Текст книги "История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы"

Автор книги: Ласло Контлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 53 страниц)

«Счастливое время мира», или мираж величия

В дуалистической монархии Австро-Венгрия, как официально с 1868 г. стало называться это новое государство, соглашение могло и приветствоваться, и осуждаться, ее граждане испытывали весьма смешанные чувства, причем в самых разных пропорциях. Понятно, что каждая из сторон полагала, что от этой сделки именно она больше потеряла, чем выиграла. Австрия считала, что она лишилась идеи централизованной империи, а Венгрия – что у нее отчасти отняли возможность самоопределения. Поэтому концепция «общих дел» подвергалась сильной критике, а конкретные способы ведения этих дел часто становились предметом резкой полемики.

Венгров возмущало существование объединенной армии империи со знаменами царствующего дома и со всеми командами и приказами на немецком языке. Они мирились с этим только благодаря наличию своих собственных войсковых формирований – гонведов (созданных одновременно с австрийским ландвером). Еще одной чувствительной стороной взаимоотношений Венгрии с Австрией являлись экономические аспекты Компромисса: таможенный союз, торговые сделки, общая денежная единица, единая почтовая служба и транспортная система, а также доля участия (квота) обеих частей империи в общих расходах (так, квота Венгрии с 30 % в 1867 г. возросла до 36,4 % в 1907 г.). Весь блок экономических соглашений должен был обсуждаться и пересматриваться через каждые десять лет, и поэтому являлся единственным гибким элементом нового политического устройства (в принципе, существовала даже теоретическая возможность разрыва таможенного союза), что позволяло обоим партнерам питать надежды на постепенное его совершенствование. Помимо бесконечного множества конкретных претензий и пожеланий, постоянными раздражителями для венгров стали немецкий язык в армии и бюджетная квота, заставлявшие их ворчать по поводу «конституционного вопроса» (т. е. об отношениях монарха с Венгрией). На протяжении 51 года существования дуалистической империи этот круг вопросов, собственно, и составлял тематику оппозиционных выступлений венгерских парламентских квасных патриотов, протестовавших против формы, а не самой сути Компромисса.

Разумеется, в Австрии хорошо понимали, что Компромисс этот был для монархии Габсбургов единственной возможностью сохранить за собой статус великой державы, а в Венгрии – что он не только не уменьшил, а даже увеличил шансы страны на национальное самосохранение, а кроме того, позволил приобщиться к этому статусу великой державы. Хотя среди министров обороны империи не было ни одного венгра, а среди высшего имперского военного командования – лишь единицы, 30 % дипкорпуса и 4 из 10 министров иностранных дел были подданными венгерской короны. Принимая во внимание то, как важен был образ славной средневековой венгерской «империи» для пробуждения национального самосознания народа, нет ничего удивительного, что в век всеобщей увлеченности национализмом венгерские его приверженцы оказались потрясены перспективой, которая открывалась перед страной, составляющей половину империи. Динамика демографического и экономического роста могла вскоре склонить чашу весов в их сторону и даже заставить правящую династию перенести свою резиденцию из Вены в Будапешт (идея, кстати, впервые пришла в голову именно Кошуту в 1848 г., хотя при иных обстоятельствах и по другим причинам).

Второй особенностью венгерского прошлого, лелеемой в либеральной среде с конца XVIII в., являлось предполагаемое параллельное развитие отечественного и английского конституционализма (Beликая хартия вольностей была старше Золотой буллы Эндре II всего на семь лет). С точки зрения внутренней политики, этот аргумент убедительно свидетельствовал в пользу Компромисса, который покончил с неограниченным абсолютизмом и создал для обеих ведущих наций империи Габсбургов новую – либеральную, выборную – форму правления, пусть и не лишенную недостатков, хотя для большинства венгерских либералов именно они, эти недостатки, и делали соглашение привлекательнее всех его потенциальных альтернатив. К числу таких «привлекательных недостатков», однако, никоим образом не относился факт сохранения в руках монарха сильной личной власти. Именно это обстоятельство мешало европейцам оценить подлинное значение изменений в империи. Предоставленное Францу Иосифу право во многих областях действовать исключительно по собственному усмотрению, в частности его прерогатива утверждать или отклонять все законодательные инициативы правительства, в значительной мере, сохранило объем его власти. Он мог влиять на внутренние дела обеих суверенных частей государства, тогда как его собственный аппарат управления – кабинет и военное ведомство – имели влияние, почти равное весу объединенных министерств империи, занятых в сфере общих интересов. Опираясь на широкую сеть неофициальных советников, испокон веков преданных правящей династии (старинная традиция в среде аристократии, высшей бюрократии и офицерского корпуса), император был очень влиятельной фигурой в государстве, особенно если учесть тот факт, что депутатские делегации, заседавшие только раз в году, не могли осуществлять эффективного конституционного контроля.

Далее, венгерский либерализм по природе своей и социальной базе имел довольно ограниченный характер. Изначально это был дворянский либерализм, в значительной мере, ориентированный на противодействие наступлению капитализма, предпринимающий попытки взять его под контроль или же использовать в собственных интересах. Следует помнить, что речь идет о развитии буржуазно-демократических отношений в преимущественно аграрной стране. Либерализм, после того как ослабел и испарился энтузиазм «эпохи реформ» и революции 1848 г., четко стал выражать приоритеты дворянства, заинтересованного в постепенном, осторожном демонтаже феодальной системы. Он сохранял традиционные феодальные отношения зависимости, иерархии и чинопочитания. Пощечина, отвешенная батраку, продолжала считаться нормальным средством поддержания трудовой дисциплины, и если рядовой заднескамеечник осмеливался спросить о времени члена верхней палаты парламента, тот, уступая демократическим веяниям, мог показать ему свои часы, выложив их соответствующим образом, но едва ли снизошел бы до прямого ответа. Либеральное равенство оставалось фикцией даже в среде политической элиты. Компромисс 1867 г., в целом, носивший консервативный характер, окончательно лишал венгерский либерализм все еще сохранявшейся в нем толики освободительного пафоса. Он почти ограничился поддержкой свободного предпринимательства, социальной модернизации общественных структур (с большим опозданием), процесса дальнейшей секуляризации жизни в ходе решения проблем взаимоотношений государства с церковными организациями. Политическая власть по-прежнему оставалась в руках традиционной элиты, с которой смешались «новые венгры». Примерно на 80 % государственное собрание состояло из представителей класса землевладельцев. Право голоса, распространявшееся тогда не более, чем на 6 % всего населения, вначале казалось вполне приемлемым явлением, однако постепенно стало очевидно, что для Европы это сущий анахронизм. Большая часть регионов страны оказалась под властью местных магнатов и политических групп, контролирующих выборный процесс и все уровни государственного управления. Если Венгрия периода премьерства Калмана Тисы (1875–90) своим конституционным устройством и напоминала чем-то Великобританию, то разве что времен «вигской олигархии», заправлявшей в Англии при премьере Роберте Уолполе полтора столетия назад. И все же, поскольку венгерский парламент был весьма независим в своих отношениях с королевским домом, конституция Венгрии была «более свободной» (в том смысле, какой вкладывал в это понятие Монтескье), чем конституция любой другой страны, расположенной к востоку от Рейна.

Помимо множества зон напряженности, заложенных в самой политической структуре австро-венгерских отношений, имелись и иные очаги трений, обусловленные тем, что урезанные блага имперского конституционализма никак не удовлетворяли граждан Австрии и Венгрии, не принадлежавших ни к одной из двух основных наций. В австрийской части дуализм был неприемлем для чехов, которые либо надеялись на федеративное переустройство империи, либо выступали с требованиями «триализма». Перенос регалий для коронации чешских монархов из Вены в Прагу едва ли мог их успокоить. Несколько менее амбициозные требования автономии со стороны поляков, населявших Галицию, были отклонены по причине резкого их неприятия со стороны русских. В Австрии в результате сохранялась австро-немецкая гегемония, подобно тому как в Венгрии удерживалась гегемония мадьяр.

Уникальная ситуация, сложившаяся в Венгрии с хорватами до некоторой степени – по причине «исторической законности» их требований самоопределения – напоминала австрийскую с чехами к северу от реки Лейта. После Компромисса их статус был по-новому определен в венгерско-хорватском конституционном соглашении (Nagodba) 1868 г. Подобно австро-венгерскому Компромиссу, оно фактически стало союзническим договором, однако, в отличие от первого, не затрагивало проблемы равноправия сторон. Хорватия была признана «политической нацией, имеющей отдельную территорию, а также независимые законодательные и исполнительные органы власти, решающие все вопросы внутренней политики». То есть полномочия этих органов ограничивались сферами внутренней администрации, судопроизводства, религии, просвещения и культуры. Что касается общегосударственных вопросов в рамках всей империи, то Хорватию в венгерской делегации представляли шесть депутатов, а общие венгерско-хорватские проблемы решались при участии 42 депутатов хорватского парламента (сабора) – меньшинства в парламенте Венгрии, которое всегда могло быть легко забаллотировано. Кроме того, то обстоятельство, что бан Хорватии, подчинявшийся непосредственно сабору, назначался только императором с согласия венгерского правительства, также свидетельствовало об ограниченности хорватской автономии. И хотя соглашение 1868 г. сохраняло за Хорватией важные элементы ее государственности, предоставив широкие возможности развивать собственные культурные и политические институты, не стоит удивляться тому, что сабор, настаивавший в 1861 г. на максимальной суверенности Хорватии в составе Венгрии, много раз распускался, прежде, чем удалось обеспечить необходимое провенгерское большинство, которое и проголосовало за принятие соглашения.

Хорваты получили значительно больше конституционных прав в империи, чем другие ее национальности, в соответствии с законами, которые, как ни странно, даже в европейском масштабе, если не считать Швейцарию, были наиболее внятно сформулированы и отличались удивительной либеральностью. Хотя попытки удовлетворять «в пределах разумного» требования национальных меньшинств часто обсуждались публично накануне Компромисса 1867 г., никто всерьез не обдумывал возможности тотального учета коллективных прав этнических групп так, как это предлагалось эмиграцией круга Кошута в развитие закона о национальностях 1849 г. Даже предложения Этвёша в законопроекте, набросанном в русле его теоретических работ 1850-х гг., в результате жарких споров, когда отдельные представители немадьярских народов в сердцах покидали зал заседаний, были признаны излишне широкими. Закон XLIV 1868 г. провозгласил идею политического единства: «все граждане Венгрии, согласно основным принципам конституции, в политическом отношении составляют одну нацию, неделимую единую мадьярскую нацию…» То есть была взята в качестве аксиомы фикция «единой венгерской политической нации» по образу и подобию западноевропейской государственной модели. Закон отрицал сам факт политического существования национальных меньшинств и, следовательно, их требования относительно коллективных прав и собственных политических институтов. Заявления вроде того, что «каждый гражданин отечества… пользуется равными правами вне зависимости от его этнической принадлежности» мало утешали национальные меньшинства. В то же время в отношении индивидуальных гражданских прав закон был настолько либерален, что подчас даже перекрывал требования самих национальностей. Он предоставлял неограниченное право пользоваться родным языком в органах местного самоуправления, в судах, школах и церквах. Закон гарантировал право на создание ассоциаций – культурных, научных, творческих, экономических объединений или образовательных центров, где граждане могли использовать любые языки. Более того, закон требовал, чтобы государство содействовало поддержанию начального и среднего образования на родных для этнических меньшинств языках и активно привлекало бы их к общественной и административной деятельности.

Оппоненты закона сначала ополчились на его недостатки, но затем больше стали жаловаться на то, что венгерские власти далеко не всегда бывали склонны его соблюдать. Действительно, самым крупным недостатком закона являлось отсутствие гарантий его реализации. Вопреки духу учения Этвёша и Деака, их последователи восприняли концепцию равенства всех венгерских граждан как воплощение идеи ассимиляции: все немадьярские народы, как и мадьяры, имеют право на свою самобытность и потому должны считаться равными. С 1880-х гг. мадьяризация перестала быть тенденцией, «поощряемой сверху всеми законными способами», но продолжала внедряться силовыми методами, которые или противоречили, или прямо нарушали закон 1868 г.

Сложные взаимоотношения между двумя частями империи, узость и архаичность ее политической системы, а также национальный вопрос являлись минами замедленного действия, заложенными Компромиссом 1867 г. под все общественное устройство Венгрии эпохи дуализма. Однако потребовалось немало времени – и соответствующее стечение обстоятельств на международной арене, – чтобы эти мины взорвались. Обычно считается, что вторая половина эпохи дуализма в Венгрии была сплошным кризисом, однако никакая деятельность против условий Компромисса не могла его потрясти, а быстрый экономический и культурный прогресс в 1890– 1910-х гг., в значительной мере, притуплял остроту социальных и этнических противоречий. В результате vis inertiae[30]30
  Сила инерции, консерватизм (лат.).


[Закрыть] своеобразно модернизированного венгерского старого режима сохранялась вплоть до военного поражения империи в Первой мировой войне. По этим причинам эпоха, отнюдь не лишенная глубокой противоречивости, современникам, а также их потомкам стала казаться периодом стабильности и прочности.

Что касается политической борьбы в Венгрии после 1867 г., то следует отметить две специфические особенности всех партий, возникавших в этот период. Во-первых, эти партии фактически, в значительной мере, сохраняли черты дворянских сообществ, объединявших людей не столько по сходству политических взглядов и убеждений, сколько из соображений личной преданности или дружеского расположения. Такие партии не обладали ни организационной дисциплиной, ни партийными связями и проявляли некоторую готовность к коллективным действиям лишь в период выборов. Во-вторых, если все же говорить о каком-то единстве принципов в их рядах, то оно связано с отношением к самой «проблеме конституциональности», т. е. к Компромиссу, а не с вопросами идеологического или социального характера. Проправительственная партия в 1867 г., сохранявшаяся у власти вплоть до 1875 г., в основном состояла из тех депутатов, которые проголосовали в 1861 г. за проект петиции императору, подготовленный Деаком. Ее так и называли – «партия петиции» или «партия Деака» – в знак уважения к нему и к тому значительному политическому влиянию, каким он пользовался вплоть до своего ухода из активной политической жизни в 1872 г. Самыми известными деятелями этой партии, имевшей большинство в две трети голосов в палате представителей, были Андраши, Этвёш, Лоняи и министр юстиции Болдижар Хорват. Их основными оппонентами были наследники той группы депутатов, которые в 1861 г. проголосовали за парламентскую резолюцию («партия резолюции»). Лидерами оппозиции стали Калман Тиса и Калман Гичи, приверженные программе действий, которая в апреле 1868 г. была опубликована в виде так называемых «бихарских пунктов», требовавших большей независимости от Габсбургов: упразднения общих министерств и делегаций, гарантирования полной самостоятельности для вооруженных сил, торговли и финансов Венгрии. Однако сотня с небольшим депутатов (из 409 человек), принадлежавших к так называемой левоцентристской партии, предопределила ее роль лояльной оппозиции. Она выступала лишь за углубление Компромисса, воздерживаясь от любых непарламентских мер.

Помимо этих двух крупнейших партий, пользовавшихся поддержкой аристократии, дворянства и элиты средних классов, имелось также довольно многочисленное меньшинство, начисто отвергавшее условия Компромисса 1867 г. Социальную базу движения этих «крайне левых» (позднее «партии 48-го года») составили часть интеллигенции, мелкая буржуазия и крестьянство. Это движение пользовалось моральной поддержкой и симпатией Кошута, чьи воззрения на отношения с Австрией (чисто персональный союз), а также демократизацию общества (всеобщее избирательное право, реформирование верхней палаты и т. д.) и социально-этнические проблемы, в целом, «крайне левыми» разделялись. Лидерами «партии 48-го года» были такие старые эмигранты, как Даниэль Ирани, Игнац Хелфи или Йожеф Мадарас. Одно время эта партия стала резко набирать популярность и политический вес, несмотря на ее решительные административные меры против крестьянских волнений и тех демократических кругов, которые поддержали крестьянство в 1868 г., однако с конца 1870-х гг. начался ее закат.

Правительство Андраши, воспользовавшись конституционной независимостью Венгрии в области внутреннего законодательства, обновило некоторые из законов 1848 г., добавило к ним новые, которые были необходимы для создания первооснов современного гражданского общества, но и постаралось придать политическому устройству страны более консервативный облик по сравнению с революционным периодом 1848 г. Была заявлена неприкосновенность гражданских свобод, однако, понизив в новом законе о печати сумму депозита, необходимую для основания газеты или журнала, власти в то же время облегчили себе возможность преследовать прессу исками о клевете. Право проводить собрания и создавать общественные организации отныне регулировалось не законами, а простыми распоряжениями, что делало практически невозможным для граждан обращение в суд, если это право нарушалось. В новых правилах судопроизводства (1868) декларировалось равенство всех граждан перед законом, основанное на независимости судей. Очевидным синтезом либеральных и консервативных принципов и мотивов стали законы, регулировавшие органы самоуправления в комитатах и городах (1870). Комитатские и городские собрания были признаны единственно легальными, помимо парламента, местами, где можно было проводить публичные дискуссии по политическим вопросам. Там обсуждались проблемы национальной политики, принимались соответствующие резолюции, обращения к правительству или же протесты против мер, которые представлялись депутатам незаконными или недостаточными. Со своей стороны министр внутренних дел обладал широкими возможностями контролировать и дисциплинировать работу этих собраний. Когда они казались ему колеблющимися или тянущими время, он мог воздействовать на них через глав своей администрации – фёишпанов, полномочия которых – при сохранении комитатского аппарата – были значительно расширены. Деревни и села, как всегда, оказались в подчинении администрации комитатов, что лишало массы венгерского крестьянства преимуществ от самоуправления и участия в политической жизни. Наконец, лишь половина депутатских мест в комитатских и городских собраниях была выборной (причем в выборах не участвовали лица, «находящиеся в непосредственном подчинении», – слуги, батраки, поденщики), другая же половина резервировалась за самыми крупными местными налогоплательщиками (virilists). Это имело следствием формирование полунаследственной прослойки региональных законодателей и, значит, совершенно легальное удержание политической власти в руках наиболее состоятельных классов общества. Большинство антидемократических черт такого политического устройства делало особенно незавидным положение этнических меньшинств, так как именно они и составляли основную часть деревенской бедноты.

Самым неоспоримо либеральным и по духу, и по букве явился закон о народной школе и реформе в области образования (1868), разработанный Этвёшем. Ужасающая статистика (в 1869 г. 59 % мужского населения и 79 % женского старше 6 лет было неграмотным) требовала принятия срочных мер. Начальное образование для детей от 6 до 12 лет стало обязательным, причем дети должны были учиться на своем родном языке. Морально устаревшая система церковно-приходских школ была взята под государственный контроль, осуществление которого было возложено на штат специально набранных школьных инспекторов. В каждом населенном пункте, где число детей школьного возраста превышало 30 человек, должна была создаваться своя школа. В законе также предусматривалась возможность получения образования детьми до 15-летнего возраста. В течение двух десятилетий после принятия нового закона появилось более 3 тыс. новых школ, помимо уже существовавших 14 тыс. Число детей, посещавших школу, выросло с 50 до 81 %, а неграмотность уменьшилась до 34 % среди мужчин и до 53 % у женщин. Представители всех религий отнеслись к этому закону отрицательно, потому что либеральные правительства Венгрии вплоть до 1890-х гг. не предпринимали никаких дальнейших шагов по уравниванию в правах всех церквей и конфессий. Вследствие этого даже повторное признание гражданских и политических прав еврейского меньшинства не привело к его подлинной эмансипации, поскольку иудаизм все еще не считался одной из «официально признанных религий».

И все же, при всех этих недостатках, Венгрия к тому времени, как в 1871 г. Андраши стал министром иностранных дел империи, превратилась в правовое гражданское государство с конституционным правительством. Во главе венгерского кабинета министров оказался Лоняи, чей авторитет революционера, политического эмигранта и финансового эксперта был вскоре подорван его безудержным эгоизмом, честолюбием и склонностью к кумовству. Что касается других известных деятелей партии власти этого периода, то Этвёш в 1871 г. умер, а Деак, испытывая отвращение к царившим вокруг оппортунизму, коррупции и консерватизму, вскоре вообще оставил политику. Партия Деака начала распадаться на перессорившиеся между собой фракции еще до того, как парламент сбросил Лоняи в конце 1872 г. и у Венгрии сменилось целых три эфемерных, безликих кабинета министров под председательством Йожефа Слави, Иштвана Битто и барона Белы Венкхейма. Катастрофические последствия экономического кризиса 1873 г., когда национального банкротства удалось избежать исключительно благодаря огромному займу, взятому у банковского консорциума Ротшильда на чрезвычайно невыгодных условиях, еще более подорвали позиции партии власти.

Со своей стороны «левый центр» также был вынужден пересмотреть прежнюю стратегию. Создание объединенной Германии, а также неудачная попытка чехов, поддержанных в Хорватии Народной партией Юрая Штросмайера, добиться «триализма», казалось, вынуждали задуматься о необходимости федерализации Австро-Венгрии, но новое назначение Андраши (1871) продемонстрировало укрепление именно дуалистического принципа строения империи. В то же время экономический кризис и массовое разорение рядовых сторонников «левого центра», не выдержавших рыночной конкуренции, поставило перед руководством оппозиции вопрос о выживании. Теперь левоцентристы были обязаны бороться за власть. И поскольку партия Деака переживала процесс дезинтеграции, а «левый центр» начал сдавать свои позиции вечного оппонента, обе организации обнаружили тенденцию к слиянию, что и произошло в марте 1875 г., когда Калман Тиса отрекся от верности «бихарским пунктам». Основная масса членов обеих партий объединилась в Либеральную партию, тогда как меньшинство из бывшей правящей партии образовало «консервативную группу» под руководством барона Пала Шеннеи. После выборов в октябре 1875 г. Тиса возглавил кабинет министров Венгрии и оставался премьером в течение 15 лет.

Тиса проявил недюжинное тактическое мастерство, сразу создав партию беспрекословно подчинявшихся его воле «мамлюков», как называли его дисциплинированно голосовавших в парламенте соратников. Члены этой партии были связаны между собой либерально-патриархальными отношениями, как правило, с финансово-экономическим подтекстом. Став премьером, Тиса перестал критиковать дуализм, занявшись вместо этого его «усовершенствованием». Однако при этом он столкнулся с одной из дилемм, заложенных в самой системе дуализма, – она была связана с весьма ограниченной возможностью достижения реальных результатов, которые могли бы удовлетворить венгерскую общественность, особенно бывших оппонентов Компромисса 1867 г. Как только дело доходило до выяснения национального вопроса, правительство умело переводило стрелки, железным кулаком грозя этническим меньшинствам, правда, в основном на словах. Другим, не столь наглядным, но более эффективным и положительным следствием неспособности правительства ослабить экономические узы между Венгрией и Австрией, явилась концентрация Тисы на систематической, последовательной работе, в которой он был настоящим мастером. Премьер занялся улучшением всего правительственного, административного и судебного аппарата, приняв сотни указов и проектов законов, из которых ни один не имел решающего значения, но, в целом, они создали организационные предпосылки для экономического и культурного развития страны. Лозунг quieta non movere («не нарушай спокойствия») довольно точно характеризует 15-летний период правления Тисы, эпохи, названной «счастливым временем мира».

Первой задачей, стоявшей перед кабинетом Тисы, была необходимость навести порядок в бюджете, и правительство с ней справилось, сумев оформить долгосрочный кредит у международных финансовых организаций, а также увеличив размеры прямого налогообложения и акцизных сборов. Одновременно правительство провело ряд переговоров со своими австрийскими коллегами по вопросам, относившимся к экономическим аспектам австро-венгерского соглашения 1867 г. Их главными целями была модификация коммерческих и таможенных правил в сторону более равномерного распределения акцизных сборов и отмена монополии Австрийского национального банка на печатание денег. Однако у переговоров имелся и более широкий подтекст – о способности наиболее гибкого участника Компромисса 1867 г. соответствовать изменениям в соотношении сил между Австрией и Венгрией или хотя бы немного улучшить положение последней. Все это порождало новые соглашения-компромиссы, которые воспринимались венгерской общественностью как постыдное отступление, особенно в свете предшествовавших громогласных обещаний, которые едва не стоили Тисе большинства в парламенте. Он даже подавал в отставку, но был восстановлен, поскольку в его собственной партии ему не было альтернативы, а оппозиция еще не могла взять власть. Итогом широкого обсуждения всех этих проблем в 1878 г. стали изменения в таможенных тарифах, усилившие позиции венгерских магнатов и австрийской индустрии, а Австрийский национальный банк «дуализировался», став Австро-Венгерским банком, имевшим советы директоров в обеих столицах империи и выпускавшим двуязычные банкноты. Венгрия стала на равных нести ответственность за австрийский государственный долг и получать доход с банковской деятельности.

Споры по экономическим проблемам проходили на фоне усиления международной напряженности, связанного с событиями на Балканах, которые, в конечном счете, привели к созданию на южных границах Венгрии нового статус-кво, лишь подчеркнувшего своевременность укрепления Компромисса. В 1873 г. по инициативе Бисмарка, желавшего покончить с международной изоляцией Германии, вызванной прусскими военными кампаниями, и вопреки личным намерениям Андраши, надеявшегося использовать империю Габсбургов для того, чтобы предотвратить русскую экспансию, был создан так называемый «Союз трех императоров». В это время проводить антирусскую линию было совершенно невозможно, даже после того, как вспыхнувшие в Герцеговине и Болгарии восстания против турок (1875) выявили противоположность интересов России и Австро-Венгрии. После подавления этих восстаний и оккупации турками Сербии и Черногории в наказание за их поддержку восставших представители двух империй сели за стол долгих переговоров, чтобы уточнить и разграничить свои интересы. В результате переговоров Россия смогла рассчитывать на нейтралитет Австро-Венгрии в войне, объявленной ею Османской империи в 1877 г. Однако русские войска оказались слишком победоносными, и даже при том, что английский флот не дал русским взять Константинополь, в марте 1878 г. в Сан-Стефано был заключен мирный договор, практически покончивший с османским игом на Балканах. В результате на карте Балкан появилась слишком большая Болгария, что было совершенно не приемлемо ни для одной из великих держав Европы.

Именно по настоянию Андраши в июле 1878 г. был созван Берлинский конгресс для пересмотра условий мирного урегулирования на Балканах. Россию заставили пойти на уступки: границы Болгарии сузились; была провозглашена независимость Румынии, Сербии и Черногории; Боснию и Герцеговину Австро-Венгрия оккупировала. Дипломатические договоренности пришлось реализовывать силой оружия в течение трех месяцев с потерей нескольких тысяч военнослужащих и на фоне ожесточенных политических споров. Некоторые горячие головы требовали не просто оккупации, а аннексии, тогда как другие боялись дальнейшего увеличения численности славянского населения в дуалистической империи. И хотя в 1881 г. Австро-Венгрия, Германия и Россия подписали тайное соглашение, гарантировавшее статус-кво на Балканах, Россия более не фигурировала в дипломатических замыслах империи. Краеугольным камнем ее новой иностранной политики стала последняя инициатива Андраши – Двойственный союз с Германией 1879 г. (расширенный до Тройственного союза с присоединением к нему в 1882 г. Италии), а также целая обойма двусторонних договоров с новыми Балканскими государствами (в частности, с Сербией в 1881 г. и с Румынией в 1883 г.). Это позволило Австро-Венгрии установить свою гегемонию над всем Балканским полуостровом. Управление Боснией и Герцеговиной было передано министерству финансов империи, и ее окончательное усмирение произошло в начале 1880-х гг., когда министром финансов стал венгр Бени Каллаи, специалист по южнославянским отношениям. Экспансия на Балканы, однако, оказалась ловушкой, из которой империи так никогда и не удалось выпутаться. Оккупация Боснии и Герцеговины была принята общественностью Венгрии в штыки, Тиса утратил поддержку большинства, и во избежание парламентского шума его кабинет сам подал в отставку. Но, как и прежде, монарх оставил премьера у власти.