Текст книги "Комната воды"

Автор книги: Кристофер Фаулер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Куртка Миры зацепилась за розовые шипы. Она вырвала рукав из цепких когтей и побежала к забору, который с легкостью перемахнула, продолжая следить за удалявшейся спиной бродяги: он перебирался через следующую преграду, затеяв нечто вроде бега с препятствиями.

Вдруг он отклонился в сторону, перелез через низкую кирпичную стену в самом конце и очутился на узкой аллее, отделявшей Балаклава-стрит от соседней улицы. Мира была всего в нескольких футах от него, пробираясь по его следам, перелезая через преграды и поднимаясь на ноги, но заросшая аллея, представлявшая собой сумрачный коричневый проход, оказалась пуста. Было непонятно, куда он мог подеваться. Она добралась до конца аллеи и вернулась назад. Нигде никаких следов – даже отпечатков ног в топкой грязи.

Мангешкар вернулась к бузине, где прятался бродяга. В глубине куста часть ветвей была выломана, чтобы образовать небольшое убежище, прикрытое листвой. Земля под кустом была плотно утрамбована, в грязи валялись несколько скрученных окурков. Рядом с бузиной обнаружилась зелено-золотая жестяная банка, показавшаяся Мире знакомой. Она подняла ее, осветила карманным фонариком металлическую поверхность и увидела мрачноватое изображение мертвого льва с роем пчел, кормящихся у него из живота. Надпись на банке гласила: «Из силы явилась сладость». Пустая банка светлой патоки фирмы «Тейт-энд-Лайл». Теперь Мира, по крайней мере, знала, откуда пошло прозвище бродяги.

Она заметила дрожащую на пороге Калли. «Мой дом – моя крепость», – горестно подумала она. Мира выросла в одной из высоток за Арчуэем, а потому знала, каково это лежать в постели без сна, тревожно прислушиваясь к малейшему шороху.

– Я не тороплюсь, – сказала Мира, взяв Калли за руку и ведя ее назад в дом. – Мой коллега ждет на улице. Он хотел, чтобы мы с ним поужинали. Что ж, пошлем его за едой.

25
Подводные течения

Раймонд Лэнд поправил галстук, надетый для гольф-клуба, и посмотрелся в металлическую пластину, привинченную к выложенному зеленой плиткой косяку двери, а потом сунул в щель карточку-пропуск. Входя в контору Отдела аномальных преступлений, где еще не закончился ремонт, Лэнд намеревался положить конец слухам, циркулирующим вокруг его подчиненных. Поговаривали, что Брайант и Мэй опять взялись за старое, что они заставляют своих коллег бегать по всему городу в поисках неизвестно чего, что их дурные привычки снова дают о себе знать и могут дурно повлиять на новое поколение сотрудников.

– Какого дьявола ты тут возишься, Лонгбрайт? – спросил Лэнд.

– Я все-таки женщина, сэр, – огрызнулась Дженис.

Она впервые за весь день позволила себе сделать паузу – при том, что начала работать в восемь утра. Ей просто хотелось в последний раз взглянуть на платье, прежде чем оно отправится назад в магазин. Брайант отказался компенсировать его стоимость и потребовал, чтобы она вернула приобретение. А чего еще ждать от человека, в жизни не купившего рубашку дороже чем за десять фунтов? Черный атлас скользил под пальцами Дженис, как имитация подвенечного платья, которого ей, увы, не суждено надеть. Ее многолетний партнер был так предан полиции, что места для женщины в его душе почти не оставалось. Иэну Харгриву отлично жилось в подводных течениях междепартаментской политики, и он предпочитал встречаться с Дженис дважды в неделю после работы, когда оба они были уставшими и раздражительными. Лонгбрайт сидела у него на кухне, поедая китайскую еду прямо из коробки. Сейчас она сердито уставилась на и.о. начальника отдела, словно провоцируя его на конфликт.

Лэнд поспешил дальше по коридору. Среди недавно приобретенного оборудования для криминологической лаборатории он обнаружил Кершо и Бэнбери: они экспериментировали с противнем, полным сырого песка, и игрушечным грузовиком.

– Ну а вы, черт подери, что тут делаете? – поинтересовался шеф.

– Джайлз растолковывает мне физическую динамику смерти от несчастного случая, – без особого успеха попытался объяснить Бэнбери. – Вообще-то это моя территория, но Джайлз меня опередил.

– Так вот чем вы занимаетесь…

– Мистер Брайант подкинул мне идею. Все в порядке, у меня все задокументировано.

– И почему я даже не удивляюсь? – обратился Лэнд к стене, проходя дальше.

По крайней мере, Бимсли – хотя бы с виду – занимался чем-то полезным, изучая столбики цифр на экране компьютера, а вот Мира Мангешкар лежала на полу. Завидев начальника, она проворно вскочила на ноги.

– Простите, сэр, немного йоги – я потянула спину вчера вечером.

– В свободное время или на дежурстве?

– На дежурстве. Преследовала подозрительную личность.

– И как, задержали?

– Нет, сэр. Он просто испарился. В буквальном смысле слова. Звучит неправдоподобно, я знаю, как будто он улетел, но это так.

«Они все с ума посходили, – думал Лэнд. – Это все дело рук Брайанта. Он заразил их своим безумием. Джон все-таки более вменяем. Попробую воззвать к его здравому смыслу».

– Кажется, у нас проблема. – Брайант швырнул папки под стол. – Лэнд хочет, чтобы я к обеду составил отчет о деятельности отдела. Любые блестящие идеи насчет того, чем заполнить столько пустого пространства, приветствуются. Бог ты мой, трудно работать при таком грохоте за окном. Что там творится?

Мэй неспешно приблизился к окну и выглянул на улицу.

– Два запойных скинхеда кидаются пивными банками возле метро, – сообщил он. – Молодая женщина с ребенком орет на своего сожителя и колотит его по голове. Пара муниципальных рабочих курочит тротуар отбойными молотками. Водное управление выдалбливает дыру прямо посредине дороги. А еще два водителя автобуса почем зря клянут светофор. Какой шум конкретно тебя интересует?

– И почему это английские горожане так крикливы? – риторически спросил Артур. – Поезжайте в Париж, Мадрид, Берлин и даже в Рим – там вы не увидите такого поведения. А у нас просто вечный «Переулок джина» Хогарта.[33]33
  Брайант имеет в виду знаменитую гравюру Уильяма Хогарта «Переулок джина» (1751), бичевавшую повальное пьянство низших классов.


[Закрыть]

– Артур, раньше ты говорил как сын своего времени. Сейчас можно подумать, что тебе несколько веков.

– А что тебе не нравится? Раньше одним из главных удовольствий пожилого возраста было право отвратительно вести себя по отношению к окружающим. Ты мог говорить что хочешь, и люди прощали тебя из уважения к почтенным летам. А теперь, когда все так носятся со своими эмоциями и открыто заявляют о своих чувствах, мы лишились даже этого удовольствия. Интересно, осталось ли хоть что-нибудь, чего молодежь не узурпировала?

Джону приходилось выслушивать подобные разговоры как минимум раз в неделю. Сам он по-прежнему верил в спасительную силу молодого поколения, несмотря на все филиппики напарника. В то же время Брайант по-своему высоко оценивал столичную молодежь. Некоторым из тех, кто наиболее плодотворно сотрудничал с отделом, не было и двадцати.

Зазвонил телефон: это Лонгбрайт предупреждала их о надвигающемся визите Лэнда.

– Раймонд прознал, что мы используем ресурсы отдела, чтобы разобраться с твоим ученым соперником, – предупредил Брайант. – Он хочет закрыть все дела, в которых мы кровно заинтересованы, чтобы мы занимались только историей с посольством.

– Это то, о чем он рассказывал Дженис? – поинтересовался Мэй. – Один чудак, новый датский консул, кого-то преследовал на Рассел-Сквер в два часа ночи. Уверяет, что погнался за вором. По-моему, это почти так же правдоподобно, как та история с валлийским священником, утверждавшим, что ямайские юноши возле Клапам-Коммон приглашали его в полночь поужинать. Дженис, может, заглянешь к нам?

Детектив-сержант выглянула из соседнего кабинета:

– Больше наряжаться я не собираюсь – платье отправляется назад в магазин, а украшения я уже вернула. С этого дня можете сами проворачивать свои темные делишки.

– Ты точно все мне рассказала?

– Ах, прости, забыла сообщить, что платье оказалось тесновато в подмышках.

– Я оценил твой сарказм. Что ты сказала Раймонду?

– Ничего. Он спрашивал об актах учета рабочего времени. Я знаю, что он с подозрением относится к нашей слежке за Убедой. Что ты собираешься делать?

Мэю удалось сохранить это дело в официальных планах, потому что защита Гринвуда как башковитого правительственного советника вполне подпадала под юрисдикцию отдела. Тем не менее, поскольку никакой явной угрозы над ученым не нависало, а его с виду безобидное эзотерическое хобби никак не вредило репутации коллег, у Мэя не было оснований продолжать наблюдение.

– Слушай, – сказал Брайант, – у меня есть записи Лонгбрайт, сделанные после беседы с Убедой, так почему бы мне этим не заняться в свободное время?

Мэй знал цену этим предложениям помощи; они всегда сопровождались дополнительными условиями, как договоры страхования.

– Что ты хочешь взамен?

– Продолжай опрашивать жителей Балаклава-стрит, ладно? Я им не доверяю.

– Кому в особенности?

– Да всем. Кое-кто знает больше, чем соглашается рассказать. Давай зададим себе пару вопросов. Тейт, бродяга, – почему он наблюдает за девушкой? Должен признаться, я всегда считал изображение на той банке с патокой чертовски странным. Сам подумай: патоку делают из сахара, а не из меда, так при чем тут пчелы? Никому так и не удалось опросить ближайших соседей Рут, Омара и Фатиму, – кажется, я не помню их фамилий, что тоже неправильно. А студенты-медики – что они знают? И то чопорное семейство – Уилтоны тоже должны были что-то видеть. Кроме того, мне нужны фотографии их всех, желательно сделанные без их ведома. Даже убийцы улыбаются, зная, что их фотографируют, а следствию это не нужно.

– Сделаю, что в моих силах…

– Лэнд рыщет по зданию и всех проверяет; скажем прямо, это плохо влияет на раскрываемость. Он не может играть в гольф из-за дождя, но ему совсем не хочется идти домой, где его ждет куча ноющих баб – три кошмарные дочки и отвратительная жена, вот он и околачивается здесь, чтобы и другим жизнь медом не казалась. Обаяния у него не больше, чем у клизмы, общаться он не умеет, так что никто не жаждет с ним выпивать. Как ни крути, у старых собак и то больше перспектив – они хоть могут бегать по парку и кататься в дерьме.

– О, Раймонд, мы как раз о тебе говорили, – поспешно сказал Мэй.

Лэнд стоял на пороге кабинета, дымясь от злости. Брайант украсил пространство вокруг своего рабочего стола в точности как это было до пожара. Статуэтки Гога и Магога; шаманские куклы; его любимый тибетский череп; пахучие книги с оплавленными обложками, насилу вырванные у пламени; благоуханные цветы в глиняном горшке – возможно, корень танниса и уж наверняка марихуана; старинный проигрыватель «Дансетт», со скрипом и подскоками исполняющий «Илию» Мендельсона; залежи бумаг и газетных вырезок и, наконец, недоеденный сэндвич с яйцом и свеклой, венчающий стопку компьютерных дисков без коробок.

– Я полагал, мы договорились, что наши новые офисы будут чистыми и аскетичными, что мы будем избавляться от бумажных завалов, – слабым голосом произнес Лэнд.

Старшие детективы стояли бок о бок, работая против него всей командой, подрывая его уверенность в себе проницательными взглядами.

– Я думал, что, заполучив все это практически новейшее оборудование, вы задумаетесь, как изменить свою методологию. Вместо этого я вижу, что это помещение больше похоже на декорацию для съемок «Синего Питера»,[34]34
  Популярное развлекательно-образовательное телешоу для детей от 6 до 14 лет, выходящее с 1958 г.


[Закрыть] нежели на кабинет Отдела аномальных преступлений. Что ж, надо положить этому конец. Министерство направляет к нам ряд приостановленных дел, которые необходимо довести до конца как можно скорее, а посему я требую, чтобы ваши столы были идеально чисты к началу следующей недели.

– Да ладно тебе, Раймондо, – с улыбкой сказал Брайант, стуча трубкой о край ведра для бумаг и шумно продувая ее. – Ты же знаешь, мы можем справиться с огромной кучей работы. Всему свое время.

Шеф побагровел:

– Думаю, твое время истекло. Для начала я хочу, чтобы ты свернул всю эту историю в Кентиш-Тауне. Тебе хорошо известно, что причиной смерти скорее всего признают несчастный случай. На сегодняшний день ты не нашел никаких значимых улик. Более того, это расследование тебе даже не поручалось.

– Послушай, Раймонд, если грядут какие-то великие изменения в нашей работе – подчеркиваю, в том, как мы всегда работали, – тут Артур заговорщически кивнул на Джона, – тебе следовало бы выдать нам какое-то официальное руководство к действию и заранее предупредить о своих намерениях.

– Артур, я предупредил тебя тридцать лет назад, так что можешь не язвить. Я серьезно говорю – закрытые дела и чистые столы. И трудиться в новом режиме начнете с понедельника.

Лэнд громко хлопнул дверью, надеясь, что произвел внушительное впечатление.

– В кои-то веки в нашем кабинете есть дверь, и вот он уже пытается сорвать ее с петель, – со вздохом заметил Брайант, набивая трубку сухими листьями. – С этой минуты нам придется заметать следы более внимательно.

– Артур, ты должен объяснить, почему ты так уверен, что на Балаклава-стрит что-то происходит.

– Это не так-то просто. – Брайант рухнул в свое кресло и беспечно закурил. – Тот район кажется на редкость заурядным, но в то же время в Лондоне есть подводные течения и субкультуры, о которых нам почти ничего не известно. Есть люди, живущие вне закона. Кто знает, на кого наткнешься? Душевнобольные из лечебницы Святого Луки ходят по улицам, а в глазах у них – демоны. Мне кажется, вся эта история вступает в противоречие с моими представлениями о доме. Угрожая дому человека, некто наносит значительный урон его благосостоянию. У Калли Оуэн не было серьезных трудностей, пока она не переехала туда, – не в ее характере притягивать беду. Теперь она унаследовала плохую карму другого человека, поселившись в доме после убитой женщины. Мы стали свидетелями отклика на какую-то скрытую ситуацию, известную только одному-двум людям. Все это коренится куда более глубоко, чем мы можем вообразить.

– Терпеть не могу, когда ты говоришь загадками, – недовольным тоном сказал Мэй.

– Я вынужден так говорить, потому что и сам не до конца понимаю суть происходящего, но я знаю – ключ где-то рядом. Знаю и другое – будет еще одно покушение на убийство. Тот, кто совершил предыдущие преступления, обрел большую уверенность, потому что мы не смогли подобраться к нему настолько близко, чтобы представлять для него серьезную опасность. Джон, ты сталкивался с таким поведением раньше, не делай вид, что это впервые.

– Как бы то ни было, мы должны оправдать доверие Раймонда, – заявил Мэй. – Нужно начать все заново, Артур, а если у нас не получится, значит, время уходить. Полагаю, тебе не надо объяснять, что произойдет, если кого-то из нас отправят на пенсию.

Брайант не привык выслушивать наставления. Он скептически взирал на Мэя сквозь облако противозаконного дыма, превратившего кабинет в лаймхаусский опиумный притон.

– Пожалуй, ты прав. С незапамятных времен Раймонд был для меня как гвоздь в башмаке, но он всегда воевал за нас. Наверное, нам действительно стоит поменять свои методы. Будь у нас больше людей, я бы прочесал каждый дюйм Балаклава-стрит. Что касается твоего друга Гринвуда, нам бы следовало его задержать, как следует припугнуть, чтоб неповадно было, и на этом поставить точку.

– Так давай попробуем в последний раз. Ты выяснишь, что ищет Гринвуд. Я расспрошу людей с Балаклава-стрит. И надо разыскать Тейта. Должен же кто-то хоть что-нибудь знать. – Он заметил, что на лице напарника мелькнуло болезненное выражение. – Что с тобой?

– Я больше всего боюсь, что нам попался редкий экземпляр – убийца, спрятавшийся у нас под носом.

– Это как раз тот случай, Артур, о котором ты некогда мечтал.

– Больше не мечтаю, – признался Брайант. – Смерть подошла ко мне слишком близко.

Артур ощутил в костях такой холод, с каким не справилось бы и самое сильное тепло. Скоро придет время, когда он перестанет понимать сущность мира, и тогда у него больше не будет цели. Убийства – это задачи: только решая их, можно оставаться в живых. Раскрытие убийств на Балаклава-стрит не только приостановит исполнение приговора, но и продлит им жизнь, станет стимулом к продолжению. Превозмогая усталость, Брайант снова взялся за работу.

26
Навигация

Другой такой библиотеки в Лондоне не было.

Вместо привычных табличек «Романтическая литература», «Самопомощь» и «Сделай сам» тут были «Элевсинские и орфические исследования», «Учение розенкрейцеров» и «Египетская морфология». Хотя книги, собранные здесь, были слишком эзотерическими для того, чтобы их потребляла широкая публика, специалистов это собрание тоже не удовлетворяло, но уже по причине его неполноты.

Большую часть коллекции составляли книги, завещанные человеком по имени Джебедия Хаксли, прадедушкой Дороти Хаксли – нынешней и, возможно, последней хранительницы фондов. По условиям завещания, коллекцию надлежало разрознить, а здание продать – естественно, с согласия последнего здравствующего члена семьи. У Дороти не осталось родных, а самой ей было уже за восемьдесят. Муниципалитету Гринвича не терпелось наложить лапу на небольшой эдвардианский дом красного кирпича, погруженный в неизменный влажный сумрак под сенью бетонной эстакады в юго-восточной части района. Кружащийся на ветру мусор и злобные скейтбордисты отпугивали от этих мест всех, кроме самых мужественных посетителей. Дождевая вода лилась с эстакады на крышу библиотеки, просачивалась сквозь кирпичную кладку, гноила полы и легкими перстами распада взращивала плесень на раздутых от сырости книгах.

Дороти содержала библиотеку вместе со своим помощником, Фрэнком, – нелюдимый и ненадежный, он бы ценен тем, что работал совершенно бесплатно, только из любви к печатному слову, а жил на деньги, унаследованные от тетки. Так немодная литература оказалась на грани выживания, вытесненная в полуразрушенные хранилища и охраняемая последними из могикан-книголюбов.

– «Пять рек преисподней, – громко прочитал Брайант, – отделяли землю бессмертных от царства людей. Существование этих рек служило залогом того, что никто не сможет безнаказанно пересечь границу между мирами». Здесь должна быть картинка. – Он указал на оторванный край листа.

– Увы, случается, что воры вырезают раскрашенные вручную иллюстрации, – объяснила Дороти. – Они помещают их в рамки и продают в букинистических магазинах. У нас нет возможности обеспечить охрану здания.

– Попробую добиться, чтобы вам установили сигнализацию, – сказал Артур, переворачивая поврежденные страницы. – Что ж, мы явно имеем дело с римской мифологией. Странно – клиент вроде бы интересуется египетскими богами, но при этом упомянул о пяти реках.

– Вы же знаете, Артур, в языческих культах все так туманно. В древнеегипетской мифологии реки тоже играют ведущую роль благодаря значению Нила, дарившего жизнь и процветание неплодородным равнинам в центральной части страны.

– Да, но нельзя же смешивать эти две совершенно разные мифологии.

– Это действительно невозможно – для представителей тех цивилизаций, но вы забываете о викторианцах.

– А при чем тут они?

– Ну как же, ведь они присваивали, заимствовали и воровали все, что им нравилось, включая и древние мифы, наиболее соответствовавшие их собственным верованиям. Они переписывали истории цивилизаций, баудлеризируя,[35]35
  Этот термин – производное от фамилии Томаса Баудлера (1754–1825), печально известного как составитель изуродованного вымарками издания Шекспира.


[Закрыть] адаптируя, подвергая цензуре. В этом викторианцы были не первыми, но, безусловно, самыми настырными. Никто не удивлялся, увидев в зажиточном викторианском доме статуи Ра и Тота бок о бок с Дианой и Венерой. Вот христианские изваяния встречались реже, поскольку относились к действующей религии. Все же прочие верования и мифы о мироздании в основном считались наивными сказками, а потому их культовые изображения использовались в оформлении интерьера. Коллекционеры не имели ничего против объединения богов из разных мифологий.

Брайант наконец нашел страницу, которую искал.

– Итак, у нас есть пять подземных рек: Коцит, река плача; Ахеронт, река скорби; Флегетон, огненная река; Лета, река забвения; Стикс, река ненависти, рока и нерушимых клятв.

– Это так. Река Стикс была дочерью Тетис и Океана и девять раз протекала вокруг Аида. Как и вода Леты, стигийская вода не могла храниться ни в одном кувшине, потому что разъедала любой материал и даже плоть. Только конские копыта могли уцелеть в водах Стикса.

– А разве Фетида не окунала своего сына в Стикс, чтобы сделать его неуязвимым? Кажется, его кожа осталась цела.

– Мифология полна парадоксов, – заметила Дороти. – Так какая река вас особенно интересует?

– Точно не знаю. Наверное, Стикс важнее всех.

– По крайней мере, о Стиксе больше написано. Но и Лета имела огромное значение благодаря вере в реинкарнацию и переселение душ. Те, кто переходил через нее, должны были выпить летейской воды, чтобы забыть о своей прошлой жизни.

– А Коцит и Ахеронт, часом, не одно и то же?

– Нет, хотя обе ассоциируются с горем и стенаниями. Именно через Ахеронт – не через Стикс – Харон переправлял мертвых в Аид. А те несчастные, чьи трупы не удостоились захоронения, были вынуждены вечно бродить по берегам Коцита.

– Дороти, я чувствую, что меня самого затягивает в тихое болото, – признался Артур. – Джон много раз меня об этом предупреждал. Нужно сосредоточиться на главной теме моего расследования.

– И какая же она?

– Интересно, а в наши дни существует какая-нибудь связь между этими реками и Лондоном?

– Викторианцы обожали всему находить объяснение. Полагаю, они возродили идею о том, что пять рек преисподней соответствуют пяти основным забытым рекам Лондона.

– То есть эта идея принадлежала не им?

– Конечно нет. Такое предположение впервые сделали римляне, когда захватили Лондон.

– А в вашем собрании есть другие книги на эту тему?

– Увы, нет, – вздохнула Дороти, – но я знаю людей, которые могли бы вам помочь. Есть целая группа, посвятившая себя поиску утраченных рек преисподней. Я могу вам дать их телефон, но предупреждаю – люди они довольно странные.

– Это как раз в моем духе, – с озорной ухмылкой сказал Брайант.