Текст книги "Мне отмщение"

Автор книги: Ксения Медведевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

   Снаружи, словно в подтверждение его слов, донеслись ржание и меканье.

   Кобыла госпожи Афаф зазвенела ножными путами и трубно фыркнула, беспокоясь.

   Послышались крики. Следом прорезался испуганный рев верблюда.

   Рами резко вскинул уши:

   – Что случилось?

   – Напали, на нас, что! Набег! Кайсы скотину угоняют!

   Снаружи действительно орали, мекали и ревели.

   И вдруг – жуткий, пронзительный женский визг. И отчаянный вопль:

   – Убиии-ииили-ииии!!..

   Рами резко обернулся к выходу из шатра. За откинутым пологом метались в рассветном сумраке тени. Женщина снова заголосила:

   – Убили! Обоих убили! Ааааааа!..

   – Ничего себе... – ошалело пробормотал Антара.

   Кричала старая Хайфа. К ее воплям присоединились другие женщины – пронзительный вой поднимался к небесам.

   – Мой Джабир! Джабир! Ааааа! Сынок! Они убили Давада, аааааа!

   – Ого... – чувствуя, как от нездешнего страха мерзнет спина, пробормотал Антара.

   Убивать во время набега не полагалось. Угонять скот – сколько угодно. Ну, женщину украсть – обычно крали рабынь, чтобы не возиться потом с семьей приглянувшейся бабы, за девственницу могли запросить выкупом верблюда, а то и двух. А за рабыню взыскивали вдвое меньше, к тому же ее потом можно было продать. Но убивать свободных мужчин – нет, такого не делали. Ну разве что по дури или без умысла, в темноте дал палкой по башке, а башка треснула, но это редко случалось...

   – Пойдем, – совершенно спокойным голосом сказал сумеречник.

   Антара резко обернулся. Рами уже стоял – с луком наготове и пробовал пальцем тетиву. Золотистая кобыла тревожно била копытом. Над копытом дрыгался и звенел цепью толстый железный браслет – аль-Хану, как самое ценное, пристегивали короткими металлическими путами к колышку с кольцом, на крепкий замок. Ключ от замка носила при себе Афаф – днем. Ночью она пихала его под подушку.

   Кивая тонкокостной мордой, золотистая красавица перебирала длинными ногами и встряхивала гривой.

   – Тихо-тихо-тихо... – улыбнулся ей Рами и похлопал между широких черных ноздрей. – Мы скоро вернемся.

   И скользнул в крики и полусвет за пологом.

   Подхватив копье, Антара высунулся наружу – оглядеться. И тут же заорал – на них наметом шли два всадника. С мечами – мечами! откуда у кайсов мечи?! – наголо. Разинув рот, Антара беспомощно таращился на стремительно растущие фигуры в развевающихся бурнусах. Сквозь пыль и мельтешение он ясно видел – метнулась и упала, как сломавшись, женская фигура. Только рукава абайи взмахнули. У уха цвиркнуло – стрела.

   Правый конник широко размахнулся клинком – прямо над головой ломающей руки тени в бьющемся на ветру покрывале:

   – Джаби-иии... А! – вопль оборвался.

   Женщина рухнула в пыль и дернулась под копытами.

   От ужаса Антара заорал, колени его подкосились, копье задрожало в руке, и сильный толчок в плечо опрокинул его навзничь.

   От неожиданности юноша прекратил орать и посмотрел вверх – прямо между нелепо расставленными полусогнутыми коленями, в ветреном полумраке четко обрисовался Рами. Плавно и до жути спокойно сумеречник натягивал лук.

   Скалясь над гривой лошади, правый конник занес меч, готовясь срубить противника на скаку. Наконечник стрелы Тарега метил ему прямо в лоб.

   Далеко-далеко на западе тех, кто воевал с нерегилями, учили: никогда не пытаться стоптать копытами альва, натягивающего лук. Потому что альв – он не отскочит. И не попадет под меч. Он спустит тетиву, и только потом шагнет в сторону. А твоя лошадь промчится мимо – уже без седока. Потому что встречный удар длинной, в два локтя стрелы, помноженный на усилие несущейся во весь опор лошади, вынет тебя из седла играючи – и если ты не умрешь в седле, то уж точно помрешь с переломанной шеей, обвалившись на всем скаку наземь.

   Этого бедуина не обучали правильной тактике боя с альвами.

   Всадник получил стрелу в переносицу и обвалился в пыль, нелепо взмахнув ногами. Обдав горячим воздухом, конь прогрохотал мимо – скотина неслась напролом, роняя с мундштука пену. Второй конник рухнул на спину плашмя в десятке шагов от опускающего лук Тарега. Ему стрела вошла в ямку между ключицами. Серая кобылка, лишившись привычного груза наездника, вздыбилась и замолотила копытами, раскачивая колокольчиками на трензелях.

   – Убии-иилии-иии, ааааа, за что мне это, сыноо-оок!.. Омейр, Омейр, детка моя-аааааа...

   Женщина выла где-то далеко, в той стороне, где стояли шатры обеих жен шейха. С трудом прислушиваясь – горе делало голос до безобразия ревущим, грудным, неузнаваемым – Тарег понял, кто голосит. Фиряль, старшая.

   Призрачно звенели колокольчики, оседала песчаная взвесь, свистел в ушах рассветный ветер. Бледная в сумерках кобыла храпела, гнула длинную шею и поддавала задом, кося большим круглым глазом.

   У Фиряль сынишка едва-едва дорос до возраста пастуха.

   – Иди сюда, – тихо приказал Тарег осиротевшей лошади.

   И властно протянул руку к поводьям.

   Ухватив кобылу за узду, он подвел ее к распластанному на земле налетчику. Человек скребся пятками и пускал кровавые пузыри. Пробившая горло стрела раскачивала длинным оперенным хвостом в такт хриплому дыханию умирающего. Тарег сунул лук в чехол, закинул его за спину и наклонился над лежавшим. Наступив на запястье, вывернул из скрючившихся пальцев рукоять меча. Пальцы не желали расставаться с оружием и с хрустом ломались в суставах, один за другим отпуская ременную оплетку.

   На влажной от крови груди фариса поблескивал медальон: не привычная ладошка Фатимы, всегдашняя "пятерня удачи" суеверных ашшаритов, а что-то совсем иное по рисунку. Приглядевшись, Тарег медленно кивнул: молния в круге. Ему говорили, что на белом камне аль-Лат выбито именно это: круг, похожий на глаз. И бьющая сквозь него молния.

   В затягивающихся туманом глазах человека проступило что-то осмысленное.

   – Нет, – покачал головой Тарег в ответ на безмолвную просьбу умирающего. – Я не ускорю твою смерть. И не думай, что я делаю это из мести. Я хочу дать тебе больше времени перед уходом в иной мир – возможно, ты сумеешь что-то изменить. Ибо – клянусь сторожевыми башнями Запада, человек, – тебе не понравится то, что тебя ждет за чертой.

   Ставя ногу в стремя, нерегиль усмехнулся – бедуин хрипел, прыская черной кровью из горла, проклиная его во всех мирах. Со всех сторон в небо поднимался заполошный женский крик.

   – Брось копье, Антара! – обернувшись к жалко раскорячившемуся на земле балбесу, строго приказал Тарег. – Сиди здесь, сторожи аль-Хану! Бой – не дело не для таких, как ты!

   Посмотрев вперед – туда, где уже поднимался в небо дым над подпаленными шатрами, нерегиль увидел то, что и ожидал.

   Среди стелющегося дыма и хлопающих на ветру пологов, над спинами толкущихся коз отчетливо выделялась черная женская фигура. Бестолково мечущиеся люди не замечали ее – хотя Узза оставалась неподвижной, словно базальтовая статуя.

   Вбросив себя в седло, Тарег снова поймал глазами черный, как обелиск, силуэт. Богиня подняла руку и уперлась пальцем:

   Иди и сражайся.

   – С-спасибо огромное за совет, миледи, – прорычал Тарег, – а то я думал с кобылой обняться и тихо на задах пересидеть!

   Где-то на задворках разума прозвучал тихий, как полет перышка, смешок.

   Черная фигура истаяла в ярчающем утреннем свете.

   Оглянувшись на распростертого на земле юношу, Тарег гаркнул:

   – Даже не думай!

   И дал кобыле шенкелей.

   Глядя, как кобыла под Рами переходит с резвой рыси на галоп, Антара закусил губу и утерся рукавом. А правая рука как-то сама собой нашарила копье.

   – Аль-Хану, говоришь, сторожить... – прошипел юноша. – Да что ты понимаешь! Я заслужу себе славу!

   Абла еще услышит обо мне! На добычу, правда, рассчитывать не приходилось – он же несовершеннолетний, все отец заберет...

   Ну и ладно! Зато возлюбленная узнает о его подвигах!

   И, словно Всевышний услышал горячие мольбы юноши, случилось невероятное: Антара уловил знакомый звук. За спиной топала и бестолково звенела уздечкой коняга.

   – Ты ж моя красавица... – пробормотал бедуин, обернулся и увидел гнедую из-под сбитого стрелой кармата.

   Антара всадил копье в землю – чтоб когда в седло сядет, вытащить, – потом ловил поводья, лез ногой в стремя, оступался, прыгал на одной ноге среди трупов, снова лез и наконец закинулся наверх и едва не отбил зебб о высокую луку. В становище-то все больше без седла ездили. Хорошо, что на гнедой седло со стременами, а то как бы он залез на конягу? Никак, никого ж вокруг нет, чтоб на спину подсадить. Живого – точно никого, только дым стелется и мертвецы лежат...

   Рами он нагнал – и сразу понял, что дело плохо. Сумеречник с разгону летел на толпу чужих фарисов.

   Их было пятеро – кольчужных, без щитов, но с хорошими копьями и при мечах. Копье тут же свистнуло – Рами на скаку пригнулся в седле, Антара – с придушенным воплем – тоже. Над головой пронеслось и во что-то за спиной ударило, кобыла мотала башкой и храпела, древко проскальзывало в мокрой от пота ладони, как бы не выронить копье-то...

   А впереди уже орали и звенели – и тут Антару замутило. Рами привстал в стременах и отмахнул изогнутым трофейным мечом. Полетели щепки, брызнуло, фарис заорал, обрубок руки запылил красным, Рами отмахнул снова, и на глазах юноши грудь другого фариса раскрылась темной длинной дырой с белыми полосками ребер.

   Антара изо всех сил боролся с тошнотой и страхом, коняга почувствовала его нерешительность и подло поддала задом. Цепляясь на гриву, он увидел...

   – Рами!!! Слева-аааа!!!..

   Копье выпало из кривой руки Антары – но Рами заметил врага, и занесший дротик налетчик опрокинулся в седле.

   Пот заливал лицо, сквозь муть в глазах Антара вдруг с ужасом разглядел – на него! На него едут двое!!! А копье! Копье на земле! Уронил же!

   – Аааааа!..

   В глаза брызнуло очень горячим, с тяжелым топотом, звеня трензелями, промчалась коняга, Рами заорал:

   – Вон отсюда!

   Антара раскрыл глаза и увидел фонтан крови из перерубленной шеи, стеклянеющий глазами фарис оползал из седла, второй обменивался звонкими, хищными ударами с кривящимся, оскаленным Рами.

   Задыхаясь от отчаяния и страха, юноша выпростался из стремян и полез с кобылы – копье подобрать. Наклоняясь, он визгнул от неожиданности – перед его носом на землю с глухим стуком и звоном кольчуги свалилось безголовое тело. Из косо срезанной шеи торчало белым и хлестало красным.

   А по затылку крепко наподдали веревочной подошвой сандалии:

   – Я сказал – вон отсюда! Вон, вон! – свои увещевания Рами сопровождал чувствительными пенделями в плечо и в ухо.

   – Не пойду-уууу! – выл Антара, бестолково закрываясь ладонями.

   Волосы на темечке чувствительно сгребла железная пятерня:

   – Антара, я тебя сам убью.

   Сглатывая ком ужаса, юноша посмотрел в нечеловеческие глазищи.

   – Не пойду, – выдавил. – Что я Абле скажу? Не хочу, чтоб смеялась.

   Петерня медленно отпустила.

   – Умирай, если хочешь, – бронзовый голос сумеречника обдавал презрением, как зимний дождь холодом.

   Подбирая присыпанное пылюкой копье, Антара услышал удаляющийся стук копыт.

   – С бабами в шатрах не останусь... – упрямо прошептал он, утер слезы стыда и в отчаянии полез на кобылу.

   И снова нагнал Рами – очень быстро.

   На окраине становища в прыгающем факельном свете голосили и орали в десяток глоток, в реве заходились дети.

   – Антара-аааааа!.. мама-ааааа!..

   Ага, это Нуман бежит, все мордашка мокрая от соплей.

   – Маму увезли-иии... это не кайсы-ыыыы...

   Что это не кайсы, Антара уже понял.

   – Связали, во вьюк положили-иии...

   На шее Нумана болтался обрывок веревки. К его боку прижимались еще двое – дочка и мальчик тети Сафийи, их тощие шеи спутывал длинный ремень, а на кончике ремня, задирая подбородок, тащился еще и мелкий зареванный Ясир из соседнего шатра. Все четверо ревели, как зарезанные, и размазывали по лицам сопли, слезы и грязь.

   – Нуман, хватит плакать, ты мужчина. Развяжи их, – строго сказал Антара с высоты кобылы.

   – Отца заарканили, угнали, – всхлипывая, выдавил Ясир, выпрастывая шею из ременной петли. – Маму с сестрой во вьюк запихали. Брата с Ибрагимом за шеи связали и так за конем потащили...

   – А нас тоже повязали, а потом бросили, – мрачно добавил Нуман.

   Он уже утер сопли и преданно смотрел на Антару:

   – Ты спасешь маму и тетю Сафийю?

   – Конечно, спасу, – твердо ответил юноша и вскинул в руке копье.

   Раздавшийся за спиной строгий окрик заставил Антару съежиться в роскошном чужом седле:

   – Ты куда это собрался, о сын рабыни? И откуда у тебя лошадь, а? – рявкнул высоченный, богато одетый старик.

   Почтеннейший Рашад, как же без него. Мальчишек как ветром сдуло.

   А Рашад пренебрежительно бросил:

   – Отец твой сказал – расходиться.

   – Но...

   – Их больше сотни, дурак. В железе. На хороших конях. Даже если догоним, они нас к тем, кого на сворках ведут, подвяжут. Слезай с коня, Антара, бой окончен.

   – Но...

   И тут откуда-то справа раздался резкий голос Рами – стрелок закричал, кроя всех трусами и евнухами, ему ответили такие же возмущенные вопли.

   – Уйми своего лаонца, – презрительно процедил Рашад. – А то как бы ему бока не намяли. П-подлая приблуда, безродный выродок...

   Бормоча ругательства, почтенный господин перекинул через плечо полу бишта и удалился в темноту.

   Антара успел вовремя: Рами уже окружила пешая и конная толпа. Разъяренные люди орали, размахивали палками, и сумеречнику явно грозила хорошая трепка. Стрелок сдерживал топчущуюся кобылу, свирепо рычал в ответ и скалился, как каракал над добычей:

   – Ублюдки! – кричал он. – Трусливые и подлые ублюдки! Да не будет у вас матери!

   – Заткни свой грязный рот, сколопендра! – орали ему в ответ. – Не смей позорить благородных бану суаль!

   – Отберите у него коня и оружие! – о, кто-то умный нашелся. – Он приблуда! Хали не должен владеть имуществом!

   Сейчас бросятся все скопом, и Рами придется туго – он ведь словом связан. Если навалятся и бить будут, ответить не сможет наш стрелок...

   – О благородные сыны племени! – привстав в стременах, рявкнул Антара. – Выслушайте меня!

   Рами замолчал на полуслове и вытаращился. Ругань стихла. Только факелы трещали.

   – Неужели мы оставим наших товарищей? Неужели отдадим наших жен и сестер чужакам?!

   – Заткнись, Антара... – устало протянул кто-то из толпы.

   В ответ этому кому-то с треском наподдали по уху:

   – Помолчи! Дай стихи послушать!

   – Прочитай стихи, Антара! – проорал кто-то сзади.

   И Антара вскинул в руке копье и прочел:

 
   Отчего эти слезы, я сам не пойму -
   Так бывает при встрече нежданной у нас.
   Мы за жизнь не боимся, люди бану суаль,
   Нам в бою безразлично, с кем сражаемся мы.
   Все, кто знает меня, все, кто видел в бою,
   Пусть расскажут, легко ли меня испугать! 1010
  Эти стихи приводятся в романе «Жизнеописание доблестной Фатимы». Москва, «Наука», 1987.


[Закрыть]
 

   Ответом ему стало потрясенное восхищенное молчание – а следом многоголосый, свирепый крик:

   – Да благословит тебя Всевышний, Антара! По коням, храбрецы! Отомстим кайсам! По ко-ооня-яяям!!!...

   Через несколько мгновений они с Рами остались на пустом истоптанном пятачке земли лицом к лицу. Сумеречник смотрел на юношу совершенно круглыми глазами. Затем выдавил:

   – Охренеть...

   – Всегда рад спасти твою шкуру, Рами, – церемонно и вежливо ответил бедуин и приложил правую ладонь к груди.

   – Я... благодарен, – Рами опустил глаза и очень смутился.

   – Поехали, – гордо сказал Антара и тронул кобылу.

   – Куда тебе-то ехать?!

   Нет, вы подумайте! Он еще не унялся!

   И Антара гордо развернулся в седле и сообщил:

   – Навстречу славе. Навстречу славе и бессмертию в песнях, Рами.

   На этот раз он поехал вперед, не оборачиваясь.

   Несмотря на глухое ворчание, в котором Антара явственно разбирал не очень добрые о себе отзывы.

   Когда они нагнали разбойников, юноша понял, что Рами был прав. Кругом прав.

   Не стоило ему ехать.

   Скакавшие впереди с ревом и звоном сшиблись с фарисами. Оглушающе злобные, пронзительные крики сумеречника слышались издалека. Ему вторили остальные – радостными возгласами и воплями. Ну да, у нас в становище никто так рубиться не умеет, это точно.

   Среди каменных стен сухого русла метались крики, звон и ржание, эхо путало слух, на закидывающей колени лошади Антара изо всех сил держался в седле и страшно боялся упасть под копыта.

   Над головой и по сторонам орали, скрежетало и звенело железо – словно кругом враги, и юноша судорожно оглядывался – нет, нет, вот, свои, свои, свои.

   Свирепый клич накатил волной – и Антара не сдержал пуганого вопля.

   На них бежали пешие фарисы с копьями!

   Отчаянный визг лошади сказал все – убили кобылу, прямо под ним убили. Заваливаясь, Антара счастливо упал под брошенное копье, над ним мелькнула булава, он подставил древко, хрустнуло, фарис рухнул с пробитой стрелой шеей.

   Кобыла упала на бок и визжала, взбрасывая копыта. Из пропоротого копьем брюха текло и вываливалось склизкое и извитое.

   Горло бедняжке Антара перерезал джамбией мертвого фариса. Вокруг стало как-то пусто. Впереди в горловине вади стояла сплошная пылюка, закрывающая скудное рассветное небо. Там грохотали и вопили.

   А Антара стоял над мертвой, огромной какой-то кобылой и смотрел на пыль, которая оседала на блестящий лошадиный глаз.

   – Аааа... – послышался слабый стон. – Аааа...

   Знакомый голос. Заглянув за лежавший поперек чьего-то тела труп, Антара увидел Муфида. Точно, он вторым ехал на соседней лошади, точно.

   Из груди Муфида торчала длинная толстая стрела с ярко-зеленым оперением. Отваливая тяжеленный из-за доспеха труп фариса, Антара ее потревожил, раненый захрипел. На губах выступили кровавые пузыри.

   Муфид скосил большие, запавшие глаза:

   – Я ведь не умру? – прошептал.

   Антара сглотнул, сел рядом и взял его за руку. Кругом лежали мертвые люди и лошади.

   – Я ведь не умру? – опять пузыри на губах.

   – Нет, – тихо ответил он. – Конечно, не умрешь.

   Стрела покачнулась, Муфид захрипел.

   – Ты тихонько лежи, – еще тише посоветовал Антара, пожимая холодеющую ладонь.

   Муфид подергался и затих. Розовый пузырь лопнул на губах. На широко раскрытые глаза сеялась тонкая пыль.

   – Бессмертие, говоришь?

   Антара сглотнул и не сразу обернулся.

   Рами стоял, устало опустив взлохмаченную голову. Лицо покрывала корка грязи и крови. Рядом стояла такая же понурая, с облипшей кровью гривой, серая кобыла.

   – Заверни его в бурнус, клади на седло, – тихо сказал сумеречник. – Копье оставь. Не бери.

   Антара медленно кивнул и отпустил ладонь Муфида.

   Авад ибн Бассам прищурился в восходящее, слепящее белым солнце.

   – Видишь кого?

   – Нет, отец, – жалобно отозвался Нуман.

   Младшенький все еще дрожал и таращился в колышущийся усохшей травой горизонт. Обхватив себя за плечи, мальчик трясся на холодном утреннем ветру и не мог оторвать глаз от пустыни – а вдруг опять попрут. Нуман стоял на невысоком взлобье – оттуда лучше наблюдать за окрестностями.

   Сколько людей ускакало вслед за Антарой, шейх так и не понял. Пока, во всяком случае.

   Со вздохом Авад ибн Бассам посмотрел на уложенные рядами тела – кого-то прикрыли обрезком ковра, кого-то – чужаков большей частью – нет, и оскаленные, застывшие в крике лица безжалостно высвечивало солнце. В каменистую промоину на задах становища стаскивали труп за трупом – мужчин, женщин, детей. Кто-то орал: мол, врагов нужно бросить на съедение волкам и шакалам, но ибн Бассам воспротивился. Теперь нет ни врагов, ни своих – есть только мертвые тела, нуждающиеся в человеческом погребении. Так он сказал. Такова была мудрость, завещанная ему отцом: не отступай от заповедей людей, и всегда отдай человеку человеческое.

   Ибн Бассам старался не смотреть вправо. Между длинными ковровыми свертками – слева Хайфа, справа веселушка-хохотушка Суха, лежал сверток покороче. Над ним, раскачиваясь взад-вперед и тихо подвывая, сидела Фиряль. Покрывало сползло, открывая тронутые сединой волосы. Незаплетенные пряди трепал равномерно свистящий ветер.

   Авад отвернулся. Он сам нарек малыша – Омейр, долгожитель. А мальчик и седьмой весны не увидел – вон как судьба распорядилась. У Фиряль уже половины зубов не было – понятное дело, старшей жене было уже далеко за тридцать – и сына она рожала тяжело, долго потом в горячке лежала. Авад думал уж еще одну жену сватать – но нет, крепко сбитая, сильная Фиряль выжила. Даже грудью сына откормила. Но и он, и жена знали – больше у них детей не будет. Куда уж, скоро совсем старухой станет.

   Сморгнув – не хватало еще слезу пустить – Авад вздохнул. Начертал калам, как судил Всевышний, что тут говорить. Жалко мальчика, смышленый был. А жену молодую взять придется, это теперь дело решенное.

   – Видишь кого?

   – Н-нет, отец, – стуча зубами, отозвался Нуман.

   И стал судорожно запахивать великоватый, с плеча Антары, бурнус.

   Сверху, шурша щебенкой, стащили еще два трупа. Оба из нападавших.

   – Это не кайсы.

   Авад аж вздрогнул – до того тихо подошел старый Рашад.

   – Ты воистину прав, о шейх, – почтительно отозвался он.

   – Это фарисы. И на всех – один и тот же знак.

   Старик медленно погладил пятнистой от возраста рукой бороду. Про знак они говорить не стали – чтобы не приваживать зла. Да и что тут было говорить – все и так ясно.

   Разорив Ятриб, карматы взяли такую добычу, что им не хватило верблюдов – золото вывезти. Они ободрали золотые пластины с купола Джума-масджид, выломали золотые решетки в махсуре – рассказывали, что трофеи заставили нести самых знатных пленников из числа хашимитов, потомков Али, мир ему. На награбленное в Ятрибе золото карматы могли нанять и вооружить хоть тыщу фарисов. И натравить их на кого угодно.

   – Многих не хватает, – так же тихо продолжил старик.

   Ибн Бассам лишь низко наклонил голову – знаю, мол.

   Народу фарисы переловили видимо-невидимо. Детей, правда, в последний момент бросили, не стали связывать и на верблюдов грузить. И быстро погнали всех на восток, к землям племени мутайр. Про мутайр говорили, что они давно и прочно в союзе с карматами. Впрочем, то же самое говорили и про руала.

   А сумеречник с Антарой подбили пару десятков самых отчаянных голов – в основном тех, кто лошадью во время боя разжился, – поскакать за ними. Отбивать пленных.

   Авад этот план не одобрил – хотя фарисы угнали и мать Нумана. Он не любил ввязываться в безнадежные предприятия. А два десятка сорви-голов против сотен хорошо вооруженных головорезов – это дичь, глупость и верная смерть. Женщин всегда можно прикупить, они еще детей нарожают. Тем более, впереди зима, да еще после такого бесплодного страшного лета. Колодцы вдоль старой каваранной дороги пересыхают один за другим, и кто знает, может, халифским наместникам и их гвардейцам снова взбредет в голову обвинить во всем бедуинов. И придется опять отдавать все до последней козы, да еще и детей впридачу. Так что если Всевышний судил кому-то погибнуть или попасть в рабство к карматам – значит, но то воля Всевышнего. А в племени и без того достаточно голодных ртов.

   – Отец! Они возвращаются!

   Нуман счастливо визгнул и припустил вниз с вершины дюны -навстречу воинам.

   Авад степенно одернул рукава бишта и стал медленно подниматься вверх по склону. Пуская вниз шипящие змейки песка и стараясь не оступиться, подумал: если Антара остался жив, он, ибн Бассам, сделает все, чтобы отвадить глупого юнца от дружбы с сумеречником. Поэт, горе-забияка, птицы у тебя в голове, о Антара, а это не дело. А за лаонцем – Авад это чувствовал – клубилось что-то... тревожное. Нехорошее что-то шло за ним по пятам. Так что нечего Антаре вокруг него увиваться и рассказы слушать. И стихи сочинять тоже пора заканчивать. Надо, в конце концов, женить парня. Вон хоть на дочери погибшего сегодня ночью Давада.

   Выбравшись на взгорок, Авад обозрел загаженное, исходящее дымками и ядовитым запахом пережитого страха стойбище. Кстати, о Даваде и его дочке. Женщины, вставая на цыпочки и вытягивая руки, пришпиливали длинными металлическими спицами сорванный занавес на шатре. Давадова дочка, Рима, трудилась вместе со всеми. Ветер дернул ее за полу абайи и облепил стройное тело: бок, длинные ноги, широкие бедра.

   Авад почувствовал, как между ног все напряглось. А что? Давно он не пробовал девственницы. Старики говорят, что нет ничего лучше для здоровья и продления жизни, чем молодая горячая девушка – не зря халифы, рассказывают знающие люди, раз в неделю входят к юной красавице, разрушая ее девственность и отпивая от ее жизненных соков.

   – Едут! Едут! – заорали внизу.

   Изманная линия скал оплывала на востоке степью. Среди желто-серых каменных проплешин толпа конных и пеших казалась немыслимо пестрой – полосатые бурнусы оживляли унылый вид плато. Щурясь и прикладывая руку ко лбу, Авад силился разглядеть своего чернокожего отпрыска. Среди устало плетущихся коней и людей не разобрать было, кто есть кто. Поди ж ты, целую толпу отбили эти сумасшедшие.

   Восток над степью расцвечивали рдеющие полосы перистых облаков.

   – Пока не зарядили дожди, неплохо было бы двинуть к аль-Румаху. А? – это он спросил старого Рашада.

   Старик, кряхтя, тоже взлез на горку и теперь сопел рядом с шейхом, дергая себя за кончик бороды.

   – После этого боя о нашем сумеречнике будут говорить в каждом шатре, – пробормотал, наконец, Рашад.

   – Мда, – задумчиво ответствовал Авад.

   Вот прославился так прославился, это точно. Ему уже наплели несусветицы про сечу в становище: и как лаонец врагов как куропаток пострелял, и как мечом порубал – ну разве что как птица на кобыле своей, из-под фариса вытащенной, не летал. Одним словом – чушь, достойная лишь поэта и поэтических выдумок...

   – А я бы, о Абу Антара, не брал сумеречника на ярмарку, – вздохнул старик.

   – Думаешь, украдут?

   – Хм, – мрачно ответил Рашад. – У карматов длинная память, о шейх. И думаю я, что про нашего лаонца в их в шатрах тоже будут рассказывать. Знаешь, как говорят: если бы перепелку оставили в покое, она бы уснула...

   – Карматы налетят снова, о Рашад, – устало ответил ибн Бассам. – А с сумеречником, хоть он и полоумный, отбиться вышло куда как удачнее.

   И почти против воли улыбнулся. Он теперь отчетливо видел: рядом с серой в гречку лошадкой, везущей какой-то длинный сверток, шел его Антара. Короткие курчавые – в материнскую породу – волосы отливали черным воронова крыла.

   Ладно, сынок. Вот отпразднуем мою свадьбу – и о тебе подумаю. А то кому сказать – парень еще женщины не пробовал, скоро все ладони сотрет, трудясь по ночам над зеббом...

окрестности аль-Румаха, некоторое время спустя

   Трое подростков и мальчишка залегли за невысокой каменной оградкой. Обычно в загоне держали коз, но сейчас вместо скотины там толклись женщины.

   – Ну же, чего встали, ничего ж не видно, – выдохнул сквозь зубы Нуман.

   Как самый нетерпеливый, он уже засунул руку в штаны.

   Им уже не впервые случалось подглядывать за женщинами – правда, за сование носа на женскую половину шатра били палками нещадно. Но слушать возню отцов с женами и не подглядеть в дырочку было попросту невозможно. Поэтому отцы предусмотрительно выставляли рабов с палками – чтоб ходили вокруг пологов и гоняли юных дурачков со вспухшими зеббами.

   Да и сейчас им могло перепасть по хребтине. Но отказаться от зрелища было невмоготу: сегодня шейх брал к себе в шатер Риму, и старухи должны были осмотреть девушку.

   – Вон, вон, платье стягивает... – простонал Сухайб.

   – Тихо ты, – цыкнул Антара.

   И тяжело задышал, возясь с завязкой штанов.

   – Не, тока покрывало пока... – разочарованно выдохнул Нуман.

   Но все равно взялся за дело.

   С Римы действительно сняли головной платок и распустили волосы.

   – Уууу... – разом счастливо задышали все.

   Старая Назира велела девушке разинуть рот и придирчиво осмотрела зубы. Потом дала с ладони кусок сахара – чтоб та разгрызла. Коли у девушки крепкие зубы, справится.

   При виде коричневого кусочка у всех потекли слюни, и пришлось удвоить усилия, чтобы не отвлекаться.

   Римка, кто бы сомневался, сахар разгрызла, да еще и облизнулась.

   Тогда Назира покивала, пожевала беззубым ртом, и велела девчонке стать на колени. И принялась таскать ее за волосы – а ну как вылезать начнут, если слабые. Потягав Римку всласть за космы, стала прочесывать пятерней – а потом придирчиво разглядывать, сколько волосин на пальцах осталось.

   Старуха, как видно, осталась довольна осмотром. Потому как величественно кивнула и велела рабыням снять с Римы платье.

   – Уууххх... – застонал, засопел Сухайб.

   – Ти...ше... ууу...

   – Вот так сиськи-иии...

   Назира, меж тем, споро ощупывала голую девчонку. Потеребила соски, пощипала за полные бедра, велела поднять руки и прощупала груди. Снова кивнула. И показала рукой на разровненную площадку с песком.

   Девчонка покорно присела и пустила струю.

   – А мохнатая у нее... – мечтательно охнул Антара.

   – Ддааа... – отозвался Нуман.

   Женщины склонились над оставленной Римкиной струей ямкой, долго приглядывались, и так и эдак. Из подслушанных разговоров сестер юнцы знали: если ямка глубокая и круглая, значит, струя сильная и все там у женщины как надо, чтобы ребенка родить.

   Римка полезла в платье, и все разочарованно, в один голос, застонали.

   И тут:

   – А ну брысь отседова, шакальи дети! О бесстыжие, я все скажу вашим отцам, чтобы они отрезали вам между ног лишнее!!!..

   От стойбища к ним бежала – и размахивала палкой – старая невольница тети Фиряль. Ее вопли всколыхнули женщин в загоне, и те возмущенно заверещали.

   Придерживая спадающие штаны, юнцы, как антилопы, припустили в пустыню.

   Вслед полетели камни и крики, но увиденного должно было хватить на месяцы вперед – так что оно того стоило.

   Дождавшись темноты, они решили возвращаться. Из становища тянуло волшебным запахом козлятины, жареной и вареной с луком-пореем. Ну да, сегодня женщины ходили в оазис закупаться провизией для свадьбы. Доспехи и оружие убитых фарисов продали с большой выгодой – и теперь племя пировало. Говорили, что из оазиса принесли даже фрукты – но этому особо никто не верил. Да кто их ел, в самом-то деле, эти яблоки с грушами...

   Среди шатров было не протолкнуться – на торжества сбежались и свои, и чужие, охочие до дармового угощения людишки. С криками выносили котлы с дымящимся рисом, вертели над угольями ободранные тушки козлят и даже баранов.

   От шатра шейха донесся жалобный рев верблюда – видно, готовились резать. Антара лично ходил сегодня с отцом к стаду, выбирать молодых самцов, годных на мясо.