Текст книги "Дорогой Джим"

Автор книги: Кристиан Мерк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Вскинув глаза на Джима, я передернула плечами, сжала ладони коленями, чтобы ложбинка между грудей обозначилась заметнее, и капризно надула губы. В «яблочко»! Пока я смущенно мямлила что-то насчет того, что буду только счастлива взять на себя роль посредника и попробую уговорить сестру по-родственному забыть обиды и протянуть руку дружбы насильнику, мерзавец не сводил глаз с моей груди.

– А с чего это ты вдруг выбрал меня? – поспешно спросила я, напомнив себе, что, если сдамся слишком уж быстро, он наверняка заподозрит неладное. В этот момент я перехватила взгляд Джонно, ясно говоривший: «Если он вздумает распустить руки, только мигни мне, хорошо?» Несмотря на то, что все в городе были готовы носить Джима на руках, Джонно убил бы его собственными руками, скажи я только слово. Но эту честь я не уступлю никому.

– Ну, ты ведь, наверное, уже в курсе, что какое-то время я встречался с Фионой, – со смущенной улыбкой объяснил Джим, словно извиняясь, что успел уже переспать со всеми представительницами семейства Уэлш, кроме одной. – Так она до сих пор не разговаривает со мной. Боюсь, у нее на меня зуб. Но ты и я – между нами ведь ничего не было, верно? Никаких обид? Так почему бы нам не встретиться? Как насчет завтрашнего вечера? Устроим пикник на природе – покажешь мне какое-нибудь уютное местечко, где я еще не бывал, а я прихвачу бутылочку винца. Ну как, идет?

Знаешь, я до сих пор не знаю, что это было и как это назвать… безрассудная смелость, нахальство или отчаянно дерзкий план, способный прийти в голову только гениальному мистификатору. Попытаться убедить родную сестру той, которую ты на днях зверски изнасиловал, в своей невиновности, назначив ей свидание… нет, скорее всего, это и то, и другое, и третье – все вместе, да еще с вишенкой наверху, чтобы подсластить пилюлю. Ответ на это мог быть только один. Собравшись с силами, я даже попыталась улыбнуться ему, пока выбиралась из-за стола.

– Знаешь пляж, который рядом с Эйрисом? – спросила я, прекрасно помня, что Джим был там всего неделю назад – устроил нечто вроде соревнования по рыбной ловле, на которое слетелась ребятня из местной школы. У мальчишек появился новый герой для подражания – с того самого дня они не могли говорить ни о чем другом, только и делали, что обменивались впечатлениями.

– Да… Думаю, что найду… – Теперь, когда он убедился в моем согласии, на лице его выразилось нечто вроде облегчения. Господи, ну и актер, с невольным восхищением подумала я. Любая домохозяйка на моем месте уже давно пала бы к его ногам.

– Тогда в половине первого возле старого каменного причала, – предложила я. Схватив свою кружку, я выпила то, что в ней еще оставалось, одним глотком. Надеюсь, Джим не заметил, как тряслись мои руки, когда я поставила ее на стол… Хотя, даже если и заметил, что с того? Наверняка этот самовлюбленный ублюдок отнес это на счет своей неотразимости. – Кстати, я предпочитаю совиньон. Белое. И охлажденное.

Повернувшись, я выскочила из паба, даже не потрудившись дождаться, что он ответит. Впрочем, особой нужды в этом не было. Он придет – с бутылкой холодного белого вина в руке и парой перчаток в заднем кармане – на тот случай, если дело примет крутой оборот. Да, он будет там – и я увижу его… увижу так же ясно, как багрово-синий кровоподтек, оставленный им на бедре Ифе.

Я тоже приду.

Как странно думать об этом сейчас. Кажется, это был последний раз, когда я притрагивалась к спиртному. С тех пор я забыла вкус пива.

Я мчалась вверх по холму, крутя педали и распугивая ни в чем не повинных туристов – я была в таком состоянии, что даже не заметила, что еду по встречной полосе. Шорох волн, бившихся о скалы внизу, эхом отдавался в ушах. Подняв голову, я вдруг увидела розоватый отблеск заходящего солнца, на мгновение прорезавший сгустившуюся темноту.

– Скоро, – пообещала я себе. И еще сильнее налегла на педали.

Почему мне так трудно рассказать тебе о том, что случилось потом, спрашиваю я себя. Я не чувствую ни малейшего стыда за то, что мы сделали, ни презрения к самой себе. Нет, если честно, когда вспоминаю об этом, я испытываю скорее разочарование. Потому что придуманный мною план был так хорош. Я обдумывала его всю ночь – поворачивала то так, то этак, проверяя, не допустила ли промашку. Лежа рядом с сестрой, сжимая ее руку, слушая ее дыхание, я улыбалась в темноту… Передо мной стояло лицо Джима, я представляла, как он тоже улыбнется мне – в последний раз.

Но ведь редко когда все идет по плану, верно?

На следующий день я собралась быстро – за какие-нибудь двадцать минут. Первое, что увидела, спускаясь по извилистой тропинке к пляжу, был тот чертов красный мотоцикл, красовавшийся возле самого причала. Выругавшись сквозь зубы, я притормозила, и «мерседес» Ифе, который я взяла, забуксовал на мокром песке. Я проклинала себя за то, что заранее не подумала об этом… Ну естественно, какая же дура я была, что не сообразила, что Джим прикатит на мотоцикле. О том, чтобы напасть на него из засады, теперь не было и речи. К тому же этого ублюдка и след простыл. Стоял только его мотоцикл, а возле него толпились и с возмущенным видом переругивались о чем-то цапли. Словом, все было так, будто обидчик моей сестры уже мертв… или навсегда скрылся в придуманном им самим сказочном лесу. Парочка деревьев, спустившихся к самой воде, раскачивалась на ветру, но если они и хотели предупредить меня о чем-то, то голоса их звучали не настолько громко, чтобы я смогла расслышать. Мне так хотелось, чтобы Джим умер и лежал в могиле, что я почти поверила в то, что Господь Бог улыбнулся мне, восстановив наконец справедливость.

– Боюсь, это шабли. Не удалось достать ничего другого, – проговорил голос за моей спиной.

Ради такого случая Джим принарядился в один из льняных пиджаков, доставшихся ему в наследство от Гарольда, и рубашку с открытым воротом – точь-в-точь романтический герой из какого-нибудь пошлого любовного романа, явившийся к возлюбленной на свидание. Он сидел поджав под себя ноги, среди высокой травы – словно новоявленный Будда, промелькнуло у меня в голове. Еще в машине я почувствовала аромат жаренных с ломтиками манго цыплят… и возненавидела этого мерзавца еще больше – за то, что он так вкусно готовит. Он не только привез с собой большую корзину для пикника и заранее расстелил на земле одеяло, которое раньше принадлежало моей матери, но и позаботился прихватить самые лучшие хрустальные бокалы, которые тетушка Мойра жалела ставить на стол – уж слишком легко они бились. Держа в руках бутылку холодного белого вина, он с улыбкой протягивал ее мне.

– А очень старался? – буркнула я и не спеша направилась к нему, сделав равнодушное выражение лица и позволив себе лишь легкий намек на улыбку. Так сказать, небольшой аванс… пальмовую ветвь – залог будущего прощения. Юбка моя была еще короче, чем та, в которой он видел меня прошлым вечером, а об остальном позаботился ветер. Пока я усаживалась, Джим старался не смотреть мне в лицо.

– О, да будет тебе! – бросил он, тряхнул головой и сделал глоток из бутылки. – Оставь человека в покое.

Порывшись в корзине, я вытащила цыплячье крылышко и поднесла его к губам. А потом что-то произошло. Я смотрела на поджаристую кожицу и знала, что не смогу его съесть, – хоть режьте меня, не смогу!

– Ифе, – пробормотала я, отщипнув крохотный кусок. – Ну и каков твой план? Она вот уже неделю не выходит из дома…

– Может, мне с ней поговорить?

– О, классная мысль… Было бы здорово! Особенно если бы ты явился к ней, прихватив бутылочку белого… хотя… Не знаю… – Во рту у меня пересохло, но будь я проклята, если стану пить его чертово вино, да еще из того же бокала, к которому прикасались его губы. – Знаешь… а давай я поговорю с отцом Мэллоем, хочешь? Может, он разрешит вам встретиться в церкви?

Лицо Джима просияло. Можно было подумать, я уже расстегивала «молнию» у него на штанах!

– Ты действительно считаешь, что это…

– Успокойся, Билли Шекспир, я сказала «может быть», так что притормози. Рассчитываешь, что я возьмусь творить ради тебя чудеса до того, как ты поведешь мою ненаглядную тетушку к алтарю? Размечтался! Кстати, свадьба через два дня… Или ты забыл? – Незаметно оглядевшись, я не увидела никого, кроме двух белок. А им уж точно не было до нас никакого дела.

Он улыбнулся – только на меня его улыбки уже больше не действовали.

– Не любишь ее, верно? Ну, Мойру, я имею в виду.

– Она – моя семья.

– Ну, положим, Мэнсоны ^[28]тоже называли себя семьей. Скажи мне правду.

Поверх бокала на меня смотрели его глаза… Он сверлил меня темным загадочным взглядом, от которого становилось не по себе. Вот подонок… В своем цинизме он дошел до того, что решил сразу поставить все точки над «i». Но это не входило в мои планы.

– Мы с сестрами всегда заботились друг о друге. Доволен?

– Знаешь, кое-что в вас меня всегда удивляло, – продолжал Джим, слегка поубавив очарования в голосе. – Еще с того дня, когда я встретил вас троих у Мак-Сорли. И это постоянно крутится у меня в голове… До сих пор не дает покоя – как камушек в ботинке, который трет ногу.

– Ну и о чем речь? Спроси. – Голос мой звучал ровно, однако это давалось мне с некоторым трудом. Притворившись, что отбрасываю волосы за спину, я украдкой кинула взгляд на свой «мерс». Откуда-то издалека, из-за деревьев, слышался звук работающего двигателя. Похоже, приближалась машина. По какой-то неведомой причине мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы она не уезжала, однако звук стал удаляться и вскоре пропал. Даже чайки внезапно куда-то исчезли.

– А ты умнее своих сестер, – тряхнув головой, объявил Джим. – Намного умнее, верно? Ты никогда не допустишь того, что сделает тебя уязвимой… даже если вольешь в себя десять пинт подряд. – Допив то, что еще оставалось в бокале, Джим со вкусом причмокнул. – И все-таки ты пришла, моя очаровательная лесбиянка, и важничаешь тут передо мной и задираешь нос, словно актриска из плохого порно. Так вот, я спрашиваю тебя: почему ты ждала так долго? У тебя ведь нож в сумке, верно? Так почему ты не воткнула его в меня еще вчера вечером?

Я оцепенела. Нужно было что-то делать, а я сидела и, словно впавшая в маразм бабулька, тупо разглядывала сложенные на коленях руки.

– Что он сделает – убьет ее или займется с ней любовью? – спросила я, но так тихо, что мои слова заглушил шум волн.

– Это ты о чем? – поинтересовался он, снова наполнив вином бокал – точь-в-точь сельский сквайр, пригласивший прогуляться подружку.

– Это мой вопрос. Что он сделает – убьет ее или займется с ней любовью? Разве не этот выбор предстояло сделать принцу Оуэну? И разве не это приходится решать тебе самому всякий раз, когда ты выбираешь себе очередной цветочек? Разве не так в свое время было с Сарой? Слишком быстро, по-твоему, расцвела эта розочка, я угадала? Или она в чем-то провинилась? Может, заглянула под маску, прикрывающую твое лицо, и увидела под ней волчью пасть?

Отставив в сторону бокал, Джим зааплодировал. Судя по выражению лица, он был в полном восторге.

– Знаешь, жаль, что мы с тобой не встретились много лет назад. Ты запросто могла бы занять место Томо – с такой помощницей, как ты, мы бы обчистили вдвое больше домов. Девочки – мне, мальчики – тебе, добычу – пополам, здорово, верно? Ах, ну да что об этом… – Джим встал, смахнув с брюк прилипшие травинки. – Итак… Пора разобраться с этим. И поскорее – до того, как моя невеста вообразит, что я опять развлекаюсь с какой-нибудь шлюшкой, верно?

– Не поняла… – пробормотала я, глядя, как он подходит ко мне.

Повернув голову к зеленому «мерсу», Джим вдруг завопил, да так пронзительно, что я подскочила на месте. Мне и в голову не приходило, что он способен издавать подобные звуки.

– Эй, Фиона! Можешь выходить! Чего тянуть-то, верно?

Вначале я не заметила никакого движения. Потом дверца машины медленно распахнулась и из нее выбралась Фиона, держа в руках что-то увесистое. Она направилась к нам с видом солдата, понимающего, что идет на смерть – с высоко поднятой головой.

– Отойди от нее! – скомандовала она. – А ну… живо!

– Господи… Ну почему в этом паршивом городишке все разговаривают в точности как киношные копы?! Вы что – с Броны берете пример? Положи эту штуку, слышишь? Иначе я заставлю вас обеих плевать кровью дольше, чем это входит в мои планы.

Вот в этом-то и состоял мой план… Теперь понимаешь?

Здорово, правда? Я забрасываю удочку и подцепляю мерзавца на крючок, потом неожиданно появляется Фиона, и мы вместе с ней вышибаем из него мозги. Теперь ты понимаешь, почему мне так не хотелось рассказывать тебе об этом? Господи, знал бы ты, как противно притворяться одной из этих дурочек, которые млеют от Джима! Впрочем, готовиться принять смерть, как ее в свое время приняли они, еще противнее. Джим снова сунул руку в корзинку для пикников… Только теперь я знала, что он полез туда не за цыплячьей ножкой.

Что случилось затем, могло быть либо волшебством, вроде тех, о которых рассказывалось в легендах Джима, либо еще одним доказательством того, что любовь сильнее страха.

Буммм!

Оглушительный грохот заставил всех нас подпрыгнуть на месте. Словно сговорившись, мы обернулись в ту сторону, откуда он прозвучал.

Моя сестра-близняшка, великолепная в своей куртке армейского покроя, сплошь разрисованной мотыльками, стояла, направив Джиму в голову старый отцовский карабин. Вытряхнув пустую гильзу, она на ходу загнала в него новый патрон. Глядя на нее, я растерянно хлопала глазами – ни разу в жизни до этого мне не доводилось видеть у сестры такой взгляд. Такое впечатление, что она надышалась чистого кислорода – щеки у нее полыхали огнем. Но руки, в которых Ифе сжимала карабин, не дрожали. Не дойдя до Джима нескольких футов, она остановилась, по-прежнему держа его на прицеле.

– Пикник окончен, – ледяным тоном объявила Ифе. – Да и вообще… похолодало.

У Джима был такой вид, словно, его оглушили чем-то тяжелым. Шок от того, что видит перед собой девушку, которую он бросил окровавленную валяться без сознания на полу, был слишком силен – все его хваленое очарование мигом полиняло. Потому что то, что он видел перед собой, было невозможно… немыслимо! Впрочем, мы с Фионой были ошеломлены ничуть не меньше его. Видишь ли, участие Ифе в моем плане не было предусмотрено. И тем не менее она была тут… примчалась к нам на выручку – точно кавалерийский отряд, посланный на подмогу двум индейским скво, которые угодили в переделку и по своей глупости вот-вот лишатся головы. Ей-богу, еще лучше, чем в одной из тех историй, что рассказывал Джим! Помощь, которая приходит в последнюю минуту… просто как в кино! Герой мужественно улыбается, а злодей рыдает. Если не считать того, что наш «злодей» и не думал рыдать.

– Ну ты даешь, Ифе! – пробормотала я, стараясь проглотить вставший в горле комок.

Впрочем, надо отдать должное нашему seanchai – он довольно быстро оправился от удивления и принялся умасливать Ифе.

– Кто-нибудь наверняка услышит выстрел, – с ледяным спокойствием гробовщика заявил Джим. – А если даже и не услышит, думаешь, кто-то усомнится, кто меня убил? Между прочим, я столько порассказал о вас в городе… На две итальянские оперы хватит, да еще останется.

– Пристрели эту мразь! – прошипела Фиона. По лицу ее текли слезы – зная свою сестрицу, могу сказать, что плакала она исключительно от унижения и бессильной злости… что вынуждена просто стоять и ждать – вместо того чтобы действовать. А может, возненавидела себя – ведь она тоже любила его, хоть и недолго.

– Погоди-ка. Давай посмотрим, что он еще с собой притащил, – вмешалась я, обнаружив вдруг, что снова в состоянии двигаться, и принялась копаться в корзинке для пикника. Внутри оказался молоток-гвоздодер, ручка которого была предусмотрительно обмотана скотчем. Последнее, что видел перед смертью бедняга Томо, подумала я. Да разве он один? А все эти девушки, о которых я уже говорила? Я взмахнула инструментом. – Вместе с цыплятами вылупился, да? – спросила я, глядя Джиму в глаза.

– Ремонтом следует заниматься дома, – перебила Ифе. Махнув рукой, она дала понять этому ублюдку, чтобы двигался к лесу. – Лучше бы вместо этой штуки прихватил с собой столовое серебро.

– Тебе случалось уже кого-то убивать? – поинтересовался Джим, кивнув на карабин в ее руках. – Чертовски неприятная штука, между прочим.

– Не трать зря времени. Шагай давай, – бросила Ифе в ответ.

Дойдя до опушки леса, Джим остановился и, повернувшись к нам, привалился к ближайшему дереву. Я заскрежетала зубами – вылитый фавн… А тут еще солнечные лучи, пробившиеся сквозь зеленый купол листвы, позолотили его смуглую кожу… В общем, куда до него фавну! Держу пари, мерзавец отлично это знал.

– Могу поспорить на что угодно, вы все трое умираете от любопытства, – лениво проговорил он. – Угадал? Небось хотите узнать, почему умерли все эти женщины? И ты ни за что не спустишь курок, пока не услышишь ответ, верно?

– Нет, – отрезала Ифе.

Я предпочла промолчать. К этому времени со мной стало происходить что-то странное – кое-какие запоздалые мысли, просочившись в мой мозг сквозь дыру в сердце, которую, как мне казалось, я заранее наглухо законопатила ненавистью, скреблись, отчаянно напоминая о себе.

– Но тогда Рошин не получит ответа на вопрос, который не дает ей покоя, – объяснил Джим, невозмутимо ковыряя пальцем кору. – Так, моя маленькая розочка?

– Заткнись! – Стиснув в руке нож, я двинулась к нему.

– О чем это он, а, Рошин? – Ифе словно забыла о карабине, который держала в руках. Сейчас она разглядывала его с легким сомнением в глазах.

– Ничего, – буркнула я. Стыд опалил мне щеки огнем. Стиснув зубы, я взмахнула ножом. – Стреляй – и покончим с этим. Или я…

– Подожди, – внезапно севшим голосом перебила Фиона. Странно – сестра задыхалась, как после долгого бега. Но ведь она просто стояла рядом с нами, недоумевала я. Она поднесла руки к губам, и я вдруг увидела, что они дрожат.

А Джим – ты не поверишь! – продолжал улыбаться. Весело скалился, сверкая зубами, словно участвовал в каком-то розыгрыше. О да, надо отдать ему должное… В этом ему не было равных – превратить игру со смертью в цирк уметь надо.

– Что значит «подожди»? – спросила Ифе, расставив ноги. На ней опять были эти солдатские ботинки в стиле коммандос идиотского розового цвета. Прежний яркий румянец на щеках вдруг исчез, лицо стало пепельно-серым. Она снова вскинула карабин – теперь дула смотрели на безупречную прическу Джима. – Может, кто-нибудь соизволит мне объяснить…

– Я просто хотела сначала кое о чем его спросить, – объяснила Фиона, виновато глядя на нас. Вид у нее был такой, словно ее застукали, когда она воровала в супермаркете продукты, чтобы накормить пятерых голодных крошек.

– На самом деле тебе плевать на Сару, – опустившись на землю, Джим прислонился спиной к дереву и, судя по всему, чувствовал себя как дома. – Верно, дорогуша? И на Лауру Хилльярд, и на Джули Холланд… Впрочем, точно так же, как и на всех остальных, которым не посчастливилось, потому что они стояли у меня на дороге. Так ты действительно хочешь знать, что случилось с ними? Ну, скажи же что-нибудь! – Фиона на мгновение отвернулась, и Джим невозмутимо продолжал… словно остро отточенным скальпелем проводя невидимую черту, отделяющую нас друг от друга. – Да нет… это вряд ли. Тебе интересно узнать другое… О нас с тобой, угадал? Почему я ушел. Почему подцепил малютку Келли… а потом и твою тетушку – вместо тебя. Ну, угадал?

Клик-клик!

Клацнул затвор старого отцовского карабина – вскинув его к плечу, Ифе ясно дала всем нам понять, что пришло время покончить с прелюдией и перейти, так сказать, к главному мероприятию.

– Что-то все чересчур разговорились.

– Ну, так как же? – услышала я свой собственный голос. – Что он сделает – убьет ее или займется с ней любовью? – спросила я человека, которого еще вчера вечером поклялась убить собственными руками. – Или это вообще неважно?

Тут даже Ифе опешила – вытаращив на меня глаза, молчала, не зная, что сказать. Палец ее замер на спусковом крючке.

– Ну, этот бы убил. Можешь поверить мне на слово.

Джим, сложив на груди руки, словно шаман, задумчиво склонил голову набок – можно было поклясться, он тщательно взвешивает в уме какую-то чрезвычайно мудрую мысль, которую кто-то только что прошептал ему на ухо. Краем глаза я вдруг заметила какое-то движение в конце пляжа… Мужчина, выгуливавший двух немецких овчарок, направлялся в нашу сторону. Мне показалось, что выстрела карабина он не слышал. Одна из овчарок, черная, бросилась в воду за палкой. Тик-так, промелькнуло у меня в голове. А время-то уходит…

– Десять минут, – сказал Джим, не сводя глаз с дула двустволки. – Послушайте… Я знаю, что сегодня умру. Может, я и вправду заслуживаю смерти. Но позвольте мне прожить еще десять минут – всего десять минут просидеть здесь, под деревом. И тогда я расскажу вам, чем закончилась эта история. История принца Оуэна и… моя собственная.

Время от времени ветерок доносил до нас лай собак. Пока Ифе обдумывала его просьбу, мне вдруг показалось, что в ушах у меня звучит вой жаждущего крови волка. Фиона, покосившись на нас, молча кивнула.

– Пять минут, не больше, – не опуская карабин, буркнула Ифе. – Время пошло.

– Крутая мне сегодня попалась аудитория, – пробормотал seanchai, покосившись в сторону холма, склон которого отделял нас от города. – Что ж, по крайней мере, честно. Ну а теперь попытайтесь представить себе Замок Волка, да-да, прямо тут… представьте себе, как полощутся на ветру боевые штандарты. Время близится к вечеру – и вы стоите в том месте, откуда можно заглянуть в главную башню замка. – Речь его стала напевной. – И представьте себе волка, стоящего в двух шагах от прекрасной женщины – а она даже не думает защищаться. Это принц Оуэн, которому предстоит сделать нелегкий выбор – навсегда остаться зверем, судьба которого рано или поздно пасть жертвой охотников, или снова стать человеком… но человеком, которым он, в сущности, так никогда и не был. До этого он стоял, склонив перед принцессой колено, но теперь выпрямился. И она может прочесть свою судьбу в его глазах.

XVIII

– Ты чувствуешь это, кузен? – спросила Эйслин, глядя, как стоявший перед ней человек, шатаясь, встает, и ноги у него подламываются, как у нищего.

Да, вы не ослышались – ноги… Тело волка менялось на глазах. Оуэн перенес вес на задние лапы – и вдруг почувствовал, как они распрямляются, вытягиваясь в длину. Потянувшись к принцессе, чтобы поцеловать ее в губы, он вдруг ощутил страшную боль, пронзившую все его существо. Серая волчья шкура с густым, толстым подшерстком, надежно защищавшая зверя от зимней стужи, вдруг сама собой точно стекла вниз, обнажив плоть, и каждый волосок, отделяясь от тела, заставлял его корчиться в нестерпимых мучениях. Итак, Бог все же покарал его за ту нечестивую жизнь, которую он вел, но Оуэн понимал, что главное наказание еще впереди. Память о том кровавом пути, которым он двигался к трону, вновь вернулась к нему, и Оуэн завыл: ему показалось – еще мгновение, и череп его не выдержит и треснет. Перед глазами все поплыло. А по ту сторону, успел еще подумать он, вероятно, пылая местью, ждут его брат Нед и их бедный отец. И страх, ужаснее которого он еще не знал, вдруг удушливой волной захлестнул Оуэна. Он боялся умереть. Но еще больше боялся жить. Однако помешать превращению было уже не в его власти – онемев от ужаса, он молча смотрел, как его облик меняется на глазах. Вдыхая аромат духов принцессы, он почувствовал, как его грудь содрогнулась и вдруг съежилась чуть ли не вдвое… как острые, точно кинжалы, клыки, к которым он успел привыкнуть, оглушительно лязгнув, сами собой втянулись в десны.

Всей своей тяжестью навалившись на кузину, он уцепился за изголовье кровати и одним мощным толчком ворвался в нее. Ощущение было такое, словно все мужчины, которых он в свое время убил, разом взревели, и рев этот эхом отдался у него в ушах, и жажда убийства, обуревавшая его, сколько он себя помнил, ударила ему в голову… Ему казалось, он сходит с ума – как будто чья-то исполинская рука, проникнув в его нутро, с кровью, с мясом выдирала все животное, что было в нем, навсегда отделяя человека от зверя.

– Я… я умираю… – прохрипел Оуэн, чувствуя, как бешено колотится его сердце.

Но принцесса Эйслин лишь улыбнулась, а затем ласково провела рукой по его гладкой щеке.

– Нет… умирает только одна часть тебя, – пробормотала она, поцеловав его в кончик вновь ставшего аристократическим носа. – Зверь должен умереть – чтобы человек мог жить. Именно об этом и предупреждали меня предсказатели. Но тебе придется дождаться рассвета. Останься со мной – мы вместе будем ждать, когда взойдет солнце. Только тогда твое превращение завершится. И мы будем править этим королевством вместе – как король и королева.

И Оуэн любил ее – любил, как мужчина, впервые оказавшийся в постели с женщиной. Он был робок и неловок, смущался, как мальчик. Волк еще не умер – он словно прятался, укрывшись где-то под кожей Оуэна, он рвался наружу, уговаривая его перегрызть нежное горло Эйслин. Но все было напрасно – ее теплое тело обволакивало его, и внутри у него вдруг тоже стало тепло и спокойно. Капля за каплей истекала ночь – а Оуэн все качался на ее волнах и знал, что они скоро отнесут его к берегу. Это было чувство, ничего похожего на которое он не испытывал никогда.

Человеческое существо, возможно, называло бы это удовлетворенностью, доверием… может быть, даже любовью.

Но для Оуэна, бывшего правителя неприступной крепости, построенной еще его отцом, истребителя волков, который в конце концов сам превратился в зверя, дикого обитателя лесов, все это казалось лишь игрой его воображения. Закрыв глаза, он вдруг почувствовал, что делал нечто подобное и раньше, и не с одной женщиной, а со многими – только почему-то никогда еще ни с одной из них не испытывал такого восхитительного ощущения близости. Все его раздражение, ужас, муки, которые он испытывал, вмиг улеглись. Движения Эйслин под ним становились все яростнее, все нетерпеливее – а потом она вдруг вонзила ногти ему в спину, вздрогнула, застонала и обмякла.

Сам Оуэн достиг пика наслаждения как раз в тот момент, когда верхушки деревьев в дальней части леса уже купались в первых, еще робких лучах утреннего солнца. Он держал Эйслин в объятиях и мысленно пытался представить себе волка, напружинившегося, припавшего к земле в нескольких дюймах от вожделенной добычи. На какое-то мгновение ему это удалось… Но картинка, мелькнув, стала бледнеть и погасла, когда над лесом взошло солнце. Оуэну вдруг вспомнилось, как он еще мальчиком играл с отцом. Вспомнились звуки труб… сласти, которыми его угощал отец.

А все, что осталось в его памяти о тех днях, когда он пребывал в облике зверя, – глаза старого волка, того самого, кто наложил на него заклятие.

«Это знают лишь судьба да Господь Бог», – пообещал он тогда, пригрозив Оуэну вечным проклятием.

Какая жалкая… какая нелепая угроза! Какая злая насмешка судьбы – побывав в чистилище в облике волка, он, слава богу, вновь благополучно стал человеком. Уже проваливаясь в сон, Оуэн прижался губами к шее принцессы Эйслин и блаженно закрыл глаза, чувствуя, как солнце греет ему лицо.

Оуэн открыл глаза, когда церковный колокол басовито гудел, призывая всех обитателей замка на утреннюю молитву.

Он проснулся мгновенно, словно чья-то рука рывком вырвала его из ночного кошмара. Оуэн чувствовал себя совершенно разбитым, точно много дней и ночей подряд его трепала жестокая лихорадка. Кровь у него в ушах гремела, точно боевой барабан в тот далекий день, когда на поле боя он впервые почувствовал себя мужчиной. Она омывала его тело, растекаясь по жилам, о которых люди и знать не знают. И она твердо и недвусмысленно подсказывала ему, что он должен сделать – несмотря на эту омерзительно гладкую розовую кожу, покрывавшую теперь все его тело. Кровь точно знала, кто он, и неважно, кем он сам себя называл – человеком или зверем.

Оуэн бросил взгляд на принцессу Эйслин, уютным клубочком свернувшуюся возле него, – руки ее, словно в поисках опоры, обвились вокруг его шеи, грива шелковистых волос разметалась по подушке. Потом поднял глаза – в открытое окно был виден лес, аромат только что распустившихся роз смешивался с острым, мускусным запахом оленя, скользившего между деревьями в поисках самки. Наступал брачный сезон. Мимо окна, трепеща крыльями, пронесся голубь. Мир просыпался. И сердце Оуэна вновь глухо и тяжело забилось – казалось, оно растет, распухая на глазах, чтобы вновь, помимо его желания, превратиться в сердце дикого зверя.

Молодая женщина возле него потянулась, почесала нос и медленно приоткрыла глаза.

– Доброе утро, кузен, – прошептала она, подставив ему шею для поцелуя.

Свой выбор я сделал много лет назад, подумал Оуэн, хорошо понимая, что старый волк наверняка не сказал ему всей правды. Потому что настоящая его мука – то, что было ниспослано ему в наказание, – только начиналась. «Все было предопределено – еще до того, как я поднял руку на родного брата… до того, как в моей крови впервые проснулась жажда убийства, толкнувшая меня душить беззащитных женщин, наслаждаться их криками, – размышлял Оуэн. – Даже в облике человека я навсегда останусь тем, кто я есть – зверем.

Хищником.

Волком, которого гонит вперед страх перед тем выбором, который я обречен сделать, – и избавиться от этого страха можно, только убив».

– Кузен? – окликнула Эйслин, почувствовав, что в вытянувшемся возле нее теле происходит какая-то перемена.

Принцу Оуэну казалось, что голова его вот-вот треснет и разлетится на куски. Потом он вдруг почувствовал, как череп будто стал раздуваться, быстро увеличиваясь в размерах. Боль, страшная, нестерпимая боль вновь нахлынула на него, когда из десен вдруг высунулись и на глазах стали расти острые желтоватые клыки. Он оскалился и заметил, как на руках его, плечах и груди со страшной быстротой пробивается серая шерсть. На один страшный краткий миг Оуэн заколебался – лежащая рядом женщина была так молода, так прекрасна.

Однако сомнения его длились недолго.

Быстрый рывок – и он стиснул клыками ее горло, и сжимал его до тех пор, пока не услышал слабый негромкий треск.

Часовые, несшие караул на крепостной стене замка, позже клялись и божились, что своими глазами видели огромного волка, – выскочив из окна башни, он спрыгнул на землю и через мгновение скрылся в лесу.

XIX

Джим, мурлыкая что-то себе под нос, разглядывал свои ногти. Потом обвел взглядом нас, жадно ловивших каждое его слово. Впрочем, история уже закончилась. Ухмыльнувшись, рассказчик похлопал себя по карманам в поисках сигарет. Но я успела заметить, что взгляд его то и дело возвращался к моему лицу. Рукоятка ножа, которую я сжимала в руках, стала скользкой от пота. Мужчина с собаками куда-то исчез. Я слышала тяжелое дыхание сестер.