Текст книги "Лучший коп Мегаполиса (СИ)"

Автор книги: Лариса Куницына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Часть III. БОЛЬШАЯ ОХОТА

I

Мрачные стены небоскрёбов нависали над гулкими пустынными улицами. Фонари тускло светили в узких провалах между домами, не столько разгоняя тьму, сколько создавая атмосферу дешёвого фильма ужасов, где страх граничил с раздражением. Мы уже минут пятнадцать шли куда-то, постоянно сворачивая и меняя направление. Я не могла понять, что он хочет найти в этом холодном лабиринте, называемом Мегаполисом, но я молчала, мрачно слушая его бесконечный злобный монолог.

– Проклятые шармы… – хрипло бормотал он. – Теперь я должен пешком тащиться по городу, обходя посты, словно это не мой город. Дёрнуло же меня поставить машину в их чёртов гараж… Теперь до неё не доберёшься. Ну ладно, пусть постоит там, у них под присмотром. Пока обойдусь… Ну погоди, генерал… Ты наверно уже сейчас локти кусаешь. Зря ты меня злил. Теперь пожалеешь… Не думаешь же ты, что я попадусь в лапы твоим шармам, это с моим-то опытом партизанской борьбы в условиях современного города… Я до тебя ещё доберусь, трусливый шакал. Ты вечно только и мог, что протирать свои генеральские штаны в мягких креслах. Обвинить меня в том, что я…

Он смолк, видимо, вспомнив о распечатке ментоскопирования. Некоторое время шёл молча, а потом снова заговорил тем же хриплым голосом и тем же монотонным тоном. В ином случае меня это давно привело бы в бешенство, но сейчас я понимала, что он сам вряд ли осознаёт, что говорит и делает. Видимо, потрясения последних часов так подействовали на его психику, и он начал понемногу заговариваться. Противоречить ему сейчас было просто опасно, и я молча шла следом, время от времени оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к тревожной тишине ночного Мегаполиса.

Этот небольшой переулок с самого начала показался мне подозрительным, потому что света в нём было ещё меньше, чем на улице, а затем я уже явственно уловила впереди движение и приглушённые звуки тяжёлого дыхания. Я догнала Лонго и положила руку ему на плечо. Он остановился, и в тот же момент из темноты появилась огромная жёлтая кошка с облезшей шкурой и висящей свалявшимися патлами гривой. Позади послышался тихий смешок. Из-за ближайшего угла появились три грязных субъекта, отдалённо напоминающих огородные пугала.

– Стоп, дорогуши… – сипло произнёс облезлый тигролев. – При проходе по нашей улице следует оставлять здесь ненужные ценные вещи.

– Эй, да ведь это коп… – хихикнуло одно из пугал.

– И с девочкой, – добавило другое. – И какая девочка!

– Не золотое б правило… – вздохнуло первое.

– А что мне золотое правило! – тигролев оскалил жёлтые клыки. – Тем более что никто ничего не узнает. Я давно мечтал задрать парочку легавых!

Он шагнул вперёд и оказался в круге света. Я увидела, что прямо из шерсти над его ухом торчит изогнутая «лапка» с клеммой на конце. К таким клеммам подключались электростимуляторы, раздражающие центр удовольствия, что-то вроде нейронаркотика. Ожидать от этого типа благоразумия было бы странно.

– Оставь его… – тоненьким голоском попросило третье пугало. – Узнают, ушлют в посёлок, а там хо-о-олодно…

– Во! И стимуляторов нет, – веско добавило второе.

– Кто скажет? Ты?.. – тигролев открыл чёрную пасть и пугала попятились. – Никто не узнает, а у меня давно уже…

– Иди сюда… – тихо прорычал Лонго, словно внутри у него постепенно закипала раскалённая лава. – Иди, шарм… У меня на таких, как ты, давно руки чешутся, тем более что никто не узнает. Я тебя голыми руками задавлю, не таких давил.

Он не спеша закатал рукава рубашки, а тигролев, у которого шерсть встала дыбом от ярости, опустился на согнутых передних лапах, прижал уши и, оскалившись, двинулся к нам. Он был метра четыре в длину и, несмотря на полусгнившие зубы, представлял некоторую опасность. Лонго смотрел на него, сжав кулаки и недобро улыбаясь. Тигролев припал к земле, готовясь к прыжку, но первой с места сдвинулась я. Сделав несколько не слишком быстрых шагов к нему, я остановилась перед его изумленной мордой и привычным движением вынув из кобуры бластер, направила его в лоб кошки, как раз между глазами.

– Исчезни отсюда до того, как я сосчитаю до трёх, киска, – проговорила я, и мой голос прозвучал низко и холодно. – В противном случае я сделаю в твоей большой голове маленькую дырочку. Вторая, в затылке, будет куда больше. Начинаю отсчёт: один…

Тигролев снова прижал уши и медленно, ползком отступил, глядя перепуганными глазами в дуло «Оленебоя».

– Два…

Он развернулся и беззвучно скользнул в темноту.

– Три.

Я убрала бластер в кобуру и обернулась. Пугал уже и след простыл. Лонго стоял, опустив голову.

– Куда мы идём? – спросила я.

– В участок, – со вздохом произнёс он.– Нам нужно оружие и флаер.

II

В дежурном помещении двадцать шестого участка было несколько детективов. Лонго, ни на кого не взглянув, прошёл к двери своего кабинета. Идя за ним, я заметила, как дежурный тихонечко потянулся к трубке экстренной связи, но находившийся рядом Хорн без лишних слов выдернул из боковой панели провод со штекером.

В кабинете в лейтенантском кресле сидел Клайд. Он внимательно посмотрел на Лонго и сообщил:

– Пришёл приказ немедленно арестовать тебя, если ты появишься. Объявлен розыск по всему городу. Перекрыты все дороги.

– Я так и думал, – кивнул тот и подошёл к стенному шкафу. Открыв дверцу, он достал оттуда штатскую одежду и, бросив её на стул рядом, начал молча стаскивать с себя полицейскую форму. Клайд хмуро наблюдал за ним.

Лонго надел чёрные льняные брюки и кожаную длинную куртку. На талии с усилием затянул широкий пояс с медными бляшками, в ножны которого вложил тот самый нож с потемневшей деревянной рукояткой, что ещё недавно сверкал у шеи комиссара Торсума. Последним аккордом он защёлкнул на шее цепь зеленоватого серебра с грубоватым маленьким медальоном, на котором была кустарно отчеканена отрубленная рука, сжимающая лучемёт.

– Я должен выполнить свой долг, – проговорил Клайд.

– Выполняй свой долг, – равнодушно отозвался Лонго, осторожно поднимая со дна шкафа сверкающий сталью лазерный карабин «Поларис».

– Долг перед кем?

– Перед кем посчитаешь нужным… – он, наконец, взглянул на сержанта. – Мне нужен флаер.

Клайд молча смотрел на него, потом покачал головой.

– Я не могу дать тебе флаер.

– Тогда я сам возьму.

– Возьми.

Сержант подошёл к щитку, на котором висели электронные ключи от флаеров и, не говоря ни слова, закрыл стеклянную дверцу и тщательно запер замок. Потом обернулся и выжидающе посмотрел на Лонго. Тот подошёл и без разговоров ударил угловатым прикладом по стеклу. Дверца со звоном осыпалась на пол. Клайд молча снял один из ключей.

– Только что из ремонта. Аккумуляторы заряжены под завязку. Постарайся не свернуть себе шею.

Лонго поймал брошенный им ключ и, не прощаясь, вышел. В дежурке скользнул взглядом по лицам детективов.

– Никто никуда не звонил, мой лейтенант, – промычал Хорн.

– Позвоните, – бросил Лонго и направился к выходу.

Оказавшись на улице, я увидела, как выскользнул из ворот гаража двухместный полицейский флаер «Олити» с мигалкой на открытом до половины куполе. Лонго прыгнул на место водителя. Я села рядом. Флаер резко рванулся вперёд и вверх, так что у меня на какое-то мгновение перехватило дыхание.

Мы взлетели выше крыш небоскрёбов. Лонго, наконец-то, додумался опустить купол и, взявшись за штурвал, направил флаер на север, туда, где возвышались башни зданий официальных служб Колонии.

– Куда теперь? – поинтересовалась я.

– В центр ментоконтроля.

– Ты уверен, что нас там не ждут?

– Я уверен, что меня там ждут. И я хочу всё выяснить до конца. Имеет мне смысл заниматься всем этим или лучше пустить себе заряд в сердце.

– Мне казалось, что ты уже решил заниматься всем этим. Или я ошиблась? Хочешь переложить всё на мои хрупкие плечи и выйти из игры?

– Тебе-то это зачем? Из-за Альбелина?

– Мне в данный момент нет до него никакого дела. Но я не люблю, когда в этой галактике нарушают законы Объединения. И я не люблю, когда мерзавцы не получают по заслугам.

– Хорошо. Я не оставлю это дело, пока не закончу его. Моё сердце немного подождёт своего заряда.

– Тогда зачем туда лететь? Что изменится от того, что ты узнаешь, что это так? Или ты сомневаешься?

– Нет. Но если я сам увижу это на экране, я перестану об этом думать и смогу нормально соображать.

– Логично, – согласилась я, прицепляя себе сзади на пояс лучевой клинок, который предусмотрительно оставляла в участке и незаметно прихватила оттуда, пока Клайд пронзал взглядами Лонго.

III

Мы не стали спускаться. Это был неожиданный, даже слишком неожиданный шаг. Не снижая скорости, «Олити» влетел в окно небоскрёба и застыл в метре от пола, усыпанного осколками стекла. Лонго открыл купол и выскочил из салона, прихватив с собой «Поларис».

– Если не вернусь через сорок секунд, разворачивайся и улетай. Именно столько времени понадобиться им, чтоб подняться сюда.

Он плечом вышиб дверь комнаты, в которой припарковался флаер и ушёл. Я молча смотрела на хронометр на приборной панели. Пока я ещё не могла сообразить, что, собственно, произошло и чем всё это может закончиться. Где-то далеко внизу взвыла сирена.

Я покосилась на дверь и пересела на водительское кресло. Размышлять было некогда. От сорока секунд оставалось лишь семь. В коридоре раздались шаги десятка ног. Я запустила двигатель и, взявшись одной рукой за штурвал, вторую положила на стартовый рычаг. В тёмном проёме двери мелькнул свет ручного фонаря. Я потихоньку сдвинула флаер с места. В комнату влетел Лонго и, опершись на окантовку борта, запрыгнул в кабину. В комнату вбежал ещё кто-то, но я увидела это лишь мельком, потому что «Олити» уже вырулил из своего временного укрытия и с разворота помчался на восток.

– Сделай круг и заходи в направлении вон той вышки, – произнёс Лонго, слегка дрожащим голосом.

Я покосилась на него и увидела, что он мнёт в пальцах пластиковый шарик – футляр клубковой дискеты. Некоторое время он задумчиво смотрел на тёмные кубы проносящихся мимо небоскрёбов, а потом тряхнул головой.

– Пусти меня за штурвал.

Мы поменялись местами. Он закатил шарик в небольшой бардачок под штурвалом и обернулся ко мне.

– Ты это делаешь только из любви к законам?

– Нет, – покачала головой я. – Из любви к Звёздному Отечеству. Ещё и из любви к тебе.

Он вздохнул.

– Интересно, что я теперь собой представляю? Наверняка что-нибудь не слишком заслуживающее внимания.

– Расист, – усмехнулась я. – По-твоему, внимания заслуживают только чистокровные ормийцы?

– Кто угодно, но желательно чистокровные. Хотя некоторые мутанты… Дьявол! – он ударил по штурвалу. – Я не чувствую в себе никаких особых перемен! Не мог же я так измениться за какой-то месяц и ничего не заметить!

Я задумалась.

– Насколько вероятна возможность подделки ментограммы?

– Нулевая вероятность, – помрачнел он. – Ментограмму нельзя подделать. Компьютер сперва идентифицирует личность по нескольким сотням параметров и только потом проводит ментоскопирование.

– Но расшифровку подделать можно?

Он покосился на меня.

– А ты думаешь, почему я взял клубковую дискету, а не кристалл с расшифровками? Но я ничего не понимаю в этих психологических премудростях… Ты можешь самостоятельно расшифровать последнюю ментограмму?

– Если будет подходящий компьютер, то, пожалуй, смогу.

– Только на это я и надеялся, – признался он. – В западном округе есть одна уютная психушка. Неделю назад её прикрыли из-за того, что там проводились подпольные операции по вживлению электродов в мозги этим чокнутым нейронаркоманам. Двери опечатаны, но техника вся на местах.

Флаер резко спикировал вниз, где в окружении уютного садика стояли трёхэтажные корпуса. Лонго пролетел над ними, внимательно глядя на экран, где всё, что находилось внизу, подавалось сквозь фильтры инфракрасного преобразователя. Наконец, он повёл «Олити» на снижение и посадил в небольшом квадратном внутреннем дворике. Мы выбрались из кабины и подошли к стеклянной двери, ведущей в дом. Она была не заперта на замок, и на сей раз обошлось без излишнего шума. Пройдясь по процедурным и кабинетам, мы быстро нашли подходящий компьютер. Я достала «клубок» из футляра, положила его на подставку и включила компьютер. Клубок закрутился, замерцал и от него осторожно отделились тоненькие щупальца передающих антенн. Вскоре на маленькой розетке уже сверкало крохотное солнышко, окружённое острыми иголочками ярких лучей. Кибер свистнул и начал выдавать информацию.

Мои познания в прикладной психологии были далеко не такими обширными, как хотелось бы, где-то на уровне специальной космошколы, но я почти сразу поняла, что Лонго едва не заколол себя кинжалом из-за простейшей подделки. Я не могла выдать такой чёткой раскладки, как на листе, который подсунул нам Рирм, но я хотя бы могла доверять тому, что мне удалось понять в сложной путанице формул и диаграмм, потоком катившихся по экрану.

– Да, бесценный мой. За последний год отклонения действительно возросли, – заметила я. – У вас ментоскопирование проводится каждый месяц?

– У ормийцев? – переспросил он, присаживаясь рядом и напряжённо глядя на экран. – Да. У нас психика, якобы, более подвержена мутациям под воздействием космоса. Землян и алкорцев ментоскопируют каждые полгода, пелларцев и минотавров – раз в три года, лознийцев и тиртанцев – раз в пять лет. Анубисов вообще не ментоскопируют, просто прополаскивают мозги и вышвыривают на все четыре стороны.

– Не нервничай по пустякам, – проговорила я. – Наиболее значительный скачок у тебя произошёл год назад в пределах двух месяцев, а потом постепенно-постепенно… Только это не мутация.

– То есть как?

– Так. Отклонение от общеормийского уровня произошло под воздействием не внутренних, а внешних обстоятельств. Короче, парочка хороших стрессов и, как результат, переоценка ценностей. Ты много думал в этом году, дорогой?

– Много. Пожалуй, больше, чем за всю предыдущую жизнь.

– Ну, вот видишь. От ормийца у тебя осталось восемьдесят шесть процентов. Ага, это видимо программа, составленная горцем. Тут дополнительная шкала для твоих соотечественников. Ну, любимый мой, ты зря беспокоился, а я зря удивлялась тому, как это можно остаться ормийцем на девять процентов, а вести себя так, словно только что с гор спустился. Девяносто два процента!

– Девяносто два? – он привстал и заглянул в экран, словно мог что-то там понять. – Где ещё восемь?

– Ну, ты даёшь! – рассмеялась я. – Ещё мало!

– По каким параметрам я недотягиваю до горца? – он сверлил меня горящим взглядом чёрных глаз.

– По упрямству явно дотягиваешь, – усмехнулась я. – Ладно, сейчас посмотрим. Так я и думала: снижена эмоциональная возбудимость, пошла на убыль ригидность…

– Что?

– Пластичнее становишься, дружок. Например, выдерживаешь купание в бассейне, когда тянет в лужу. Повышенная конвенциальность… пардон, социальная адаптированность. Нет, ты месяц от месяца приближаешься к идеалу. Лопатки не чешутся?

– Нет, до ангела пока не дорос, – наконец, улыбнулся он.

– Слава Звёздам, – вздохнула я. – Кстати, чувство юмора у тебя тоже выше, чем у твоих земляков.

– У горцев нормальное чувство юмора!

– Для горцев – без сомнения. Но вот повышенная активность, быстрота реакции, спонтанность в социальных контактах, решительность, заниженное чувство самосохранения и ориентация на глобальные цели – это всё уже чисто ормийские достоинства и они у тебя на уровне, соответствующем горцу. Торсум тебя надул. Ты ормийский горец, в этом я не ошиблась, и мне ещё рано уходить на покой.

– Что там ещё?

– Это уже любопытство, Лонго, черта, свойственная горным козлам, а не людям.

– Скажи лучше сразу, что твои познания в этом деле истощились, – рассмеялся он.

– Нет, – возразила я. – Кое-что я вижу и понимаю. Ты как всякий мужчина очень демократичен в свободной любви и жутко деспотичен в браке. Женщина играет в твоей жизни две роли: боевая подруга и жена. Воспринимаешь ты это настолько по-разному, что я согласна всю жизнь быть твоей боевой подругой, но никогда бы не вышла за тебя замуж.

– Всё это вполне сообразуется с нашими обычаями, – пожал плечами Лонго. – Боевая подруга сопровождала мужчину на войне и во всём была равна с ним, но её могли убить. А жена оставалась дома и почти ничем не рисковала. Между прочим, большая часть женщин всё-таки предпочитала сидеть взаперти у диктатора-мужа.

– Я, видимо, принадлежу к меньшей части, – усмехнулась я.

Неожиданно я уловила за спиной какое-то движение. Быстро обернувшись, я увидела, как из угла выплывает туманный шар видеотектора.

– Это ещё что? – пробормотала я, а Лонго, недолго думая включил обратную связь. В шаре появился лейтенант Нордони.

– Это ты, Лонго? – спросил он, печально глядя на него. – Давайте быстро сматывайтесь оттуда. Через семь минут там будет усиленный наряд из моего участка.

– Спасибо, Джули, – проговорил Лонго, вскакивая.

– Не за что, – пробормотал тот и вдруг раздраженно воскликнул: – И вывинти ты в своём «Олити» этот чёртов маяк! Не все испытывают к тебе такую отцовскую нежность, как я!

Лонго был уже на пороге.

– Джулиано, – проговорила я, выключая компьютер, – мы оставляем здесь клубковую дискету с ментограммами Лонго. Сберегите её.

– О’кей, – вздохнул он.

Мы выскочили обратно во внутренний дворик, сели в кресла флаера. Лонго достал из-за сидения «Поларис» и ударил прикладом по небольшой планшетке в левом верхнем углу пульта.

– Вывинчивать ещё его, предателя… – пробормотал он, заводя двигатель.

Флаер быстро набрал высоту и полетел над тёмным городом туда, где дома становились всё ниже и ниже и, наконец, последние лачуги из ящиков и разбитых автомобилей остались позади. Внизу чернели старые низкие горы с расколовшимися, осыпавшимися вершинами и бездонные пропасти между ними. Примерно через полчаса «Олити» пошёл на снижение и осторожно приземлился на наклонной площадке, со всех сторон окружённой отвесными стенами, в нескольких местах разрезанных трещинами пещер.

IV

Бледная заря вставала над изломанными вершинами гор. Небо становилось серым и потихоньку светлело. Вокруг стояла такая тишина, что без труда можно было услышать медленные усталые удары собственного сердца.

«Олити», накренившись, стоял на каменной наклонной площадке, поблескивая закрытым куполом кабины. Его фары светили вполнакала, выхватывая из предутренних сумерек небольшой каменный круг и часть скальной стены. В нескольких шагах от флаера расположился Лонго. Опустившись на одно колено, он разбирал и чистил свой «Поларис», спокойно и деловито, словно утром ему предстояло идти в бой, и до того буднично, что мне было немного не по себе.

– Не спишь? – спросил он, не поднимая глаз.

– В пещере холодно, – ответила я первое, что пришло на ум.

– Ещё бы, – улыбнулся он, – с такой ледяной кровью можно замёрзнуть и в тропиках. Даже, пожалуй, в аду.

– Не надо про ад, – попросила я, подходя к нему и опускаясь рядом на колени.

– Да, про ад, действительно, не стоит.

Отработанным до автоматизма движением он вставил магазин с парализующими зарядами и осторожно положил карабин рядом. Некоторое время он задумчиво смотрел на меня.

– О чём молчишь, мой милый? – улыбнулась я.

– О тебе. И только о тебе, – он придвинулся ближе и положил мне на плечи руки. – А ещё о том, о чём я хочу тебе сказать, но мне не даёт гордость. Мужчина не должен признаваться в своей слабости. Никому.

– Это не верно, – покачала головой я. – Если б это было так, то зачем бы бог создал женщину? На этом свете нельзя быть всегда сильным и твёрдым, иногда необходимо расслабиться, отпустить повод, пожаловаться на усталость, сказать, что боишься, что не знаешь, что делать, что растерян и сердце стонет от боли, что обидно едва ли не до слёз. Скажи мне это, скажи ещё что-нибудь, всё что хочешь. Я умею слушать, смогу понять и сохраню всё в секрете.

Он устало вздохнул и опустил голову.

– Хочешь быть сильнее себя? – спросила я. – Не хочешь ничего говорить? Пусть так. Молчи. Я и без того всё вижу и всё знаю. Ты даже представить себе не можешь, сколько сильных и твёрдых мужчин приходили ко мне только для того, чтоб посидеть рядом, опустив голову. Некоторые были так же горды как ты, иные не находили слов, а были и такие, у которых просто не хватало сил, чтобы что-нибудь сказать. Так было, так есть и так будет. В этой галактике миллиарды отважных воинов переживают такие минуты, но всё проходит, и они снова встают, зажав волю в кулак, загнав страх в самые дальние закоулки души, они снова берутся за дело, и их сердца как факелы освещают путь, забыв об обиде и поднявшись над местью. Ты всё сможешь, мой любимый, потому что ты – один из них, один из тех, на ком держится этот мир.

Он посмотрел на меня исподлобья.

– И ты веришь во всё это?

– Я знаю, что это так, – пожала плечами я.

– Да, конечно, я вывернусь и на этот раз. Наверно я действительно устал, и этот последний удар был слишком тяжёл. В какой-то момент мне показалось, что, и правда, нет смысла жить дальше, если я уже не я, если старый соратник по борьбе вкладывает нож в мои руки, если с плеч едва не срывают погоны… – он неожиданно усмехнулся. – И всё же, вы, земляне – отличные ребята. Ты, Клайд, Джули… Ни один из вас, ни на минуту не задумался, вставая на мою сторону.

– Мы древняя мудрая раса. К тому же страшно сентиментальная и привязчивая, хотя и с холодной кровью. У нас гипертрофированное чувство ответственности за всех и за всё. Нас всё касается, и мы везде лезем. И если факты не совпадают с нашим внутренним убеждением, тем хуже для фактов.

– А как насчёт «Платон мне друг, но истина дороже»? – насмешливо поинтересовался он.

– Но ведь Платон – всё-таки друг! – рассмеялась я. – Ну вот, мой хороший, ты и ожил.

– И всё же, как насчёт Платона? – не унимался он. – Торсум всегда меня терпеть не мог, но никогда не вставлял палки в колёса, солидарность старых вояк была превыше всего, потому что нас сближало дело. Потом оказалось, что я, якобы, не прав, я нарушил закон. И, хотя он понимал, что я в этом нисколько не повинен, он без сомнений и сожалений предложил мне радикальное средство.

– Ну что ты вцепился в этого Торсума? Я не понимаю его и не знаю, почему он это сделал. Если честно, мне кажется, что он пытался подставить тебя, чтоб скрыть собственный провал.

– Нет! – воскликнул Лонго. – Ты пойми! Это не тот случай! Существует железное правило! Закон гор. За каждое нарушение расплата неминуема независимо от вины. За любой шаг в сторону – изгнание. За предательство – смерть. Вот и получается «Платон мне друг, но истина дороже». Разве могут два друга думать по-разному? Разве может человек защищать неправого?

– Расплата за нарушение независимо от вины… Это закон кармы, закон природы, закон мироздания. Космос холоден, математически точен и бездушен. Он наказывает за любое отступление от своих правил. Это его истина, лишённая эмоций и чувств. А человек слаб, он беззащитен перед колёсами мироздания, которые перемалывают судьбы, как щебень на дороге. Он бы просто не выжил, если б был один. Но нас много, мы помогаем друг другу, мы вытаскиваем друг друга из-под колёс, мы прощаем там, где не простил бы космос, и поэтому мы живём.

– Значит, вами движут высокие цели! – провозгласил он с оттенком разочарования. – А заодно и ваше земное чувство противоречия. Нужно обязательно помешать нехорошему великому Космосу и выдернуть какого-то конкретного парня из-под колёс.

– Как только ты начинаешь рассуждать на философские темы, ты становишься похож на ребёнка, – рассмеялась я. – Ну конечно никто и не думал о великих целях, нарушая законы Колонии иоказывая тебе помощь. Я могу точно сказать, что толкнуло на это меня, и не ошибусь если скажу, что нечто подобное испытывали и Клайд с Джулиано.

– Что именно?

– Я говорю только о себе, – предупредила я.

– Ну конечно!

– Я влезла в это дело по двум причинам: первая и главная: я безумно тебя люблю, а потому просто не могла поступить иначе.

– Элемент самопожертвования, да? – улыбнулся он. – А вторая и не главная?

– Очень маленькая инизменная. Обыкновенный эгоизм.

– То есть?

– Я впоследствии хочу спокойно спать по ночам, не терзаясь угрызениями совести, что бросила тебя в беде.

Он рассмеялся и покачал головой.

– У тебя даже эгоизм служит великим целям!

– Хватит философствовать! – заявила я. – Я хочу спать, но в этой чёртовой пещере собачий холод. Ночевать в капсуле ты мне почему-то не даёшь. В таком случае, вставай и пойдём со мной. Будешь мне вместо грелки.

– А почему не вместо батареи парового отопления? – съязвил он.

– Потому что обниматься с батареей – это всё равно, что целоваться с кофеваркой. Это свидетельствует об отклонении в психике и от этого лечат.

Он со смехом обнял меня и поцеловал.

– О, звёзды! – воскликнула я, изображая возмущение. – Не мужчина, а дикобраз! Ты же колючий, как кактус! Никогда не слышал, что на свете существуют бритвы? Это же ужасно! У меня такая нежная кожа! Ты же меня исцарапаешь!

– Бритва героически погибла под обломками пентхауза, – с легким злорадством сообщил он. – Так что придётся выбирать: либо мертвецкий холод, либо живой и достаточно горячий дикобраз.

Я уже вскочила на ноги и теперь с нерешительным выражением косилась то на Лонго, то на чёрный провал пещеры.

– Ладно, – сокрушённо вздохнула я. – Придётся немного потерпеть. Сколько раз я замечала: если достаточно долго болтаешься в космосе, где холодно и одиноко, то рано или поздно дойдёшь до такой кондиции, что со щенячьим восторгом кинешься навстречу крокодилу, не то, что дикобразу.

Повернувшись, я пошла в пещеру. Пройдя несколько метров в темноте, остановилась и прислушалась. Сзади раздались лёгкие, почти беззвучные шаги, затылком я ощутила тёплое дыхание и невидимые горячие руки сомкнулись у меня на груди.

V

Весь день мы спали или возились с автоматикой флаера, настраивая барахливший биосканер и гоняя рацию, которая передавала нам все переговоры на волнах, используемых полицией.

– Нас ищут, – заметила я после того, как чей-то деловитый голос закончил излагать наши словесные портреты.

– В высшей степени ценное замечание, – кивнул Лонго. – Интересно, какой дурак составлял ориентировку.

– Чем ты недоволен?

– Своим описанием. Во-первых, меня в городе знают все, включая мышей и тараканов, а, во-вторых, незачем перечислять все мои шрамы. Это слишком долго и никому не нужно. Я не собираюсь раздеваться.

– А вдруг ты пойдёшь к врачу или на пляж? – усмехнулась я.

– Да, – проворчал он. – Или в бордель.

Подняв голову, он окинул взглядом пустые небеса.

– Боишься, что нас засекут с воздуха? – спросила я.

– Тут никто не летает.

– А со спутника могут?

– Конечно, если за дело возьмется колониальный отдел безопасности Звёздной инспекции, – Лонго посмотрел прямо в зенит и произнёс каким-то странным тоном. – А они ещё не взялись. С чего бы им взяться…

– А почему ты так думаешь? Это же их компетенция!

– Ну и что! – он моментально опустил глаза на меня. – Они могут вступить в дело, только если к ним обратится с просьбой префект, комендант планеты или Рирм. Префект скорее удавится, комендант не станет делать этого, пока не исчерпает все резервы, а Рирму не позволит его ослиное самолюбие.

– А ты?

– Я? Я им раньше говорил, что нужно подключить парней из КОБЗИ, чтобы поймать заговорщиков, но теперь, когда ловят меня, мне почему-то хочется, чтоб наши джимены сидели в своих стерильных компьютеризированных коробках и не рисковали своими дорогостоящими мозгами.

Он снова занялся сканером, а я села на сидение в салоне и решила ещё немного подумать. Что-то внутри настойчиво говорило мне, что неплохо было бы чего-нибудь съесть, но я злобно приказала этому чему-то заткнуться, потому что есть всё равно было нечего. Вспомнив золотое правило всех, кто болтается в космосе без припасов в ожидании абстрактной помощи, которое гласит: «кто спит, тот обедает», я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Когда я их открыла, было уже темно. Кабина флаера была закрыта куполом, внизу проносились неясные очертания горных хребтов, а наверху темнело чёрным душным покрывалом беззвёздное ночное небо.

– С добрым утром, – пробормотала я, потягиваясь.

Лонго кивнул. Он снова был сдержан и сосредоточен. Вытягивать из него подробности было делом безнадёжным, и всё же я поинтересовалась:

– Куда летим?

– В Мегаполис, – ответил он, бросив на меня быстрый взгляд.

– Исчерпывающая информация, – пробормотала я, доставая из кобуры бластер и проверяя заряд.

Всё было в норме. Регулятор мощности луча двигался легко, словно по маслу.

– Думаешь, пригодится? – спросил он.

– Откуда я знаю? Ты ж ничего не говоришь.

– Единственная нить, за которую я могу ухватиться в моём положении – это Билли, – сухо произнёс он. – Убийца Аблада, как и захваченные на базах мятежники, для меня в данный момент недоступны. Билли некоторое время зависал в норе на Амон-стрит. У меня там есть осведомитель. Это маленький, но шанс. Если дело выгорит, то можно будет попытаться провести нормальное расследование.

– А если нет?

– Тогда придётся вызывать огонь на себя. Так удастся засечь этого снайпера.

– От твоей повстанческо-десантной терминологии у меня руки холодеют, – фыркнула я. – Если мне не изменяет память, то снайпер – это тот, кто метко стреляет. У тебя есть запасная голова?

– Нет, только эта, но и она была бы мне ни к чему, если б я ею иногда не рисковал, – он покосился на меня. – Как выглядит по земным меркам то, что я тащу тебя под прицельный огонь?

– Если б ты меня тащил, то выглядело бы это не по-рыцарски.

– Я со времен войны терпеть не могу рыцарей. Самые трудные противники, хуже императорской гвардии.

– Тогда всё в порядке.

Впереди замерцали тысячами окон-звёзд кубы и пирамиды Мегаполиса. Флаер пошёл на снижение. Лонго включил рацию и вывел на экран азимутную сетку радара.

– Придётся идти на уровне второго-третьего этажа, – пояснил он. – Не то засекут в два счёта, а перехватчики здесь не хуже, чем в любой системе ПВО.

«Олити» по наклонной скользнул вниз и помчался по путаным лабиринтам улиц. Лонго вёл его уверенно, внимательно глядя на экран и моментально сворачивая в сторону, если на пути оказывался постовой или патрульный андроид. Он как свои пять пальцев знал этот город, и Рирм, если он не совсем глуп, и правда, должен был кусать локти.

VI

В тесной кабинке какого-то подозрительного ресторанчика, размещавшегося в подвале мрачного здания, царил полумрак, изредка отступающий под лучами нервно вспыхивающего света. По стенам тянулись провода, в массивные коконы-кресла были вмонтированы различные присоски, наушники, антенны, что делало их похожими на некий гибрид пыточного аппарата и десантного кресла для автономного перемещения в невесомости. Перед креслами – вогнутый стол, пластиковая столешница которого пестрела непонятными символами и яркими кнопками. Судя по всему, это заведение не предназначалось для землян. Однако сейчас передо мной стоял поднос с вполне сносным ужином из полуфабрикатов, какими снабжают разведчиков, уходящих на несколько дней с базы научной экспедиции на неисследованной планете. Я делала вид, что всецело сосредоточена на процессе поглощения предоставленной мне еды, но на самом деле внимательно слушала разговор, ведущийся за столом.