Текст книги "Хранитель забытых тайн"

Автор книги: Кристи Филипс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

ЭПИЛОГ

21 апреля 1673 года

Рю де Варенн

Моя дорогая сестра!

Не сомневаюсь, что до тебя дошли слухи о моей поимке, а может, даже и о моей смерти; слухи, надеюсь, были противоречивы и нелепы, и ты сразу поняла, что все это сущие выдумки. Верно лишь то, что я был схвачен и теперь нахожусь не на свободе, но меня поместили не в Ньюгейт и даже не в Тауэр, где я, в общем-то, должен находиться; но об этом позже.

Ты должна знать, что Монтегю покинул меня совершенно – меня, своего верного слугу и помощника. И тем самым показал себя настоящим трусом – он заявил, что не знает меня и не имеет ко мне никакого отношения, и палец о палец не ударил, чтобы, облегчить условия моего заточения, и это несмотря на то, что сейчас он очень богат и имеет средства сделать это. Я слышал, что он наконец добился цели своих мечтаний и, женившись на первой попавшейся богатой английской невесте, привез ее в Париж, где и живет теперь, наслаждаясь дрязгами своего несчастного брака. Тебе может показаться странным, что мне известны самые свежие светские сплетни, но если узнаешь об условиях, в которых меня содержат, то поймешь: это почти то же самое, что вращаться при дворе. Но больше не стану держать тебя в неизвестности. Вот мой рассказ.

Мне удалось отомстить почти всем виновным в смерти нашей любимой принцессы, которой мы стольким обязаны: я – любовью и нежностью, а ты – своим удачным замужеством; ведь если бы она не представила тебя герцогу д’Аленсону, ты, возможно, жила бы теперь не в роскошной вилле на рю де Варенн, а прозябала в грязной лачуге нашего скареда дядюшки, которую он называет домом. Но, увы, меня выследили те, кому я совсем не собирался приносить вреда, и только их вмешательство вынудило меня пойти на это. Однако к ним я не питаю никакой ненависти. Ведь именно благодаря великодушию и благородству миссис Девлин – или, следует сказать, миссис Стратерн, как мягко она поправила меня во время одного из своих визитов – я имею возможность писать тебе, поскольку это она снабдила меня чернилами, бумагой, пером и свечой, а также обеспечивает горячей пищей, чтобы я поддерживал свой организм и не умер слишком рано.

До тебя, возможно, дошли слухи о том, что дрался я до последнего, но, в конце концов, доктор Стратерн ранил меня в ногу, а миссис Стратерн столкнула в реку. Сперва они думали, что я погиб, что я неизбежно должен утонуть в бурной реке, – примерно так рассказывала мне об этом позже миссис Стратерн. Но, погрузившись в быстрый поток, я выплыл, и мне удалось ухватиться за обломок какого-то дерева. Мой импровизированный плот понес меня вниз по течению этой сточной канавы. Должен сказать, что грязь и гадость, которая плавает во Флит-дич, неблагоприятно сказалась на состоянии моей раны, но во всем остальном я остался цел и невредим и был полон решимости во что бы то ни стало добраться до восточного побережья и до Дептфордских доков, где за несколько гиней можно сесть на корабль, идущий во Францию.

Но меня уже поджидала королевская стража. Как только я выбрался на грязный берег неподалеку от Флит – стрит, меня схватили. Стражниками был получен приказ – от Арлингтона, а может, и от самого короля – доставить меня прямо сюда, в Вифлеемскую лечебницу или, как ее еще называют, Бедлам, и запереть вместе с сумасшедшими.

Место, где я теперь нахожусь, поистине безотрадное: оно насквозь провоняло миазмами мочи и экскрементов, а также всепроникающим кислым запахом болезни. Все обитатели здесь постоянно голодают; жидкой кашицы, которой нас кормят, не хватило бы даже котенку: на этой диете он скоро бы умер с голоду. Днем нас нередко посещают знатные особы, которым нравится глазеть на нас, будто мы не люди, сидящие в зарешеченных клетушках и страдающие не только от своего безумия, а какие-нибудь редкостные зверушки. Мужчины весело смеются, а женщин охватывает приятное чувство тревоги, порождающее в их головах темные страхи и жуткие образы, и тогда они тесней прижимаются к своим спутникам и чувствуют самое полное удовлетворение. Человек из соседней клетки, как мне сообщили, страдает так называемым ступором: он не разговаривает и даже не двигается, – и за несколько шиллингов стражники укладывают его руки и ноги так, что придают ему этим самые причудливые позы, в которых он пребывает сколь угодно долго, пока ему не сменят положение. Женщина из клетки напротив день и ночь самым жалобным образом непрерывно стонет и стучит головой о стенку. Приходящий врач рассказал мне, что она, в общем-то, не больна, у нее просто глубокая и постоянная меланхолия, от которой ее не может избавить ни один доктор. Человек, который сидит через две клетки от моей, страдает падучей болезнью, поэтому его постоянно привязывают к кровати, чтобы он случайно не поранился, случись с ним припадок. А еще в одной клетке сидит человек, который обгрыз свою собственную руку, причем так сильно, что между запястьем и локтем виднеется кость. Он столь безумен, что заставить его прекратить свое ужасное занятие невозможно.

А теперь что касается меня самого. Считается, что я тоже сумасшедший, поскольку я произносил гневные речи против короля, и не только против английского, но и против французского тоже. Так что меня посадили сюда за дело. Карл Стюарт меня боится, но еще больше он боится приговорить меня к смерти, поскольку знает, что я могу поведать народу в своем последнем предсмертном слове, когда меня подведут к виселице в Тибурне. Хотя мне много есть что сказать посетителям, они относятся к моим разоблачениям почти как к шуткам какого-нибудь гаера в театре. Даже когда меня освободят, если, конечно, это случится, на мне навсегда останется печать сумасшедшего, и все, что бы я ни сказал, будет встречено презрительным смехом. Меня будут считать безумным, даже если все, что я стану рассказывать (и Бог мне в этом свидетель), будет чистая правда.

У меня было время для размышлений, дорогая сестра. То, что я знаю о принцессе Генриетте Анне и ее печальной судьбе, могло бы разнести вдребезги государства и сбросить с тронов королей. Теперь я понимаю, что празднества, танцы и театральные представления, которыми наслаждались король Карл и принцесса Генриетта Анна со своими придворными в Дувре в ту золотую осень, – все это было фарс; долгожданная встреча брата и сестры служила лишь поводом, прикрытием ее истинной цели: заключить соглашение, которое обеспечивало Карлу Стюарту получение французского золота. Содержание соглашения знали только самые близкие королям люди. Откуда мне это стало известно, спросишь ты. Отчасти благодаря длинному языку нашего прежнего друга Монтегю, который сам хвастался мне, что ему поручили переправить золото из Парижа в Лондон – сначала эту задачу принцесса возложила на Роджера Осборна, вручив ему свой золотой перстень, чтобы дать Людовику знать, что Осборн прибыл к нему по ее повелению.

Этот перстень теперь у меня. Я снял его с corpus vile Осборна, чтобы заговорщики не думали, что они останутся безнаказанными за роль, которую они сыграли в том, что Генриетта Анна оказалась в таком унижении и бесчестье. Ведь именно эти самые людишки позволили ей умереть, а потом трусливо утаили правду о ее смерти; утаили ради своего позорного тайного соглашения. Даже король Карл не станет предъявлять герцогу Орлеанскому обвинение в убийстве – еще бы, французское золото куда весомей обязательств перед сестрой.

Я спрашиваю тебя: разве можно было на моем месте поступить иначе? Ведь, кроме меня, виновным в ее смерти не стал мстить никто, даже ее собственный брат, король Англии. Я знаю, что ты, как никто другой, поймешь мою ярость и мое отчаяние. Но свой долг я выполнил не до конца, сестра; еще живы, еще ходят по земле те, кто не заплатил должное: Арлингтон, Северен, Клиффорд да и сам король. Припадаю к твоим стопам и молю тебя о милости сделать все возможное для моего освобождения.

Я должен обрести свободу, неважно – как, неважно – когда. Это вовсе не невозможно: lucri bonus est odor ex re qualibet – запах денег всегда хорош, откуда бы он ни исходил.

Прошу и умоляю, не оставляй меня.

Остаюсь твой и пр.

– Мистер Мейтленд.

Анна стоит в коридоре возле его зарешеченной палаты.

– Надзиратель просит, чтобы вы вернули мне перо и чернила.

Мейтленд поднимает голову от импровизированного стола – это небольшая деревянная дощечка, положенная на стульчак.

– Отправлять письма без вашей помощи я все равно бы не смог, поэтому что мне в них толку?

Он складывает письмо, скрепляет его воском мерцающей свечки и заворачивает влажное перо в оставшийся лист бумаги. С трудом встает на ноги. Широкий железный обруч звенит на его правой лодыжке, а когда он, прихрамывая, подходит к решетке, цепь, конец которой закреплен в стене, волочится по полу. Его спутанные волосы свисают уже ниже плеч; зеленые глаза на изможденном лице лихорадочно блестят. Четыре месяца, проведенных в Бедламе, превратили Мейтленда в скелет, а грязная одежда быстро стала лохмотьями. Он протягивает письмо, чернила и перо сквозь прутья решетки.

– Ваша нога совсем зажила, и моя работа здесь кончена, – говорит Анна, опуская письмо в карман плаща. – Теперь я не скоро приду к вам.

– Вы уезжаете?

– Нет, не совсем так.

Она чувствует, что немного краснеет. Мейтленд окидывает взглядом ее фигуру.

– Вы ждете ребенка, – говорит он. – Как это я раньше не заметил.

Он отступает на шаг и щурит глаза.

– Это вам даже идет, миссис Стратерн. Кстати, и очки тоже.

– Благодарю вас.

Анна старается быть любезной, но ни на минуту не забывает, на что способен Мейтленд; она лично убедилась в его жестокости. Открыв чемоданчик с лекарствами, она кладет туда письменные принадлежности, выпрямляется и застегивает плащ.

– Неужели вы уже уходите? – спрашивает Мейтленд.

– Да, к сожалению, мне надо идти. Наш друг, мистер Равенскрофт, вновь обрел доброе расположение короля, и сегодня его выпускают из Тауэра. Мы должны его встретить.

Мейтленд сжимает прутья решетки и прижимается к ней лицом; теперь он так близко, что она ощущает густой запах куриного фрикасе, которое он только что проглотил.

– Небось благодаря вашим хлопотам? – резко спрашивает он.

Анна не отвечает, и тогда по губам его змеится злобная усмешка; увидев ее, она вздрагивает, и по спине ее пробегает холодная дрожь.

– Ну да, чьим же еще? А почему вы не можете использовать свое влияние на короля, чтобы меня тоже освободили?

– Вы совершили убийство, мистер Мейтленд. И не одно. Вы принесли боль и страдание многим людям. По закону вас должны повесить. Я не знаю, почему король решил поместить вас сюда, но моя терпимость не распространяется так далеко, чтобы я могла подвергать сомнению справедливость его решений.

Начиная с января Анна уже три раза удостаивалась чести быть принятой лично королем. Он чувствует себя обязанным перед ней за ее успешное лечение больной Луизы де Керуаль и в качестве награды оказал ей протекцию перед Корпорацией врачей. Он также позволил ей официально заниматься врачебной практикой в Брайдуэллской лечебнице, куда обычно обращаются за помощью бедняки. В мыслях она не раз возвращалась к ужасным и странным событиям последних месяцев и помнила, какие разоблачения сделал Мейтленд перед тем, как пытался ее убить. Почти все, кто знал тайну короля – если подозрения Мейтленда оказались правдой, – теперь мертвы и тайну смерти Генриетты Анны унесли с собой в могилу. Интересно, разгневали эти преступления короля или убийства, совершенные Мейтлендом, ему были на руку? Разговаривая с Карлом, Анна всматривалась в беззаботное, даже добродушное лицо его и видела, с какой холодной жестокостью сверкают его глаза. Тявкающие собачки, фатовство, желание постоянно окружать себя веселыми лицами, предаваться удовольствиям и развлечениям – это был красивый и умело поставленный спектакль, так, по крайней мере, ей показалось. Не будучи до конца в этом уверенной, теперь она не сказала бы о короле, что он человек глупый.

– Справедливость его решений, – процедил сквозь зубы Мейтленд, – Что король понимает в справедливости? Я – орудие Бога, и я должен закончить то, для чего Он меня избрал, миссис Стратерн.

Мейтленд вдруг резко протягивает сквозь прутья руку, и костлявые пальцы его хватают запястье Анны и тянут ее к решетке. Он все еще удивительно силен, хватка его столь крепка, что ей становится больно.

– Я выйду на свободу, вы слышите, выйду, с вашей помощью или без нее.

Глаза его впиваются в глаза Анны. В них сверкает ярость, решимость, безумие. Анна вырывает руку и, дрожа всем телом, отступает назад. Следовало подумать, прежде чем подходить близко к решетке, когда рядом нет стражи.

– Вы никогда не выйдете отсюда, мистер Мейтленд. Я отправлю ваше письмо, поскольку сестра ваша заслуживает того, чтобы знать, где вы находитесь, но больше я для вас ничего не смогу сделать.

Она качает головой.

– И где бы вы ни были, содеянное вами всюду будет преследовать вас.

Она берется за ручку чемоданчика.

– Да хранит вашу душу милосердие Божие.

Потом поворачивается и идет мимо темных палат с их печальными обитателями, многим из которых за последние несколько месяцев она не раз оказывала медицинскую помощь. Сколько здесь боли и страданий. Не всякая болезнь излечима, но она умеет облегчить страдания некоторых из этих людей. А ее собственные страдания? Рука ее инстинктивно ложится на округлившийся живот. Прошлое не забывается, но, к счастью, она знает теперь, что его печали имеют свойство бледнеть и рассеиваться.

Она шагает мимо комнаты надзирателей, выходит в вестибюль и потом на улицу, где ее поджидает Эдвард, где светит весеннее солнце, где после недавнего дождя чистый воздух благоухает свежестью.

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

В основе сюжета романа «Хранитель забытых тайн» лежит два реальных исторических события: подписание в мае 1670 года тайного договора между Карлом II и Людовиком XIV и случившаяся месяц спустя смерть сестры Карла – и невестки Людовика – принцессы Генриетты Анны.

В мае 1670 года в Дувре после десятилетней разлуки состоялась долгожданная встреча Карла и Генриетты Анны. Но одновременно, втайне от нескольких сотен веселящихся придворных, королевские министры лорд Арлингтон и сэр Томас Клиффорд, а также французский посол Кольбер де Круасси вели закулисную подготовительную работу по подписанию соглашения между Англией и Францией, которое уже более года было предметом тайных переговоров. Находясь в весьма близких отношениях как со своим братом, так и с Людовиком XIV, Генриетта Анна оказалась тем средством, с помощью которого предполагалось возобновить дружественные связи между французским и английским монархами. За четыре месяца до этой встречи Карл и Генриетта Анна обменивались шифрованными письмами (все важные участники переговоров были обозначены трехзначными цифрами), в которых обсуждались самые острые пункты предстоящего соглашения. Если коротко, речь шла о том, что Карл и Людовик объявляют войну Голландии (тем самым нарушается существующий договор между Англией и Голландией) и английская сторона получает от Франции субсидию в размере трех миллионов ливров. Кроме того, Карл публично объявляет о своем переходе в католичество, «как только того позволит благосостояние королевства», за что Людовик дает ему еще два миллиона ливров, причем половина суммы выплачивается через три месяца после обмена ратификационными грамотами, а другая половина через полгода.

Десять дней непрерывных празднеств закончились, и Генриетта Анна вернулась во Францию, во дворец в Сент– Клод, к своему мужу. (У Генриетты Анны, кстати, было поразительно много имен: при дворе французского короля ее называли Генриеттой, Генриеттой Анной, герцогиней Орлеанской, Мадам; брат же с любовью звал ее Минеттой [47]47
  Минетта – архаическое название минерала лампрофир. В природе встречается от темно-серого до черного цвета.


[Закрыть]. В этой книге, чтобы не запутаться, я называю ее только Генриеттой Анной или принцессой.) Она была связана несчастливым браком с Филиппом, герцогом Орлеанским, братом Людовика XIV. Герцог был гомосексуалист, обожал наряжаться в женское платье и носить дорогие женские украшения; к несчастью, эти черты его личности были еще не самые неприятные. По-детски легкомысленный и недалекий, жестокий и властолюбивый, завистливый и ревнивый, а также крайне мстительный, он обожал демонстрировать перед женой своих любовников: ее унижение, похоже, доставляло ему истинное наслаждение.

Все время путешествия Генриетта Анна уже чувствовала недомогание, но когда 29 июня у нее начались мучительные боли в желудке, она первая заподозрила, что ее отравили. Она даже была уверена, что знает, чьих рук это дело, а именно фаворита ее мужа, шевалье де Лоррена, которого Людовик удалил от двора (король Франции очень любил Генриетту Анну и часто выражал беспокойство по поводу дурного обращения брата с женой). Жестокие страдания Генриетты Анны и ее быстрая кончина – она умерла менее чем через сутки – укрепили это подозрение. Консилиум, составленный из английских и французских врачей, произвел вскрытие, и причиной смерти Генриетты Анны была названа cholera morbus, то есть холера. Но один из наблюдавших за вскрытием заявил, что ему не понравилось, как оно производилось; по его словам, «задача врачей как будто была не обнаружить истину, а скрыть ее».

Обнародование результатов вскрытия нисколько не способствовало тому, чтобы рассеять слухи об отравлении, которые сразу поползли при дворе французского короля и скоро добрались до Лондона. Как сообщают источники, Карл, узнав о смерти любимой сестры, был так подавлен горем, что слег и несколько дней не вставал с постели – такое с этим крепким и энергичным мужчиной случалось не часто. Новость о смерти английской принцессы, умершей во Франции при подозрительных обстоятельствах, сразу же возбудила патриотические чувства и без того враждебно настроенных англичан: они во всем винили коварных французов. Это вряд ли совпадало с планами Карла: ведь он намеревался направить энергию своего народа против Голландии. Смерть Генриетты Анны была политической ошибкой, и она поставила новый договор под удар.

Неизвестно, что чувствовал Карл на самом деле, но заверения Людовика в том, что никакого преступления не было, уже через несколько недель совершенно утешили его. Слишком много было поставлено на карту, чтобы делать из этого проблему (хотя неприязнь его к зятю не уменьшилась). Карл, Арлингтон и Кольбер де Круасси сделали все, чтобы подавить слухи и чтобы утрата важнейшего связующего звена между Карлом и Людовиком в лице принцессы никак не повлияла на заключенный ими пакт. Однако вскоре Карл понял: если он захочет развязать войну против Голландии, ему потребуется поддержка не только Арлингтона с Клиффордом, но и всех остальных его министров. Во Францию с совершенно бессмысленным поручением был послан герцог Бекингем. В течение нескольких месяцев он вел переговоры по поводу некоего пакта с Францией, заключение которого по недоразумению считал полностью своей заслугой, а в это время Арлингтон и Кольбер де Круасси смеялись за его спиной и потирали руки. Текст этого пакта почти полностью совпадал с текстом предыдущего договора, если не считать того, что в нем ни слова не было сказано об обязательстве короля принять римско-католическую веру. Новый договор стал известен под названием traite simule [48]48
  Мнимый, притворный договор (фр.).


[Закрыть]. Он был подписан всеми пятью министрами Карла – членами печально известного Кабального совета, – трое из которых и не подозревали о предыдущем соглашении. Через несколько месяцев, в марте 1672 года, Карл объявил Голландии войну, и начались военные действия, которые стоили Англии многого, но не принесли почти ничего взамен. Карл так и не объявил о своем обращении в католичество (хотя на смертном одре он призвал католического священника, который и совершил обряд соборования), и тайный договор оставался таковым в течение ста пятидесяти лет. В1830 году доктор Джон Лингард опубликовал книгу «История Англии», где привел полный текст секретного договора, любезно предоставленный ему шестым лордом Клиффордом Чадлейским.

В 1673 году, накануне принятия Акта о присяге, Томас Клиффорд ушел в отставку и отправился в свое имение в Угбруке, забрав с собой все наиболее секретные политические документы, включая и этот тайный договор. (Арлингтон, также после принятия Акта о присяге подавший в отставку, по-видимому, опасался держать столь обличительные документы у себя в доме.) В 1930 году, через столетие после выхода книги Лингарда, другой историк, Кейт Фейлинг, обнаружил в Угбруке множество документов, также связанных с этим делом, в частности, переписку между Людовиком XIV и Карлом II, письмо Генриетты Анны Клиффорду, копии тайного договора на английском и на французском языках и подписанную копию секретного протокола; все вместе это рисовало яркую, поистине потрясающую картину тайных политических интриг в Европе семнадцатого века. Эти документы известны под общим названием «Клиффордовские бумаги» и ныне находятся не в архиве Тринити-колледжа, куда в своей книге поместила их я, а в Британской библиотеке. Несмотря на то, что большинство историков считает причиной смерти Генриетты Анны приступ острого перитонита, подозрения по поводу ее безвременной кончины полностью так и не опровергнуты. (Вторая жена герцога Орлеанского Елизавета-Шарлотта, принцесса Пфальцская, была твердо убеждена в том, что ее предшественница была отравлена.) Естественно, что вокруг всех этих событий остается еще много тайн, и это предоставляет самые богатые возможности для домыслов и спекуляций.

В романе «Хранитель забытых тайн» реальные и воображаемые события, как и реальные и вымышленные персонажи, составляют единое целое художественного произведения. Анна Девлин, Эдвард Стратерн, Джереми Мейтленд, мадам Северен, Теофил Равенскрофт и все жертвы убийцы автором вымышлены. Луиза де Керуаль, лорд Арлингтон, сэр Томас Клиффорд и Ральф Монтегю существовали на самом деле, как и доктор Томас Сайденхем, и, разумеется, Карл II, хотя большинство событий романа, в которых они принимают участие, полностью принадлежат фантазии автора. Однако Луиза де Керуаль действительно болела гонореей, которой ее заразил король (хотя на самом деле это случилось в 1674 году, на два года позже событий, описанных в романе), и эта болезнь принесла ей много страданий. В конце концов, она излечилась от этой болезни или, возможно, приглушила ее, и болезнь протекала не в столь острой форме. Оставаясь любовницей короля до самой его смерти в 1685 году, детей Луиза больше не имела. Доктор Сайденхем в самом деле исповедовал передовые взгляды своего времени, и его достижения в теории и практике медицины не утратили актуальности и в более просвещенном веке. Всякий, кому знакомо имя ученого и архитектора семнадцатого века Роберта Гука, поймет, что хотя Теофил Равенскрофт – персонаж вымышленный, он является не только оппонентом Гука в романе, но и его двойником. Имя Ральфа Монтегю также сохранилось в истории: это был «жестокий дамский угодник», гроза женщин, использовавший их для собственного преуспеяния. Это правда, что после смерти первой жены он стал ухаживать за очень богатой, но признанной психически ненормальной герцогиней Албемарлской, выдавая себя за китайского императора. С помощью ее денег он восстановил свой дом, выстроенный по проекту Роберта Гука и разрушенный во время пожара тысяча шестьсот восемьдесят шестого года. Монтепо-хаус, находившийся в районе современного Блумсбери, в пятидесятых годах восемнадцатого века был куплен британским правительством и использовался в качестве первого помещения для Британского музея.

Я выражаю глубокую признательность всем, кто оказывал мне помощь и поддержку в процессе создания этой книги. Искреннюю благодарность я приношу Кейту Муру, члену Королевского общества, за удивительную экскурсию по библиотеке Общества и его архивам; Рианне Марклесс и Лиз Хор, сотрудницам Национального архива в Кью-Гарденс, за помощь в моих исследованиях; доктору Роду Пуллену, сотруднику Тринити-колледжа, за то, что он согласился со мной побеседовать; доктору медицины Д. П. Лайлу за его незамедлительные ответы на все мои вопросы, касающиеся судебной медицины; Клею Боулингу за превосходные иллюстрации и комментарии к строительным проектам XVII века; Джонатану Смиту, сотруднику библиотеки Тринити-колледжа, и Филиппе Кримстоун, сотруднице Библиотеки Пипса, за их всестороннюю помощь и поддержку; Брайане Бейли и Синтии Филлипс за их неоценимые комментарии; Ди Энн Хьюз, Ховарду Хьюзу, Нэнси Оливер и Нику Листеру за их щедрое гостеприимство, благодаря которому наша жизнь в Лондоне проходила в веселой и незабываемой атмосфере; удивительной Мэри Эванс, неизменно благожелательный и спокойный голос которой в телефонной трубке всегда был для меня голосом разума и здравого смысла; Мэгги Кроуфорд за то, что судьба послала мне такого умного, преданного, неутомимого и всегда полного свежих идей редактора, о котором может только мечтать всякий писатель; Луизе Бурк и всем сотрудникам издательства «Покет букс» за их неизменное понимание и сочувствие в трудные времена; Джули Райт и всем сотрудникам издательства «Саймон энд Шустер Ю-Кей» за их поддержку. Особую благодарность я выражаю моей помощнице Биргит Кауфман за ее заботу о нас. Неизменную и вечную любовь и признательность выражаю Брайану Беверли за все, что он сделал для меня.