Текст книги "Последствия старых ошибок (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

Когда меня неделю назад доставили на Кьясну – я даже не мог встать. Дара к лечению подошла весьма экстравагантно. Сначала высказала всё, что думает по поводу тупоголовых идиотов, которые наделают детей, а сами бросаются топиться. А потом положила мне на живот малую.

Мы оба обалдели – и я, и Пуговица.

Она растопырила глазёнки и от изумления описалась.

Я, кажется, как–то сдержался.

Выдача моей персоны окончательно испортила репутацию Колина в среднем армейском звене. Там полагали, что нас с ним связывают более–менее дружеские отношения. Но Колин, не моргнув глазом, «продал» меня экзотианцам, чем вызвал бурю в стакане воды: ведь среднее звено ничего не решало в армаде.

Я фыркнул. Вчера я уже был в состоянии просмотреть, что про всё это пишут.

По версии экзотианских писак – на Тэрре случилась техногенная катастрофа, вызванная взрывом в лаборатории, где производили порошок живых кристаллов. В наши новостные линии – вообще почти ничего не попало.

– Но как вы успели потом стартовать? – спросил я. Этого я сам не мог взять в толк. Экзотианские корабли должны были появиться минут через 5–10 после остановки купола. – Что–то ещё случилось непредвиденное?

Дьюп пожал плечами.

– Там не было ничего сложного. Просто не следовало торопиться. Мы выждали по максимуму и дали себя заметить только тогда, когда по моим расчетам из зоны Мэтью должны были выйти наши, якобы «спасательные» корабли. Расчет и немного везения, ничего больше.

Что это было за везение я узнал потом от Роса.

Оно было весьма наглое и дерзкое, это везение. Даже, как я понял, бессовестное.

Обе наши шлюпки в лоб пошли на экзотианский резерв. Там засуетились и заподозрили подвох: не каждый брандер можно, например, расстреливать с такого маленького расстояния.

А пока капитаны потели, размышляя, что предпринять, из прокола вышли шесть наших кораблей. Шлюпки метнулись к ним и, благодаря некоторому замешательству с обеих сторон, успели развить скорость и юркнуть в зону Метью.

Экзотианцы тем временем запросили имперцев: ваши мол? Те сделали большие глаза: а разве не ваши?

Командующему, видимо, не хотелось, чтобы нас опознали. Не важно – свои или чужие.

Дьюп снова посмотрел в окно.

– Ты кого–то ждёшь? – спросил я.

– Пожалуй, – согласился он. – Только не все разговоры тебе пока полезны. Твоё дело – побольше спать.

Я закрыл глаза. То, что смерть от избытка информации мне не грозит совершенно – было ясно как божий день. Но скажи, ожидание какой встречи могло заставить моего невозмутимого друга три раза подряд посмотреть в окно?

История сорок четвертая. «Коварные маски сна»

1.Кьясна, община эйнитов

Приснилось ли мне что, или разбудил какой–то случайный звук, но я проснулся, и заснуть больше не мог.

В комнате было не очень темно – за окном висела голубоватая луна Кьясны. Казалось, всё вокруг спит, но я кожей ощущал, что не всё!

Встал, как–то оделся, не зажигая имеющегося на такой вот крайний случай электричества, вышел в тишину сонного двора.

Было тепло и влажно, почти безветренно. Тени огромных листьев евгеники шевелились едва–едва. Кусты юкки качались основательнее – там шла бурная ночная жизнь зелёных кьючьи – маленьких насекомоядных птичек.

Я прошел наискосок мимо общей спальни для юношей. Чуть поодаль стоял одинокий дом мастера войны, Эйчэ. Окна не светились, кроме, пожалуй, одного. Оно было ярче на самую малость, словно в глубине комнаты лежал газовый шар, которыми эйниты любят освещать вечером дома. Хозяин комнаты мог и спать, оставив на столе «подсветку», но я почему–то был уверен, что именно там меня и не хватает.

В окно я постеснялся. Двери по здешним обычаям не запирались. Я миновал прихожую и застыл на пороге комнаты, у которой и дверей–то не было, лишь прозрачная занавеска.

Кто–то, сидящий спиной к голубоватому квадрату окна, длинноволосый, в длинной одежде, курил кхару. Я не знал этого запаха, но тонкий голубой дым и длинные палочки для курения, сразу четыре, замысловато удерживаемые одной рукой – это я видел на голо. Кхара, харка, горькая – страшный наркотик с Джанги. Говорят, что его дым способен свести человека с ума буквально в пару минут. Курят кхару сумасшедшие или законченные наркоманы, которым уже ничего не страшно.

Но я дышал голубоватым дымом, и со мною не происходило ничего более странного, чем ранее. И ступор прошёл.

Я обвел глазами комнату. Тени медленно обрастали плотью. На столике справа действительно лежал едва светящийся шар. Рядом сидел Дьюп в разрезанной на груди рубахе, открывавшей могучую грудь, рукава рубахи были собраны выше локтя. Наверное, что–то тайское? Проводящих в комнате было с полдюжины, они расположились тесной группкой в правом углу. Куривший чуть улыбнулся, в одежде проступила синева, и я узнал Ньиго. Мы встретились глазами. Я покачнулся от неожиданной глубины контакта и едва не упал. Косяк выдержал, но занавеска осталось у меня в кулаке.

«Усадите его уже», – услышал я, но не словами, а внутри себя.

Колин встал, посадил меня на свое место, а сам прислонился к стене.

Теперь, обретя устойчивое положение, я ещё раз пересчитал присутствующих: Ньиго у окна, Айяна, старший из проводящих, Сайем, очень пожилой и бумажно–ветхий, Эйчэ, мастер войны, Нискья, Спящая, тоже своего рода титул, матушка Датари, Колин, и…

И кто?

Я понял, что это – человек, который заговорил у меня в голове.

Он сидел в левом дальнем углу, одет был во что–то белое. Лицо его не существовало в стадии покоя. Черты изменялись, текли, словно я смотрел в воду или на огонь. И я не мог оторваться.

Время замерло.

Молчание висело, текло, прохаживалось взад и вперед по комнате, едва не задевая сидящих. Я его видел. Оно было похоже на Леса: худощавое, грациозное. Наверное, я надышался–таки дыма кхары.

Вдруг старинная навесная входная дверь всхлипнула, хоть я только что открывал ее без скрипа, и, цокая когтями по выскобленным доскам, вошла Кьё. Девочка виляла отяжелевшими боками, брюхо у нее отвисло, соски набухли… Нагуляла на Гране. Я погладил собаку, и она с готовностью ткнулась мне в колени.

Молчание обернулось и строго посмотрело на меня.

И я проснулся.

Под боком шевелилось что–то теплое, влажное.

Открыл глаза и сразу же встретился с другими глазами, круглыми и коричневыми. Кьё!

Я пошарил рукой… Сбоку рубашка намокла, сбилась, а рядом…

Кьё взвизгнула.

Я вытащил руку вместе с влажным и мягким.

Это был щенок. Новорожденный, облизанный. Второй лежал у моего бедра. Ещё двоих я едва не придавил – они скатились в ямку от тела, стоило мне пошевелиться.

Четверо.

Собрал их в кучку. Выдохнул. Кьё виляла хвостом. Кто–то привёз её ночью, и она на радостях ощенилась, подложив дорогой сердцу груз мне под бок.

Я кое–как выбрался из постели, и Кье тут же прыгнула на моё место, начала хозяйничать, отаптываясь на одеяле. Убьет меня Дара или нет?

Налил собаке воды, понимая, что после тяжелой работы ей хочется пить. Кьё благодарно лакала из кружки, когда вошла Дарайя. Я чуть–чуть струсил, но она лишь покачала головой.

– Я сон странный видел, – пробормотал я.

– Сон – это хорошо.

Развернулась и вышла. Неожиданно вышла, явно изменив первоначальные планы.

Не успел я перебазировать собаку с кровати, как явился Колин. Одет он был по–домашнему – в широкую рубаху из местного льна, босой, только армейские брюки и спецбраслет остались от прежней экипировки. И то – штанины он закатал, а браслет едва угадывался в широких рукавах. Я понял, что он не улетал, а ночевал здесь.

– Доброе утро, – сказал я осторожно. Ведь надо же было что–то сказать.

– Доброе, – кивнул Колин. – Пойдём, поговорим.

Я вышел за ним в сад. Осмотрелся: крупные кусучие бабочки, которых можно встретить утром на Кьясне, уже убрались восвояси – значит, часов десять. Умыться бы? Подошёл к рукомойнику, укрепленному на стволе белени, плеснул воду в лицо и коснулся мокрой кожи тонкой тканью полотенца.

– Значит, запомнил? – спросил Колин.

– Что? – не понял я. – Сон, что ли?

– Не сон, – он сел на деревянную, гладко вытертую чужой одеждой скамейку. – Не знаю, кто тебя поднял, но ты ввалился вчера весьма к месту. Или – не к месту.

– Я думал – приснилось, – улыбнулся, вспоминая. – Хотя бы потому, что Ньиго курил горькую. Я бы свернулся, если бы надышался.

Колин фыркнул.

– Сказки всё это. Гхарга – не наркотик, а нейротоник. Сильный. В этом плане его и используют. А слава у него дурная исключительно благодаря имперской пропаганде. Гхарга будит волевые центры. Человек становится более настойчивым в принятии решений, и более отстранённым в плане личной корысти. Не знал?

Пришлось качнуть головой. Я и не знал раньше, что так много не знаю.

– Так что… – Колин задумался, помедлил, – к худу или к добру, но Он тебя видел. Я полагаю, даже узнал.

– Кто? – вскинулся я. – В белом? Этот…

– Ну да. В белом, – задумчиво согласился Колин. – Ты садись, тебя качает.

– А кто это был? И… О чем вы говорили? Если не секрет? – я прижался спиной к теплому стволу.

– Не секрет, – кивнул он. – Мы вообще не говорили. Часа два прошли в полной тишине. Ньиго курил, женщины раза два пытались поставить чайник. Потом ввалился ты и встал, вцепившись в косяк.

– Он сказал…

– Он НЕ сказал, – перебил Колин. – Он не открывал рта. Но более явной мыслеречи мне слышать не доводилось.

– Это был «белый человек»?

– Боги его знают, мальчик… Белый человек, зелёные человечки. Я не знаю, Анджей. Предположить могу, что это какой–то куратор наших территорий, из Уходящих. Они наблюдают за нами, как и земляне. Им тоже не всё равно.

– А почему он молчал?

– Видимо, он разговаривал с нами. Просто мы не слышали. И, я думаю, он мог сделать это так, чтобы мы забыли происшедшее, словно сон. Но мы не забыли… Когда ты сел, он поднялся, шагнул к столу, погладил тебя по голове и сгинул. Мне показалось, он вышел в дверь. А потом в комнату вбежала собака. Рос прилетел поздно вечером и привёз её.

– Из–за Кьё прилетел? – удивился я.

– Из–за Дары. Я велел прилететь Дерену, а этот увязался и собаку притащил. Я думал, Уходящий захочет увидеть Дерена, но он захотел видеть тебя… Вот такие пироги с котятами.

Я покачал головой:

– Не с котятами, со щенками. А как ты узнал, что Он прилетит на Кьясну?

– Предчувствие, – серьёзно сказал Колин. – Мы все эти месяцы с ними по одному краешку ходили. После того, как они спасли тебя над Плайтой, я понял, что и говорить они рано или поздно захотят.

– Ты знал, что Они… – я растерялся. Чего он вообще не знал?

– Я предполагал, Анджей. Не думай, что я тебя допрашивал в реанимации. Я не садист.

– Я и не… – он меня пристыдил, умел же. – Ну и что она значит, эта встреча?

– Не много, наверное, – он покачал головой. – Но хотя бы то, что держат нас за людей, а не за население муравейника в лесу. Они дали понять, что видят наши усилия. Это совсем не мало. И мы не так много наделали косяков.

– Ну, это кто как, – я зябко повёл плечами. – Я до сих пор слышу, как визжит силовая оболочка кокона этого хромоного эрцога, как кричат женщины…

– Это хорошо, что слышишь, – кивнул Дьюп. – Такое не может даваться «лёгкой кровью». Кто знает, отупей ты от крови, стали бы они на нас смотреть? Мы же – изгои. С Земли нас выгнали, лучшие, родившиеся в этом мире – ушли и хлопнули дверью. Мы тут как в резервации, в зоопарке. Я уверен, что нам не дадут вырваться в другую галактику, мы там никому не нужны. Эволюция людей, как вида застопорилась на нас…

– Может, всё–таки это не так… – я замялся.

– Не так категорично? – помог Дьюп. – Это мы довыясним сегодня. Я ожидаю лорда Адама, он поможет мне в переговорах с Локьё.

– А я?

– Тащить тебя полуживого?

– А почему – нет? С головой у меня всё в порядке. А шрамы – это ерунда.

– Да, Ньиго удивился, что с головой у тебя, не смотря на пережитое…

– Так это ты его вызвал?

– Хотел устроить тебе маленький консилиум. А вышел консилиум с твоим «белым человеком». Но подсознательно я был готов. И Ньиго тоже. Эйнитов же не просто выбить из равновесия. Так что – все остались целы… Ладно, – решился он, – собирайся. Не знаю, как с официальной частью переговоров, а до не официальной я тебя допускаю. Если Локьё не возразит…

Локьё не возразил.

Но провожали меня со скандалом. Дара, Айяна и собака были категорически против. В конце концов Айяну уговорил Колин, Дарайю – Рос, а Кьё пришлось взять с собой вместе со щенками.

2. «Леденящий», флагман эскадры Содружества

На «Леденящий» я прибыл с корзинкой. Колин отправился на официальную часть на экзотианский «Фрей», а я отлеживался и наблюдал, как Кьё кормит своё круглоухое потомство. Лес частенько торчал возле меня. В свободное время заходил Элиер. Даже Домато заглянул разок посмотреть на щенков и бывшего пациента.

Совещание затянулось на две недели. Психотехника ко мне почему–то не приставили, только забирали анализы и меняли повязки. Я много читал, пожалуй, больше, чем за всю предыдущую жизнь. Вернее, я и до этого читал, но по программе или по необходимости. В школе – что задавали, в Академии – иногда и то, что не задавали, но цензурного там попадалось мало. А здесь в моём распоряжении была библиотека иного мира. Не сказать, чтобы мы были закрыты для Содружества, наши культуры сообщались, но раньше мне просто не хватало серого вещества, чтобы читать экзотианских философов.

Шрамы затягивались. Эрцог возвращался пару раз, но был устал и озабочен.

Щенки тем временем перестали походить на пятнистые сосиски, мы их потихоньку брали на руки, смешных и слепых. Это было такое лекарство – взять теплый, пахнущий молоком живой комок. Лечились мы вместе с Лесом: держали в ладонях маленькие хвостатые жизни и молчали. Говорить не хотелось – слова казались фальшивыми и многократно использованными до нас.

Лес заговорил всё–таки, он был моложе и гибче. В какой–то момент внутри у него оттаяло, и он стал рассказывать мне, чему его учат на «Леденящем», с кем и о чём он говорил, как относится к нему эрцог. Мальчика мучило, что он не хочет возвращаться, хоть и скучает по мне, по Неджелу и даже по Келли. Я понимал – по устройству психики ему просто легче с экзотианцами, чем с нами.

Они вошли вместе. Колин и лорд Джастин.

Я сидел на кровати в обнимку с собакой. Они вошли в самый неподходящий момент.

Не знаю, поймёшь ли ты, но я только сегодня ощутил вдруг, что Вланы больше нет.

Да, я знал, что всё безнадёжно. Ещё до предупреждения Дары чувствовал это каким–то нетелесным нервом. Но сначала мне некогда было думать, потом два месяца я напоминал растение, потом был оглушен антибиотиками и обезболивающими, потом зависал как во сне – шок бывает не только болевым… и вот, наконец, выздоровел настолько, что почувствовал себя живым. И вот тогда…

Я был рад, что Лес занят учёбой, а Элиер – в медотсеке. Я был один, был конечен и пуст, как Вселенная, и так же был бесконечен и наполнен. И я был ОДИН.

И тут их Хэд принёс.

А я до этого, похоже, не верил ни в жизнь, ни в смерть. И только сейчас поверил. Они там что, за дверью ждали, чтобы помешать мне, наконец, сойти с ума?!

Дьюп посмотрел на меня, покачал головой.

– Даже если у тебя будут дети, это будут и ее дети тоже, – сказал он спокойно. – Если двоих связывает паутина – разорвать невозможно. И что бы ты ни сделал, Влана поймёт тебя – иначе это была не любовь. И простит, если будет нужно. Простит не только то, что ты жив. А остальное – не нам решать, По необходимости Влана пролежит в реанимационной капсуле и сто, и двести лет. Никто не видит так далеко. И никому неизвестно, что тогда будет. Шанса нет, когда уже нет нас. Но и тогда – только для нас нет шанса.

Он сел рядом со мной. Кьё ткнулась в его руку и снова сунула морду мне под мышку.

– Ты плачь, если можешь, – сказал Колин. – Это лучше, чем ничего.

Я мотнул головой.

Слезы душили, выжигали дорожки на щеках, но глаза оставались сухими, горячими. Их резало, такими они были горячими.

– Всё пройдёт мальчик, – сказал лорд Джастин, тоже усаживаясь рядом. – И боль пойдёт, когда научит, чему хотела научить. Но пройдёт она только тогда, когда разрежет тебя пополам, и ты станешь по–настоящему целым. Одним. Не одиноким, как часто бывают люди, а одним. Целым. Мир неразделённый несёт в себе тьму и свет, мужское и женское. Тьма – мать наша, свет – есть мы. Мы и соединяем тьму со светом.

– На Земле исповедуют трехначалие? – грустно усмехнулся я, как–то преодолев молчание в себе.

– Нет, – качнул головой лорд Джастин. – На Земле сейчас исповедуют только Жизнь. Ценность жизни.

– Вот–вот… – я погладил Кьё. – Я в этой жизни уже столько народу «исповедал»… Я люблю собаку, мне её жалко. Как я могу быть сразу тем, кто любит и кто убивает?

– А никто и не знает, дар это или проклятье – любить и убивать одними руками, – усмехнулся Колин и похлопал меня по плечу. – Может, Боги и задумали нас, чтобы это проверить. – Он встал. – Поднимайся. Тебе нужно привести себя в порядок. Кончай мучиться. Ты делал всё правильно. Грош цена была бы тебе, если бы не преодолевал себя. Победить можно не всеми путями. Формальная победа через десяток другой лет приводит к повторению событий уже на ином, более сложном витке. И – не больше.

Я мотнул головой, не очень понимая его, хотя и ощущал, как он вытягивает из моего нутра волю, погрузившуюся было в депрессию.

Колин вдруг улыбнулся просто и по–детски…

– Тремлер про капитана «Бури» смотрел? Как он раз за разом спасает мир то от гения Зла, то от Человека–актара?

Я кивнул. Кто же из курсантов не смотрел гипноленты про капитана «Бури»? Они даже относились к условно–тренеровочным, столько там было патовых моментов, связанных с моторной памятью и интуитивной логикой.

– А ты думал, почему он раз за разом спасает мир, и раз за разом зло возрождается?

– Плохо спасает? – ответил я механически, как курсант.

– Хорошо спасает. Он лучший. Ему не нужно ломать и преодолевать себя. Он любит, и он же потрошит бандитов. Ему легко всё это даётся. А значит – мир ему не спасти. Спасение мира – не его задача. Если планка не стоит выше твоей головы – решения ты не найдёшь. Настоящего решения. Только пустое, формальное. Оно временно заткнёт дыру, но не изменит во Вселенной ничего. Вот потому супергерои раз за разом спасают мир, а мир, как свинья неблагодарная, изыскивает всё новых проводников зла. Нет никакого зла, мальчик. Зло – только в тебе. Преодолев его – ты побеждаешь. Количество параллельно поверженных противников роли не играет.

Я мотнул головой и невесело улыбнулся:

– И все кроме меня всё знают…

– Чужие задачи увидеть и решить просто, – усмехнулся Дьюп. – Лабиринт задач у каждого личный. И в своём – ты тот же слепой котёнок. Но вот тебе кое–что объяснить у меня, по счастью, уже выходит. Немногое, правда. А теперь готовься объясняться сам. У тебя полчаса. Надень парадную форму – будет много незнакомых людей. Эрцог желает, чтобы ты рассказал кое–что из того, что было на Тэрре. Не о том, что МЫ там делали, а о том, что ты видел. Отвечай только на его вопросы, понял?

Я кивнул. Но думал о другом. О том, что нужно будет потом взять малую и показать ей лежащую в капсуле мать. Пусть знает, что мама спит.

История сорок пятая. «Истина, как мера правды и лжи»

1. «Леденящий», флагман эскадры Содружества.

Зал для совещаний

– Я хочу, чтобы присутствующие выслушали нашего военного консультанта, любезно приглашенного генералитетом Империи. Это – импл–капитан Пайел, принимавший участие в спасательной операции на Тэрре…

Локьё врал.

Врал с лицом торжественным и невозмутимым. Только больной на всю голову мог не догадываться, что именно я делал на Тэрре.

В общем зале «Леденящего» было холодно от тусклых высокомерных лиц, выверенных мертвенным отчуждением.

Экзотианская знать давно не держала имперцев за людей. И демаркационная полоса, незримая, но такая явственная, разделяла теперь сидящих рядом представителей Содружества и Империи.

Меня никогда раньше не допускали до прямых переговоров с элитой Содружества. Я знал, КАК высокородные экзотианцы относятся к «имперским выскочкам», но не ожидал, что презрение может быть так зримо и чувствительно. Энек Агжелин, эрцог дома Аметиста, единственный высокородный, с кем я был знаком до Локьё – был слишком молод и, видимо, плохо воспитан по их меркам. Или я был тогда так туп, что принимал страх и напряжение юного аристократа за доверие к случайному имперскому вояке.

А Локьё, эрцог Сиби, как я только сейчас понял, был, о–очень большим демократом. Потому что теперь на меня смотрели, как на говорящую обезьяну… Да нет, куда там – как на говорящее мусорное ведро! Смотрели и сомневались – что это сидит перед ними? Может, моё явление на Совете – шутка дурного тона? Розыгрыш?

На прямые переговоры с экзотианцами в нашем, южном секторе, рисковали выходить Колин, Лорд Джастин, Мерис, капитан «Ирины», Вроцлав Даргое и… И, Файсин, кажется. Вон он сидит – Ли Файсин, глава разведчиков, вертлявый хитрый мужик со смешным прозвищем «желтолицый наследник престола». Все они были из «перерожденных». А в северном крыле – давно уже никто не рисковал.

Экзотианская элита не сразу стала «табу» для нашей. Было немало нехороших историй о встречах «на уровне высшего руководства», пока экзоты не стали для нас «психами», а мы для них – недолюдьми.

Но сейчас «наших» в зале было столько же, сколько и «не наших». Значит, многие «наши» тоже впервые попали в этот холодный суп…

Я сидел в центре зала.

Вокруг – девятнадцать человек. Имперцев, кстати, меньше на одного. Видимо, потому, что эрцог был хозяином встречи. Он восседал чуть с боку и был преувеличенно напыщен и спокоен.

У меня спокойствие получилось не сразу. Взгляды экзотианских военных и штатских касались меня, будто тоненькие иголочки. По коже пошло покалывание, заныл затылок, а лоб нагрелся, словно в голове включили микроволновку. Тренированные, гады. Их этому учат с детства…

Будь я простым имперским парнем, наверное, спёкся бы уже на стадии «ощупывания» и рассматривания. Но я давно уже не был простым имперским парнем. И взгляды «возвращал» владельцам без особых затруднений. Нечего на меня давить, я и сам давить умею.

Больше меня заботило, что присутствующие принадлежали к довольно широкому кругу экзотианской знати. Я понял бы, собери Локьё генералов, но вон тот, худой – священник, справа от него эспер, потом – комарт торгового флота. Имена и должности светились над креслами, но почти ничего мне не говорили. Что здесь затевается–то? Среди наших были только военные – комкрыла и несколько старших офицеров. И совсем не было посторонних, даже лорда Джастина – не было.

Правая от меня, экзотианская часть зала, пребывала в напряжении. Все знали, что эрцог – один из кукловодов стремительно развивающихся событий. Это для меня два с половиной месяца тянулись невыносимо медленно. Для политики такие сроки – калейдоскоп. Многорукая власть меняла своих перчаточных кукол так стремительно, что присутствующие не знали, в какой мир они выйдут из совещательного зала «Леденящего»

А вот наши, имперские, были эмоционально скованны, но, в целом – спокойны, разве что, удивлены моей возродившейся из небытия персоной. Удивления старались не показывать. Видимо, Колин проинструктировал. Он сидел почти напротив меня, и остальные за его спиной без команды не гавкали и не мяукали. Впрочем, с подчинением в Империи всегда порядок, оттого у нас так много бунтов.

Обозвали меня военным консультантом, а устроили форменный допрос. Поставили детекторную платформу и специальное кресло. И не только достоверность моих ответов, но и нейропараметры могли оценить все присутствующие.

Правда, вопросы задавались корректно. Меня не спрашивали, ЧТО я делал на Тэррэ, спрашивали – что видел и чем, по моему мнению, могли бы заниматься в подобным образом оборудованных подвалах.

Ну и далее по списку – евнухи, полуголые женщины с вырезанными по всему телу моногамами, панно из высушенных черепов с подписями и голо, кто из политиков добровольно пожертвовал свою голову для украшения конкретного зала. Помня слова Колина, я какое–то время отвечал только на вопросы Локьё, игнорируя реплики с мест.

Реплики были, конечно, но моей нервной системой к тому моменту уже можно было забивать гвозди. Меня вывернуло наизнанку, а плоть, ставшая новой кожей, больше не болела.

Позже я сообразил, что все эти дни Колин ждал кризиса. Он и Ньиго позвал на Кьясну – на меня посмотреть. Когда я позже спросил его об этом в лоб, он кивнул и ответил, что такие кризисы – показатель определённых психических процессов. Гораздо хуже, если их нет.

Условно неудобных вопросов становилось всё больше. Экзотианцы почувствовали, что я не просто ящик с ливером, и пытались как–то зацепить, чтобы выбить из равновесия и прощупать поглубже. Я поймал взгляд Локьё, мимолетный и пронзительный, на миг мне стало страшно… Но – только на миг. Эрцог прикроет, если что. Он один знает, чего хочет от меня. И подстрахует при необходимости.

Все–то меня страхуют…

Один раз взяв недоделанного напарника, Колин носится теперь со мной, как со списанной шлюпкой. А я? Леса бросил, Влану… Как ребята на корабле – даже не знаю. Рос, молодец, хоть собаку привёз.

Я неожиданно разозлился сам на себя. И на пятом или шестом вопросе «не в тему» начал кусаться.

– Принимаете ли вы во внимание что, согласно протоколу о перемирии между сторонами, даже ненамеренное провоцирование обострения отношений рассматривается специальной комиссией по конфликтам, как злоупотребление служебным положением? Ответственность при публичном озвучивании подобных оценок и заявлений исключительно велика. Вы должны понимать, что человек склонен не только неправильно истолковывать увиденное, но даже видеть не то, что существует объективно, а то, к чему готова его психика. Вы знакомы с данными аналитики пограничных психосостояний?

Локьё поморщился и хотел, было, заткнуть витийствующего комарта, но я приподнял руку, соглашаясь ответить.

– А вы серьезно полагаете, генерал Стэфен, будто голых баб солдаты Империи видят так редко, что не в состоянии отличить их от одетых? – спросил я с протокольной улыбкой. – Но вы должны быть в курсе, что хотя бы порнография поставляется в Империю в достаточном объеме? Вы же – генерал от торговли, как я понимаю?

Я встретился с комартом глазами, фиксируя его «на белое» и не давая ответить.

С нашей стороны кто–то не удержался и фыркнул. Поставлять порнографию считалось делом зазорным, но прибыльным. А прибыль всегда даст фору порядочности.

Зал замер на миг, и сразу несколько сигналов возвестили, что количество вопросов ко мне возросло. Что, вот так? Ну что ж, спрашивайте, господа, коли не боитесь.

– Капитан Пайел, вы отдаете себе отчет в том, что ваши адекватность и психоэмоциональное состояние в момент нахождения на Тэрре могут поставить под сомнение приводимые вами факты. Параметры вашей нервной системы…

Эрцог сощурился. Тему подхватил прилизанный занудец в форме эспер–генерала Содружества. «Эсперы» – это у них такая служба безопасности.

Локьё по протоколу не мог перебить прилизанного, мог только дослушать и объявить вопрос несущественным. Но мне–то чихать на их протокол.

– Параметры МОЕЙ нервной системы, господин генерал… – я открыл рот и параллельно распрямился внутренне – воля взметнулась во мне петлёй, как удавка из сталекона, – …позволяют, наступив вам на одну ногу, выдернуть другую. Я не кабинетный работник, и мои средние данные можно оценить только в условиях, приближенных боевым. Мне продемонстрировать?

Я подождал пару секунд, вежливо наклонив голову, словно действительно полагал такой эксперимент необходимым, и закончил, одновременно завершая ментальный «захлёст» собеседника:

– Уверяю вас, генерал, в боевой обстановке я гораздо спокойней, кем на пресс–конференции. А вы можете оценить, что я и сейчас не особенно нервничаю.

Приборы действительно фиксировали показания в «желтой» зоне. А, когда я отпустил волю, цифры съехали ещё ниже. Этот феномен я знал уже – волевая сфера стоит над нервной. Если я их сейчас начну «давить», то впаду в состояние расслабленное и умиротворенное. Это поначалу я боялся в себе таких всплесков, вот тогда детекторы, может, и показали бы что–то.

Я ещё раз улыбнулся на все зубы.

Мой собеседник молчал. Он бы ответил, по крайней мере, ему очень этого хотелось, да вот незадача – помешала хлынувшая носом кровь.

Локьё лениво перебирал синийские кристаллы, которые прислали с Тэрры спасатели. Он умело делал вид, что ничего не замечает. Колин вообще повернулся к сидящим сзади офицерам и тихо заговорил с ними, по сути, прикрывая от моего неумышленного воздействия. Я понял, что мои старшие товарищи не против, если я сорвусь. Тем более что офицеры Содружества были далеко не жертвенными телами с Агле. И вполне могли противостоять психическому насилию.

В лицо мне словно швырнули горсть снега, я поймал возмущённый взгляд поджарого человека в штатском. Судя по надписи над креслом, это был Советник по спорным территориям, профессор философии Хакисам Глей.

– А вы и в детей стреляли, капитан? – спросил он с наивежливейшей улыбкой.

Собеседник был не очень силён, но техничен. Сочетать вежливую интонацию и разрушающую волю – это требует школы и навыка.

Вопрос был откровенной провокацией. Спроси я сейчас, что профессор имеет в виду, он извинился бы за реплику не по теме. Но, апеллируя к регламенту, я продемонстрировал бы свою слабость.

– Стрелял бы, – ответил я спокойно. – Командир должен быть готов первым выполнять собственные приказы. – Но, рад, что, на этот раз не пришлось.

К сожалению для собеседника, сказанное мною было правдой. Соври я, и автоматически раскрылся бы. Удерживать два параметра психической активности – куда ни шло, но три – это для меня пока слишком. На миг аура человека в штатском замерцала, резонируя, и воля его тоже ослабла на этот самый миг…

Я среагировал почти нечаянно. Противник был дестабилизирован, а чтобы сдержаться и не добить – тоже нужен опыт. Моя воля выплеснулось сама, штатский хватанул бесполезного воздуха, посинел… Маятник! Энергетический разбег наращивал амплитуду, и каждая клетка моего тела отвечала его движению.

Эрцог ударил по столу ритуальным жезлом, выбивая меня из ритма. Я вздрогнул и выпустил жертву. Убийство – это слишком. Но я просто не знал, что вот так можно и убить!

– Прошу присутствующих тщательнее соблюдать протокол, – поморщился эрцог. – Я понимаю, что многим открывшиеся факты о беззаконии в лучшем из Домов, в доме Нарья, кажутся несовместимыми с реальной картиной мира. Но уверяю вас, господа, капитан Пайел не преувеличивает. Он, скорее, преуменьшает, согласно особенностям своей боевой подготовки. Да, господа, имперские военные стреляют в детей и женщин. Но даже они не допускают бессмысленного и нелепого издевательства над пленными, в чём, надеюсь, убеждать никого не нужно? Не допускают пыток, запрещённых военной хартией. Пыток, которые оставляют вполне определённые следы и ничем иным, при современных методах допроса, кроме намеренного издевательства считаться не могут. Чувственная природа имперского офицера проста, – эрцог кивнул на меня.