Текст книги "Дорогой Джим"
Автор книги: Кристиан Мерк
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
А потом он вдруг повернулся и посмотрел на меня.
Нет, я не хочу сказать, что в этот момент земля ушла у меня из-под ног или что-то в этом роде, – от подобной чепухи, которую читаешь в романах, у меня аж скулы сводит. Но вот в чем я готова присягнуть на Библии, так это в том, что при одном только взгляде на него у меня в груди вдруг всколыхнулась надежда… Это ощущение чего-то чудесного, ждущего тебя впереди, наверное, можно испытать только на заре жизни, потому что потом оно уже вряд ли вернется.
У меня возникло такое чувство, будто все мысли, крутившиеся у меня в голове, в этот момент значили гораздо больше, чем все остальное. Потому что парень явно не пытался флиртовать со мной – он не подмигивал мне, не ухмылялся плотоядно… он просто смотрел мне в глаза, и этот взгляд словно вдруг проник в мою душу, прошел сквозь меня, сквозь мои мышцы, внутренности, кости и все остальное. Внутри вспыхнул яркий свет, жаркая волна захлестнула меня, прокатилась по всему моему телу… а потом он внезапно отвел взгляд в сторону, точно увидел все, что хотел увидеть, и узнал все, что хотел узнать. Не знаю, с чем сравнить это чувство – наверное, нечто подобное испытываешь, оказавшись в когтях огромного, опасного зверя, и ты нисколько не боишься, потому что точно знаешь, что он может растерзать кого угодно – кроме тебя. Потому что, хотя я видела, как он ласково потрепал огромного шведа по небритой, заросшей щетиной щеке, я точно знала, что в этом жесте не было ни капли любви, а лишь обещание. Я догадываюсь, как это прозвучало… что-то вроде: «Не слушай, что я говорю, просто почувствуй… почувствуй кожей, что еще минута, и я оторву твою уродливую башку, а потом дам тебе такого пинка, что ты улетишь в самый дальний конец улицы!» Я знала это так же точно, как и то, что в воскресенье будет Пасха… и тем не менее мне и в голову не пришло отвернуться и бежать от него. Что заставило меня тогда остаться? Нет, не любопытство и даже не внезапно вспыхнувшее желание провести с ним немного времени где-нибудь в уголке тихой аллеи…
Единственное, что могу точно сказать, так это то, что поймала себя на невольном желании настроиться на волну его потрясающего голоса. Словно риска на пустой шкале, которая отчаянно ждет, чтобы зацепиться хоть за какую-нибудь станцию, я стояла посреди улицы в своих дешевеньких лодочках, чувствуя, как его частота передается мне.
– Имя-то у тебя есть? – пожелал узнать он.
– Есть, но не на продажу.
Парень затянул еще одну гайку, потом обтер полой рубашки топливопровод, дав мне возможность вдоволь полюбоваться мускулистым, плоским животом, до сих пор, наверное, так толком и не узнавшим, что такое чипсы или пиво. Теперь я, конечно, догадываюсь, что это было сделано намеренно.
– А теперь ты небось захочешь спросить, что я шепнул на ушко этой жирной шведской фрикадельке? И почему он, вместо того чтобы прикупить себе ломоть старой доброй Ирландии, вдруг предпочел смыться, прихватив с собой свою «Мисс Солнечный Пляж-восемьдесят три», разве нет?
В самую точку, будь ты проклят!
– Может, и так… – Я постаралась, чтобы это прозвучало как можно суше. Уж слишком он был уверен в себе, хотя в догадливости ему не откажешь. – А может, мне просто захотелось полюбоваться, как какой-то чувак не из наших мест станет возиться тут со своей любимой игрушкой. – Я небрежно пожала плечами. – Кстати, это что за мотоцикл… Я такого не знаю?
Отложив гаечный ключ, парень склонил голову, словно хотел сказать: «Проклятье, похоже, это надолго». Но вместо этого я вдруг услышала:
– Самый красивый мотоцикл из всех, которые когда-либо делали. И это – чистая правда, – с нескрываемой гордостью в голосе проговорил он, ткнув пальцем в золотой кленовый лист сбоку топливного бака. Смахивавшая на татуировку надпись была сделана тщательно, внутри листа аккуратными белыми буквами было выведено: «Винсент». И тут он наконец улыбнулся. Блеснули безупречные зубы – впрочем, ничего другого я и не ожидала увидеть. А вот звучавший в его голосе благоговейный восторг, который до этого дня я слышала разве что в церкви, стал для меня полной неожиданностью.
– Мой Винни – потрясающий гоночный мотоцикл, единственный оставшийся в Ирландии, а может, и во всем мире. Такие сейчас встречаются реже, чем золотой самородок – в шахте. «Винсент-комет» пятидесятого года выпуска, объем движка у него девятьсот девяносто восемь кубиков, цепной привод, многодисковое гидравлическое сцепление и еще… – Должно быть, у меня отвисла челюсть, потому что он, хмыкнув, снисходительно объяснил: – Вся эта хрень, которую ты только что слышала, означает, что эта чертовка тащится, как беременная шлюха и вдобавок постоянно ломается, но я все равно нежно ее люблю. Хочешь прокатиться?
– А ты самоуверенный сукин сын, верно?
– Просто предлагаю по-дружески.
Мне очень хотелось заставить его попросить хорошенько, но потом, спохватившись, я бросила взгляд на часы. Было уже около девяти, а чуть дальше вверх по дороге двадцать три сорванца одиннадцати лет от роду, доверенных моему попечению, уже рассаживались по своим местам в ожидании еще одного захватывающе интересного урока, на котором им станут рассказывать о дельте великого Нила и о строительстве храма в Абу-Симбел. Парень перехватил мой взгляд, и на лицо его набежало облачко грусти. Я и глазом моргнуть не успела, как он взял меня за руку и пожал ее – просто пожал, представляешь? В точности как это сделал бы настоящий джентльмен. Он не пытался погладить меня по руке – просто пожал, и все.
А потом вдруг представился.
– Я – Джим.
– Нисколько в этом не сомневаюсь. – Высвободив руку, я перешла на другую сторону улицы и остановилась. Он уже заранее знал, что я это сделаю, потому что рассмеялся, когда я снова повернулась к нему. Налетевший ветер трепал полы его старенькой куртки, и она надувалась у него за плечами, точно кожаный парус. – Ладно, – кивнула я. – Сдаюсь. Так что ты все-таки сказал тому верзиле? Ну, тому шведу, – объяснила я. – Что ты отберешь у него машину и затолкаешь ее ему в глотку?
Первый звоночек, предупреждающий меня об опасности, прозвенел как раз в этот момент, но я не пожелала его услышать. Свойственный мне обычный здравый смысл в этот раз подвел меня – я просто сгорала от желания узнать эту тайну.
Джим, покачав головой, завел мотоцикл. Проклятая штуковина взревела громче, чем целая флотилия буксиров на рассвете. Естественно, в результате мне пришлось подойти поближе, иначе бы я ничего не расслышала – а он, конечно же, улыбнулся, от души наслаждаясь этим гвалтом, который сам же и поднял. Стоит мне только вспомнить об этом, как меня охватывает леденящий страх… и одновременно я чувствую прилив жгучего желания. Вскинув голову, он повернулся ко мне, потом свободной рукой притянул меня поближе. Порыв ветра растрепал мне волосы. Прядь моих волос, хлестнув меня по лицу, смешалась с его волосами – но так я по крайней мере могла услышать, что он говорит.
– Все, что мне было нужно, это рассказать ему одну историйку.
– Должно быть, история достаточно страшная, угадала? – сострила я, изнывая от желания выведать побольше. Но проклятый «Винсент» в этот момент вдруг заголосил во всю мощь своих девятисот девяноста восьми кубических голосов, и моя щека – уж и не знаю как – вдруг оказалась прижатой к щеке Джима. От него пахло моторным маслом и несколькими днями тяжелой дороги. Мне кажется, я на мгновение закрыла глаза.
– Нет. Просто выбрал одну из тех, что и без того давно уже засели в его тупой башке.
Не знаю уж, что это значило. А потом он ласково потрепал меня по щеке, убрал подпорку и небрежно кивнул на прощание. Руки его вцепились в руль, мотоцикл снова взревел, и через мгновение, свернув налево, он уже мчался вверх по холму, к Эйрису, а ребятишки из моего собственного класса, торопившиеся на урок, разинув рот, смотрели ему вслед. А я… я так и осталась стоять на дороге. Я стояла на том же месте еще долгое время после того, как рев мотоцикла стих вдали… стояла до тех пор, пока меня едва не сшибла еще одна шикарная машина. Очнувшись, я постаралась стряхнуть с себя наваждение – сойдя наконец с проезжей части, встала возле своего велосипеда и долго стояла, слушая, как звонят церковные колокола. Пробило девять. «Похоже, на этот урок я опоздаю, – решила я, – но что за беда?» Готова поспорить, что человек десять мальчишек прибегут в класс еще позже меня. А виноват в этом будет красный «Винсент» и его чертов хозяин, этот потрясающий сукин сын, отлично понимавший, что происходит с людьми при одном только взгляде на него, и то, что подобное зрелище не часто увидишь в городе, где прошло мое детство.
Яростно крутя педали, чтобы одолеть крутой склон холма и поспеть-таки на урок, я все пыталась припомнить выражение глаз того бедняги шведа.
Нет… он не просто испугался, услышав, что сказал ему Джим.
Он просто оцепенел от ужаса.
Да, он боялся… боялся за свою жизнь.
V
Все утро я из кожи вон лезла, стараясь не сойти с ума, пока рассказывала двум недоумкам о Великой пирамиде, о правителе, по приказу которого ее когда-то возвели, и потом, когда писала на доске «фараон Хуфу» – словосочетание, которое ни один из них никак не мог выговорить. И все это время изо всех сил пыталась выглядеть уверенным в себе, многоопытным педагогом, а не зеленым первогодком, только что устроившимся на работу в школу. Впрочем, во время шестого урока я уже махнула на все рукой: в третий раз велев Кларку Риордану убрать с глаз долой наладонник, я вдруг поймала себя на том, что в очередной раз ломаю голову над тем, что же такое шепнул Джим в волосатое ухо водителя «БМВ», что заставило верзилу шведа оцепенеть от ужаса?
Но – раз уж я дала слово, что буду честна с тобой, – так вот, больше всего я думала о нем самом. Я умудрилась даже каким-то образом отключиться от царившего в классе шума, и не слышала ничего, только отдаленный рокот мотоцикла… Возможно, это был «Винсент Комет».
– Мисс, но вы ведь так и не ответили на мой вопрос, – запротестовала Мэри Кэтрин Кремин и… да, черт побери, она была совершенно права! Я действительно не слышала ни слова из того, что она сказала.
Я услышала собственный нервный смешок, сорвавшийся с моих губ, а потом как будто вынырнула на поверхность, вернувшись к действительности. Передо мной, в накрахмаленной и тщательно отутюженной школьной форме, стояла моя ученица, и карандаши, разложенные у нее на парте, остро заточенные заботливой рукой, смахивали на смертоносные пики. Она так крепко стиснула школьный мелок, словно это могло помочь расшевелить меня. Мэри Кэтрин Кремин как раз вознамерилась осчастливить меня старательно подготовленным дома докладом о Долине царей, и я могла понять ее справедливое возмущение – ну как же, я ведь имела дерзость витать в облаках, как раз когда она уже настроилась на отличную оценку.
– Ох… прости, Мэри Кэтрин. Так о чем ты спросила?
Юная инквизиторша сурово скрестила руки на груди, смерив меня негодующим взглядом. Из груди ее вырвался тяжелый вздох. Шнурки на ее ботинках были так туго зашнурованы, что оставалось только дивиться, как бедный ребенок способен передвигать ноги.
– Дэвид говорит, что сфинкс лишился носа, потому что кучка французских солдат взобралась наверх и отколола его. А я считаю, что это неправда. Это так?
– А вот и нет! Я сказал, что они стреляли по сфинксу из пушки! – весело завопил Дэвид, дюжий, крепко сбитый парнишка, обладающий двумя неприятными недостатками – резким, пронзительным голосом и на редкость зловонным дыханием.
– Заткнись, урод! – прошипела Мэри Кэтрин, поправив заколку в волосах. – Не то сейчас как…
– Руки коротки!
– Тише, пожалуйста, – попросила я, жестом велев Мэри Кэтрин вернуться на свое место, что она и проделала, впрочем, без особого энтузиазма. У Дэвида было такое лицо, словно он примеривался, не запулить ли в нее яблоком с одного из деревьев в школьном саду… Не могу сказать, что я осуждала его за это.
– Собственно говоря, достоверных сведений об этом нет, – начала я, постаравшись сделать это как можно более тактично. – Многие историки считают, что сфинкс лишился носа еще в четырнадцатом веке и сделали это местные вандалы, так что, возможно, наполеоновские солдаты тут ни при чем. Но точно мы ничего не знаем.
Это соломоново решение, похоже, разочаровало обоих, и Мэри Кэтрин, и Дэвида, потому что они тут же дружно запротестовали.
– Но, мисс! – возмутилась маленькая «Мисс Задайте-нам-на-дом-побольше-уроков», в голосе ее появились писклявые нотки. – Как же так?! Я же специально читала об этом. И везде определенно сказано, что французы тут ни при чем. Нос сфинксу отколол какой-то…
– Они, конечно! – заорал Дэвид, выбив на парте оглушительную дробь. – Они палили по нему из пушек! Бам! И нет носа!
В классе поднялся невообразимый гвалт. Юные любители истории разбились на два лагеря, приверженцы каждой версии с жаром доказывали свою правоту. Шум стоял невероятный, и я, как ни печально, ничего не могла с этим поделать. «Мисс Совершенство» против «Мистера Знайки» – такое, увы, случалось уже не раз. Вслед за оскорблениями в ход пошли школьные учебники, я возвысила голос, призывая всех успокоиться, но мои попытки, казалось, только подлили масла в огонь. Маленькие чудовища, с тоской подумала я, украдкой бросив взгляд на часы. До звонка было еще далеко.
И тогда вдруг я услышала отдаленный рев мотоцикла.
Он прорвался сквозь царивший в комнате шум, с легкостью перекрыв его… он явно приближался, с каждой минутой становясь все громче, заглушая пронзительные вопли моих учеников… Наконец они тоже услышали это, потому что крики стали понемногу стихать. Я узнала его мгновенно. Это был натужный рев двигателя старого мотоцикла, имевшего обыкновение выходить из строя по меньшей мере раз в день и давно уже прозрачно намекавшего, что пора бы уделить ему хоть немного внимания. Я выглянула из окна, но не увидела ничего – только мой обшарпанный старичок «рэли», притулившись возле еще более обшарпанного «форда-фиесты», словно ослик, терпеливо дожидался меня на школьной стоянке. Из окна дорогу не было видно, но я изо всех сил вывернула шею, надеясь хотя бы краешком глаза углядеть пролетающий мимо красный мотоцикл.
А потом вдруг рев двигателя, смешавшись с барабанным грохотом дождя по крыше, замер вдали, и в классе вновь стало тихо.
Один из мальчиков, Лайам, настолько тщедушный, что я могла бы с легкостью сложить его вдвое и сунуть в школьный портфель, улыбнулся. Я поразилась – такое случалось нечасто. Лайам был вечным козлом отпущения – его приятели так часто окунали его в залив, что школьная форма бедняги приобрела мерзкий коричневатый оттенок гниющих водорослей, но заметно это было только в тех редких случаях, когда ее удавалось высушить. В классе Лайам обычно молчал как рыба, а когда все-таки осмеливался открыть рот, то сначала украдкой бросал боязливый взгляд на других мальчишек, и в первую очередь – на Дэвида, как будто заранее гадая, какое наказание его ждет за подобную дерзость.
Но, похоже, сегодня что-то произошло, потому что Лайам сиял, как новенький грош.
– Вы тоже его заметили, мисс, да? – восторженно затарахтел он. – Я имею в виду мотоцикл. Заметили, да?
Лица остальных детей мгновенно повернулись ко мне – словно подсолнухи к солнцу. Глаза их горели неуемным любопытством. Мне не составило никакого труда узнать среди них тех, кто сегодня утром вместе со мной жадно разглядывал это ослепительное красное чудо, невесть каким ветром занесенное в наш тихий, сонный город. Я уже открыла было рот, чтобы сказать «нет». И не потому, что была решительно настроена лишить Лайама удовольствия в кои-то веки насладиться прикованным к нему вниманием остальных. Просто мне было страшно. Я боялась выдать себя, боялась, что эти маленькие негодники тут же догадаются, как меня взволновала краткая встреча с незнакомцем на мотоцикле, парнем, который сказал, что его зовут Джим, и от которого за версту веяло крепким ароматом животного секса. Я снова прислушалась, пытаясь различить рев мотоцикла, но не услышала ничего, кроме ставшего уже привычным городского шума.
Наконец я сдалась: обернувшись к Лайаму, неохотно кивнула.
– Да, – сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы лицо мое своей невозмутимостью могло поспорить с физиономией сфинкса. – Да, конечно. Я его заметила.
Как обычно, Финбар поглощал свой чай в полном молчании, которое – тоже как обычно – выглядело угрожающим.
Финбар мне нравился, действительно нравился. Можно сказать, я даже любила его. И вовсе не из-за его ненаглядного, тщательно отполированного «Мерседеса SL500», который он всегда ставил так, чтобы он все время был у него на глазах – даже пока мы обедаем. И не потому, что он мог по праву считаться самым лакомым кусочком среди мужской половины Каслтаунбира, поскольку до сих пор оставался холостяком и вдобавок зарабатывал больше миллиона в год, впаривая «самые что ни на есть настоящие потрясающие ирландские дома» людям, которые как раз и нуждаются в таких, как он, чтобы им вешали лапшу на уши, – потому что никто лучше Финбара не смог бы убедить их, что это и есть мечта всей их жизни.
Нет, я была с ним весь этот год просто потому, что Финбар умел слушать – видишь, как все просто? Даже сейчас я могу отличить вежливую имитацию внимания от неподдельного интереса. А Финбару было явно интересно все, что я говорила. Он всегда слушал очень внимательно, моментально подмечая даже малейшие детали или противоречия. Временами это даже выглядело так, словно я проходила проверку на «детекторе лжи» – наверное, потому, что ничего не ускользало от его внимания. Он то и дело кивал, вздергивая свои потрясающие брови, а синие глаза его то суживались, то расширялись, и я видела, что ему действительно интересно слушать, как прошел мой день.
Наверное, именно так он понимает любовь, думала я; ждать, сдерживая нетерпение, когда наступит время выйти на сцену и сыграть свою роль. Я была счастлива. Или, может быть, просто не была несчастна. Когда я мысленно возвращаюсь к прошлому, мне иногда кажется, что это почти одно и то же. Должна сказать, что наша с Финбаром сексуальная жизнь в последние несколько месяцев приобрела какой-то особый накал. Признаюсь, Финбар частенько давил на меня, поскольку, как мне кажется, ему чертовски нравилось подчеркивать свое мужское превосходство. Однако наши стычки становились все более редкими, а вскоре и вовсе прекратились – я имею в виду, к тому дню, когда мы приобрели привычку вместе пить чай, после чего я отправлялась пообедать с сестрами.
Наверное, именно из-за этого своего обыкновения всегда внимательно слушать, что я говорю, он и услышал то, чего я не сказала.
Небо ненавязчиво подсказывало, что время уже к ночи, последние лучи солнца окрасили старый памятник Республике в розовато-желтый цвет. Тень от кельтского креста, вытянувшись вдоль улицы, упала на лицо Финбара в тот момент, когда, взглянув на него, я догадалась, что он собирается сказать мне что-то неприятное. Украдкой скосив на него глаза, я прибегла к своему обычному трюку – притворилась, что на самом деле передо мной двое: один – мой приятель, второй – зануда, который, казалось, и живет-то только лишь затем, чтобы тыкать меня носом в мои недостатки. Предоставляю тебе самому решить, кто из них двоих взял в тот вечер верх. Финбар рассеянно щелкал браслетом своего «Ролекса». Я с трудом подавила раздражение: мне безумно хотелось оторвать ему руку, зашвырнуть ее в залив, а потом полюбоваться, как он станет нырять за ней.
– Я видел, как ты утром целовалась с этим… с этим уродом, – наконец, не глядя на меня, пробурчал он.
– Что-что?! Ах вот ты как?! Да пошел ты!.. – взорвалась я.
На губах Финбара появилась безрадостная улыбка. Он был убийственно серьезен, только поначалу я этого не сообразила.
– Ты даже не заметила, что поставила свой велосипед прямо под моим окном, – продолжал он, разглядывая свои часы. – Прямо возле моего офиса! А потом ты перешла через дорогу, наклонилась и поцеловала этого ублюдка. – Судя по выражению его лица, Финбар не ждал от меня объяснений. В этом был он весь. Он всегда предпочитал верить собственным ушам – в данном случае глазам.
Вспыхнув, я принялась рыться в своей сумке в надежде отыскать завалявшуюся пачку сигарет Рошин, но, к сожалению, их там не было. Тень от креста вытянулась так, что почти все лицо Финбара оказалось в ней, только один глаз еще блестел на солнце. Вылитый Циклоп, невольно пришло мне в голову. Итак, мой парень выглядит, словно чудище из древней легенды – не говоря уже о том, что раздражает меня невероятно. Впрочем, возможно, я была несправедлива к нему, и единственная вина бедняги Финбара состояла в том, что он ткнул меня носом во что-то, о чем я и без того начала догадываться.
– Он просто говорил мне…
Я осеклась. Так… а в самом деле, что говорил мне Джим, спохватилась я. Да, в общем, ничего такого, чего бы я не знала. Но он подманил меня, заставил подойти к нему – и, что самое интересное, я так и не поняла, как это у него получилось.
Наверное, лучше соврать, решила я. Нехорошо, конечно, но, похоже, другого выхода у меня нет. Надеюсь, ты согласишься со мной. Потому что, скажи честно, поверил бы ты, если бы твоя девушка принялась бормотать, что незнакомый парень рассказывал, как он влюблен в свою развалюху, которую он почему-то именует мотоциклом, – и все это шепотом, на ушко? Вот-вот… именно это я и имею в виду.
– Он сказал, что его мотоцикл в любую минуту сдохнет, а у него, мол, ни гроша в кармане. – Я передернула плечами. – Мне пришлось наклониться к нему, поскольку из-за этого грохота я не могла разобрать ни слова. Послушай, дай мне сигарету!
– Ну да, конечно, так я и поверил. Брось! – Его взгляд ощупывал мое лицо – так бывало всегда, когда Финбар задумывался, не пытаюсь ли я водить его за нос. Судя по всему, он гадал, кому верить – интуиции или ушам. И похоже, до сих пор не знал.
– Да ладно тебе, Финбар, хватит жмотничать – дай мне сигарету. Парень спросил, я ответила – что тут такого?
– Ну и что ты, интересно, ему сказала?
Разозлившись, я цапнула пачку его любимых «Мальборо» и щелчком выбила сигарету, успев проделать все это раньше, чем он смог мне помешать. Прикурив, выпустила в воздух облачко сигаретного дыма и только потом соизволила ответить.
– Если хочешь знать, я велела ему, чтобы он шел играться со своей игрушкой в другое место. Доволен, надеюсь?
– Правда?
– Ты меня не слушаешь? – возмутилась я. – С какого, интересно, переполоху мне бы вздумалось целоваться с бездомным бродягой на красном мотоцикле, вообразившим себя каким-то чертовым Санта-Клаусом, пересевшим на эту пукалку только потому, что его любимый олень вдруг заболел?! Ты что – совсем спятил? – Затянувшись еще раз, я украдкой покосилась на Финбара, чтобы удостовериться, проглотит ли он мою выдумку. Потому что, несмотря на праведный девичий гнев, я прекрасно понимала, что его ревность мне льстит. И к тому же моя совесть подсказывала, что я все это заслужила. Потому что мысль о Джиме весь день не давала мне покоя – точь-в-точь камушек в туфле. Даже сейчас, когда пятно подозрения так и не смыто с меня окончательно, я по-прежнему спрашиваю себя, куда же, черт возьми, подевался этот проклятый «винсент» 1950 года?
– Ладно, раз так, – великодушно кивнул Финбар, потянувшись за плащом. Судя по всему, допрос был окончен. Он даже улыбнулся, вертя в руке ключи от машины. Похоже, он мне поверил. Сказать по правде, на мгновение я и сама в это поверила, но, встав, чтобы проводить его до дверей, я внезапно жутко разозлилась на себя – ведь я солгала Финбару, причем, что самое непонятное, ради совершенно незнакомого мне парня. И где гарантия, что я не зайду еще дальше? Ладно, посмотрим, пообещала я себе.
– Завтра увидимся, да? – спросила я, выйдя вслед за Финбаром на узкую улочку и прислушиваясь к пронзительным воплям чаек, явно вообразивших себя бомбардировщиками, которые накинулись на тяжело груженное рыболовное судно, как раз в этот момент подходившее к причалу.
– Разве ты не хочешь, чтобы я подбросил тебя до дома? – вдруг насторожился Финбар. Ну вылитый детектор лжи – только в элегантном костюме.
– Мне еще нужно заехать к тетушке Мойре, завезти ей кое-что, – объявила я, счастливая оттого, что могу наконец с чистой совестью сказать правду. – Она предупредила, что сегодня собирается готовить. Так что мне грозит неминуемая смерть от отравления – если, конечно, не удастся свести ущерб к минимуму, купив что-то самой. Например, еще не просроченные продукты – просто для разнообразия.
– Боже, благослови нашу невинную страдалицу, – с нежной улыбкой бросил Финбар, осенив себя крестом.
– Ах ты, богохульник! – пробормотала я, поцеловав его на прощанье. – Пообедаем завтра вместе?
– Только если ты дашь слово, что явишься одна, а не притащишь за собой своего ангела тьмы, кем бы он, черт возьми, ни был!
– Никаких ангелов – на этот счет, Финбар Кристофер Флинн, можешь быть абсолютно спокоен, – торжественно пообещала я, но рассмеялась, поскольку облако подозрения, вставшее было между нами, похоже, рассеялось окончательно. Он снова верил мне. Потом я часто спрашивала себя, что бы произошло, если бы моя ложь не сработала. Возможно, я бы сейчас стояла перед тобой в твоем хорошо протопленном доме, живая и здоровая, и, заглядывая тебе через плечо, читала бы вместе с тобой дневник еще какой-нибудь бедной глупышки. Но… нет. Мы вдвоем, ты и я. И мы обязаны через это пройти.
Глядя вслед Финбару, пока он неторопливо шел к своей серебристой машине, я вдруг поймала себя на том, что умираю от желания рассказать ему правду. Рассказать, как у меня вдруг зазвенело в ушах и закружилась голова, когда я внезапно заметила, что мои ноги сами собой двинулись к Джиму – рассказать о том, что, на его взгляд, было совершенно бессмысленно. Что этот Джим на самом деле пугает и одновременно влечет к себе… что виной всему его невероятное, не укладывающееся ни в какие рамки обаяние и одновременно какая-то первобытная дикость, таящаяся под личиной ничем не примечательного парня. Но я промолчала. Рассказав кому-то об этом, я выглядела бы полной дурой. А этого я боялась больше всего.
Остановившись возле магазина, чтобы купить немного свежих овощей, я вдруг бросила взгляд на свое отражение в окне.
И отвернулась.
Потому что у женщины, которая старательно избегала смотреть на меня, были какие-то странные… чужие глаза.
Глаза, которые видели что-то, о чем, я была уверена, она никогда никому не расскажет.
VI
Когда я вышла из магазина и принялась укладывать покупки в корзинку на велосипеде, день все еще упорно цеплялся ногтями за горизонт, явно не желая уступить место ночи. Напротив меня, на другом берегу реки, лениво раскинулся Медвежий остров, отсюда похожий на огромного, темно-синего кита, лениво дремлющего в воде, отдыхающего после дневной суеты и погони за рыбой. Весна, похоже, уже готовилась незаметно перейти в своеобразное подобие лета, во время которого город начинал разбухать прямо на глазах, ведь каждый июнь к восьми сотням местных аборигенов неизменно добавлялись еще не меньше тысячи заезжих туристов. Крутя педали, я миновала только что открывшийся ресторан, в зале которого скучала парочка оголодавших клиентов, с трудом пробралась через компанию собственных учеников, увлеченно гонявших мяч, и остановилась уже на самой вершине холма.
Собственно говоря, я не собиралась ехать этой дорогой, поскольку совсем запамятовала, как на меня действует один-единственный взгляд на этот старый дом. Сказать по правде, достаточно было увидеть его, чтобы почувствовать себя хуже самого распоследнего ничтожества.
А вот и он наконец – во всем своем сияющем великолепии. Разрешение на продажу спиртных напитков навынос какой-то бесстыдник прилепил к стене здания, которое много лет назад было информационным агентством, в свое время принадлежавшим моему отцу. И к черту призраки! Приземистое двухэтажное здание, облицованное декоративной штукатуркой «под серый камень», – здесь в относительном комфорте прошло мое детство, в этом доме я когда-то росла вместе со своими двумя сестрами. Отец вставал на рассвете, разрезал красные нейлоновые веревки, которыми были стянуты пачки газет и журналов, а мы с сестрами, толкаясь и отпихивая друг друга локтями, спорили, кто будет ему помогать. Собственно говоря, какое-то время это был настоящий центр города. Сюда являлись любители лото, местные пьянчужки, разбухшие «денежные мешки» и все остальные. Папа почти всю неделю работал: он сам вел свои дела. Нас с сестрами всему учила мама. Это она когда-то подарила мне карту Древнего Египта, с извилистой голубой линией, пересекавшей страну из конца в конец, с севера на юг. Потом я уже сама пририсовала храмы, после чего повесила карту на стену над своей кроватью. Я почему-то никогда не грезила ни Аменхотепом, ни Рамзесом – сама не знаю почему, – наверное, все дело в том, что в те годы я, как ни старалась, не могла выговорить их имена.
Эта идиллия длилась до того самого дня, когда папа как-то вечером по рассеянности забыл завернуть кран на баллоне с пропаном. А может, просто не проверил, туго ли затянута втулка. Обычная ошибка, верно?
Мы, девочки, были наверху – крепко спали в своей комнате. Родители, как обычно по вечерам, убирались в магазине. После того как все было кончено – к счастью, соседи подоспели вовремя, чтобы вытащить нас троих из дома, – пожарные и полиция сказали, что всему виной, скорее всего, было возгорание, начавшееся где-то в углу за кулером для воды. Баллон с пропаном лежал в двух шагах от него. Как бы там ни было, взрыв оказался достаточно сильный, чтобы на первом этаже дома вылетели все стекла и обрушились межкомнатные перегородки, так что в результате от всей мебели внизу уцелел только один холодильник, в котором мы обычно хранили мороженое. Мне было всего тринадцать, когда, похоронив то, что осталось от наших родителей, мы с сестрами перебрались в дом тетушки Мойры. Все понемногу наладилось. Со временем жизнь вошла в нормальную колею – но так было только до того момента, когда мы стали взрослыми и вознамерились найти свою дорогу.
Я по сей день ненавижу ездить по улице, которая ведет к этому дому, и, куда бы я ни шла, стараюсь по мере возможности обходить ее стороной. Моя прежняя спальня на втором этаже теперь превратилась в склад, куда сваливали пустые деревянные ящики; их было отлично видно даже через изъеденное солью окно. Конечно, с улицы я не могла рассмотреть, висит ли еще на стене моя карта Древнего Египта, но думаю, вряд ли. Уродливые черные пятна на фасаде дома – вот и все следы некогда бушевавшего тут пожара. С того самого дня я в рот не беру мороженого. Оно застревает у меня в горле.