Текст книги "Леона. На рубеже иных миров (СИ)"
Автор книги: Лана Яровая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Леона перевела все еще озадаченный взгляд на мужчину, медленно возвращаясь из мрачных мыслей.
– Да, спасибо тебе большое, – она благодарно кинула и приняла протянутый напиток.
Все же не стоит погружаться в это вязкое тревожное чувство, – а то так, глядишь, всю седьмицу и проведет, оглядываясь и ожидая удара. И все же… Ей не помешает быть начеку и стать повнимательнее.
Мужчины уже заканчивали ужин, сворачивая поздние посиделки. Посуду полоскали тут-же, чуть в стороне от костра, принесенной в большом ведре ключевой водой.
– Не дичись нас, – вдруг сказал Кирьян, отпивая из своей кружки и искоса глянув на девушку.
Леона недоуменно повернулась к нему и возразила:
– С чего ты взял, что я дичюсь?
Мужчина хмыкнул.
– Да все уже подметили, что ты больно тихая. Избегаешь вон всех, кроме Бальжина.
Леона пожала плечами и отпила горячий ароматный взвар. Во рту разлилась приятная терпкость черемухи.
– Я просто не болтлива.
– Да ты словно дикий зверек на всех смотришь, – усмехнулся Кирьян, кивая на мужчин. – Они просили передать, что не кусаются.
Леона растеряно улыбнулась, и хмыкнув, проговорила: – Я учту.
Лагерь готовился ко сну – растягивались меж повозок и ближайших деревьев широкие навесы от возможного дождя, раскладывались спальные места, проходила жеребьевка ночных караульных. Один из наемников, еще совсем молодой парень лет двадцати на вид, обозначив себе спальное место, брошенным на землю толстым свертком дубленой кожи, встал, вышел за круг повозок, и стал чертить вокруг лагеря обережную черту, заговаривая ее на защиту. Он не сомкнул края, оставив между началом и концом черты небольшой проход – закончатся сборы, вернутся дозорные, и круг будет замкнут.
Леона для себя приятно отметила, что в обозе не забывают о защите, и среди наемников есть и чаровник. Хотя, вглядевшись в нити силы, вливаемые им в защиту, подметила, что чаровник он слабенький, но все же защиту вокруг довольно большого лагеря поставить в состоянии, а это уже не мало.
Из-за телег, из леса, вышло трое мужчин – вернулись дозорные. Они кивнули Кирьяну, проходя мимо него, и направились к костру.
– Смотри, видишь вон Богша за повозками круг ставит? Когда его замкнут, черту не переступай, а то повредишь. Это защита от нечисти и незваных гостей. Нежить, конечно, редко встречается, но защиту мы всегда ставим, не раз уже выручала, – решил предупредить Кирьян, – так что если нужно сходить куда, то сейчас иди, Богша уже скоро закрывать будет.
Леона кивнула, подтверждая, что услышала, и заверила мужчину, что ей никуда не нужно.
– Боишься? – понимающе спросил мужчина. – Пойдем, с тобой схожу, – предложил он, отставляя полупустую кружку.
– Да нет, мне правда не надо.
– Да не стыдися, – подбодрил ее Кирьян. – У нас ведь тут нет девок-то, чтоб с тобой отправить. Я ж без шуток, смотреть не буду, – серьезно продолжил мужчина. – Ну хочешь, Бальжина позову, если тебе с ним спокойнее? – И наемник встал, намереваясь крикнуть оружейника.
– Нет-нет, не нужно, – быстро проговорила девушка, вставая и радуясь, что в темноте не видно ее проступившего стыдливого румянца.
Ну чтож за парень-то такой. Она уже с ужасом представила, как Кирьян, без какого-либо стеснения, громким, на весь лагерь разносящимся басом, зовет Бальжина, с уничижительной для нее просьбой проводить девочку в кустики, а то непутевой девке, мол, страшно. Представила, как за тем начинают ржать остальные мужики, готовящиеся ко сну, а она все стоит и краснеет от неловкости. – Пойдем.
Когда огонь потух, и в костровище остались лишь тлеющие бревна, когда все путники уже собрались в лагере и разбредались по своим местам, а часть из них уже самозабвенно спала, когда Леона уже заползла в выделенную ей повозку и устраивалась поудобнее, завернувшись в свой теплый мягкий плащ, щупловатый чаровник Богша встал и замкнул круг, отрезая собравшихся от внешнего мира. И никто из них не переступит черты, пока он не разомкнет по утру круг.
***
Леона проснулась, когда еще только-только начинало светать, от звуков возни и чьих-то недовольных выкриков.
– Да пустите же меня!
Девушка мгновенно подскочила и быстро вылезла из повозки. Оказавшись снаружи, она недоуменно застыла. Все спальные места пустовали, и во внутренней части лагеря никого не оказалось. Девушка повертела головой, пытаясь разобрать в утренних сумерках, куда все подевались, и откуда раздаются звуки борьбы. Справа, между кибитками, мелькнуло несколько силуэтов, и она поторопилась туда.
– Я же уже сказал вам! Ничего я не собирался красть! Да отпусти же меня!
Леона взволнованно ускорилась. Мужчины нашлись прямо за повозками, сгрудившиеся вокруг какой-то, пока что не понятной ей возни. К ее удивлению, несмотря на доносящиеся из центра столпотворения выкрики и пыхтение, наемники были явно спокойны. Кто стоял сложив руки на груди и расслабленно облокотившись на повозки, кто – широко расставив ноги и подбоченившись, один, кажется, его звали О́тар даже сидел на земле, оперевшись спиной на дерево и лихо поигрывал кортиком, и все до единого весело глядели на нежданно разыгравшееся представление. Чеслав, стоявший в компании хмурого Ольцика, даже тихонько посмеивался в свои густые рыжие усы, а заметив Леону, весело ей подмигнул.
Девушка мысленно выдохнула – спокойные, значит ничего серьезного не произошло. Она протиснулась немного вперед, выглядывая происходящее. Там где раньше проходила граница обережного круга, стоял Кирьян, прижимая к себе, заломанного дергающегося юношу. При его очередной попытке вырваться они развернулись в ее сторону, и она смогла разглядеть пойманного. В руках наемника дергался злой, раскрасневшийся Словцен. Леона удрученно выдохнула и вышла из-за спин наемников.
– Кирьян, – позвала она, – отпусти его. Это мой друг.
Мужчина хмыкнул, и насмешливо ухмыльнувшись, отпустил парня.
– Леона! – радостно воскликнул Словцен. – Я же говорил! – буркнул он Кирьяну, резко выдергивая свои руки и оправляя одежду.
Девушка поджала губы, молча развернулась и пошла обратно в лагерь. До восхода еще есть время, и она потратит его на сон.
– Леона! – позвал парень, догоняя ее, и, оправляя на ходу, разлохматившиеся во время борьбы волосы.
Она не откликнулась. Внутри, словно в закипающем котелке, нарастало раздражение и какая-то детская досадная обида. Она ведь просила его успокоиться, оставить ее! Предупреждала, что этот путь ей нужно проделать одной! А Словцен просто проигнорировал ее слова! Отмахнулся, словно от незначительной помехи! «Ну что за упрямец!», – мысленно причитала девушка. Она коротко глянула на парня, смерив его беглым взглядом, но ослиных ушей, как ни странно, не обнаружила.
Она злилась. Ужасно злилась на друга за его пренебрежение к ее желанию. Злилась, уже представляя, каких проблем он ей может доставить и во что обойдется ей его самоуправство. Злилась. И одновременно стыдилась своих чувств. Противный червячок совести уже прогрыз ход в заполнившееся гневом сердце, и укоризненно покачал головой. Словцен ведь беспокоится о ней… Всегда беспокоился и, конечно, сейчас не перестал, не смог спокойно отпустить одну в неизвестность… Он догнал ее, потому что переживает за нее, хочет помочь… А она его сейчас даже видеть не хочет, более того, она еле сдерживает рвущиеся наружу резкие, обидные слова. Она уже не ребенок за которым нужно приглядывать! Она ведь просила не ехать за ней! Просила! А он просто проигнорировал ее просьбы! Захотел приключений!
– Леона, – повторил друг, обгоняя ее и вставая у нее на пути.
– Словцен, – твердо начала девушка, обогнув парня и продолжая двигаться дальше. Она еле сдерживала клокочущее внутри раздражение. – Я просила тебя не ехать за мной. Ты сам решил иначе, твое право. Я не знаю, что ты себе придумал, но уверена, ты обманулся в своих ожиданиях. – Девушка повернулась, бросив на него бессильный и разочарованный взгляд, и расстроенно произнесла: – Мы ведь обсуждали это. Тогда, на ярмарке! Я ведь говорила с тобой откровенно и ясно. И повторила это в письме! – Она поджала губы и отвернулась. – Так что будь добр с восходом вернуться назад. А я сейчас иду досыпать, – сказала она, забираясь обратно в повозку. И уже задергивая полог, не сдержавшись, холодно добавила: – Мне не нужен попутчик. И, как видишь, я тебе не рада.
Словцен растерянно смотрел на серую пропыленную ткань полога, сомкнувшегося перед его носом, и не знал, как ему быть дальше. Он весь день был в пути, подгоняя коня и не давая тому толком отдыха, чтобы только успеть догнать ее. Он был уверен, что подруга будет рада его видеть и облегченно вздохнет при его появлении от того, что теперь не одна. Тогда, в Яровищах, ему казалось, что вся ее бравость при их разговоре была напускной, и на самом деле подруга отчаянно трусит. Это было бы похоже на нее. Сколько он ее знал, она всегда храбрилась, даже тогда, когда дрожала от страха, всегда, как озлобленный котенок, показывала, что сама может со всем справится и не подпускала никого близко. И только его, Словцена, подпустила, только с ним сблизилась, только ему доверяла и была откровенна. По крайне мере, так ему казалось раньше. И он совершенно не ожидал такого приема. Не ожидал увидеть ее такой… Такой холодной, злой, жесткой… Они и не ссорились-то в серьез ни разу. За что она так с ним? «Я тебе не рада» – все еще звучала у него в голове фраза, так больно резанувшая по сердцу.
Мимо проходил молодой мужчина, тот самый, что скрутил его за повозками, когда он пытался войти в лагерь, задержался, сочувственно похлопал его по плечу и молча пошел дальше. Словцен понуро посмотрел на удаляющегося наемника, постоял в нерешительности, глядя на расходящихся по лагерю мужчин, понял, что прогонять его никто не спешит, и опустился на землю, пристроившись у повозки и откинувшись спиной на колесо. Он запрокинул голову, глядя на предрассветное небо, и стал думать, как быть дальше.
А в этой же самой повозке, на расстеленный теплый плащ, бессильно опустилась такая же хмурая девушка и, подтянув к себе колени, угрюмо положила на них голову. «Ну чтож за дурень-то такой» – печально думала девушка. Она корила себя за излишнюю грубость, прекрасно понимая, как сильно обидела друга. Но пусть лучше так. А потом, когда она найдет родителей, когда наконец поймет о какой силе говорила ее мама, она обязательно когда-нибудь приедет в Яровищи, объяснится и попросит прощения. И он обязательно поймет… Да, потом …
В отличии от Леоны, мужчины не разбрелись обратно по своим местам, а занялись лагерем, рассудив, что раз уж встали, то и ложится теперь нечего, до восхода-то осталось всего нечего – только в сон войдешь, как уже придется вставать. Сворачивались разложенные на земле кожаные коврики и теплые плащи, снимались растянутые меж повозок навесы, заново разжигались остывшие угли и недогоревшие бревна. Ольцик, вышедший из повозки с припасенным кормом для своих лошадок, поймал хмурый взгляд Немира и равнодушно поглядев на еще одного прибившегося к ним попутчика, отвернулся и занялся лошадьми.
Леона же вышла из повозки только с рассветом. Равнодушно и ни на кого не глядя, прошла к запасам ключевой воды, зачерпнула ее плавающем тут же ковшом и стала умываться, чувствуя на своей спине прожигающий взгляд.
Словцен не уехал. Леона его прогоняет? Пусть. Он поедет не с ней. Упрямый парень успел поговорить с Бальжином и напроситься в обоз охранником. А то что служба его будет безвозмездной… Ну и пусть. Зато рядом с подругой. А к тому моменту, как ей придет время расходиться с обозом, они уже помирятся, и она будет рада его присутствию. Иначе ведь и быть не может.
Бальжин же, доедавший в этот момент свой плотный завтрак, лишь посмеивался, глядя на молодецкие неурядицы и с теплотой вспоминал, как когда-то и он добивался расположения своей будущей женки. Конечно, он понимал, что из паренька никудышный наемник, но не прогонять жеж его, пущай остается, а там глядишь, к концу пути-то и миловаться уже с девкой станут. Он перемигнулся с таким же веселым Чеславом и пошел отмывать, опустевшую миску от остатков пресной каши.
Глава 12
Леона спряталась от палящего полуденного солнца под сенью раскидистых ветвей высокой черемухи. Сиявшее белым цветом дерево тихонько покачивалось в такт легкому ветерку и осыпа́ло ее редкими лепестками ароматных соцветий.
Задумчиво глядя на опускающиеся лодочки лепестков, девушка вспоминала о родителях и размышляла о том, что ждет ее дальше. Что будет там куда она держит путь? Возьмет ли ее Гостомысл, к которому она отправилась по наставлению матери, в обучение? В единственном письме, которое пришло от него за все эти годы, не было сказано ничего определенного, лишь то, что он будет ждать ее, но обещать ничего не может.
Леона подняла руку, раскрыв ладонь, и на нее мягко опустилась белоснежная лодочка. Глубоко погруженная в свои мысли, она задумчиво провела пальцем по бархатному лепестку.
И не откажет ли он ей помочь в ее стремлениях также, как противилась им Ружена?
«Не твоего ума это дела, Леонка. Или забыла, что мать говорила тебе? Не забыла. Вот и неча тебе соваться куда не просят. Не простые это дела. А твое дело жить. С остальным и без тебя разберутся. Поняла меня?» – строго сказала однажды наставница, когда Леона в очередной раз стала допытываться у нее, знает ли она, кто и почему на них напал и что они хотели от ее отца. В прочем, совсем скоро Ружене все же пришлось рассказать девочке эту историю.
Рядом блаженно пощипывал сладковатый клевер утомившийся от жары Флокс. Взмокший конь то и дело недовольно пофыркивал и, подняв голову, тяжело вздыхал, печально глядя на так манящую своей свежестью реку – жестокая человечка накрепко привязала его к стволу и не давала подойти к желанной воде.
Девушка же, зная повадки своего копытного друга, решила предотвратить возможные несуразицы и накрепко привязала коня к дереву, вместо того, чтобы поставить пастись его на вбитый в землю колышек, как поступают со скотиной чаще всего. То ли она вбивала его как-то неправильно, то ли Флокс оказался слишком резвым, но из раза в раз повторялось одно и то же – если конь хотел, то с легкостью вырывал штырь из земли. А тут если вырвет (в чем она не сомневалась), так пойди еще потом попробуй оттащить его от реки. И как бы жалостливо он не вздыхал, печально посматривая на воду, Леона была непреклонна – пить коню было рано, не остыл еще. Флокс же упорно не хотел этого понимать и укоризненно посматривал на девушку, пытаясь воззвать к ее совести, или хотя бы к жалости, если первая отказывалась призываться.
Рядом, осыпав ее кучей брызг, плюхнулся веселый Кирьян. Одетый лишь в намокшие портки, он с наслаждением вытянул босые ноги и повернулся к девушке.
– Зря ты не пошла, – довольно протянул он, проводя руками по влажным волосам, – водица самое то сейчас.
Леона лишь уныло покачала головой и с легкой завистью посмотрела на искупавшегося мужчину. При такой-то жаре ей не меньше остальных хотелось окунуться в прохладную воду и вдоволь наплаваться. Тем более, после двух-то дней пути. Но не пойдет же она, в самом деле, вместе с мужичьем голышом купаться.
Когда обоз только-только завернул к реке на полуденную стоянку, она еще надеялась окунуться, с предвкушением ловя влажный ветерок. Но едва расседлали коней и разложили на горячем солнце мокрые потники, едва разошлись по окрестностям дозорные, как оставшиеся мужики быстро скинули пропотевшую одежу и гурьбой направились купаться. Нагишом. Совершенно не стесняясь своей попутчицы.
Девушка сама отвернулась, как увидела к чему идет дело, и тихонько расположилась на осыпанном белым цветом клочке земли, спрятавшись в тени черемухи.
Нет, ей, конечно, как ученице знахарки не пристало стыдиться чужой наготы и смущенно отводить глаза. Скольких она обмывала в горячке, за сколькими убирала ночной горшок и меняла перепачканные простыни, и мазями не раз приходилось натирать болезных, и не стеснялась ведь она их наготы. Да только ж то хворые все были, болезные, и не срамно это было. А тут другое дело.
Да и одно на других смотреть, а другое себя показывать. Она думала, правда, отойти подальше и сыскать местечко, где могла бы спокойно искупаться. Но Бальжин просил одной далеко не отходить, не отделяться от обоза. Ничего, потерпит. Все равно самое горячее солнце они тут, в тени, переждут, а там уже не так палить станет, можно и обождать до вечера. А как на ночную стоянку встанут, сходит, наберет в котелок ключевой воды, отойдет с Флоксом подальше, да в лесу обмоется.
– Не пойду я с мужиками, – спокойно ответила девушка, глядя как взлетает дымчатая грива Флокса, силящегося отогнать от глаз мошкару.
Может попробовать сделать ему амулет от гнуса? Умучается ведь. Дома хоть дегтем можно было намазать или отваром пижмы с полынью полить, да хватает этого ненадолго, и с собой тот же отвар далеко по лету не увезешь – пропадет. Хотя, такое, наверно, сделать-то и не можно вовсе. Небось, если б можно было, то Ружена б уже наверняка наделала такие и для своих лошадок с любимой козочкой, и для всех деревенских. И отбоя бы от просителей не было, у всех ведь скот мучается по жаре. А так наверно…
– Неужто оробела? – удивился Кирьян, сбивая ее с мысли, – ты что раньше мужиков без портков не видела?
– У нас в деревне бабы и мужики отдельно в баню ходят, – пожала плечами девушка, – но я при знахарке помощницей была, меня чужой наготой не смутить, – вот вроде и не врет, а все одно не правда. Ведь смутилась же.
– Так и чего ж ты тогда тут сидишь понурая, а не в реке купаешься? – спросил мужчина, сорвав былинку[1].
Леона понаблюдала, как он задумчиво покрутил ее в пальцах и сунул в рот, и, пожав плечами, ответила:
– Хочется так.
Кирьян недоуменно нахмурился, а потом вдруг понимающе хмыкнул и, весело рассмеявшись, проговорил:
– Да ладно тебе, чего мы баб голых чтоль не видали.
– Ну, на счет баб не знаю, – Леона усмехнулась, и весело качнула головой назад, туда, где сейчас купались мужчины, – а вот друг друга…
Кирьян высоко поднял брови в притворном удивлении:
– Да ты никак изволишь шутить?
Девушка улыбнулась и пожала плечами.
– Видали, или нет, меня то не касается, – уже серьезно сказала она, отворачиваясь, – а я все равно со всеми не пойду.
Кирьян хмыкнул, но ничего не ответил. Он глядел на пробивающееся сквозь цветущие ветви солнце и довольно улыбался, задумчиво пожевывая сорванную травинку.
Девушка перевела взгляд в сторону повозок и тихонько хмыкнула. Словцен вон тоже купаться не пошел, только вряд ли это он от излишней скромности. Сидит вон у крайней телеги, прячется от солнца в тени ольхи, бросает на нее хмурые взгляды из-под светлых ресниц, а подходить не подходит. Пробовал уже, не вышло.
Кирьян вдруг встал, подхватил валяющуюся рядом куртку и сказал:
– Иди возьми, чего тебе надо, чтоб искупаться, я пока остальных предупрежу, что мы уйдем.
Девушка подняла на наемника озадаченный взгляд.
– Я с тобой схожу, отойдем вон туда, – он протянул руку, указывая на изгиб берега, густо заросший деревьями, – там заводь небольшая, тебя никто не увидит, сможешь искупаться. Я постерегу.
Леона повернула голову в указанном направлении. Задумалась. Недоверчиво покосилась на мужчину.
Кирьян, усмехнувшись ее реакции, возмущенно закатил глаза и осуждающе покачал головой, дескать «и о чем ты только думаешь, девка».
– Я с тобой в воду лезть не собираюсь, смотреть на тебя тоже, – ответил он на ее невысказанные сомнения. И не удержавшись, плутовато прищурился и весело добавил: – если только чуть-чуть.
Леона поджала губы и недовольно выдохнула. Наемник в ответ досадливо покачал головой и уже серьезно сказал:
– Да отвернусь я. К воде спиной сяду, а если надо чего будет, сама позовешь.
Девушка задумалась. С одной стороны, искупаться очень хотелось – она прикрыла глаза и представила, как хорошо ей становится в прохладной воде, как она распластавшись на ее поверхности спиной, блаженно плывет по течению, медленно перебирая руками…
А вот с другой стороны… Девушка выдернула себя из приятных фантазий, и снова задумалась, коса поглядывая на наемника. С другой стороны… А, впрочем, нет другой стороны. Два дня в пути верхом, да по жаре. Она хочет искупаться, и если ей такую возможность дают, то отказываться не станет. Место на которое указал Кирьян близко, можно и отойди, Бальжин ему доверяет, раз нанял, значит и ей бояться нечего.
– Пойдем, – согласилась она и решительно встала.
Наемник кивнул, быстро дошел до Бальжина, обменялся с ним парой слов, и получив одобрение, развернулся и скорым шагом направился обратно. На полпути его догнал нахмурившийся Словцен. Они о чем-то коротко переговорили, посматривая на девушку. Кирьян недоуменно поднял брови, рассмеялся, Словцен только сильнее нахмурился, губы его слились в единую твердую линию, и парень предупреждающе сжал кулаки. Наемник снова что-то сказал, шутливо поднимая ладони, мол: «сдаюсь», и к Леоне они направились уже вместе.
Девушка вздохнула, вытащила из седельных сумок небольшой рушник, и дождавшись спутников, двинулась вместе с ними в указанную сторону, никак не отреагировав на присоединившегося к ним Словцена.
Она шла рядом с чрезмерно веселым Кирьяном, уже предвкушая освежающую прохладу воды, и не особо вникая в его слова, скупо отвечала на полившийся вдруг поток сладкоречия и двусмысленных намеков. Словцен, сделавшийся молчаливым, после того, как попробовал снова с ней заговорить, а она вновь потребовала, чтобы он вернулся назад, шел следом, раздраженно поглядывая на наемника и удрученно – на подругу. Она не скрывала своего недовольства тем, что он остался, вопреки ее просьбе, и вела себя с ним преувеличенно холодно. Но все же в данный момент, девушка нехотя призналась себе, что рада его присутствию. Все-таки оставаться вдвоем с малознакомым мужчиной ей было не уютно, а рядом с другом было спокойно.
Наемника же, очевидно, забавляло поведение Словцена, и он намеренно старался говорить свои неприкрытые комплименты и сомнительные выражения погромче, чтобы позлить паренька.
Он вообще начал это откровенное заигрывание с явно старающейся держаться на расстоянии девушкой отчасти потому, что ему совершенно по-детски, ужасно захотелось слегка досадить примкнувшему к ним парню. Не от того, что он ему был не приятен, нет. Просто его веселила очевидная ревность паренька, вовсе не братская, надо заметить, да и сам он, к собственному удивлению, вдруг понял, что не очень-то рад его появлению.
Все же ему льстила скупая благосклонность юной попутчицы – в обозе он был единственным с кем она спокойно, и можно даже сказать дружелюбно, общалась. После Бальжина, разумеется. Да и какому мужчине не хочется обратить на себя внимание очаровательный молодой девицы и увидеть в ее глазах ответный интерес? А эта девушка его определённо заинтересовала, зацепила своей холодной отчужденностью, сдержанностью в общении, вызывая у него азартное желание сблизиться с ней и приоткрыть-таки эту шкатулку с тайнами.
А паренька этого, кстати, совершенно не похожего на ее брата, он воспринимал как соперника и досадную помеху в получении желаемого. Да и с его появлением, девушка снова закрылась, хотя только-только начала немного оттаивать.
По крайне мере, так казалось наемнику.
Вода была действительно такой, как она и представляла – приятной, дарующей желанную прохладу и свежесть. Девушка обернулась к берегу – сидят. Оба спиной, как и обещали, но сидят от чего-то порознь. Наемник возит палкой по земле, словно рисует, и что-то преувеличенно весело говорит Словцену. Тот же вроде и отвечает, но явно без особого желания. «Чего это он? – подумала девушка, – Может обижается на то, что Кирьян скрутил его утром? Он ведь никогда не любил проигрывать…».
Она досадливо дернула бровями и отвернулась – не ее дело, сами разберутся. Девушка перевернулась на спину, блаженно прикрыла глаза, и медленно загребая, поплыла в сторону берега.
***
Подходил к концу третий день пути. Обоз медленно продвигался по тракту, сквозь густой, на вид непроходимый ельник, обступивший дорогу высокими, плотными стенами. Окружающий пейзаж не менялся с полуденного привала, с тех самых пор, как тракт свернул в сторону этих еловых гигантов, от чего создавалось впечатление, что они топчутся на месте, толком не продвинувшись вперед.
Леона поерзала в седле, морщась и пытаясь устроиться поудобнее. День сегодня выдался холодным, пасмурным, тяжелые тучи с самого утра обещали разразиться ливнем, и от того привалы сегодня были короткими – Бальжин надеялся успеть добраться до придорожного трактира до того как, небо обрушится на них лавиной дождя. За день он объявил всего один короткий привал, и тот для лошадей. Ели на ходу, брали то, что можно было не готовить – моркву, хлеб, вяленное мясо, остатки припасенного с Яровищ сыра. Словцен весь день упорно пытался угостить подругу ее любимыми облепиховыми левашами, взятыми с собой, очевидно специально для нее. Но Леона продолжала демонстративно избегать его, а когда настырный юноша перегородил ей дорогу, чтобы она наконец обратила на него внимание, девушка одарила его таким взглядом, что даже проезжающим мимо наемникам стало зябко.
Леона почувствовала, как на нос упала холодная капля. С сожалением подумав о том, что доехать до трактира они так и не успели, она вяло потерла нос, оказавшийся совершенно сухим. Недоуменно подняв глаза ввысь к свинцовым облакам, она попыталась разглядеть зарождающийся дождь, но небеса молчали, еще не готовые поделиться накопленной влагой. Зато, она с восхищением заметила, как где-то вдалеке, за еловыми гигантами, обозначались багряным контуры антрацитовых облаков – вот уже и закат. Она поежилась, глубже заворачиваясь в широкий плащ и снова недоуменно потерла нос. И что это было? Неужто показалось? Или может Леший забавляется, подшучивая над припозднившимися гостями?
Слабые порывы ветра, которые не утихали весь вечер, наконец решили взять передышку, и по наступившей лесной тишине до обоза донеслись отголоски далекой веселой музыки.
– Замерзла? Мы уже близко, – подбодрил подъехавший сзади Кирьян. Несмотря на сегодняшнюю прохладу, наемник не стал утепляться, оставшись в легкой рубахе и заметно потертом, расстегнутом кожаке.
– Зябко, – не стала отрицать девушка, – слышишь свирель играет?
– Это из трактира, – кивнул наемник, придерживая своего коня, пытающегося свернуть в лес, – там по вечерам представления дают, обычно свирельщик играет из ближней деревни, но бывает, что и бард какой выступит или сказитель.
– Неужто такой трактир большой, что туда специально выступать едут?
– Да нет, заезжие. Дорога то на Белый град идет. Там впереди, недалеко от трактира, перекрестье будет, три тракта в один сходятся, в белокаменный, – сказал мужчина и выжидательно посмотрел на девушку, мол, понимаешь вообще о чем я?
Леона понятливо кивнула. Она хорошо помнила карту княжеских земель, которую они с Руженой частенько изучали. Наставница подробно рассказывала о городах, селах и даже совсем небольших поселениях, которые рисовала на карте уже сама, по памяти, и их местных укладах, которые, в зависимости от местности, бывало, что сильно различались. А она с большим интересом внимательно слушала и запоминала, красочно представляя, как совсем скоро посетит эти удивительные земли.
– По нему-то, по белокаменному, в отличии от этого, уже много народа ездит, – продолжил мужчина, – мы-то сейчас по южному едем, он обычно не людный, хотя сейчас ярморочные седьмицы идут, и все ж чуть больше народа встречается, чем обычно, но ты этого, наверно, особо и не заметила. Мы-то ведь выехали раньше остальных, чуток бы задержались, и в самую гущу б попали, тогда бы увидела, а так она позади нас осталась. Поэтому мы все и рассчитываем, что сможем переночевать в трактире, от того что впереди толпы едем. Он незадолго до перекрестья стоит, про него не все знают из тех, кто по соседним трактам едет, разве, что бывалые да те, кому заранее рассказали. Так что еще можно надеяться, что для нас найдется местечко, – мужчина улыбнулся озябшей девушке и продолжил: – для того-то и музыка каждый день играет. Там лес уже редеть начинает, в хорошую погоду ее далеко слышно, до перекрестья уж точно долетает, и люди, кто понятливый и кому особливо отдохнуть хочется, на звук едут. Но сегодня ветер разошелся, да еще и в противоположную сторону дует, так что вряд ли там слышно ее было.
Леона, ни разу не бывавшая дальше Яровищ, ощутила радостную взволнованность. Хоть Ружена и жила почти у самой границы Роксанского княжества, они ни разу не выезжали дальше соседних деревенек, стоявших не больше, чем в трех днях пути. И сейчас она с большим предвкушением ожидала, когда они наконец доберутся до места, и она впервые увидит настоящий придорожный трактир, полный совершенно разного люда, спешащего в разные концы Сольменских земель, а за ним и знаменитый белокаменный тракт. Люди в Радушном Вепре рассказывали, что он так широк, как четыре проселочные дороги, вместе взятые, и выложен огромными, не меньше локтя в ширину, плоскими светлыми камнями, которые сияют белее снега, и идет он до самых ворот Белого града, про который бывавшие там сказывают, что он, от княжеских палат до самых бедных купеческих лавок и мастеровых, весь-то вымощен такими камнями.
– А ты по тем трактам ездил? Или с чужих слов знаешь? – вернулась к разговору девушка.
– И по тем, и по другим. Я с тех пор, как наемником стал, почти по всей Сольмении успел поездить, много где бывал.
– Неужто Бальжин по всей Сольмении ездит торговать? – удивилась Леона.
– Бальжин-то? – в ответ удивился Кирьян и тут же засмеялся, – да к нему самому все ездят за его работами. А вообще, как я знаю, он редко выезжает из своей мастерской, разве что на ярмарки.
– А вы разве не на Бальжина работаете? С кем ты тогда ездил?
Кирьян снова засмеялся.
– Сейчас на Бальжина, – подтвердил он и начал объяснять: – а там уже на другого человека. К примеру, после Бальжина у нас уговор с купцом, которого мы из Белого града по восточному тракту почти до самой дикой бухты сопровождать будем и обратно. Он редкими тканями торгует, дорогой товар. Понимаешь, – Кирьян на мгновенье повернулся к девушке, – мы не охранники при одном купце, мастере или, например, вельможе каком. Мы сопровождаем в дороге разный люд, кто наймет, того и охрана. Хоть и случается, конечно, так, что работаем несколько раз с одними и теми же нанимателями. С Бальжиным, вот например, я уже в шестой раз езжу за несколько лет.
– Как же вы уговариваетесь заранее? – недоуменно спросила Леона.
– А у нас контора в Белом граде стоит, туда и приходят наниматели уговариваться и плату вносить, или гонцов заранее шлют. А бывает случается так, что кому-то нужно срочно нас нанять, так тогда приезжают прямо в поместье, оно недалеко от города стоит. И там уж прямо оттуда и сопровождение получают. Там живет большинство наемников из нашей братии, там же и молодняк обучается. Мы ведь не все здесь с Бальжиным, нас много больше, кто-то ждет предстоящий заказ, кто-то сейчас в дороге при других нанимателях, кто-то отдыхает.
