Текст книги "Сладкий развратный мальчик (др. перевод) (ЛП)"
Автор книги: Кристина Лорен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Кристина Лорен
Сладкий развратный мальчик
Глава 1
Миа
День, когда мы официально выпустились из колледжа совсем не такой, как изображают его в фильмах. Я подбрасываю мою шапочку выпускника в воздух, и когда она начинает падать, то трескается кому-то в лоб. Заметки произносящего выпускную речь уносит порывом ветра, и он решает продолжить без них, на бум, толкая полностью не вдохновляющую речь о том, как мы должны превращать наши ошибки в фундамент для нашего светлого будущего, дополняя все это нелепыми рассказами о своем недавнем разводе. Никто в фильмах никогда не выглядит так, будто собирается умереть от теплового удара в их синтетических мантиях... Я бы заплатила кому-то денег, за то, чтобы все фотографии, сделанные со мной сегодня, были сожжены.
Но этот день по-прежнему идеален.
Поскольку, черт побери, мы сделали это.
Возле ресторана, после обеда, Лорелей, или Лола в редких случаях, когда кому-то удается попасть в ее ближайшее окружение, вытаскивает ключи из сумки и трясет ими передо мной в победном танце. Отец целует ее в лоб и делает вид, будто не плачет. Вся семья Харлоу окружила ее со всех сторон, обнимаясь и разговаривая друг с другом, вновь переживая Топ Десятку Моментов, когда Харлоу Пересекает Сцену и Выпускается Из Колледжа, до того, как они втягивают меня в свой круг, обсуждая такие же пятнадцать секунд моей славы. Когда они отпускают меня, я улыбаюсь, глядя на них, завершая свои милые, привычные ритуалы.
Позвони мне, как только доберетесь туда.
Используй кредитку, Харлоу. Но не AmericanExpress. Развлекайся, сладкая, ведь это твой подарок на выпускной.
Люблю тебя, Лола. Веди аккуратно.
Мы избавляемся от наших душных мантий, прыгая в старую колотушку-Шеви Лолы, и покидаем Сан-Диего, оставляя позади шлейф выхлопных газов и легкомысленный свист под музыку, направляясь прямиком к выпивке и безумию, которые ожидают нас в эти выходные.
Харлоу врубает плей-лист, который она сделала специально для этого путешествия – Бритни Спирс с нашего первого концерта, когда нам было по восемь. Совершенно неуместный 50 Cent, которого наш класс как-то уговорил сделать темой выпускного вечера младшеклассников. Лола клянется, что тяжелые басы глэм-метала – это гимн самых сексуальных песен всех времен, и еще пятьдесят других, которые, так или иначе, возводят нашу общую историю. Харлоу врубает стерео на полную катушку, в то время, как мы орем песни в душном, пыльном воздухе, врывающемся во все четыре открытых окна.
Лола откидывает свои длинные темные волосы с шеи, протягивая мне резинку и умоляя меня собрать их.
– Боже, почему так чертовски душно? – кричит она с водительского места.
– Потому что мы мчимся по пустыне со скоростью шестьдесят пять миль в час в Шеви 80-х годов без кондиционера. – Отвечает Харлоу, обмахиваясь програмкой с церемонии. – Напомните мне, почему мы не поехали на моей тачке?
– Потому что она воняет "Коппертоуном"[1]1
Коппертоун – Товарный знак косметических средств для безопасного загара – лосьонов, мазей, масел, производства одноименной фирмы; принадлежит корпорации «Шеринг-Плау».
[Закрыть] и сомнительными альтернативами? – Говорю я и верещу, когда она бросается на меня с переднего сидения.
– Мы поехали на моей машине, – напоминает Лола, убавляя звук на Eminem'е, – потому что ты, почти врезалась в телефонный столб, пытаясь, отмахнутся от жука на твоем сиденье. Я не доверяю твоим взглядам, когда ты за рулем.
– Это был паук, – возражает Харлоу. – Огромный. С клешнями.
– Паук с клешнями?
– Я могла умереть, Лола.
– Да могла бы. В охваченной огнем аварии.
Когда я заканчиваю с волосами Лолы, я снова откидываюсь назад и чувствую, будто могу вдохнуть в первый раз за недели, смеясь с моими самыми любимыми людьми на всем белом свете. Духота иссушает каждую частичку энергии моего тела, но ощущается это чудесно, просто отпуская ее, закрыв глаза, кайфовать на сиденье, в то время, как ветер треплет мои волосы, и это слишком шумно, даже для того, чтобы думать. Три блаженные недели лета впереди, до того, как я проеду всю страну, и впервые за все время, у меня нет ничего, чтобы я должна была бы сделать.
– Мило, что твоя семья осталась на обед, – произносит Лола спокойным, предусмотрительным тоном, встречаясь со мной глазами через зеркало заднего вида.
– Угу, – пожимаю я плечами, копаясь в сумке в поисках жвачки или конфеты, или чего-либо, что сможет занять меня на достаточно долгое время, чтобы не пытаться оправдать ранний уход моих родителей.
Харлоу поворачивает голову и смотрит на меня.
– Я думала, они собирались на обед со всеми?
– Полагаю, нет. – Отвечаю я просто.
Она полностью поворачивается на своем сиденье, лицом ко мне так, как позволяет ей это пристегнутый ремень безопасности.
– Ну, и что сказал Девид до того, как ушел?
Я отвожу взгляд, глядя на пролетающий мимо скучный пейзаж. Харлоу никогда и не думала называть своего отца, или даже отца Лолы, по имени. Но сколько я себя помню, для нее мой отец всегда был просто Дэвидом – со всем презрением, которое она только может вложить в это слово.
– Он сказал, что гордиться и любит меня. И что ему жаль, что он не говорил этого чаще.
Я ощущаю ее удивление в ответном молчании. Харлоу бывает такой тихой только тогда, когда удивлена или пьяна.
– И, – добавляю я, зная, что это тот момент, когда я должна заткнуться, – теперь, я могу строить свою карьеру и вносить значимый вклад в развитие общества.
Не испытывай судьбу, Миа.
– Иисус, – говорит она. – Такое ощущение, будто он любит бить тебя в самое больное место. Этот мужик определенно знает, как быть кретином.
Это заставляет нас хохотать, и мы, кажется, согласны плюнуть на это, потому что действительно, что еще можно сказать по этому поводу?
Мой отец задница и даже тогда, когда дело касается моих жизненных решений, он пытается навязать мне свои суждения.
Движение свободное, город возвышается над равнинами, а хаотичное скопление огней ослепительно сияет в уплывающем закате. С каждой милей воздух становится прохладнее, и я ощущаю всплеск энергии в машине, когда Харлоу выпрямляется и ставит новый плей-лист на нашу финишную прямую. На заднем сидении, я покачиваюсь, пританцовываю, подпеваю броской громкой поп-песне.
– Мои девочки готовы сойти с ума? – спрашивает она, опуская солнцезащитный козырек и подкрашивая губы в крошечном расколотом зеркальце.
– Не-а. – Лола поворачивает на Ист Фламинго Роуд. Перед нами протягиваются дорожки из гирлянд, ковер из огоньков и гул сирен обгоняющих нас машин. – Но ради тебя? Я буду закидываться шотами безостановочно и танцевать с сомнительно трезвыми мужиками.
Я киваю, обнимая Харлоу сзади и сжимая ее в руках. Она претворяется, что задыхается, но покрывает мою руку своей, так, чтобы я не могла отстраниться. Никто так не отрицает крепкие объятия менее убедительно, чем Харлоу.
– Люблю вас, психички, – говорю я, и если бы я произнесла это кому-то другому, то слова затерялись бы в ветре и уличной пыли, задуваемой в машину. Харлоу наклоняется, чтобы поцеловать мою руку, а Лола оглядывается на меня с улыбкой. Они будто запрограммированы на игнорирование моих длинных пауз и выуживание моего голоса из хаоса.
– Миа, ты должна пообещать, – говорит Лола. – Ты слышишь?
– Это же не включает в себя побег и становление стриптизершей?
– К сожалению, нет.
Мы планировали это путешествие месяц – один последний рывок до того, как нас поглотит взрослая жизнь и ответственность. Я готова ко всему, что жизнь приготовила для меня. Я разминаю шею, делаю глубокий вдох, и прикидываюсь, что щелкаю костяшками.
– Жаль. Я могла бы работать на шесте так, как вы даже себе представить не можете. Но ладно, тресните меня.
– Оставь все лишнее в Сан-Диего сегодня. – Велит она. – Забудь об отце или о том, какую фанатку Люк отжарит на этой неделе.
Мой желудок переворачивается в момент, когда упоминается мой бывший, хотя мы расстались почти два года назад на хорошей ноте. Просто Люк был моим первым, как и я его, и мы учились всему вместе. Думаю, я должна получать гонорары за его нынешний парад завоеваний.
Лола продолжает.
– Не думай о переезде в Бостон. Не думай ни о чем, кроме того, что мы закончили колледж – колледж, Миа! Мы сделали это. Просто засунь все в пресловутый ящик и засунь его под пресловутую кровать.
– Мне нравятся эти разговоры о засовываниях и кроватях, – выдает Харлоу.
При любых обстоятельствах, это заставляет меня смеяться. Но столь непреднамеренное упоминание Лолы о Бостоне, как это, только что уничтожило крошечное окошко в безтревожное пространство, которое как-то мне удалось отыскать. Это немедленно затмевает любую неловкость, которую я испытывала по поводу преждевременного ухода с самой грандиозной церемонии всей моей жизни, или церемонии Люка и его новоиспеченной шлюшной стороны. На меня накатывает волна паники на счет будущего, и сейчас, когда мы выпустились, больше невозможно игнорировать его.
Каждый раз, когда я думаю о том, что же будет дальше, мой желудок выворачивается наизнанку, воспламеняется и сгорает. Эти чувства появлялись так часто в эти дни, что у меня ощущение, будто я должна дать им какое-то название.
Через три недели я перебираюсь в Бостон, в школу бизнеса, куда приезжают из всех уголков страны, и все это так же отдалено от моих детских мечтаний, которые я себе навоображала. У меня предостаточно времени, чтобы найти квартиру и работу, за счет которой я буду оплачивать мои счета и приспособить мои занятия осенью, когда я, наконец, начну делать то, что мой отец всегда хотел от меня, и присоединюсь к потоку бизнесменов, которые занимаются бизнесменской чушью. Он даже с радостью заплатит за мою квартиру.
– Две комнаты, – утверждает он, великодушно. – Мы с матерью и мальчиками сможем навещать тебя.
– Миа? – зовет Лола.
– Хорошо, – соглашаюсь я и киваю, интересно, когда это, из нас троих, я стала человеком с таким багажом. Отец Лолы – ветеран войны. Родители Харлоу в Голливуде. А я просто девушка из Ла Холлы, которая должна танцевать. – Я засуну это под пресловутую кровать. – Произнося эти слова вслух, кажется, будто они имеют большую значимость. – Я закину все это в ящик с жуткими секс-игрушками Харлоу.
Харлоу посылает мне нахальный поцелуй, а Лола кивает твердо. Лола, больше нас, знает о стрессе и ответственности, но если она может отбросить их на выходные, то и я смогу.
***
Мы останавливаемся в отеле, Лола и я выпрыгиваем из машины, держа наши простые дорожные сумки, выглядя так, будто мы только что возникли из пылевой бури. Я чувствую себя большой и грязной. Только Харлоу выглядит, будто принадлежит этому месту, выходя из старой Шеви, словно из черного седана, в презентабельном виде, катя позади себя глянцевый чемодан на колесиках.
Как только, мы добрались до номера, мы все потеряли дар речи, даже Харлоу притихла, очевидно, это удивленная форма ее молчания. На этаже было всего пара других номеров и наш – Скай Люкс, он был просто огромен. Отец Харлоу, большая шишка в кинематографе, зарезервировал для нас этот подарок на окончание колледжа. Мы думали, что получим стандартный номер в отеле Вегаса с бесплатным шампунем, возможно, мы бы даже сошли с ума и устроили бы набег на мини-бар, оплатив его картой. Сникерс и крошечную водку всем!
Мы не ожидали этого. В прихожей (здесь есть прихожая), между декадентской корзиной с фруктами и бутылкой шампанского, была записка. В ней говорится, что на быстром наборе у нас есть дворецкий, массажистка придет к нам в номер, когда мы того захотим, и отец Харлоу более чем рад предоставить нам неограниченное обслуживание. Если бы Александр Вега не был бы отцом моей лучшей подруги и не был бы счастлив в браке, то я предложила бы ему в качестве благодарности секс.
Напомните мне не говорить этого Харлоу.
***
Я росла, нося едва ли не всё, на сцене, перед сотнями людей, где я могла притвориться кем-либо еще. Поэтому даже с длинным, неровным шрамом на ноге мне определенно более комфортно в одном из платьев выбранных Харлоу, нежели Лоле. Она даже не примерила свое.
– Это твой подарок на выпускной, – говорит Харлоу. – Как бы ты отнеслась к тому, если бы я отказалась от дневника, который ты мне подарила?
Лола смеется, бросая подушку в нее с другого конца комнаты.
– Если бы я попросила вырвать страницы из дневника и смастерить из них платье, едва прикрывающее задницу, то да, ты могла бы спокойно вернуть мне его.
Я потянула вниз подол моего платья, молча соглашаясь с Лолой, желая, чтобы оно прикрывало побольше. Я редко выставляла напоказ столько кожи.
– Миа одела свое. – Подмечает Харлоу, а из меня вырывается стон.
– Миа выросла в трико. Она крошечная, и комплекция у нее, как у газели. – Аргументирует Лола. – К тому же, уверенна, если я присмотрюсь получше, то смогу увидеть ее вагину. А я выше ее на дюймов пять, что означает, ты сможешь практически увидеть мой родовой канал в этом платье.
– Ты такая упрямая.
– А ты такая шлюшная.
Я слушала их спор, стоя рядом с окном, довольствуясь наблюдением за прохожими, снующими по Лас-Вегас-Стрип[2]2
Лас-Вегас-Стрип (англ. LasVegasStrip) – примерно семикилометровый участок бульвара Лас-Вегас в округе Кларк в штате Невада, США. Здесь находится большинство крупнейших гостиниц и казино агломерации Лас-Вегаса.
[Закрыть], формируя след красочных круглых точек с нашего обзора на сорок пятом этаже. Я не совсем понимаю, почему Лола продолжает упираться. Мы все знаем, что это до поры до времени, пока она не сдастся, так как Харлоу – это гигантская боль в заднице, и она всегда добивается своего. Звучит странно, но я всегда любила это в ней, она всегда знает, что хочет, идет и берет это. Лола такая же во многом, но ее методы более утонченные, чем методы «на пролом» Харлоу.
Лола стонет, но как и ожидается, в конце концов сдается. Она достаточно умна, чтобы понять то, что борется в уже проигранной битве, и это занимает всего несколько минут для нее, чтобы скользнуть в платье и туфли до того, как мы отправимся вниз.
***
Это был долгий день. Мы окончили колледж, смыли всю пыль и тревогу с наших тел, и Харлоу любит заказывать шоты[3]3
шот – румка, стопка.
[Закрыть]. Но больше этого? Она любит наблюдать за другими, которые пьют шоты, заказанные ею. К девяти тридцати, все вращается, и я решаю, что наш уровень выпитого дошел до отметки достаточно: наша болтовня нечленораздельна, но мы, по крайней мере, в состоянии ходить. Не помню, когда в последний раз видела, чтобы Харлоу и Лола так хохотали. Щека Лолы покоится на ее скрещенных руках, а плечи при смехе трясутся. Голова Харлоу откинута назад, и ее хихиканье перекрывает ужасную музыку и разносится по всему бару.
И когда ее голова откинута таким образом, я встречаюсь глазами с мужчиной через переполненное помещение. Я не могу разобрать детали в темном баре, но вижу, что он выше и старше нас на пару лет, с темными волосами и бровями, над яркими, озорными глазами. Он наблюдает за нами и улыбается, будто ему нет надобности участвовать в нашем веселье, он просто хочет оценить его. Двое других парней стоят рядом с ним, болтая и указывая в дальний угол, но он не отворачивается, когда наши глаза встречаются. Во всяком случае, его улыбка становится больше.
Я не могу отвести взгляд, чувство дезориентирует, потому что обычно, когда дело касается незнакомцев, я очень хороша в «отведении взгляда». Мое сердце грохочет в груди, напоминая мне, что мне должно быть более неловко, чем на самом деле, предполагаю я, сосредотачиваясь на своем напитке. Со зрительными контактами у меня хреново. Обычно тоже самое бывает и с общением. Фактически, единственные мышцы, которые мне казалось не освоить, были те, которые требуются для простой речи.
Но по какой-то причине, спишем это на алкоголь, я пялилась на горячего мужчину через весь бар, когда мои губы сформировали слово "привет".
Он ответил тем же, закусив уголок губы между зубов, и вау, он должен делать это каждый день, каждому человеку, которого встречает всю оставшуюся жизнь. У него появляется ямочка, и я пытаюсь успокоить себя тем, что это освещение и тень, потому что нет ничего в аду такого, что может быть настолько простым и в тоже время восхитительным.
Я чувствую, что-то странное происходит у меня внутри, и мне интересно, это ли люди имеют в виду, когда говорят, что они тают, потому что я определенно чувствую себя менее твердой. В районе ниже моей талии появилось трепетание интереса, о Боже, если одной только его улыбкой удалось сделать это, то представляю, что его... Харлоу хватает мою руку, прежде чем я могу закончить эту мысль, выдергивая меня от моего тщательного исследования его лица, и дергая в столпотворение раскачивающихся и извивавшихся тел под ритм сексуальных взрывов вырывающихся из динамиков.
***
Мы наверно истощаемся в Вегасе, потому что после танцев и выпивки, мы оказываемся в нашей комнате к полуночи, все трое уставшие от церемонии вручения на пекле, от душной езды и алкоголя, который мы вкатили в наш организм без какой-либо еды.
Даже притом, что наш многокомнатный номер имеет больше места, чем нам нужно, и даже притом, что есть две спальни, мы все нагромоздились в одну. Лола и Харлоу уже несколько минут в отключке, и уже были слышны знакомые звуки сонного бормотания Харлоу. Лола по-прежнему шокирующе тиха и неподвижна. Она полностью закапывается в постель, что я задаюсь вопросом, когда мы были моложе, исчезала ли она так в матрасе во время вечеринок с ночевкой. Были разы, когда я на самом деле рассматривала проверку пульса.
Через весь холл бушует вечеринка.
От тяжелых басов музыки качается светильник, висящий надо мной. Мужские голоса галдят через пустое пространство, разделяющее номера. Они кричат и смеются, создавая свою маленькую какофонию из возгласов и других человеческих звуков. Звук мяча отскочившего от стенки слышится где-то вдалеке, и хотя я могу определить только несколько уникальных голосов в миксе, они создают достаточно шума, и я не могу не полагать, что весь номер не заполнен пьяными парнями, которые просиживают выходные в Вегасе.
Два часа ночи проходят в том же ритме: я пялюсь в потолок, число проснувшихся и число уснувших растет. В три я уже так раздражена, что готова стать Вегасной занудой для того, чтобы я смогла поспать хоть несколько часов перед нашим ранним спа.
Я выползаю из постели, стараясь быть как можно тише, чтобы не разбудить своих друзей, прежде чем начинаю смеяться над абсурдностью своей осторожности. Если они спят при таком шуме, то они точно не проснутся от меня ступающей по ковровому покрытию, хватающей ключи и выскальзывающей из нашего номера.
Стучу кулаком в дверь и жду, моя грудь вздымается от раздражения. Звук ударов утопает в шуме, и я не уверенна, смогу ли стучать достаточно сильно, чтобы они услышали меня. Подняв оба кулака, я пытаюсь снова. Я не хочу быть тем человеком в Вегасе, который жалуется на веселье людей, но следующее мое действие – это вызов охранников отеля.
На этот раз музыка стихает, и за дверью раздаются шлепающие шаги.
Возможно, я ожидала кого-то постарше, загорелых папочкиных сынков, которые растрачивают трастовый фонд, или кучу инвестиционных банкиров средних лет, которые окунаются, в течении выходных, в разврат или полный номер парней из братства, пьющих шоты из пупка стриптизерши. Но я не ожидала, что это будет он, парень из бара.
Я не ожидала того, что он будет голый по пояс, одетый только в черные боксеры, которые висят так низко на загорелом животе, что я могу видеть мягкую дорожку волос, уползающую вниз.
Я не ожидала и того, что он будет улыбаться при виде меня. И уж этого я точно не ожидала, акцента, когда он выдает:
– Я знаю тебя.
– Нет, – отвечаю я, вполне спокойно, если немного задержать дыхание. Я больше никогда не заикалась при друзьях или семье и только в редких случаях перед незнакомцами, с которыми мне комфортно. Но сейчас, мое лицо горит, мои руки и ноги покрываются гусиной кожей, поэтому я понятия не имею, что делать с моими заикающимися словами.
Если это возможно, его улыбка еще больше растет, румянец становится ярче, ямочки в центре внимания, и он открывает дверь шире, выходя ко мне. Он даже лучше выглядит, чем казался в другом конце бара, и в реальности он немедленно заполняет дверной проем. Он настолько огромен, что я отступаю назад, будто меня оттолкнули. Он расслаблен, встретившись глазами со мной, и сияет улыбкой, когда он наклоняется близко, и игриво изучает меня.
Будучи артисткой, мне доводилось видеть таких же очаровашек, как он. Возможно, он и выглядит, как любой другой человек, но в нем есть то неуловимое качество, которое заставило бы каждую пару глаз следить за ним на сцене, независимо от того, как мала его роль. Это намного больше, чем харизма – это магнетизм, которому нельзя научиться или практиковать. Я в двух шагах от него... и у меня нет ни единого шанса.
– Знаю, – возражает он, немного наклоняя голову. – Мы встречались ранее. Просто не представились еще друг другу. Мой мозг ищет место, к которому принадлежит его акцент, прежде чем осознаю: он – француз. Мудак из Франции. Это заставляет таять. Его акцент мягок и нежен. Вместо того, чтобы смешивать все слова вместе, он разделяет их, тщательно выговаривая каждое.
Я щурю глаза, фокусируясь на его лице. Это не просто. Его грудь гладкая и загорелая, и у него самые идеальные соски, которые я когда-либо видела, маленькие и плоские. Он жилистый, и вполне подходит для позы наездницы. Я могу почувствовать, как тепло исходит от его тела. Но самый верх всего этого, это то, что на нем нет ничего, кроме белья и ему кажется по барабану это.
– Вы парни, безумно шумите, – говорю я, вспоминая о часах шума, которые и привели меня сюда. – Думаю, ты мне намного больше понравился в комнате полной людей, чем в этом холле.
– Но для тет-а-тет это лучше, не так ли? – Его голос посылает волну мурашек по моим рукам. Когда я не отвечаю, он оборачивается, оглядывается через плечо и возвращается ко мне. – Извини, за шум. Я собираюсь отчитать Финна. Он – канадец, поэтому уверен, что ты понимаешь, что он – дикарь. И Олливера, он – австралиец. Тоже жутко нецивилизованный.
– Канадец, австралиец и француз закатили вечеринку в номере? – спрашиваю, борясь с улыбкой, вопреки моим суждениям. Пытаюсь вспомнить правило о том, нужно ли бороться за жизнь, когда попадаешь в зыбучие пески, так как в данный момент я именно так себя и чувствую.
Тону, поглощенная чем-то большим, чем я.
– Звучит, как начало анекдота, – кивает он, соглашаясь. Его зеленые глаза мерцают, и он прав – тет-а-тет намного лучше, чем стена, или темная, наполненная людьми, комната. – Присоединяйся к нам.
Ничто не звучало так опасно и так соблазнительно в одно и то же время. Его глаза опускаются на мой рот, где задерживаются, до того, как отправляются сканировать мое тело. Несмотря на то, что он только что предложил, он выходит в коридор и позволяет двери закрыться за ним. Теперь только мы, я и он, и его обнаженный торс и... вау, сильные ноги, и потенциал для умопомрачительного неожиданного коридорного секса.
Подождите. Что?
И только сейчас, я вспоминаю, что на мне только крошечные шортики для сна и соответствующий топик с поросятами по всему нему. Внезапно, осознаю, что свет слишком яркий и чувствую, как мои пальцы двигаются вниз, на автомате потянув ткань ниже, чтобы прикрыть мои шрамы. Я в гармонии со своим телом – я женщина, которая естественно, хочет изменить в себе что-нибудь – но, мой шрам – это другое. И дело совсем не в том, как он выглядит – хотя будем честными, Харлоу до сих пор сочувствующие вздрагивает всем телом при виде его, но вот что он собой представляет: потеря школьной стипендии в балетной школе Джоффри, то есть смерть моей мечты.
Но то, как он смотрит на меня, заставляет меня почувствовать себя обнаженной, в хорошем смысле обнаженной, а под хлопковым топом мои соски оживают.
Он замечает это и делает еще один шаг, обдавая меня своим теплом и запахом мыла, и вдруг осознаю, что он определенно не смотрит на мою ногу. Он даже, кажется и не обращает внимания на него, или даже если и обратил, то ему нравится, как я собираюсь, чтобы проигнорировать то, о чем говорит этот шрам. А он говорит о травме. Он говорит о боли.
Но его глаза говорят только да, и пожалуйста, и светятся озорством. И что он хотел бы увидеть больше.
Застенчивая девушка скрещивает руки на груди, пытаясь увести меня на безопасную территорию нашего номера. Но его глаза приковывают меня к месту.
– Я не был уверен в том, что увижу тебя снова. – Его голос становится хриплым, намекая на грязные вещи, которые я хочу почувствовать на моей шее, когда он прорычит их. Мой пульс неистовствует, отбивая барабанную дробь. Интересно, он замечает это?
– Я искал тебя.
Он искал меня.
Поражаюсь своему голосу, который раздается так ровно, когда я отвечаю:
– Мы ушли вскоре после того, как я увидела тебя. – Его язык выскальзывает изо рта, когда он наблюдает за моим.
– Почему бы тебе не зайти... к нам? – в этих шести словах скрыто столько невысказанных обещаний. Такое ощущение, будто он – незнакомец, предлагает самую вкусную конфетку на всем белом свете.
– Я собираюсь в кроватку, – Наконец мне удается сказать что-то, выставив руку вперед, удерживая его от приближения. – И парни, вам следует быть потише, или я отправлю Харлоу к вам. И если и это не успокоит вас, то в ход пущу тяжелую артиллерию – разбужу Лолу, и вы скажете спасибо за то, что она оставила вас избитыми и истекающими кровью.
Он смеется.
– Ты действительно нравишься мне.
– Спокойной ночи. – Я возвращаюсь к нашей двери на менее устойчивых ногах.
– Я – Ансель.
Проигнорировав его, я вставляю ключ в замок.
– Стой! Я просто хочу знать твое имя.
Я оборачиваюсь через плечо. Он все еще улыбается. Серьезно, у моего одноклассника в третьем классе была ямочка, но это не вызывало у меня таких чувств.
Этот парень должен ходить с предупреждающей наклейкой.
– Заткни свой рот, и тогда я скажу тебе свое имя завтра.
Он делает еще один шаг вперед, ступая босыми ногами по ковру, а глаза следят за мной и он говорит:
– Означает ли, что это свидание?
– Нет.
– И ты, правда, не скажешь мне своего имени? Пожалуйста?
– Завтра.
– Тогда я буду звать тебя, Cerise.[4]4
Cerise – Вишенка.
[Закрыть]
Я выкрикиваю:
– Меня устраивает, – когда я вхожу в мой номер. Кто знает, как он только что назвал меня. Встревоженной, или скромницей или свинжамкой.[5]5
свинжамка – неологизм придуманный автором. Свинка + пижамка = свинжамка. Пижама Мии с рисунком в виде свинок.
[Закрыть]
Но, так или иначе, то, как он промурлыкал два слога, заставляет меня думать, что это было нечто совсем другое.
Как только я забираюсь обратно в постель, я смотрю значение слова на моем телефоне.
Cerise означает «вишенка». Конечно, означает. Не уверена, как чувствую себя по этому поводу, потому что что-то мне подсказывает, что он не имел в виду цвет моего лака для ногтей.
Девчонки спят, но не я. Даже, когда шум через стену затихает, и все становится тихим и спокойным в нашем номере люкс, я разгоряченная, и покрасневшая, и желающая иметь больше мужества, чтобы пробыть в коридоре немного дольше.
