Текст книги "Хранитель забытых тайн"
Автор книги: Кристи Филипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)
– Три точки неподалеку от Флит-дич, – протянула палец Клер.
– Вы думаете, это имеет какое-то значение?
– Там у него куча материалов про реку Флит.
– Нам этого всего не прочесть, не хватит времени, – согласился Эндрю.
Он замолчал и на минуту задумался.
– Мне кажется, я знаю человека, который может нам помочь.
– Ни в коем случае! – воскликнула Фиона Флэнниган, – Я палец о палец не ударю ради этого мерзавца, даже если вы предоставите мне возможность сплясать чечетку на его могиле.
– Но, доктор Флю… Фа… Фла… Послушайте, Фиона, – пробормотал, запинаясь, Эндрю, совершенно расстроенный ее страстным монологом. – Ведь доктор Гудмен мертв.
– Ха-ха-ха! Я сейчас разрыдаюсь, – отозвалась она, хотя видно было, что это уже перебор.
Стоило Эндрю раскрыть рот и произнести это имя, как Фиона Флэнниган вспыхнула, даже для приличия не пытаясь скрыть свою ненависть к усопшему.
– Выслушайте нас, доктор Флэнниган, – продолжил Эндрю, пытаясь говорить как можно короче. – Мы просим помощи не ради покойного доктора Гудмена, помощь нужна нам самим. Мы хотели бы знать, не стало ли вам случайно известно о кое-каких убийствах. В Лондоне. В семидесятые годы семнадцатого века. В районе реки Флит.
Сложив руки на груди, вздернув остренький подбородок, она взирала на них снизу вверх, подозрительно щурясь. Фиона Флэнниган была женщина невысокая, но с виду очень грозная. Из коротких рукавов черной велосипедной майки, сшитой из какой-то особой ткани и похожей на гидрокостюм аквалангиста, мощно выступали ее невероятно четко очерченные бицепсы и трицепсы. Короткие рыжие волосы задиристо торчали во все стороны, как иголки на дикобразе. «Таков и ее характер, – подумала Клер, – колючий, иначе не назовешь».
Стены кабинета Фионы в Клэр-колледже были сплошь увешаны копиями каких-то старинных схем и рисунков – сточные канавы, канализационные трубы и каналы, – а также чертежами насосов, трубопроводов и других механизмов, названий которых Клер не знала; все это, разумеется, имело отношение к книге, над которой та работала. Это очень серьезный труд, объяснил Эндрю еще по дороге. О, Дерек был не прав, высмеивая его. И Фиона, ясное дело, так ему этого и не простила, а возможно, никогда и не простит. Как только она услышала, как Эндрю произнес его имя, оба они превратились в злейших ее врагов, так что первый ход оказался не очень умным. Если бы Эндрю не сдал назад и не поправился, вряд ли Фиона согласилась бы помочь им. Еще минута – и она вышвырнула бы их обоих из кабинета пинком под зад. Эндрю, может, и не заметил ярости в ее глазах, но Клер сразу поняла: с ней шутки плохи.
– Доктор Флэнниган, – сказала она сладким голосом, – какой интересный рисунок, – Она указала пальцем на чертеж какого-то канала, который висел ближе всех, – Это тоже касается вашей научной работы?
Эндрю метнул на нее предостерегающий взгляд, но та сделала вид, что не заметила, продолжая умильно улыбаться Фионе. Кому, как не ей, знать, что историка хлебом не корми, только дай поговорить о своей работе. От кого еще она услышит такой вопрос? Да и, говоря по правде, ей в самом деле было интересно.
– Это первая в мире крупномасштабная система утилизации городских отходов, – ответила доктор Флэнниган. – Она была придумана и разработана Теофилом Равенскрофтом, гением своего времени, к сожалению недооцененным.
Она говорила об этом с гордостью, но и несколько недоверчиво, словно боялась услышать насмешку. Еще бы, она, должно быть, довольно наслушалась их от Дерека Гудмена.
– И как работала эта система, если в двух словах?
– А вы посмотрите сюда, – Фиона шагнула вперед и ткнула пальцем в соответствующие точки на схеме. – Вот эти подвижные створки отфильтровывают плывущие по реке отбросы. Их потом перегружают на баржи и везут вниз по течению.
– Оригинально.
– Да, для своего времени это было очень остроумное решение.
Фиона Флэнниган окинула их взглядом, в котором сияло торжество.
– Тем более что эта система очистки была первая в мире! Ни один ученый во всем Лондоне – даже Рен или Гук – не смог придумать, как избавить город от нечистот, которые ежедневно скапливались в нем в невероятных количествах.
Она говорила, обращаясь главным образом к Клер.
– А вы знаете, в каких ужасных условиях жили люди в то время?
– Догадываюсь, – рискнула заметить Клер.
– Думаю, вы и представить себе этого не можете. Всюду грязь, нечистоты. А в результате высокая смертность, хотя, разумеется, люди не подозревали об этой связи. Уму непостижимо, как они жили! Что мы об этом знаем? Ведь мы знакомы только с причесанной и подчищенной голливудской картинкой нашего прошлого. Вы только представьте, что в семнадцатом веке подвальные этажи городских домов использовались как выгребные ямы, и ассенизаторы по ночам таскали свой отвратительный груз через весь дом. Люди считали нормальным выбрасывать мусор и помои и содержимое ночных горшков из окон прямо на улицу.
– А это устройство мистера Равенскрофта работало?
Но Фиона вдруг сделала шаг назад, и остренькие черты ее личика застыли в недоверчивой гримаске.
– Но вам ведь не это от меня надо, верно?
– Постойте, а разве Равенскрофт не кончил свои дни в Тауэре? – удивился Эндрю. – По-моему, там случилось что-то такое ужасное.
– Равенскрофт был гений, – твердо сказала Фиона, – И я бы это тоже доказала, если бы Дерек Гудмен не похитил материалы, которые мне нужны были для научной работы.
– Как «похитил»? Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу этим сказать, что почти всегда, стоило мне собраться поработать с источниками, книгами или документами, они самым таинственным образом исчезали. И выяснялось, что как раз передо мной их спрашивал, как вы думаете кто? Дерек Гудмен!
– Понятно, – сказал Эндрю, – Возможно, я смогу вам помочь в этом. Фиона, я постараюсь найти вам материалы, которые вам нужны, только расскажите, известно ли вам что-нибудь про убийства, совершенные в то время в районе Флит-дич? Это может иметь отношение к гибели самого Дерека Гудмена.
Фиона подумала немного и вдруг хитро улыбнулась.
– А хотите кое-что получше? – спросила она. – Хотите, я назову вам имя студентки, с которой он спал?
ГЛАВА 38
Ее звали Эшли Темплтон, она училась в Тринити-колледже на третьем курсе. Две недели назад Фиона случайно увидела ее с Дереком Гудменом в лондонской подземке, на линии Пикадилли. Они ее не заметили. Да и как было заметить? По словам Фионы, они как присосались друг к другу, зайдя в вагон на станции Найтс-бридж, так оторваться не могли до самой Лестер-сквер.
Покинув кабинет Фионы, они уже пересекали Уэст-роуд, а Эндрю все качал головой.
– Студентка, – сердито бормотал он – У этого человека не было никаких моральных принципов. Если бы он был еще жив, я придушил бы его собственными руками.
Он остановился и посмотрел на Клер. У него было такое лицо, будто с утра он успел постареть на несколько лет.
– Надо с ней обязательно поговорить. Но что я ей скажу? «Простите, пожалуйста, не было ли у вас с Дереком Гудменом связи сексуального характера?» Так, что ли?
– Ну нет, – усмехнулась Клер, – так прямо не пойдет.
– Сам знаю, но ничего другого в голову не приходит.
– Главное, вызвать ее на разговор, не испугать, чтобы она не замкнулась. Почему бы не начать с того, что задать вопрос, известно ли ей, что случилось той ночью? Даже самая маленькая подробность могла бы помочь нам узнать, кто убил его.
– Им, а не нам, – Он скользнул по ее лицу мрачным взглядом, – Полиции.
– Да, им, конечно, – кивнула Клер.
Они стояли и смотрели, как по реке мимо Куинс-колледжа медленно плывет прогулочная шаланда, битком набитая японскими туристами. Эндрю вздохнул.
– А вы не хотите со мной прогуляться? Мне кажется, у вас это лучше получится.
Она удивилась, как близко к сердцу он принял ее замечание.
– Но я же ее совсем не знаю.
– Я и сам с ней почти не знаком, – пожал плечами Эндрю.
Комнату Эшли Темплтон они нашли на Вевел-корт, поднявшись по лестнице, обозначенной литерой «С». Как только девушка открыла дверь, Клер поняла, что предположения ее в корне неверны и никуда не годятся. Она ожидала увидеть глупенькую вчерашнюю школьницу, еще одну невинную жертву коварного соблазнителя Дерека Гудмена. Пусть даже не «жертву», если это слово звучит слишком сильно, то хотя бы девушку, которая не смогла устоять перед его гипнотическим обаянием; что тут говорить, Клер и сама имела в этом печальный опыт.
Но оказалось, что Эшли ни капли не похожа на девицу, которой легко запудрить мозги. Во-первых, она была исключительно хороша собой, обладая той красотой, которую купишь только за деньги, от корней густых золотистых волос, уложенных в прическу дорогим парикмахером, до изящно отполированных и накрашенных ногтей на ногах. Из-под низко посаженных на стройных бедрах, обесцвеченных по последней моде и расклешенных внизу джинсов, виднелись босые ступни, на одной из которых красовалась чернильно-синего цвета татуировка в виде звезды. Короткая футболка с названием какой-то рок-группы, о которой Клер никогда не слыхивала, – а каким же еще должен быть прикид настоящего металлиста? – открывала соблазнительный животик, и на пупке сияло целое созвездие бриллиантов. То есть Эшли ничем не отличалась от всех остальных своих сверстниц, у нее было все: и пирсинг, и татуировка, и гардероб подходящий, вот только, подумала Клер, все это у нее стоит немалых денег: этакий неохипповый набор, который можно купить только в шикарном бутике. Догадка насчет бутика сразу подтвердилась. За спиной девицы сквозь приоткрытую дверь в комнату Клер увидела на стульях и на полу целую коллекцию разнокалиберных пластиковых сумок из «Харродс», «Харви Николс», «Селфриджес», из которых торчала тонкая оберточная бумага и виднелись ценники. Не вполне типично для Кембриджа, да и для двадцатилетней девушки тоже. От Эшли Темплтон за версту несло запахом больших денег и каких-то особых привилегий. Не говоря о запахе сигарет и парфюмерии. Ароматом и того и другого уже потянуло из комнаты в коридор.
– А, это вы, доктор Кент.
Она скользнула взглядом по Клер, мгновенно вычислив, что с ней и разговаривать не стоит, мелкая сошка.
– У меня уже был разговор с полицией.
Она взглядом дала понять, что разговор окончен, и протянула руку, чтобы закрыть дверь прямо у них перед носом.
– А что, они разве знают? – подала голос Клер.
Девида замерла.
– Знают что?
Несмотря на ленивую и развязную манеру, в глазах Эшли мелькнул страх.
– О том, что у вас с доктором Гудменом были отношения сексуального характера?
Эндрю смотрел на Клер, изумленно разинув рот, на его лице был написан ужас. Эшли украдкой окинула взглядом коридор, словно испугалась, не услышал ли кто– нибудь.
– Ладно, входите, – сказала она.
Она открыла дверь шире и повернулась к валяющемуся на покрытом чехлом диване парню.
– Клайв, тебе пора уходить.
Клайв неохотно опустил на пол огромные лапы, обутые в дорогущие туфли от доктора Мартенса. Он тоже был в джинсах, но, заметила Клер, не в фирменных, а в простых, в которых ходят работяги, а под черной кожаной курткой со множеством всяких ремешков и пряжек – такие куртки обожают мотоциклисты – виднелась грязная футболка. Темные волосы подстрижены очень коротко. Над воротником куртки торчала дюжая шея, на которую вылезала часть какой-то большой татуировки. Ростом он был на дюйм, а может, даже на пару выше Эндрю и здоровый, как бык. Не дай бог с таким встретиться где-нибудь в темном переулке.
Он встал и, тяжело ступая, протопал мимо них.
– Ладно, детка, пока, до встречи, – прорычал он.
Уже на выходе парень оглянулся и бросил настороженный взгляд на Эндрю.
– Это кто, тоже студент? – спросил Эндрю, когда он ушел.
– Нет, – ответила Эшли. – И что из этого? Если я студентка, что, прикажете тусоваться тут только с вашими студентиками-пидорами?
Громко шурша по полу длинными штанинами, она быстро подошла к обеденному столу и взяла пачку «Мальборо» и ярко-розовую одноразовую зажигалку. Пепельница была полна окурков, и пепел усеивал весь стол, но Эшли не обращала на это внимания. Она отбросила густые тонкие волосы с лица, вздернула подбородок, сунула в рот сигарету и, звеня серебряными браслетами, прикурила.
– Так что вы хотели от меня узнать? – спросила она, выпустив изо рта длинную струю табачного дыма.
«Да на этой девице клеймо ставить негде, – пронеслось в голове у Клер, – никогда бы не подумала, что ей всего двадцать лет».
– Мы пришли не для того, чтобы допрашивать вас, Эшли. Просто случайно узнали, что вы были связаны с доктором Гудменом, – сказал Эндрю, – И надеялись, что вы можете что-нибудь рассказать о той ночи, когда он погиб. Доктор Донован и я ведем расследование по поручению колледжа. К полиции это не имеет отношения.
Он бросил на Клер косой взгляд, и она едва заметно одобрительно кивнула.
Эшли шмыгнула носом и облизала язычком губы, при этом рот ее раскрылся, демонстрируя белоснежные, ровные, как клавиши пианино, зубки.
– Ну видела его тогда на вечеринке. Это было не в колледже, а на Пембертон-террас, в мастерской одного художника.
Она снова сделала глубокую затяжку. Клер подметила, что розовый, как карамелька, ноготь на указательном пальце правой ее руки короче других и края его зазубрены, словно она его грызет. Единственный крохотный изъян, в остальном Эшли была полное совершенство.
– Дерек пришел туда с одной девицей. Наверное, не знал, что я тоже там буду. Мы с ним там и поссорились, – Она повела плечами, – Подумаешь, большое дело.
– А позже вы его видели?
– Нет, – резко ответила она, – Я вообще не хотела его больше видеть, совсем. Я что, похожа на дуру, чтобы бегать за мужиком, который в два раза старше меня?
Эшли начала раздражаться, давая понять, что ей надоела игра в вопросы и ответы.
– А с кем он пришел на ту вечеринку?
– Да с этой сучкой Норой Джилс.
С Норой Джилс, библиотекаршей из фондов Пипса? Библиотекаршей, на пальце которой было обручальное кольцо? Клер старалась сохранить бесстрастное лицо, чтобы не выдать крайнего изумления. Она посмотрела на Эндрю, но его услышанное, казалось, нисколько не удивило.
Эшли погасила сигарету в переполненной пепельнице, рассыпав по столу очередную груду пепла и окурков. Она явно разозлилась, губы ее неприятно кривились и прыгали, но на глаза навернулись слезы. Она снова шмыгнула носом.
– Вы что, простудились? – спросила Клер.
– Аллергия, – ответила Эшли.
– А кто еще был на этой вечеринке? Были еще другие студенты?
– Несколько аспирантов – какая-то девица, ее звали Шарон, парень, Робби, кажется, и еще один, которого Дерек называл мышонком.
– Значит, в полиции вы рассказали, что поссорились с доктором Гудменом, но не сказали почему? – настойчиво продолжал спрашивать Эндрю.
– Им это знать не обязательно. Я просто подтвердила то, что видели другие. Если бы они хотели знать еще что-нибудь, им пришлось бы меня арестовать. Мой отец адвокат, и я знаю свои права. Я вообще не обязана им что-то рассказывать. И вам тоже, коли на то пошло. И зарубите себе на носу, если хоть что-нибудь, что я вам рассказала, попадет в полицию, я подам на вас в суд за нарушение моих студенческих прав на конфиденциальность. На вас лично, доктор Кент, и на весь колледж, – прибавила она и торжествующе тряхнула гривой.
– Неплохо поработали, – сказал Эндрю, когда они спустились вниз и вышли на свежий воздух.
Ложь была столь очевидна, что не стоило даже иронизировать. Напротив, в голосе его звучала некая мечтательная задумчивость, словно он вспомнил о чем-то приятном в далеком прошлом.
Клер в ответ буркнула что-то неразборчивое – а что ей еще оставалось делать? Двадцатилетняя девчонка сумела поставить их на место. Что и говорить, девица не по годам опытная и шустрая, да и довольно неглупая. Так что гордиться им особо нечем, а уж тем более успехами в деле сыска. Ковырялись бы в своих книжках и не лезли туда, где оба ни уха ни рыла. То и дело налетал порывистый ветер, швыряя длинные волосы Клер прямо в лицо. Она плотней обмотала шею цветастым шарфиком и застегнула плащ на все пуговицы. Эндрю сунул руки в карманы куртки. Возвращаться пришлось против ветра, и тогда они машинально свернули в сторону Большого двора.
– А разве детектив Гастингс не говорила, что тест Дерека Гудмена на кокаин дал положительный результат? – спросила Клер.
– Да, – мрачно ответил Эндрю. – Вы думаете, это он там накокаинился?
– Почему бы и нет.
– Думаю, надо все рассказать Порции.
– Обязательно.
Но Клер видела, что ему такая перспектива была как нож в сердце: больно сознавать, что в его родном учебном заведении преподаватели так нарушают правила, да еще посвящать в это других…
– Представляю, как вам, наверное, будет нелегко, – мягко добавила она.
– Еще бы. Боюсь только, что вы считаете меня человеком, мягко говоря, отсталым. Обывателем.
– Есть немного. Между прочим, слово «обыватель» сейчас почти никто не употребляет.
На губах Эндрю проступила бледная улыбка.
– Это все мой устаревший словарный запас, черт его подери. На ваш взгляд, я очень старомоден?
– Как раз это мне в вас и нравится.
У Клер сорвалось это с языка само, она даже не успела сообразить, что говорит. Ну вот, опять не сумела сдержаться, прямо по пословице, что на уме, то и на языке.
– То, что я такой старомодный?
– Можно назвать это по-другому. Например, «основательный».
Она помолчала, раздумывая, нужно ли еще что-нибудь добавить. Эндрю смотрел хмуро, возможно, стоит как-то подбодрить его.
– Мне нравится, что вы каждого человека считаете честным, что вы всем доверяете, что всегда стараетесь видеть в людях только хорошее.
– Вы не считаете меня скучным?
– Нет.
– Спасибо.
Он еще раз улыбнулся, на этот раз веселее.
– А как вы узнали про Нору Джилс? – спросила Клер.
– Ходили всякие сплетни, хотя я стараюсь не очень-то им доверять. Но однажды, в конце прошлого семестра, делаю я рано утром пробежку и вдруг вижу, как она выходит из ворот Нового двора. Было полшестого утра. Нетрудно догадаться, где она была. Я, правда, не знаю, как долго они встречались.
«Господи, – подумала Клер, – скольким же женщинам Дерек Гудмен морочил голову?»
Через Великие ворота они прошли в Большой двор.
– Я обещал Фионе, что поищу в квартире у Дерека книжки. Я вот что подумал… Если его смерть была как-то связана с его работой, то надо как следует разобраться в том, что он знал. Давайте так: я отправлюсь в его квартиру и поищу там, а вы…
– А я буду расшифровывать дневник?
Эндрю улыбнулся.
– Встретимся в восемь, за обедом в трапезной, там и обсудим, что удалось найти.
ГЛАВА 39
16 декабря 1672 года
По накрытой толстым ковром лестнице Фанни Доули тихо поднимается к спальне сэра Грэнвилла, в руках ее позвякивает большой поднос с завтраком. Еще и месяца не прошло, как она исполняет службу младшей горничной, но уже хорошо знает, какой рев поднимется, если она прольет на поднос хоть каплю шоколада. К своей утренней трапезе – чашке шоколада с посыпанной сахаром булочкой – хозяин относится особенно трепетно. Повариха сказала, что так завтракают во Франции, но Фанни что-то не верится. Как это так? Ни сардин, ни мяса? Хотя бы кусочек острого сыра! Хлеб и шоколад – это же очень мало, особенно для такого богатого человека, как сэр Грэнвилл.
Держа поднос в одной руке, Фанни осторожно стучит в дверь. Никто не отзывается. Уже давно за десять, но она нисколько не удивится, если хозяин еще крепко спит. Еще бы, по ночам все по проституткам бегает. Придется будить, а она делать это не любит. Сэр Грэнвилл очень даже не прочь покрасоваться перед ней в одной ночной рубашке, как пугало, но ей это зрелище не по вкусу. Фанни медленно открывает дверь и заходит в спальню. Здесь у сэра Грэнвилла всегда тихо, просто поразительная тишина, как говорится, мертвая, такой тишины нет нигде во всем доме. «Все из-за этих оборок и рюшей, – думает она, – да шикарных занавесок на кровати и алой парчовой ткани, сплошь покрывающей стены, да толстых, красного бархата штор на окнах». Они теперь плотно задернуты, но тусклый дневной свет все-таки просачивается внутрь, и кажется, в комнате царит красноватый сумрак. Отодвинув в сторону графин с вином, она ставит поднос на столик возле камина и смотрит на кровать. Шелковые простыни сбиты; этот старый козел свалился с кровати и спит на полу. Вон и голая ступня торчит из-под балдахина. Она уж не в первый раз находит его в таком состоянии.
– Сэр… – зовет Фанни, подходя ближе.
Потом хватается за щеки и дико визжит.
Да-а, зрелище поистине страшное. Настолько страшное, что ни один из слуг не находит в себе смелости приблизиться к телу сэра Грэнвилла. Эдвард Стратерн – ближайший его родственник и наследник, и ему первому сообщили о трагедии, и когда он является, все в спальне остается так, как было, когда все обнаружилось. Несмотря на потрясение, несмотря на отвращение, которое вызывает в нем поистине ужасная смерть, постигшая его бедного дядю, он берет себя в руки: внимательное изучение обстановки, в которой тот был зверски убит, может пролить свет на обстоятельства преступления.
Дворецкий сэра Грэнвилла держится поодаль, на приличном расстоянии, глядя на Стратерна с нескрываемым ужасом.
– Сами видите, сэр, почему я подумал, что лучше не звать ночного сторожа или констебля.
– Да, мистер Кэллоу.
– Лучше будет, если знать об этом будут только свои.
Эдвард бормочет в ответ что-то неразборчивое, что можно принять за полное одобрение действий слуги.
Картина гибели сэра Грэнвилла не одному ему показалась бы отвратительной в своей мерзости и даже непристойности. Дядюшка растянулся во весь рост на полу совершенно голый, шею ему стягивает простыня, скрученная так туго, что она больше напоминает прочную веревку. Глаза выкатились из орбит, словно чья-то нечеловеческая сила с легкостью выдавила их из черепа, как зернышки из лимона. Толстый ярко-синий язык свесился изо рта набок. Но это еще далеко не самое ужасное. Эдвард и сам не знает, что именно вызывает в нем большее потрясение: кровавые колотые раны, вспоротый живот сэра Грэнвилла с вывалившимися скользкими внутренностями или таинственные знаки, вырезанные на его груди. Тут есть от чего прийти в замешательство – это исполосованное ножом человеческое тело представляет картину столь дикого зверства, что волосы встают дыбом.
Стараясь не испачкаться в темной луже крови, залившей пол вокруг мертвеца, Эдвард опускается на колени. Он осторожно ощупывает теплый и влажный от крови ковер. Посмотрев на ладонь, он видит, что пальцы его тоже в крови. Носовым платком он насухо вытирает руку, потом отскабливает с груди сэра Грэнвилла часть засохшей крови. На ней, как и на груди остальных убитых подобным образом, три таинственных знака: два соединенных треугольника, просто треугольник, только перевернутый вершиной вниз, и короткая вертикальная линия. Стараясь освободить подвернутую под спину руку, Эдвард слегка поворачивает тело.
– Святая Мария, матерь Божия, – задыхаясь, восклицает мистер Кэллоу.
Этого Эдвард и боялся: на правой руке сэра Грэнвилла остался только один большой палец.
Всего лишь неделю назад он толковал со своим дядюшкой о странных совпадениях, связанных с убийствами доктора Брискоу, сэра Генри и мистера Осборна, даже поделился с ним своими выводами. Выслушав племянника, сэр Грэнвилл расстроился так сильно, что Эдвард заподозрил, что тот кое-что знает об этом, но не хочет ему говорить. Эдвард предупредил дядюшку, чтобы тот был крайне осторожен, когда выходит из дома, особенно по вечерам, но он и представить себе не мог, что дяде может угрожать опасность в его же доме. Наверное, дядя тоже не мог себе этого представить.
Спальня сэра Грэнвилла находится на третьем этаже. Маловероятно, что убийца проник туда через окно, но Эдвард на всякий случай проверяет и эту возможность. Нет, окно закрыто и замкнуто на задвижку, следов пыли на подоконнике нет. Одно из двух: либо окно недавно открывали, либо спальню тщательно убирают. Он выглядывает на улицу. Еще тринадцать лет назад, в самом конце правления Кромвеля, этот район между Пэлл-Мэлл и Пикадилли представлял собой болото, лишь кое-где поросшее густым лесом. Теперь это один из самых фешенебельных районов застройки, здесь богачи возводят для себя роскошные особняки. Улицы освещены вполне прилично, а прихожане зажиточны и могут позволить себе нанимать крепких мужчин в ночные сторожа. В этом районе почти не бывает преступлений – но, с другой стороны, сэр Генри тоже был убит неподалеку, в Сент-Джеймском парке.
Эдвард отворачивается от окна, и взгляд его падает на графин с вином и стаканы, стоящие на столике возле камина.
– Мистер Кэллоу, окажите любезность, соберите внизу всех, кто есть в доме, – приказывает он.
Штат слуг сэра Грэнвилла составляет человек двадцать, не считая конюхов. Сейчас они собрались на кухне: главная повариха, судомойки и горничные усаживаются за длинный стол, а лакеи, пажи, швейцар и дворецкий стоят, прислонившись к стенам и косякам. Повариха с жалостью обнимает молодую горничную, лицо которой опухло от слез – видимо, эта девушка и обнаружила его дядюшку, догадывается Эдвард.
– К сэру Грэнвиллу кто-нибудь приходил вчера вечером? – обращается он к собравшимся, подойдя к столу.
Служанки ерзают на скамьях, слуги поеживаются, обмениваются боязливыми взглядами, но никто не раскрывает рта.
– Мой дядюшка мертв, – говорит Эдвард, – и советую выкладывать все начистоту.
Швейцар, высокий и стройный парень лет двадцати по имени Джеймс Тёрнер, поднимает голову.
– Да, приходил, был у него гость, хотя какой это гость, гостем трудно его назвать.
Он обводит глазами остальных, но видит, что его попытка пошутить не производит желаемого впечатления.
Эдвард не понимает, в чем состоит его шутка.
– Ты можешь назвать имя этого джентльмена?
– Никакой это был не джентльмен. Это была дама.
– Никакая не дама, – встревает повариха.
– Ну… в общем, это была женщина, сэр, – говорит Тёрнер.
Женщина? Неужели женщина способна учинить такое безобразие с его дядюшкой? Нет, в такое невозможно поверить. Может быть, она была соучастницей преступления и впустила сообщника в дом? Мысль о том, что убийца – один из дядюшкиных слуг, он отбрасывает почти сразу. Большинство из этих людей служат сэру Грэнвиллу уже много лет. Несмотря на то, что дядя был человек высокомерный и, как хозяин, очень требовательный, он был справедлив, и слуги не то чтобы очень его любили, но были ему преданы. И Эдвард не мог себе представить, что кто-то из них прежде мог быть как-то связан с Осборном, сэром Генри или доктором Брискоу. Нет, убийца – человек совершенно чужой. Но женщина?
– И зачем только я ее впустил? – печально прибавляет Тёрнер.
– Ты всего лишь исполнял свою службу, Джеми, – утешает его дворецкий, – Вы ведь не накажете его за то, что случилось, правда, сэр? – обращается он к Стратерну.
– Конечно нет, успокойтесь, прошу вас. Я просто хочу знать, кто вчера вечером приходил к дядюшке, вот и все. Сэра Грэнвилла часто посещали женщины?
К его несказанному удивлению, все слуги дружно кивают. Эдвард и не подозревал, что его дядя был таким ценителем прекрасного пола. Он снова обращается к Тёрнеру.
– А эта вчерашняя женщина приходила когда-нибудь прежде?
– Не думаю, сэр. Обычно они появляются всего один раз и больше не приходят.
– А откуда они берутся?
В разговор вступает мистер Кэллоу.
– Я думаю, у сэра Грэнвилла был договор с какой-нибудь сводницей в городе. И та посылала к нему этих дам, которых она считала ему подходящими.
– Понятно, – отвечает Эдвард и оборачивается к привратнику. – А ты мог бы описать ее?
– Нет, сэр. На ее лице была маска.
– Маска?
Тёрнер кивает.
– А чего-нибудь такого в лице, каких-нибудь примет у нее не было?
– Нет, сэр, кажется, ничего такого.
Эдвард разочарован ненаблюдательностью Тёрнера, хотя пытается скрыть досаду.
– А в чем она была? Что на ней было надето?
– Что-то черное, сэр.
– Молодая или не очень?
– Не могу сказать, сэр. Полагаю, молодая.
– Высокая или низенькая, толстая или худенькая?
– Высокая и вроде ни толстая, ни худая, средняя, в общем. И волосы рыжие, – прибавляет он радостно; ну хоть что-то вспомнил существенное.
– Может, это был парик?
– Откуда ж мне знать, сэр? Мне показалось, что волосы настоящие.
– А на чем она прибыла? Или пешком пришла?
– В наемной карете, сэр.
Эдвард молча всматривается в лица слуг, поедающих его глазами. Под тупой маской льстивой покорности в каждом из них сидит страх, и боятся они вовсе не потому, что в их доме совершено ужасное преступление. Неожиданная смерть хозяина для многих означает потерю места, а значит, и жалованья. Теперь Эдвард, наследник сэра Грэнвилла, будет решать, как содержать этот дом, сколько ему понадобится слуг, кого из них оставить, а кому указать на дверь.
– Благодарю вас, Джеймс, – говорит он, уверенный в том, что привратнику нечего больше добавить к сказанному, – Вы свободны и можете идти исполнять свои обязанности. Продолжайте службу так же, как и прежде. Вам всем выплатят жалованье до конца месяца, а я подумаю и к этому времени что-нибудь решу, что касается хозяйства. А пока есть более неотложные дела. Мистер Кэллоу, будьте добры, следуйте за мной.
Анна сидит на полу спальни, окруженная стопками бухгалтерских книг в кожаных переплетах и пожелтевших бумаг; она читает записи отца: его размышления о медицине и ее проблемах, анализ собственных наблюдений.
Мистер Сэдлер, возраст 60 лет, тяжелый кашель, дыхание затруднено, отвращение к мясу. Назначено лечение… Леди Грин, ярко выраженные симптомы цинги, несварение желудка, меланхолия, подозрительность… Агнес Барнес, девочка шести лет, страдает падучей, в результате консилиума было назначено…
Записки весьма поучительны и полезны, но того, что она ищет, в них нет. До сих пор она не нашла ни слова ни о сэре Генри, ни о мистере Осборне, ни о том времени, когда отец был во Франции и ухаживал за больной Генриеттой Анной.
На лестничной площадке слышны шаги. Это Эстер.
– Входи, Эстер, – кричит она, не дожидаясь, когда та постучит.
Эстер неуверенно застывает на пороге.
– К вам гость, мэм, – говорит она, опустив глаза.
С тех пор как от них ушла Люси, Эстер места себе не находит от горя. Да, они часто ссорились, как правило по пустякам, но она любила Люси, они с ней были как сестры, и когда Люси сбежала с парнем, который нравился самой Эстер, бедняжка расценила это как двойное предательство. Анна пытается подбодрить девушку или хотя бы утешить, подсовывая ей разные вкусности: засахаренные сливы, апельсины, шоколад, а если девушка не в настроении, ей даже разрешается не исполнять своих ежедневных обязанностей по дому и даже пропускать занятия. Миссис Уиллс беспокоится, как бы такое потворство не привело к худшему, но Анна не выносит печального вида Эстер. Увы, бедной девушке, кажется, ничто не помогает.
