Текст книги "Леона. На рубеже иных миров (СИ)"
Автор книги: Лана Яровая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
С того дня начались ее ежедневные тренировки. Даже в дождь. Даже зимой. Когда казалось, что тяжелее уже быть не может, наставница убеждала ее в обратном, показывая все новые и новые упражнения, повышая их сложность и нагрузку. Ружена учила ее чувствовать свое тело, полностью владеть им, ощущать баланс. Она постоянно вводила дополнительные задания, превращая тренировки в подобие игры и соревнований.
Они занимались, не зависимо от погоды, и как бы Леоне не хотелось этого признавать, но порой ей было сложно заставить себя встать с кровати и выйти на улицу для очередного лесного забега, особенно в пасмурные дни. Как иногда хотелось бросить все, окончить упражнение раньше срока и упасть, пожалев утомленные мышцы. Как хотелось покориться лени и провести день в праздном безделье. Но Леона уже знала, что стоит поддаться раз, и демоны-празднолюбцы завладеют ее душой, в следующий раз нашептывая и улещая еще сильнее.
Однажды, когда она подросла и достаточно окрепла, Ружена после утренней разминки сообщила, что пришло время учиться обращаться с оружием, чем вызвала у нее немалое удивление. Зачем юной девушке держать тяжелый меч в хрупких руках? Зачем изящные ладони должны метать смертоносные диски? Для чего набивать мозоли на нежных пальцах от жесткой тетивы. Неужто ей предстоит с кем-то сражаться? Она ведь не воин.
Все эти вопросы, в купе с ворохом собственных сомнений, она незамедлительно вывалила на наставницу. На что та лишь вздохнула и сказала:
– Ох, милая, тебе предстоит долгий путь, как и любому из нас. Жизнь впереди длинная, ты должна уметь защитить себя, если это понадобится. Оружие-то ведь, дано тебе не для того, чтобы обрывать чужие жизни, занося его над тем, кто слабже и не для того, чтоб глупо бахвалиться им, – она строго взглянула на девочку и продолжила, – а для того, чтоб ты могла при надобности защититься от зла и бесчестья. Всякий люд-то по земле ходит. Это не значит, что нужно всякий раз, когда на тебя лает грязная собака в человечьем обличье, хвататься за кинжал. Если можешь – пройди мимо, а нет, так сумеешь защититься. Но помни – чужая жизнь священна, не ты ее даровала, не тебе ее и отнимать. Поняла меня? Не разочаруй меня, девочка.
И она учила ее. Учила владеть мечом, метать ножи и маленькие яры[8], величиной меньше ладони, стрелять из лука и самострела. Учила как суметь защититься, владея одним лишь кинжалом, и как драться и обезвредить противника, если окажется и вовсе безоружной. А Леона усердно запоминала даруемую ей науку и изо всех сил старалась не разочаровывать наставницу.
Поразительно, сколько силы и энергии было в этой женщине.
Она дала девочке основы травничества, настолько насколько смогла и успела обучила азам знахарства, научила видеть внутреннюю плоть и течение потоков жизненных сил в теле. Объяснила, как находить руками сердцевины угнездившихся в человеке болезней и доставать их, как бы те ни стремились обратно. Показала как быстро находить свой источник, чувствовать внутреннюю силу и пользоваться ей. Научила ощущать течение жизни в окружающем их мире и видеть чужое колдовство. А девочка впитывала и запоминала, восхищаясь тем, что может человек.
– Неужели чаровником может стать любой? – спросила однажды Леона, когда наставница объясняла ей, как правильно брать и направлять силы для сотворения обережных кругов.
– Конечно, – ответила Ружена, – колдун, ворожея, чаровник, ведунья, знахарь, все мы просто ученые люди. Помнишь, я рассказывала тебе, как образовывается гроза? Некоторые до сих пор считают, что это гнев Великих Богов. Но это лишь законы природы. – Женщина пожала плечами. – Тут ведь так же. Колдун берет силы, что текут вокруг и преобразовывает их, так, как нужно ему. Нужно лишь научить видеть и управлять ими. Ворожея умело связывает свой источник с теми силами, что нас окружают, чтобы видеть тайные символы, и использует древние знания, чтобы их читать. Она даже может подглядеть, как сплел свои нити Многоликий. Но это дело они не шибко-то уважают – не любит Многоликий, когда люди заглядывают туда, куда им не нужно. Знахарь же очень хорошо понимает силы природы, то, что сокрыто в растениях, в воде, в свете небесных светил. Мы видим их, видим, усиливаем, закупориваем в бутыльках и используем, чтобы лечить. Можем править токи жизни в людях и божьих тварях. Ну, про знахарство, то ты и сама уже много чего знаешь. А вот Ведунья может ходить туда, куда незнающим людям путь закрыт. Может вывести душу из нави, если ей еще рано уходить в обитель Мары. Может вливать силу в Слово и закупоривать его в оберегах. Ведуньи вообще много чего могут. Ведунья может быть и ворожеей, и знахаркой. Да только не каждая ворожея или знахарка может зваться Ведуньей. —Говорила наставница, поджигая пучки обережных трав. – Как любой человек может стать бардом, обучившись этому искусству, или резчиком по дереву, пойдя учеником к мастеру, так же и любой человек может стать чаровником или знахарем. Это все всего лишь законы природы, сила, наполняющая все вокруг, которой знающие люди могут управлять, используя внутренний источник и знания. Другое дело, что источник у каждого человека свой. У кого-то больше, у кого-то меньше. Но ведь и не каждый бард станет любимцем публики, и не каждый резчик по дереву – мастером, у кого-то брусок, словно кусок талого маслица режется, и выходит-то красота в руках у него, и медведь-то у него как живой выйдет, с душою, а другой брусок возьмет, и будет он у него, словно монолитный камень, и как бы он не старался, а нет жизни в его дереве. Вон ворон тот же, конечно, может запеть, но он никогда не выведет таких же трелей, как соловей, но зато и соловей заговорить не сумеет, как ворон. Помнишь у дядьки Федота ворон-то был? Умнейшая животинка и говорил-то с умом ведь, по делу. – Ружена закончила укладывать тлеющие травы по железным чашам, и усевшись на пол рядом с девочкой, посмотрела на нее и продолжила: – так уж случилось, Леонка, что у всех в этом мире есть предрасположенность к чему-либо, свой особый талант, призвание. Ну а теперь, давай-ка, вставай вот тут, и вспоминай, как я показывала…
Сейчас же Леона просто лежала и рассматривала жутковатые тени, отбрасываемые скудным убранством комнатки.
Ей не верилось, что этот день наконец настал, и ее охватило невероятное возбуждение, приятное предвкушение ближайшего будущего. Однако, вместе с восторгом ее одолевали сомнения и страхи. В книгах, герои отважно и безропотно шли на врага и не раздумывая пускались в путь, почему же ей тогда так страшно?
Тем временем шум грозы за окном утих, замолчал воющий ветер, а по крыше перестал барабанить дождь. Леону вновь потянуло в сон и, раскрыв ставни, чтобы точно не пропустить рассвет, она потушила лучину, легла в кровать и крепко уснула.
[1] Трясавицы – злые сестры, духи болезни.
[2] Волчье лыко – в народе «волчья ягода», ядовитые.
[3] Верста – единица измерения длины, равная примерно 1,07 км.
[4] Опрометью – очень быстро.
[5] Вощеный – пропитанный или натертый воском. Такая ткань водонепроницаема, более жесткая, имеет антисептические свойства.
[6] Мошна – старинный вид кошелька в виде небольшого кожаного мешочка с завязками.
[7] Лучина -тонкая и длинная деревянная щепка, предназначенная для освещения.
[8] Яры – маленькие острые трехлепестковые диски, метательное оружие.
Глава 4
Утром следующего дня Леона со странной смесью отвращения и нежного умиления наблюдала презабавнейшую картину. Проснувшись, когда стало светать, она обнаружила гордо сидящую на ее животе черную кошку. Мохнатая гостья выжидательно смотрела на нее, слегка наклонив голову на бок, а у ее белых лапок лежала недвижимая дохлая полевка. Заметив, что девушка проснулась, кошка взяла полевку в зубы и мягко ступая по одеялу, подошла ближе. Положив свою добычу на груди у девушки, она снова села, и уставилась на Леону своими круглыми зелеными глазами, ожидая заслуженное одобрение и похвалу. Видя, что девушка не торопится принимать ее дар, охотница недоуменно посмотрела на глупого человека и подтолкнула полевку еще ближе, мол: «ну давай же бери, ешь, чего ты ждешь».
– Ты ж моя хорошая. Принесла мне прощальный подарок, да Маська? – Леона одобрительно погладила заурчавшую кошку, которая сразу начала ластиться и тереться об руку, мол: «дааа, вот та-акс, мр-р, вотс сдес-сь еще почеш-ши-и», – умница наша, добытчица, – продолжала нахваливать животинку Леона, почесывая ее за ушами и стараясь не задеть дохлого грызуна.
Получив свою порцию ласки, усатая охотница мягко спрыгнула с кровати и, с полным чувством выполненного долга, начала спускаться с чердака, в предвкушении блюдца свежего молока.
– Добролюб, – простонала девушка.
– Чегой тебе? – весело спросил, появившийся на подоконнике домовой.
– Забери ее пожалуйста, – она жалобно посмотрела на деда и кивнула на «подарочек». Тот с напускным интересом посмотрел на дохлую мышь и сделал вид, что задумался.
– Нет-е, девонька, благодарю, конечно, но я уже позавтракал, – весело ответил он и, хохотнув, исчез.
Леона возмущенно посмотрела туда, где только что был домовой, раздосадовано выдохнула и, осторожно, так, чтобы на нее не свалилась дохлая мышь, откинула тонкое одеяло и встала с постели. Она осмотрела комнату в поисках чего-нибудь, чем можно было бы взять кошачий подарок, и не найдя ничего подходящего, брезгливо, самыми кончиками пальцев ухватила полевку за хвост и выбросила щедрый дар в окно, стремясь закинуть его в растущие неподалеку кусты.
– В яблочко! – радостно отметила Леона.
Вздохнув, она облокотилась на подоконник и с легкой грустью посмотрела на открывающийся перед ней вид.
Солнце медленно просыпалось, вставая над горизонтом и золотя шапку соснового леса. В воздухе витала утренняя свежесть, приятно пахло прошедшей грозой. С текущей рядом речки Подлянки доносились тихие всплески резвившейся там рыбы. На берег ближе к деревне уже вышли ранние рыбаки и споро подготавливали снасти. Подлянкой реку прозвали еще очень давно, за резко уходящее вниз дно и быстрое течение, подхватывающее неудачливых купальщиков.
Девушка развернулась, уперевшись локтями в подоконник и с нарастающей тоской осмотрела свою комнатку, которая была ее маленьким убежищем последние восемь лет.
У стены между кроватью и окном стоял удобный деревянный стол из светлого дерева, с витиевато вырезанными узорами – это был подарок столяра из соседней деревни, которому они с Ружей помогли встать на ноги, после затяжной болезни. Измученный мужчина уже и на чаял выздороветь и снова взять в руки рубанок, поэтому собственное выздоровление он описал не иначе как чудо и на радостях, в благодарность за спасение от неминуемой гибели, привез в подарок резной стол. Позже злые языки принесли слушок, что, мол, стол-то этот ему вернули недовольные заказчики, и он у него пылился все стоял, не знал, куда сбагрить. Но дареному коню в зубы не смотрят, а на злословцев Ружена не обращала внимание. Да и стол был сделан добротно, красиво и, подарен явно от души, так что, искренне поблагодарив мастера, Ружена провозгласила его письменным и велела поставить у Леоны в комнате.
С того времени комната мало изменилась, разве что под потолком теперь висели все возможные травы, которые Леона давно уже сама заготавливала, практикуя полученные от Ружены знания, да появилось немного мебели: небольшой двустворчатый шкаф с расписными дверцами, низкий тяжелый сундук для вещей, и настоящее сокровище – на стене, подле шкафа, висело узкое зеркало почти в ее рост, мало кто в деревнях мог похвастаться такой роскошью.
Девушка заплела свои длинные, золотисто-русые волосы в свободную косу, перевязала их сизой лентой и подошла к шкафу, чтобы переодеться в походную одежду. Она быстро надела легкую рубашку из тонкого небеленого льна, аккуратно заправила ее в мягкие серо-коричневые штаны и, оставшись босая, повернулась к зеркалу, чтобы мельком окинуть взглядом своей внешний вид. Но девушка вдруг замерла, словно впервые видела свое отражение, и чувствуя внутри легкий трепет, всем своим нутром ощутила вдруг особенность этого момента. Из отражения, своими большими серо-голубыми глазами, на нее смотрела, красивая, слегка взволнованная молодая девушка. Низ живота сжал страх, перемежавшийся с предвкушением. Она зачарованно оглядывала себя с ног до головы и будто не верила в происходящее. Неужели это действительно происходит? Ей всегда казалось, что до этого момента еще далеко… Так далеко, что он и вовсе никогда не настанет. А вот гляди ж ты, настал.
Леона весело усмехнулась своему отражению, слегка наморщив остренький, немного вздернутый нос, и отошла от зеркала. Она споро прибрала кровать, собрав с нее все постельные принадлежности, сложила их стопкой у изголовья, и подошла к сундуку, стоявшему у стены. Девушка опустилась перед ним на пол, открывая и в очередной раз осматривая его содержимое, и потянулась за стоящими рядом и уже частично заполненными седельными сумками из плотной дубленой кожи. Она притянула их к себе и стала аккуратно складывать в них, доставая из сундука, заранее подготовленные вещи. В самую последнюю очередь она убрала запасные штаны из мягкой кожи и легкую рубаху, чтобы в случае необходимости, сменная одежда была близко, и не пришлось перерывать всю сумку в ее поисках.
Еще раз осмотрев содержимое всех сумок, и удостоверившись, что она сложила все необходимое, Леона взяла из сундука мошну и достав из нее бо́льшую часть монет, повязала кошель на пояс. Несколько монет она разложила по накладным карманам портков, пришитым изнутри, немного убрала в седельные сумки, еще часть сложила в маленький узелок и повесила на шею, убрав за пазуху.
На самом деле, она считала, что это не обязательно, но Ружена настояла, а Леона не стала спорить. «Во всяком случае», как она подумала, «осторожность, действительно не повредит».
После сборов в сундуке осталось лишь ее девичье очелье и тряпичная кукла, которую она когда-то сшила под присмотром Добролюба. Она бережно взяла ее в руки, погладила по платью, сшитому из цветастых обрезков, перебрала меж пальцев волосы из серых хлопковых ниток… Она улыбалась, рассматривая неумело пришитые глазки-пуговки и с веселой усмешкой вспоминала, как старалась, делая ее, и как сильно собой потом гордилась. Светлые воспоминания теплотой разлились у нее в груди, и она вдруг печально хмыкнула: вот и все, что осталось от ее детства – старая кукла и девчачье очелье. Леона убрала куклу обратно, бережно положив рядом с очельем, и опустила крышку сундука.
Закончив сборы сумок, она надела удобную кожаную куртку, повесила на пояс ножны с маминым кинжалом, разложила по карманам яры и достала из шкафа колчан со стрелами и разобранный лук.
Девушка, с легкой тоской, в последний раз оглядела опустевшую комнату. Улыбнулась. И, подхватив свою поклажу, вышла из комнаты. Плотно закрыв за собой дверь, она быстро спустилась вниз.
За печкой уже хозяйничала Ружена. Она споро выкладывала из горшка дымящуюся картошку и смазывала ее золотистым сливочным маслом. На столе уже стояла крынка козьего молока и свежий, еще горячий круглый хлеб с сетью трещинок на присыпанной мукой корочке. Рядом с печкой на полу стояло пустое блюдце из-под сметаны, у которого сыто облизывалась урчащая Маська. Домового видно не было.
– Собралась уже значит. Ну давай-давай, садись за стол поскорее. – Раскрасневшаяся от жара печки Ружена поставила на стол блюдо с блестящей от масла картошкой и посыпала его ароматным укропом.
– Доброе утро, – поздоровалась Леона, – сейчас, я только сумки в хлев отнесу.
– Ну иди-иди. Лошадки сытые уже стоят, только куры не кормлены.
Она прошла в сени – холодные доски приятно холодили босые ступни, а утренняя свежесть бодрила после теплого дома. Девушка взяла холщовый мешок, стоявший в сенках, надела соломенные лапти и вышла во двор. Солнце, только-только вставшее над горизонтом, еще не нагрело воздух и на улице было свежо и по-летнему прохладно. Гроза давно закончилась, и о ней напоминала лишь легкая витающая в воздухе влажность и напитавшаяся влагой земля. Она вздохнула полной грудью и, улыбнувшись новому дню и ожидавшим впереди приключениям, прошла в хлев. Стоявший слева от входа конь радостно всхрапнул и заржал.
– И тебе доброе утро, Флокс! – Задорно поприветствовала она коня, сваливая сумки рядом с денником, и снова выходя из хлева.
Девушка подошла к колодцу, набрала воды и умылась, придерживая собранные в косу волосы. Затем принесла воды в загон возле курятника и выпустила несушек. Первым медленно и вальяжно вышел черный петух, важно прошелся по загону, и над двором разнеслось громкое «кукареку». За ним, толкаясь, громко кудахча и быстро перебирая лапами, выбежали куры. Леона насыпала птицам зерно из холщового мешка и, немного понаблюдав за мечущимися курами, отнесла мешок обратно в сенки, набрала воды в колодце и пошла в хлев – долить воды в поилки лошадей и козы. Конь при ее появлении оживленно зафыркал, вскидывая голову и взмахивая длинной дымчатой гривой.
– Я смотрю, тебе уже не терпится, да Флокс? – спросила Леона, наливая воду в козий поильник.
Конь тихо заржал в ответ.
Девушка подошла к пегой кобылке, стоявшей в соседнем с конем стойле, потрепала ее по загривку и наполнила ее полупустое корыто для воды. И только после этого зашла в денник к своему жеребцу, который всем своим видом выражал нетерпение. Как только девушка подошла достаточно близко, жеребец мягко ткнулся носом в ее щеку и, тихонько фыркая, положил голову ей на плечо, прикрывая свои пронзительно-ясные голубые глаза. Леона светло улыбнулась и, прижавшись к широкой шее, зарылась пальцами в серебристую гриву
– Подожди еще немного. Я попрощаюсь и вернусь за тобой, – прошептала она, скармливая коню, заранее припасённое яблоко.
Еще раз потрепав коня по загривку, Леона поставила перед ним оставшееся ведро с водой, дала еще одно яблоко кобылке и вышла из хлева, возвращаясь в дом.
Домовой уже появился и помогал хозяйке.
– Куртку-то сними, прежде чем за стол садиться, и рукомойник туточки у нас не для красоты висит – проворчал Добролюб, расставляя на столе тарелки, когда Леона, не раздеваясь, прошла к столу. – И как тебя такую разиню[1] одну отпускать куда-то?
– Да мне не хочется есть, – неловко ответила Леона, но не став спорить, все же вернулась в сенки, сбросив куртку, и направилась к рукомойнику.
– Это сейчас не хочется, а как в путь тронешься, и двух верст не проедешь, а уже голодная будешь, – наставительно произнес домовой, разливая по кружкам молоко и строго поглядывая на умывающую руки девушку.
– Верно Добролюб-то говорит. Давай садись, не упрямься, – поддержала Ружена.
Леона быстро вытерла руки жестким полотенцем и села за стол рядом с Добролюбом, который, довольно поглаживая бородку, уже пил молоко из небольшой глиняной чаши. Ружена тем временем нареза́ла на крупные ломти прижатую к груди булку хлеба, выкладывая их в плетеную корзинку. Закончив накрывать на стол, она села на край лавки рядом со своей воспитанницей, стянула с головы косынку и обтерла раскрасневшееся влажное лицо.
– Во сколько же ты встала? – спросила Леона, покорно накладывая себе картошку.
– Да не многим раньше тебя-то. Как гроза прошла. Всего одна лучина прогореть успела, пока светать не начало. Да ты не гляди на меня. Ешь давай.
– А ты разве не будешь? Положить тебе?
– Ай, не надо. Успеется, сперва проводим тебя, – махнула рукой Ружена, снова вставая и направляясь к полкам с кухонной утварью. – Интересно как выходит-то. Пришла ты сюда с грозой, после грозы и уходишь, – рассуждала она, раскладывая на столе вощеные холстины и заворачивая в них снедь.
– Только ростком побольше стала, – добродушно хохотнул домовой, подмигивая девушке.
– Смотри сюда, – позвала ее Ружена, – тут яйца вкрутую и немного картошки отварной, это тебе сегодня поесть, на завтра не оставляй, – напутствовала женщина, складывая провизию в кожаный мешок, – на дне лежит несколько клубней сырой картошки и репы, морква, пара луковиц. В углях запечешь или похлёбку сваришь, ну разберешься там, – тут она всплеснула руками и хлопнула себя по бедру, – ох ведь, дурья башка, чуть не забыла крупу тебе положить.
– Вот так бы и оставила дите голодной, – притворно ворчливо, проговорил домовой и исчез, появившись через мгновенье с несколькими холщевыми мешочками, – а я вот подумал о нашей девоньке и уже все собрал, тут и пшено, и ячмень, и любимое толокно из овсяночки – горделиво закончил Добролюб.
– Эх и что б мы без тебя делали-то, Добролюбушко, – похвалила женщина, и тут же холщевые мешочки отправились к остальным припасам.
– Ну вы чего, у меня на пути до Яровищ будет пара деревень, неужто мне никто зерна не продаст, а там на большаке и вовсе харчевни пойдут – сказала Леона, доедая картошку и запивая парным козьим молочком.
– Не полагайся на авось, Леонка. В пути всякое может случится. Я тебе не два пуда тама положил, а дай Боги, если четыре пригоршни в каждом кульке наберется, – ответил Домовой.
– Правильно Добролюб говорит. Но если будет возможность-то купить – лучше купи, а это про запас оставишь, глядишь, Флокс-то у тебя не надорвется. Пей молоко давай.
Наставница набрала две баклажки чистой воды, еще в одну налила укрепляющий и придающий сил отвар, и закончив собирать мешок с припасами, села рядом с Леоной. Она по-матерински провела сухонькой ладонью по ее волосам и, достав из кармана передника небольшой сверток, протянула его своей ученице и названной внучке.
– Надевай, деточка.
Девушка развернула тряпицу и с восхищением замерла, глядя на подарок. У нее на ладони оказалась гладкая капля из странного темного дерева с яркими крупными вкраплениями янтаря, заключенная в воздушный кокон из серебряных лент и подвешенная на длинную тонкую крученую нить из серебра.
Присмотревшись, она заметила, что ленты испещрены обережными символами, выполненными мелкой витиеватой письменностью. Леона подняла полный восторга взгляд на Ружену и хотела было начать ее благодарить, но та заговорила прежде, чем она успела что-то сказать.
– Вижу, что нравится. Вижу. Не благодари, – добродушно начала Ружена, – его сердцевина с земли твоей матери, а серебро, что его оплетает, было когда-то кольцом твоего отца. Твоя мама надеялась, что подарит тебе его сама. Но случилось, как случилось, и она оставила его мне перед уходом, на случай если не сможет вернуться.
У Леоны намокли глаза и она бережно сжала подарок в кулачке.
– Храни его, а он будет хранить тебя и придавать сил, – продолжила женщина, – Нареки его и никому никогда не говори его имени, оно станет ключом к его силе. – Договорила Ружена и помогла надеть девушке кулон.
Леона провела рукой по подарку и крепко обняла наставницу.
– Спасибо, – искренне прошептала она ей в плечо.
Это была благодарность не только за подарок. И Ружена это понимала. Она погладила прижимающуюся девушку по спине и нежно по-матерински обняла ее в ответ. Ей тоже тяжело давалось предстоящее расставание.
– Ну все. Полно, полно. Давай, собирайся, нечего время тянуть-то, пора ехать. Добролюб?
– Идите-идите девоньки. Я тут молочко пока уберу, что б не закисло.
Ружена кивнула. Они встали и, подхватив провизию, вышли в сенки.
– Ты деньги разложила? – спросила Ружена, ожидая, пока Леона наденет сапоги.
– Да. Положила в штаны, за пазуху, в седельные сумки и вот сейчас еще, – ответила Леона, заматывая несколько монет разной ценности в портянки, и надевая походные сапоги с высоким голенищем.
– Хорошо, молодец, – Ружена одобрительно покивала. – Воду старайся экономить. Помнишь, где ключи по пути бьют?
Леона закончила обуваться, встала, проверила комфортно ли – слегка покачалась с пятки на носок, переступила с ноги на ногу, присела. Хорошо, удобно. Взяла мешок с провиантом, и они с Руженой направились к выходу.
– Да, у развилки, что через шесть верст по проселочной дороге, потом на подъезде к Гаровке, следующий между Дымищами и Окопьевым, потом еще через пять верст поворот на лево и через четыре версты еще ключ. Мне все перечислять? У меня же карта есть, там все равно все помечено.
– Девонька, сколько раз говорить-то. Все должно быть в голове, карта лишь помощник – случись с ней что и как ты поедешь? Давай дальше.
Леона покладисто согласилась и продолжила:
– Потом будет после Заревки в трех верстах, там дальше все по прямой ехать, не пропущу. До змеиного урочища[2] больше не будет, следующий на подъезде к Горгуновке, потом у Сокольников и через шесть верст, еще перед Яровищами будет. А на большаке трактиры есть, и карта у меня тоже есть. Хочешь за пазуху ее положу, чтобы точно со мной была? – спросила Леона, когда они уже заходили в хлев.
Тут же раздалось громкое ржание. Девушка скинула сумку с провизий рядом с остальной поклажей и, подойдя к коню, погладила его по морде.
– Положи-положи. Пусть при тебе будет, – ответила Ружена и подала Леоне недоуздок[3].
– Хорошо, достань ее пожалуйста. Она в правой сумке, прямо у стенки, – попросила Леона, заходя в денник.
– Ну что, малыш, давай одеваться, —воодушевленно произнесла Девушка, с улыбкой поглаживая коня по шее.
Она быстро надела на него недоуздок, чтобы потом проще было ставить его на привязь при остановках, накинула потник, и стала сноровисто седлать коня.
Ружена протянула девушке карту.
– Ага, спасибо, – пропыхтела она в ответ, затягивая подпругу.
Закончив седловку, девушка взяла протянутый вощеный мешочек с картой, быстро спрятала его за пазуху, и, следом приняв от Ружены седельные сумки, продолжила сборы коня: надела уздечку, перекинув поводья на спину, закрепила у задней луки седла большие седельные сумки и посередине – мешок с провизией, у холки – под передней лукой, привязала свернутый большой теплый плащ с капюшоном, а по бокам от него – небольшой котелок, закрепив его так, чтобы он не качался при движении, и баклажки с водой. И все это под ласковые увещевания о том, какой Флокс замечательный, какой послушный и вообще – самый лучший конь на свете. Флокс подтверждающее ржал в ответ, полностью соглашаясь со всем сказанным.
Ласково похлопав коня по шее и проверив снаряжение, она закрепила у себя на спине разобранный лук и колчан со стрелами, взяла Флокса под уздцы и вывела его из хлева. За ними следом вышла Ружена.
– Пристругу проверь, может подтянуть надо – небось, опять живот надувал, пока седлала. Ишь, негодник. Так и свалиться не долго.
Леона нахмурилась, остановилась у коновязи и проверила крепление седла.
– Эх ты, Флокс. Опять жульничаешь, – пожурила девушка, затягивая пристругу и окончательно завязывая ее в кольце крепления. – Ну все, мы готовы, – Оповестила она, улыбаясь.
– Ох, дитя, – растроганно проговорила Ружена, утирая сухонькой ладошкой покрасневшие глаза, – иди сюда, – она подошла к воспитаннице, и крепко ее обняла, – Да хранят тебя Боги, девочка, да будут ровны и легки твои дороги, да будет удача на твоей стороне.
– Благодарю тебя, бабушка, – прошептала Леона, прижимаясь к женщине, которая стала ей второй матерью, к своей наставнице и единственному близкому человеку. – Ты столько для меня сделала…
Ружена погладила ее по спине и отстранилась. Улыбаясь, она провела ладонью по щеке девушки, заправила выбившуюся прядку за ухо и, похлопав ее по плечу, отошла.
– Девонька, – позвал появившийся на крыльце Добролюб, – а ну идикась ко мне.
Леона улыбаясь, подбежала к крыльцу.
– Ну что, где встретились, тама и прощаемся, – проскрипел старичок, – держи вот, – он протянул ей небольшую деревянную баклагу, – в ней все свежим оставаться будет. Я туда отвару особого налил, сам зачаровывал. Он на случай серьезных ран или хворей. По глоточку пей, если шибко худо будет.
– Дедушка Добролюб, спасибо тебе, – благодарно принимая подарок ответила Леона, и присела на колени, чтобы обнять заботливого домового.
– И вот еще, – сердечно обняв девушку, домовой бережно поцеловал ее в лоб, – теперь тебя остальные домовые привечать будут, а коли попросишь, подсобят.
– Спасибо, – растроганно поблагодарила девушка, благодарно улыбаясь и прижимая к себе дорогой подарок.
– Ну давай, дитя, пора.
Леона сбежала с крыльца, быстро еще раз обняла Ружену, сняла Флокса с коновязи, и вставив ногу в стремя, мягко вскочила в седло. С тоской оглядев в последний раз место, в котором выросла, она посмотрела на домового и крикнула:
– До свидания, Добролюб!
– Удачи девонька, – проскрипел домовой, сотворяя обережный знак.
Затем повернулась к Наставнице.
– До свидания, Бабушка, – с теплотой попрощалась она, и развернув коня, дала шенкеля, пуская его легкой рысью, по лесной тропке, ведущей к проселочной дороге. Вот и начался ее путь.
У дома стояла женщина и тихо шептала обережные заговоры, глядя на удаляющуюся девушку. Она вытерла намокшие глаза, развернулась и пошла обратно в дом.
[1] Разиня – невнимательный, рассеянный человек.
[2] Урочище – какая-то выделяющаяся местность, что-то, что служит ориентиром или природной границей.
[3] Недоуздок – часть лошадиной амуниции. Надевается на голову, за ушами, и вокруг морды. Предназначен для того, чтобы вести или привязывать лошадь или крупный скот.
Глава 5
Солнце клонилось к западу. Вокруг летали тучи мелкого, раздражающего гнуса. Докучливые гады маячили перед лицом, норовя укусить побольнее, и попеременно забивались то в глаза, то в нос, утомляя не меньше распалившегося солнца. Конь раздраженно хлестал хвостом по бокам и время от времени мотал головой, стараясь отогнать надоевших кровососов. Подходили к концу вторые сутки пути. Леона свернула карту, которую только что внимательно изучала и убрала обратно за пазуху.
– Да-а, дружок. Кажется, мы с тобой не успеем до заката добраться до села. Придется, видно, нам все же в лесу ночевать.
Прошлую ночь они, как и рассчитывала Леона, провели в Дымищах, войдя в маленькую деревеньку еще засветло. Еще до того, как стало смеркаться, она успела определить Флокса на конюшню и найти добрых людей, которые приняли ее на ночлег и досыта накормили горячим ужином. Так что эту ночь она провела в тепле и уюте, и, казалось бы, после хорошего отдыха, они должны были успеть преодолеть нужное расстояние, но сегодняшний день отличился особенно горячим солнопеком. Флокс быстро уставал и неохотно переходил на рысь, двигаясь вялым шагом. Несколько раз, чаще обычного, приходилось останавливаться и скрываться в лесной тени, чтобы конь мог немного передохнуть. Благо, сегодня часть пути лежала неподалеку от реки, и конь на привалах мог вдоволь утолить свою жажду, потому как давать разгоряченному коню ключевую воду было бы опасно. Вот только, близость реки была еще и причиной разлетавшегося гнуса, который раздражал и утомлял коня не меньше, чем палящее солнце.
