Текст книги "Хранитель забытых тайн"

Автор книги: Кристи Филипс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА 12

Вторая неделя осеннего триместра

– Зубрила, – добродушно улыбаясь, сказал Дерек Гудмен, – это болван, который постоянно что-то учит. Придурок – это идиот и надоедала, а умник – это полный дегенерат, обычно из тех, кто возится с пробирками и калькуляторами, но если ты с утра до вечера киснешь в библиотеке, тебя тоже могут назвать умником.

Он неторопливо отхлебнул из кружки.

– Интересно? Хотите узнать еще что-нибудь из нашего сленга?

– Для начала хватит, – улыбнулась Клер.

Они сидели в пабе «Игл», за столиком у самого окна с видом на церковь Святого Бенета, построенную еще до вторжения в Англию норманнов. Вокруг церкви, словно кривые зубы, из густой травы вкривь и вкось торчали несколько почерневших от времени могильных камней.

– Жаль. Я надеялся потрясти вас своим богатым словарным запасом. Мне было четырнадцать, когда после нескольких лет отсутствия мы снова вернулись в Англию, и я с трудом понимал, о чем говорят вокруг. Тогда я взял и составил целый список жаргонизмов. Например, глагол «кирять» значит «выпивать спиртные напитки», чем, между прочим, мы сейчас с вами занимаемся. Я определенно был тогда зубрилой, боюсь, и умником тоже.

Клер засмеялась. Она и представить себе не могла, что Дерек Гудмен, большой ученый, человек культурный и интеллигентный, может быть таким простым и забавным. Ей нравился его юмор, проникнутый самоиронией, и он оказался куда более открытым человеком, чем ей подумалось во время их первой встречи. Может, на первое впечатление повлияло ее предубеждение против всех красавцев мужчин: она считала их, как правило, людьми несерьезными, эгоистичными и ограниченными. Но разве у мужчин нет точно такого же предубеждения против красивых женщин? Нет, так судить о людях неблагородно да и необъективно, а ведь она всегда гордилась именно благородством и объективностью своих суждений. Ведь видно, что открытое обаяние Дерека Гудмена – его естественная черта, а внешность его – лишь часть его весьма привлекательной натуры.

– Вы росли не в Англии?

– Ну, скажем так, не совсем. Мой отец был дипломатом. Мы жили в восьми странах, пока нам с братом не исполнилось десять лет. Главным образом в Европе, и в Восточной, и в Западной. За исключением одного года, когда отец поссорился с премьер-министром и нас заслали в Папуа – Новую Гвинею.

Клер заглянула в его удивительные голубые глаза.

– Я знаю, что значит быть чужаком в незнакомой стране, – сказал он, – Вам ведь тоже непросто здесь приходится, верно?

– Да нет, в общем, нормально, – ответила Клер.

Она проговорила эти слова с достоинством, но в глубине души понимала, что он прав: она здесь довольно одинока. Если бы не Ходди, ей не с кем было бы даже словом перемолвиться. Во всяком случае, среди равных ей по положению.

– Если не считать доктора Хамфриз-Тодда, вы, пожалуй, единственный человек, который отнесся ко мне дружелюбно.

Дерек от души рассмеялся. Клер это даже слегка задело.

– Простите, я не над вами смеюсь, – пояснил он, – Просто все делают одну и ту же ошибку. Не волнуйтесь, и я в том числе. Когда я впервые попал в Кембридж, то подумал: «Что за прелестный, тихий университетский городок. Такой оригинальный и такой милый». Так оно и есть, на поверхности, но тишина этого города обманчива. Если заглянуть поглубже, то увидишь, что университетский город Кембридж – это болото, в котором кишат чудовища, эти преподаватели и ученые, которые только и делают, что день и ночь плетут друг против друга коварные интриги. Это сущий змеиный питомник, здесь царит зависть и подозрительность, злоба и взаимная неприязнь, недовольство и кровные обиды, мания преследования и паранойя, жесткое соперничество и подсиживание, похоть, жадность и зависть, в сочетании с благороднейшим занятием лизания у начальства сами знаете какого места. Но лучше уж я помолчу. Еще напугаю вас, чего доброго, и вы броситесь паковать чемоданы.

Он снова засмеялся, потом сделал комически-серьезное лицо.

– Добро пожаловать в Кембридж, доктор Донован, – торжественно произнес он, – Вам наверняка здесь очень понравится.

С удовольствием уплетая обед, они рассказали друг другу немного о себе. У Дерека прошлое оказалось куда интересней. Со своим папашей-дипломатом он уже к четырнадцати годам успел побывать в двенадцати странах. Умел говорить на восьми языках, правда, он потом поправился и снизил цифру до семи с половиной, поскольку его сербохорватский был «не на высоте». Обе свои книги он писал легко, но признался, что без труда они дались ему лишь потому, что, выйдя на интересную тему, он просто не может остановиться. Послушаешь его, так писать книга для него столь же естественно, как и дышать. Клер призналась, что ее собственная диссертация потребовала от нее немалых усилий.

– Я слышал, что в Венеции у вас был успех, – заметил он. – Поучили Эндрю Кента, как надо читать лекции.

– Не совсем так. Просто он попросил меня прочитать лекцию вместо него, вот и все.

– Наверное, вам было что сказать, иначе не попросил бы и мы с вами не сидели бы сейчас здесь.

Дерек улыбнулся и покачал головой.

– Жаль, что меня там не было, я имею в виду – в Венеции. С удовольствием посмотрел бы, как Энди заткнули за пояс.

Он поймал взгляд официанта и жестом попросил еще пару пива.

– А что сейчас поделываете? Небось, докторскую кропаете?

Клер рассказала, чем она занималась сегодня: как сначала ей пришло в голову разработать тему, посвященную профессиональным художницам, и как потом она обнаружила на полке что-то вроде зашифрованного дневника.

– Зашифрованного? – заинтригованно переспросил Дерек, – Ну и что вы думаете, чей он и о чем?

– Понятия не имею.

– Копию заказали?

– Нет, но скопировала часть от руки. Я подумала, если бы удалось расшифровать его, можно было бы использовать как основу для статьи о шифровальном деле.

– Неплохая идея, – задумчиво произнес Дерек. – Постойте-постойте, кажется, я где-то уже видел статью про что-то в этом роде… Ну да, в журнале «Прошлое и настоящее», причем совсем недавно. Что-то про шифрованный обмен информацией в семнадцатом веке. Точно-точно, ее написал этот придурок Чарльз Бафорд из колледжа Святого Иоанна. Кстати, вы знаете, что соперничество Тринити со Святым Иоанном длится уже около пятисот лет? Так что иметь дело с его людьми не советую.

– Почему?

– Потому что в Святом Иоанне все придурки, вот почему, – сказал Дерек непререкаемым тоном, – Жаль вас огорчать, но, боюсь, вашу диссертацию уже кто-то пишет. Придется вам искать что-нибудь другое.

Клер не могла скрыть досады, и тогда он тоже нахмурился.

– Простите, я совсем не хотел вас огорчать. Но лучше узнать об этом раньше, чем когда будет поздно.

– Да.

– Если бы я чем-нибудь мог помочь…

– Хотите, я покажу то, что скопировала?

Вдруг ему знаком этот шифр? Тогда она сэкономит время.

– Еще бы, конечно!

Клер открыла тетрадку и протянула ее Дереку.

– Я старалась копировать знаки как можно более точно. Можно было, конечно, заказать ксерокопию, но…

– Не хотелось ни с кем делиться находкой?

– Наивно, конечно.

– Я вас понимаю.

С приятным волнением в груди Клер смотрела, как он листает ее тетрадку. Ради такой вот минуты она и приехала в Кембридж: работать вместе с другими учеными-историками, которые любят свой предмет так же сильно, как и она сама. Конечно, прежде она мечтала видеть напротив себя Эндрю Кента, но Дерек Гудмен оказался ничем не хуже.

– Ну что, видели когда-нибудь такие знаки? – спросила она.

– Нет, никогда.

Он вернул Клер тетрадку.

– Хочу предостеречь, однако, не возлагайте на эту тетрадку больших надежд, чтобы не разочароваться. Чаще всего такие вещи бывают не столь интересными, как кажутся на первый взгляд. Черновики каких-нибудь церковных проповедей или вообще какой-нибудь список белья для прачечной. Библиотека Рена существует сами знаете сколько лет. Все самое интересное давно задокументировано. Поэтому там почти никого и не бывает.

Вечерний воздух был прохладен, на землю опустился туман, когда Клер и Дерек Гудмен возвращались пешком в Тринити.

– Сегодня в библиотеке я встретила одну странную аспирантку, – вспомнила Клер, когда они проходили через главные ворота колледжа, – Стоило мне подойти, как она сразу собралась и ушла. Я испугалась – может, сделала что-то не так, обидела ее.

– Пышные кудрявые волосы, и одежда висит как на вешалке?

– Да.

– Это Розамонда Мёрси. Ради бога, не принимайте на свой счет. Она всегда такая. Пишет свою кандидатскую и… неврастеничка, лучшего слова не подберешь. Подает большие надежды, но, боюсь, в ней мало характера. Я зову ее Розамонда Мауси [22]22
  От англ. mousy – тихий, как мышь.


[Закрыть].

Они вышли на Нью-корт. Вот и лестница под литерой «G». Клер остановилась возле арки входа.

– Спасибо за прекрасный вечер, – сказала она.

– А можно, я провожу вас до самой двери?

– Не сегодня, доктор Гудмен.

– Доктор Гудмен? Пора отказаться от этих церемоний.

– Ну хорошо, Дерек, – сказала Клер. – Вы сами сказали недавно, что я здесь новенькая. Поэтому мне надо быть куда осторожнее, чем я бываю в привычной для меня обстановке.

Две с половиной кружки пива, шутка ли, – это на полторы кружки больше обычной нормы. Пока она не готова ему доверять. Впрочем, чушь, в данных обстоятельствах она скорее не доверяет самой себе.

– Должен заявить, что я уж-жасно огорчен, – горько усмехнулся Дерек, – Я знаю, у вас тут миленькая квартирка.

Влажный блеск его глаз только подчеркивал подтекст его слов. Ведет он себя, как сказал бы англичанин, очень рискованно, но все же такой интересный человек… Ему, ей-богу, простительно.

Клер улыбнулась.

– Вы что, в самом деле ждете, что я вот так сразу и приглашу вас к себе?

Он пожал плечами.

– А что такого, попытка не пытка.

Он придвинулся к ней ближе.

– Послушайте, Клер, я хочу, чтобы вы знали, я понимаю, каково быть здесь новенькой. Если вам когда-нибудь в чем-нибудь, все равно в чем, потребуется помощь, я надеюсь, вы не станете долго раздумывать и позовете меня.

Дерек больше не улыбался. Как завороженная, она стояла перед ним, не отрывая взгляда от его бездонных синих глаз.

– Запомните, такие предложения я делаю далеко не каждому. Я с первого взгляда почувствовал, что мы с вами из одной стаи.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Но перед этим были еще три бесконечные секунды, когда она уже все поняла, когда, затаив дыхание, смотрела, как он переводит взгляд на ее губы, тянется к ней… и нет никаких сил остановить его. Почему она его не остановила? Наверное, потому что выпила много пива. Или потому что Дерек Гудмен был ну очень красив, умен и совершенно неотразим. А еще потому (Клер узнала об этом, как только губы его прижались к ее губам, а язык стал мягко и настойчиво толкаться внутрь), что он вполне заслуживает титула первого целовальщика в мире. Она уже ничего не соображала, только чувствовала, что губы его нежно ласкают ее губы. Краешком сознания, остатками его, которые еще способны были трезво мыслить, она попыталась вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как в последний раз она целовалась с мужчиной. Очень много – это, пожалуй, самый точный ответ, на большее она сейчас просто не способна. Потом рука его тихонько скользнула с ее талии вниз, в то время как другая так же тихонько двинулась вверх, по направлению к…

– Дерек.

Услышав совсем рядом мужской голос, звучавший негромко, но строго, они отскочили друг от друга как ошпаренные. Возле арки стоял Эндрю Кент.

– Чем это ты тут занимаешься, черт побери, а, Дерек?

– Да ничем. Вот, просто стоим разговариваем, а что?

Он раскинул руки в обе стороны с видом совершенной невинности, как подозреваемый, у которого нет совсем никакого оружия.

– Это ты называешь «разговариваем»?

Эндрю говорил сдержанно, сохраняя полное самообладание, но Клер сразу поняла, что он в ярости. Плечи расправлены так широко, что, кажется, вот-вот разорвут непромокаемую ткань плаща, голос дрожит, а самое главное, он изо всех сил старается на нее не смотреть. Глаза гак и горят над жестким, белым воротничком рубашки. Ой-ой-ой, скажи Дерек еще хоть одно неосторожное слово, этот бешеный схватит его за глотку и швырнет на газон.

– Доктор Донован – наш новый товарищ, и ты не имеешь права так с ней поступать. Ты правила знаешь.

– Вообще-то она не совсем товарищ.

Дерек оправился от неожиданной встречи, и теперь, казалось, ситуация его раздражает.

– Тем не менее, правила остаются правилами.

– Ну да, конечно, мы всегда должны вести себя по правилам, даже если они не имеют никакого смысла. Все та же косность и идиотизм, Энди.

Тут Дерек бросил на Эндрю подозрительный взгляд, и бровь у него поползла вверх.

– А ты-то что здесь делаешь в столь поздний час?

– Просто зашел, хотел узнать, не нужно ли что доктору Донован, вот и все.

– Вот и все?

– Перестаньте кривляться, Дерек, – сказала Клер.

Похоже, эти двое уже не в первый раз спорят на ту же тему.

– Между прочим, – продолжил Эндрю, несколько успокаиваясь, – Фиона Флэнниган снова подала вицемагистру на тебя жалобу. Ты должен прекратить называть ее этим нелепым именем.

– Бедняжка Флаш расстроилась? Да брось ты. Признайся, ты же сам не принимаешь ее всерьез.

Дерек перевел взгляд на Клер, глаза его озорно засверкали.

– Вы только представьте, – сказал он, едва удерживаясь от смеха, – Фиона Флэнниган, преподаватель истории в Клэр-колледже, сочиняет книгу, как вы думаете, о чем? И сказать-то об этом неприлично. О сточных водах.

– Это книга о первой государственной системе канализации в Лондоне, – пояснил Эндрю.

– Вот именно, – сказал Дерек. – Книга про дерьмо.

Он снова обернулся к Клер.

– Вот ее и прозвали Флаш [23]23
  Одно из значений английского слова flush – очищать, смывать (например, в унитазе).


[Закрыть]Флэнниган.

– Прекрати, – потребовал Эндрю, – Какой пример ты подаешь студентам! Даже первокурсники уже называют ее «доктор Флаш». Ты смеешься, а ей-то каково?

– Ну чего ты от меня хочешь? – пожал плечами Дерек и поднял вверх обе ладони. – Я виноват, что кое у кого нет чувства юмора?

– Дерек, если ты не перестанешь валять дурака, то скоро сам увидишь, что тебя ничто не спасет, даже твой талант. Колледж не потерпит человека, который ведет себя так отвратительно.

– Энди, почему ты такой зануда? – вздохнул Дерек.

– Я провожу тебя, – сказал Эндрю.

Это было не предложение, а приказ.

– Доброй ночи, доктор Донован.

Дерек взял ее руку и слегка прикоснулся к ее пальцам губами.

– И спасибо за прекрасный вечер.

Эндрю хмуро наблюдал, как Дерек проходит мимо него и исчезает в темноте. Потом скользнул по лицу Клер быстрым, загадочным взглядом, круто развернулся и пошел прочь.

ГЛАВА 13

Третья неделя осеннего триместра

– Дело в том, что дочка Элис Ларкин упала с лошади и сломала ногу, – сказала Каролина Сатклифф.

Они с Клер сидели в прекрасно обставленной квартирке Каролины, которая смотрела на Клер такими глазами, будто сообщала ей нечто в высшей степени конфиденциальное и Клер должна жадно ловить каждое ее слово.

– И бедняжке Элис пришлось взять отпуск. Ее обязанности надо поделить между другими преподавателями, и, пока она не выйдет на работу, я буду исполнять на историческом факультете обязанности руководителя научно-исследовательских работ.

Каролина не сказала об этом вслух, но ясно дала понять: теперь она для Клер – начальница. Нельзя сказать, что новость привела Клер в восторг. С того самого злополучного обеда по случаю приема новых преподавателей, когда они познакомились, она и так старалась пересекаться с Каролиной как можно реже, а уж теперь и говорить нечего, в новом качестве эта дама ей совсем не нравилась. Трудно поладить с человеком, который явно тебя недолюбливает, но будь даже Каролина более покладистой, Клер вряд ли бы с ней сблизилась. Она держит себя так, будто всегда находится в гуще каких-то важных событий или выполняет некую тайную миссию. На губах ее постоянно играет самодовольная улыбка, словно она только что совершила выдающийся подвиг или сказала нечто потрясающе остроумное. Положа руку на сердце, Клер не могла представить себе, что Каролина способна па подвиг, а тем более говорить остроумные вещи.

– Если того потребует лечение дочери, она может продлить свой отпуск, разумеется, – прибавила Каролина.

– Разумеется, – эхом отозвалась Клер.

Утром, как и всегда, она сделала двухмильную пробежку, но чувствовала себя не ахти. В последние три дня Кембридж накрыл густой и влажный туман, превративший улицы и здания, деревья и реку в призрачные, навевающие тоску серые тени. В воздухе висела мелкая изморось; зонтика, конечно, не требовалось, но на беговых дорожках стадиона влажность была такой плотной, что в десяти футах ничего не было видно. С плакучих ив, растущих по берегам реки, падали холодные капли.

– Повторите, пожалуйста, еще раз, в чем, собственно, заключаются обязанности руководителя научно-исследовательских работ?

– В том, чтобы контролировать работу преподавателей, – ответила Каролина, – Распределять между ними нагрузку. Это касается и преподавателей, работающих на временной ставке.

Она говорила так, будто недовольна свалившейся ей на плечи обузой, хотя по лицу видно было, что она просто счастлива получить в свои руки власть, а уж возможность отдавать приказы этой американке доставляет ей особое удовольствие. Зазвонил телефон, и Каролина выскочила в другую комнату, где стоял аппарат.

– Габи! – услышала Клер ее громкий веселый голос.

И затем полился поток итальянских обиходных фраз, также очень громко, что-то вроде: «Как хорошо, что ты позвонила» и «Я только вчера тебя вспоминала». Даже разговаривая на чужом языке, заметила Клер, Каролина корчит из себя важную, шикарную даму.

Эта Габи наверняка та самая итальянка Габриэлла Гризери, подруга Каролины, графиня, а также любовница Эндрю, по крайней мере, была ею четыре месяца назад. Именно эта женщина ложно обвинила Клер в том, что та украла из Национальной библиотеки Св. Марка в Венеции старинный словарь. У Клер хватало причин не любить эту Габи, да и сама итальянка не скрывала, что чувство это взаимное. Клер навострила ушки: а вдруг услышит кое-что для себя интересное.

Но тут в комнату с аппаратом и трубкой в руках выскочила Каролина.

– Вы знаете итальянский?

– Да.

– А еще какой?

– Испанский, – честно ответила Клер.

Каролина снова исчезла, и из другой комнаты теперь донеслись звуки французской речи. Худо-бедно Клер понимала и этот язык, но только прислушалась, как скрипучий голос Каролины снизился почти до шепота. Много разобрать Клер так и не удалось. Дважды уловила имя «Энди» и один раз что-то про Би-би-си. А между этим какое-то неразборчивое, восторженное бормотание.

Скоро Каролина вернулась, сияя еще более самодовольной улыбкой.

– Габи сообщила потрясающую новость! Вы же помните Габриэллу Гризери?

– Да, – просто ответила Клер, не желая напоминать, что Каролине это и так прекрасно известно.

– Наконец-то она получила чудесную, просто чудесную работу! – Каролина чуть не захлебывалась от восторга, – На Би-би-си у нее теперь будет своя получасовая программа, интервью со знаменитостями, с политиками, в общем, сами понимаете! Вот обрадуется Энди, когда узнает об этом!

«И попробуйте сказать, что это не так!» – всем своим видом говорила она. Подтекст тут был очевиден: «Да как вы смеете разрушать счастье этой чудесной пары?»

Но Клер так и не соблаговолила согласиться, что Энди «обрадуется, когда узнает об этом». Не дождавшись ответа, Каролина вернулась к делам.

– Так на чем мы остановились? Ах да, Элис Ларкин и ее нагрузка. Значит так, у нее было четырнадцать студентов. Троих я хочу прикрепить к Радху Пателу, троих к Тоби Кэмпбеллу, а остальных отдаю вам.

– Восемь студентов?

– У вас же сейчас сколько? Всего двенадцать! У других бывает и больше.

Бывает, конечно, но не теперь, прочитала Клер в ее торжествующих глазах. Благодаря Каролине Сатклифф больше всех на факультете студентов будет теперь у Клер. Двенадцать плюс восемь получается двадцать. То есть преподавательской работы выше крыши, а для науки, для диссертации времени не останется. Едва хватает даже с теперешней нагрузкой. Кстати, она поискала статью, о которой ей говорил Дерек Гудмен, но нигде не нашла. Два раза ходила в библиотеку Рена, чтобы еще поработать с дневником. Скопировала почти весь, осталось десять страниц. Вообще-то Клер не любила тратить свободное время на пустяки. Но что делать теперь, когда у нее будет двадцать часов дополнительной нагрузки, двадцать студенческих работ, которые надо прочитывать и обсуждать каждую неделю?

– Что-нибудь не так? – участливо спросила Каролина, но глаза ее говорили о том, что если у Клер что-то и не так, то лично ей на это глубоко наплевать.

– У меня ведь не будет времени заниматься наукой.

– А зачем вам заниматься наукой? Вы ведь у нас преподаватель, к тому же временный.

– Я не только преподаватель, я еще и ученый-историк. В данное время я пишу статью о способах шифровки текстов в семнадцатом веке. Как я смогу ее закончить, имея нагрузку в двадцать студентов?

– Честное слово, не знаю… но мне кажется, для вас это не имеет значения.

Итак, вызов брошен, поняла Клер. Ради Габриэллы Каролина Сатклифф готова на все, даже на то, чтобы помешать Клер не только успешно работать над диссертацией, но и качественно преподавать.

– Тем более, мне известно, – продолжила Каролина, – что кое-кто из наших коллег уже пишет диссертацию на эту тему, так что для вас же лучше ее не трогать.

– Что вы сказали? Кто-то пишет про шифровальное дело в семнадцатом веке?

– Да.

– Кто же это?

– Дерек Гудмен.

Клер решительно шагала по дорожкам Бэкса [24]24
  Бэкс – парки и лужайки кембриджских колледжей вдоль реки Кем.


[Закрыть], направляясь в Сиджвик-сайт, где, по словам Каролины, читал лекции Дерек. Шла она быстро, в голове вертелись тревожные мысли. Возможно ли, что Дерек Гудмен пригласил ее в бар только затем, чтобы получить возможность сунуть нос в ее работу? Это казалось ей совершенной нелепостью, но он ведь сам говорил ей, что ученые – люди безжалостные и жестокие.

Прошла неделя с того несчастного поцелуя, и она старательно избегала встреч с обоими, как с Эндрю Кентом, так и с Дереком, и теперь не горела особенным желанием встречаться с одним из них. Она догадывалась, что и они тоже стараются избегать с нею встреч. На веб-сайте Тринити-колледжа она отыскала статью, озаглавленную «Сексуальные отношения между преподавателями», где разъяснялись все возможные последствия такой связи, причем ни одно из последствий не сулило ничего доброго. Возможно, Эндрю напомнил Дереку о грозящем ему «дисциплинарном взыскании», и тот перестал преследовать ее.

Вдруг в волнах тумана позади Куинс-колледжа она увидела его фигуру.

– Как вы могли? – сразу спросила Клер, догнав его.

– Мог что? – с видом невинного младенца усмехнулся Дерек.

– Вы прекрасно знаете, что именно.

Всю дорогу от Невилс-корт Клер еще и сама не знала, что ему скажет, но теперь, оказавшись с Дереком Гудменом лицом к лицу, она уже не сдерживалась: гнев развязал ей язык.

– Вы украли мою идею!

– Что за вздор! – грубо расхохотался он.

– Каролин Сатклифф только что сообщила мне, что вы пишете работу про шифровальное дело в семнадцатом веке.

– А вы-то тут при чем?

– Это ведь я рассказала вам, что пишу на эту тему. Вы украли идею моей диссертации!

– Да бросьте вы. Вы что, серьезно думаете, что я сам не способен рождать идеи и мне нужна в этом ваша помощь?

– Я показывала вам свои выписки из обнаруженного мною дневника. Или вы хотите сказать, что собирались писать об этом прежде, чем я вам все рассказала?

– Конечно, а что?

– Если это так, почему же вы сразу мне об этом не сообщили, когда мы сидели в пабе?

– Еще не хватало, чтобы я трепался о своих находках с кем попало.

– Но с чего это вдруг вам захотелось писать о том же самом, о чем уже писал какой-то, – Клер запнулась, пытаясь вспомнить слово, – придурок из колледжа Святого Иоанна?

– Ах вот вы о чем… – Он пожал плечами, – Должно быть, я что-то перепутал.

– Перепутали? – недоверчиво спросила Клер. Обман был столь очевиден, столь откровенен и нагл, что она на мгновение потеряла дар речи.

– Так вот оно что! Вы все это нарочно подстроили! Это было с самого начала сплошное вранье и притворство, начиная с приглашения в паб и кончая сообщением, что на эту тему уже кто-то писал!

– У вас разыгралось воображение, доктор Донован. Уверяю вас, у меня есть дела интересней, чем водить по ресторанам младших коллег и выуживать из них идеи. Впрочем, что такое идея… пустяк, ведь главное – исполнение, вот что самое трудное. Но простите, между вашей научной работой и моей я не вижу ничего общего.

– Вы хотите сказать, что действительно собираетесь писать на эту тему?

– И писать, и публиковать, а что? Я лучше знаю источники и, смею сказать, способен печь статьи, как блины, на любую тему. Я знаком с редакторами всех научных журналов. Один звонок, и мне оставят место для статьи о чем угодно, тему я выбираю сам. А если будет опубликована моя статья, печатать вашу никому будет не интересно.

Это уже был удар ниже пояса. Конечно, она и раньше слышала про честолюбцев, шагающих к цели по головам других, но такого она и представить себе не могла. Его преимущество было в том, что он нанес ей удар еще до того, как прозвучал гонг, то есть коварно и неожиданно, лишив ее возможности защищаться. Дерек Гудмен не только жестоко обманул ее, но, по-видимому, не чувствовал никаких угрызений совести.

– Вы этого не сделаете, – сказала наконец Клер. – Я подам на вас жалобу вице-магистру.

– Подавайте что угодно и кому угодно. Кто вы такая? Вы хоть представляете, кто вы, а кто я? Кому он поверит, как вы думаете? Преподавателю, который проработал в колледже четырнадцать лет, или неизвестно откуда взявшейся девчонке без году неделя, да еще на временной ставке?

Дерек снова улыбнулся, но улыбка его теперь, увы, не показалась Клер обаятельной.

Дверь в квартиру Эндрю Кента на Грейт-корт была на самом верху, к ней вела лестница под литерой «Е». Клер подняла руку, чтобы постучать, но потом опустила. К вице-магистру с официальной жалобой на Дерека Гудмена она решила пока не ходить. Вот если бы Эндрю Кент смог с Дереком потолковать лично и попросить его не писать на тему, которую он украл у Клер, тогда это все можно было бы тихо спустить на тормозах, без шума и без последствий. Нет, о Дереке она не беспокоилась, что с таким станется, но она понимала, что для нового преподавателя, да еще работающего на временной ставке, выдвигать обвинения против коллеги, неважно, насколько они оправданны, не сулит ничего хорошего. Расклад явно не в ее пользу.

Но что на это скажет Эндрю Кент? Она опять подняла и снова бессильно опустила руку. Ну почему он явился именно в тот момент, когда она целовалась с Дереком Гудменом (полная катастрофа, иначе не назовешь)? Как после этого рассчитывать на то, что он ей поверит? Конечно, знали они друг друга еще не вполне хорошо, но ведь достаточно, он мог бы ей поверить, а что теперь? Что он должен о ней думать?

Клер трепетала при мысли, что Эндрю совсем в ней разочаровался. Неужели он теперь жалеет, что пригласил ее на работу? Но ведь он сам ничего не сделал, чтобы после того ужасного случая связаться с ней, поговорить, дать ей возможность объясниться. Но что бы она сказала ему? «Я просто стояла, а он бросился на меня, как зверь, со своим поцелуем» – так, что ли? Но ведь это, в общем-то, не совсем правда. «Мне было так грустно, так одиноко, и я позволила ему поцеловать меня» – может быть, так? Ближе к истине, но все же еще не полная правда. «Сначала мне показалось, что Дерек Гудмен – человек интересный, к тому же он очень красив, и только потом я поняла, какая это хитрая и коварная змея» – может быть, так? Весьма близко к истине, но как доказать, что поцелуй его имел совсем иной, практический, так сказать, мотив?

Может, лучше вообще никому ничего не рассказывать? Вот сейчас она повернется и уйдет и сделает вид, что ничего такого не было. Станет тянуть нагрузку в двадцать студентов в неделю, найдет другую тему диссертации – если, конечно, останется время на библиотеку. Все это так, но ведь это несправедливо. Вопиюще несправедливо! Даже если бы такое случилось не с ней, все равно поведение Дерека отвратительно. Завлечь, ловко использовать ситуацию, украсть у молодого коллеги идею – это недопустимо со стороны старшего и более опытного ученого. Он же сам говорил, что уже четырнадцать лет преподает в Кембридже. А что, если она не первая, кого он использует подобным образом?

Похоже, перед ней настоящий ящик Пандоры, который сулит ей множество бед, так стоит ли открывать его? Интересно, что предпримет Дерек Гудмен, когда узнает, чтo она рассказала про его дурной поступок кому-то еще? Не-ет, решила Клер, надо пока подождать, надо все это еще раз как следует обдумать.

Вдруг дверь распахнулась, и на пороге явился Эндрю Кент – в коричневой твидовой куртке, почти такого же цвета широких брюках, желтовато-коричневой рубашке на пуговицах и зеленом галстуке. Неплохой ансамбль для человека, который частенько одевается так, словно он дальтоник. Эндрю вертел в руке очки в экстравагантной старомодной оправе, которая вполне пристала бы какому-нибудь интеллектуалу двадцатых годов; волосы на голове в полном беспорядке, будто, перед тем как открыть дверь, он нарочно взъерошил их всей пятерней. Ни дать ни взять рассеянный профессор, обаятельный и очень милый в своей рассеянности, о чем он сам, разумеется, не догадывается. Но в данный момент она меньше всего хотела бы видеть Эндрю Кента в столь привлекательном виде. Ей тут и без того неловко.

– Ну так что, будете в конце концов стучать или простоите у двери до самого вечера? – спросил он, и в тоне его особого гостеприимства она не почувствовала.

Она сразу вспомнила, что Эндрю Кент человек не только рассеянный. Язычок у него ого-го какой острый.

– Еще не решила, – ответила Клер не менее холодно и язвительно.

– Заходите уж, раз пришли, а решать будете потом, – сказал Эндрю и сделал шаг назад, открывая проход.

Здесь у него было две комнаты: гостиная и кабинет. За пределами колледжа у Эндрю была еще и жилая квартира, он жил в ней с маленьким сыном. Окна гостиной выходили на Большой двор и часовню напротив. Хорошо просматривалась и дорожка, ведущая к лестнице под литерой «Е». Так что Эндрю видел, как она подходила к его дому. «Ну и прекрасно», – подумала Клер, чувствуя себя полной дурой. Он, оказывается, все время знал, что она стоит у него под дверью.

В гостиной стояло два больших, обтянутых кожей стула с резными спинками и несколько книжных шкафов вдоль стен, битком набитых книгами. На приставном столике красного дерева у стенки расположилось несколько фотографий в рамках. На фотографиях его сын Стюарт, от младенческого возраста и до настоящего времени – сейчас ему лет, наверное, десять, прикинула Клер. Рыжеволосый, симпатичный мальчик и, скорей всего, похож на свою покойную мать.