Текст книги "Леона. На рубеже иных миров (СИ)"
Автор книги: Лана Яровая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
– Спасибо, – девушка благодарно улыбнулась, – да только нет надобности лишние хлопоты устраивать. Мне бы не хотелось вас в неудобное положение ставить, Словцена еще теснить. Мы пока ходили, я видела, что на площади еще стоят местные, на ночлег зазывают. Словцен пока с Житомиром общался, я сбегала, договорилась. Сейчас как раз заберу Флокса да пойду вещи относить, – сказала Леона надкусывая сладкий мякиш. Живот радостно заурчал.
– Не мели ерунды, девка, – шлепнула себя по бедру Любомира, – неудобное положение, этож надо было выдумать-то. Та Словцен-то и рад радехонек будет тебе свою комнату уступить, небось опять допоздна языками чесать будете.
– Матушка права, Леона. Не говори глупостей. Останешься у нас, – запихивая в рот булку, уверенно сказал Словцен, – а я могу и без кровати, вон наверху в нашей обеденной тюфяк соломенный себе кину. Мам, налей квасу, мы пока шли упрелись все. Солнце печет сегодня, аж жуть.
Леоне все же было неловко. Сама ведь опоздала, пусть и не по своей вине, но все же. Спорить было бы неправильно, ведь они искренни в своей доброй заботе. Зачем обижать радушную семью? Да и чего уж греха таить, ей несомненно было очень приятно. Она всегда чувствовала себя тут как дома. Ее здесь любили и всегда заботились, словно о родной. И все же ей совершенно не хотелось никого стеснять и чувствовать неловкость, поэтому она озвучила еще одну мысль:
– А может я просто на сеновале пока переночую, а как освободится одна из комнат, перееду, – предложила она, запивая булку кисло-сладким квасом.
– Нет уж Леонка, живи себе спокойно у Словцена. Чевой тебе на сеновале-то делать. Да и на этаже с комнатами для приезжих тоже нечаво. Тут люд заезжий. Разные бывают гости-то. Нет уж, с нами будешь жить, под присмотром шоб была. Ты уже не дитя малое, а девка красивая. Да и время щас такое, шо людей много собралося, не выйдет у нас за тобой хорошенько приглядывать, как обычно-то. Все, хватит разглагольствовать, все уже решили. – Сказала хозяйка двора, отламывая от пушистой сдобы еще один кусочек и сурово глядя на девушку. Своих дочерей у них с Изъяславом не было, и Леону они любили почти как родную, потому и заботились, от того и переживали.
– Спасибо вам, – Леона тепло и благодарно обняла Любомиру и улыбнулась Словцену.
– Ох, девчушечка моя, – женщина ласкова прижала к себе девочку, – нашла за шо благодарить-то. – Усмехнулась Любомира. – Ну все-все, держите да топайте отседова, там коняка уже устал небось ждать, когда его обиходют-то. – Любомира протянула им еще по куску сладкой булки, и они, на ходу засунув ее в рот, направились во двор. – И кликните Павлошку! Пущай сбегает до тех, с кем ты сговорилась, да скажет, шоб не ждали, да, что ты у нас останешься, – донеслось до них, когда они уже были в дверях.
Рассудив, что у конюха сейчас и без нее много забот, а мальчишка-помощник уже убежал по их просьбе на площадь, Леона решила сама позаботиться о своем копытном друге и, забрав Флокса с коновязи, направилась в конюшню. Словцен же, сказавшись пока свободным, остался помогать. Леона с радостью приняла предложенную помощь, и друзья, ни на секунду не замолкая и весело дурачась, вместе расседлали, почистили и напоили уставшего коня.
Когда Флокс, наконец-то вдоволь напившийся и отмытый от дорожной пыли, довольно жевал свежую копну разнотравья в выделенном для него деннике, друзья направились в дом, чтобы занести наверх оставленные на кухне седельные сумки. Едва за другом закрылась дверь, а девушка собралась упасть в долгожданную кровать, чтобы отдохнуть, в комнату постучала Любомира.
– Леонка, я тама баньку нашу затопила. Ты с дороги-то обмыться небось хочешь. Так беги, пока не остыло-то.
– Ох, Тетушка! Спасибо огромное! Я мигом! – Обрадованно ответила Леона, шустро начав собирать нужные для помывки вещи и, счастливо предвкушая, как легко будет дышаться коже после трех дней пути.
Не прошло и четверти часа, как она уже с блаженством снимала в теплом предбаннике походные сапоги и запыленные, пропотевшие штаны с рубахой. Первым делом она зашла в теплую помывочную, замочила в лохани грязную одежду в со щелоком, собрала волосы под валянную банную треуголку и, набрав в ковш горячей воды, быстренько обмылась, снимая первую грязь и разогревая тело, чтобы не перегореть в горячей баньке. И лишь затем зашла в натопленную парную, где ее тут же приятно обдало целебным жаром. Отряхнувшись от стекающих капель, она села на застеленную простынею среднюю лавку и, с наслаждением вытянув ноги, глубоко вдохнула разгорячённый ароматный воздух, блаженно прикрыв глаза. Терпко пахло деревом и еловым духом. «Эх, сейчас бы попарил кто» – с легким сожалением подумала девушка.
Хорошенько прогревшись и пропотев, Леона вернулась в помывочную, снова облилась теплой водой из бадьи, и взяв мочало[1], докрасна растерлась, снимая дорожную грязь. И все же не удержалась – вернулась еще разок в парную, а после быстро выбежала из нее и с уханьем облилась ледяной водой из бочки. «Как хор-рошо-то!».
Из бани девушка возвращалась чистая, раскрасневшаяся и счастливая. Пока дорожная одежда сохла, Леона оделась в чистую нижнюю рубаху и единственный взятый с собой сарафан, оставив запасные штаны дальше лежать в сумке. Незачем лишний раз ходить по деревне одетой словно мужик и тревожить чужие умы, тем более в знакомом месте, где тебя знают.
Когда на село опустились сумерки, а поток приезжих стал иссякать, семья дворничих собралась за большим столом на хозяйском этаже. Среди них была и Леона.
Во главе стола сидел Изъяслав – отец этого дружного семейства. Это был светловолосый высокий полный мужчина с румяным круглым лицом, голубыми смеющимися глазами и добродушной улыбкой, прячущейся в его густой бороде, с рыжеватым отливом. Подле него, по правую руку, сидел Тихомир – их старший сын – спокойный и рассудительный молодой человек, очень походивший чертами лица на своего отца, но в отличии от родителя, раздобреть он еще не успел, и как и его брат Словцен, был худ и жилист. Ввиду своей молодости, он еще не обзавелся на лице густой растительностью и носил короткую жиденькую бородку. Этой весной молодой человек отпраздновал свой двадцать первый день рождения.Место рядом с ним пустовало.
Оба мужчины, как и Словцен, были высокими и светловолосыми, но не обладали бледными веснушками, украшавшими лицо младшего сына, которые достались ему от матери, вместе с правильными чертами лица и красиво очерченными губами. Словцен умудрился взять от обоих родителей все самое лучшее и был весьма привлекательным голубоглазым юношей, от которого не у одной девицы уже щемило в груди. Но сам он, как ни странно то было, ни к кому еще не сватался, и вообще, будто и не шибко интересовался бабами. Хотя Тихомир в его возрасте уже отправлял сватов к красивой чернобровой девице с густыми смоляными волосами, дочке местного кузнеца, на которой в прошлом году и женился.
Леона расположилась рядом со Словценом, по правую руку от Любомиры.
Мужчины ее встретили как всегда радушно и, осыпав любезностями, стали расспрашивать, как поживает Ружена, все ли у нее справно, как здоровице, да не нужна ли ей какая помощь. Леона отблагодарила щедрых на комплименты мужчин и успокоила их тем, что наставница ее в добром здравии, в помощи, вроде как, не нуждается, и все у нее идет справно да своим чередом. По весне как раз продали вороную кобылку, ту самую, что приходится Флоксу матерью, да на вырученные деньги Ружена подумывает прикупить коровку или порсят.
– Тихомир, а где Беляна? – спросила Леона, когда собравшиеся вдоволь утолили свое любопытство, а обмен любезностями и новостями был окончен.
– А я ее к сродичам еешным сегодня отвел. К тятьке с мамкой. Она разродилась в начале травня[2], так ей зело тяжко пока самой-то, а я и помочь сейчас толком не смогу. Сама видела сколько народу приехало, работы много, – ответил Тихомир, накладывая себе вареную картошку и, хорошенько посыпая ее, рубленным укропом. – Тебе положить?
– Да, давай, – благодарно согласилась Леона, протягивая ему свою тарелку.
– Да и правильно, нечего ей тута делать-то с дитем новорожденным, когда тут такая толпа народу. Ей щас отдыхать надобно, силы набираться, да дите в спокойствии кормить. Мы то ей щас помогать не могем, – посетовал Изъяслав. – Леонка, передай перепелок, будь добра.
– А я ей сразу говорила, шоб к родичам своим пока шла, неча тут с крохой таким делать. Тут у нас хто только не захаживает ведь. А щас вона и вовсе, седьмицу целую будет не протолкнуться. Люд-то разный небось бывает. А она уперлась и все тут, хочу, говорит, с Тихомиром рядом быть, – всплеснула руками Любомира с возмущением качнув головой, и подложила Леоне еще картошечки. Ей всегда казалось, что девочка не доедает, – ешь-ешь давай, вон как исхудала-то.
– Я тоже пока там поживу, – продолжил Тихомир, – и ей спокойнее, что я рядом, и у меня на сердце легко, когда они при мне, – сказал Тихомир, вгрызаясь в птичью тушку.
– О! – радостно воскликнул Словцен, отвлекшись от разделывания перепёлки, – дак я тогда пока в вашу комнату переберусь! Можно?
– Само собой. Я и сам предложить хотел, все одно пустовать будет – кивнув, ответил Тихомир, подкладывая себе хрустящую квашенную капустку.
– Вот и по рукам! – обрадованно заключил Словцен, радостно улыбаясь. Что ни говори, а не шибко ему все же хотелось спать на тюфяке посреди трапезной.
Леоне вновь стало неловко. Это ведь из-за нее он должен был терпеть неудобства, и как бы он не заверял ее в том, что тут нет никаких проблем, все же неуютно ему было бы. И девушка в который раз почувствовала себя очень обязанной этому доброму семейству. Хорошо все-таки, что появилась свободная комната.
Проницательная Любомира бросила быстрый взгляд на гостью и неодобрительно покосилась на младшего сына.
– Правильно Тихомир, правильно, – похвалил сына отец семейства, степенно кивая. – Муж с женою должон рядом быть. Ну-с, а поелику хорошо у нас все да ладно, то от чего бы нам за это и не выпить-то, – продолжил он, разливая по кружкам теплый сбитень[3]. Себе же он налил холодной медовухи и поднял взгляд на собравшихся.
– Ну, как говорится, чтоб х…, – начал было довольный Изъяслав, поднимая кружку. Но его быстро перебила Любомира:
– Изъяслав! – возмутилась она.
Парни весело переглянулись и громко прыснули.
Мужчина, слегка сконфузившись, покосился на Леону, но продолжил:
– Ну, и чтоб деньги были, значитца! – хохотнул он и довольный отпил из своей кружки горячительный напиток.
Вечер, наполненный семейным теплом, шутками и смехом, пролетел слишком быстро незаметно. Леона, прежде чем уйти к себе, помогла Любомире убрать со стола остатки еды и настояла на том, чтобы самой вымыть посуду. За постой с нее никогда не брали – принимали как родную, и Леона, чувствовала себя обязанной и искренне считала, что должна хоть как-то отплатить за доброту, поэтому всегда в благодарность чем-нибудь да помогала по хозяйству или бралась за работу по трактиру. Это было правильно, и на душе становилось теплее. Завтра она обязательно пойдёт проситься помощницей на кухню.
Сейчас девушка уже сидела на кровати в отданной ей во временное пользование комнате, одетая в длинную ночную рубаху, и с теплой улыбкой вспоминая ужин, медленно распускала еще влажную после бани косу. Боги наградили ее длинными, густыми волосами, чему она несказанно радовалась, но вот просыхало это богатство слишком долго, потому к ужину ей ничего не оставалось, кроме как заплести их еще сырыми. Ходить перед мужчинами, да еще и садиться за стол простоволосой было бы неприлично.
В дверь постучали. Леона не сомневалась, кто это мог быть, и совершенно не удивилась, открыв ее и увидев друга.
Словцен вошел в комнату, таща в руках целый жбан[4] холодного сыта[5] и огромную миску с тыквенными семечками.
– Ты что не наелся? – усмехнулась Леона.
– Да это что, развеж еда что ли? Так, чтоб было чем рот занять, – довольный парень расставил свою добычу на столе и плюхнулся на кровать.
Леона взяла гребешок, села обратно, и медленно расчесывая волосы, укоризненно посмотрела на друга, недовольно проговорив:
– Что же ты не бережешь мою честь, Словцен. Кто же приходит по ночам к молодым девицам в опочивальни? Что же про меня говорить-то будут? Кто ж меня потом замуж-то возьмет после таких сплетен?
У Словцена покраснели уши. Он ошарашенно посмотрел на подругу, пристыженно опустив плечи. Раньше они всегда сидели допоздна вдвоем в комнате. И ему никогда и в голову даже не приходило…
– Да я как-то… – начал он неуверенно, сконфуженно нахмурившись.
Леона вдруг расхохоталась, потеряв всю свою укоризненность.Друга она совсем не стеснялась– какой он ее только не видел уже – и совершенно не переживала за свой непотребный внешний вид, но от укола не удержалась.
– Да шучу я, братец, шучу. Ты бы видел свое лицо, такой глупый вид, ну чисто корова, у которой сено отобрали, – она снова засмеялась, – а ну ка давай тащи сюда миску. Мои любимые принес, эх знаешь, чем меня прельщать.
Словцен расслабленно выдохнул, но все же мимоходом недоверчиво глянул на подругу, вставая за угощением. Девушка снова весело рассмеялась. Взяв миску, парень уселся на кровать, расположившись на противоположном конце от Леоны.
– Смотри, что еще я захватил, – заговорщицки сказал парень и выудил из кармана две маленькие берестяные коробочки, размером с ладонь.
Один коробок был совершенно обычный, прямоугольный – простой чехол для игральных карт. А вот второй оказался чудной – сложенный из двенадцати пятиугольных граней, он был почти как шар, только обрезанный, граненый.
– А ты спать не собираешься, я гляжу, – хмыкнула Леона, запуская руку в миску и выуживая оттуда горсть семечек. – Мы с тобой в прошлый раз до вторых петухов[6] сидели, думаешь сегодня быстрее закончим? Нам завтра вставать рано. Я хочу помочь вам, руки лишними не будут. А тебе так и так вставать, воду для кухни таскать.
– Да ладно тебе, всего один разок.
– Ага, кажется, я такое уже слышала. Всегда так и начинается, а потом «Бац!» и рассвет.
– Ну Леона, не вредничай.
– Ладно, раскладывай. Но только один раз. – Сдалась девушка. По правде говоря, ей и самой хотелось поиграть, но спать после долгого пути хотелось не меньше.
Парень шустро раскрыл один из коробков и выудил из него колоду овальных карт с изображенными на них чудищами, чародеями и воинами. Он споро перетасовал колоду и раздав по пять карт, положил ее между собой и Леоной. Затем взял второй, необычной формы, и вытряс из него горстку цветных камешков.
– Как играем? По-нашему или как все? – деловито уточнил он.
– Давай по-нашему, – согласилась девушка, раскрывая тыквенную семечку.
Парень понятливо кивнул, отделил от кучки четыре разноцветных камня и убрал их в коробочку из-под карт, оставив на кровати лишь мелкую, с ноготок, гальку двух цветов – насыщенного карминного[7] и белого, как домашняя сметанка. Ох, и намучились же они тогда, выбирая в Подлянке подходящие по цвету и размеру камни для игры – пол дня в воде провели, копошась на берегу и мелководье. Словцен внимательно пересчитал камушки, проверяя не потерялся ли кто, и ссыпал их обратно чудной фигурный коробок.
– Твои какие будут?
– Белые, – ответила девушка, и быстро убрала шелуху от семечек, освобождая руки.
Они взяли карты, но расположили их странно, рубашками к себе, а картинками повернув к напарнику – видеть свои карты запрещалось. По правде говоря, обычно-то карты прятались от противника, но они придумали играть иначе. Для того и камушки себе искали, обычно-то используются всего четыре камня, каждый разных цветов, а они уже переиначили под себя, чтобы интереснее было.
Словцен посмотрел на карты Леоны и нахмурился. Ей попались одни навки, плохо. Остается надеться, что у него на руках были хотя бы сильные воины или чародеи. Он первым взял чудную коробочку, хорошенько потряс ее и, отодвинув крохотную заслонку, поймал выпавший камень. И тут же расстроено протянул его подруге – белый, стало быть ее ход.
Леона задумалась, она своих карт еще не знала, Словцен тоже. А ведь у него на руках был сильный воин и об этом стоило предупредить. Сбросит – обидно будет.
– У тебя есть карта с силой девять. Вот тут, – и Леона ткнула в самую правую карту в его руках.
Парень кивнул, и передал коробок девушке – ее очередь трясти. Леона хорошенько погремела и ей на ладошку выпал крохотный карминовый камушек. Словцен улыбнулся, забрал свой камень, отложил его, и приняв коробок, довольно сказал, под стук снова бьющихся в коробке камней:
– У тебя четыре одинаковые карты.
На его ладонь выпал еще один карминовый камень, и парень еще больше улыбаясь – еще бы, второй ход подряд его, – довольно добавил:
– У тебя навка, – и передал погремушку подруге.
Леона кивнула, приняла коробок, обрадованно посмотрела на выпавший у нее белый камушек, положила наугад одну из своих карт на поле и передала коробочку обратно.
Словцену выпал красный – его ход. Он задумался. Если она так просто положила навку, видно карта, о которой она сказала ему прежде, это точно не нечисть, а воин, или чародей. Он достал ее и положил поверх утопленницы. На карте был изображён воин, со светящимся голубым светом мечом.
– Ура! – Обрадовался Словцен.
Они с Леоной вернули уже выпавшие камушки обратно в коробок и взяли еще по одной карте.
Леона, едва взглянув на его новую карту, тут же забрала коробочку, взволнованно потрясла и, увидев белый камень, положила одну из своих навок на поле. Друг понял ее без слов – значит карта, которую он только что взял, имеет силу восемь и больше, если это чародей, и десять и больше, если это воин, и может побить даже самую сильную навку, у которой максимальной мощностью была девятка. Хотя, если считать тех навок, у которых сила от десяти до пятнадцати… Но таких они обычно называли упырицами, а у Леоны их не было, он бы ей сказал, и она это точно понимала, выкладывая свою нечисть на поле.
Он потряс коробочку. Увидев на ладони красный камушек, Словцен чуть не подпрыгнул от радости этому везению и сразу же выложил свою новую карту поверх Леониной навки. На его картинке был еще один воин. Он держал в руках изогнутый кинжал, а на груди у него висел огромный сияющий рубиновым светом амулет.
Игроки снова взяли по карте и ссыпали свои камни обратно в коробок.
– У тебя появился мастер, – сказал Словцен, увидев, что подруге выпал красный камень, и ткнул в карту, которую Леона взяла в прошлый раз.
На ней был нарисован длиннобородый чародей с фиолетовыми глазами, держащий в руках маленькое солнце. Мастер был самой мощной картой и имел силу пятнадцать. Леона отделила его от остальных, зажав карту указательным пальцем, и передала коробок другу. Ему снова выпал карминовый камушек. «Вот же везунчик», – подумала Леона, – «Третий ход подряд его».
– У тебя есть воин, – сказал парень, ткнув пальцем в одну из ее карт, и передал коробок.
Самая слабая карта воина обладала четвертой мощностью. Воины, ниже семерки, могли бить только самую слабую нечисть, которая была на две единицы слабже их самих. То есть воин с четверкой мог побить только нечисть с двойкой, а воины с пятеркой, могут одолеть только нечисть с тройкой.
Леона переложила карту за мизинчик, чтобы не забыть о ней и с надеждой потрясла коробочку.
– А у тебя есть кикимора, – сказала Леона, радостно увидев на ладони белый камень, и указала на одну из карт Словцена. Тот переместил эту карту, сделав ее самой крайней, чтобы не потерять.
– У тебя чародей, – сказала Леона, указывая на одну из карт друга, когда увидела у него на ладони белый камень – ее ход.
Словцен запомнил карту, посмотрел на руку подруги с карточками и снова нахмурился, отдавая коробок. Очень нужно было, чтобы выпал его ход.
– У тебя есть две карты с силой пять, – сказал он радостно, увидев, что подруге выпал-таки карминовый камень, и указал на озвученные карточки.
Леона запомнила, передала короб. Белый! Она снова посмотрела на карты друга и положила на поле ту навку, на которую только что указывал Словцен. Парень все понял. Если она спокойно кладет нечисть с пятеркой, то его чародей имеет мощность пять или больше. Он передал подруге коробочку, взволнованно ожидая, что же у нее выпадет. Увидев на ее ладони красный камень, парень без промедлений со шлепком выложил свою карту на поле и тут же чуть не взвыл от досады. Он ошибся! Перепутал карту и положил вместо чародея кикимору! Как глупо!
Игра заканчивалась с первой ошибкой. Они проиграли.
– Ну вот! Так не честно! Давай еще разок, игра слишком быстро прошла, ведь глупо получилось, – взмолился Словцен.
– Э, нет, братец, – девушка сложила свои карты, закинула в рот заранее очищенную тыквенную семечку и укоризненно сощурилась, – договаривались на одну. Завтра ведь правда вставать рано, я бы хотела нормально отдохнуть после долгой дороги. Давай немного поболтаем и ляжем спать. – Это не было вопросом, но Леона все же вопросительно подняла брови, ожидая ответа.
Словцен недовольно скривил лицо, и нехотя кивнул. Азарт в нем уже успел разгореться, подстегивая его изнутри, и заканчивать на этом совершенно не хотелось. Но подруга была права – и правда ведь договаривалась на одну. И все же завтра они обязательно отыграются! Решил парень, собирая карты и камушки обратно в берестяные коробки и убирая их в карман.
– А помнишь, как мы лет пять назад мамке крысу дохлую подбросили на кухню? – спросил Словцен, вставая и разливая по кружкам сыто.
– Помню, – простонала Леона, сдерживая смех и пряча заалевшее от стыда лицо в ладошках. Они с ним вечно проказничали.
– Мне до сих пор припоминают ведь. Тебя тогда только пожурили, а мне батька так уши надрал, – хохотнул парень, подавая девушке кружку с холодным напитком.
– Ты мне что, пожаловаться на тяжелую судьбинушку решил? – спросила она, принимая кружку.
– Ну да. Не справедливо это. Вам девчонкам всегда все с рук сходит, – наигранно обиженно вздохнул парень и отпил из своей кружки.
– А ты не переживай на этот счет. Я, когда домой приехала, меня Ружена знаешь, как по лесу потом гоняла. Говорила, что, мол, шибко много сил у меня, видать, накопилось, раз до таких … мм … шалостей додумалась, – усмехнулась Леона, подбирая слово так, чтобы не посрамить наставницу, которая иногда не пренебрегала крепким бранным словом.
Они проболтали весь вечер, сщелкав пол миски семечек и начисто опустошив весь жбан, пока не пропели первые петухи[8]. Словцен, раздосадовавшись на то, что время уж как-то слишком быстро летит, ушел к себе, а Леона, наконец погасив лучину, забралась под одеяло и моментально крепко уснула.
[1] Мочало – размочаленные (размятые) волокна из лубяной части коры молодой липы, из которой могут изготавливаться мочалки.
[2] Травень – месяц, соответствует месяцу май.
[3]Сбитень – медовый взвар на травах.
[4] Жбан – деревянный кувшин с откидывающейся крышкой
[5] Сыто – медовый напиток.
[6] Вторые петухи – Около 2-3 часов ночи.
[7] Карминный – темно красный.
[8] Первые петухи – около полуночи – часа ночи.
Глава 8
На все село с гудящей ярморочной площади разносилась задорная музыка свирельщиков да нестройный шум голосов с растянувшихся на всю центральную улицу торжищ. Там длинными рядами выстроились торговые палатки с вывесками, да вперемешку с ними стояли небольшие телеги с товарами, обвязанные яркими, развевающимися на ветру лентами, передвижные повозки-лавки, и даже простые торговые столы, покрытые цветастыми тканями.
Со всех сторон раздавались выкрики торговок и купцов, нахваливающих свои товары и зазывающих поглядеть, потрогать да купить. Люди заполонили все свободное пространство, толпясь у палаток и разгуливая меж торговых рядов.
– Подходи! Разбирай! Пирожочки с пылу, с жару! С мясом, с капустою, с яблочками! Тесто, как пух, воздушное! – громким низким голосом завлекала дородная разносчица, проходя через толпу с огромным заваленным выпечкой лотком.
– А ну-у! Кому утварь стряпушную? Скалки гладкие да узорчатые! Черпаки и ополовники с резными ручками! Горшочки, утятницы да крынки расписные! Ухваты чугунные с ручками дубовыми! Век прослужат! Подходи да выбирай, люд честной! – доносилось от огромной палатки, заполненной разнообразной домашней утварью.
– Яблочки моченые! Сладкие да мягкие! Подходи, народ, да пробуй разносолы ароматные! Огурчики хрустящие да помидорки соленые! Грибочки белые, дюже вкусные! – выкрикивала молодая женщина, стоя за небольшим прилавком, покрытым карминовой узорчатой тканью и заставленным деревянными кадками с мочеными яблочками и соленьями.
Леона мазнула взглядом по ее товарам и вдруг заметила, как меж стоящих под лавкой бочек с разносолами мелькнуло невысокое волосатое существо на двух копытах, и скрылось за прилавком, махнув напоследок тонким длинным хвостом.
Девушка нахмурилась и подошла к сомнительной палатке.
– Здравствуй, хозяйка, – громко обратилась Леона к стоявшей за прилавком женщине.
– Здравствуй дорогая! Приглянулось чего? Яблочка моченого желаешь али соленьицев? – улыбаясь, спросила торговка.
– Ох, дюже слышно тебя плохо, хозяйка, – посетовала Леон, повышая голос. – Гомон такой стоит, не разобрать, что говоришь. Может выйдешь из-за прилавка?
– Глуховата чтоль? – сочувственно спросила женщина, обходя прилавок.
Леона сразу подошла ближе к торговке и, наклонившись к ее уху, предупредила: – У тебя, хозяйка, в палатке нечисть мелкая завелась. Только что за прилавок шмыгнула. Ты бы бежала скорее к Дому Божьему, пока она тебе торговлю не попортила. Служители помогут.
Торговка шумно вздохнула и, широко распахнутыми глазами посмотрев на девушку, испуганно схватилась за грудь.
– Только не шуми, – добавила Леона, опережая готовый уже пролиться поток громкого негодования. – Спугнуть можешь. Затаится – потом не отвяжешься.
Женщина сердечно отблагодарила Леону за предупреждение громким шепотом и, оставив все под пригляд торгующей рядом товарки[1], подхватила юбки и побежала в сторону святилища.
Друзья пошли дальше.
– Что там? – озадаченно спросил Словцен.
– Да нечисть какая-то. Не успела разглядеть, – пожала плечами Леона. – Злыдень, может, или анчутка. Они любители по ярмаркам шастать. Есть где разгуляться.
– Солнце припекает, жажда измывает! Подходите да остудитесь напитками добрыми! Квас холодненький! Квас медовый, да на ягодах! Сыто сладкое! Сбитень на травушках! Медовуха да пиво пенное! Подходи, девица, угостись кваском!
– Готовь сани с лета! Валенки чудесные – как снег белые! Всего несколько пар осталось! Шали теплые! Платки кружевные пуховые! Эй мужики, успевайте! Покупайте, да баб своих подарками порадуйте! – зазывал молодой безбородый купец, стоящий возле небольшой телеги с шалями и валенками. На вытянутой, как флаг, руке у него висели несколько разных пуховых платков, которые он демонстрировал всем проходящим мимо людям.
– Ай, какая у тебя девица красавица! Эй, паренек, угостил бы невестушку свою левашиком земляничным! Девоньки ой какие охочие до сладостей! – к Словцену подошла улыбающаяся румяная разносчица в цветастом повойнике. В своих пухлых руках она держала лоток с ягодными заедками.
Парень никак не отреагировал на намеренно брошенное торговкой определение Леоны, как его невесты, и лишь слегка порозовевшие уши свидетельствовали о его смущении. Остановившись, он с интересом стал разглядывать разложенные угощения на услужливо протянутом к нему лотке.
– Не надо, Словцен, пойдем дальше, – позвала друга девушка. – Твоя мама меня и так всю седьмицу закармливает, словно собирается зарезать на праздник, – шутливо отмахнулась она от угощенья. И пристав на цыпочки, заинтересованно попыталась разглядеть что-то в соседнем торговом ряду.
Словцен хмыкнул.
– Ей все кажется, что ты стесняешься поесть нормально. Думает, голодная ходишь. Точно не хочешь леваш? – сомнительно глянув на подругу, уточнил парень.
– Точно-точно, пойдем лучше вон туда, – Леона нетерпеливо кивнула на дальние палатки в соседнем ряду, где толпилось разношёрстное мужичье.
– Так там же оружием торгуют, – удивился парень.
Леона молча взяла друга под локоть и настойчиво потянула в оружейный ряд к уже знакомой платке, примеченной ею еще на второй день ярмарки. Покупать, по правде говоря, она ничего не собиралась. Кинжал у нее есть – оборониться сможет, а денег не так уж и много, чтобы лишний раз тратиться.
«Но ведь за погляд денег не берут», – рассуждала девушка, позволяя себе хотя бы поглазеть на выставленное оружие.
Друзья остановились у большой палатки, где на широком, покрытом грубой карминовой тканью, прилавке сверкали всевозможные виды клинков искусной работы – от небольших яров с тончайшими лепестками до двуручных тяжелых мечей.
У Словцена, едва они подошли к лавке, моментально загорелись глаза нескрываемым восхищением. Он восторженно глядел то на одно оружие, то на другое, словно дитя, увидевшее кучу разноцветных леденцов и не знающее какой-же из сладких петушков запихнуть в рот первым. Недолго думая он взял в руки широкий меч, взмахнул им, поглядел с торца на лезвие и положил обратно, тут же потянувшись за следующим. Он брал в руки каждый приглянувшийся клинок по очереди, примериваясь к нему, и с важным, задумчивым видом знатока размахивал им из стороны в сторону, принимая стойку, словно готовясь отражать удар.
Леона же не стала, как ее друг, с разбегающимися от разнообразия глазами, хвататься за все подряд. Она робко подошла к одному единственному мечу, который очаровал ее с первого взгляда еще три дня тому назад, и тихонько провела пальчиком по холодному металлу.
В руки девушка брать его не решалась – девка же, засмеют еще, а то и вовсе торговец выгонит, мол, не срами моего товара, что скажут, если увидят, что бабе в руки оружие дал. Потому она просто любовалась искусной работой мастера, не претендуя на что-то большее, и тихо радовалась, что ее хотя бы не гонят.
Она так ни разу и не отважилась обратиться к торговцу и узнать цену меча, но это было и не нужно – достаточно просто взглянуть на него, чтобы понять, что такой клинок не может стоить дешево. И Леона, несмотря на то, что была уверена в том, что не сможет себе его позволить, все равно каждый раз подходила к прилавку с глупым страхом, что его уже выкупили. И хоть девушка неизменно находила его нетронутым среди остального оружия, а после корила себя за пустые волнения и надежды, но поделать с собой так ничего и не могла.
А потому, обнаружив сейчас взглядом столь желанный для нее меч, выложенным на прилавке, у нее неосознанно вырвался тихий облегченный выдох.
– Что, так и будешь ходишь просто поглядеть-то? Все никак не решишься? – глубоким басом спросил крепкий широкоплечий мужик, стоящий за прилавком. Он глядел на нее из-под кустистых смоляных бровей, сложив на широкой груди, поверх кожаного фартука, огромные, покрытые темными волосками руки с закатанными до локтей рукавами, когда-то светлой, а теперь уже давно посеревшей, а местами и пожелтевшей рубахи.
