Текст книги "Берег тысячи зеркал (СИ)"
Автор книги: Кристина Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)
Из вертолета выходит Сан. На нем форма летчика, а глаза скрывают солнцезащитные очки. Он встает рядом с носом и скрещивает руки на груди. Массивная мужская фигура в проклятой форме, выглядит еще больше. Почему я смотрю именно на грудь? Вероятно, потому что вспоминаю черную майку, под которой видела то, чего там быть не должно.
Глупость, но в горле встает влажный комок. Я проглатываю его, и делаю первый шаг к вертолету. К слову у полосы находятся несколько самолетов. В том числе истребители и огромный транспортник, который нас привез. Однако, агрегат, приготовленный для моей персоны, меньше, и не соответствует ожиданиям.
– Прошу, – Сан открывает дверцы вертолета, указывая на место второго пилота.
– Я могу сесть в салоне. Это не безопасно, – тут же возражаю, и холодно одергиваю руку.
– Пилот я. Вы будете выполнять то, что скажу я. Либо так, либо останетесь здесь, а данные придут через несколько дней с авианосца.
Я поджимаю губы, а сама, как дура, веду взглядом по его руке, сжимающей дверцы. Когда добираюсь до пальцев, ощущаю яркий озноб. В памяти всплывает салон автомобиля, чужой город и лиман.
Собравшись, отбрасываю все глупости, и уверенно сажусь. Лучше бы отказалась от затеи лететь на вышку.
Сан слишком близко.
Как не пытаюсь абстрагироваться от того, насколько туго он стягивает на мне ремни безопасности, – это невозможно. Нельзя взять и не замечать, как он касается, хотя и не переходит черту. А надо ли ее проводить, если и простые прикосновения, будоражат и волнуют. Думаю, бессмысленно. Он в сантиметре от моего лица, я ощущаю его запах, вижу каждую черточку и трещинку на губах. Осматриваю все, как воришка, пока Сан не видит и занят страховкой.
Слишком долго занят. Я вижу это, и понимаю, что он в состоянии застегнуть все за считанные секунды. Но Сан медлит. По пять раз проверяет каждый ремень, вынуждая дышать рывками, скрывая реакцию на подобный процесс.
– Вы настолько в себе не уверены, майор Кан? – задаю вопрос сухо и безэмоционально, а сама едва могу усидеть спокойно.
Кажется, землетрясение прямо сейчас начнется в груди. Еще секунда и он заметит, как колотится мое сердце, как тяжело я дышу, и как дрожат мои руки. Мелко, едва уловимо, но дрожат так, что озноб бежит и вдоль ног. Привычно, горячая волна задевает коленки.
И почему я не переоделась. Еще бы с голым задом на объект отправилась.
– Я должен полагать, что вы намекаете на мою некомпетентность? – Сан, наконец, прекращает терзать несчастные крепления, и поднимает лицо.
– Это очевидно, если вы проверяете страховку настолько тщательно, – парирую.
– Вы себе льстите, профессор, – он отстраняется, а следом с такой силой захлопывает проклятые дверцы, что я подскакиваю на сидении.
Черт бы тебя побрал, Кан Чжи Сан. Он только что попытался задеть меня настолько низко?
В гневе сжимаю руки в кулаки, а подняв взгляд, только сейчас замечаю, что сижу все равно, что в аквариуме. Мамочки. Ненавижу самолеты. Не-на-ви-жу. Закрываю глаза, но следом вздрагиваю, когда на мои колени опускаются наушники. Быстро схватив их, улавливаю странную тень усмешки на лице Сана.
Его забавляет мой страх? Он же знает… Он знает про Алексея. Как может вот так измываться?
Со злостью стискиваю зубы, а надев наушники, готовлюсь отдать богу душу. Это не пассажирский лайнер, где можно уставиться в журнал, и не замечать ничего. Это даже не транспортник, хотя полет на его борту оставил неизгладимый отпечаток на всех местах моего тела. Нас трясло так, что покидая салон, потряхивало еще минут двадцать после приземления.
Сидение подо мной начинает дрожать, в салон врывается поток воздуха. Я хватаюсь за ручку справа, и закрываю глаза. Нет, мне не удастся относиться к летательным аппаратам иначе. Для меня они – инструменты пыток. И прямо сейчас, я едва дышу, ведь ощущаю сперва легкость, а следом гул в ушах. Мы набираем высоту. Я помню это чувство, еще с полета вместе с Лешей. Даже тогда, я едва сумела скрыть страх, прикидывалась, что все в порядке, обманывая и себя, и Алексея.
Сейчас я не стану скрывать ничего. Да я ненавижу эти машины смерти. Но я не для того боролась два года со всеми страхами, чтобы отступить так нелепо. В конце концов, я делаю глубокий вдох и открываю глаза.
– Мама дорогая, – выдыхаю, думая, что кричу, но на деле мой голос, подобен шепоту в яростном гуле работы лопастей.
Перед глазами нечто невообразимо страшное, и настолько же прекрасное. Правду говорят, что красота убивает, пугает, и лишает рассудка. Я ослепла, я не дышу, я не вижу ничего, кроме бескрайней абсолютной синевы. Океан так плавно соединился с небосводом в единые краски и оттенки синего, что не заметен ни горизонт, ни черта, которая их разделяет. Все синее, все яркое, все невозможно красивое и… пугающее.
– Говорит пилот машины "ДС 45". Запрашиваю посадку на площадку "2С" вышки "САНДЕР1", – голос Сана разрушает момент, и страх возвращается.
Осматриваясь, стараюсь не замечать того, на какой высоте мы летим. Нервно перебирая вспотевшими пальцами, едва не вскрикиваю, когда вертолет накреняется на бок, и заходит в резкий поворот.
Господи, за что схватиться? Надо было написать завещание.
Снова закрыв глаза, решаю ни за что их не открывать, пока металлический демон не опустится на твердую поверхность.
Сан продолжает вести диалог с диспетчером, а я сжимаю руки в кулаках только крепче. Снижение ощущается сразу, и только сейчас я решаюсь приоткрыть хоть один глаз. Мы плавно опускаемся в каких-то ничтожным метрах от двух массивных труб, и множества перекрытий. Рабочие застывают и не двигаются, хватаясь за все поверхности, чтобы устоять.
Сан садит вертолет настолько мягко, что я даже не ощущаю момента соприкосновения с площадкой. Ожидая, когда он остановится полностью, не шевелюсь совсем, а только пытаюсь выровнять дыхание.
– Дыши глубже, – внезапно отчетливо слышу едва ли не приказ.
Он звучит в наушниках, как нечто нереальное и далекое. Однако рука Сана, которая накрыв мою, крепко сжимает, вполне осязаема. Мне бы одернуть, убрать ее, но я, напротив, с силой обхватываю его ладонь, и делаю глубокий вдох. Цепляюсь за холодные пальцы, в попытке унять подскочившее давление.
– Теперь выдыхай. Но медленно, – опять приказ, которому не могу не подчиниться.
Действительно становится легче, а тиски, сдавившие грудь исчезают.
– Почему ты не сказала, что настолько боишься летать? – теперь его голос звучит совсем рядом.
Я открываю глаза, и проваливаюсь в сверкающий темными гранями омут. Сан… Он всего на миг позволяет увидеть настоящий взгляд, но снова отнимает его. Безжалостно отнимает то, во что я влюбилась с первой минуты, когда увидела. С того самого момента, когда эти глаза посмотрели в мои.
– Мне… лучше. Спасибо, майор Кан, – пытаясь не выдавать, как неприятно царапает обида, отворачиваюсь и убираю руку в сторону.
Сан откидывается на спинку сидения, и молчит. Смотрит перед собой, а я не знаю, что делать. Впервые вижу настоящий промышленный объект на воде. Вернее, это не просто объект, а гигантских размеров станция, с вышкой качающей нефть. Рабочие недолго отвлекаются на наше появление. Вскоре даже в салон вертолета доносятся команды и распоряжения начальства. Этому способствуют огромные колонки, установленные на нескольких перекрытиях.
– И? Чего мы ждем? – сдержано и сухо спрашиваю.
– Разрешения на передвижение. Мы просто так не можем шататься по территории режимного объекта, – Сан отвечает не менее прохладно.
– Значит, ваша власть не распространяется и на этот объект, майор Кан? – не могу удержаться от колкости.
– Нет. Увы, здесь я никто, – он отвечает так тихо, будто не о вышке говорит.
Это он так плоско намекает, или тонко шутит? Я приподнимаю бровь, пытаясь скрыть раздражение. Нет, его понять можно. Он вправе злиться, не замечать, игнорировать и… забыть. Все дело во мне. Это я выдумала то, чего уже нет.
Заметив боковым зрением движение людей в нашу сторону, я вижу, как к вертолету следуют двое мужчин в белых халатах.
– Справа куратор научно-исследовательской группы вышек Ли Чон Сок, а слева начальник этого объекта. Его зовут Хван Мин. Они говорят на английском очень плохо. Потому вам придется потерпеть мое общество еще немного.
Потерпеть общество? О чем он, ради всего святого, говорит? В этот раз я не выдерживаю. Злость прорывается сама, потому я выдаю свою маленькую тайну.
– А-ни.*(Нет) – начинаю, и отстегиваю ремни безопасности. Знаю, что на его лице проступает едва не испуг. Подобное действует, как успокоительное и услада. Потому я продолжаю на корейском: – Ваша помощь не понадобится, майор Кан. Можете встать здесь.
Отбрасываю ремни, а скосив взгляд, замечаю, как испуг и шок на лице Сана сменяются замешательством. Значит, я произвела должный эффект. Ну и отлично. Однако я рано радуюсь. Спустя секунду мою уверенность в полной победе разрушает смешок. Звук настолько знаком и так красив, что сперва не обращаю внимания на причину его появления. Сан хохочет открыто, его голос вибрирует. Он хриплый, бархатный и урчащий. Мурашки немедленно взрываются вспышкой жаркого озноба, и я сглатываю.
Что? Почему он так открыто хохочет?
– Во?*(Что?) – снова сострив, еще не до конца понимаю, как нелепо выгляжу.
– Вэ… Вэ. Не "во". И не… Айгу, – он и вовсе расплывается в настоящей улыбке. Как же это красиво… Ослепленная внезапным подарком, я краснею. – Айгу…
– Да что не так с моим корейским? – вскипаю, забывая и про мужчин, которые ждут пока мы выйдем, и про то, зачем вообще сюда прилетела.
– Все не так, профессор, – Сан, наконец, прекращает смеяться, и отвечает: – Вы велели не "оставаться здесь", – поправляет, а я хмурюсь и краснею только сильнее. – Вы сказали "встать здесь".
– Черт, – выругавшись, я открываю дверцы и нагло сбегаю от позора.
Вот тебе и попытка похвастаться тем, в чем не была уверена. У них же диалектов тьма, и вообще, надо позвонить "моему учителю" и потребовать кучу денег обратно. Еще и моральную компенсацию запросить за такой позор.
Дальнейший час я провожу в компании начальника станции и главы научной группы. Сосредоточиться не удается ни на минуту. Вид того, как Сан стоит надо мной, подобно тени, бесит. Как не пытаюсь успокоиться, волнение давит на виски, и я допускаю столько ошибок, что впору уволиться.
Ли Чон Сок явно снисходителен ко мне, потому терпеливо помогает снять показания сейсмоактивности. Как я и предполагала, амплитуда толчков оказывается незначительной. Всего четыре бала по Рихтеру, и кажется, переживать не о чем. Но я помню просьбу Вадима Геннадьевича проверять все, что касается острова, тщательно и с особой дотошностью.
Мои вопросы настолько детальны, что вызывают недоумение и явное разочарование на лицах корейских коллег. Не думали же они, что я здесь для галочки? Сан и вовсе стоит мрачнее тучи, выглядит еще холоднее, и замкнут. Видимо, ему не нравится то, какой я стала.
Выходит, больше нравилась неумелая растоптанная дура? Самодостаточная женщина не интересна?
Злость вынуждает ускориться. Не хочу видеть его. Не могу, и не собираюсь терпеть такое отношение. С чего бы я должна извиняться? Мы не были в отношениях. Мы были никем друг для друга.
Действительно никем, если он ведет себя, как напыщенный осел. И я тоже хороша. Не слепая же?
К концу работы, которая длится вот уже третий час, я соглашаюсь с заверениями всех коллег. Однако прошу предоставить копии их последних данных. Это важно для создания геологической модели острова. Ведь передо мной стоит задача узнать его предполагаемый возраст, и отыскать уникальные месторождения. Вадим Геннадьевич уверен, что остров едва ли не единственное место скопления самых редкостных ферсиалитных минералов.
Забрав все материалы, я снова сажусь на борт пыточного инструмента. Колкий взгляд его пилота, приводит инстинкты в действие. В этот раз не собираюсь показывать страх. И нечего успокаивать меня, за руки хватать, и проявлять заботу. Хмурюсь, и сама закрепляю ремни, напрочь, не обращая внимания на своего "водителя". Еще чего. Хватит. И крестик надо бы потребовать обратно. Зачем он ему?
Взлетая, Сан краем глаза осматривает меня, но я отворачиваюсь. Волнуется? Ну, конечно. Больно надо, если следом он снова превращается в монолитный холодный валун. За пеленой злобы и раздражения, в удивлении понимаю, что ни разу не закрываю глаза во время полета. Возможно, потому что в этот раз Сан, за каким-то чертом, облетает половину острова. Пейзаж выглядит завораживающе красиво. На какое-то время я забываю, что сижу в кабине монстра. Сердце гулко стучит, на лице появляется восхищенная улыбка, а глаза не отрываются от невозможно яркой зелени тропического леса. Он так явно контрастирует с абсолютно черными склонами Когтя, что подобная картина завораживает. Широкая кальдера похожа на величественную корону острова, его венец, усыпанный бесчисленными сверкающими осколками и крошкой вулканического стекла.
Я верчу головой, чтобы не пропустить ни клочка этой красоты, и кажется, забываю обо всем. Забываю, пока не улавливаю холодный взгляд. Он темный, но смотрит не на меня, в нем отражается небо, и вся синева перед нами.
Сердце неприятно жалит обида, и боль. В его глазах больше не осталось места для меня. Это логично. Это правильно. Так, наверное, и должно быть.
Пейзаж остается единственным приятным моментом этого дня. Ведь, не успев приземлиться, Сан сбегает. Он удирает, оставляя все на Джеха. Майор Пак выходит встретить нас, однако, мужчине не удается и слова проронить. Он только, хмурясь, "целует" спину друга. Замечаю его намерения устроить мне допрос, и пользуюсь тем же способом, что и самодур. Выскакиваю из салона, и, не проронив ни слова, ухожу прочь. В другую сторону, и подальше.
Со временем легче не становится. Сан намеренно меня избегает. Мы и так почти не видимся в расположении, но, как только наши пути пересекаются, он исчезает мгновенно. Испаряется так, будто мираж.
Когда, через несколько дней, мы приходим ужинать в общую столовую расположения, Сан и вовсе поднимается и уходит. Намеренно не заканчивает трапезу, и причина очевидна – это я. Ведь в другие дни, его вообще не было ни за завтраком, ни за обедом, и тем более за ужином.
На диету сел, что ли?
Я опускаю взгляд в миску с лапшой, и замираю.
Все кончено, и надо бы мне понять это. Понять и прекратить подобный фарс. Прошло два года, а мы ведем себя, как подростки. Нужно с ним поговорить.
В памяти всплывает наш последний "разговор". Кажется, это было в прошлой жизни. Таким нереальным вспоминается тот момент. Те дни, что провела в его доме, с его семьей, и с ним.
Я не могла поступить иначе. Как же он не понимает?
Сейчас я отчетливо знаю и вижу это. Два года назад у нас не было ни единого шанса остаться вместе. Это было бы неправильно по отношению к Алексею. Чудовищно. А на горе, счастья не построить. Я не могла вот так взять и наплевать на то, что натворил мой отец. Ведь Алексей не проходил должное лечение из-за меня. Я едва сумела справиться с таким огромным чувством вины к одному мужчине, и тут – на тебе, Вера. Получай еще в довесок и боль другого.
Хуже всего, осознавать, что теперь-то у нас есть реальный шанс. Я даже закрыла глаза на то, что Сан тоже летчик. Этому поспособствовали долгие вечера и тихие беседы с Лешей. Он сумел убрать из моего сердца этот страх. С трудом, но я пересилила его и сама.
Потому сейчас мне больно. Ужасно больно понимать, что я теряю настоящий шанс на счастье. Я была бы с ним самой счастливой. Я знаю это. Однако если Сан остался нужен мне, я ему уже нет.
Закрыв глаза, зажмуриваюсь, и резко распахиваю их. Хватит. Значит, так тому и быть. Я со злостью опускаю на металлический стол палочки, и он издает противный писк. Фелис едва не роняет в свой суп очки, а парни во главе с Патрисией замирают.
– Мадам? Все в порядке? – Франко осторожно заглядывает в мои глаза.
– В полном. Я закончила, и ухожу отдыхать. Вас это тоже касается. Завтра работы не меньше, чем сегодня. Потому, по расположению не шататься, и уделять время отдыху. Особое, – чеканю стальным тоном, и вытираю руки о салфетку. – Доброй ночи. И еще…
Я поднимаюсь и осматриваю всех пристальным взглядом. На лицах каждого испуг. Они знают мой характер, и понимают, что от одного моего слова зависит их дальнейшее будущее. Но я не зверь, и не монстр. Я их наставник, а потому хоть и сухо, но искренне произношу:
– Вы молодцы, ребята. До завтра.
Шон расслаблено издает вздох и бубнит:
– Я едва заикаться не начал, мадам.
– Отдыхайте.
Парень кивает, а Бернард бросает взгляд на Фелис. Ожидаемо, девушка немедленно подскакивает и следует всем моим распоряжениям. Хочется остановить ее. Я вспоминаю себя, когда точно так же слепо и бездумно следовала, как ведомая, за чужими приказами.
– Фелис? Нам нужно поговорить, – с улыбкой протягиваю к ней руку.
Девушка вскидывает брови, и замирает, но я быстро беру ее под локоть и веду к выходу. Солдаты провожают нас мимолетными взглядами, а некоторые даже оборачиваются. Оставив поднос, Фелис послушно следует за мной, пока я не останавливаюсь на тропе к нашему дому.
– Мадам? – девушка осторожно начинает, а я перебиваю ее вопросом:
– Сколько раз в год ты видишь отца, Фелис?
– Несколько, – тут же отвечает. – А почему вы спрашиваете?
– Потому что знаю, что ты чувствуешь, Фелис, – говорю, как на духу. – Ты пытаешься угодить всем вокруг, но только не себе. Твоя исполнительность убивает в тебе стержень. Ты уничтожаешь свою индивидуальность и уникальность, Фелис. Понимаешь?
– Простите, мадам, – она бледнеет, ее плечи опускаются, а на лице появляется испуг. – Я вас разочаровала? Вы поймите, работать с таким человеком, как вы… Это же достижение. Мой отец так хвалил вас. Сказал, что я должна быть внимательна к вашим указаниям, и не перечила…
– Да, к черту это, – я осекаю ее так легко и громко, что девушка впадает в ступор. – К черту, меня. К черту, все, что мешает тебе быть собой. Ты живешь, как в клетке, Фелис. Понимаешь? Хочешь добиться того, что и я? – Спрашиваю прямо.
– Нет, ну почему сразу того же… Я не хочу вам подражать или подсиживать, мадам. Вы не так меня поняли.
– Это ты меня не понимаешь, – я подхожу к ней, и кладу руки на хрупкие плечи девушки. – Ты слишком исполнительная. Ты слишком старательная. Это все пустое, Фелис. Чтобы добиться цели, достаточно просто этого захотеть, не теряя себя. Ты удивительная по утрам. Ты знала это? Ты настоящая всего час, после того, как проснулась. Знаешь почему?
– Я просто… Нет, вы не понимаете. Это все глупости. То, что вы видели – это баловство. Несерьезное. Совершенно. Это увлечение… Всего лишь, увлечение.
Она с таким испугом бубнит каждое слово, будто я пытаюсь ее отругать.
Значит, папаша запрещает ей рисовать. Как это знакомо.
– Твои наброски удивительны, Фелис. Они невероятно талантливы. Ты знала это? – нежно шепчу, а девушка в шоке поднимает взгляд.
– Вы, правда… Вы, правда, не считаете их обычной мазней?
– Нет. Я считаю, что ты настоящий самородок, дорогая. А потому прекрати вести себя так, будто через секунду надо бежать по тревоге и рапортовать о достижениях. Ты закончишь аспирантуру с отличием. Иного быть не может, ведь ты здесь. Но ты не должна прятать себя. Ни от кого. Никогда, Фелис. А ты – это твои рисунки и картины.
Она снова опускает голову, а издав смешок, прячет слезы.
– Обещай подарить мне, в честь выпуска, свою самую красивую работу. Хорошо?
– Мадам… – Фелис шепчет, а я, наконец, смотрю в ее живой взгляд. – Отец… Он не разрешит мне.
– Разрешит. Я тебя уверяю.
– Что? – она ошарашено осматривает мое лицо, а я отвечаю:
– Я жду подарок.
Фелис кивает, и опять прячет взгляд, а я решаюсь ее обнять.
По приезду домой, появилось неотложное дело. Беседа с одним очень напыщенным пижоном из коллегии Сорбонны. Он так просто не отвертится.
Смотря вслед этой девочке, я вспоминаю себя. Я точно так же пыталась сбежать, и видимо решение побыстрее выйти замуж за Алексея было продиктовано именно побегом. Я и сама не понимала, как стремилась уйти из-под крыла папы. Нет, он не запрещал ничего, но и не позволял порой слишком много. Настолько, что замужество стало глотком свежего воздуха. Столько противоречий случилось в моей жизни. Столько уравнений осталось без решений, а ведь все они были в книгах моей матери. Все ответы, на протяжении этих двух лет, я нашла там. Нашла, когда читала вдумчиво и между строк, казалось, банальные и жестокие вещи. Но обнаружила удивительную деталь. Во всех книгах матери есть общие отрывки. И если сложить все их воедино, как шифр, можно прочесть вот это:
Жить надо ради сердца. Пока оно бьется, ты дышишь.
Умирать надо ради своей души. Когда тебя не станет, ты откроешь ей путь в вечность, а она снова заставит биться твое сердце.
Любить надо ради сердца другого человека, чтобы оно могло биться всегда, а он дышать рядом.
Любить надо ради его души, чтобы она смогла попасть в рай, наполненная любовью, а не злобой. Тогда, и твоя душа отправится следом за ней.
Однако, в этом уравнении существует еще одна составная. Не менее весомая, и не подвластная никому – судьба.
Через несколько дней, мы решаем, наконец, начать съемку. Снабдив штаб расположения маршрутным листом, забираем навигаторы и отправляемся в ту часть острова, которую уже осмотрели военные. Она безопасна, и находится рядом с небольшой деревней. За ней – центр Когтя Дьявола, и небольшой муниципальный городок с инфраструктурой, подобной Кирибати.
Следуя карте, мы движемся вглубь острова, минуя завораживающие места. Красочные озера, окруженные цекропиями, и бальскими деревьями. Высокие водопады, спрятанные в тени габонских красных великанов. Этим деревьям сотни лет. Их верхушки опоясывают лианы, а с веток свисают тропические цветы.
– Девочки, не геройствуйте, – останавливаю Патрисию, кивая Шону и ребятам, чтобы готовили снаряжение. – Это работа парней. Лучше начните подготовку препаратов, чтобы сразу выяснить, с чем мы имеем дело.
Фелис с улыбкой кивает, и бросает взгляд на Патрисию. После нашего разговора, она стала вести себя спокойнее, и Патрисия явно это заметила. Девочки сблизились, а мне спокойнее на душе.
Мы остановились у водопада. Такой можно встретить очень редко. Он ниспадает вдоль скал, но падает не в водоем, а в пещеру, на дне которой вода не задерживается, а движется через небольшие подземные ветки. Очевидно, резервуар находится под первой камерой пещеры, и уже из него вода попадает в озеро в двухстах метрах от нас.
Нас не интересует водопад, как таковой. Все его секреты таит порода, в которой образовались пустоты. Ее состав позволит узнать остров ближе. Он, как медицинская карта этого места, опишет все процессы, проходившие здесь, пока остров рос, поднимаясь прямо из океана, вслед за вулканом.
Шон натягивает страховку, а Бернард, стоя на плато над водопадом, кивает, что все готово для спуска. Франко не теряя времени, сбрасывает веревки в пещеру, и крепит карабины к трекшенам.
– Осторожно там, – я становлюсь ближе, и осматриваю пещеру.
Франко машет рукой и начинает спуск слишком стремительно. Я замечаю неладное поздно, а когда раздается крик, и веревки летят вниз, кажется, застывает даже время. Оно так медленно передает картинку перед глазами, но бежит так быстро, что я едва успеваю поймать Патрисию и не дать ей броситься вслед за Франко.
– Ты с ума сошла? Стой, – кричу и отталкиваю девушку в сторону, упуская момент, когда последний трос ускользает из крепления на скале.
Острая боль прошивает спину, и все, что замечаю – испуганные до полусмерти лица девочек. Следом они исчезают, так же быстро, как колотится сердце в груди. Удар о камни пещеры, приходится на плечо и ногу. Они взрываются новой вспышкой такой боли, что я стискиваю зубы, и едва не теряю сознание. Из глаз летят искры, чтоб их, а потом и слезы.
Отдышавшись, поднимаю взгляд и осматриваю дно пещеры. Франко нигде не видно. Из-за шума воды, и брызг вообще невозможно сориентироваться. Я лежу на небольшом островке, осмотрев который, понимаю – еще метр, и я бы полетела в одну из веток шахты вслед за потоком.
Это неминуемая смерть.
В груди разливается холод, и я начинаю энергично мотать головой в поисках парня.
– Франко? – кричу, что есть силы. – Франко?
– Я здесь, мадам. Я над вами. Я цел. Вы как? Вы в порядке? Мадам? Я сейчас спущусь.
Услышав его голос, я с облегчением закатываю и закрываю глаза.
Живой… И я в порядке. Главное, ты, балбес, не сорвался.
– Не надо спускаться, – тут же отзываюсь, когда понимаю, что с него станется сунуться сюда на одной перильной страховке. – Выбирайся наверх немедленно. Сообщи в расположение. Приведите помощь.
– Мадам, но мы не взяли рации. Только навигаторы, – сверху звучит взволнованный голос Бернарда, и едва ли не плач Патрисии.
Пытаюсь сесть удобнее, а привалившись спиной к скале, отвечаю:
– Я не умираю. Дождусь, – заметив ссадину на лодыжке, разбитое колено и царапины, добавляю. – Но лучше поторопитесь.
Голова тоже нещадно пульсирует, как и плечо. Радует, что я не стала русалкой. И то хорошо. Глупо улыбаюсь, но следом делаю глубокий вдох с дрожью, и со страхом отворачиваюсь от зияющей бездны напротив.
Надо было действительно писать завещание, прежде чем лететь сюда. А Женька гад, как чувствовал неладное.
– Мы постараемся, как можно быстрее. Мы быстро, мадам. Только не бойтесь. Мы вас не бросим.
Фелис кричит громче всех, а я только киваю и шепчу:
– Знаю-знаю, милая, – а следом выкрикиваю, пока могу, ведь каждый звук отдает уколом в виски. – Хорошо.
Шум наверху сменяется тишиной, а я остаюсь наедине со звуками водопада. Странно, но он позволяет слышать даже собственное дыхание, но снаружи прямо гремит, как зверь.
– Первая экспедиция, а я уже едва не отдала богу душу. Что будет дальше, Вера? Эверест? Решишь замерзнуть насмерть, или сдохнуть от горной болезни? И все ради чего? Зачем это все мне… – шепчу с досадой, отсчитывая, наверное, тридцать пятую минуту сомнительного приключения.
– Интересно, – вдруг продолжаю. – А сейчас он примчится? Или опять где-то летает?
Закончив, я откидываю затылок на холодный камень, и закрываю глаза. Вчера вечером, я едва не изошла слюной, как девственница. Всему виной то, что увидела, нагло пробравшись на плато, над взлетной полосой. Я никогда не наблюдала за тем, как садятся реактивные самолеты. И тем более не знала, насколько шикарно выглядит момент появления летчика. Сан выбирался из кабины, а я сидела неподвижно, и, кажется, не дышала. Встав на крыло, он стянул с себя комбинезон до пояса, а спрыгнув вниз, махнул рукой Джеха. В ней был зажат странный громоздкий шлем с трубкой и респиратором.
Он был так высоко? Что он там видел?
В тот момент меня даже не озаботил вопрос, кого он летал "истреблять", и вообще, зачем поднимал в воздух ненавистный агрегат. Это сегодня утром, Франко пояснил все за завтраком. Он, оказывается, сблизился со старшим солдатом Ю Чолем. От него и узнал, что вскоре отплывает авианосец, а с ним увезут машинки Сана. На них он патрулировал воздушное пространство в акватории острова, и поднимал истребитель по тревоге, когда с Кирибати взлетал очередной беспилотный разведчик.
Как это все чертовски сложно. Разведчики, беспилотники. Тут все проще. Вон, напротив, доломитовая порода. Она сверкает угольным цветом. Похожа на его глаза. Здесь все сверкает, как обсидиан. Как проклятый… обсидиан.
Кривлюсь, и от досады, закусываю губы, аккуратно прикасаясь к ссадинам. Будет шрам? Еще этого не хватало. В такой ситуации не радует даже загар, который так красиво лег на кожу.
– Вера, – я вздрагиваю, а по телу расползается волна тепла. Его голос я, наверное, узнаю даже сквозь сон. – Вера. Ты меня слышишь?
– Слышу, майор. Слышу. Что же вы сами примчались? Отправили бы солдат? – кисло огрызаюсь.
Мне можно. Я ранена, упала с высоты, а он самодур.
Я в своем праве.
Я едва не отскакиваю в сторону, когда рядом спружинивают тяжелые ботинки. Нет, они сами не могут прыгать. Поднимая медленно взгляд, смотрю на их владельца. Сан быстро отстегивается от страховки, а присев напротив, нагло и бестактно лапает.
– Майор Кан, вы не только летчик? Оказывает и скалолаз? А теперь в довесок и медик? – язвлю, а сама не могу оторваться от картины того, как он, молча, осматривает каждый ушиб и порез на моих ногах.
– Голова кружится? – быстро спрашивает, ощупывая лодыжку, а я растекаюсь лужей. Все-таки плюсы есть даже в такой ситуации. – Тошнота есть?
– Кружится, – шепчу, и веду взглядом вдоль очертания его плеч, рук, тела, и наконец, лица.
Сан быстро поднимает голову, а я рассыпаюсь на части. Это мой взгляд. Так на меня смотрел мой мужчина. Горло вяжет от комка слез, а глаза щиплет.
Скажи хоть что-то. Не молчи.
– Давно? – он обхватывает мое лицо руками, осматривает безумно, испуганно, и с такой тревогой, что я не выдерживаю.
– Давно. Слишком… давно, майор Кан, – шепчу, и плавно накрываю его руки своими.
Мы замираем, смотрим друг другу в глаза, и молчим, кажется вечность.
Как же ты смотришь. Господи. Пожалуйста, не отнимай то, что сводит меня с ума. Не отнимай свои глаза.
– Иди ко мне. Ты, наверное, испугалась. Все хорошо. Сейчас поднимемся наверх. Не плач… – его хриплый шепот добивает мои гормоны.
Они, буйно и ярко, тут же дают о себе знать. Дыхание становится глубоким, боль уходит, а за ней и страх. Все исчезает, как только Сан обхватывает мой затылок, притягивает и крепко прижимает к груди. От ласкового прикосновения к волосам, по спине бегут мурашки. Сан гладит меня по голове, пока наша дрожь не унимается. Он дрожит так явно, что возникает логичный вопрос: кто испугался больше?
Самодур.
Я цепко обхватываю его плечи руками и зло цежу, сквозь слезы:
– В следующий раз, мне пойти топиться в море, чтобы ты перестал меня игнорировать?
– Вера, – Сан осекает меня, а подняв на руки, осматривается. – Поговорим потом.
Я прищуриваюсь, но следом на спине простреливает сильная боль.
– Что? – Сан тут же опускает меня на ноги. – Больно? Вера?
Я поднимаю взгляд, а по щеке, какого-то черта, ползет слеза. Нет, она там не потому что ты смотришь на меня. Просто болит спина. Да, это все спина. Я ведь получила веревкой прямо по ней? Значит, потому плачу от боли.
Плачу, потому что ты обнял меня. Пришел за мной. Назвал опять по имени, и смотришь, как прежде.
Я хорошо знаю, что мной движет, когда сама тянусь к его губам, а обхватив рукой лицо, с дрожью целую. Не с голодом, не порывисто, без голых эмоций. Нет, не так. Я совершаю еще большую глупость – вкладываю в это прикосновение всю нежность и свою любовь.
Только бы он понял…
Но этого не происходит. Сан стоит неподвижно, а его глаза медленно тускнеют. Вот теперь я ощущаю боль в полной мере. Настолько четко, что голова действительно идет кругом.
