетельством перемен стало повсеместное использование молотилок, сначала паровых, а затем и с двигателями внутреннего сгорания. Благодаря тракторам легче стало пахать землю, особенно большие поля крупных и средних хозяйств. В результате этих преобразований, а также вследствие участия с 1880-х гг. государства в процессе технологической модернизации сельского хозяйства выращивание зерновых, по-прежнему основных культур венгерского растениеводства, сохранило свою конкурентоспособность после серии кризисов, вызванных ввозом в Европу с 1870-х гг. дешевого заморского зерна. Среди прочих нововведений, способствовавших росту сельскохозяйственного производства, была и мелиорация земель. В результате осушения болот доля потенциально пахотной земли, остававшейся необработанной, сократилась за этот период с 25 до 8 %. Современная система севооборота, заменившая трехпольную технологию, научный контроль над семенным материалом и его селекция, внедрение практики использования химических удобрений – все это способствовало росту производительности труда на селе: урожай кукурузы, пшеницы и ржи увеличился в 2–3 раза, а производство картофеля и сахарной свеклы – во много раз больше. По урожайности зерновых Венгрия опередила Францию, не говоря уже о своих ближайших соседях или странах Южной Европы, хотя в Дании или в Бельгии урожаи были в 1,5–2 раза выше. Удалось сохранить и производство вина, несмотря на то, что с середины 1880-х гг. до конца XIX в. филлоксера уничтожила более половины всех виноградников. Помимо таких традиционных районов виноделия, как Токай или Виллань, были разбиты новые виноградники на песчаных землях между Дунаем и Тисой. В этот же период продукция венгерского овощеводства и садоводства, например, паприка из Сегеда, лук из Мако или абрикосы из Кечкемета, начала пользоваться спросом даже за границей. Разительно изменилось и животноводство, переведенное на интенсивные методы хозяйствования. Поголовье крупного рогатого скота и свиней не просто стабильно росло год от года, но и менялось по своему составу: серые длиннорогие венгерские коровы, сотнями тысяч голов перегонявшиеся в начале новой истории на Запад, были почти вытеснены пятнистой симментальской породой, высоко ценившейся за качество молока. Традиционная венгерская порода свиней также уступила свое место более производительной балканской породе. Около четырехсот частных и четыре больших государственных конезавода занимались выращиванием скакунов, способных выигрывать самые престижные скачки, как, например, легендарный Кинчем, не проигравший ни одного из 54 забегов в 1876–79 гг. и удостоившийся позднее скульптурного изображения.

Несомненный натиск перемен в экономике села резко контрастировал с непоколебимой статикой общественных отношений в сельской местности, где дворянская иерархия столь прочно удерживала свои позиции, что социологи и историки заявляли о сформировавшейся в Венгрии «двойной социальной структуре», стратифицированной не только по горизонтали в соответствии с материальным и общественным положением индивида, но и предельно четко разделяемой по вертикали на «традиционные» (в основном сельские) и «современные» (в основном городские) социальные слои. Самой острой проблемой венгерской экономики, равно как и самым явным анахронизмом в венгерском обществе, оставался слишком глубокий контраст между владельцами огромных «латифундий» и массой крестьянства, сидящего на своих полосках или клочках земли. Подобного контраста не знала никакая другая страна, за исключением Румынии. Чуть более 2 тыс. венгерских магнатов, владевших каждый по более 1,5 тыс. акров (из них менее 200 владели собственностью, превышавшей 15 тыс. акров, а одному только князю Морицу Эстерхази принадлежало 700 тыс. акров), в совокупности распоряжались почти одной четвертью всех пахотных земель, тогда как сотни тысяч крестьянских семей буквально прозябали в нищете на наделах в несколько акров и были лишены возможности что-либо изменить и модернизировать. Крупные землевладельцы, успешно продвигавшие капитализацию сельского хозяйства, все более наращивали свое экономическое могущество и социальный престиж, что соответственно способствовало сохранению политического веса и системы ценностей традиционной элиты.

На вершине социальной лестницы находилась титулованная знать: бароны, графы и князья, число которых возросло до 800 человек вследствие раздачи титулов парвеню. Четыре пятых всех членов верхней палаты парламента, 15 % всех депутатов нижней, десять из шестнадцати премьер-министров и каждый третий рядовой министр за полувековой период существования австро-венгерской монархии были выходцами из этого сословия. С началом процесса экономического развития и модернизации их громкие имена во все большем количестве стали также появляться в списках правления банков и промышленных компаний. В целом, они казались отдельной кастой, живущей замкнутой жизнью в своих дворцах и особняках, окруженные слугами, гувернерами и частными учителями, они состояли в недоступном для простых смертных клубе «Национальное казино» и выезжали в свет на различные торжества, вечерние приемы, на охоту, скачки или игру в теннис. Нельзя сказать, чтобы они представляли собой совершенно однородный класс: по образу жизни и социальным стандартам магнаты-иностранцы и «наднациональная» знать (семьи вроде Шёнборнов, Паллавичини или Одешалчи) разительно отличались от исконных задунайских родов (таких, как Сечени или Каройи), благоговевших перед национальными традициями, и еще более от относительно небогатых, но политически очень активных семейств из Трансильвании (Телеки, Бетлены, Банфи и др.). Существовали определенные различия и между самыми богатыми и средней руки местными магнатами: первые одевались и делали покупки преимущественно в Париже, выезжая на отдых в Канны или Ниццу, тогда как вторые удовлетворялись модными магазинами и салонами Будапешта или Вены, отдыхая на Адриатическом побережье или на горных курортах с минеральными источниками в Верхней Венгрии. Они внешне почти ничем не отличались от остальной массы крупных землевладельцев и зажиточных помещиков, между ними не существовало непреодолимых барьеров, тогда как скупившие почти пятую часть всех земельных угодий разбогатевшие буржуа обычно были не вхожи в круг родовой знати. Внизу социальной лестницы находились безземельные сельские труженики (сезонные работники, сборщики урожая, батраки), которые вместе с членами своих семей составляли примерно четверть всего населения Венгрии, и малоземельные крестьяне, чьи наделы едва обеспечивали им средства существования. Ни те ни другие фактически не принадлежали ни к старым, традиционным, ни к новым, буржуазным, слоям общества. Однако это были многочисленные социальные группы: малоземельное крестьянство составляло почти треть от всех земледельцев, которые, в свою очередь, были самой крупной социальной стратой венгерского общества (38 %). Из них только ничтожно малая доля владела участками, превышавшими по площади 50 акров, и, следовательно, была способна воспользоваться плодами аграрного бума, характеризующего этот период. И хотя все малоземельные крестьяне и сельский пролетариат жили в великой нужде и отсталости, работая по 14–16 часов в день с весны до осени, а зимы проводя без дела, они вовсе не были монолитным общественным классом. Малоземельный крестьянин, вынужденный изворачиваться и всячески подрабатывать себе на жизнь, все-таки был «сам себе хозяином». У него обычно была лошадь или корова, он мог жить в кирпичном доме с черепичной крышей, а не в крытой соломой мазанке. Сельский пролетарий, напротив, в лучшем случае жил в бедной хате и имел 1–2 свиньи, а самые бедные – батраки, составлявшие большинство, обитали в убогих лачугах, похожих на бараки или стойла, причем часто в одной комнате проживала не одна семья. Общим для этих социальных категорий было разве что чувство безнадежности, неверие в возможность улучшения своего положения.

Даже система образования, которая в этот период, пережив серьезную трансформацию, стала одним из самых эффективных рычагов прогресса, не могла стимулировать социальной мобильности у «простолюдинов» (если обратиться к точному и впечатляющему социографическому анализу их жизни, сделанному писателем Дьюлой Ийешем). Я уже приводил данные, иллюстрирующие эффект, произведенный в системе начального образования законом 1868 г. о народной школе. Если взять следующую ступень – среднюю школу классического типа, то к 1914 г. она была представлена втрое большим (свыше 210) числом учебных заведений. В Будапеште открылся технический университет, новые гуманитарные университеты появились в Коложваре, Пожони и Дебрецене. Число студентов, обучавшихся в высших учебных заведениях, выросло с менее 1 тыс. человек до 17 тыс. Количественный рост сопровождался также повышением уровня образования. Академическая свобода, создание специализированных колледжей и другие нововведения имели результатом повышение несколько провинциальных стандартов высшего образования в Венгрии, тогда как превосходное оборудование, профессиональная подготовка и педагогический опыт преподавателей средних школ и гимназий способствовали появлению поразительных личных научных достижений венгерских ученых. Именно в таких общеобразовательных заведениях учились на рубеже веков шесть из всех восьми венгерских лауреатов Нобелевской премии (включая Альберта Сент-Дьёрдьи и Эугена Вигнера), а также композиторы Бела Барток и Золтан Кодай, социологи Карой (Карл) Манхейм и Карой Полани, философ Дьёрдь Лукач, математик Янош Нейман, физик Лео Силард (Сцилард) и кинорежиссер Шандор (Александр) Корда.

Но никто из этих светил и знаменитостей, как и большинство других людей, сумевших получить высшее или хотя бы среднее образование, не были выходцами из сельской бедноты. Дети простолюдинов составляли всего-навсего 2 % учеников средней школы и 1 % студентов университетов. Сходные диспропорции типичны и для ситуации с национальными меньшинствами (для 85 % университетских студентов венгерский был родным, точнее, первым языком). Этнические меньшинства по историческим причинам, освещавшимся в предыдущих главах, как раз и составляли низший слой сельской социальной иерархии. Нет ничего удивительного в том, что именно они, в первую очередь, словаки и русины, были самыми многочисленными группами среди двух миллионов венгерских граждан, которые за четверть века до начала Первой мировой войны предпочли из-за полной беспросветности эмигрировать – в основном в США и Канаду. Полтора миллиона эмигрантов (только одна треть из них были этническими мадьярами) никогда не вернулись. Они селились кучно, колониями, в новых больших городах или в пригородах индустриальных центров – Кливленда, Питтсбурга или Детройта – и становились горняками или заводскими рабочими. Они упрямо пытались сохранить признаки своей этнической принадлежности, но практически никогда не осуществляли первоначальной цели – скопить денег, вернуться в Венгрию и купить там землю.

Между социальными полюсами, представленными с одной стороны богатыми, влиятельными, сильными магнатами и с другой – нуждающимися, униженными батраками, находились средние слои, которые по составу заметно различались даже в «традиционном» сегменте дуалистической общественной структуры. Я уже говорил о зажиточных крестьянах, часть которых сумела существенно приумножить свое состояние, а остальные добились упорным трудом относительно обеспеченной жизни. Однако, сколь бы ни было спорным такое утверждение, специфику венгерского общества эпохи дуализма составляли не эти страты и прослойки, а так называемый «благородный» или «исторический» средний класс. В него входили несколько тысяч дворянских семей из «бывших» – тех, кто сумел сохранить хотя бы часть своих земель, достаточную для статуса землевладельца, а также сотни тысяч других дворян, потерявших всю или почти всю свою землю и превращенных в класс административной интеллигенции – служащих государственных учреждений, церковных организаций или управляющих в имениях магнатов. Поставляя почти половину депутатов парламента и три четверти с лишним занятых на ключевых постах в администрациях комитатов, мелкое дворянство доминировало в означенный период на венгерской политической сцене. Это обстоятельство отражает его высокую общественно-политическую активность и осознание своей исторической роли. Кроме всего прочего, представители этого сословия обладали еще, как правило, чувством патриотизма, нравственными устоями, понятиями о чести и хорошими манерами. Конечно, эти достоинства могли при определенных обстоятельствах принимать искаженные формы, оборачиваясь серьезными недостатками: снобизмом, высокомерием, национальной спесью, барской склонностью к безделью и легкомыслием. Сохранилось множество исторических анекдотов, которые хоть и в гротескной форме, но точно характеризуют городскую жизнь обедневшего дворянства, заполненную праздным времяпрепровождением, карточной игрой и крупными проигрышами, невыплаченными долгами и безудержным разгулом под надрывно-сладостные цыганские мелодии.