Текст книги "Леона. На рубеже иных миров (СИ)"

Автор книги: Лана Яровая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Леона завернула к ристалищу и снова ощутила, как заворочалось внутри недовольство – Воимир мог бы и объяснить в чем дело, а не молча начинать командовать и грубить. «Если вы хоть на что-то способны», вспомнила она его колкость.

Вернувшись на поляну и переборов себя, она скептично подобрала деревянный меч. Однако мужчина, показывающий в это время Словцену какие-то движения, даже не взглянул на нее.

– Верхуслава покажет тебе, где взять ведро, – коротко бросил он и больше не отвлекался на девицу.

Полная злого раздражения, Леона не стала спорить и молча отправилась отбывать свое наказание. Если условие для ее обучения здесь – покорно встать под руку Воимира, то она готова на это.

[1] Жгучень (ягодень) месяц – соответствует месяцу июль

[2] Светелка – комната в верхней части дома, под самой крышей.

[3] Заклание – жертвоприношение.

[4] Светец – приспособление для закрепления лучины.

[5] Гульбища – здесь в значении: крытая терраса или галерея, окружающая здание по периметру поверх перекрытий подклета

Глава 19

Осень рано пришла нынче в эти края. Холодная, дождливая.

Последние свои деньки уж отмерял Златостав месяц, а бабье лето в Яровищах все так и не наступало. И только лишь все гуще ходили по небу тяжелые тучи, да все сильнее завывали ветра по ночам.

Селяне уже во всю стали готовиться к зиме да убирать скорее остатки урожая – с таким началом осени и до первых заморозков не далеко, чуть передержишь – обмерзнет, пропадет.

Таша разогнулась от земли, утерла рукой лоб и глянула вверх, на свинцовые облака. Небо хмурилось, не пропускало дневной свет солнца, и случайному прохожему могло показаться, что уже опустился вечер, хотя день еще только едва дошел середины.

Павлош с самого утра занялся заготовкой дров на зиму, и по двору весь день разносились ритмичные глухие удары топора.

Заправив под потертую косынку выбившиеся волосы, Таша наклонилась обратно к грядке и продолжила убирать в корзинку поспевшую репу. Рядом, в большой картофельной грядке, возились с выкапыванием клубней младшие сестры – девятилетняя Соня да конопатая Фронька.

Вторая же по старшинству сестра – Тося, семнадцати годов, сидела сейчас в избе и, пока еще совсем не стемнело, заканчивала вышивку своего свадебного платья. Через две седьмицы, поведет ее под венец ее соколик – парубок из соседней деревни, посватавшийся к ней еще по лету.

До вдруг сестер донесся какой-то неясный шум. Будто у ворот дома кто-то остановился.

«Неужто гости пожаловали?» – подумала Таша, кинув зачем-то в ту сторону косой взгляд, и выдергивая из-под земли очередную репку. Огород был разбит на заднем дворе и из-за избы девочкам ничего не было видно.

Стихли гулкие удары топора. Зазвучали незнакомые мужские голоса, и в ответ им раздался хмурый голос Павлоша. И снова заговорил один из мужчин. Бодро, весело.

Заинтересованно переглянулись младшенькие. Ух, и хотелось им сейчас побросать лопаты да с любопытством кинуться скорее к крыльцу.

Из избы выскочила шокированная Тося и тут же побежала в огород к сестрам.

– Таша! – громко зашептала девушка, подбегая к грядкам. – Ташка! Там к тебе свататься приехали! – выпалила она, сделав широкие глаза.

Сестры обалдело уставились сначала на Тосю, потом на старшую.

Та ошарашенно опустила репку, которую только что отряхивала от комков земли, и потрясенно со всеми переглянулась.

– Кто? – только и смогла, что тихо спросить девушка.

К ней уже давно забыли дорожку женихи. Три года уж почти прошло с того дня, как сгинул отец, и она начала отваживать сватов. А ведь тогда она уже была сговоренная… А все одно отказала, хоть и щемило сердце в груди… Последних засватчиков еще прошлым летом развернула обратно... Некому уже к ней свататься-то ходить теперь.

Девушка вдруг замерла, ощутив, как сердце в груди пропустило удар. Неужто это… Да нет, не может быть такого… Она взволнованно уставилась на сестру.

– Не знаю, – весело пожала плечами Тося и зачем-то оглянулась назад, где слышны были мужские голоса. – Не местный он. И странный какой-то. Волосы у него уж очень коротко стрижены и безбородый, хотя мужик уже.

Дыхание у Таши вдруг перехватило. И от накрывшего ее сладкого ужаса она зажмурилась, на миг неверяще прижав руки к лицу, и почувствовала, как быстро-быстро забилось внутри взволнованное сердце.

Сиюминутная слабость, не боле… Она не позволит ей долго длиться. Девушка перевела сбившееся дыхание и опустила от лица ладони, беря себя в руки. Она уже дала себе зарок[1] и не станет его нарушать, в угоду временной пылкости сердца. Запрещая себе всякий трепет, она, вновь подняла репу и равнодушно отряхнула ее от земли, складывая к остальным в корзинку.

– Я женихов не принимаю, – пожала плечами она. – Как приехали, так и уедут, – проговорила она, вздохнув.

Тося раздосадовано закусила губу.

– Ташка, – вдруг жалобно проговорила Фроня. – Перестань… Что, думаешь, пропадем без тебя? Ты ведь так вековухой[2] останешься.

– А как же вы без меня-то? – весело удивилась Таша, подкапывая особо глубоко угнездившуюся репку.

– Справимся уж, – вдруг нахмурилась обычно улыбчивая Фронька. – Тося уезжает, одним ртом меньше, – начала девчушка, кинув предупреждающий взгляд на возмущенно надувшуюся Тосю.

– И руками, – заметила Таша.

– Руки и у нас с Сонькой есть, – ответила Фроня.

Соня активно закивала в поддержку. Девочки давно уже начали переживать за сестру, когда наконец поняли от чего она повадилась женихам отказывать. Они не хотели ей участи одинокой засиделой девки.

– Руки есть у них, – проворчала Таша. – А кто за Шуней и Микошем следить будет, когда ты, Фронюшка, замуж соберешься? Годок другой осталось, как невестой станешь. А кто деньгу зарабатывать будет?

– Павлошу, между прочим, уже четырнадцатый год пошел. Он тоже зарабатывает, – возразила Тося.

– И дичь он временами из лесу приносит, не зря ж его тятька на охоту с собой брал, – покивав, добавила Фроня. – Вырастет и не хуже тяти будет зарабатывать.

– А приглядывать я буду, когда Фроньку сосватают, – уверенно сказала Сонечка, усаживаясь на коленки рядом со старшей сестрой.

Таша умильно глянула на младшую и улыбнулась.

– А еще годика три-четыре и Павлош женится, приведет помощницу в дом, – рассуждала Фронька.

– А когда Павлош женится, у них свои детки пойдут, – возразила Таша, тихонько щелкнув Фроню по носу. – Да и рано что-то ты ему женихаться предлагаешь. Это девке в семнадцать годков самое то взамуж выходить. А парню рано еще.

– Дак ведь и Микош с Шунечкой подрастут, когда Фроня замуж соберется, – возразила Тося. – И Сонечка постарше станет. Время идет, – проникновенно добавила девушка, взяв за руку старшую сестру.

В груди у Таши от чего-то тоскливо защемило, да тихонько защипало в носу.

– Ох, девочки мои, – тихо проговорила она, погладив Тосю по руке, и посмотрев на сестер. – Зря вы тревожитесь. Не хочу я взамуж, вот и все. – Она поднялась со своего места, оправила юбку и подошла к небольшой бочке с дождевой водой, чтобы обмыть от земли руки.

Девочки печально переглянулись.

– Пойду я, – сказала она, стягивая с головы косынку и утирая ей мокрые ладони.

– А ведь по сердцу ей, кажется, этот жених-то… – грустно поговорила Тося, глядя в след удаляющейся в сторону ворот сестры.

– Я старший мужчина в семье. Со мной и разговор веди. А я уж сам решу, звать матушку или нет. – Услышала Таша хмурый, чуть скрипучий голос Павлоша. И с умилением подумала, что и правда растут младшенькие… Вон и братец уже не пятилетний мальчишка… Подросток… Юноша почти. Вытянулся за лето, голос ломается, усы пробиваться вот-вот начнут. А ведет себя так и вовсе, давно уже как мужчина.

– Незачем матушку попусту волновать, – проговорила Таша, выходя из-за дома.

Она подошла к брату и мягко положила ладонь ему на плечо.

– Не серчай, братец, – ласково попросила она, показывая пришлым мужикам, что его слово в этом доме имеет силу, и относится к нему до́лжно соответствующе, на равных, как к главному мужчине семьи. – Но вы так расшумелись, что я уже и сама пришла, – сказала девушка и подняла взгляд на пришлых.

А в следующий миг ощутила, как сжалось внутри сердце и едва не подогнулись колени. За тремя богато разодетыми мужчинами стоял он… Нарядный, спокойный, с дарами в руках, как и положено… И смотрел прямо на нее… Пристальным изучающим взглядом.

– Это что же, – сказал один из мужиков, что стоял в синем, расшитом кафтане, – нам самой невесте жениха продавать, получается!

– Ты погляди, красавица, какой у нас жених завидный! – не растерялся другой, одетый в красный кафтан с похожим шитьем.

– Зверь, не человек! – задорно подхватил первый, широко разводя руки в синих рукавах и гортанно оглашая: – Силен, аки медведь! Подобно соколу ясноглаз и быстр!

– Умен и ловок, словно лис! – громко добавил второй, задрав подбородок и с широкой улыбкой поглядывая на вышедших поглазеть соседей.

– Верен будет тебе, точно волк своей волчице… – посмотрев на девушку, серьезно проговорил третий, одетый в длинный черный кафтан.

– А нам кто невесту нахваливать будет? – весело спросил вдруг первый.

Павлош только сильнее нахмурился.

– Мы и сами ее расхвалить можем, – раздался вдруг глубокий, хрипловатый голос жениха, с многозначительной улыбкой глядящего на девушку.

Таша зарделась.

– О твоих добродетелях мы и правда наслышаны, – снова обратился третий мужик к Таше. – Что нежна и красива ты, аки лебедушка. Что ласкова, аки кошка ручная. Что умна и послушна…

– Обманули вас, – вдруг тихо ответила Таша.

Мужик нахмурился, поправляя на лбу шапку.

– Отчего же? Видим мы, что не кривили душой люди, сказывая о тебе.

– Лестны мне слова твои, да только попусту сказаны, – покачала головой девушка, видя, как начинает хмуриться жених. – Я сватов не ждала и обещаний не давала. Зазря вы приехали к нашему дому.

– Отчего ты гонишь нас, девица? Али жених наш тебе не хорош?

– Хорош, – не стала отрицать Таша, чувствуя, как встает в горле комок.

– Тогда погляди на подарки его, посмотри, как богат и щедр твой будущий муж, – проговорил он снова, поворачиваясь к жениху в расшитых золотой нитью одеждах и указывая на дары в его руках.

Из-за избы тихонько выглядывали младшие сестры, во все глаза уставившиеся на сватов и затаив дыхание, ожидая, что ответит их нелюбезная к мужчинам сестрица.

– И жених ваш всем хорош, и подарки его дюже богаты, – произнесла наконец Таша, коротко глянув на раскрытый сундук, полный драгоценных камений и жемчугов. – И мне вы польстили, и путь проделали далекий… Только зря, – добавила она, чувствуя, как кровью обливается от ее же слов сердце, как больно сжимается оно в груди от тяжелого взгляда жениха. – Не обессудьте, токмо я взамуж не собираюсь.

– Таша, – вдруг тяжело проговорил темноволосой жених. – Не гони меня, – предупреждающе нахмурился он.

– Уезжай И́льрин, – упрямо проговорила она, посмотрев, наконец, в глаза жениха и чувствуя, как вот-вот надорвется дрогнувший голос. – Уезжай…

– Нет, – твердо проговорил он. – Ты выйдешь за меня.

– Не выйду. Я ужо говорила тебе, я не уеду от семьи. – Твердо говорила она, а у самой от горечи собственных слов едва не разрывалось сердце. Она ведь не сказала мамане тогда, что по любви она в постель с ним легла, по любви…

Павлош хмуро глянул на сестру, на сватов, на жениха. И жестко проговорил:

– Сказано вам, езжайте.

Ильрин перевел на него свой тяжелый взгляд, сжимая челюсть.

– Павлош, Таша, – вдруг раздался тихий женский голос с крылечка.

– Маманя, – взволнованно обернулась девушка.

– Не гоже таких сватов гнать, – проговорила она, обращаясь к своим детям.

– Здравствуй, матушка, – поприветствовал ее жених, поклонившись в землю вместе со сватами.

Женщина глянула на него прищурившись, постояла. И все же кивнула.

– Здравствуйте молодцы.

– Пришли мы руки дочери твоей просить, – проговорил тот, что был в красном кафтане. – А она упрямится, словно молодая кобылка. Достойного жениха, что по сердцу ей, гонит.

– Достоин али нет, то еще посмотреть надо, – проговорила женщина. – А по сердцу ли… – в упор посмотрела она на жениха. – Так уверен ты, сокол, в том, что пришелся по нраву Таше?

– Как ни в чем другом, матушка, – склонил он голову. – Так же, как и она поселилась в душе моей. Завладела твоя дочь всеми моими думами.

– Маманя, – упрямо начала девушка.

– Чтож, будьте гостями дорогими, проходите в дом, да станем разговор вести, – пригласила она сватов, даже не взглянув на возразившую дочь.

Павлош озадаченно перевел взгляд на матушку, которая уже развернулась и тихонько пошла обратно в дом. Жених передал дары свату в синем кафтане и, пробежав, мимо Таши, быстро взошел на крыльцо, чтобы поддержать под локоть будущую тещу и помочь ей войти внутрь.

Сваты поспешили следом. Павлош и Таша, переглянувшись, тоже направились в дом. А сестры, быстренько обошли дом и тихонько присели прямо под ставнями горницы.

Долго нахваливали сваты все достоинства жениха да расписывали сладкую жизнь его будущей женки.

– От чего же ты, Ильрин, раз любишь Ташу, обесчестил ее до свадьбы? – тяжело спросила матушка, когда их, по ее просьбе, наконец оставили наедине.

Мужчина окаменел.

Сестры под окнами зажали ладошками рты и пораженно переглянулись широкими, изумленными глазами.

– Моя вина, – признал Ильрин, сдерживая заходившие жвала.

– Твоя, – качнула головой женщина. – Как же я могу отдать дочь в твои руки, когда ты еще до свадьбы проявил себя недостойно?

– Не сдержался, матушка. Год я уже с ней сговориться пытаюсь, год женой моей стать зову. Не вытерпел. Но не подумай, – вдруг, тяжело посмотрев ей в глаза проговорил он, – не вынуждал я ее. По согласию она ко мне пришла. Сама.

Женщина покачала головой, помолчала.

– От чего так уверен ты, что мил ей? – вздохнув, спросила она.

– Сама она мне сердце свое раскрыла. Сказала, что давно уже мне его отдала. А только если бы и не говорила, все равно бы пришел свататься. Вижу я, что любит меня Таша.

И снова молчание, и снова тяжело на сердце у матери. Таша всегда упрямицей была. Да и сама она давно видит, что девка сама не своя стала, а только не спокойно на материнской душе. Что же за жених такой, что любимую до свадьбы законной бесчестит? Есть ли такому вера?

– Зови Ташу, – наконец произнесла женщина.

И когда девушка вошла и понурая, зардевшаяся опустилась рядом на лавку, она обратилась к дочери:

– Ташенька, – мягко и устало начала женщина, – любишь ли ты Ильрина?

Таша поджала губы, покачала головой.

– Нет, – тихо выдавила она.

Сестры, подслушивающие под окнами разговор, озадачено переглянулись. А в следующий момент резко обернулись, услышав голоса сватов, и увидели показавшиеся из-за угла избы тени. Испугавшись, что их застанут, они встали и, стараясь не шуметь, быстро побежали в огород.

Женщина нахмурилась, посмотрела на жениха. И он не выдержал, коснулся руки девушки.

– Таша, – болезненно проговорил он и опустился перед ней на колени, сжимая ее ладони в своих. – От чего ты мучаешь меня, Ташенька?

Девушка отвернулась и по щеке ее скатилась одинокая слеза.

– Таша, – вновь позвала ее матушка, строго посмотрев на дочь. – Не смей мне лгать. По правде отвечай мне, любишь ли ты его?

– Люблю, маманечка, – горько призналась она. И по щеке ее скатилась еще одна слеза. А потом еще одна… И еще… И девушка зарыдала, выдернула ладони, прикрывая лицо.

Женщина печально посмотрела на дочь, на мужчину, который, как бы не старались сваты, казался ей не достойным ее девочки, и тихо проговорила:

– Я отдам тебе Ташу, Ильрин.

– Маманя! – простонала Таша, отнимая ладони от лица и умоляюще глядя на мать. – Да куда же я?

– Ташенька, – зашептал мужчина, беря ее лицо в свои руки и поворачивая к себе. – Заберем мы семью твою, заберем, я же говорил тебе. Вместе поедем!

– Нет, – проговорила женщина. – Здесь муж мой похоронен, и я не уеду от сюда.

Мужчина повернулся к ней. Кивнул. Поднялся и сел обратно на лавку.

– Чернавку в помощь отправлю, – серьезно пообещал он. – И батраков если в доме, что нужно сделать. Ни в чем нуждаться не будете больше.

– Обожди с обещаниями, – остановила его женщина. – Дай мне слово, что не обидишь мою дочь. Поклянись, что в уважении и согласии жить станете.

– Клянусь, матушка, – поклонился он, и опустился перед женщиной на колени, беря ее ладонь в руку, целуя и прикладывая к своему лбу.

Она мягко кивнула, вздохнула. И перевеяла взгляд на растерянную, плачущую Ташу.

– Доченька…

Девушка сморгнула слезу, перевела дыхание и неуверенно опустилась рядом с Ильрином на колени. Она робко взяла материнскую ладонь в руки, поднесла к губам, мягко прикоснувшись ими к сухонькой теплой ладошке, и также приложила ее ко лбу.

– Я благословляю вас.

[1] Зарок – обещание, клятва, обет.

[2] Вековуха – старая дева.