Текст книги "Сладкий развратный мальчик (др. перевод) (ЛП)"
Автор книги: Кристина Лорен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Ансель.
Меня трясет, и я не могу остановить это. Это не просто из-за бушующего похмелья или осознания того, что я провела ночь с незнакомцем и большую часть этого не помню. Это не из-за состояния номера: лампа разбита, зеркало перепачкано следами от рук, пол усыпан одеждой, подушками и – спасибо Боже – фольгой от презервативов. Это не из-за темных пятен от бутылки из под газировки разлитой по всему ковру в комнате. Это не из-за нежных синячков, которые я вижу на моих ребрах или постоянной боли между ноги.
Я дрожу из-за тонкого золотого ободка на безымянном пальце левой руки.
Глава 3
МЕНЯ ТРЯСЕТ, ПОТОМУ ЧТО, КАКОГО ХРЕНА ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО У МЕНЯ КОЛЬЦО, КОТОРОЕ ВЫГЛЯДИТ, КАК ОБРУЧАЛЬНОЕ, И ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ ВСПОМНИТЬ, КАК МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ? Единственная вещь, которую я помню после того, как утащить Анселя в холл прошлой ночью – это, много алкоголя... очень много... и флирт.
Вспышка беспредельной езды на лимузине.
Крики Харлоу из окна и глупая улыбочка Анселя.
Думаю, я помню, как видела целующихся Лолу и Оливера. Вспышки фотоаппарата. Утягивание Анселя дальше по коридору и секс. Много секса.
Я бегу в ванную, и мой желудок извергает все его содержимое. Алкоголь превращается в кислоту, вкус подобен стыду и сотне плохих идей наполнивших мое горло прошлой ночью.
Чищу зубы слабой и трясущейся рукой, в то время, посылаю своему отражению в зеркале самые постыдные взгляды, на которые я только способна. Выгляжу, как дерьмо, начиная с примерно семнадцати засосов на шее и груди, и, буду честной, заканчивая моим ртом, которым я сосала член на протяжении долгого времени вчера ночью.
Утоляю жажду водой из-под крана и выхожу из ванны, и натягиваю на себя рубашку из первого чемодана, о который споткнулась. Я едва могу ходить, рухнув на пол после тридцатисекундной охоты за телефоном. Когда замечаю его через комнату, подползаю к нему, только чтобы понять, что он сдох, и я без понятия как его зарядить. Прижимаясь щекой к полу, сдаюсь.
В конце концов, кто-нибудь обнаружит мое тело. Так ведь? Очень надеюсь, что в будущем, я буду вспоминать эту историю со смехом.
– Харлоу? – откликаюсь я, вздрагивая от хриплости своего голоса, запахов моющего средства и несвежей воды, исходящих от ковра, находящегося так близко к моему лицу. – Лола?
Но огромный люкс абсолютно бесшумен. Куда, черт возьми, они подевались прошлой ночью? И в порядке ли они? Картинка Лолы целующей Оливера всплывает в голове более детально: они оба стоят перед нами, освященные дешевым флуоресцентным светом. Святой хрен, они тоже женаты?
Почти уверенна, что я снова собираюсь вывернуть свой желудок. Пользуюсь моментом, дышу через нос, выдыхая через рот, и голова сразу же проясняется, достаточно для того, чтобы встать и набрать бокал воды из-под крана. И все это для того, чтобы не облевать дорогущий номер, за который платит папа Харлоу.
Я поглощаю энергетический батончик и банан, которые обнаруживаю в мини баре, после выпиваю целую банку имбирного эля в почти два глотка. Мне никогда не удастся восполнить уровень жидкости в моем организме, я чувствую это.
В душе, я скрабирую свою ноющую кожу, бреюсь и отмываю все трясущимися пост-похмельными руками.
Миа, ты – катастрофа. По этой причине ты и отстойный пьяница.
Худшая часть не та, как ужасно я себя чувствую, или какой беспорядок я устроила.
Худшая часть – это та, в которой я хочу найти его также сильно, как и Харлоу с Лолой.
Хуже всего – это крошечный завиток беспокойства, который я ощущаю, зная, что сегодня понедельник, и сегодня мы должны уехать.
А нет! Постойте! Худшая часть – это то, что я идиотка!
Обсушившись в ванной, я одеваюсь в джинсы и топик, ища на матрасе его записку. Его аккуратный, каллиграфический почерк направлен в потолок и в мои мысли проскальзывает тоненькая ниточка воспоминаний, мои руки на одетой груди Анселя, выталкивающие его из ванной, сажусь на туалетную крышку со стопкой бумаги и шариковой ручкой. Для написания письма? Полагаю...для...себя?
Но я нигде не могу найти его. Его нет под огромной кучей одеял на полу, нет и под разбросанными диванными подушками в гостиной, нет также и в ванной или вообще в этом люксовом хаосе. Оно должно быть тут. Я только один раз писала сама себе письмо, единственное, что направляло меня в тяжелейший момент в моей жизни.
Если письмо с прошлой ночи существует, то это значит, что я должна отыскать его.
***
После самой тошнотворной и тревожной поездки в лифте в истории, я, наконец, добралась на нижний этаж. Я замечаю парней за столом в ресторане, но Харлоу и Лолы нет с ними. Они спорят, кажется, каждую минуту, что на самом деле означает немного другую версию обнимашек на диване. Они кричат и жестикулируют, выглядя сердито, но затем они начинают смеяться. Ни один из них, кажется не отошел еще от грандиозного, немного преступного веселья, чувствую, как мои плечи расслабляются самую малость, удостоверившись в том, где бы ни были Харлоу и Лорелей, они в безопасности.
Замявшись у входа, я игнорирую бойкую хозяйку, которая спросила у меня несколько раз, нужен ли мне столик. Моя головная боль вернулась, и будем надеяться, однажды, мои ноги начнут двигаться, и она отстанет. Ансель поднимает взгляд и видит меня, его улыбка исчезает на секунду, но затем ее подменяет что-то более сладкое, чем улыбка. На меня находит радостное облегчение. Он показывает все, открывая словно на ладони. Финн и Оливер оглядываются через плечо и смотрят на меня. Финн что-то говорит, но я не слышу этого, до того, как он стучит дважды костяшками пальцев по столу и отодвигает кресло.
Ансель встает из-за стола, как и его друзья, подходит ко мне.
– Г-где, – начинаю я, но останавливаюсь, выпрямляю плечи, и продолжаю, – где Харлоу и Лола?
Оливер указывает подбородком на лифт в холле.
– Спааат. Мож быт в душее.
Я щурюсь на австралийца.
– Ааа?
– Спят, – переводит Финн со смешком. – Может быть в душе. Его акцент не такой сильный, если он не с похмелья. Я скажу им, что ты здесь.
Приподнимаю брови в ожидании, желая узнать, есть ли еще информация, которой они хотят поделиться.
– И? – спрашиваю я, обернувшись, а затем обратно, смотря между ними.
Брови Финна сдвигаются друг к другу.
– И...?
– Мы все поженились? – спрашиваю я, ожидая, что он скажет мне «Неа, это все игра. Мы выиграли эти дорогие золотые кольца, играя в блек-джек!».
Но он кивает, выглядя менее обеспокоенным, чем я.
– Угуу. Но не беспокойся, мы исправим это. – Он оборачивается к Анселю, смотря на него намекающим взглядом.
– Исправим? – Повторяю, и о Боже, это так ощущается инсульт?
Финн опять разворачивается ко мне, тянет руки ко мне, кладет их на мои плечи и смотрит на меня с драматическим сочувствием. Когда я смотрю за его спину на Анселя, я вижу его... моего мужа?... глаза горят забавой.
– Знаешь ли ты, кто такой Броуни?
Я снова смотрю на Финна, не полностью уверенная в то, что услышала его правильно.
– Эээ...кого?
– Броуни, – повторяет он. – Парень из "Мое маленькое пони".
– Даа, окей. – Какого...?
Он наклоняется вперед, сгиная колени, таким образом, наши лица находятся на одном уровне.
– Я спрашиваю тебя об этом, не потому что мужчина, за которого ты вышла замуж прошлой ночью в пьяном угаре – это Броуни, а потому что он думает, что вся идея Броуни чудесна.
– Не уверенна, что я в теме. – Шепчу. Я все еще пьяна? Может он? В какой чертов мир я попала этим утром?
– Он также однажды принял ванну из желе, потому что кто-то отважился поспорить с ним, и ему было любопытно. – Говорит Финн мне. – Он любит открывать винные бутылки только с помощью обуви и стены. А когда мы исчерпали наличные в Альбукерке, и ресторан не принимал кредитные карты, он заплатил за наш обед, танцуя в небольшом захудалом стриптиз-клубе, который находился по близости.
– Мне нужно выпить кофе, прежде чем я пойму хоть что-нибудь из того, что ты только что сказал. – Выдаю я.
Но Финн игнорирует это.
– Он заработал около семисот долларов той ночью, но это не на моей совести.
– Ладно? – я снова смотрю на Анселя. Он, никаким образом, не мог слышать, о чем мы говорим, но он определенно знает этого парня хорошо, поэтому ему и не нужно слышать нас. Он откровенно смеется.
– Моя задача – сохранить это все в голове, когда ты поговоришь с ним. Ансель влюбляется во все, что он видит. – Когда он говорит это, моя грудь необъяснимо сжимается. – Это то, что я люблю в этом парне, но вся его жизнь в основном... – Он смотрит на Оливера для поддержки.
Оливер выуживает зубочистку изо рта.
– Энтуисия? – Предлагает он, вернув зубочистку в рот.
– Интуиция. – Финн похлопывает меня по плечу, будто мы подводим конец здесь, будто этот разговор имеет какой-либо гребанный смысл. Он обходит меня. Оливер кивает, серьезно. Свет неоновых лампочек отражается в его очках, и я моргаю, мне интересно, облеваться снова было бы предпочтительней разговора, и я уверенна, что это произойдет в скором времени. О чем они вообще говорят? Я едва могу вспомнить, как ходить, не говоря уже о том, как справится с мыслью, что я возможно законно замужем за парня, который любит все в жизни, включая Броуни.
Мой живот нервно сжался, когда я проскользнула между двумя столами и подошла к столику, за которым сидел Ансель, улыбаясь мне. Однако, пока многие минуты мы были разделены... или пока я была в отключке... я забыла какой эффект он производит вблизи. Нервные окончания, кажется, поднимаются на поверхность кожи, жаждая касаний его рук.
– Утро доброе, – приветствует он. Его голос хриплый и тягучий. У него под глазами темные круги и его кожа немного бледная. Учитывая, что он бодрствует больше, чем я, разглядывать его, думаю, не улучшит мое состояние в лучшую сторону в течение нескольких часов.
– Доброе утро. – Я колеблюсь у края стола, не уверенная, что готова сесть. – О чем говорил Финн?
Он взмахивает рукой, отклоняя вопрос.
– Я увидел, что ты идешь и заказал тебе апельсиновый сок и то, что вы американцы любите называть кофе.
– Спасибо. – Когда я сажусь, я резко вздыхаю из-за пульсирующей боли между ног, и в реальности, наша дикая ночь безумного... и может быть немного грубого... секса, ощущается, как третий человек за столом. Я вздрагиваю, содрогаясь всем телом, и Ансель замечает это. И это вызывает ответную комичную реакцию: он краснеет, опуская глаза на отметины, которые он оставил по всей моей груди и шее. Я пытаюсь прикрыть горло дрожащими руками, желая, чтобы я взяла с собой шарф в пустыню, летом, что звучит смешно, и затем он разражается смехом. Я роняю голову на мои скрещенные руки на столе и мычу. Я больше никогда не буду пить.
– Об укусах... – Начинает он.
– Об этом.
– Ты умоляла меня кусать тебя.
– Правда?
– Ты была очень конкретной, – и он усмехается. – И будучи джентльменом, коим я и являюсь, я с радостью выполнил просьбу.
– Ох.
– У нас явно была дикая ночка.
Подымаю голову, благодарю официантку, когда она ставит чайник с кофе рядом со мной.
– Подробности потихоньку возвращаются.
И наконец, они все вернулись: мы врываемся в гостиничный номер, смеясь и падая на пол из кафеля в прихожей. Он, играючи, переворачивает меня, проверяя наличие царапин, целуя вдоль шеи, спины, бедер. Раздевает меня пальцами, зубами и словами, при этом целуя кожу. Менее ловко, я сбрасываю с него одежду, нетерпеливо сорвав с него рубашку.
Когда я смотрю вверх и встречаюсь с ним глазами, он трет шею, виновато улыбаясь мне.
– Если что, я тоже чувствую сегодня любые признаки, нашего, ммм... времяпровождения.
Мое лицо вспыхивает, и в тоже время, мой желудок делает кульбит. Это не первый раз, когда я слышу такой комментарий.
– Извини, моему телу... трудно угодить. Люк усердно работал, чтобы мы занялись этим, и в начале, иногда мне приходилось симулировать оргазм, чтобы он не чувствовал себя проваленным.
О, боже мой, неужели я на самом деле сказала это вслух?
Ансель морщит нос, выражение, которое я еще не видела, и это – изображение очаровательного замешательства.
– Что? Ты же не робот, иногда для этого требуется время. Я наслаждался выяснением того, как доставить тебе удовольствие. – Он морщится, выглядя еще более раскаивающимся. – И боюсь, что тот, кто был требовательным, был я. Я нажрался. Кроме того... мы хотели больше и больше после каждого раза... Я чувствую себя так, будто сделал приблизительно миллион упражнения на пресс.
Как только он выдает это, я понимаю, что это правда. Даже сейчас, мое тело ощущается, словно инструмент, на котором искусно играли часы напролет этой ночью, и кажется, мое желание исполнилось: я получила другую жизнь на ночь. Жизнь женщины с диким, внимательным любовником. Под дымкой моего похмелья, я чувствую себя растянутой и обработанной по полной, удовлетворение, которое достигает середины косточек и закоулок моего мозга.
Помню, как несусь к дивану из гостиной, позже, когда Ансель заканчивает то, что начал в прихожей люкса. Ощущение его рук, когда он отодвигает мое белье в сторону, скользя пальцами туда-сюда по моей чувствительной, разгоряченной коже.
– Ты такая мягкая, – шепчет он между поцелуями. – Нежная и влажная, я боюсь, что слету с катушек от этого маленького, сладенького тела. – Его рука дрожит, и он замедляется, потянув мое нижнее белье вниз по моим ногам и снимая их, бросает на пол. – Сначала, я заставлю тебя раствориться. Потому что, когда войду в тебя, знаю, я потеряю себя. – Продолжает он, посмеиваясь и щекоча мои бедра, покусывая подбородок, в то время, как его рука путешествует вниз по животу, к середине моих бедер. – Скажи, когда станет офигенно.
Я сообщила ему об этом почти немедля, когда его палец надавил на клитор, двигаясь из стороны в сторону, пока я не начала дрожать, и умолять, и не тянуться к его штанам. Я неловко залезла рукой туда, не расстегивая штаны, желая только почувствовать его пульс в руке.
Вздрагиваю, от того, что мое тело помнит первый оргазм, и как он не унимался, вытягивая еще один из меня, пока я не оттолкнула его, скатилась с дивана и взяла его в рот.
Но я не помню, чем это закончилось. Думаю, он кончил. Внезапно, я начинаю паниковать.
– В гостиной, ты...?
Его глаза расширяются, прежде чем в его глазах вспыхивает веселье.
– О чем ты думаешь?
Моя очередь морщить нос.
– О чем?
Он наклоняется, опираясь подбородком на кулак.
– Что ты помнишь?
Ох, маленький трахальщик.
– Ты знаешь, что произошло.
– Может я забыл? Может, я хочу услышать это от тебя.
Я закрываю глаза, и мои мысли возвращаются к ковру, впивающемуся в мои голые коленки, так как изначально, я приспосабливалась к его ширине в моем рте, его рукам в моих волосах, его подрагивающим бедрам под моими ладонями.
Когда я открываю глаза, он все еще наблюдает за мной, и сразу же всплывает именно то воспоминание, как выглядело его лицо, когда он в первый раз кончил на мой язык.
Тянусь к своему кофе, поднося его к губам, и делаю огромный, обжигающий глоток.
А потом я помню, как мы перебрались в спальню, Ансель дико целовался и вылизывал каждый сантиметр моего тела, сосал и кусал. Я помню, как мы рухнули с кровати на пол, снеся при этом лампу. Я помню, много часов спустя, как наблюдала, как он раскатывал презерватив на себе, его голый торс нависший надо мной. Не думаю, что я, когда-либо, чувствовала себя такой падкой на что-то такое, как его вес придавливающий меня сверху. Он был идеален: скользя осторожно, даже будучи пьяным, покачиваясь маленькими и идеальными движениями, пока я не начала неистовствовать под ним. Помню стон, который он издал, когда он начал приближаться к концу, перевернув меня животом на матрас, проходясь зубами по моей шее. Оставляя одну из многих отметок.
Ансель разглядывает меня через стол, а его рот растягивается в крошечной знающей улыбке.
– Ну? Что я?
Я раскрываю рот, чтобы ответить, но его озорный взгляд, возможно мы оба вспомнили момент, когда он прижал меня к стенке, вновь толкаясь в меня грубо. Где мы были, что аж очутились у стены? Помню, какой грубый секс был потом, что картина в нескольких метрах на стене сотрясалась, как я говорила ему о том, как чувствую себя идеально. Помню звук падающих и разбивающихся бокалов возле бара, как он скользит своей грудью по моей от пота. Помню, его лицо, его руку, прижатую к зеркалу позади меня.
Но нет, это был другой раз.
Иисус, сколько раз мы занимались сексом? Чувствую, как мои брови приподымаются.
– Вау.
Он выдыхает в свой напиток, и дымка вьется перед ним.
– Хм?
– Да, я предполагаю, что ты... наслаждался. Мы, должно быть, много раз наслаждались.
– Где было твоим любимым? Гостиная, кровать, пол, кровать, стена, зеркало, барная стойка, пол?
– Шшш, – шикаю я, поднося бокал к губам для следующего глотка более осторожного. Я улыбаюсь в кружку.
– Ты странный.
– Думаю, моему члену нужен гипс.
Я смеюсь, кашляя, горячий кофе почти полилось из моего носа.
Но когда я подношу салфетку ко рту, улыбка Анселя пропадает. Он пялится на мою руку.
Дерьмо, дерьмо, дерьмо в кубе. У меня на пальце все еще кольцо. Я не вижу его рук, так как они под столом, и безбашенный секс, который был у нас прошлой ночью, официально, последний из моих проблем. Мы даже не начали обсуждать реальный вопрос: как расхлебывать последствия пьяной ночьки? Как исправить. Это намного проблемнее, чем кончать, используя презервативы и неловко прощаться. Дикая ночька юридически не обязательна, если вы не настолько глупы, чтобы поженится.
Почему же я не сняла кольцо, как только заметила его?
– Я н-н-не... – Начинаю я, и он моргает. – Я не хотела потерять его. В случае, если оно настоящее или... принадлежит кому-то.
– Оно принадлежит тебе. – Отвечает он.
Я отворачиваюсь, глядя на стол, и замечаю два обручальных кольца там, между солью и перцем. Это мужские кольца. Одно из них его? О Боже.
Я начинаю стягивать свое, но Ансель тянется через стол, успокаивая меня, и поднимает другую руку, его палец все еще украшает кольцо.
– Не смущайся. Я тоже не хотел потерять его.
Это слишком странно. То есть для меня слишком странно. Ощущение, будто тебя утягивает волной. Паника охватывает меня от осознания, что мы женаты, и это не игра. Он живет во Франции, я через пару недель переезжаю в другой город. Мы облажались. И боже, я не могу хотеть этого.
Я сошла с ума? И сколько будет стоить все это? Я отодвигаюсь от стола, нуждаясь в воздухе и друзьях.
– Что все делают с этим? – спрашиваю я. – Остальные? – Как будто мне нужно объяснять, кого я имею в виду.
Он проводит рукой по лицу, и смотрит через плечо, будто ребята все еще могут быть здесь.
Повернувшись ко мне, он говорит.
– Думая, они встречаются в вестибюле. И тогда, предположу, вы, девушки, направитесь домой.
Домой. Стон вылетает из меня. Три недели проживания с моей семьей, где даже очаровательные мальчишеская болтовня моих братьев, играющих в Икс-бокс, не может заглушить отцовское занудство. И затем снова стон вылетает из меня: мой отец. Что если он узнает об этом? Будет ли тогда он оплачивать мою квартиру в Бостоне?
Ненавижу зависеть от него. Ненавижу делать что-то, что вызывает его ухмылку, которую он натягивает, говоря мне о том, что я налажала. Также ненавижу то, что меня может вырвать прямо сейчас. Паника закипает в моем животе, а моя кожа вспыхивает. Мои руки липкие, а на лбу выступает холодный пот. Нужно найти Лолу и Харлоу. Нужно уходить.
– Мне вероятнее всего следует отыскать девчонок и пойти собираться, до того, как мы... – Я неопределенно махаю в сторону лифта и встаю, чувствуя себя больной совсем по другим причинам.
– Миа, – зовет он меня и тянется к моей руке. Выуживает из кармана тоненький конверт и смотрит на меня. – У меня есть кое-что, что я должен отдать тебе.
И вот мое потерянное письмо.
Глава 4
После несчастного случая, я едва плакала в больнице, все еще считая все это кошмаром. Была другая девушка, не я, которая проехала на пересечении Университетской и Линкольн на велосипеде за неделю до выпуска из школы. Та, которая была сбита кем-то на грузовике, который не потрудился остановиться на красный цвет.
Та, другая Миа размолотила таз и сломала свою ногу так, что кость прорвалась через кожу бедра.
Первые несколько дней я была в ступоре и шоке. Боль притупилась за счет безостановочной капельницы. Но даже сквозь дымку, я была уверенна, что все это было определенной ошибкой. Я была балериной. Я совсем недавно была принята в Школу балета Джофри. Даже когда комнату наполнили рыдания моей матери, а доктор описывал степень моих травм, я не плакала... потому что это была не я.
Он был не прав, мою медкарточку перепутали, он рассказывал о другом человеке. Мой перелом был минимален. Возможно, вывихнуто колено. Кто-то более квалифицированный придет в любую минуту и объяснит все. Просто обязан.
Но никто не пришел, к утру меня выписали, и я столкнулась лицом к лицу с действительностью жизни без танцев... В мире не существовало столько морфина, который смог бы оградить меня от правды. Нога была разрушена... а вместе с этим и мое будущее, над которым я работала всю свою жизнь.
Заикание, с которым я боролась большую часть моего детства, вернулось, а мой отец – который тратил больше времени на рассчитывание шансов, насколько моя карьера танцора станет прибыльной, нежели посещал мои выступления – был дома, притворяясь, что в душе не празднует это.
На протяжении шести месяцев я едва говорила. Делала то, что должна была: двигалась дальше. Я выздоравливала снаружи, пока Лола и Харлоу наблюдали за мной, обращая внимания на мою поддельную улыбку и брекеты.
Я и Ансель подходим к тому же углу, к которому я привела его вчера.
Утром, здесь, несомненно, светлее и менее уединенно, но я почти не замечаю этого, сверля глазами конверт, который он вручил мне. Он без понятия, какое значение несет это, последний раз, когда я писала себе письмо было в день, когда я решила снова заговорить, в день, когда я уговорила себя, что ничего страшного в том, что ты оплакивала вещи, которые потеряла, но настало время двигаться дальше.
Я села, написав все те вещи, которые боялась сказать вслух, и медленно начала принимать мою новую жизнь. Вместо переезда в Чикаго, как я всегда планировала, я перепоступила в Калифорнийский Университет Сан-Диего, и наконец, сделала то, что отец посчитал достойным: закончила его с отличием и была приглашена в самые престижные бизнес-школы страны.
По крайней мере, у меня был выбор из программ. Я всегда задавалась вопросом, подсознательно ли я пыталась уехать подальше, как только могла, от него и аварии.
Конверт помят и истрепан, сложен пополам, и вероятно, его вытаскивали из кармана туда-сюда много раз, напоминая мне большую часть письма, которое я читала и перечитывала на протяжении многих лет. У меня déjà vu.[9]9
déjàvu – психическое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации, однако это чувство не связывается с конкретным моментом прошлого, а относится к прошлому в общем.
[Закрыть] Один угол был испачкан в чем-то, а так же, поцелуй из моей помады был на другой стороне, но он все еще отлично заклеен, уголок не был отклеен даже не на чуть-чуть. Он не пытался его вскрыть, хотя судя по его тревожному выражению лица, он определенно рассматривал это.
– Ты сказала отдать тебе это сегодня, – говорит он спокойно. – Я не читал его.
Конверт достаточно толст, тяжел, а еще напичкан так, что ощущается, будто там сотня страниц. Но когда я открываю его и вижу, осознав, что это из-за того, что мой почерк просто огромен, а еще "пьяно танцует". Я вместила примерно двадцать слов на каждой узкой бумаге, предоставленной отелем. Я что-то пролила ни них, и несколько страничек немного порваны, будто я едва могла сложить их правильно перед тем, как плюнуть на это и запихнуть их грязной кучей в конверт.
Ансель наблюдает за мной, в то время, как я сортирую их и начинаю читать. Я могу практически чувствовать его любопытство, в том месте, где его глаза остановились на моем лице.
"Привет тебе, Миа. Мине. Себе." – Начинается. Подавляю усмешку. Помню волнение от этого момента, сидя на туалетной крышке и изо всех сил пытаясь сосредоточится на ручке и бумаге.
"Ты сидишь на туалете, пишешь письмо себе, чтобы прочитать позже потому что пьяна достаточно, зная, что ты не вспомнишь многое завтра но не на столько пьяна чтобы ты не могла писать. Но я знаю тебя, потому что ты -это я, и мы обе знаем, что ты не умеешь пить и твою память отбивает напрочь когда ты напиваешься джином. Так давай же я напомню тебе:
он Ансель.
ты целовалась с ним
он на вкус как лимон и скотч
ты засунула его руку в свое белье и потом
вы болтали часами на пролет. да, болтали. я болтала. мы. мы рассказали ему все об аварии и о нашей ноге твоей моей.
это сбивает с толку". – Я забыла об этом. Поднимаю глаза на Анселя, румянец, покалывая, приливает к моим щекам. Чувствую, как мои губы тоже вспыхивают, и он замечает это, и его глаза застилает пеленой.
Я была тык пьяна, когда писала это. – Шепчу я.
Он просто кивает, а затем кивает на листки, будто не хочет, чтобы я отвлекалась, даже на него.
"ты рассказала ему что не любишь разговоры но любишь движение
ты рассказала ему все о танцах до несчастного случая и о жизни без танцев после
рассказала о том как это, оказаться в ловушке, под горячим двигателем
о двух годах физиотерапий, и попытках танцевать "ради веселья" после
рассказала о Люке и о том, как он сказал, такое чувство будто старая Миа умерла под грузовиком
рассказала о отце, и как была уверенна в том, что он измениться
о Броке и Джеффе которые вырастают из милых детишек в тупиц
о том, в каком ты ужасе от осени и переезда в бостон
на самом деле ты сказала 'хочу любить всю свою жизнь так же сильно, как и любила эту ночь' и он не рассмеялся над тем как глупо ты звучала
и вот самая странная часть
готова?”
Закрываю глаза, немного покачиваясь. Я не готова. Так как это воспоминание всплывает в моих мыслях, победа, безотлагательность, облегчение. Я не готова вспомнить, как с ним я чувствовала себя в безопасности, и как прост он был. Я не готова осознать, что он стал свидетелем чего-то, чего еще никто не видел за всю мою жизнь до этого. Я глубоко дышу и смотрю вниз на письмо.
"ты не заикалась. ты ЛЕПЕТАЛА."
Почитав это, я встречаюсь глазами с Анселем, будто ища подтверждения в них, но он не знает, о чем говориться в письме. Его глаза расширяются, когда он исследует мое выражение лица, едва сдерживаясь от того, чтобы не заговорить. Помнит ли он все, о чем я ему поведала?
" вот почему ты сделала ему предложение и он ответил 'да' так быстро с этой пьяной улыбочкой, будто это было самой лучшей идеей которую он слышал, поэтому, конечно же, мы должны были поженится! Теперь, ты осведомлена, но я хотела написать это первым из-за того, что ты можешь и не помнить об этом, поэтому я тебе и написала это.
не будь дурой. он может оказаться прекрасным человеком, которого ты, когда либо знала.
целую
Мине. ты еще не переспала с ним. но хочешь. сильно. Пожалуйста, займись с ним сексом. ты спросила его о том, что вы ребята собираетесь заняться этим и он сказал 'посмотрим'. :/ "
Складываю листы так аккуратно, как только могу и засовываю их обратно в конверт дрожащими руками. Такое ощущение, что мое сердце увеличилось в два раза в размере, возможно, соединилось с другим, новым, которое предпочитает стаккато[10]10
Staccato (стаккaто, итал. – отрывисто, от staccarе – отрывать, отделять) – короткое, отрывистое исполнение звуков, чётко отделяющее их друг от друга.
[Закрыть] паники. Удвоенные удары пульсируют и отражаются в моей груди.
– И? – спрашивает он. – Ты знаешь, я умираю от любопытства.
Я написала его до того, как мы... – Я поднимаю руку, показывая простое золотое кольцо. – Последний раз, когда я писала себе письмо... – Начала я, но он уже кивнул. Чувствую, что кружусь под тяжестью этого.
–Знаю.
– И я сделала тебе предложение? – Предполагаю я, удивленная, на самом деле тем, что предложение вообще поступило. И это было не просто пьяным бредом. Помню, как он дразнил меня накануне ночью, что я должна поехать с ним во Францию, но все это нужно было обсудить и спланировать. Найти машину, сказать направление. Требуется, чтобы мы подписали документы, заплатили, выбрали кольца, затем произнесли клятвы достаточно связно, чтобы убедить кого-то, что мы не были пьяны в стельку. Я даже немного впечатлена последней частью.
Он снова кивает, улыбаясь.
– И ты ответил 'да'?
Слегка наклонив голову, его губы прорисовывают каждое слово.
– Конечно.
Но ты даже не был уверен, хочешь ли заняться со мной сексом?
Он уже качает головой.
– Серьезно, я хотел трахнуть тебя еще, когда увидел в первый раз, двумя ночами назад. Но в последнюю ночь, мы были жутко пьяны. Я не... – Он отворачивается в сторону холла. – Ты пошла писать себе письмо, так как боялась, что забудешь, зачем ты сделала предложение. И ты действительно забыла это. – Он приподнимает брови, ожидая от меня подтверждения того, что он попал в точку. Я киваю. – Но мы вернулись в отель, и ты была такой прекрасной, и ты... – Он выпускает дрожащий вздох. Такой прерывистый, представляю, что могу видеть, как он частями вырывается из его рта. Ты хотела этого. – Он наклоняется ближе, оставляя быстрый поцелуй. – Я хотел этого.
Я сдвигаю ноги, желая узнать способ, как отлепить свои глаза от его лица.
– Мы занимались сексом, Миа. Мы занимались им часами, и это был самый лучший и интенсивный секс в моей жизни. И видишь? Есть детали, которые ты до сих пор не помнишь.
Я не могу вспомнить каждое прикосновение, но мое тело определенно помнит. Я могу ощутить его кончики пальцев, которые вытатуировались по всей моей коже. Синяки, которые я вижу, а также и невидимые следы: отголоски его пальцев в моем рте, их блуждание по моим ногам и скольжение внутри меня.
Но какими бы опьяняющими воспоминания не были, я действительно не хочу ничего из этого обсуждать. Хочу знать, что он помнит до свадьбы, до секса, до того, как я бросила ему свою жизнь на колени. Занятие сексом с незнакомцем странно для меня, но не неслыханно. Что для меня колоссально, так это открыться кому-то настолько сильно. Даже Люку, я никогда не говорила о некоторых вещах.
– Видимо, я много тебе вчера выболтала. – Говорю я, до того, как начинаю посасывать и покусывать свою нижнюю губу. По-прежнему немного щиплет, и крошечная, дразнящая вспышка воспоминания о его зубах, языке и пальцах, атакующих мой рот, всплывает в голове.
Он ничего не говорит, но его глаза путешествуют по моему лицу, как будто он ожидает от меня понимания, которого он добился часами ранее.
– Я рассказала тебе о Люке? И о своей семье?
Кивок.
– И о своей ноге тоже?
– Я видел твою ногу. – Напоминает мне он спокойно.
Ну, конечно же, он видел шрамы тянущийся от бедра до колена, и крошечные следы от швов вдоль длинной, серебристой раны.
– Поэтому тебя трясет? – Спрашивает он. – Потому что я видел твою голую ногу? Потому что касался шрамов?
Он знает, что это не поэтому. Улыбка растягивает его рот, говоря мне о том, что он знает мой секрет, и злорадствует. Он помнит все, даже его уникальное достижение: лепечущаяМиа.
