Текст книги "Леона. На рубеже иных миров (СИ)"
Автор книги: Лана Яровая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Она продолжила:
– Павлош, слушай внимательно. Держи, – девушка протянула ему два сложенных конвертами пергамента, – смотри сюда, видишь, у одного синий сургуч, у другого желтый. Передашь их по утру госпоже Любомире, скажешь, что от меня. Тот, что с синим сургучом для госпожи, тот, что с желтым – Словцену. Да смотри не перепутай и не забудь! Это очень важно.
Паренек понятливо кивнул, забрал конверты и повторил:
– Синий – для госпожи Любомиры, желтый – для Словцена. Не забуду, не тревожься, – очень серьезно сказал мальчонка и спрятал конверты за пазуху.
– Вот и ладно. Ты гляди, я на тебя рассчитываю. На вот, – она протянула мальчишке пару серебряников, – возьми за свою помощь.
Мальчишка удивленно вылупился на протянутые монеты, и хоть на лице его на мгновенье отразилась неподдельная радость, брать серебро не спешил, с сомнением подняв взгляд от монет к девушке, словно утверждаясь «А ты точно не перепутала? Это действительно мне?».
– Ну чего смотришь, бери давай, – она ласково улыбнулась, и сама вложила монетки в его ладошку.
Глаза парня восторженно засияли, и он резко и очень низко поклонился. Потом встал и, не удержавшись, порывисто обнял улыбающуюся девушку, и так же быстро отступил. – Благодарю тебя!
Когда Леона тихо, крадучись, выводила Флокса со двора, небо на востоке уже начинало сереть – еще час и рассветет. Выйдя за калитку, она обернулась, переполненная чувствами, поклонилась в пояс, глубоко и печально вздохнула, и более не оборачиваясь, двинулась вместе с Флоксом в сторону центральных ворот. И лишь когда из вида скрылись резные фронтоны Радушного Вепря, она взобралась в седло и ускорила шаг коня.
Ворота в село, по обычаю, до рассвета стоят закрытые, и отпирают их лишь с первым ударом колокола, знаменующим начало нового дня или, в редких случаях, по острой надобности, и то только для важных чинов или государственных гонцов. Леона, столь рано покинувшая подворье, рассудила, что лучше дождаться открытия на улице, прямо у ворот, чем быть застигнутой врасплох в дверях своей комнаты. Задержись она со сборами, и была велика вероятность попасться. Все же возможность уйти незамеченной, когда вовсю светает, крайне мала, а ей вовсе не хотелось устраивать долгие прощания. Да и слишком хорошо она понимала, чем это может обернуться. Сказать же другу прямо – что будет он ей обузой и совершенно лишним в пути, она не смогла бы. Язык бы не повернулся. Да и как ему объяснить куда и зачем она направляется? Как рассказать историю прошлого? От того и пришлось позорно и неблагодарно бежать. Девушка почувствовала укол вины и вздохнула, прикрывая глаза.
«Они поймут», – подумала она, уверенно кивая своим мыслям и раздумывая о том, как они отреагируют на оставленные для них письма. А затем ей вдруг вспомнилась недавняя реакция юного Павлоша на серебрушки, и на душе стало чуточку светлее.
Мальчонка был из бедной семьи – мать тяжело болела, отца позапрошлой зимой задрал шатун[1], оставив беременную женщину совсем одну, на попечении которой уже было шестеро детей. Павлош в свои двенадцать лет остался старшим мужчиной в семье и чувствовал на себе огромную ответственность, искренне считая себя теперь защитником и добытчиком семьи. Он старался как можно больше помогать матери и старшей сестре по хозяйству, и даже сам ходил в лес за дичью. Отец у них охотником был и при жизни успел кое-чему научить подрастающего сына, но много ли принесет десятилетний малец? Потому паренек напросился у добрых хозяев «Радушного Вепря» взять его в помощники к конюху – все больше, чем ничего, а так хоть платили исправно и порой перепадала от щедрых постояльцев медяшка, а то и полушка[2], если повезет.
Сестра его – Таша, в семье самой старшей была. Ей по весне уже девятнадцать стукнуло – еще немного и перестарком станет, выйдет вот-вот из брачного возраста. И ведь до чего пригожая, а все в девках ходит – к ней уже и свататься почти перестали – отказывает всем. Куда ж тут замуж, когда на твоем попечении больная мать и шестеро младшеньких.
Леону вдруг поразила неприятная догадка, и стало ей жутко совестно за свои дурные мысли, будто Ташка по глупости или наивности легла в постель к постояльцу. Не в том, видно дело было, не в том…
– Эй, ты куды собралася, девка? Вороты-то ищо закрытые! Не пропущу раньше времени, не можно так! – раздался вялый сонный окрик.
Леона, за своими невеселыми размышлениями, добредшая уже до ворот, спустилась с коня, собрала в руке поводья и двинулась в сторону ворчавшего стражника.
– Я и не прошу. Подожду, как положено.
Возмущавшийся стражник ничего не ответил, только молча передернул плечами и равнодушно отвернулся. А вот второй страж порядка оказался более подозрительным. Он нахмурился и мнительно спросил:
– А чего эт такая спешка? Еще и одетая не как нормальная баба. Может ты украла чего, а щас бежать удумала, пока село со сна не оклемалося?
Леона опешила. Грубость и столь наглое, беспочвенное обвинение ввергло ее в глубочайшее возмущение. Однако девушка быстро взяла себя в руки и подавила жгучее желание нахамить чересчур ответственному и нелюбезному стражу – а то ведь и правда, потащит к старосте еще, не за воровство, так за грубиянство. Придав лицу слегка простоватый и подобострастный вид, она ответила:
– Да что же Вы, досточтимый господин стражник, – Леона умышленно, дабы польстить стражу, сделала ударение на «вы» – обращались так лишь к князьям да высшим боярским чинам, – не тать я, как же ж можно-то. Меня тама, ну за воротами-то, обоз ждет. Он с рассветом двинется, воеже успеть до того, как тута толкучка-то начнется. Дядюшка там мой. Он меня на постоялом дворе оставил спать, мол, непотребно говорит с мужиками вместе в одном-то лагере. А я дюже продрыхнуть спужалась, вот и пришла еще до рассвету-то.
Все еще хмурый стражник, сомнительно прищурился, и собирался уже что-то высказать, причем судя по его выражению лица, что-то явно подозрительное и нелицеприятное. Но страж, что говорил первым, его опередил:
– Да брось, Стойх, чаго к девке прицепился. Кака она тебе воровка, ты шо жуликов не видывал? – Тут он повернулся к Леоне, и махнул рукой, – да не трясись ты девка, – девушка мысленно удивилась – она и не тряслась, – скоро ужо вороты-то откроем, да поедешь спокойно, вона уже светает.
Мнительный страж бросил недовольный взгляд на сослуживца, но все же смолчал. Надо думать, баталии эти шли у них постоянно. И хмурый страж, видно, был уверен, что напарник в очередной раз помешал ему раскрыть злостного преступника. Мужчина недовольно подобрался, осмотрел девушку с ног до головы подозрительным взглядом, поджал челюсть и чопорно отвернулся.
Леона благодарно кивнула вступившемуся за нее стражу.
Небо постепенно светлело. На горизонте уже расстелилась широкая красноватая лента зари, предшествующая восходу солнца. Вот небосвод поразил первый солнечный луч, ознаменовавший начало нового дня. За ним медленно, словно нехотя, появилась дуга просыпающегося огненного светила.
Девушка завороженно наблюдала за рождением нового солнца, приветственно улыбаясь первым, мягким лучикам этого дня. И по всему телу у нее пробегали легкие мурашки от удивительного, переполнявшего ее чувства – будто в эти волшебные мгновения она впитывает в себя их свет и тепло, наполняясь от кончиков волос до самых пят особенной, целебной силой, что таит в себе Колыбель Богов.
Когда по селу разнесся колокольный звон, оповещающий о начале нового дня, стражники отворили ворота, пропуская пока что единственного раннего путника.
Пройдя сквозь ворота и наконец покинув село, Леона сразу направилась в сторону заранее уговоренного места. Обоз вот-вот должен был двинуться в путь. Заканчивались последние приготовления: кто-то тушил костры, кто-то нес с речки вымытые после завтрака котелки, кто-то проверял крепления повозок, кто-то складывал в телеги, оставшиеся после ночевки вещи, а кто-то просто расслабленно дымил грубо свернутыми папиросами, глядя на суетливые сборы. На приближающуюся девушку бросали заинтересованные взгляды, но от дел не отвлекались.
– Хо-о! А я-то думал, придешь ты или нет! – Радостно крикнул темнобородый мужик, согнувшись и выглядывая из крытой повозки. Он поудобнее перехватил кучу свертков, которую охапкой держал в руках, ненадолго скрылся за пологом, дабы уложить свою ношу, и спрыгнул на землю.
Это было тот самый кузнец, в лавке которого она днем ранее купила стилет и чей меч любовно разглядывала всю ярмарку. Как он тогда и просил, она вернулась за ножнами ближе к вечеру, когда народ начал стягиваться на балаган, там давали представление заезжие артисты – показывали сцены из сказок дальних народов. Получив и примерив свой товар, Леона задумалась, и решившись, спросила у оружейника, куда он направляется после ярмарки, а узнав, что их пути совпадают – едет ли он обозом, и можно ли примкнуть к нему. А тот, не выказав удивления, радушно разрешил присоединиться, обговорив заранее все нюансы – где собирается обоз, в какое время трогается в путь, как поедет, и остальные, не столь значимые моменты.
– Утро доброе, Ба́льжин! – Леона подъехала ближе и спешилась. – Пришла, как видишь. Как и было уговорено – с рассветом, – она улыбнулась и успокаивающе погладила фыркающего Флокса. – А ты часом еще не передумал меня с собой брать? – весело спросила девушка, лукаво прищурившись.
– Обижаешь, – басовито протянул кузнец. – Эй, мужики! – зычно окрикнул он собирающихся. – Я уж говорил, с нами деви́ца поедет – лапы не распускать, за языком следить, оказывать помощь, коли потребуется! Звать Леоной. – Мужчины, приостановив сборы, повернули головы, снова рассматривая необычного попутчика. Кто-то приветственно кивал, кто-то весело улыбался, а кто-то поглядывал и вовсе без какого-либо интереса. – Ну все, хорош глазеть! Быстрее собирайтесь! Еще немного и по тракту не проехать будет. Ползаете как мухи сонные. Живее давайте, живее!
– Ну, девонька, – вновь обратился он к порозовевшей Леоне, – ты смотри, мужики-то у нас хорошие тут, эт я так для острастки, – хмыкнул он, оглаживая бороду, – не боись, в общем. Гляди, – он указал на три большие повозки с серым пологом, – эти мои. Мы первыми едем, за нами следом Че́слав. Вон вишь его, бугай высокий, волосья у него огневые. И повозки евоные, те что с рудым[3] рисунком на боковине. – Леона посмотрела на соседние две повозки, с расписанными красно-коричневыми узорами бортами, рядом с которыми раздавал указания крепкий рыжебородый мужчина. Он обернулся, видимо услышав, что зашла о нем речь, и кивнул, доброжелательно улыбнувшись в густые рыжие усы. – А за ним, уже замыкающим, О́льцик, вона его повозки, вишь лошадки у его все какие – карие, а сам он вон там, у кострища сидит, худой такой, а тот, что рядом с ним, с короткой бородкой – это Неми́р. Ну и остальные, кто верховой-то оберегатели наши – наемники. Немир, к слову, как раз из их братии. Нас тут десятка два человек-то, не шибко много. Ну, путь впереди долгий, еще познакомитесь. Щас выдвигаться уж будем, так что ты обожди пока. Если хош – можешь ко мне на облучок[4] садиться, а конек пущай рядом идет, если не буйный.
– Не буйный, – подтвердила девушка, внимательно слушая и запоминая все, что говорит оружейник, – но я все же верхом пока поеду, пусть Флокс пообвыкнет – он раньше с обозами не ездил. Спасибо, Бальжин.
– Ну, как знаешь. Ну все, ступай тада пока, может в кустики надобно ищо, время-то есть чуток. Потом долго остановок делать не будем.
Леона молча кивнула и решила последовать дельному совету – взяла Флокса и отправилась вглубь леса, на поиски подходящего для облегчения места.
***
Солнце стояло высоко в зените, приятно припекая, и, отражаясь бликами на влажных от пота крупах караковых[5] лошадок Бальжина. Леона ехала рядом с оружейником, но разговора у них не выходило – все звуки заглушал грохот трясущихся на неровной дороге повозок. А вести неторопливую беседу сильно повышая голос, чтобы тебя смогли расслышать – было утомительно и не особо приятно.
Девушка провела ладонью по макушке – припекает. Пора бы уже и прикрыться. Сложив поводья в одной руке, она запустила свободную в ближайшую сумку и, немного пошерудив, вытащила небольшую светлую косынку из тонкого хлопка. Зацепив поводья о переднюю луку седла и надеясь, что Флокс не решит резко пуститься вскачь, она быстро повязала косынку на голову – совсем не по девичьи, узлом на затылке поверх ткани.
У них, на юге Сольмении, молодые девушки носили волосы заплетёнными в две косы. Многие для удобства подвязывали лентами кончики косиц к их основаниям, и получались у находчивых девиц с боков петли из кос. А когда юная девушка входила в пору сватовства, то надевала поверх них узкий платок, который носили узлом на лбу и в народе звали брачником.
Леона вновь взяла поводья в руки, погладила заметно уставшего коня по шее и потянулась за бурдюком с потеплевшей водой. Сделала несколько маленьких глотков и с сожалением повесила его обратно. Сейчас много пить было чревато – отставать и делать остановку, чтобы сходить по нужде, было нельзя – ждать ее никто не будет. Девушка сложила ладошку козырьком, подняла голову и, сильно щурясь, взглянула на солнце, определяя его местоположение. Зенит. Значит, скоро уже будет второй привал. Кони порядком устали, люди тоже – что верховые, что возницы, каждый уже начинал тихонько ерзать на своем сиденье, пытаясь устроиться поудобнее. Но с одеревенелым задом «устроиться поудобнее» – задача практически невыполнимая. Леона, поморщившись, немного привстала в стременах, давая небольшой отдых своему закаменевшему мягкому месту.
– Скоро уж привал будет! Вона за тем поворотом останавливаемся! – повышая голос, предупредил Бальжин. Видно, заметил ее ухищрение.
– Поняла!
За поворотом лес начал редеть, обрываясь на краю широкого хлебного поля. На сколько помнила Леона карту, где-то тут должен бить родник.
От дороги в сторону редколесья отходила не широкая заезженная колея, идущая вдоль кромки поля. Бальжин повернул коней, и Леона придержала Флокса, посторонилась, пропуская вперед кибитки. Часть наемников поддала шенкеля и уехала вперед – проверять безопасность будущего привала, часть – продолжила ехать вдоль обоза, охраняя его в пути, и лишь несколько человек придержали коней и остались в замыкающих. Леона примкнула к последним, чтобы не помешать едущим впереди повозкам удобно встать на привал. Грохот стал заметно тише.
Рядом на гнедом мерине пристроился молодой наемник. «Годов так двадцать пять, наверно» – подумала Леона, бросая на него косой взгляд, – «Вот молодой ж вроде, а холодком от него тянет, аж душа поджимается… Впрочем, как и от большинства наемников». И все же, несмотря на это, мужчина не производил какого бы-то ни было неприятного или отталкивающего впечатления. Ничего дурного в нем не было – обычный, даже приятный вполне, короткая щетина, русые волосы, собранные на затылке в короткий хвост, вытянутое лицо, небольшой шрам на верхней губе, глаза...
Она подняла взгляд выше и, к своему стыду, осознала, что наёмник заметил ее косые поглядывания и, чуть улыбаясь, смотрит на нее с откровенным веселым интересом. Поймав ее взгляд, он иронично приподнял брови и самодовольно ухмыльнулся. Очевидно, его забавляла эта ситуация.
Девушка смутилась. Стараясь ничем не выдать собственную неловкость, она невозмутимо отвернулась, и чувствуя, как предательски начинает припекать щеки, потянулась к наполненному водой бурдюку, делая вид, что мучима жаждой. «Он же просто повернулся невовремя!» – с досадой подумала Леона, – «Я ведь его вовсе не разглядывала, только мельком посмотрела... А он уже думает невесть что, насмехается». Леона досадливо пожала губами и откупорила пробку бурдюка.
Наемник хмыкнул.
– Леона, верно? – спросил он. Девушка молча кивнула. – Меня Кирьяном зовут.
– Рада знакомству, – ответила Леона, отпив из бурдюка, и сдержанно улыбнулась.
– Сколько уж хожу в наемниках, а еще ни разу не видел, чтоб девка одна ехала.
Девушка слегка пожала плечами, убирая бурдюк на место.
– А я и не одна, – ответила девушка, и, заметив недоуменный взгляд, пожала плечами и продолжила: – Я с вами еду.
Кирьян удивленно хмыкнул.
– И не страшно тебе на большак соваться? – с ехидной улыбкой спросил наемник. – Куда только отец твой смотрит. Сбежала чтоль? – предположил он.
– А ты меня что стращать вздумал? – хмыкнула девушка, ритмично покачиваясь в седле. – Чего бояться-то? Тебя что ли? – иронично изогнув бровь, спросила она в ответ.
– Да хоть бы и меня, – широко ухмыляясь, сказал мужчина.
Мимо, на сивом коне, проехал еще один наемник. Леона задумчиво нахмурилась, вспоминая его. Кажется, это про него утром говорил Бальжин, его вроде Немиром звать.
Черноволосой мужчина гневно посмотрел на веселящегося Кирьяна, потом также неласково, сведя темные брови на переносице, глянул на девушку. Едва взглянув на него, любому стало бы ясно, что он едва сдерживает рвущиеся наружу хлесткие слова. Но наемник лишь едва заметно дернул губой, зло сжал зубы и проехал вперед к первой повозке Ольцика.
– Чего это он? – тихо спросила Леона, удивленная поведением мужчины.
– Да, не бери в голову, – легко ответил Кирьян, не забывая внимательно осматривать окружающую местность. Все ж, ему тут не за болтовню платят.
Но Леона все же задумалась. Не понравилось ей его поведение. С чего бы вдруг столько недовольства в ее сторону? Обоз она не задерживает, людям не мешает. Так в чем дело тогда сталось? Задумчиво поглядывая в спину отъезжающего мужчины, она вдруг ощутила совершенно однозначную реакцию своего тела – оно все собралось, поджалось, словно в ожидании удара и… В голове зашумел тихий гул пчелиного роя… Только вот пчел в округе она не наблюдала. Не хорошо…
– Так, где, говоришь, твой отец? Почему одна-то едешь? – как бы невзначай напомнил мужчина о своем вопросе.
– Что тебе за дело до моего отца? Свататься хочешь?
Наемник сделал кислое лицо и уже менее воодушевленно ответил:
– Дружескую беседу завести пытаюсь.
– Дак и болтай вон о пичугах. Можем погоду обсудить, ярмарку прошедшую, – пожала плечами девушка. – Я же не спрашиваю у тебя, с чего ты подался в наемники вместо того, чтоб дом поставить, жениться да детей ро́стить, как нормальный мужик.
Кирьян едва заметно нахмурил брови, на мгновенье чуть поджав губы, и отвел глаза. Но позже все же спросил:
– Долго ты была на ярмарке?
– Всю седьмицу. Хорошие были гулянья.
– Девки обычно в обережных лавках себе всякие бусы да ленты берут, а на тебе что-то ничего и не видно. От чего не купила, сглаза не боишься? – Хмыкнул мужчина.
– Не приглянулось ничего в это раз, – пожала плечами Леона.
Не говорить же ей, что она знахарки ученица, и сама оберегов может наделать. Вон у нее и так половина вещей заговорены. К чему ей какие-то бусы? Еще и не ясно правильно ли заговор читали, в то ли время, да хорошо ли он лег. А то она как-то прикупила у одной купчихи платочек, будто бы от припекания заговоренный. Ружена лишь посмеялась, рассматривая покупку, и на будущее сказала, что Колыбель Великих Богов – источник силы и само ее начало. Как от нее заговаривать-то? Ну хоть узоры на платке похвалила, и то хорошо.
– А тебе понравились гулянья? – спросила девушка.
– А я их особо и не видел. Или повозки с товаром охранял, или на торжищах пост держал подле Бальжина. Один раз только получилось прогуляться, да на балаган глянуть. А вот тебя, кстати, – он повернулся к девушке, – я ведь видел.
Леона вопросительно подняла брови. Наемник отвернулся, возвращая взгляд на дорогу, и продолжил:
– Да у Бальжина в палатке приметил, ты тогда меч подбирала, примеривалась там к одному, – немного насмешливо проговорил Кирьян, бросив на девушку косой ироничный взгляд. – С тобой еще парубок был белобрысый.
Леона кивнула, подтверждая – было такое. Очевидная насмешка над тем, что она пришла к оружейнику в лавку покупательницей, да не за кухонным ножом, а поди ж ты, к мечу примерялась, неприятно кольнула ее самолюбие. Что он возомнил о себе? Думает, раз у нее в штанах пусто, то она сразу неуч? Неумеха, которая с клинком управиться не сможет? Она же меч смотрела, не секиру или булаву. Да и ведь с умом смотрела, под себя выбирала, тот, что удержать сможет, не двуручный ведь, не широкий…
– Жених твой?
– Брат.
Наемник недоверчиво поднял брови.
– А сейчас, где брат?
Девушка промолчала. Разговор явно не клеился.
– Ну не хочешь про брата и ладно. Куда едешь-то?
Леона выразительно посмотрела на Кирьяна, саркастично изогнув бровь. Мужчина весело хмыкнул и натянул поводья.
Они подъехали к небольшой полянке образовавшейся посреди лесной границы. К тому времени повозки уже успели встать на привал, расположившись друг за другом по кругу пролеска, и уставшие возницы с кряхтением слезали со своих облучков, потягиваясь и разминая затекшее тело. Прибывшие первыми наемники уже расседлывали своих лошадей, давая им небольшой полуденный отдых. Леона высмотрела свободное местечко поближе к кибиткам Бальжина и двинулась туда. Кирьян последовал за ней. Когда они остановились, он первым спрыгнул с коня, подошел к Флоксу и протянул девушке руки.
– Давай помогу тебе слезть.
Леона, придержавшая Флокса и копошившаяся в сумке, в поисках веревки для того, чтобы привязать коня, удивленно посмотрела на мужчину и недоуменно ответила:
– Не нужно…
– Эй, Кирьян! – крикнул один из наемников, стоявший в нескольких саженях от них, в компании еще троих мужиков. – Ты никак решил за девчонкой приударить? – Мужики заулыбались.
– Та шо не вишь шоль, шо ты не по нраву ей! – насмешливо поддел один из них.
– А может, кто из нас приглянется, а? – добавил другой, подмигивая девушке, все еще находившейся в седле. Все трое загоготали.
Леона нахмурилась и, не обращая внимание на глумливые шуточки наемников, слезла с коня.
– Да ладно тебе, шуткуем ведь.
– Иди к лешему, Ми́рош! – Крикнул раздраженный мужчина и отвернулся, направившись расседлывать своего мерина.
«А вот Лешего он верно вспомнил», – подумала девушка, привязывая Флокса к дереву. Достав из своей сумки с провизией немного орехов, она отошла в сторонку, так чтобы подальше от остальных, и разложила подношение у нескольких деревьев, проговаривая хвалебное славословие и кланяясь хозяину леса.
Угощение тут же было принято – маленькая юркая белочка шустро сбежала по стволу, понюхала подрагивающим носиком кучку орешков и, быстро запихнув их своими крошечными лапками за мохнатые рыжие щеки, вбежала обратно на дерево, скрывшись среди густой листвы. Девушка умиленно улыбнулась и посмотрела на верх – не мелькнет ли где среди веток рыжий пушистый хвостик?
Возложив дары, путница вернулась к своему коню. Флокс, тяжело дышал, устав от долгого пути под распаляющимся солнцем. Воспользовавшись моментом передышки, он активно щипал молодую травку, нервно отмахиваясь хвостом от назойливых мух.
Рассудив, что на улице достаточно жарко, да и ветра толком нет, чтобы вспотевший конь мог простыть, Леона освободила его от седла и влажного потника – привал впереди предстоял долгий. Свалив вещи под ближайшим деревом, она поставила перед Флоксом заранее, еще в дороге подготовленное лакомство и облокотилась на древесный ствол, с улыбкой глядя на друга.
Проголодавшийся конь с огромным удовольствием сунул морду в принесенный его человеком котелок, где лежало немного замоченного в нагревшейся воде овса и вкусной свежей люцерны.
Понаблюдав за довольно хлюпающем в котелке конем, она добродушно хмыкнула и направилась к находившийся вблизи лагеря кринице. Умыться хотелось неимоверно.
[1] Медведь-шатун – медведь, по каким-то причинам не впавший в спячку, или проснувшийся посреди зимы. Очень опасен.
[2] Полушка – половина серебряной монеты, равная двадцати медякам.
[3] Рудый – то же, что и красный.
[4] Облучок – скамеечка спереди повозки, место для сидения возницы.
[5] Караковая – масть лошади, черный окрас с коричневыми подпалинами.
Глава 10
Солнце над Яровищами давно уже встало и медленно катилось по небосводу, подбираясь к зениту. Деревня, как сонная муха, неспешно входила в привычный ритм жизни после бурной ярмарочной седьмицы. На главной улице, еще вчера заполненной палатками с разнообразными товарами и шумной торгующейся толпой, сейчас разбирались торговые ряды, сворачивались ярмарочные флажки и разноцветные ленточные украшения; припозднившиеся с отъездом купцы, складывали оставшиеся товары в подъехавшие прямо к палаткам повозки, попутно еще успевая продолжать вялую торговлю с единичными покупателями.
Несмотря на то, что по сравнению с предыдущими несколькими днями, на улицах деревни было тихо и пустынно, в Радушном Вепре кипела жизнь. С кухни, где над шкворчащими чанами суетилось несколько румяных кухарок, по всей харчевне разносились густые ароматы готовящейся еды, а через то и дело открывающиеся в зал двери, сновали подавальщицы, шустро разнося по заполненному гомонящему залу тарелки с еще горячей, исходящейся паром, едой.
Редкий гость уходил из этой корчмы голодным. Вот и сейчас все столы в харчевне были заняты разъезжающимся после ярмарки народом, желающим перед дальней дорогой досыта наесться вкусной, горячей пищей и наполнить свои жбаны фирменным ягодно-медовым квасом, которым так славится Радушный Вепрь. В зале стоял приятный шум болтовни и стука посуды. И даже мухи, вялые от жары, раздражали не так сильно, как обычно. От одного из столов раздался громкий веселый бас, судя по всему, кто-то выкрикнул тост, после которого громыхнул гортанный мужской смех и небольшая группа мужчин, с грохотом опустив на стол опустошенные кружки, весело поднялась из-за стола, и направилась к выходу. Место долго не пустовало, практически сразу к освободившемуся столу быстро-быстро протиснулась дородная дама с пятерней разновозрастных детей, попутно громко отправив щуплого мужичка, который видимо был отцом семейства, поторопить подавальщиц.
В зале витала легкая тревожность, та самая, которая порой возникает перед грядущим дальним путешествием. Многие приезжие были из дальних краев и им сейчас предстоял весьма долгий путь домой. Купцам же о доме думать было еще рано, их дорога лежала в иные деревни и города, где большие торжища продлятся дольше, дабы распродать оставшийся товар.х
Словцен, с самого утра помогающий на кухне, тащил через задний двор коромысло с двумя огромными ведрами колодезной воды. Это был уже четвертый подход подряд, и парень успел взмокнуть под все сильнее припекающим солнцем. Остановившись, чтобы немного передохнуть, он утер рукавом пот со лба и, нахмурившись, бросил взгляд на окна своей комнаты.
– Мам, а ты не видела сегодня Леонку? Она еще не спускалась? – спросил парень, когда все баки на кухне были наполнены, и он уставший вышел в зал, чтобы выпить холодного кваса.
Любомира, стоявшая за стойкой и сосредоточенно что-то высчитывающая и записывающая в учетную книгу, нахмурившись, но не отвлекаясь от своего дела, строго отмахнулась. Парень понятливо кивнул и молча прошел мимо матери к бочкам с напитками, налил себе полный жбан медового кваса, сделал пометку на прикрепленной к бочке дощечке, и вернувшись, расположился с обратной стороны стойки на высоком стуле.
Словцен медленно пил прохладный кислый-сладкий квас, остывая после утренней работы, и думал о том, что подруга сегодня на удивление долго спит. Что-то царапало его изнутри: какая-то важная мысль, не успевая оформиться, тут же ускользала от него, и внутри клубилось какое-то мутное, неприятное предчувствие.
– Нет сынок, я ее не видела сегодня, – ответила наконец дворничиха, закрывая книжку и убирая в небольшой карман платья, скрывающийся под цветастым передником, – может спит еще, отсыпается перед дорогой.
Мысль, которая все это время ускользала от него, наконец оформилась, и Словцен не допив квас, бросился на верх.
Любомира, уже понимая к чему идет дело, печально посмотрела вслед убегающему сыну, вздохнула и убрала за прилавок полупустую кружку с недопитым квасом. Немного постояла, задумчиво глядя на лестницу, ведущую на верх, и снова вздохнув, направилась на кухню.
– Леона! – Словцен громко постучал в дверь своей комнаты, временно отданной подруге. Никто не ответил.
– Леона! – Снова громкий стук. – Леона ты уже встала? – не унимался парень, приникнув к двери и пытаясь уловить хоть какие-то звуки. Но как он ни прислушивался, ни малейшего шороха уловить не получалось. Наконец, не вытерпев, парень толкнул дверь, слегка приоткрывая вход и настороженно заглядывая в комнатку, чтобы уже через мгновенье резко распахнуть ее и быстро войти внутрь, осматривая совершенно пустую спальню в которой не было ни девушки, ни ее вещей.
Словцен выругался и, резко развернувшись, помчался скорее вниз, во двор. Напряженный и злой, он забежал на конюшню, и бегом направился к одному из денников, уже издалека видя, что он пуст, но все же, в какой-то бессмысленной надежде подбежал к нему, резко распахнул дверцы и громко и зло выругавшись, ударил кулаком по деревянной перегородке между стойлами, напугав старого конюха, вычищающего освободившиеся сегодня места. Встревоженно заржали, стоявшие в соседних стойлах лошади. Денник, в котором раньше стоял конь Леоны был пуст. Словцен быстро пробежал вдоль всей конюшни, заглядывая в каждое стойло, но Флокса среди лошадей не оказалось.
– Сынок, – позвала Любомира, когда растерянный и поникший парень снова вошел в харчевню и медленно побрел в сторону лестницы на верхние этажи. Юноша повернулся к матери, та призывно помахала ему рукой.
– Смотри вот, Павлош принес, – сказала она подошедшему сыну и протянула пергаментный конверт, запечатанный жёлтым сургучом.
– Давно? – подозрительно спросил парень, глядя на знакомый узорчатый оттиск печати в желтом сургуче.
– Да только что забегал, – не моргнув глазом, соврала женщина. На самом деле, мальчишка принес конверты еще ранним утром, но Леона в своем письме хозяйке убедительно просила не говорить другу об ее отъезде хотя бы до полудня, чтобы она успела уехать. Любомира не особо-то верила, что есть в том польза и, что это остановит сына, но все же выполнила просьбу девушки, умолчав до поры об ее отъезде.
Юноша взволновано разломил печать и быстро развернул конверт, вчитываясь в короткое послание:
«Словцен, милый мой братец! Мне ужасно совестно, что приходится прощаться с тобой таким безликим способом, но прошу, пожалуйста, прости мне мою трусость. Я покинула трактир еще до рассвета, чтобы успеть выехать из Яровищ с обозом Бальжина – ты верно его помнишь, это оружейник, у которого я купила стилет, когда мы с тобой гуляли на торжищах. Словцен, прошу тебя, будь разумен! Помни, что я тебе сказала в тот день. Я отправлю тебе весточку, как доберусь до места. Ежели будешь гостить в Багровке – будь добр, загляни к бабушке Руже, проведай ее, как она там теперь одна.
