Текст книги "Леона. На рубеже иных миров (СИ)"
Автор книги: Лана Яровая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Annotation
Заходи путник. Добро пожаловать в земли Сольмении.
Здесь каждый знает – остерегайся незнакомых водоемов после захода солнца, и уважай Лешего, коли не хочешь заплутать в чащобах. Здесь домовые не миф, а кикиморы – одичавшие духи, ставшие нечистью. Здесь Ворожея может увидеть грядущее, заглянув в полотно Многоликого. Здесь ведунья может выторговать у Мары еще несколько лет жизни для угасшей души и вытянуть ее из нави. Здесь порой исчезают люди, и виной тому не волкодлаки, как считают суеверные селяне...
Заходи путник, но будь осторожен на своем пути.
Восемь лет назад она потеряла родителей и стала ученицей знахарки. Восемь лет… А боль до сих пор не утихает и вопросов становится только больше.
Верный конь оседлан, сумки собраны, оружие при ней.
Ей предстоит раскрыть тайны прошлого и выяснить, что скрывается за зыбкой гранью миров. Впервые изведать любовь, узнать, что такое предательство и не потерять веру в себя и людей.
Ее ждет долгая дорога, но куда она ее приведет...?
Леона. На рубеже иных миров
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Леона. На рубеже иных миров
Глава 1
– Маама-а! Не-ет! Мамочка-а!
Ночной лес не смог укрыть беглянок в густой куще, не успел.
– Попалась мерзавка! – торжествующе процедил худощавый мужик, оскалив гнилые зубы в усмешке. С предвкушением оглядев дергающуюся в его руках молодую женщину, он с ликованием посмотрел на своих спутников и довольно сощурил жуткие, горящие нескрываемой злобой глаза.
В очередной попытке высвободиться из удушающего хвата, пленница резко двинула локтем назад и, к собственному удивлению, сумела ударить мужика под ребра. Он болезненно содрогнулся и, сдавленно выдохнув, быстро перехватил рванувшую было вперед женщину. Вывернув руки ей за спину, мужчина грубо прижал ее к себе и больно схватил грязными пальцами за горло.
Женщина напряженно замерла.
Испуганно всхлипнула девятилетняя девочка. Одетая лишь в ночную тонкотканную рубаху и легкие черевички, она все еще стояла в тени раскидистых деревьев, где беспомощно замерла, когда преследователи настигли их и схватили маму.
– Ишь, как притихла, – хищно прогундосил один из них, жадно разглядывая пойманный трофей. Остальные четверо заржали, поддерживая его и упиваясь собственной властью, как шакалы, над загнанной добычей.
Худощавый грубо перехватил пленницу за лицо, жестко впиваясь острыми пальцами в мягкие щеки, и с усилием повернул к себе. Медленно, наслаждаясь ее бессильной ненавистью, мужчина склонился к самому уху сопротивляющейся жертвы, так, что его жидкие рыжие волосенки коснулись женского лица, и, обдав ее горячим смрадным дыханием, довольно прошептал:
– Поверь, тебе у нас понравится... – И, гнусно ухмыльнувшись, неспешно провел носом вдоль тонкой шеи, с показным наслаждением вдыхая аромат женского тела.
Она едва не задохнулась от накрывшей ее волны ненависти и омерзения. К горлу подкатил горьковатый комок. С трудом сдержав рвотный позыв, пленница вновь попыталась вырваться из болезненного захвата и, сумев извернуться, укусила патлатого за грязную ладонь.
– Ах, ты дрянь! – разъяренно прошипел мужик, зло вытаращив глаза и широко раздувая ноздри.
Это выражение лица могло бы показаться смешным, если бы не пугало своей яростью и отчетливой жаждой причинить боль.
В приступе нахлынувшего гнева, мужчина резко, испытывая при этом тягучее извращенное удовольствие, ударил под дых взбрыкнувшую пленницу. Женщина надломлено согнулась, потеряв сбившееся дыхание, и мужик еще крепче сжал ее руки, больно впиваясь в тонкую кожу грязными неровными ногтями.
– Мама! Не трогайте ее! – в ужасе закричала перепуганная девочка с красным от слез лицом.
Мужчины лишь на пару ударов сердца отвлеклись на отчаянный детский крик, но и этого короткого мгновенья оказалось достаточно, чтобы пленница успела воспользоваться моментом. Молясь, чтобы у нее получилось, она быстро скосила глаза вниз, прикидывая расстояние, и со всей силы ударила пяткой наискось в колено державшего ее урода. Нога мужика выгнулась в бок, и он, не ожидавший ничего подобного, потерял равновесие.
Женщина тут же вывернулась из стальной хватки, и довершая начатое, быстро продавила его ногу до самой земли, завалив мужика на влажную от дождя траву. Но от него не так-то легко было избавиться. Успев развернуться, мужчина резко ударил женщину по ногам, роняя ее наземь, и быстро навалился сверху. Вжимая свою добычу в мокрую землю, он схватил ее за волосы, запрокидывая ее голову назад и, наклонившись как можно ближе к ее лицу, зло чеканя слова, выговорил:
– Ты доигралась, стерва.
Он поднял взгляд на своих спутников, которые с гнусными ухмылками наслаждались нежданным зрелищем – еще бы, на этот раз им попалась верткая добыча, такая всегда доставляет охотнику удовольствие – и зло приказал: – Взять ее выродка!
Один из мужиков повернулся в сторону девчонки, с ужасом застывшей среди деревьев в паре саженей[1] от них, наклонился и, осклабившись, издевательски протянул:
– Цыпа-цыпа-цыпа, – так, словно приманивал курицу.
Девочка бросила на мать испуганный быстрый взгляд и, увидев в них немой приказ, развернулась и изо всех сил ринулась бежать в лес.
– Поймайте ее, идиоты! – раздраженно крикнул рыжеволосый, все еще прижимая к мокрой от дождя земле пойманную женщину. Его спутники, следуя команде, бросились вдогонку убегающему ребенку.
Далеко ли успеет убежать девятилетняя девочка по ночному лесу от четверых натасканных головорезов? Вот и женщина осознавала, что нет. Она понимала, что выбора у нее уже не осталось, и единственное, что она может, нет, обязана сделать…
– Эштихар! – жестко бросила она, наполняя силой каждой звук. И тут же почувствовала свободу.
Мужика резко отшвырнуло назад. Поднимаясь, она обернулась на него и раздосадовано выругалась, мгновенно вставая на ноги. Слишком слабо. Этот урод отлетел всего на пару саженей, и единственным ее преимуществом была его временная растерянность. И та случилась лишь от того, что он просто-напросто не мог ожидать ничего подобного. Подкованность опытного головореза и выдержка давали о себе знать. Он сориентировался в считанные мгновенья и уже вставал, подняв на нее тяжелый, убийственный взгляд.
Не теряя времени, женщина бросилась в сторону оседланных лошадей, спокойно пощипывающих в стороне траву, и бесцеремонно – ей сейчас не до приличий было, задрав свое длинное платье к бедрам, вскочила в седло ближайшего коня и поддала шенкеля, пуская его в галоп.
Мужик выругался, зло дернув губой. Он был лучшим из псов, и еще ни одна жертва не уходила от него так легко. Одно его смазанное движение и по богато расшитому зеленому платью поползло багряное пятно.
– Чертов урод, – выдохнула женщина, зажимая кровоточащий бок.
Из раны торчал мелкий диск о трех лепестках, глубоко вошедший в плоть тончайшими лезвиями.
– Леона! – хрипло заорала она, нагоняя дочь и лавируя между взъяренными мужиками, не ожидавшими такой прыти от мелкой девчонки.
Девочка бросилась в сторону матери и та, наклонившись на полном скаку, быстро подхватила дочь и прижала ее к лошадиному боку, даже не пытаясь поднять в седло. Слишком мало времени. Слишком мало сил.
– Помни, что ты мне обещала. Чтобы ни случилось… – напомнила она перепуганной дочери, ухватившейся за луку седла.
Женщина закрыла глаза, глубоко вдохнула и, молясь, чтобы оставшихся крох силы хватило, прокричала:
– Ан шерриен ис Ведагора!
На груди у нее нагрелся укрытый от чужих глаз кулон, и темный лес осветила яркая вспышка, ослепляя преследователей, заполняя голубоватым светом все пространство.
И часто дыша, на мокрой от слез подушке, девушка наконец проснулась.
***
Ночь выдалась дождливой. Сверкало и гремело так, словно Боги устроили состязания, пустив по небу сотню колесниц.
Вспышка. Удар. Грохот. Вспышка. Удар. Грохот. По угольно черным небесам разлилась извилистой веткой очередная молния, на мгновенье прогоняя ночную тьму и запуская новую канонаду ударов.
За околицей небольшой деревушки, на берегу бушующей реки, стоял добротный бревенчатый дом, окруженный высокими соснами и густым подлеском. В соседнем старенькому хлеву, уткнувшись мордой в свежую кучку ароматного разнотравья, притих и навострил уши молодой конь – пятилетка серого в яблоках[2] окраса. В соседнем деннике[3], после очередного взрыва небес, тихо всхрапнула пегая кобылка, да раздалось сонное подвывание старого рыжего пса, который укрылся от непогоды среди оставшихся с зимовки тюков сена, положив седеющую морду меж тяжелых мокрых лап. Лишь козу, мирно спящую в углу на соломенной подстилке, не волновали ни стук дождя, ни громогласные раскаты грома.
А в доме, в небольшой чердачной комнате, на расправленной смятой постели сидела простоволосая юная девушка. Правильные черты лица ее еще хранили горькое послевкусие от ушедшего сна. Задумчиво-печальная, она откинулась спиной на деревянную стену, и обхватив руками прикрытые ночной рубахой колени, смотрела в окно на разыгравшуюся стихию.
Там, снаружи, отбивал свой бешенный ритм сильный ливень. Несмотря на то, что цветень – месяц[4] только начался, день вчера выдался на редкость знойным и ставни на ночь остались раскрытыми. Сейчас же они с силой бились о стены бревенчатого дома, подгоняемые резкими порывами ветра. Вздувались и разлетались легкие муслиновые занавески, а в распахнутое окно залетали крупные капли дождя, орошая влагой потертый подоконник. Развешенные над окном пучки трав, взлетали и, падая, бились об оконную раму, осыпая подоконник сухими соцветиями.
Очередная вспышка молнии осветила скудное убранство комнаты, рождая в ее полумраке жуткие, изломанные тени. Закачались от ворвавшегося в комнату сквозняка развешенные вдоль стен травы, и сумрачные чудовища начали свой зловещий танец.
Девушка нехотя встала с постели и подошла к окну. Зябко обхватив себя за плечи, она завороженно глядела на бушующую внизу реку. Черная и неспокойная от сильного ветра, она подкидывала на бешено бегущих волнах, привязанную к маленькой дощатой пристани лодку. Небо поразила очередная ветвистая молния, на мгновение освещая окрестности. По коже пробежали неприятные мурашки – известные предвестники страха. Девушка слегка дернула плечиком и постаралась расслабиться, глубоко вдыхая грозовой воздух. Секунда… Две…Три… Ночной лес потряс оглушительный грохот. Она тихонько вздрогнула, а в голове картинками понеслись воспоминания…
***
8 лет назад
…Поздний вечер. Сильная гроза.
Девочка лет девяти из последних сил бежит по густому темному лесу, с трудом преодолевая бурелом. Легкие туфельки давно утеряны в грязном месиве, а длинная нижняя рубаха, местами порванная и испачканная землей, насквозь промокла и противно прилипала к телу. Дождь идет не переставая, земля превратилась в кашу, а корни деревьев так и норовят уцепить стопу. Босые ступни изранены и взрываются болью при каждом шаге. Ноги кажутся свинцовыми, бежать становится все тяжелее. При каждом вдохе горло обжигает холодный воздух, а легкие словно рвут изнутри. Тело саднит и просит отдыха, раны и ссадины, полученные от хлестких веток и острых камней, кровоточат и отдают резкой болью.
Девочка на бегу оглянулась, проверяя не мелькнет ли фигура всадника меж широких деревьев, и упала, запнувшись о толстый древесный корень, больно ободрав кожу на ноге и увязнув локтем в земляной каше. Злая досада всколыхнулась в ее сердце, отражаясь в глазах блеском горьких слез от обиды и бессилия. Зло качнув головой и не позволяя себе сдаться, она аккуратно встала, стряхивая с рук и коленей, кусками налипшую, землю и продолжила двигаться вперед. Страх и обещание, данное матери, добраться до укрытия, чтобы не произошло, не давали ей остановиться, заставляли вставать каждый раз и бежать дальше, несмотря на боль и усталость.
Всего лишь испуганный ребенок, потерявший в одночасье родителей, и вынужденный бежать из родного дома. Она не знала, где находиться. Не знала, живы ли ее родители, не знала где они, что с ними стало. И не знала, сможет ли вновь когда-нибудь их увидеть… Маленький ребенок, которому слишком рано довелось испытать животный ужас, страх за себя и близких, оказавшийся один посреди темного леса.
Девочка остановилась и прислушалась. Стук копыт уловить не получилось. Может слишком сильно разбушевалась стихия, разрывавшая небеса и низвергающаяся на землю нескончаемым потоком воды, заглушая приближение преследователей. А может и вовсе нет никакой погони…
Натяжение путеводной нити ощущалось все сильнее – место, в которое мама ее отправила, словно было совсем рядом, призывно маня обещанной безопасностью. И все же она не могла понять насколько уже приблизилась и, что самое пугающее – не знала успеет ли до него добраться прежде, чем ее найдут или прежде, чем последние крохи сил ее оставят. Если погоня есть, то преследователи могут нагнать ее в любой момент, и нужно или поторапливаться, или срочно найти другое укрытие.
Девочка огляделась вокруг: сзади – лес и, возможно, погоня, спереди – широкая проселочная дорога, ведущая к закрытым воротам в сплошном высоком частоколе, за которым, скорее всего, деревня. От дороги, куда-то вглубь леса, уходит колея, размытая ливнем.
Как же быть? – лихорадочно перебирая варианты, думала девочка. Стоит ли идти по тропинке? А вдруг не успеет? Сколько же там еще идти придется? А деревня вот она, совсем рядом... Девочка бросила оценивающий взгляд на высокий частокол и разочаровано поняла, что преодолеть его точно не сможет. А может тут есть где лаз или щель в заборе? А если нет? Придется прятаться в лесу. Может, если залезть повыше на дерево и спрятаться среди листочков, меня не найдут? – предположила она, запрокинув голову и разглядывая сучковатые сосны. И тут же пришла к неутешительному выводу: сил не хватит.
Страх, который прежде подгонял ее, придавая сил и скорости, теперь обратился против нее, сковывая движения и путая мысли.
Решив все же, что спрятаться в деревне будет и быстрее, и безопаснее – ведь там много людей и ей наверняка помогут, спрячут и прогонят негодяев, девочка двинулась в сторону забора.
В ближайших трех саженях вокруг частокола рос лишь тонкий молодняк да низкие кустарники, сдвинув плотное кольцо густого леса подальше. Она медленно шла вдоль забора, ведя по нему рукой – если зрение в темноте подведет, то ладонь точно почувствует пустоту меж бревен.
Не успела она преодолеть еще и тридцати саженей, как ее захлестнули паническим мысли – что если она сейчас впустую тратит силы и время?
Палисад[5], оказался на удивление добротным – все бревна стояли плотным ровным рядком, и даже щели, что попадались были не шире пальца, да и те были забиты соломой и странной пахучей липкой массой, пачкающей руки. Она обессиленно уткнулась головой в стену и застыла, размышляя, как поступить дальше.
«А что, если тут вовсе не найдется место, где я смогла бы пролезть?» – обессиленно подумала она, решив идти обратно в лес. Туда, куда тянула ее путеводная нить.
Вернувшись к размытой колее, она стала двигаться через лес так, чтобы не терять ее из виду, но и не выходить на открытое пространство, где она была бы видна.
Ветер гудел, клонил к земле тонкие ветви, и не все из них выдерживали натиск ярящейся стихии. Девочка давно не бежала, она медленно шла, с трудом переставляя ноги, и сильно шаталась от усталости и ветра. Ливень пробивался сквозь крону деревьев, крупными каплями падая вниз. Измокшая одежда стала тяжелой, волосы давно растрепались и облепили ее мокрыми паклями. По голове и лицу водопадом стекали ручейки холодной воды. И от сильного холода ее колотила крупная дрожь. Раны нещадно щипало. Хотелось выть от усталости, лечь и уснуть под ближайшим кустом, несмотря на холод и непогоду, исчезнуть, чтобы ничего не чувствовать и не мучиться. Ужасно хотелось сдаться, упасть и разреветься, в ожидании того, что мама сама найдет ее, спрячет, защитит от всего на свете, и этот кошмар закончится. Она ведь сможет…
Но сдаваться было нельзя – она обещала маме дойти. И она шла, запрещая себе даже думать об этом и сомневаться в собственных силах. Маленькая, напуганная, изможденная погоней и жестокой погодой, она проявляла недюжинную храбрость и силу воли, не позволяя себе остановиться.
Темная густая чаща пугала. Ранее в голове стучала одна единственная мысль – бежать и спрятаться. Теперь же, когда на бег уже не осталось сил, она вдруг вспомнила о диких животных и замерла. Липкий страх пробрался ей под кожу, заставив прижаться спиной к широкому дереву и, с дрожью осмотреть окружающий лес – не горят ли где в ночи два ярких глаза, не слышен ли голодный рык среди кустов.
Она судорожно вздохнула, успокаивая себя и уговаривая оторваться от дерева и двигаться дальше – ведь оставаться здесь было бы еще опаснее. С огромным трудом она все же отпустила дерево и продолжила путь.
Шаг ее теперь стал настороженным, и любое движение, которое она улавливала, заставляло ее испуганно замирать и подлогу вглядываться в тьму.
Лес впереди расступился, обнажая стремительно бегущую реку. Появившаяся было мысль переплыть ее, дабы точно оторваться от погони, истаяла, стоило только приблизиться и взглянуть на бурный поток – но вода бушевала, взметая и гоня крупные темные волны, бьющиеся о берег. И хоть русло и не было велико, но ей не хватит сил самой преодолеть ярящуюся реку.
Девочка закрыла глаза, выдохнула и внимательнее прислушалась к собственным ощущениям так, как учила мама – чувство, что вело ее все это время усилилось и оставалось лишь понять его. В груди теплой пульсацией отдавалась невидимая, но явно ощущаемая путеводная нить, теперь показавшаяся толстым канатом, который все сильнее тянул ее вперед. Уже близко. Очень. Она открыла глаза и повернулась в направлении нити – там сквозь сумрак и пелену дождя проявлялись очертания, стоящей на высоком берегу, избы.
Понимание того, что помощь уже совсем близко, открыло второе дыхание и придало сил, отозвавшись в груди взволнованным предчувствием конца злоключений, и девочка двинулась к спасительному убежищу. Хотелось бежать, чтобы как можно скорее оказаться в безопасности, вздохнуть с облегчением, согреться и позволить себе наконец упасть. Но все на что ей хватало сил, это медленно идти, попеременно спотыкаясь и оскальзываясь. В очередной раз потеряв равновесие, она чуть не соскользнула с небольшой кручи в бушующую реку, успев лишь в последний момент зацепиться за куст на самом краю обрыва, больно оцарапав о него руки, и оставив на торчащих ветках кустарника лоскут потрепанной рубахи.
Когда деревья наконец расступились, открывая вид на ухоженный двор, силы уже практически оставили ее: в глазах плыло, тело казалось ужасно тяжелым, а ноги почти перестали слушаться. Мысль о том, что она сейчас может упасть прямо здесь, не дойдя до безопасного места всего несколько саженей, вызвали в ней волну злой обиды на эту несправедливость и собственную слабость. В носу защипало от досады, к горлу подкатил комок. Она стиснула зубы и, сдерживая слезы, из последних сил двинулась к крыльцу, мельком заметив, что тропка, вдоль которой она двигалась все это время, вела прямиком сюда.
Уже подойдя к крыльцу, она ощутила, как пульсация в груди стала еще сильнее, отдаваясь в груди почти горячими толчками. Она была на месте. Она дошла. Смогла!
Сил радоваться уже не осталось, даже поднявшееся на миг ликование быстро затихло, уступив место слабости. Ее сильно шатало, глаза слипались и уже ни на чем не фокусировались, все очертания расплывались, вызывая тошноту и головокружения. Сделав последние усилия, малышка взялась за грубо сколоченные перила, оперлась на них и сделала шаг, ступив на первую ступеньку. Затем еще один. И еще. Она уже представляла, как сейчас постучится в дверь, ее впустят, и этот страшный сон закончится. Как вдруг ей показалось, что на крыльце, у самой двери, стоит кто-то совсем низкий, словно маленький ребенок. Она с трудом подняла опущенную голову, стараясь разглядеть его и попросить о помощи. Но из груди вырвался лишь тихий хрип.
Девочка попыталась сделать еще один шаг, но здесь силы, за которые она так отчаянно цеплялась, решили оставить ее – ноги подкосились, в глазах потемнело, ее резко повело в сторону, и обессиленное детское тело завалилось на бок, распластавшись на первых ступенях крыльца. Последнее, что она успела осознать прежде, чем сознание окончательно упало в темноту, это как в лицо ткнулась чья-то мокрая морда и стало теплее.
Мгновеньем позже громко завыл прижавшийся к ней рыжий пес, а рядом, ворчливо причитая, захлопотал причудливый низкий старичок. Но этого она уже не услышала.
[1] Сажень – мера длинны, равная примерно 213 см
[2] Масть, серый окрас с белыми пятнами диаметром 2-5 см.
[3] Денник – индивидуальное стойло для лошади.
[4] Цветень – четвертый месяц года, соответствует месяцу Июнь.
[5] Палисад – частокол, забор из деревянных высоких столбов.
Глава 2
Ее разбудило давящее желание облегчиться. Едва она пришла в сознание, как в нос ударил сильный запах трав, пыльцы и теплого дерева.
Девочка медленно разлепила глаза – вокруг оказалось довольно темно, и лишь тонкая полоска света, пробивающегося из-под полога в дальнем конце небольшой комнатушки, позволяла не утонуть во тьме окончательно. Зрение, после долгого сна, быстро приноровилось к сумраку, и она смогла осмотреться.
Она лежала, вся покрытая мокрыми повязками с чем-то темным и резко пахнущим, в крохотной узкой комнатке. Постелю ей служила огромная куча сена, застеленного мягкой периной и тонкою простынею. Комнатка была настолько маленькой, что ложе ее занимало едва ли не треть всего свободного пространства, да так, что девочка едва не упиралась макушкой и носками в бревенчатые стены. Сбоку ее пригревала, на удивление теплая, и единственная здесь каменная стенка.
Стены вокруг были увешаны полками, заставленными всевозможными баночками из темного стекла, узкими бутыльками и глиняными горшочками, с затянутыми небольшими тряпицами горлышками и накрытыми плоскими крышками. На темных пузатых горшках и флаконах виднелись начертанные белым, неизвестные ей угловатые символы, напоминающие какие-то странноватые буквы. От полки к полке и вдоль толстых деревянных балок, поддерживающих потолок, растянулись, привязанные к тонкой веревке, пучки еще свежих ароматных трав, кривые коренья и связки покрытых молодой листвой веток.
Девочка наморщила лоб, вспоминая последние события и стараясь сообразить, как тут оказалась. Как же она не почувствовала, что ее перенесли? Она снова бросила взгляд на льющийся из-под полога свет и подумала о том, что, скорее всего, сейчас день и прошло уже много времени. А значит… Наверняка мама уже здесь! Она сразу взволнованно представила, как сейчас она к ней зайдет и они поедут домой, где их, конечно, уже ждет отец. От этих мыслей внутри что-то встрепенулось, а на душе стало так тепло, что девочка невольно улыбнулась.
Она пошевелилась и попыталась встать с постели. Но едва приподнявшись, тут же рухнула обратно еле слышным болезненным стоном. По телу прошла волна тупой боли, вызывая тошноту, и к горлу подкатил ком желчной горечи.
Холщовый полог отодвинулся, и девочка замерла в радостном предвкушении. Но в проеме показалась не мама, а незнакомая худая женщина в возрасте.
– Ну, что ты, дитятко, очухалась? – мягко спросила она и полностью сдвинула полог, впуская солнечные лучи.
Яркий дневной свет ударил девочку по чувствительным после сна глазам, заставляя ее сильно зажмуриться. Она почувствовала, как прогнулся край тюфяка, а следом, проморгавшись и утерев заслезившиеся глаза, смогла и рассмотреть присевшую рядом женщину:
Ее светлое и приятное лицо, местами было прорезано глубокими морщинами, а темные волосы, туго собранные и уложенные на затылке, отчетливо блестели сединой. Однако, назвать ее старушкой, у нее не повернулся бы язык. Слишком ясный и глубокий взгляд, слишком прямая спина и уверенные движения. Она видела раньше старушек, и выглядели они совершенно иначе. Одежда спасительницы – светлая рубаха и темная юбка в пол, была расшита по подолу, горловине и рукавам зеленым витиеватым узором с растительными мотивами, а юбку подпоясывал длинный вытканный темно-зеленый пояс. На запястьях рукава рубахи обхватывали широкие серебряные браслеты, а на груди висел странный угловатый символ из черного метала.
Внимательно осмотрев повязки, женщина встала и вновь скрылась за пологом, чтобы мгновением позже вернуться с небольшой плошкой, наполненной пахучей, исходящей паром жидкостью.
– Ну-ка, выпей. Только гляди, пей осторожно, не обожгись, – сказала она, усаживаясь на перину рядом с девочкой и протягивая ей плошку[1] с отваром.
Девочка постаралась приподняться, но тело вновь прошибло болью и она, болезненно сощурившись, рухнула обратно.
– Давай–давай, ты уж постарайся, тебе попить надо. Ну-ка, я подсоблю, – женщина осторожно помогла девчушке сесть и подложила ей под спину подушку. – Вот так вот, давай-ка пей, – она слегка наклонилась вперед, так что на груди качнулась угловатая подвеска, и поднесла плошку поближе, приложив ее к губам девочки.
В нос ударил резкий чуть горьковатый травяной запах. Она сделала небольшой глоток и тут же закашлялась.
– Ну-ну, давай пей, тебе надо сил набираться, легкое ли это дело с хворью бороться, да раны залечивать.
Девочка, скривившись, сделала еще несколько глотков и резко прикрыла рот ладошкой. Ее едва не вывернуло от противного вкуса и вяжущей горечи.
– Ну дитя, эко тебя помотало, – сочувственно покачала головой женщина и достала из кармана кусочек черного хлеба. – Давай глотай, нечего оплевываться. Водица зело[2] целебная, быстро на ноги поставит. На вот, зажуй хлебным мякишем.
Девочка осторожно проглотила горькую жидкость, и скуксившись, быстро запихнула в рот протянутый хлеб. Она уже догадывалась, кто перед ней, но все же хрипло уточнила:
– Ведагора?
– Нет, дитя, – женщина вздохнула, – это имя уже давно мне не принадлежит. Теперь меня Руженой зовут, а деревенские бабушкой Ружей кличут, – сказала она, забирая опустевшую плошку и ставя ее на пол. – Но ты не переживай, – быстро поправилась она, увидев недоумение ребенка, – ты пришла куда нужно, я ждала вас.
– А мама… – подавшись вперед, взволнованно начала было девочка, но ее перебили:
– Она еще не появлялась.
Ружа, откинула с ее ног простынку и внимательно стала осматривать наложенные повязки.
У девочки перехватило дыхание, и она судорожно выдохнула, глядя на женщину быстро наливающими влагой глазами. Заметив это, знахарка поспешно добавила:
– Но-но, рано ты слезы по ним льешь. Живы они, живы. Так что нечего тут горевать. Лучше сил набирайся скорее, чтобы здоровой их встречать.
Девчушка промолчала, только тихонько шмыгнула и быстро утерла уголки глаз, а Ружена споро развязывала забинтованные ноги и складывала грязные тряпицы в стоявшую рядом пустую миску.
– Нет, ты только погляди сколько хвори из тебя вытянули травки-то. Ты посмотри–посмотри, видишь на тряпице кашица вся темная, желто-грязная стала? А была как зелень свежая. Так-то вот, травка хорошая, и не таких на ноги ставила.
Девочка слабо улыбнулась, а Ружена продолжила, не прекращая осмотра:
– Я тебя сразу почувствовала, как ты появилась в окрестностях-то. Не ладно, конечно, вышло, совсем не ладно. Вы должны были прямо к дому моему выйти, аккурат у крылечка. А ты была одна, да еще и далеко. – Ружена недовольно цокнула. Она хмурилась и огорченно качала головой. Затем вздохнула, успокаиваясь, и продолжила: – Ну как уж вышло, так вышло, чего уж тут теперь. Я сразу направилась тебе навстречу. Ох, и витиевато же ты шла, петляла, словно заяц. У меня все не получалось тебя нагнать. А в какой-то момент я вдруг поняла, что ты уж совсем близко к дому подобралась. И как умудрилась только.
Бабушка Ружа закончила снимать повязки с ног, придирчиво осмотрела их, повертев с боку на бок, и перейдя к тонким девичьим рукам, продолжила:
– Ну, и поспешила я назад, да поскорше. Потом уж, на, самом подходе, услышала, как завыл мой Рыжик. А когда я наконец во двор-то вышла, ты уж лежала у меня на крыльце без сознания. Под бдительной охраной мохнатого стража, – добавила Ружена, улыбнувшись. – Хорошо, что ты успела дойти до него. Крыльцо – часть дома, а дом-то у меня уж под надежной охраной, там ты уже была под его защитой и спрятана от чужих глаз. Я тебя как увидела, сразу в баньку понесла, благо ты легкая как пушинка. А то, на тебя и взглянуть-то страшно было, да и прогреть тебя хорошенько требовалось, и раны обработать, чтоб не загноились и не пошло воспаление.
– А я и не помню даже, – слегка расстроено и одновременно удивленно проговорила девочка.
– Еще бы ты помнила, – проворчала женщина, внимательно осматривая детские руки там, где только что сняла тряпицы, – в таком-то состоянии. Бледная, грязная, измотанная. Забей в бубен тебе под ухом ты б и то не проснулась.
– Бабушка Ружа, – вновь прозвучал неуверенный детский голос, – а кто был на крыльце, когда я пришла?
Ружена даже бровью не повела, лишь еле заметно плотнее сомкнула губы и невозмутимо продолжила разворачивать и снимать тряпицы.
– А кто там мог быть, дитя? Рыжик мой там с тобой лежал.
– Нет, там еще кто-то был, – не унималась девочка, – будто маленький ребенок, только странный какой-то.
Раздался тихий каркающий смех.
– Я ж говорил, Руженька, – проскрипел смеющийся старческий голос.
Девчушка повернулась на звук и увидела, как, словно из воздуха, соткался низенький, не выше трёхлетнего ребенка, длиннобородый старичок в расшитой светлой косоворотке, с аккуратно причесанными седыми волосами до плеч.
Ружена нахмурилась и бросила на девочку тревожный взгляд.
– Да не боится она меня, не серчай, – так же весело проговорил старичок, – стал бы я дите пужать.
Девочка удивленно смотрела на появившегося из ниоткуда, весело щурящегося старичка, и сама, не заметив того, начала улыбаться в ответ.
– Ну шо, Руженька, представь меня нашей гостье.
– А то ты сам не можешь, – проворчала женщина, не отвлекаясь от осмотра и снимая последнюю перевязь. Но все же ворчание это было больше для порядка, потому что она тут же продолжила:
– Знакомься девонька – хранитель дома это наш, Добролю́бом зовут.
Она снова посмотрела на старичка, поклонилась, насколько могла это сделать лежа, и, улыбаясь, поприветствовала, как было положено:
– Здравия тебе, Добролюб.
– Хороша девица́, ай, хороша-а, – весело сощурившись, одобрительно протянул старичок, – а зовут-то тебя как?
