Текст книги "Пьесы"

Автор книги: Ларс Нурен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

ЗАНАВЕС.

Акт третий

(16.45–21.30)

Спальня ЭЛИН и МАРТИНА. МАРТИН спит на своей кровати, на нем халат и брюки, он наполовину закрыт одеялом.

ЭЛИН сидит на стуле и курит. На комоде и на стене рядом с ним развешаны фотографии: помолвка ЭЛИН и МАРТИНА, пикник, снимки с друзьями и родственниками, свадьба, фотографии сыновей. Солнечные лучи падают на снимок с маленьким мальчиком это ДАВИД. Лучи задерживаются на этом снимке, становятся ярче.

Голуби.

Внезапно храп прерывается, МАРТИН вздрагивает, словно голуби его разбудили, открывает глаза и обводит взглядом комнату, видит ЭЛИН. Нащупывает сигареты, закуривает и курит некоторое время в тишине. Смотрит в потолок, с сигареты падает пепел и сыплются искры, он стряхивает их лихорадочными движениями. Молча садится в кровати, ищет тапочки; не глядя на ЭЛИН, встает и идет в туалет, возвращается. Садится на кровати.

МАРТИН (наконец поднимает глаза и желчно смотрит на ЭЛИН). Ну что, теперь ты довольна? (Длинная пауза.) Да?

ЭЛИН. Почему я должна быть довольна?

МАРТИН. Ты что, не понимаешь? Нет, нет…

Пауза.

Ты ничего не понимаешь. Ты считаешь, я должен сидеть весь день взаперти, или можно все-таки спуститься на кухню?.. Мне ведь надо позвонить Лене.

ЭЛИН. Зачем это?

МАРТИН. Тебе какая разница?

ЭЛИН. Зачем ты будешь звонить Лене?

МАРТИН. Тебя это не касается.

ЭЛИН. Будешь рассказывать, какая я плохая?

МАРТИН. Она и так знает. Нет, не буду. (Пристально смотрит на нее.) У меня нет никакого желания звонить своим братьям и сестрам и жаловаться на жизнь. Не думаю, что стоит посвящать ее во все наши дрязги. Собственно говоря, поговорить мне решительно не с кем…

ЭЛИН. Ну ты же понимаешь… Ты сам виноват.

МАРТИН. Что, сказать зачем? (Грубо.) Я звоню ей чтобы на коленях выпрашивать деньги, если тебе угодно знать. Я должен выплатить долг, кровь из носа. Иначе нам конец. Тогда уже все нипочем. Понимаешь ты это? (Нагибается, увидев что-то на полу, ковыряет пальцем.) Божья коровка. (Чуть не упав.) Чего ты меня караулишь, тебе что, нечем больше заняться? У тебя ведь всегда столько дел. (Хриплым голосом.) Иди, иди, а то я никогда так не встану. Можешь не беспокоиться. Ты ведь все у меня забрал. Я теперь ничего не стою. Когда корабль начинает тонуть, крысы его покидают, черт побери… Так ведь, кажется говорят? Теперь я вам нужен как рыбе зонтик.

ЭЛИН. О чем ты говоришь?

МАРТИН. О тебе. Ты не видела моих таблеток?

ЭЛИН. В этот раз я тебе почти что поверила.

МАРТИН. Да, я тоже. Что говоришь?

ЭЛИН. Тебе не стыдно?

МАРТИН. Чего?

ЭЛИН. Тебе не стыдно, Мартин?

МАРТИН. Стыдно? Нет, ни капли! Чего мне стыдиться? Нечего! Я пашу девятнадцать часов в сутки. Бегаю и вкалываю с утра до вечера с тех пор, как закончил ходить в детский сад. Какого черта я должен стыдиться? Я всегда жил по совести… Мои связки напряжены, как стальные тросы, они натянуты до предела, они скоро лопнут… Заприте меня! Просто заприте меня, и все будет путем… но стыдиться мне нечего! Это вам должно быть стыдно, потому что из-за вас я не могу быть нормальным человеком… Вам не стыдно?

ЭЛИН. Не кричи.

МАРТИН. Я буду кричать в своем собственном доме столько, сколько захочу! Собачья жизнь. Ты никогда не позволяла мне побыть рядом, работа и нервотрепка – вот и вся моя жизнь… Ничего странного, что я стал таким… безнадежным, если тебе так угодно. Неужели ты не понимаешь, как мне одиноко… нет? Может, мне этим летом снова пойти работать на Травемюндский корабль? Тогда ты сможешь отдохнуть от меня пару месяцев, там хотя бы есть настоящие бабы. Ну что, согласна? Я пойду на эту работу, а ты сможешь спокойно предаваться вязанию и разгадыванию кроссвордов. Может быть, Мона сюда переедет? И будет спать на моей кровати?

ЭЛИН. Ты ведь все равно приходишь домой, причем всегда пьяный.

МАРТИН. Если это и так, то только потому, что тебе все равно, пьяный я или трезвый. Я пил, потому что иначе я бы вообще не добрался до дома! Вы не понимаете, что моя жизнь – это ад!

ЭЛИН. Но лучше-то от этого не становится.

МАРТИН. А вот и нет, черт побери! Тогда я хотя бы забываю о твоей черствости! Ты всегда такая была. С самого первого дня… черствая, холодная, бесчеловечная. Что есть, то есть.

ЭЛИН. Ты пил и до того, как мы поженились.

МАРТИН. Неправда. Не пытайся ничего доказать! Я не алкоголик. Я выпиваю глоток-другой, когда чувствую в этом потребность – не больше.

ЭЛИН. Нет, Мартин. Ты такой же, как те мужики из пившунки в столовой третьего класса… Один в один. Только эти мужики – честные люди… и они за себя платят. А в остальном ты такой же.

МАРТИН. Значит, вот что ты обо мне думаешь. Прекрасно.

ЭЛИН. А что мне еще остается? Ты ничем не лучше Оскара, Мясника, Портняжки и Петера, а может, даже и хуже. У них-то больше нет семей, им некого мучить… Как у тебя только язык поворачивается врать мне, что ты не пьешь, когда в руке у тебя бутылка? Иди уж сразу в третий класс и нажрись там хорошенечко, как все остальные… Что за удовольствие прятать бутылку в помойном ведре под раковиной или за бухгалтерскими книгами в кабинете, а потом делать вид, будто ты вовсе и не думаешь о том, как побыстрее нажраться?.. Ты же через труп готов перейти, лишь бы выпить… Зачем ты себя обманываешь? Объясни.

МАРТИН. Да, я последнее дерьмо.

ЭЛИН. Что?

МАРТИН. А что мне еще сказать?

ЭЛИН. Ну почему я вышла замуж за такого жалкого труса?

МАРТИН. Давай, давай.

ЭЛИН. Я видела, что ты странный… но если б я знала что ты такой пьяница, я бы никогда за тебя не вышла.

МАРТИН. Что за бред. Я пью не больше, чем остальные.

ЭЛИН. Ты скоро сойдешь с ума.

МАРТИН. Хватит. Прекрати.

ЭЛИН. Единственное, что у меня осталось, – это хрустальная люстра и украшения, остальное исчезло в твоей ненасытной глотке… Мечты и надежды, все, что я любила… Тебе наплевать, что говорят врачи. Выбора нет: либо ты бросишь пить, либо умрешь…

МАРТИН. Выбрать не всегда просто.

ЭЛИН. Понимаю. Но объясни мне, что за радость…

МАРТИН. Нет, я не могу это объяснить.

ЭЛИН. Когда выпьешь, ты становишься жутким. Таким странным и непонятным.

МАРТИН. Да… странным. И непонятным.

ЭЛИН. Ты становишься гадким.

Пауза.

Георг был несчастным с самого детства… И Давиду приходилось несладко с тех пор, как только он появился свет… Ты такой добрый и милый, когда не пьешь. А теперь мне хочется только проглотить весь пузырек со снотворным одним махом и больше никогда не просыпаться… Почему?.. Ну почему? Что я такого сделала?..

ЭЛИН устала, она курит, положив одну руку на подлокотник, а другой прикрывая лицо, по которому текут слезы. Она не хочет, чтобы МАРТИН это видел.

МАРТИН. Элин… Элин… Не говори так. Не плачь… (Плачет.) Пожалуйста…

ЭЛИН (перестает плакать). Я не плачу. У меня уже не осталось слез.

МАРТИН. Элин… любимая, не говори так.

ЭЛИН. Я не желаю здесь оставаться.

МАРТИН. Ну что ты… Успокойся…

ЭЛИН. Не могу больше слышать это вранье…

МАРТИН. Не плачь… Все будет хорошо… Нам надо помочь друг другу.

ЭЛИН. Можешь напиваться сколько душе угодно. Меня это больше не трогает.

МАРТИН. Посмотри на меня. Я не пил! (Вскакивает.) Я трезв как стекло!

ЭЛИН. Да что ты!

МАРТИН. Я могу дойти до той стенки даже не пошатнувшись. Смотри! (Идет, спотыкается.)

ЭЛИН (смеется). Да тебя так шатает, что ты и до ада не дойдешь.

МАРТИН. Почему ты со мной так разговариваешь? Что с тобой? Что ты задумала?

ЭЛИН. Завтра я собираю вещи и еду к Эрику с Марианной, а потом иду к адвокату…

МАРТИН. Это еще что такое? Почему? Я не выпил ни капли с тех пор, как… да-да, с самого Рождества… Я не отрицаю, до этого я пил, просто потому, что мне надо было расслабиться… Но теперь это не так… Если хочешь, я буду пить антабус… я сделаю все что угодно… Элин, посмотри на меня!

ЭЛИН. Бесполезно.

МАРТИН. Элин, посмотри на меня! Ты сама не понимаешь, что говоришь! Я не могу без тебя жить! А что будет с Давидом? Ты нужна нам.

ЭЛИН. Давид поедет со мной.

МАРТИН. Как? Давид?

ЭЛИН. К Эрику и Марианне.

МАРТИН. Ты хочешь забрать у меня ребенка?.. Ни за что в жизни… Кто тебе дал… кто сказал… Кто тебя подговорил?

ЭЛИН. Никто…

МАРТИН. Ты хочешь разрушить все, что у нас есть? Да, ты этого хочешь?

ЭЛИН. Сядь, пожалуйста.

МАРТИН. Нет, не сяду! Это Георг! Это он! Он всем меня ненавидел… Почему же ты ничего не видишь? По чему не замечаешь, сколько хорошего я сделал?..

ЭЛИН. Сейчас это уже неважно.

МАРТИН. Я ведь о себе никогда не думал. Вкалывал целыми днями на этой проклятой кухне… А ты все это время лишь презирала меня.

ЭЛИН. Это неправда.

МАРТИН. Если ты уйдешь, я не смогу дальше жить.

ЭЛИН. Сможешь.

МАРТИН. Зачем ты так говоришь! Ты ведь дочь пастора… Ты дала клятву собственному отцу, стоя перед алтарем. Ты пообещала ему и Господу Богу, что будешь любить меня в радости и в горе…

ЭЛИН. На тебе был другой костюм.

МАРТИН. Ты помнишь? Помнишь, как это было?

ЭЛИН. А ты помнишь те клятвы, что ты давал мне?

МАРТИН. Мы сейчас не обо мне говорим! Посмотри на ту свадебную фотографию на комоде! Посмотри на нее! Это мы с тобой! Мы с тобой в церкви, видишь, стоим ред алтарем… Я держу тебя за руку, я так счастлив. (Разражается рыданиями.) Впервые в жизни, ведь мы только что поклялись перед Богом и перед людьми, что будет любить друг друга и жить вместе… пока смерть нас не разлучит. (Плачет.) Ты не имеешь права так говорить… Я не могу.

ЭЛИН. Смоги.

МАРТИН. Ты не можешь простить меня?

ЭЛИН. Нет.

МАРТИН. Бог простит.

ЭЛИН. Это его профессия.

МАРТИН. Неправда! Вспомни, как хорошо нам было вместе… сколько радости… Элин, что же мне делать? Я согласен на все… ты же знаешь… Ради тебя я готов на все что угодно… больше ни грамма!.. Думаешь, я буду пить, если ты уйдешь?..

ДАВИД. Что случилось? Вы чего это?

МАРТИН. Это ужасно.

ДАВИД. Что?

ЭЛИН. Ничего, мальчик мой, иди в свою комнату. Посиди там, мой милый.

МАРТИН. Мама хочет уйти от меня… она хочет развестись… Она говорит, что завтра уедет к Эрику с Марианной… и тебя заберет с собой.

ЭЛИН. Правда? А Георга?

МАРТИН. Дай мне последний шанс… всего лишь несколько дней… подожди хоть немного.

ДАВИД. Мы будем там жить?

МАРТИН. Элин, прошу тебя… пожалуйста. (Падает перед ней на колени.)

ЭЛИН. Что ты делаешь?

ДАВИД. Вставай.

МАРТИН. Элин…

ЭЛИН отводит его руки.

ДАВИД. Вставай, говорю.

МАРТИН. Я повешусь…

ДАВИД. О господи.

МАРТИН. Скажи, что ты не уйдешь.

ДАВИД. Да, да, да, да.

МАРТИН. Все будет хорошо… правда… я знаю, я тебе обещаю…

ДАВИД. Что обещаешь?

МАРТИН. Я больше не буду пить, я знаю, что это плохо…

ЭЛИН. Я больше не верю ни одному твоему слову.

МАРТИН. В понедельник я пойду к Линдгрену и попрошу его выписать мне антабус. Ты знаешь, тогда я не смогу пить.

ЭЛИН. Ты не будешь его принимать.

МАРТИН. Буду, я хочу, я сам этого хочу, правда… Ты ведь знаешь, я могу умереть, если буду пить после антабуса. Если ты уйдешь, у меня ничего не останется, понимаешь? Что я буду делать?

ЭЛИН. Успокойся.

МАРТИН. Нет, не могу, только после того, как ты скажешь, что передумала… Не уходи!

ЭЛИН. Нет.

МАРТИН. Что?

ЭЛИН. Только при том условии, что в понедельник мы пойдем к Линдгрену, он выпишет тебе антабус, и ты будешь принимать его каждое утро. Как только ты перестанешь его принимать, я уйду навсегда.

МАРТИН. Что?

ЭЛИН. В таком случае я останусь и посмотрю, как пойдут дела.

МАРТИН. Правда? Ты серьезно? Боже мой, я тебя боюсь. Подойди. (ДАВИДУ.) Иди отсюда, ты что здесь забыл? Иди в свою комнату!

ДАВИД. Ты что, передумал? Решил не вешаться на флагштоке? Подождешь национального праздника?

МАРТИН. Марш в свою комнату, я сказал! Дела, что тебе говорят. Оставь нас в покое.

ЭЛИН. Иди, Давид. Все в порядке.

ДАВИД выходит в коридор, направляется в свою комнату. МАРТИН крепко держит ЭЛИН за руку. Быстро и грубо тащит ее через коридор в комнату, свет гаснет, дверь закрывается. Свет тотчас снова включается. ДАВИД сломя голову бежит по коридору, быстро распахивает двери одну за другой и снова захлопывает их. Он что-то ищет, но не может найти, очень спешит. Все это одинаковые комнаты для постояльцев. Стучит в комнату ГЕОРГА, там прохладно, красиво и свежо, вся обстановка разных оттенков серого цвета.

ДАВИД. Можно мне тут немного побыть? Что ты играешь?

ГЕОРГ. Ничего.

ДАВИД. Ты читал в «Down Beat» о том, что Джерри Маллиген и Пол Дезмонд записали пластинку… вместе с Джо Беньямином и Дэвидом Бейли… на студии «Верве».

ГЕОРГ. Она называется «Вёрве».

ДАВИД. Ну «Вёрве»… Хочу купить такую пластинку. Они ведь и «Line for Lyons» тоже сделали. Как думаешь, он употребляет наркотики?

ГЕОРГ. Кто, Маллиген?

ДАВИД. Наверняка.

ГЕОРГ. Да они все там употребляют.

ДАВИД. Я и говорю. Кроме Стена Кентона… Он вряд (Смотрит на фотографию Лестера Янга с автографом.) Ну почему Лестер Янг такой удивительный?

ГЕОРГ. Потому что он лучший.

ДАВИД. Я не так много его слышал… Вчера я записал Дачу Класа Дальгрена про джаз из Америки.

ГЕОРГ. Правда?

ДАВИД. Пришлось стереть программу Карл-Эрика Линдгрена. Места под конец почти не осталось.

ГЕОРГ. Ну и как, было что-нибудь интересное?

ДАВИД. Ага. Арт Блеки, «Jazz Messengers», Дональд Бирд, миньон Майлза Дэвиса, «Walking» с Лаки Томпсоном – ты его видел…

ГЕОРГ. Да, много раз.

ДАВИД. В Копенгагене?

ГЕОРГ. Да.

ДАВИД. Он там живет.

ГЕОРГ. Да, знаю.

ДАВИД. А Тони Скотта тоже видел? Его ведь Тони Скотт зовут? Как он играет?

ГЕОРГ. Ничего особенного…

ДАВИД. А тебе кто нравится?

ГЕОРГ. Какая разница? Стен Хассельгорд очень хорош.

ДАВИД. Еще бы.

ГЕОРГ. Бадди Ди Франко? Но точно не Тони Скотт.

ДАВИД. А еще кто? Кого ты обычно слушаешь?

ГЕОРГ. Да много кого.

ДАВИД. А мне знаешь кто нравится?

ГЕОРГ. Знаю. Фате Наварро, Ред Норво, Чарли Паркер, Клифорд Браун, Макс Роуч. Все мои пластинки, да?

ДАВИД. Ну да, хотя в последнее время мне больно нравится Чет Бейкер. Ты слышал «Made in Mexico» с Руссом Фриманом?

ГЕОРГ. Нет, а что в ней особенного?

ДАВИД. Я знаю наизусть каждую ноту. Каждую ноту на каждой пластинке.

ГЕОРГ. Долго он не протянет.

ДАВИД. Почему это?

ГЕОРГ. Он наркоман.

ДАВИД. Ну и что. Лассе Гуллин тоже. Знаешь его?

ГЕОРГ. И Чарли Паркер.

ДАВИД. Да, знаю. Что он говорил?

ГЕОРГ. А что он должен был сказать?

ДАВИД. В смысле – что он такого сделал?

ГЕОРГ. Он играл словно дьявол, а потом жрал… Никогда не видел, чтобы кто-нибудь столько жрал…

ДАВИД (смеется). У нас в гимназии был один парень, который воровал пластинки. Ну ты знаешь: покупаешь одну, а три прячешь под рубашкой.

ГЕОРГ. Так. Ты тоже за ним повторяешь?

ДАВИД. Бывает.

ГЕОРГ. Теперь я понимаю, откуда у тебя берутся пластинки.

ДАВИД. Да я украл-то всего на какую-то пару сотен. Можно мне немного подуть? На старом саксофоне? На том, что серебряный.

ГЕОРГ. Там нет трубки, он сломанный.

ДАВИД. Ничего страшного, я чуть-чуть.

ГЕОРГ. Хорошо.

ДАВИД (накидывает ремень). Вот это да. Я думал, он тяжелый. А он совсем легкий. Я знаю, как надо играть.

ГЕОРГ. Правда?

ДАВИД. Конечно, я знаю все кнопки.

ГЕОРГ. Что будем играть?

ДАВИД. Что? Мы с тобой? Вместе? Шутишь!

ГЕОРГ. Да нет. Что сыграем?

ДАВИД. Ты и я? Серьезно?

ГЕОРГ. Что, трусишь?

ДАВИД. Нет, погоди немного.

ГЕОРГ. Ты не знаешь ни одной композиции?

ДАВИД (выдувает несколько нот). Конечно, знаю, любую могу сыграть. Давай «Line for Lyons»?

ГЕОРГ. Ты ее знаешь? Давай!

ДАВИД. Ты отбиваешь такт. Я за Чета Бейкера. А ты за Джерри Маллигена.

ГЕОРГ. Играй за кого угодно… Готов?

ДАВИД. Погоди, мне надо приноровиться. (Выдувает разные ноты.) Он чистый. О’кей.

ГЕОРГ отбивает такт. Начинает играть.

(Фальшивит.) Ой!

ГЕОРГ. Ты начинаешь на счет четыре.

ДАВИД. О’кей. Еще раз.

ГЕОРГ начинает заново, подает знак.

Они исполняют «Line for Lyons». ГЕОРГ играет партию Маллигена, ДАВИД импровизирует на втором плане, затем вступает с партией Чета Бейкера, исполняет ее досконально.

Отлично, да?

ГЕОРГ. В конце ты слишком долго тянул ноты.

ДАВИД. Ты думаешь? Да, знаю.

ГЕОРГ. Немного странно, мелодия теряется.

ДАВИД. Да… наверное, ты прав. Сыграем еще одну? «My Funny Valentine»?

ГЕОРГ. Нет, хватит. Потом как-нибудь.

ДАВИД. Это когда? Нельзя ли «потом» перенести на потом?

ГЕОРГ. Сразу видно, что ты играл на нем раньше.

ДАВИД. Да, знаешь…

ГЕОРГ. Не понимаю, зачем ты врешь?

ДАВИД. Наверное, как-то раз было дело.

ГЕОРГ. Наверное… гм. Он был весь мокрый, когда я пришел домой.

ДАВИД. Но я его тщательно вытер. Ты ведь больше на нем не играешь.

ГЕОРГ. Сначала надо было спросить.

ДАВИД. Ты сердишься?

ГЕОРГ. Просто мне кажется, это настоящее свинство.

ДАВИД. Ты прав.

ГЕОРГ. Ты мог по крайней мере спросить.

ДАВИД. В следующий раз так и сделаю. Обязательно. Обещаю тебе. Почему ты не выкидываешь всякие старые вещи? Зачем тебе старый саксофон?

ГЕОРГ. Я хочу сохранить их.

ДАВИД. Для чего?

ГЕОРГ. Для своих детей.

ДАВИД. Вот как. (Становится грустным.) Ты сегодня поедешь в город?

ГЕОРГ. He знаю. А что?

ДАВИД. Просто спрашиваю.

ГЕОРГ. Посмотрим. А ты что будешь делать? В кино пойдешь?

ДАВИД. Я экономлю.

ГЕОРГ. Сходи, если хочешь.

ДАВИД (отбивает такт ногой). Нет, не сегодня. Там идет Эстер Вильямс. Не хочу, чтобы ты… чтобы ты сегодня вечером уезжал.

ГЕОРГ. Почему?

ДАВИД. Мало ли что.

ГЕОРГ. Ничего страшного не случится.

ДАВИД. А ключи у кого?

ГЕОРГ. У мамы.

ДАВИД. Пойду вниз, сыграю в бильярд. Не хочешь со мной?

ГЕОРГ. Нет, у меня времени нет.

ДАВИД. Тогда я пошел. Пока!

МАРТИН (один в кухне. Осторожно крадется. Берет высокий табурет со ступеньками, залезает на него и открывает один из больших сервировочных шкафов, полных разных стаканов. Их так много, что они едва не падают на него. Ищет – один из стаканов доверху налит водкой). И куда я его поставил?.. Куда он запропастился? Разве не здесь он стоял, на самом верху? Да вот же он… в глубине… так, осторожнее… черт побери… (Голуби.) А ну заткнитесь!.. Как бы не опрокинуть… Да, вот он… Ну вот и прекрасно… О… Надо поторопиться! (Выпивает полстакана. Осматривается по сторонам.) Нет, никого. Не стоит так много пить за раз… Где мой зубной эликсир? (Шепотом.) Не надо выпивать все за раз, не стоит… А что я с остатками буду делать? Не ставить же обратно, она сразу заметит. Может быть, вылить? Нет, нельзя. Тихо! Кто-то идет. Нет, это просто Георг… он не успеет спуститься. Надо успокоиться. Допью-ка я все, какая разница, и дело с концом. А потом хватит, сделаю кофе и наверх. Надо прополоскать рот эликсиром… Собачья жизнь. (Дребезжащий звук.) Ой, опять больно. Не надо было пить залпом, но когда еще меня оставят в покое. (Допивает стакан.) Они ничего не заметят… Это полный бред, от меня совершенно не пахнет. Который час? (Смотрит на часы.) Как бы не упасть. Надо убрать табуретку. Еще шести нет… Господи, до того как она ляжет спать, еще несколько часов… Что я хотел сделать? Надо сварить ей кофе. И вымыть стакан – я еще не мыл его? Не стоит ничего от нее прятать. Вымою его поставлю обратно и уберу табуретку. (Спускается с табуретки.) О, как хорошо, то что надо. (Моет стакан, вытирает его, забывает поставить на место, закрывает дверцы спускается, убирает табурет.) Теперь ставим воду. (Насвистывает.) Надо быть осторожнее. (Видит стакан. Приходится начинать заново.) Вот дерьмо, куда я дел бутылку?.. Нет, все, сегодня больше не пью… да где же она? Куда я ее спрятал? Я спускался в подвал. Здесь есть куча мест, куда ее можно спрятать. Господи, да куда ж я ее запихнул? А может, я ее уже доставал? Погодите, погодите, а что там у нас в чулане? Точно! (Заходит в чулан, открывает пылесос, запускает в него руку и достает полную бутылку джина из пылесборника.) А вот это вы упустили! Вы еще не знаете, с кем имеете дело… Джин, моча собачья!.. Ох, не надо мне больше пить. Тем более что джин я не люблю. Не стоит… Поставлю ее обратно. Какие же идиоты, думали меня обмануть, ан нет, не на того напали… Я больше не хочу… А что если совсем быстро? Надо поторопиться. Нет. Мне нужно еще чуть-чуть. Но я больше не хочу, ни капли. (Пьет.) Теперь хватит. Так, закрываем. Убираем. Запираем. Вот и вода закипела. Ты куда?

ДАВИД. Тебя это не касается.

МАРТИН. Что ты сказал?

ДАВИД. Что, плохо слышишь?

МАРТИН. Конечно. Ты разве не знал? Во время Второй мировой у меня в правом ухе лопнула барабанная перепонка. Я спрашиваю, ты куда?

ДАВИД. Где мама?

МАРТИН. Мама, мама, мама! Не ходи к ней, не надо беспокоить. Пусть отдохнет.

ДАВИД. А ты что здесь делаешь?

МАРТИН. Разве не видишь? Варю для нее кофе. Откуда только взялся такой бессовестный!

ДАВИД. Я с тобой не разговариваю.

МАРТИН. Нет уж, останься, изволь, я хочу поговорить с тобой!

ДАВИД. До чего ж мерзко видеть взрослого человека, который стоит на коленях и что-то выклянчивает.

МАРТИН. Что ты сказал?.. Останься, я хочу с тобой поговорить.

ДАВИД (по дороге в бильярдную). Заткнись, не то я тебе член отрежу и в бутылку вместо пробки воткну.

МАРТИН. Что? Хочешь в бильярд поиграть?

ДАВИД. Нет, не хочу. Иди наверх и пососи сиськи.

МАРТИН. Вот идиот.

ДАВИД в бильярдной. Берет кий, снимает покрывало, складывает из шаров треугольник, толкает их туда-сюда, протирает кий мелом, идет на кухню. МАРТИН ушел наверх; пока его нет, ДАВИД украдкой берет несколько сигарет и возвращается в бильярдную. Он изображает сценки из фильма «Отныне и вовек», одновременно исполняя по меньшей мере три роли: он вернулся в казарму, играет в бильярд, один человек спрашивает, почему он не хочет побоксировать.

Другие подначивают его, перемещают шары и т. п., мешают ему играть, подходя сзади. Он отходит и ставит кий в сторону, кто-то бьет его. Он выходит из образа Монтгомери Клифта, исчезая в дверях, и снова появляется в роли Берта Ланкастера. В руке у него бутылка пива, он с ледяным выражением лица приближается к своим врагам, с молниеносной скоростью бьет бутылкой по бильярдному столу, пиво брызжет в разные стороны, наступает на кого-то, приставляя разбитое горлышко к животу противника, толкает его и в конце концов крепко втыкает в стул, стоящий возле стены. Внезапно приходит в себя, в смятении озирается по сторонам, силы иссякли.

ДАВИД. Черт, разбилась. Зачем я это сделал? (Берет веник с совком, подметает осколки, уходит и выкидывает их, возвращается.) Все, хватит играть. Надо выигрывать. (Подходит к пивной кассе и зачерпывает горсть мелочи, кладет ее в музыкальный автомат, выбирает десяток шлягеров.) Здесь все равно одна дрянь. Ну почему не я решаю, какую музыку мы будем крутить? (Музыка: Фрэнк Синатра, «You Make Me Feel so Young»[4]4
  С тобой я чувствую себя таким юным (англ.).


[Закрыть]. Кричит.) You make me feel so bad! You make me feel so old and sad[5]5
  С тобой я чувствую себя так плохо… таким грустным и старым… (англ.).


[Закрыть]! Пойду наверх, сверну шеи голубям. На что им жизнь? (Захлопывает за собой дверь.)

ЭЛИН (на кухне). Не хлопай дверями. Поможешь мне с кроликами?

ДАВИД наливает себе стакан молока.

Мог бы хоть посуду помыть за собой. Скоро есть будем. Ты голоден? Это ты завел автомат? Постой… Если не будешь слушать, выключи. Что за транжирство! Тогда я сама это сделаю.

ДАВИД (передразнивает ЭЛИН, пока ее нет, достает из ящика ножи. Заходит в столовую). Не хлопай дверями. Мог бы хоть посуду помыть за собой. Скоро есть будем. Ты голоден? Это ты завел автомат? Постой! (Выходит и столовой. Громко говорит.) Посмотрим, что ты скажешь, когда они поволокут меня в газовую камеру.

ЭЛИН. Что?

ДАВИД. Что?

ЭЛИН. Хочу немного убраться.

ДАВИД. Хочу немного убраться.

ЭЛИН. Почему на тебе эта старая кофта?

ДАВИД. Почему на тебе эта старая кофта?

ЭЛИН. Как тебе та книга, что мы подарили? Ты ведь ее хотел? Давид…

ДАВИД. Как тебе та книга, что мы подарили? Ты ведь ее хотел? Давид…

ЭЛИН. Прекрати, пожалуйста.

ДАВИД. Прекрати, пожалуйста.

ЭЛИН. Давид, мальчик мой…

ДАВИД. Давид, мальчик мой…

ЭЛИН. Что с тобой?

ДАВИД. Что с тобой?

ЭЛИН. Ты можешь сказать?

ДАВИД. Ты можешь сказать?

ЭЛИН. Что я тебе сделала?

ДАВИД. Что я тебе сделала?

ЭЛИН. Ах так, ну ладно.

ДАВИД. Ах так, ну ладно.

ЭЛИН. Помоги мне, пожалуйста, накрыть на стол. Принеси тарелки.

ДАВИД. Помоги мне, пожалуйста, накрыть на стол. Принеси тарелки.

ЭЛИН. Как ты себя чувствуешь?

ДАВИД. Как ты себя чувствуешь?

ЭЛИН. Неважно. С каждым днем все хуже и хуже.

ДАВИД. Неважно. С каждым днем все хуже и хуже.

ЭЛИН. Что за манера!

ДАВИД. Что за манера!

ЭЛИН. Тогда я сама накрою.

ДАВИД. Тогда я сама накрою.

ЭЛИН. Если б я только могла куда-то отсюда уйти.

ДАВИД. Если б я только могла куда-то отсюда уйти.

ЭЛИН. Неужели тебе нечем больше заняться?

ДАВИД. Неужели тебе нечем больше заняться?

ЭЛИН. Мне-то есть чем.

ДАВИД. Мне-то есть чем.

ЭЛИН. Вот и займись, Давид.

ДАВИД. Вот и займись, Давид.

ЭЛИН. Прекрати, я сказала.

ДАВИД. Прекрати, я сказала.

ЭЛИН. Что с тобой происходит?

ДАВИД. Что с тобой происходит?

ЭЛИН. Я боюсь.

ДАВИД. Я боюсь.

ЭЛИН. Правда? Чего ты боишься?

ДАВИД. Правда? Чего ты боишься?

ЭЛИН. Я боюсь, что… Боже, какой ты еще ребенок.

ДАВИД. Я боюсь, что… Боже, какой ты еще ребенок.

ЭЛИН. Да, да, да, да… сам все поймешь, когда постареешь.

ДАВИД. Да, да, да, да… сам все поймешь, когда постареешь.

ЭЛИН. Можешь повторять сколько влезет, пока не надоест.

ДАВИД. Можешь повторять сколько влезет, пока не надоест.

ЭЛИН расставляет тарелки, ставит вариться картошку, закуривает, берет газету, разгадывает кроссворд. Молчание.

ЭЛИН. Где Мартин?

ДАВИД. Где Мартин? (Молчание.)

ЭЛИН. Ты так хорошо разгадываешь кроссворды…

ДАВИД. Ты так хорошо разгадываешь кроссворды…

ЭЛИН. Что это такое: слово из пяти букв?

ДАВИД. Дрянь? (Молчание.) Я сказал дрянь. Шлюха тоже подходит.

ЭЛИН. Что ты несешь?

ДАВИД. Шлюха.

ЭЛИН. Ты знаешь, кто это?

ДАВИД. Знаю. У меня эти взмыленные шлюхи каждый день перед глазами.

ЭЛИН встает. ДАВИД тоже встает.

Не тронь меня. Если ты ко мне прикоснешься, я дам сдачи. Я не шучу. Мне плевать, что ты моя мать. Я ударю тебя.

ЭЛИН идет за хлебом, достает нож, начинает резать.

Я не поеду завтра в Мальмё. Сама иди в моряки. У тебя неплохо получится. Что молчишь? Не поняла, что ли?

Пауза.

Ты меня не заставишь. Слышала, что я сказал? Мама, я не хочу!

МАРТИН входит в столовую. Почти не заметно, что он пьян. Он пришел с улицы.

МАРТИН. Элин, ну что же ты все стоишь у плиты? Давай лучше я. (Берет у нее нож.) Я ходил за сигаретами. Какой прекрасный вечер. О чем болтаете? До чего ж тупой нож, только масло им резать. (Точит лезвие точильным камнем с рукояткой.) Ну и ну, Георг тоже с нами обедает? Вижу его машину. Так о чем вы тут болтали?

ЭЛИН. Да так, ни о чем.

ДАВИД открывает окно. На часах почти семь. На улице прохладный и тихий майский вечер.

ДАВИД. Какой свежий воздух.

МАРТИН. Элин, а может быть, пойдем прогуляемся, как раньше?.. Как в прежние времена.

ЭЛИН. Куда? Что-то не хочется.

МАРТИН. Ну что ты. Разве не скучно сидеть так без дела весь вечер?.. Может, по радио что-нибудь интересное? А что это у тебя за газета? Вот бы по радио передавали какой-нибудь увлекательный детектив… Помнишь «Случай Грегори», Давид?

ДАВИД. Нет.

МАРТИН. Конечно помнишь! Ты так испугался, что ночью пришел спать ко мне в кровать. Наверняка помнишь! Что там в газетах? Чушь всякая. Ты не мерзнешь? Давид, поди наверх, принеси маме кофту.

ЭЛИН. Нет, я больше не мерзну.

МАРТИН. Ты продрогла. Где та кофта, что моя мать связала тебе на прошлое Рождество? Почему ты ее не носишь? Она такая красивая. Ты ведь именно такую хотела, как у меня, правда, Элин? Поди наверх и принеси маме кофту, будь так любезен. Элин, ты не на сквозняке сидишь?

ЭЛИН. Нет, все в порядке.

МАРТИН. Точно? Давид, закрой, пожалуйста, окно. Что-то мне не по себе. Слышишь, что я говорю?

ЭЛИН. Пусть будет открыто. На улице так хорошо.

МАРТИН. Думаешь? Тогда ладно. Ты слишком много куришь.

ЭЛИН. Люблю курить.

МАРТИН (долго откашливается, смотреть на него противно). Еще бы, но, возможно, отсюда и кашель. Утром ты первым делом закуриваешь сигарету. (Зевает.) Вот я никогда глубоко не затягиваюсь. Все из-за этой жары. Когда-нибудь твои голуби угомонятся? (Выглядывает в окно.) Ишь ты какой – я его прежде не видел.

МАРТИН подманивает голубя к себе, подражает голубиному воркованию, разговаривает с ним. ЭЛИН и ДАВИД переглядываются.

Он понимает каждое слово. Гули-гули-гули-гули, иди сюда, моя птичка. Ну вот, улетел. На улице всего четырнадцать градусов. (Стучит по термометру.) Помнишь, как мама говорила, когда ты был маленьким? Ты никак не мог взять в толк, что градусники бывают разных видов, и мама говорила: «Нет, этот термометр не суют в детскую попу, этот суют в задницу самой природе». Никогда не забуду, как однажды, когда мы жили в Кевлинге… Помнишь, Элин, мы жили возле самой скотобойни? А ты, Давид, был совсем еще маленьким…

ДАВИД. Как же, как же, помню.

МАРТИН. Ты серьезно?.. Как-то утром они привезли телят – ну вы понимаете. Мама стояла у окна и мыла посуду. Посмотрев на улицу, она увидела грузовик с телятами, которых собирались выгрузить и погнать на убой… И тут один из них вырвался и побежал. Мужики ринулись за ним. И тут наша мама раскрывает окно и кричит во все горло: «Нет, не туда, ах ты глупый теленок! Только не туда!» Все просто опешили. Они уставились на нее, думая, что за чокнутая тетка… Помнишь, Элин? Вот дело было. Я помню, как умер Густав Пятый. Было воскресенье, у тебя началось страшное нагноение в челюсти, ты весь день лежал и кричал. А мы никак не могли помочь, только делали тебе спиртовые ванночки… Мне так хотелось послушать трансляцию с похорон и Свена Йерринга.

ДАВИД. Зато я помню, как прошлым летом к нам явились двое из налоговой инспекции, чтобы проверить квитанции, необходимые для инвентаризации, или что-то вроде того. А ты всю неделю был так безбожно пьян, просто в стельку, и в документах был полный бардак.

МАРТИН. Зачем ты это вспомнил?

ДАВИД. Да так, не знаю. Они пришли и постучали: а вот и мы, мы из налоговой, договорились с хозяином о встрече на это время. А мама сказала: «Секундочку. Проходите, пожалуйста. Сейчас я его позову». Она ведь знала, что ты валяешься наверху в дым пьяный.

МАРТИН. Оставь меня в покое, черт бы тебя побрал! Тебя это касается.

ДАВИД. Тогда мама пошла в кабинет, взяла все документы, какие были, положила их в папку, а потом вошла в столовую и с улыбкой двинулась прямо к ним: «Вот документы». И тут она якобы случайно споткнулась, папка вылетела из рук, все бумаги рассыпались по полу, ну и ну… Те двое пообещали вернуться через несколько дней, когда она приведет документы в порядок. Ловко придумано, а?

МАРТИН. Что тут сказать.

ДАВИД. Тебе-то точно сказать нечего.

ЭЛИН. Будь добр, сходи наверх, позови Георга, садимся за стол.

ДАВИД. Мама, я просто хотел сказать, что я восхищаюсь тобой.

МАРТИН. А мной ты когда-нибудь восхищался?

ДАВИД. Тобой? Нет.

МАРТИН. Понимаю. (Встает, вид у него удрученный.)

ЭЛИН стоит рядом. Неожиданно целует МАРТИНА.

Ты что?

ЭЛИН. Ничего.

МАРТИН. Ты поцеловала меня.

ЭЛИН. Правда?

МАРТИН (спустя некоторое время). Неужели вы не понимаете – вы и мама, мама и вы – это самое прекрасное, что есть в моей жизни… (Обнимает ее.) Постой. Я так… Нам надо помочь друг другу… Что я буду без вас делать?.. Давид, малыш… мальчик мой… (Небольшая пауза.)