Текст книги "Мне отмщение"

Автор книги: Ксения Медведевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

   Господин Абдул-бари ибн Хусам злобно перебирал четки, выдавливая из пальцев их обсидиановые зернышки – одно зернышко за другим, одно за другим. Пальцы господина ибн Хусама дрожали.

   Сидевшие перед ним люди тоже маялись и гляделись неважно. Взмокшие оборванцы в грязных куфиях сопели и даже не решались почесать ногу под туфлей. Ибо начальство трясло от гнева, и четки господина ибн Хусама уже отполировались до блеска.

   Скреплявшая обсидиановые бусины веревочка не выдержала и порвалась. Освободившиеся черные зернышки стрельнули в стороны и дробью раскатились по голому земляному полу. Одному из мужчин задело щеку, но он не изменился в лице.

   В этой голой комнате на молитвенном коврике сидел лишь господин Абдул-бари ибн Хусам, глава отделения барида, прибывший в аль-Румах из Марибского оазиса.

   – Почему вы не проследили их дальше? – тихо поинтересовался он у одного из оборванцев.

   Айн, агент тайной службы, известный как Назир, тихо сказал:

   – Нас сбили с ног в толпе, господин.

   – Что-ооооо?

   Это было уже слишком. Сначала ему, Абдул-бари, докладывают, что его лучший "глаз", Рафик, вдруг рехнулся и посреди площади стал признаваться в своих грешках. А потом, поведав всему свету о том, как второй раз женился, с разбегу прыгнул в горячий тандыр и там испекся. Случайно сумев наглухо завалиться толстенной деревянной колодой-крышкой. И надо же было такому случиться, что желание покаяться одолело Рафика – тоже случайно, да?! – как раз во время выполнения важнейшего государственного дела.

   Ибо Рафик, Назир и Ханиф сумели таки отыскать "кота" – так в секретных бумагах барида обозначали нерегиля халифа Аммара – после того, как Усама с Раидом потеряли сумеречника на площади перед масджид. И вот, кстати, тоже наособицу случай! Двое опытных агентов упустили того, за кем шли! Каково?! Они еще страдальчески каялись: мол, исчез "кот" на глазах! Ага, как же! На глазах исчез! Меньше яйца чесать и на баб заглядываться нужно!

   Так вот, Рафик, Назир и Ханиф отыскали нерегиля у невольничьего рынка и шли за ним по пятам – готовясь подать знак следующим за ними Усаме с Раидом. Усама должен был затеять драку с чернокожим юнцом, а остальные назваться свидетелями, требовать возмещения и штрафа за побои и тащить бедуина, сумеречника и Рафика к кади.

   Ну а в доме кади уже спокойно сидели и ждали нерегиля он, Абдул-бари, и десятка переодетых в обычное платье гвардейцев под командованием каида Марваза. Ну и шелковая красная подушка, на которой стоял ларец сандалового дерева. В каковом ларце лежал и ждал нерегиля перетянутый красным шнуром свиток с фирманом эмира верующих – да благословит Всевышний его и его потомство.

   И что же? По странной случайности этот прекрасный, до мелочей выверенный план пошел псу под хвост! И мало того, что один из его, Абдул-бари, людей, решил запечься на манер цыпленка, так трое других докладывают ему, что их сбили с ног люди! Каково?! Агента барида затолкали в толпе!

   Все эти мысли отразились на вспухающем жилами лбу господина ибн Хусама.

   – Я спрашиваю, что ты сказал, о сын шакала?! Ты хочешь сказать, да помилует тебя Всевышний, что тебя толкнули и ты упал, как глупая баба?!

   Сидевший перед ним человек не изменился в лице. И ответил:

   – Меня сбил с ног не человек, господин.

   – Что-ооо?

   – Меня сбила с ног огромная черная псина со светящимися красными глазами.

   – Что-ооо?

   – Меня тоже, – тихо подтвердил Ханиф.

   – А третья собака перегрызла Усаме горло, – отчеканил Раид.

   – В результате чего оба, сумеречник и бедуин, скрылись, – невозмутимо закончил Назир.

   – В результате чего – скрылись?!.. – рявкнул, наконец, налившийся темно-багровым ибн Хусам. – Двадцать плетей – каждому! И штраф в размере месячного жалованья!

   – Да, господин, – агенты припали лбами к земляному полу.

   Глубоко вздохнув, господин Абдул-бари сдержался и победил свой гнев. Краска стала постепенно отливать у него от лица.

   – Ну ладно, – заметил он, вытаскивая из рукава еще одну пару четок. – Раз в дело вмешалась сама Хозяйка Медины, – тут он, одновременно с агентами, поцеловал правую ладонь в знак почтения к Богине, – нам тут делать нечего.

   Все провели ладонями по лицу.

   – За нерегилем пусть отправляются эти столичные придурки. Они ничего в тутошних делах не смыслят, может, их и пронесет по дурости. Пусть завтра ночью наведаются в кочевье – к утру эта бедуинская рвань точно перепьется и не станет лезть на рожон.

   Все согласно покивали. Господин ибн Хусам, неспешно перебирая четки, продолжил:

   – Плетей получите за то, что не проследили за Рафиком. Иногда мы слишком увлекаемся борьбой врагами, и упускаем из виду то, что происходит в жизни друзей. Первая заповедь агента – не спускай глаз с товарища своего! Я что, должен узнавать о делах Рафика из его предсмертных воплей?..

   Трое сидевших перед господином Абдул-бари людей покаянно покивали.

   – То-то, – удовлетворенно кивнул ибн Хусам. – А месячное жалованье отошлете с моим невольником в Святой город – в Ее каабу. Госпожу Судьбы нужно поблагодарить за милость. Она могла обойтись с нами гораздо суровее за то, что мы по глупости попытались помешать осуществлению ее замыслов. Прости нас, о Справедливейшая!..

   И четверо мужчин снова с благоговением поцеловали правую ладонь.

   Кобыла госпожи Афаф спала, опустив голову к земле. В трех шагах от нее, замотавшись в абу, дрых сумеречник.

   Антара пролез между пологами и, не вставая с четверенек, подполз к ровно дышащему Рами. Памятуя о тычке, не стал над сумеречником наклоняться – только легонько за цепь подергал. Здоровенный замок, продетый в ее звенья, ржаво забрякал.

   – Рами! Эй! Стрелок! Стрелок!

   Аба чуть съехала с патлатой головы:

   – Чего тебе?.. Аэаа... – Рами необоримо раззевался.

   – Я тут все думаю... – жарко зашептал Антара.

   Кобыла фыркнула и стукнула копытом во сне. Сумеречник резко сел, звякнув цепью:

   – Очень зря.

   – Что зря?! – вот вечно он так.

   – Зря думаешь, Антара. Это не твое занятие, поверь мне. Лучше пойди снова займись рукоблудием.

   Но юноше было не до брюзжания Рами. Он выдохнул:

   – Я хочу Дахму угнать!

   – Что?!

   – Да тихо ты!

   Светящиеся глазищи Рами вытаращились ему прямо в лицо, близко-близко. Помолчав, сумеречник сморгнул и переспросил:

   – Ты – хочешь – угнать – лошадь?

   – Да!

   – Чужую лошадь?

   – Да!

   – Но... этого нельзя делать!

   – Почему? – насторожился Антара. – Да, Дахму сторожат, но у меня есть план. Вот послушай...

   – Да я не об этом!

   – А о чем? – озадаченно вопросил юноша.

   – Ее нельзя угонять! Это плохо!

   – Да почему?!

   – Она чужая! Это будет кража!

   Смерив сумеречника взглядом, Антара процедил:

   – Рами, ты что, и вправду дурак? С каких это пор мужчина не может украсть чужую лошадь?

   Тот растерянно сморгнул. И обреченно прошипел:

   – Да в вашем собачьем языке даже слов нет, чтобы объяснить, почему.

   И повалился наземь, заворачиваясь в аба.

   Подождав немного, Антара снова дернул цепь:

   – Ну и сиди у колышка, как кобыла.

   Сумеречник опять подскочил на своей циновке:

   – Тебя пристрелят! Ты же идиот криворукий!

   – А вот ты и пойди со мной! – с вызовом прошептал Антара.

   Рами закусил губу и нахмурился. А потом посопел и сказал:

   – Ну и какой у тебя план?

   – Ха, – расплылся в улыбке бедуин. – Для начала, я должен заполучить ключ от твоей цепки.

   И Антара кивнул на ржавый замок, болтавшийся у сумеречника на щиколотке.

   – Ну и как? – любопытно вскинул уши Рами.

   – Ага-ааа... – еще шире улыбнулся Антара. – Завтра – третий день на неделе, забыл? Шаддад напьется. Афаф пойдет за шатер со спальным ковром. Ну и еще с кем-нибудь. А ключ от цепки останется у нее под подушкой.

   – И?..

   – Рами, ты точно дурак. В шатре под подушкой, говорю, останется ключ. А я зайду в шатер и ключ вытащу. Понял теперь?..

   Сумеречник помолчал, задумчиво шевеля ушами. Потом любопытно покосился:

   – Ну а кобыла?

   Тут Антара понял, что выиграл. И торжествующе сказал:

   – Говорю же, план у меня есть. Я весь вечер за их станом наблюдал. Мутайр обычно вешают Дахме на морду мешок с овсом. А на ночь снимают. Ну и спят они по очереди рядом с ней. Ну а я пойду со своим мешком, подкрадусь, когда все спать будут, и на морду кобыле надену – чтоб не ржанула. А если кто проснется, скажу – мол, шейх велел к шатру отвести да накормить перед продажей. И потихонечку, потихонечку выведу ее из становища!

   – Тебя пристрелят! – шепотом взорвался Рами.

   – Я ж потихонечку! – обиделся Антара.

   – О боги! Зачем вы послали мне этого дурака на дороге! – взмолился сумеречник и уткнулся лицом в ладони.

   – Ну видишь, я знал, что ты согласишься.

   И, хлопнув Рами по плечу, Антара встал и гордо пошел из шатра.

   Сумеречник спросил в спину:

   – Антара, скажи мне одно. Зачем она тебе, эта коняга?

   – Отведу отцу Аблы, свадебным выкупом будет, – твердо, без запинки отчеканил юноша.

   Рами помотал головой и снова уткнулся носом в ладони.

   – Ну? – строго переспросил Антара.

   – Услуга за услугу, – устало отозвался сумеречник. – Ты мне тогда помог – я тебе помогу.

   – Когда это? – несказанно удивился юноша.

   – В ночь, когда фарисы напали.

   – Не помню такого, – нетерпеливо отмахнулся Антара. – Так что скажешь, Стрелок?

   – Приходи, – вздохнул Рами.

   И завалился обратно на циновку.

ночь следующего дня, ближе к рассвету

   Дахма беспокоилась – пофыркивала и мотала головой, натягивая чумбур.

   – Идем же, идем, о жемчужина... – бормотал Антара, истекая потом.

   Куфию он снял, остался только в шапочке на макушке – чтобы за раба приняли.

   Люди мутайр лениво посматривали в сторону чернокожего невольника, благоговейно ведущего в поводу кобылу.

   – Э-эээ! – раздался повелительный окрик. – Да ты, никак рехнулся, о глупый раб! Мы уже кормили ее, зачем ты повесил мешок, о бедствие из бедствий?

   Антара остановился, как вкопанный, не решаясь повернуть голову.

   – Я кому сказал, тупая черная скотина! Ты перекормишь лошадь, и я надеру тебе задницу!

   Вокруг счастливо зареготали.

   – Снимай мешок с овсом, кому говорят! Эй, Мавад, это твой раб? Откуда ты взял этого сына необрезанной потаскухи и верблюда? Выходи из шатра, Мавад!

   – Отстань! Не слышишь, я с женщиной?!

   Из шатра по правую руку и впрямь доносились слабые постанывания.

   Два бедуина, конечно, зацепились языками – и под шум ожесточенного спора на предмет того, чьи рабы тупее, Антара тихонько повел кобылу дальше.

   И уж было решил, что – все, Всевышний милостив к его плану, но не тут-то было.

   – Эй, ты! Ты, ты! Ку-уда пошел? Снимай мешок, о сын черной шлюхи!

   Трясущимися руками Антара сдвинул с морды Дахмы торбу – и кобыла разразилась негодующим ржанием. И со всей дури вздернула голову и вскинула передние ноги. Юноша шарахнулся, чумбур вырвался из ладони, оставив горящую ссадину, Дахма злобно ржанула и помчалась прочь.

   – О сыны мутайр! Это вор! Ловите кобылу!

   Антара обнаружил себя бегущим в толпе – и орущим вместе со всеми:

   – Стой, стой, о бесценная!

   – Где вор? – орали кругом.

   Антара бежал и вопрошал ночь вместе со всеми.

   И тут раздался согласный крик:

   – Держи ее!

   И тут же:

   – Держи его, это сумеречник!

   Сердце упало, и Антара увидел: Рами, хватающего ременный повод у самого недоуздка. А потом увидел Рами, взлетающего над землей! И хлопающего крыльями бурнуса, как птица! Описав правильную дугу, самийа залетел на спину кобыле и сел, как влитой. Антара ахнул. Остальные – тоже.

   Мутайр быстро преодолели краткий миг обалдения и заорали снова.

   Кобыла с храпом пошла обратно, Рами с размаху лупил палкой направо и налево, поддавая преследователям еще и ногами – р-раз, пинище, только шлепки мелькнули! Два, пинище! Р-раз палкой! Два палкой!

   Жесточайшая хватка вздернула Антару в воздух за шиворот, юноша придушенно взвыл и обрушился животом на кобылий круп. Болтая руками и ногами и захлебываясь от ужаса – перед глазами тряско мелькали и быстро неслись камни, ноги, шлепки, камни, песок, травка, ноги, ноги, ноги – юноша орал:

   – Ааааа! Рами-ииии! Дай сяду-уууууу!

   Кобыла поддала ходу и пошла мощным, ровным галопом. Антара понял, что отобьет себе кишки, ребра и причинное место – если не свалится с ходящей ходуном спины Дахмы.

   Держи меня крепко, Рами, не дай мне упасть, аааааа!!!...

   – Догнать их! Догнать грабителей!

   Они вырвались из становища. В сплошной темноте земля мелькала серо-бурыми сполохами, пот заливал глаза, копыта гулко били в камни, высекая искры.

   Топот, цокот, крики – погоня не отставала. Дахма шла, как боевой верблюд – плавно и не раскачиваясь.

   – Взять их! Стреляйте! Не стреляйте! Взять их!!!

   Топот, в лицо летят комья земли, свист в ушах, я сломал все нижние ребра.

   Когда под ними кончилась земля, Антара сразу понял – все. Конец. И заорал – утробно и дико, без слов и разума. Они летели над вади – как во сне, летели над огромным черным провалом. Всевышнииииий!..

   Копыта Дахмы ударили в сухую землю, юноша клацнул зубами и захлебнулся в пылюке. Бешеный, дикий галоп продолжился – Всевышни-ииий!.. свалимся-упадем! Тут же полно нор и колючек! Дахма сломает ногу-уууу!..

   – Хейа-хей-хей-хей! – засмеялся, запел над ним Рами, и кобыла пошла по широкой дуге, замедляясь.

   И перешла, наконец, на рысь.

   – Спусти меня, я умру от тряски! – взвыл Антара, кобыла храпнула, и рука Рами сбросила его на землю.

   Бух на спину!

   – Эй! Осторожнее!

   Из черноты над вади неслись возмущенные вопли мутайр. На другой стороне провала мелькали факелы, носились всадники.

   – Что?!.. – забыв про отбитую задницу, ребра и внутренности, вскочил и запрыгал Антара. – Зассали! Аааааа!...

   От восторга он и впрямь скакал, потрясая руками.

   – Дахма – моя! Моя! Моя!

   Пинок веревочной подошвы пришелся прямо в плечо:

   – Эй! Ты чего?

   – Хватит орать.

   Рами свесился со спины лошади и уставился лунными, пустыми глазищами:

   – Куда теперь, герой-любовник?

   – В становище! – разом забыв всю обиду, выдохнул Антара. – Я вьюк с поклажей возьму – и поеду! К Абле!

   Глаза-блюдца переливались серебристым сиянием.

   Юноша сглотнул и отступил:

   – Рами, ты чего?..

   Сумеречник чуть изогнул губы – похоже на улыбку, но не совсем:

   – Разве ты не хочешь продать лошадь? За нее днем давали две тысячи динаров – это больше, чем выкуп за Аблу...

   Бедуин нахмурился и твердо ответил:

   – Стрелок, мне не нужны деньги. Мне нужна Абла. Я беру вьюк, сажусь на верблюда и гоню Дахму в кочевье к дяде Убаю. Это утро мы с Аблой встретим вместе.

   Рами вдруг улыбнулся по-настоящему и сполз с лошадиной спины:

   – Ну и ладно. Пошли, герой... Кобылу провести надо, пусть отдохнет, хорошо побегала...

   Покусывая губу – чтоб не заорать от восторга и возбуждения – Антара побежал следом за Рами. Тот шел, как летел, Дахма грациозно переступала следом и – о диво! – вовсе не беспокоилась. Юноша сжимал в потной ладони чумбур и неверяще, счастливо улыбался.

   Над головами горели звезды, заливая холмы белесым призрачным светом. Мы живы, живы!..

   – Обтереть ее нужно! – пробормотал Антара – вдруг в голову пришло...

   А как пронеслись! Ух! А как шла лошадка! Ух! Словно и не чувствовала двоих на своей длинной спине!

   – Укрыть бы ее чем...

   Был бы ковер, хорасанский, – таким бы укрыл! Сокровище, а не кобыла!

   А воды сейчас не надо, обопьется холодной из колодца, простудится – что тогда делать? Самому в колодец прыгать?

   Но как прокатились, а?

   Одно плохо – мутайр могли их запомнить. Точнее, Антару-то нет – кому нужен чернокожий парень? Таких на ярмарке, вокруг ярмарки и после ярмарки табунами ходит. А вот Рами – тут да. Других сумеречников Антара в аль-Румахе не видел, хоть и болтали что-то о лаонцах, что с кальб кочуют. Но кальб на ярмарке не появились, непонятно почему.

   Все еще дрожа от возбуждения, Антара едва не ткнулся в спину Рами – тот резко остановился, прислушиваясь к тому, что происходило впереди. Вскрикнув от неожиданности, юноша вынырнул из мечтаний – и тоже услышал.

   Где-то вдалеке причитали женщины.

   Ветер резко стих, и с ним стихли звуки – только в камнях посвистывало, и Дахма шумно фыркала и дышала.

   Становище лежало в низине – в прозрачном ночном небе курились дымки, яркими точками горели костры, серели разбросанные там и сям шатры. Вон отцовский – большой самый...

   Порыв ветер ударил снова – и с ним снова послышались жалобные крики.

   – Что-то там не то творится... – пробормотал Рами, щурясь в темноту.

   Женские постанывания стали громче – опять ветром принесло. Умер, что ли, кто?..

   И тут Антара увидел – слева от отцовского шатра. Фигурки казались мелкими, как жучки, их было много, и вокруг горели факелы.

   Вдоль растянутого полосатого полога стояли, на коленях, опустив головы, все – отец, Римка, тетя Фиряль... Все с заломленными за спину руками. Выли женщины. Факелы горели в руках высоких людей с тростинами длинных копий в руках.

   Гвардейцы. Гвардейцы халифа.

   Вдруг Рами с железным шорохом обнажил кинжал – ух ты, у него оказывается и кинжал есть...

   – Стой, где стоишь, – тихо, но очень внятно сказал сумеречник ветреной тьме.

   Из тьмы раздалось сиплое и жалобное:

   – За что вы так, господин? Это же я, верный раб шейха, Азам!

   И высокий зиндж выбрался на каменистый гребень.

   – Скажи этому безумцу, чтобы убрал нож, о племянник! – рассудительно предложил Азам, с опаской косясь на сумеречника.

   Рами стоял, зло поджав губы и сверля зинджа взглядом – рука с кинжалом поднята и согнута в локте, готовый к удару клинок поблескивает перед грудью.

   И тут Азам увидел кобылу:

   – Вах, какая красавица!

   Антара почему-то попятился и зачем-то вцепился в чумбур.

   – Опусти нож, – неожиданно жестко приказал Азам сумеречнику.

   Из-за спины зинджа встали тени в хлопающих на ветру бурнусах. Много теней.

   Рами скривил губы в своей неулыбающейся улыбке. У Антары в животе стало пусто и скользко.

   – Сам Всевышний послал нам такую добычу, о Антара! – захихикал зиндж, и юноша только сейчас заметил, что тот взвешивает в напряженной руке окованную железом короткую булаву. – Шейх Авад не зря сказал: где убудет, там прибавится.

   – Ч-что? – растерянно пробормотал Антара, не отпуская взглядом оружие в руках у дяди. – Азам, ты что...

   – Прими лошадь, – сухо приказал зиндж одной тени.

   Коротко кивнул остальным:

   – Свяжите его.

   И ткнул пальцем в Рами.

   Тени нерешительно двинулись вперед, гримаса на лице Стрелка окончательно утратила сходство с улыбкой. Антара ахнул и встал между лезвием кинжала и сородичами. Вскинув булаву, Азам холодно проговорил:

   – Отойди, несмышленыш. За самийа гвардейцы приехали. Ты же не хочешь, чтобы твой отец пострадал? Да еще из-за хали? Отдай повод Рейхану. Все равно не по тебе лошадка. А женщину мы тебе дадим, не бойся. Пока к Афаф походишь, а потом и сосватаем кого...

   Азам успокоительно бормотал, покачивая булавой – и не переставал зыркать по сторонам. Рейхан, бочком и осторожно, стал подкрадываться – слева. Не выдержав напряжения, зиндж сорвался на крик:

   – Антара, отойди!

   Слева хрипло крикнули – и забулькало.

   Ночь взорвалась воплями:

   – Сволочь! Он убил Рейхана!

   Антара тупо пятился, глядя дрыгающегося на земле невольника, тот скребся пятками и булькал, булькал, горло влажно темнело, зажимающие шею руки тоже блестели...

   – Сумеречная сволочь! Где твое слово!

   Рами, хищно пригнувшийся, с мокрым черным кинжалом в руке, поворачивался, вглядываясь в сжимающийся круг теней, скалился и шипел:

   – А где ваше? Кто обещал мне воду? Хотите выдать? Тогда нет уговора!..

   Тени молчали. К Стрелку шагнули – с копьем, Рами слился с тенью, тень взвякнула и осела, копье с деревянным стуком покатилось по камням, хоровод фигур распался, кругом выли и смеялись шакалы – хи-хи-хи... ой-ой-ой...

   – Предатели... – скаля острые зубы, прошипел Стрелок, сутулясь и покачиваясь, как кобра. – Я убил, защищаясь...

   Клинок двигался в согнутой, поднятой, руке, как смертоносное жало. Вокруг мялись, ругались, топтались и шумно сопели. Дахма нетерпеливо фыркала, била копытом и пыталась сплясать.

   – Полезай на кобылу, – прошипел Рами, и Антара не сразу понял, что шипят ему. – Полезай и гони к своей Абле!

   – А ты?

   К сумеречнику снова скользнули – по-умелому, так же, по-змеиному, целя ножом. Вскрик, стон, шорох оседающего тела.

   Тишину смыло воплями:

   – Сволочь! Подлая мразь! Ты не стоил его сандалий!

   Сейчас скопом бросятся, для храбрости орут, что же делать?!

   – Рами, я тебя не брошу!

   Стрелок рявкнул:

   – Гони, я сказал!!! Я справлюсь! Гони к Абле, потом в Мариб!

   Лезвие с шумом рассекло воздух, Антара визгнул, закрывая лицо руками. Ладони залило теплой чужой кровью.

   – В Марибе встретимся! Гони!

   Булькающие стоны умирающих он больше слышать не мог. Антара прыгнул – животом поперек кобыльей спины, Дахма зацокала, затопталась, вокруг орали, ногу, ногу, давай, Антара, задирай и перекидывай ногу – сел!!!

   – Гони!!!

   В голове принялось опасно смеркаться, кругом вдруг замельтешили огни, факелы, откуда здесь всадники... Истошное ржание Дахмы привело его в чувство, Антара дал шенкелей, и кобыла – помчалась!

   Изо всех сил обжимая бока идущей карьером лошади – да знал он, знал, что чем крепче колени сжимаешь, тем шибче пойдет, но стремян-то нет! – юноша сквозь свист в ушах и громкий топот слышал гаснущие за спиной крики.

   В темноте нападавшие орали, толкались и мешали друг другу – но у них были копья. Поэтому когда на него снова побежали все скопом, Тарег прыгнул. Подпрыгнул, перекувырнулся в воздухе и приземлился за спинами кучи малы.

   Прямо перед Азамом.

   Зиндж шагнул, занося булаву:

   – Выродок!..

   И сумел уклониться от рассекшего воздух лезвия – один раз. Потом удалось полоснуть по руке, а потом – по лицу, глубоко. Зиндж с хрипом осел на камни.

   Куча мала, вопя, покатилась, и пришлось снова прыгать.

   Воевавших на западе с альвами учили: если альв прыгает вверх, кувыркаясь, – это хорошо. Тебе. А альву – плохо. Значит, не справляется с круговой обороной. Кстати, сородичи Тарега знали эту закономерность и, описывая трудность схватки, говаривали: "Пришлось мне попрыгать". Наоборот, то есть "Даже покувыркаться не пришлось", не говорили. Потому что все знали: этот фокус сходит в рук один. Ну два. Ну три раза. Но если ты уже кувыркаешься, а помощи нет, значит, дело плохо. Даже самого ловкого "танцора" можно достать копьем, если он устал.

   Тарег устал. Шлепнулся под брошенное – в грудь метили, уже не до шуток – копье, покатился по камням. Последний раз он так прыгал в Красном замке. Но в Красном замке его выручил человек. Аммар.

   Земля под ним затряслась – налетали конники. Новые вопли, резкие крики, свист.

   – Вон они! Бейте воров! Они угнали нашу лошадь!

   Люди Азама заорали в ответ и бросились кто врассыпную, а кто наперерез нападающим.

   Мутайр нашли, где переправиться через вади. Отлично, теперь людям Азама будет чем заняться и без сумеречника. Все, красавцы, разбирайтесь без меня.

   Тарег пригнулся и быстро побежал, лавируя между дерущимися. Прочь, прочь отсюда. В становище гвардейцы, в пустыне – обозленные хозяева Дахмы. Нужно держаться подальше от тех и других.

   Отбежав на приличное расстояние в ночь, Тарег с облегчением выдохнул и ссыпался на землю, оползая спиной по одиноко стоявшему высокому камню.

   Камень оказался теплым и мягким, зашевелился, сдвинулся, и нерегиль упал навзничь.

   – Ты очень вольно толкуешь свои обещания, рррр... – из темноты склонилась огромная, красноглазая, капающая слюной морда Манат. – Давал слово не бросаться, а бросился, ррррр...

   Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза – он, лежа на спине, она, нависая, как над цыпленком.

   – Пр-ррибавляю, – наконец, прорычала Манат, и Тарег заорал, потому что когтистая лапища вцепилась ему в волосы и вздернула на ноги:

   – Миледи! Ай!.. Что вы делаете?!..

   – Прр-рибавляю к оставшимся двум услугам трр-ретью... – проклацала пасть. – Слушай мой приказ, Стрелок!

   И Манат нагнулась, проходясь по брылям длинным розовым языком:

   – Рррр...

   – Миледи! – глупо задрыгался он, тщетно пытаясь отвернуться от надвигающихся, обвисших слюной челюстей. – Что за шутки! Мы на такие услуги не договаривались! Найдите себе другого охотника целоваться!

   Если не загрызет сейчас – значит, никогда не загрызет. А если загрызет, то сейчас, не откладывая. Такой наглости, как у тебя, Полдореа, боги не спускают.

   – Д-дурр-рак! – рявкнула богиня, на мгновение замерев. – Я тебя не поцелую! Я тебя загрызу!

   И, разинув пасть, прихватила зубищами горло.

   Мустафа, скособочась на спине лошади – достали дротиком в бок, суки, да и вся грудь в кровище, исполосована, рубаха клочьями висит – повелительно махал рукой: давайте, давайте, мол, скорее, обдирайте трупы и убираемся отсюда!

   Они узнали самое главное: Дахму угнал Авадов черномазый сынок. Хотел завернуть в становище, но – прохрипел зиндж-невольник прежде чем испустить дух – поспорил со своими и решил убраться с бесценной добычей подальше. Ну что ж, далеко не уедет – все посредники, способные выложить деньги за кобылу-жемчужину, сидят сейчас в аль-Румахе. Дальше ярмарки не уедешь, Антара ибн Авад. Кобыла приметная, как приведешь ее, – сразу пойдут разговоры. И мы тебя сцапаем.

   А чтоб папаша твой был посговорчивей, а посредники пословоохотливей, мы еще и живности вашей прихватим. Либо шейх пожелает скотину вернуть, и сам отыщет Дахму и накажет непутевого сыночка, либо посреднику пригоним стадо барашков, и ему разом станет выгоднее вернуть Дахму законному владельцу.

   Мустафа, кривясь от боли, важно кивал горячащим лошадок сыновьям:

   – Мутазз, ты ведешь верблюдов, остальные пусть гонят коз и баранов!

   Старшенький, Мутазз, радостно осклабился, и Мустафа, поглядев на стадо, понял, почему.

   Верблюды бану суаль бежали мимо, один за другим, а за ними бежали приглядывавшие за скотиной чернокожие рабыни – целых пятеро. Рысят следом, не бросили верблюдов – хорошие, преданные невольницы. И быстро бегут – сильные. И бедра у каждой широкие, хорошие бедра, так и ходят ходуном на бегу. Хорошие рабыни, им и вонзить приятно, и работать хорошо будут.

   Мутазз улыбнулся, провожая взглядом одну – стройную, с большими грудями, в полосатом тюрбане. Черная почувствовала на себе жаркий взгляд мужчины, обернулась и довольно осклабилась, поправляя в вырезе рубахи здоровенные холмы счастья. А больше на бабе ничего и не было – только груботканая гандура, подол такой рваный, что коленки сверкают. Мутазз с шумом втянул носом воздух. Рабыня расхохоталась и побежала дальше, покачивая мощными бедрами.

   Что б его сыну не радоваться: баб пять голов, и их семеро. Надо только проверить, не в тягости ли какая – чужого ребенка по закону можно продать, причем выгодно. Вон, старый Авад как распорядился сводным братом Антары: мальчик подрос, так шейх его не просто на рынок отвел, и не на скотину сменял, а привез в аль-Румах на ярмарку и заплатил заезжему харранскому лекарю. Тот сбрил парнишке яички, оставив зебб – говорили, что за таких евнухов в городах готовы платить любые деньги – и, как Салим поправился, шейх продал его в Марибе за двадцать золотых. О! Двадцать динаров за сына черной рабыни! Да, Авад всегда был хитрым.

   И вдруг над пустыней послышался заливистый, жуткий собачий вой.

   Мустафа разом покрылся холодным потом и прекратил мечтать о прибылях и рабынях.

   Гончие. Гончие Хозяйки Судьбы.

   – Чего им надо?.. – Мутаззу тоже стало не до сладостных мыслей.

   Вой доносился с ближайшего всхолмья. Опустив факел, Мустафа вгляделся в ночную темень – так и есть. Все три салуги сидят на гребне холма и воют.

   – В-великая н-ночь з-завтра... – пробормотал сын.

   Мустафу из холода бросило в жар: ну конечно. Великая ночь. Ночь Манат, когда богиня выпускает гончих на свободу. Всякий, кто не укрылся в шатрах под защитой амулетов, падет жертвой богине воздаяния. По новой вере ночь эту теперь называли Ночью Могущества – мол, именно под ее покровом Али получил в пустыне откровение Книги, а в Книге сказано, что человек будет прощен, если раскается.

   Мустафа забыл про боль в ранах и поежился от стылого страха: прощен? Как же. Это глупые сказки. Злое дело не прощается никогда, и богиня никогда не выпустит из челюстей добычи. Манат мстительна, и всегда стоит у тебя за спиной.

   – Они не зря воют, Мустафа, – тихо сказал старческий голос.

   Под стремя подошел старый Имад, которого брали в набеги ради мудрости и искушенности в статях коней и верблюдов.

   – Псы Хозяйки хотят нам что-то сказать, – добавил седой бедуин. – Или показать – на том всхолмье.

   И мрачно, твердо добавил:

   – Я уже отжил свое, и пойду сам. Вы же оставайтесь и не ходите.

   Ему не стали возражать – лишь молча и торжественно поклонились.

   ...Они ждали знака от Имада долго – то и дело поглядывая в низину, на растревоженное гвардейским налетом становище бану суаль. К счастью, соседям было не до гоняющих их скотину храбрецов мутайр – ветер то и дело доносил снизу женские вопли и причитания.

   А старик взошел на холм, поклонился псам – и вдруг присел на корточки. Салуги тут же исчезли, словно их и не было. А Имад распрямился и крикнул:

   – Всевышний велик! Гончие богини привели нас к виновнику наших бедствий! Идите сюда, здесь без чувств и оружия валяется сумеречник, похитивший надежду мутайр и их главное сокровище!

   Самийа приволокли быстро. Тот, как тряпка, болтался в руках воинов – видать, хорошо его в драке угостили, раз сознание потерял. Мустафа вздернул обвисшую голову за спутанную гриву и с размаху ударил по щеке. Потом по другой.

   Сумеречник глубоко вдохнул и распахнул глазищи. Рванулся. Почувствовал веревки на локтях и запястьях. Рванулся снова. Снова получил по морде.

   – Куда Антара повел кобылу? К кому? – тихо и раздельно спросил Мустафа.

   Самийа молча плюнул ему под ноги кровавой слюной.

   – Говори, – улыбнулся Мустафа.

   И с размаху наподдал твари ногой поддых. Самийа охнул, мотнул головой, снова плюнул.

   – Во вьюк его, – приказал бедуин.

   Сумеречник показал острые хищные зубы:

   – Не скажу, не надейтесь!..

   – Скажешь, – улыбнулся Мустафа. – Мы умеем спрашивать, о дитя сумерек.

   Проводив глазами фарисов, волокущих за локти рычащего и бьющегося самийа, он усмехнулся – "не скажу, не надейтесь"! Ну-ну...