Текст книги "Берег тысячи зеркал (СИ)"
Автор книги: Кристина Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
Глава 12
«Мы жили вне времени. Если все затоплено чувством, места для времени не остается».
©Эрих Мария Ремарк. Ночь в Лиссабоне
Она стоит прямо передо мной. Я смотрю в ее глаза, вижу ее лицо, понимаю, что это она.
Но больше не стану делать шаг навстречу.
Изо всех сил убеждаю себя, что это не сработало дважды. Заставляю себя думать, что идея опять пойти на поводу легкомыслия, встретив эту женщину, – скверная затея.
Будет больно. Снова.
Уверенность, что Вера и в этот раз выберет все, что угодно, но не меня, не отпускает.
Хотя, это сейчас я такой храбрый. Ведь стою, как под кайфом, и насыщаюсь тем, что вижу. Еще не понимаю, что все происходит взаправду. Не верю до конца, что мы снова смотрим друг другу в глаза.
Воистину – судьба безжалостна. Когда она делает выбор – решает за нас.
Кажется, пространство сужается до светлых глаз напротив. Я продолжаю слушать ее отповедь, а сам вспоминаю, как однажды в небесах, увидел почти невозможное. То, что обычно встречаешь только на земле. Фата Моргана – мираж, оптическая иллюзия, которая ускользает так же быстро, как и появляется. Однако, сумевший ее увидеть, навсегда станет хранить этот момент в памяти.
Сейчас я смотрю на свою личную Фата Моргану. Она появилась дважды, и дважды исчезла. Но… Все же мираж – это мираж.
В третий раз, он исчезнет точно так же.
Вера говорит иначе, она выглядит иначе, но смотрит так же. Этого не скрыть. Отвечая на ее вызывающий выпад, замечаю смятение и неприятие в ее взгляде.
Она же не думала, что я идиот?
Едва сдерживаю улыбку. Вера забавная, и правда, стала выглядеть намного увереннее. В голосе чувствуется упрямство. Он поставлен хорошо, как и выражение ее лица суровое.
Интересно: она эмоции скрывает намеренно, как и я, или действительно разочарована таким приемом?
– Вы продолжите вести со мной авторитарный разговор, или ограничитесь молчаливой беседой, как сейчас? Я же вам вопрос задала? – нахохлившись, Вера становится в позу.
Ее ребятки, похоже, рады такой защитнице. Возникает закономерный вопрос: зачем от нас кого-то защищать, если здесь для защиты мы?
– Ю Чоль, – не отводя от нее взгляда, сухо и резко произношу. – Готовь гражданских к взлету.
– Есть, – парень, не теряя времени, принимается за подготовку посадочных мест вдоль левой стороны салона.
– Вы можете хотя бы говорить на английском? Мои аспиранты не знают корейского?
Вера с вызовом приподнимает лицо, а я осматриваю ее "аспирантов". Справа стоит парочка. В этом нет сомнений. Девушка держится близко к парню, он заслоняет ее собой и смотрит с вызовом. С ними будут проблемы в расположении. Придется расселить от греха подальше. Слева еще двое парней и девочка в очках. Она меня беспокоит больше всего. Смотрит цепко, машет головой по сторонам, изучая салон машины. Пытливо прищуривается, явно анализируя, куда попала. С ней будет больше головной боли, чем с молодыми людьми в отношениях. Залезет не в свое дело, и придется разгребать проблемы из-за чрезмерной любознательности. С двумя оставшимися парнями может приключиться только одна беда – гулянки в запрещенных квадратах, ради поисков приключений.
– Могу, конечно, госпожа. Но, увы, под вас подстраиваться никто не будет. Приказы отдавать я обязан на родном языке, а не на том, который удобен вам, – сухо ответив, протягиваю к ней раскрытую ладонь.
Вера, выслушав ответ, сперва впадает в ярость. Сжимает челюсть, со злостью осматривает, но следом, в недоумении замирает, уставившись на мою руку.
Вдоволь насмотревшись, и с явной дрожью, она вскидывает взгляд с немым вопросом.
Мне бы не смотреть на нее с таким вызовом, не прикидываться, что мы чужие. Ведь это блажь и самообман.
– Документы, госпожа. На подпись. От вас. Вы же за этим командира воздушного судна искали? – говорю четко, но голос становится грубее.
Всему виной строптивица напротив. Как бы я хотел прямо сейчас еще раз "поговорить".
Дурак, надеялся, что чувства остыли. Они то, может, и стали более здравыми, но вот желание обладать этой женщиной не делось никуда.
Вера – мой приговор.
– Прошу, – она немедленно протягивает светлую папку.
Я намеренно обхватываю ее пальцы, когда забираю бумаги. Не могу удержаться. Хочу прикоснуться хотя бы так. Украдкой. Опять воровато. Прикосновение производит болезненный эффект. Для меня, естественно. Вера же одергивает руку, как от прокаженного, и сразу прячет взгляд.
Стыдно? Или совестно, что ни разу даже не позвонила? Собственные мысли поражают холодом и сарказмом. Меня бесит ее фамилия в бумагах, убивает ее напуская раздражительность и холод.
Она живет с ним? Или нет? Это первое, что приходит в голову, когда я замечаю ее реакцию на простое соприкосновение наших пальцев.
Что будет, если я позволю большее? Если напрочь забуду о стыде?
А ведь я прятал именно эти мысли два года. Гнал от себя ревность, ведь знал – если она осталась с ним, значит, так правильно. Она поступила правильно. Наверное, потому мои чувства стали глубже. Так должно быть. Оправдать нашу связь его недугом можно было ровно до того момента, пока не стало известно, что ее муж способен выкарабкаться, и стать на ноги. Она это узнала от меня, ведь я не был намерен становиться уродом. Не собирался разрушать ее жизнь с мужем, нашей мимолетной связью.
Любовь супругов – не все равно, что влюбленность и влечение. Это чувство глубже. Я знал, какого оно на вкус. Знал, и оберегал, как мог.
Значит, ревность – результат моего голода.
Я не болен Верой, я ею голоден.
Однако смотря на нее, вижу, что передо мной действительно чужая жена.
В последний раз взглянув, достаю ручку из нагрудного кармана, и быстро подписываю бумаги.
– Прошу, госпожа, – отдав их, специально не смотрю ей в глаза.
Мираж – это всегда мираж.
– Ваши посадочные места слева. Старший солдат Сон Ю Чоль поможет всем расположиться комфортно и безопасно. Время полета составляет два с половиной часа. Мы приземлимся прямо на острове, однако… – я закладываю руки за спину, и продолжаю, осматривая молодняк Веры. Отвожу взгляд, куда угодно, лишь бы не видеть ее. Хватит с меня самообмана. – Я должен предупредить вас о том, что во время полета на транспортном военном судне, вы не можете отстегивать ремни безопасности до самой посадки. Вам нельзя вставать со своих мест, нельзя перемещаться по салону, нельзя трогать ничего, даже со словами: "Смотри, какая чумовая штуковина" В ином случае, мои подчиненные будут вынуждены применить меры для вашей безопасности, и для безопасности экипажа. Надеюсь это вам ясно и повторять не нужно?
– Простите, – девочка в очках быстро вскидывает руку, а я улавливаю злой блеск в глазах Веры.
– Слушаю, молодая госпожа, – киваю.
– А как вас зовут? Это вы руководите расположением, где мы будем жить? Хотелось бы знать, как обращаться к руководству.
– Какой уместный вопрос, – я поворачиваю лицо в сторону Веры, и не понимаю сам, зачем затеял эту пикировку.
Хотя нет. Понимаю. Я летел сюда с той мыслью, что круглый кретин и неудачник. Потому что сердце в горле стучало. Должен же я получить сатисфакцию, хотя бы в таком виде. Ведь, когда Вера злится, а я смотрю на это, кажется, что и не прошло никаких двух лет. Ничего не прошло. Все здесь. Между нами.
Глупый вор.
– Вы правы, молодая госпожа, – отвожу холодный взгляд от полыхающих яростью глаз Веры. – Я действительно один из командиров и начальников расположения на острове. Мое имя Кан Чжи Сан. Но вы можете обращаться ко мне только согласно звания – майор Кан. Как и к остальным военнослужащим. Исключительно согласно звания. И никак… – я опять бросаю взгляд на Веру. – Никак иначе.
Какая прелесть.
Она покраснела, как спелый томат. Когда-то я любил этот румянец, как безумный. Обожал смотреть на него, когда она кончает. Вот и безумие вернулось. Поздравляю, идиот. Продолжай в том же духе. Надеюсь, моя игра стоит свеч. Потому что в груди ураган из эмоций, и все хуже прежних. Злость смешанная со страстью. Ярость с диким желанием. Обида с тоской и любовью.
Я просил небо, снова тебя увидеть. А теперь готов его проклинать. Потому что это пытка. Настоящая пытка понимать, насколько ты стала, в конце концов, недосягаемой.
Проверив готовность к взлету, я возвращаюсь в кабину. Сажусь за штурвал, кивая второму пилоту. Он отстраненно рассматривает пейзаж, однако, замечая меня, немедленно приосанивается.
– Расслабься, Вон Хо, – бросаю парню, начиная проверку систем борта. – Я понимаю, что это не просто летать со мной. Но лучше я, чем майор Пак. Поверь.
Вон Хо кивает, и молча надевает наушники. Готовясь к рулению, размышляю о том, какими будут впечатления Веры от полета на такой "милой" пташке. Она ненавидит самолеты и небо. В груди скребет тревога о том, справился ли Ю Чоль с подготовкой правильно. Он точно все ремни закрепил? Уловив явный раздрай в мыслях, и опасения на пустом месте, отбрасываю их.
Выходит, естественно, хреново. Весь полет, а особенно, когда переключаюсь на автопилот, сижу, как на иголках. Смотрю сквозь стекла на бескрайний и ослепляющий небосвод, а думаю о том, что экспедиция Веры пробудет на Когте пять месяцев.
Это не мало, и если Италия и Франция рядом, то Коготь и Тоскана далековато. Почему она согласилась поехать, если вернулась к нему? Тем более зная, что я непосредственный участник операции и проекта по разработке Когтя. Она ведь точно догадывалась, что встретит здесь меня. Тогда зачем прилетела? В донесениях "Ока" указано, что ее муж пересел в коляску, разговаривает и живет с матерью и ее мужем. Она к нему регулярно ездит и остается надолго. Странность и в том, что в документах нет ни слова о возобновлении их брака. Тогда почему она продолжает пользоваться его фамилией?
У нас и вовсе не принято, чтобы жена брала фамилию мужа. Только по желанию супругов. Но ведь в их культуре, насколько я успел узнать, это важно. Чрезвычайно. Женщины буквально стремятся получить имя мужа.
Причина в этом?
Или в отце? Вера не поддерживает с ним никаких контактов. Виделась за два года один раз. И то, я просил наших людей проконтролировать подобную встречу. Не хотел, чтобы Платини через ее отца, смог в отместку навредить Вере. Умом понимал, что подобное маловероятно. Не осталось причин. Но все же решил не испытывать судьбу.
Видимо, она сама прислала новое испытание.
Закрываю глаза. Усталость наваливается сама собой, вынуждая стянуть наушники и сделать глубокий вдох.
Это сложнее, чем я думал.
Всегда казалось, что служба закалила достаточно, чтобы не поддаваться эмоциям, но они из меня хлещут. Я знаю, что остыну. Уже завтра не буду реагировать так остро, и прекращу рефлексию. Но сейчас это невозможно. Очевидно, что я ждал от этой встречи иных впечатлений. Ждал хотя бы адекватного взгляда, какого-то знака, что Вера понимает, как мне трудно просто смотреть на нее.
Хуже всего, что фантазия рисовала и другие картины. Еще вчера. Я представлял, как она сама подойдет ко мне и скажет: "Здравствуй, Сан. Как ты?" Произнесет это с теплом, с нежностью, и, смотря так, как дома, когда мы плыли с лимана. Ведь тогда в ее глазах я видел боль. Такую же тоску, как в моих. Она была различима настолько, будто Вера умеет говорить взглядом.
Эта женщина другая. Я должен признать, что от моей Веры мало что осталось.
Это так заметно, что Джеха встречая борт, едва не раскрывает рот в удивлении. Вера сдержано кивает ему, обращается сухо и по званию, даже не намекая, что они знакомы. Спускаясь по языку машины, встречаю обескураженный взгляд друга. Джеха пытается не выдавать изумления, но Вера замечает не только его, но и оконфуженное выражение лица человека, который по сути и спас ее мужа. Ведь это именно Джеха запросил материалы по расследованию о преступлениях Платини. Не получи он их, я бы не смог раскрыть ей глаза.
Не собираясь задерживаться, и раздумывая, о подготовке к плановому вылету на разведчике, ухожу со взлетки в сторону казарм. Дальше все закончит Джеха. Я этому рад, ведь, наконец, могу прийти в себя. Принять душ, пообедать, и заняться обязанностями.
Спустя час за окнами нашего дома отчетливо слышится громкий смех и движение. Раскрыв ставни, выхожу на крыльцо, которое напоминает балкон над склоном. Как раз на нем, в нескольких домах расселяются ребята Веры. Запамятовав о своих опасениях, я, конечно же, не предупредил Джеха заранее.
Предупреждения, как оказывается, не нужны.
Прищурившись, складываю руки на груди и внимательно наблюдаю, как Вера уводит в дальний дом девушку с кудряшками. Настаивая, забирает с собой и ее, и девчонку в очках. Парни остаются в нижнем доме, как на ладони. Это радует. Довольно хмыкнув, я уже собираюсь отвернуться, но останавливаюсь. Вера, командуя молодыми людьми, внезапно умолкает, и наши взгляды встречаются.
В ее глазах проскакивает замешательство. Видимо, она была уверена, что я живу в общих казармах у самого плаца. К ее сожалению, это не так. И думая, о сожалениях, их и вижу на лице Веры. Она быстро отворачивается, а я приподнимаю бровь. Не смотря на то, что ее рост довольно крохотный, и сама Вера достаточно хрупкая, она хватает три рюкзака с вещами разом.
Я не контролирую порыв. Тянусь к рации на поясе, и понимаю, что делаю, только, когда произношу:
– Командир штабу. Кто сегодня дежурный из личного состава по хозчасти?
– Сон Ю Чоль и его взвод заступили, как только вы прилетели, командир. Есть распоряжения? – виновато спрашивает дежурный.
– Есть вопрос. Какого кумихо проклятого Сон Ю Чоль не размещает научную группу? Вы там все, чем заняты? Опять шары по полу катаете? – жестко чеканю. – Чтобы через две минуты были рядом с домами научной группы. Всю аппаратуру принести. Все вещи помочь занести в дома. Показать периметр и провести инструктаж. Или вы хотите, чтобы я вашими обязанностями занимался?
– Есть.
– Выполняйте.
– Есть.
Я опускаю рацию, но видимо, дежурный по штабу старшина Ю решил этого не делать.
– Как с цепи сорвался, – слышу тихое, и медленно подношу рацию к лицу, выжидая. – Ладно, майор Пак. Сын родился. Весь на нервах. А этот вообще в имуги превратился. Вон Хо прилетел бледный, и сказал, что и слово проронить боялся весь полет. А теперь еще и это.
Холодно расплываясь в улыбке, отвечаю:
– Сорок пять кругов вокруг взлетки, старшина. В полном обмундировании и с оружием. У тебя минута, старшина Ю. Одна минута.
Все, что я слышу в ответ – отборную брань, сквозь сжатые зубы, и тишину.
Отличный день.
Сжимаю рацию, а встряхнув головой, ухожу в дом. Кажется, однажды, я уже пытался обмануться тем, что способен спрятаться в работе, как в скорлупе. Боюсь, не выйдет и сейчас.
Спустя неделю подобного поведения становится очевидно, что я прав. Мои заключения подтверждаются действиями. Зная, насколько опасное место нас окружает, не спускаю с Веры глаз. Признаться, раньше думал, работа ученых – кабинетная и лабораторная рутина. Когда заметил аспирантов с кирками и лопатами, сперва опешил, а следом стал наблюдать.
К слову, не я один.
– Как думаешь? Они идут на поиски приисков золота, или решили откопать скелет питекантропа? – спрашивает Джеха, наклоняя голову к плечу, следом за мной.
Вместе мы сидим на одном из участков пляжа, наблюдая издалека весьма занятную картину. Изначально, мы не планировали становиться свидетелями работы юных геологов. Но так уж вышло, что выбрали не то место и время для заплыва. Сидя на скале, мы как раз и замечаем, отряд землекопов, во главе которого уверенно шагает их начальство.
– Ты знаешь, я даже не могу предположить, что мы наблюдаем, – хмурюсь, и осматриваю яму, которую роют парни на одном из склонов у самой кромки тропического леса.
– Может они там что-то установить должны? – предполагает друг.
– М-м-м… – прикладываю руку к подбородку, и думаю. – Нет. Они копают уже час. В три лопаты. Аппаратуры нет. Только контейнеры и черные чемоданчики. Очевидно, они что-то ищут.
– Ты не прав.
– Я всегда прав.
– Спорим на пятьдесят тысяч?
Я кошу на Джеха взгляд, а он расплывается в улыбке, и обнажает хищно зубы.
Игнорируя глупость друга, поворачиваюсь обратно и осматриваю не яму, а начальника бравого отряда землекопов. На Вере обтягивающие короткие шорты, которые прикрывает, знакомая, светлая туника.
Конечно же, я не смотрю на ее ноги. Совсем нет. Не осматриваю стройные икра и бедра. Не поднимаюсь взглядом выше, получая кайф от картины того, как длинные пшенично-золотистые пряди касаются спины, и почти достигают поясницы.
– Хорошо. Допустим. Но откуда они знают, что искать надо здесь? – Джеха складывает руки на голой груди.
Мы решили обсохнуть голышом. Конечно, в рамках приличий, и в плавках.
– Вот это и есть загадка… – тихо тяну фразу, понимая, что надо убираться отсюда.
Если Вера еще хоть раз решит взять лопату в руки, я решу, что надо проплыть до расположения, чтобы остыть. Нет, эта картина совсем не возбуждает. Совершенно. Она просто злит. Дико злит тем, к какому развратному бесстыдству побуждает. Притом, что я твердо решил терпеть. Вернее, перетерпеть. Выйдет ли, – одним небесам известно. По крайней мере, до этого момента, я старался не замечать ее.
Настолько, что постоянно ходил незаметно по пятам.
– Сан? – Джеха пытается привлечь мое внимание.
– Да, я еще здесь, – отвечаю с иронией.
– А, кажется, уже нет. Вы так и продолжите игнорировать друг друга? – вопрос застает врасплох.
Могу ли я сказать ему все откровенно, наконец. Или не должен?
– Да. Это наиболее верное решение. Два предыдущих раза, когда нами двигали эмоции, привели только к ошибкам.
Для меня это не ошибки. Так сказала она, а не я. Меня понять можно, а ее нужно.
– Уходим, – бросаю через плечо, и спрыгиваю с темной скалы.
Камни здесь почти черного цвета, но песок белоснежный и острый. На пляже в Намчхоне он приятный на ощупь. Здесь жалит, как иголки, а нагревшись, обжигает, как раскаленные угли.
Подняв штаны, одеваюсь, когда ощущаю первый неясный толчок. Он почти не заметен, и если бы не узнал, что он значит еще во Вьетнаме, то и не понял бы ничего. В Корее не бывает землетрясений.
– Что такое? Почему земля дрожит? Что-то не авианосце? – Джеха о них, конечно, не знает.
– Трясет. Это землетрясение, – быстро отвечаю, и натягиваю майку.
Взгляд немедленно устремляется в сторону вулкана. Новый толчок ощущается сильнее предыдущего. Он длится дольше, а когда с лиан вверх взмывают птицы, земля под ногами дрожит не на шутку.
– Какого хрена происходит? – Джеха хватается за рацию, и быстро связывается со штабом.
Вышки.
Немедленно повернувшись в сторону морского горизонта, замечаю, как с "Лютого" взлетают четыре вертушки. Значит, их тоже встряхнуло. Это закономерно.
Переглянувшись с Джеха, боковым зрением замечаю, как в нашу сторону быстрым шагом направляется Вера. В ее глазах нет ни капли тревоги, она будто ждала этого.
– Как попасть к вашим сенсорам сейсмоактивности? – не переводя дыхания, и на выдохе, Вера задает вопрос сходу.
Ее холодность снова приносит злость. Еще больше раздражения добавляет демонстративность, с которой она ведет беседу только с Джеха.
– И? Где они? Я могу их увидеть? – настаивает, чем вводит Джеха в замешательство.
– У нас их нет, – слегла грубо, отвечаю сам. Вера переводит на меня ошарашенный взгляд. Смотрит так, будто я безумный. – По инструкции положено не было. Все оснащение на вышках у подводных вулканов.
– По инструкции, значит? – язвительно повторяет, переспрашивая. – Это прямое нарушение любых инструкций. Перед вами вулкан, господа офицеры. Это не обычная гора.
– Спасибо, мы в курсе, – зло огрызается Джеха.
– Вы, видимо, не понимаете, что произошло? – Вера сводит брови, открыто насмехаясь над нами.
– Так просветите нас, профессор, – зло парирую, встречая взгляд, который горит, обжигает и ранит.
Эта женщина не Вера. Нет. Эта женщина хуже, чем Вера. Она меня доведет раньше, чем я успею остановить себя, как в Париже.
– Просто ответьте, как попасть на вышки, майор Пак, – Вера отворачивается от меня, питая надежды, что ей поможет Джеха. – Я должна увидеть данные хотя бы их активности. Мы успели установить только пятую часть всех датчиков. Это не так просто. Вы должны сами видеть. На установку одного уходит несколько часов. Но я теперь вижу, что мы не ошиблись, когда привезли все с собой.
Значит, они все-таки устанавливают что-то. Теперь понятно, что это датчики для считывания колебаний земной поверхности. Я должен Джеха пятьдесят тысяч.
– Это не ко мне, – Джеха переводит стрелки в мою сторону, а я сжимаю челюсти.
Да она со мной в вертолет ни за что не сядет. Пытаюсь объяснить другу взглядом, но он хитро проворачивает свой план.
Тебе явно заняться нечем, Джеха.
– Почему не к вам? Вы не командир этого… этой базы? – Вера как может, строит из себя дурочку.
– Потому что, вы полетите со мной, профессор, – холодно осекаю перепалку.
– Я не профессор, – Вера гневно бросает взгляд из-под ресниц, и продолжает: – И с вами я лететь не намерена. Майор Пак, вы обязаны мне помочь.
– С чего бы это? У меня дежурство, госпожа, – он умело лжет ей прямо в глаза. Дежурство? Как же, – Кроме того, майор Кан предложил вам помощь. Поймите. Все научгруппы работают на вышках, и на авианосце. Они сходят на берег раз в месяц, или в экстренных ситуациях…
– Как землетрясение, например? – перебивая, Вера прищуривается, и складывает руки на груди.
– Их трясет постоянно, – бросаю глухим голосом. – Пласты не стабильные, бур ломается. Если три вышки работают отлично, то остальные две стоят, из-за такой же тряски. Если хотите узнать действительно больше, профессор, жду вас на взлетной полосе через час. Решать вам.
Я не выдерживаю, нахожу ее взгляд, и всем видом показываю, насколько происходящее напоминает детские перепалки. Ладно, просто игнорировать существование друг друга, но вопрос сейчас не в этом. Зачем подобное упрямство и упорство?
Ответа не нахожу. А Вера, кажется, его четко замечает.
Черт. Крестик.
Она замирает на моей груди взглядом, и я уверен, что под тканью черной майки четко проступает очертание ее украшения. Она его замечает, ведет цепко взглядом вверх к шее, чтобы удостовериться, осмотрев цепочку.
Пытаясь не выдать себя, разворачиваюсь, но в спину летит холодным, как лед, тоном:
– Через час, майор Кан. Не опаздывайте. Я не привыкла ждать.
Не привыкла ждать? Я обращаюсь в камень, трещит каждая кость, а мышцы наливаются свинцом. Это она ждать не привыкла? Она? Да, черт бы тебя побрал, Вера.
Сжимая челюсть до хруста, беру эмоции под контроль. Медленно поворачиваю лицо и бросаю через плечо:
– Я достаточно… пунктуален, чтобы не заставить вас ждать.
Вернувшись в расположение, и приняв душ, теперь стараюсь не замечать Джеха. А вот он, напротив, слишком пристально уделяет мне внимание.
– Тебе заняться нечем? Узнал бы лучше, как парни в казармах. И связь, после такого, тоже надо проверять. Это не шутки, Джеха. Вера права, – зло бормочу, переодеваясь в чистую форму.
– Так проверил все. Давно. Ты же бежал сюда так, будто тебе в спину гончие из Ада дышали, – он садится на свою кровать, и продолжает наблюдать за каждым шагом.
– Ты любишь ее до сих пор, – тихо, но четко бросает, получая такой же уверенный ответ.
– Да.
Схватив со стола рацию, пояс с кобурой и нож, более не хочу отвечать ни на какие вопросы. Однако Джеха это не устраивает. Он всегда был таким. Пока не докопается, не успокоится.
– Ты удивишься, но и она тоже. Это очевидно.
– Глупость, – парирую со сталью в голосе, и застегиваю пояс.
– Говори себе это чаще.
– Джеха, – на этот раз, я пресекаю его грубо. – Забудь.
– Ты это себе? Ты хоть видишь, что с тобой происходит последнюю неделю? Присмотрись к себе, Сан. Ты с ума по ней сходишь. Два года. А теперь твое безумие перешло в горячую фазу.
– Она вернулась к мужу. Она поступила правильно. И тогда, и сейчас. Это я во всем виноват, – чеканю каждое слово, но Джеха плевать.
– Чушь, – он бросает, скривившись, и поднимается, когда я поворачиваюсь. – Стала бы она уезжать сюда, если бы действительно посвятила свою жизнь ему. Ты читал рапорты "Ока". Да. Он смог прийти в себя. Но он по-прежнему едва головой шевелит, сидя в коляске. Какая семья? Какой, к черту, муж? Опомнитесь оба. Его не было уже в Париже.
– Ты сам говорил, что она белая замужняя женщина. Сам меня песочил, а теперь с другой стороны заходишь? – с горечью огрызаюсь.
Иначе не могу, ведь запретил себе самообман. Запретил и мысль допускать, что ради меня приехала, что ко мне вернулась, и что любит.
Не верю.
Джеха молчит, ему видимо, нечего сказать, а значит, я продолжу:
– Я дважды обжегся, Джеха. Дважды. Первый раз и не наделялся ни на что. Просто поговорить хотел на прощание. Хотел, потому что не чувствовал такого никогда. Сам виноват, что обманулся и во второй раз… – я бью словами наотмашь, намеренно. Специально делаю так, чтобы Джеха больше не поднимал эту тему. – Я оставил ей номер в тех проклятых документах. Намеренно оставил. Ждал год, как ничтожество, звонка от женщины, которой никогда не был нужен. Я для нее ошибка. Любовник на одну ночь. Потрахались и разбежались. Вот как она считала, и считает. А ты это любовью обозвал, наивный.
– Я-то может наивный, – кивает Джеха. – Но ты самодур. Да. Я говорил, что вы не подходите друг другу. Это факт. Она белая, их понять сложно. Еще и с таким прошлым. Любой бы тебе сказал и не соваться к ней. Это неправильно. Но я не любой, а ты мне почти что брат, Сан. Потому, как брату говорю. Как брату, Сан. Плевать мне, какая она и откуда. Плевать вообще. Лишь бы ты был счастлив. Это все, чего мне не достает в жизни, Кан Чжи Сан. Твоего счастья. Настоящего счастья для моего друга.
Смотрю ему в глаза, но решение принято. У нас нет будущего. Вера была права с самого начала. Тогда что это, если не попытка опять обмануть себя же? Нет, хватит.
– Она изменилась, Джеха, – с горечью выношу приговор.
Я его вижу перед глазами каждый день. Это не моя Вера. А была ли она когда-то моей?
– Как и ты, – внезапно холодно парирует друг. – Ты стал не просто замкнут и закрыт. Ты стал действительно жесток, Сан. Беда в том, что жесток ты стал к себе же. Это разрушит тебя. И хуже всего, что все происходит на моих глазах. Я никогда не прощу себе того, что позвонил ей и попросил приехать в Сеул. Никогда, Сан. Ведь именно там, ты стал смотреть на нее не просто, как на мимолетное увлечение. Ты увидел в ней будущее. А теперь… намеренно от него отказываешься.
– Я отказываюсь? – гнев вырывается наружу так резко, что дыхание встает в горле. – Это я отказываюсь?
– Да. Ты. Ты пытаешься возложить ответственность на женщину? Или я ошибся? Где мой брат? Где тот, кто никогда не говорил, а делал? – закончив, и не услышав ответа, Джеха бросает то, что бьет больнее всего. – Ты знал, где он живет, Сан. Ты видел, что они не живут вместе. Изменилась? А ты бы не изменился, узнай, что твой отец тебя едва не продал какому-то чобалю из Франции ради исследований? Ты бы как к такому отнесся? Не стало бы стыдно? Больно? Не стало бы гадко портить подобным жизнь любимому человеку?
– Ты меня это спрашиваешь? – скривившись, прихожу в изумление. – Ты забыл, кто мои родители?
– Тебя. Ведь ты, похоже, и сам это забыл. Она изменилась не просто так, Сан. Этому были причины.
– Так она тебе теперь нравится? – прищуриваюсь.
– Теперь, да. Потому что сейчас она знает, что ей нужно от жизни. Это видно в том, кем она стала. И теперь никто не плюнет в вас осуждением, Сан. Не посмеет, потому что нет причин. Выходит, твоя агашши лучше знает, какими жестокими могут быть наши люди.
– Ты несешь бред.
– Неделя, и ты увидишь, что случится. Спорить бесполезно. Ты мне должен уже пятьдесят тысяч. Боюсь, через неделю будешь должен сто, – он выходит первым, но в дверях, напоследок, бросает: – И еще… Постарайтесь не поубивать друг друга. Вы стали, странно, похожи. Это пугает.
– Пугает его. Как остроумно, – огрызаюсь двери, и вот это уже пугает меня.
* * *
Хлопнув дверью дома, пытаюсь понять чего во мне больше: испуга из-за землетрясения, или злости из-за другого природного явления.
Проклятой магнитной бури.
И ведь смотрел так холодно, как хищник, готовый проглотить целиком.
И крестик этот. Носить его зачем, если смотрит, как на пустое место?
Негодование бурлит внутри, как стихийное бедствие. Направляясь к взлетной полосе, зверею еще больше.
– Через час, профессор, – кривясь, копирую его слова, и припечатываю стальным шепотом. – Напыщенный самодур.
– Мадам, нам вас ждать здесь? Не продолжать установку датчиков? – в спину летит ненавистный голос Фелис.
Я останавливаюсь и закрываю глаза. Я педагог. Ученая. Я обязана вести себя отстраненно сдержано. Но эта девчонка очевидный мастер по выносу мозга.
– Да, Фелис, – отвечаю, встав в пол-оборота, у выложенной бревнами, тропинке. – Оставайтесь в расположении. А лучше найдите старшину, или старшего солдата Сон. Попросите их помочь, и продолжите развертывание полевой лаборатории и станции исследования.
Девушка кивает после каждого слова. Был бы рядом блокнот, она бы и записала все, как в протокол. Надо успокоиться, иначе моя "магнитная буря" заденет всех.
– Что-то еще, Фелис? Мне нужно спешить, – спрашиваю, работая на опережение.
– Нет, все понятно, мадам. Ждем вашего возвращения. Нужно обработать все данные. Вы же помните, профессор Попов настоятельно…
– Помню, – вскидываю руку, останавливая Фелис, ведь еще секунда, и я взорвусь на хрен. – Я помню, – произношу спокойнее. – Благодарю.
– Не за что, мадам. Безопасного полета.
– Спасибо, Фелис. Спасибо.
Я отворачиваюсь от греха подальше, и ускоряю шаг. Говорила, чтобы он не опаздывал, а сама не лучше. Еще две минуты, и опоздаю я. А все, потому что сидела полчаса в комнате, как дура. Ходила из угла в угол, пытаясь найти сердце в пятках. Оно там до сих пор. И мне бы думать о том, что на острове происходит что-то странное, но нет же. Все, что занимает мысли – крестик на его шее.
Мой крестик. На шее азиата православный крестик. Какой моветон. Глупость полная.
Следуя мимо казарм и хозпомещений, не замечаю никого, а у поворота на площадку, где каждое утро и вечер проходит построение, почти что бегу.
Успела. Его еще нет.
Осматриваясь, улавливаю удивленный взгляд нескольких парней. Они идут с мисками в руках, и накинутыми на плечи полотенцами. Перекинувшись парой фраз между собой, осматривают меня слишком пристально. У одного даже появляется ухмылка на лице.
Это еще что такое?
Но я не успеваю возмутиться, ведь замечаю, как они немедленно опускают головы едва не в миски. Быстрым шагом, солдаты сбегают так, будто их подталкивают в спину.
Понимание, откуда такая перемена в их поведении, приходит сразу. Я поворачиваюсь, а подняв взгляд, торопею.
Дежавю в действии.
