Текст книги "Берег тысячи зеркал (СИ)"
Автор книги: Кристина Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
– Я… – показав на сектор кухни, я в спешке, продолжаю на ходу. – Думаю, ты хочешь выпить воды. Ты… Ты располагайся. Если все в порядке, то… – заметно нервничая, едва не опрокидываю чайник, но и опомниться не успеваю, как Сан подхватывает его, а следом ставит на место.
– Как ты оказалась в том переулке? Зачем пошла за ним, и как догадалась, что он что-то украл у вас?
Он спрашивает быстро, но тихо, стоя прямо за спиной. Снова взяв чайник в руку, ставлю стакан ближе, чтобы наполнить его водой. Ответ получается скомканным, нервным, но не потому, что я продолжаю бояться. Все дело в Сане. Все дело в нем…
– Помнишь ведь… – начинаю. – В тот день, когда он пришел к лестницам Монмартра и потребовал разговора со мной, – наполнив стакан, решаю налить воды и себе. – В общем, Поль вел себя странно. Спросил мое расписание, и пригласил на ужин. Вот так сходу. Это насторожило. Я знаю, что он уже воровал наработки профессора. И Юджин, ну, он мой коллега…
– Коллега? – Сан вдруг переспрашивает очевидную вещь, но в его голосе я слышу некоторое облегчение, будто он думал иначе.
– Да, Юджин мой коллега. Он сын профессора Попова, – поворачиваюсь со стаканами в руках, и замираю, вцепившись взглядом в побледневшее лицо Сана. Ему стало хуже? – Ты хорошо себя чувствуешь?
Внезапно ловлю себя на том, что в груди встает ком. Тревога настолько сильно бьет по нервам, что я немедленно ставлю стаканы обратно на стол. В неясном порыве подхожу к мужчине, и только на секунду замешкав, все же прикасаюсь к его лбу.
Сан снял кепку, она лежит на смежной столешнице рядом с пистолетом. Сам мужчина прислонился к краю, и замер. Он даже не шевелится, когда моя рука накрывает его лоб. Только смотрит. Господи, как же он смотрит, а я не могу опомниться. Не могу, потому что на меня никто так не смотрел. Даже мой Лешка. Он никогда не поедал меня глазами, ни разу не прикасался взглядом так, чтобы возникало чувство, что я голая. А сейчас я именно такая, – полностью обнаженная, лишенная любой защиты перед этим мужчиной, не способная отвести взгляд, настоящая.
А ведь я его едва знаю. Он чужой. Сан чужой во всех смыслах. Он смотрит иначе, его глаза другие, его манеры другие, он сделан из всего "другого". Не моего, не привычного, не понятного мне, но противиться я не могу. Он красив. Я никогда не видела азиатов вблизи. Думала, что они все одинаковые, что нет в них никакой разницы, и что они не красивые. Таковы штампы и стереотипы. Но передо мной стоит сногсшибательно необычный мужчина, и смотрит так, будто мое прикосновение к нему – подарок. Сан даже начинает заметно расслабляться, его плечи медленно опускаются, а глаз касается блеск.
– И как? Температура есть? – шепчет холодно, хрипло, но не потому что ему не приятно, просто он такой.
Холодный, как камень. Но странность в том, что едва я касаюсь к холодной, покрытой испариной коже, она вспыхивает, и продолжает нагреваться под моим прикосновением.
– Кажется… нет, – отвечаю, а убрав руку, прячу ее за спину, сделав неуклюжий шаг назад.
– Тогда… может, продолжишь рассказ? – он складывает руки на груди, а я замечаю, как Сан, едва уловимо, сжимает челюсть.
– Тебе же плохо, – резко отвечаю, а покачав головой, ощущаю раздражение. Оно яркое, как лавина. И причина не Сан. Причина его беспечность. Беспечность, которая мне слишком знакома, – Неужели есть что-то важнее этого? Надо вызвать неотложку. Достаточно на сегодня смертей.
Произношу с намерением достать из кармана сотовый, но не успеваю.
– Нельзя, – Сан слишком резко делает шаг в мою сторону, а схватив за руку, заваливается на бок.
Это все, что он произносит, следом падая прямо на пол. Хватаю его под локоть, пытаясь удержать, но он чертовски тяжелый. Он выше даже Алексея, и как оказалось, намного массивнее. Я даже не могу нормально обхватить его плечи, чтобы обнять и приподнять. Все тщетно, я не смогу помочь ему сама, а потому, не удержав Сана, почти падаю вместе с ним.
В последний момент он хватается за стул, а устояв на коленях, встряхивает головой и быстро шепчет:
– Не звони никому. Поняла меня? Не звони, иначе пострадают все. Просто… Мне надо…
Он почти теряет сознание, а меня накрывает паника. Быстро осматриваюсь, закидываю его руку себе на плечо, и цежу, помогая Сану подняться:
– Что… Что нужно сделать?
Он кое-как встает, но я вижу, что держится из последних сил.
– Все в порядке. Сейчас мне станет лучше.
– В каком, к черту, порядке? Ты себя видел? Ты весь бледный и холодный, – не выдержав, я переступаю грань, а Сан замирает.
Он слишком плавно осматривает мое лицо, следом шепча:
– Мне нужно уходить.
– Никуда ты не пойдешь в таком виде, – понимаю, что перешла уже все рамки, но не могу остановиться. – Ты спас мне жизнь, Сан. Я обязана тебе помочь.
– Не обязана… – он холодно отвечает. – Это я… обязан… тебе.
Я замираю, но снова не успеваю ничего сказать. Благо, мы сумели дойти до кровати, иначе не представляю, как бы я смогла справиться с мужиком весом в добрый центнер. Понимая, что иного выхода нет, быстро расстегиваю его куртку, а перетянув ноги мужчины на кровать, выхватываю сотовый. Единственный, кто способен объяснить, что делать – Женька.
Но он не отвечает ни на первый, ни на последующие звонки.
Продолжая слушать гудки и набат в груди, я нащупываю сотовый в кармане Сана. Он вибрирует, а на экране светятся непонятные иероглифы. Быстро достав его, не глядя, отвечаю на звонок.
– Сан-ши? Кэнчана? Оди со е? *(Сан? Ты в порядке? Где ты?) – мужской голос отрывисто задает вопросы на корейском.
– Это не Кан Чжи Сан. Вы слышите меня? – быстро и с неким облегчением отвечаю.
– Агашши с Монмартра? Это вы? – мужчина явно знаком со мной. – Где вы? Почему у вас телефон Сан-ши?
Я бросаю взгляд на Сана, а приложив руку к его щеке, делаю глубокий вдох и говорю:
– Он сказал, что звонить в неотложку нельзя. Но я не понимаю, что с ним. Он весь бледен, в холодном поту и без сознания. Крови нет, и кажется, он не ранен. Как… Как мне ему помочь? – последние слова я едва произношу, чувствуя, что проваливаюсь в собственные воспоминания.
Холодно… Такой же холодный, как мой Лешка.
– Успокойтесь, агашши. Найдите в его карманах бумажный крохотный сверток. В нем несколько таблеток. Заставьте его выпить их. Вы слышите меня? Агашши?
Я слышу, но едва осмыслив, что надо делать, тут же бросаюсь на поиски искомого. Сверток оказывается в том же кармане, что и сотовый.
Достав его, отрывисто отвечаю:
– Есть. Я их нашла.
– Хорошо, – уже спокойнее говорит мужчина. – Пусть выпьет их, и немного отлежится. С ним все будет в порядке. Как только придет в себя, передайте, чтобы немедленно вышел на связь. И еще… Не звоните никому. Вы меня понимаете? Никому. Вы же видели, что случилось? Если вы не хотите проблем и лишних вопросов от французских жандармов, просто забудьте все. Вам ясно?
– Ясно… – ответив, закрываю с дрожью глаза.
Звонок обрывается, а короткие гудки бьют прямо по нервам, возвращая в далекое утро. Моя реакция на смерть Поля закономерна, ведь я уже видела, как убивают человека. Видела, и это стало причиной гнусного шантажа собственного мужа. На нас напали во время отпуска в Одессе. Впервые после свадьбы Лешка сумел выбраться со мной на отдых, и получил увольнение. Мы приехали своим ходом, на машине. Все выглядело, как обычная поездка на две недели к морю. Да только вот, не думала я, что утром, почти у пляжа, по нашей машине станут стрелять.
На все вопросы о том, почему в машине оказалось оружие, и кто те люди, которые стреляли, – я получила холодное молчание, и хмурый взгляд. Настолько темный, как грозовое небо. Он испугал, заставил опомниться, и понять: мой муж только что убил человека.
Алексей сумел обезопасить нас, защитить, и остановить убийц. Но какой ценой? Для этого ему пришлось убить, защищаясь. Сперва я не думала, что это связано с работой. Однако, много позже, узнав, что нападение совершено из-за его службы, потребовала остановиться. Наплевав на все, что обещала, нагло выставила требования бросить такую работу. Бросить все, чтобы больше никогда не убивать.
В немой дрожи, лихорадочно ищу воду. Стаканы все еще стоят на столешнице не тронутыми. Подбежав к ним, смотрю на сверток, а следом на Сана. Он дышит отрывисто, и явно потерял сознание. В такой ситуации, придется растворить таблетки в воде, иначе он их не проглотит. Быстро достав ложку, с помощью еще одной, растираю таблетку в порошок. Добавив воды, аккуратно возвращаюсь к кровати, а приподняв голову мужчины, не спеша вливаю лекарство в рот. Проходит несколько секунд, после которых Сан заходится в кашле, а всего на мгновение открыв глаза, тут же закрывает их, расслабляясь.
Его голова лежит на моей руке, а все, что я чувствую – ужасное дежавю. Оно настолько пугает, что вызывает ступор. Не могу пошевелиться, так и сижу на краешке, удерживая его затылок. Короткий ежик волос колет подушечки пальцев, а кожа отдает холодом. Он весь холодный. Плавно приложив ладонь к щеке Сана, ощущаю, как он мелко дрожит.
Внезапно появляется желание уйти. Отнять руки, и не прикасаться к нему, так же, как Леше. Не предавать…
Отняв ладонь, сжимаю ее в кулак, а сердце болит. Внутри так нестерпимо больно, что хочется снова разрыдаться. Усилием воли, беру себя в руки. Надо хотя бы снять с него куртку и обувь. Поднявшись, хватаюсь за голову, зарываю пальцы в волосы и делаю глубокий вдох. Надо собраться. Очевидно же, что Сан спас мне жизнь. Я обязана помочь ему, хотя бы по этой причине.
Нет, это как раз и есть причина, почему он лежит в моей постели. Снимая его ботинки, я продолжаю убеждать себя в том, что просто играю роль доброго самаритянина. Помогаю человеку в беде, и не важно, что снимая с него куртку, слишком медленно осматриваю крепкую грудь, обтянутую чертовой водолазкой, как второй кожей. Это не причина. Он не должен мне нравиться.
Вытащив плед со шкафа, бережно накрываю Сана, а смочив полотенце теплой водой, вытираю его лицо, с облегчением замечая, что бледность ушла. Его дыхание стало ровным, а черты лица во сне приобрели совершенно иной вид. Настолько живой, что кажется вот сейчас мужчина настоящий, – тот, кем есть на самом деле.
Смотрю на часы. Время перевалило за полдень. Оставлять его одного в квартире, чтобы поехать к Жене, слишком странно. Да и опасно. Вдруг ему станет хуже. Потому ничего не остается, кроме как, усесться на диван, а поджав под себя ноги, смотреть перед собой и думать.
Я обязана узнать, что на накопителе. Ведь если это опасно, то может пострадать Женька и Вадим Геннадьевич. Взгляд падает на пистолет, лежащий на столешнице, и на накопитель, который остался там же. Должна ли я узнать, как Сан попал в тот проулок, и что украл Поль? Очевидно, что это не просто исследования, которые знакомы мне. Скорее всего, дела обстоят намного серьезнее, если человека застрелили прямо на улице и средь бела дня. Это ведь не девяностые и разборки бандитов. Случившееся – резонанс, для такой страны, как Франция. И если жандармы не стучат в мои двери, то мужчина, который лежит на моей кровати, – далеко не обычный охранник, или военный в отставке.
Он работает на спецслужбы… Мелькнувшая мысль, толкает подняться, а взяв накопитель со стола, раскрыть ноутбук. Сев за рабочий стол, я вновь осматриваю Сана. Мужчина спит неподвижно, а значит, у меня есть время узнать, что пытался украсть Поль. Пальцы вздрагивают, я замираю в нерешительности. Выходит, я обману Сана. Он просил забыть все, что я видела. Не зря же спрашивал, известны ли мне подробности.
По-хорошему, закрыть бы ноутбук, проверить самочувствие мужчины, и не лезть не в свое дело. Однако же я все равно вставляю флешку в слот, а на экране всплывает диалоговое окно. Открываю папку, ожидая увидеть там знакомые расчеты, графики, и программу для прогнозирования извержения, но натыкаюсь на нечто, что вызывает дрожь по всему телу.
Пододвинув ближе ноутбук, листаю страницу за страницей, а открыв картографическую съемку острова, понимаю, что смотрю совершенно иной документ. На тех картах, что подготовили мы, нанесены все зоны, однако же, на конкретной карте указана совершенно "белая" зона. Обычно такими пятнами на картографическую карту наносят режимные объекты. Все, конечно, зависит от предназначения карты, ее использования и масштаба. Однако же, наши карты не военные. Мы не картографы, а геологи, что значит, подобное вообще не могло оказаться в исследовании Вадима Геннадьевича.
Согласно тому, что я вижу – Коготь Дьявола, стал не просто спорным островом. Его хотят использовать в военных целях, а учитывая, что рядом находится цепь подводных вулканов, скорее всего речь идет так же о добыче газа и нефти.
– Это же золотая жила, – шепчу слишком громко, а прикрыв рот рукой, в немом ступоре, перевожу взгляд на Сана.
Если бы это попало в руки хоть одной из других стран, Корея потеряла бы лакомый кусок суши, с золотой жилой под ним. Британцы устранили Поля, а значит, и они замешаны. Это логично, учитывая, что еще семьдесят лет назад, соседние острова были колониями Британии. Выходит, Вадим Геннадьевич изначально работал на корейцев. Именно потому он так гнался за легально подписанными документами на исследования. Если бы он не получил контракт с Ким Дже Сопом, нас бы никогда не допустили до дальнейших исследований Когтя. Нас бы даже на пушечный выстрел не подпустили бы к острову, не то, что отправили бы на него с экспедицией.
Быстро свернув все вкладки, я вытягиваю накопитель, и закрываю ноутбук. Рука так и остается лежать на холодной крышке лептопа. Ладонь потная, и скользит по гладкой поверхности. Она дрожит, и я дрожу, потому что четко понимаю – меня сегодня могли убить. Речь идет о таких деньгах, когда жизнь обычной ассистентки профессора не имеет значения. Выходит Сан не просто так там оказался. Он следил за Полем точно так же, как и я. Учитывая, что при нем имеется оружие, в переулок мужчина попал с целью остановить Поля.
А если быть совсем уж точной – убить…
Поднявшись от стола, тихо возвращаю накопитель на место. Смотря на мужчину на кровати, медленно отступаю к дивану. Не могу поверить, что он киллер. А ведь дела могут обстоять и так. Вдруг он не военный, а наемный убийца? От страха подкашиваются ноги. Схватившись за край дивана, неуклюже сажусь, продолжая смотреть на Сана.
Нет, я не верю, что он убивает за деньги. Но почему? Почему я не верю, если не знаю о нем ничего? Хотя с другой стороны, киллеры убивают и свидетелей. Он мог просто устранить и меня, но все вышло наоборот. Сан прикрыл меня собой, а значит, все эти догадки глупы. Тем более киллеры, вероятно, не носят с собой сотовые, на которые звонят коллеги из числа охраны. Или носят? Господи, я запуталась, а страх только растет. Странно, что он, какой-то неправильный. Вместо того, чтобы немедленно поехать в корпус за ответами, я продолжаю следить за состоянием человека, в личности которого появились огромные сомнения.
Доводы разума тщетны. Этот мужчина мне нравится, а потому подобные умозаключения, сразу же отметают женские гормоны. Тяжело выдохнув, откидываюсь спиной на диван, а подняв лицо вверх, с дрожью закрываю глаза.
Продолжая лежать, чувствую, как унимается стук в груди. Страх отступает, а ему на смену приходит озноб. Размеренное дыхание Сана становится совсем тихим, а я даже не замечаю, как за окном опять начинается гроза. Шторы занавешены, а снаружи все больше темнеет. Не знаю, сколько я так лежу. Не слежу за временем, а просто думаю над тем, что сегодня произошло.
Все дико неправильно. Мое поведение не логичное. Вместо того, чтобы обратиться к жандармам, вызвать неотложку и позвонить снова Женьке, я анализирую собственные эмоции. И не те, которые вызваны произошедшем, а те, которые напоминают о прошлом. Никогда не думала, что доведется так глубоко копать в собственном подсознании. Не верю и психологам, к которым пришлось несколько раз обратиться, после трагедии с Алексеем.
Лешка… А ведь, вот она – причина, по которой, я веду себя так. Наше знакомство слишком сильно походит на то, что произошло сегодня.
Закрываю глаза, а за окном дождь снова барабанит по стеклам. В этот раз я не одна, и это странно. Ужасно нелепо вспоминать о таком, когда на кровати напротив лежит незнакомец. Что я о нем знаю? Ничего. Почему мне не страшно? Отпечаток эмоций не позволяет бояться того, что знакомо. Сан слишком похож на Алексея. Нет, не внешне, конечно. Все, что связано с ним, создает иллюзию – блажь, которая заглушает боль. Смотря на этого мужчину, ловя его взгляды, я будто проваливаюсь в то время, когда была счастлива. Вот это и есть "отпечаток эмоций".
Мне кажется, я уснула, если вижу вечер, и заснеженную улицу рядом с клубом. Сбоку слышится смех подруг. Он, как эхо, достигает слуха, а я отвечаю им точно так же – тихим эхом. Кучкой из нескольких однокурсниц, мы собрались развлечься. На мне смешные ботфорты. Они демисезонные, а потому я жутко замерзла. Хотя снега не так много, мороз сухой, а от того жалит именно в ноги.
Мы входим в проулок рядом с клубом, но я останавливаюсь, пытаюсь отговорить подруг входить внутрь. У входа стоят несколько машин, а контингент, собравшийся отдохнуть, не вызывает доверия. Я говорила Алине, что идти в "Феникс" не самая лучшая идея, но девочки не послушали. И видимо, зря. Ведь несколько парней, явно приезжих из ближнего востока, сразу проявляют к нам интерес.
Хотя не имею ничего против их народа, но мужчины ведут себя явно неадекватно. Подруги суетясь, наконец, понимают, что у клуба кроме нас, из девушек, нет никого.
– Девчонки. Вот вы где? А мы уже с парнями вас обыскались. Называется, отпустили дам в магазин. Любовь моя… – на плечо неожиданно ложится массивная рука. Она оплетает шею, а я в ступоре поднимаю взгляд на нахала, который посмел себе подобное. И надо бы сказать что-то. Надо бы послать его. Но не могу, потому что парень обнимает так бережно, словно секунду назад, сказал чистую правду.
– Какие-то проблемы, милая? – продолжает, обращаясь ко мне, но поднимает взгляд на мужчин напротив. – Мы, кажется, не собирались сегодня в этот гадюшник. Я ведь прав?
В спешке киваю, а схватившись рукой за широкую ладонь в черной перчатке, прижимаюсь к парню теснее. Оказывается, нас окружают несколько мужчин. Они, видимо, друзья незнакомца, и тоже решили сыграть роль парней моих подруг. Мужчины напротив, замечая, что перевес явно не на их стороне, спокойно поднимают руки, а один из них произносит:
– Простить. Мы не знать, что эта женщина быть ваша.
– Тогда шагай, парнишка, пока я тебя не депортировал без визы, – незнакомец крепче обнимает, а следом поворачивает в сторону улицы, тихо шепча на ухо: – Меня Алексей зовут, если что. И да, мы действительно идем за вами от самого магазина. Как на счет…
– Вера, – быстро отвечаю, пряча улыбку, когда парень начинает растирать мою ладонь, пытаясь согреть.
– Вера… – повторяет, а я замираю от бархатистого тембра мужского голоса. – Ты знаешь, кажется, я начинаю верить цыганкам с Троещины, Вера.
– Почему? – хохотнув, вскидываю брови. Мы становимся у перехода, ожидая зеленого света.
– Одна из них нагадала мне, что я встречу девушку Веру, и накормлю ее самым вкусным ужином. Если ей понравится, то… она выйдет за меня замуж.
Ощущаю, как немею от шока, но замечая, как парень расплывается в улыбке, замираю, когда свет от светофора внезапно вспыхивает отражением в его голубых глазах. Это настолько красиво, что ослепляет своей яркостью. Завораживает, но следом обжигает нестерпимой болью, когда все начинает исчезать.
Я чувствую лишь темноту, которая выталкивает из сна в реальность. Мне так кажется, но я ошибаюсь, продолжая видеть сон. Иллюзию игры света и темноты, которая вдруг, и вовсе, сменяется холодным блеском в абсолютной тьме совершенно других глаз. Они хищные, не такие, как те, которые подарили тепло, уют, и улыбку. Это глаза другого мужчины, он смотрит иначе, и принесет другую боль.
Я знаю, что придется заплатить за свое предательство. А я собираюсь предать. Как бы не корила себя за это, знаю, что предам.
Глава 5
«Я проклял вчера, создав свое сегодня, чтобы не верить больше никогда в завтра…»
© Кристина Ли. Заброшенный рай
Открываю глаза в кромешной темноте, а кажется, выбираюсь из омута. За окном громыхает так, что трясутся стекла. Не сразу понимаю, где я, и не обращая внимания на пульсирующую боль в висках, стараюсь осмотреться. Спустя мгновение, после нового раската, в свете от молний за окном, замечаю силуэты предметов. Один взгляд на диван напротив, возвращает в реальность.
Сев в кровати, оттягиваю рукав водолазки, а включив подсветку на электронных часах, с досадой закрываю глаза. Я проспал двенадцать часов, а значит, пропустил ежедневный отчет. Вся надежда остается на Джеха, и на то, что он прикроет меня. Видимо, ранение я действительно так и не успел вылечить толком, если отключился на такое время.
Осмотревшись, решаю зажечь свет, но потянув за шнурок светильника, обнаруживаю, что электропитания нет. Новый раскат грома намекает о причине отсутствия электричества. В таком старом здании, подобное не редкость. Кое-как поднявшись, замираю, осмотрев свои босые ноги. Медленно повернув голову, снова провожу взглядом по дивану, и крохотной фигуре, укутанной в плед.
Новая вспышка за окном освещает лицо Веры. Она спит, как ребенок, подобрав под себя ноги и подставив сложенные руки под голову. Если еще минуту назад я думал о накопителе и звонке Джеха, то сейчас все вылетает из головы напрочь. Я смотрю только на нее, и не могу поверить, что нахожусь в месте, за которым наблюдал столько недель. День за днем, смотрел только в ее окна, а потому знал размещение всего, что было вокруг. Могу хоть сейчас подойти к кухонному шкафчику, и достать оттуда коробку с молотым кофе. Знаю точно, где она хранит сахар, специи, и даже мелочь. Ее она сбрасывает в жестяную коробку из-под печенья. Думаю, это было печенье, ведь видел, как она доставала его из такой же.
Здесь даже запах иной. Он домашний, не искусственный, как в номере. Вокруг пахнет ее духами, а напротив слышно ее дыхание. Проклятье… Я не понимаю себя совершенно. Мне бы прямо сейчас встать, немедленно собраться и уйти, но я не могу. Продолжаю сидеть на кровати, и дышать чужим домом. Я уже забыл, каков подобный запах, и что он приносит за собой.
Писк часов возвещает о сообщении. Без труда отыскав куртку на пуфе рядом с кроватью, достаю сотовый и открываю чат.
В нем всего три слова: Все прошло успешно.
С облегчением опустив голову, закрываю глаза. Рука саднит только сильнее, как и плечо пульсирует болью. Однако ушел озноб и лихорадка, а значит, лекарства Вера нашла. Снова бросив взгляд в сторону, напрягаюсь, расслышав тихий всхлип, за которым следует еще один, более громкий. Она снова плачет? Конечно, она будет в таком состоянии, идиот. Она женщина. На ее глазах застрелили человека.
Наспех обувшись, я поднимаюсь и тихо подхожу к дивану. Присев на корточки, сперва нерешительно поднимаю руку, а следом снова опускаю. По щеке Веры бежит слеза, а ее блеск едва улавливается в новой вспышке молний. Женщина что-то бормочет на непонятном языке, а следом затихает. Ее лицо разглаживается, а после сильного раската грома, Вера открывает глаза. Она смотрит на меня, а, кажется, и не проснулась вовсе.
Как я должен поступить? Почему не могу сдвинуться с места, и как завороженный смотрю на ее ладонь. Вера поднимает руку, и все ближе тянет к моему лицу. Что-то в этом жесте возвращает к воспоминаниям. Неосознанно, проваливаюсь в них, хотя они настолько далеки, что почти стерты. Время беспощадно уничтожило все самые красивые моменты с Бон Ра. Но тогда почему именно сейчас они так ярко вернулись. По чьей, такой чудовищной воле, я вижу перед собой призрак умершей женщины, вместо настоящей.
Не понимая собственных чувств, я поднимаюсь настолько резко, что Вера немедленно просыпается. Она садится, а я не могу проронить и слова, ощущая стыд. Как можно было вести себя так на службе? Как я вообще мог позволить себе следить за окнами одинокой женщины? Как я посмел опуститься до такой чудовищной низости?
Потому что хотел. И хочу. Это и сделало из меня пустоголового дурака, страждущего заполучить внимание женщины, о которой я ничего не знаю. Проклятье. И зачем только поднялся наверх? Зачем вошел сюда?
Потому что хочешь. И это снова правда. Вот только взгляд женщины говорит о многом. Она смотрит с опаской, а когда замечает, что нет света, тихо произносит:
– Я достану свечи, а ты вернись в кровать.
Продолжая стоять, наблюдаю, как она обходит меня по дуге. Боится. Ее понять можно. Вера не знает обо мне ничего, и вероятно, не чувствует того же, что я к ней. Она не станет слепо доверять. Не пойдет на нарушение приказа. Ведь я тоже не знал о ней почти ничего, когда поставил на кон все, и не убил при ней человека. Да, такова моя работа. Те, кто свято верят в то, что военные убивают только отбитых подонков, горько ошибаются. Военные убивают любого, если стоит задача выполнить приказ. Таких людей, – которые, по сути, невинные жертвы, – мы называем сопутствующими потерями. И хотя я летчик, и редко беру в руки оружие, – не значит, что не убивал никогда. Небо помогло только в одном – до этого момента, я ни разу не писал в рапортах о сопутствующих потерях.
Я знаю, что гореть мне в аду, за такие потери, но все же, ощущаю боль. Саднит не рана, которую получил, когда спасал во Вьетнаме три сотни афганских беженцев. Саднит сердце, что женщина, которая впервые за десять лет сумела лишить покоя, боится меня.
Долго не думая, я разворачиваюсь к кровати, а взяв куртку, быстро надеваю, наплевав на боль. Все это время, слышу, как Вера ищет свечи. Она стоит в ванной, осматривая шкафчик, а когда замечает, как я собираю вещи со стола, произносит, возвращаясь к дивану:
– Куда ты собрался? Тебе нужно полежать хотя бы до утра, – она следует за мной к двери, но я не останавливаюсь, на ходу набирая сообщение Джеха. Не могу остаться. Хватит с меня этого помешательства. Сегодня я увидел его цену. – Сан, ты…
– Агашши, – холодно оборвав ее, останавливаюсь у дверей, и не поворачиваясь, продолжаю: – Спасибо за помощь. Сейчас я должен уйти, чтобы не подвергать вас опасности и…
– Да что такое? Причем здесь это, когда речь идет о тебе. Какая, к черту, опасность? Ты едва не умер на моих руках? – Вера срывается на крик, а по моему телу проходит волна жара. Мне бы сбежать прямо сейчас, и лучше повести себя, как трус. Лучше уйти, потому что я вижу, насколько мне нравится Вера. Это не на один раз, это произойдет не дважды. Если я прикоснусь к ней, все поменяется в тот же момент.
Предательство обретет силу.
– Мне пора.
– Я… – она вдруг начинает сбивчиво и тихо говорить, а моя рука замирает у замка двери. – Я чем-то обидела тебя? Может, сказала, или повела себя, как-то не так? Просто… ты другой. Я же не знаю вашей манеры общения. Может, ты нашел оскорбительным… Ну, что я раздела тебя. Но ведь не полностью же, в конце концов. Или может… Я просто. Просто, я испугалась. Ты так быстро упал, у меня не было выхода. Да. Мне пришлось ответить на звонок твоего коллеги. Но ведь… Он мне и сказал о лекарстве. Почему…
– Я не могу остаться, – раздраженно осекаю ее, сжимая руку в кулак. Она не понимает, не чувствует, что происходит. Не видит, а значит, я обязан уйти.
– Почему? Я ведь не гоню тебя.
А лучше бы прогнала. Мой неожиданный поворот в сумраке, Вера замечает не сразу. Как и то, насколько быстро, я оказываюсь рядом, а обхватив ее лицо руками, совершаю предательство – целую ее по-настоящему. Не машинально, прикасаюсь к женским губам, в желании получить разрядку, выбросить из головы все, ощутить облегчение. Нет. Я наоборот целую ее так, что голова наполняется миллионом мыслей, желаний, противоречий, страхом и стыдом. Целую слаще, чем целовал кого-либо, а когда понимаю это, пробираюсь пальцами в густые пряди, а языком в горячий рот. Боги, я грезил этим, как последний грешник. Мечтал дотронуться, а взамен нагло ласкаю ее губы, сминаю, и жадно целую. Пальцами обхватываю крохотный затылок крепче, а сам дрожу от пят и до каждого волоска на теле. Я обратился в дрожь, потому что ощущаю, как она отвечает.
Вера мягко раскрывает губы, из них вырывается выдох, а я дурею. Нагреваюсь изнутри от ее мягкого, но тяжелого дыхания. Она дрожит в моих руках, я дрожу, потому что хотел этого слишком долго. Чертовски трудно сдержаться, и не вжать ее в стену, или не распустить руки. Я боюсь испугать ее еще больше, ведь Вера точно боится того, что происходит. Об этом говорит нерешительность ее движений, и то, как она робко отвечает на поцелуй. Притягиваю ближе, и сжимаю густые пряди волос между пальцев, углубляя поцелуй, вынуждая ее довериться. Хочу, чтобы не боялась, чтобы не думала, что решил воспользоваться. Хочу, чтобы верила, что все искренне.
В какой-то момент, ощущаю, как ее губы уверенно двигаются навстречу, а язык отвечает на ласку. Сперва нежно, а потом все сильнее сплетаясь с моим, смело, вызывая ощущение силы. Я был прав во всем, когда сказал, что это предательство. Самое жестокое, и самое желанное. Ведь я пью ее выдох, а кажется, слышу настоящий стон. Слышу, как Вера переводит дыхание, чувствую прикосновение крохотных пальцев к шее, понимаю, что хочу быть предателем. Я голову потерял, я превратился в безвольного, и буду превращаться снова и снова.
Предавать, потому что назад дороги нет.
Мы все-таки врезаемся в стену. Горячее дыхание обжигает горло, а я резко отстраняюсь, отпускаю ее губы, а мои горят.
– Вот поэтому, я говорю, что должен уйти, Вера. Прямо сейчас.
Она поднимает испуганный взгляд, ее глаза блестят, щеки раскраснелись, а губы, проклятье, они выглядят еще соблазнительнее теперь, когда их мягкая кожа похожа на ужаленную.
Мы даже не заметили, как появился свет. Не заметили ничего, и продолжили бы. Это ошарашивает, а потому я быстро спрашиваю, прежде, чем уйти:
– Значит… ты не боишься меня? Вопрос дурацкий, но мне важно знать. Ответь.
– Нет, – Вера отвечает сразу, с дрожью качает головой, а поджав губы, вынуждает убраться скорее.
Она и не знает, каких усилий, мне стоит остановиться. Вера и не подозревает, какой жалкий извращенец перед ней, какой дурак. Ведь мог же заговорить с ней раньше. Мог прояснить все и сейчас, а не поступать импульсивно. Видимо, я напрочь лишился рассудка.
Отступив на шаг, хватаю с небольшого комода кепку, а повернувшись к двери, понимаю, что теперь точно должен уйти. Иначе мы окажемся там, где я выспался впервые за долгое время, как младенец.
– Сан… постой. Я должна сказать тебе… – Вера хватает меня за руку, но я тихо и сипло произношу, не узнавая голоса:
