Текст книги "Хранитель забытых тайн"
Автор книги: Кристи Филипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)
Равенскрофт вскакивает на ноги, бежит к своим людям и принимается громко отдавать распоряжения. Анна остается на мосту, склонившись над раненым и обессилевшим Эдвардом.
– Потерпите, мы скоро отвезем вас домой, – говорит она.
Она накрывает его своим влажным плащом, но дрожь его не только не унимается, но становится еще сильнее. Кажется, сейчас он потеряет сознание… она встает и, положив себе на плечо его здоровую руку, пытается поставить на ноги.
– Анна, – произносит он, – ваши глаза…
– Ш-ш-ш, любимый мой, не сейчас. Тебе нельзя волноваться. У нас еще будет время поговорить об этом.
– Нет-нет, я хочу сказать… ваши глаза… зрение… у вас голова болит…
Он на минуту умолкает, чтобы отдышаться.
– Вам нужны очки… – говорит он и закрывает глаза.
ГЛАВА 50
Пятая неделя осеннего триместра
– Значит, это был Мейтленд, – сказала Клер.
Они с Эндрю сидели в секции «R» библиотеки за спроектированным Реном столом, и между ними лежал дневник Анны.
– Страсть и желание отомстить свели его с ума, – отозвался Эндрю, кивая, – Ясно, что он любил принцессу, хотя любовь эта была какая-то странная, с вывихом. С чего, например, он взял, что все эти люди состояли против нее в заговоре? Кстати, почему король Карл скрывал правду о смерти своей сестры?
– Может, боялся, что, обвинив герцога Орлеанского в убийстве, он оттолкнет от себя Людовика.
– Но ведь Карл обожал Генриетту Анну. Мог бы немного потерпеть холодность Людовика ради наказания убийцы его сестры.
– А что, если ценой справедливости была бы война? В войнах с Францией Англия не одержала ни одной победы.
– Не думаю, что Людовик объявил бы войну Англии, лишь бы уберечь герцога Орлеанского от эшафота, – сказал Эндрю, – неважно, что он любил брата и потакал ему во всем. Впрочем, бог его знает. А мы правды так и не узнаем, если, конечно, не отыщется продолжение этого дневника.
В библиотеку Рена они явились, чтобы положить дневник Анны Девлин на полку, но когда очутились там, оба поняли, что им очень не хочется этого делать, возможно потому, что у них оставалось еще много вопросов, ответов на которые они так и не нашли. Остался ли Эдвард жив? Чем закончился его роман с Анной? Было ли ей официально позволено заниматься врачебной практикой, или ее заставили отказаться от любимого занятия?
Без ответа оставался и смысл фразы Дерека, которую он написал на копии страницы из дневника, найденной на его мертвом теле. Прошло больше недели, а полиция так никого и не арестовала. Многие преподаватели в Тринити уже поговаривали, что смерть Дерека Гудмена была нелепой случайностью, несчастным случаем и что своим расследованием полиция только порочит репутацию их заведения.
Разрешить все эти загадки можно было, лишь разыскав продолжение дневника Анны Девлин. А для этого надо тщательно просмотреть все, что имеется на полках библиотеки в секции «R».
– Я начну с верхних полок, – предложил Эндрю, – а вы возьмите на себя нижние.
Следующие несколько часов они почти не разговаривали, если не считать отрывистых восклицаний, когда попадалось что-то похожее на то, что они ищут, или ворчливых замечаний по поводу того, что в мире так много книг, а люди все пишут и пишут. Впрочем, стоило натолкнуться на что-нибудь интересное, оба немедленно оживлялись. Эндрю, например, обнаружил том доктора медицины Сэмюэла Коллинза под названием «Мир анатомии, с иллюстрациями и чертежами»; он так увлекся чтением его, что позабыл, зачем сюда пришел. Клер тоже, забыв обо всем на свете, минут пятнадцать просидела над «Очерком об искусстве шифрования» Джона Дэвиса. Лишь негромкое «гм» одного из них напоминало другому о цели, которую они перед собой поставили. К концу дня они успели просмотреть каждую книгу, которая хоть отдаленно была похожа на дневник Анны; увы, ни продолжения, ни других документов, написанных ее рукой, они так и не нашли.
– С библиотекой Баркли разобрались, – сказала Анна. – Кстати, кто такой этот Баркли?
– Думаю, это граф Баркли. Если мне не изменяет память, его собрание было подарено колледжу в начале девятнадцатого века.
– Интересно, как в руки графа Баркли попал дневник Анны?
– Хороший вопрос. Только, боюсь, ответа на него никто не знает. В семнадцатом и восемнадцатом веках библиотеке Рена свои собрания, как правило, завещали люди, которые собирали книги с любовью и не хотели, чтобы их коллекции растащили по разным библиотекам, это равносильно уничтожению. Колледж не отказывался принимать книги в дар и позднее, хотя для новых книг у библиотеки уже не хватало помещений, но теперь дарили те, кому в голову пришло освободить свой чердак, и тут уже были не только монографии, но и сборники, альманахи и так далее. В начале девятнадцатого века библиотека Рена вообще была похожа на гигантский шкаф с редкостями: старинные монеты, археологические находки, египетские мумии, коллекция глобусов, локоны, срезанные с головы Ньютона. Толпы туристов приходили сюда, как в музей, чтобы полюбоваться не столько книгами, сколько этими диковинками.
– А где теперь хранится все это? – спросила Клер.
– Большинство разослано по разным музеям. Впрочем, думаю, хотя бы один ньютоновский локон остался здесь.
– И где же?
– Думаю, внизу, в архиве.
Так значит, молва оказалась правдива: в подвалах колледжа существуют особые помещения, где хранятся его сокровища.
– В архиве? – с надеждой в голосе переспросила Клер.
– Надеюсь, вы не очень верите в истории про слитки золота и сундуки драгоценных камней. На пещеру Али– Бабы это мало похоже: там хранятся в основном старые документы. Я уже имел случай копаться в архивах и уверяю вас, удовольствие ниже среднего. Во-первых, там чертовски холодно, а еще… – Эндрю вдруг замолчал, не закончив фразы.
– И еще что?
– Пауки. Погодите-ка.
Эндрю вдруг замолчал, напряженно пытаясь что-то вспомнить, и лоб его прорезала глубокая вертикальная морщина.
– Когда я изучал материалы, связанные с Амбарным заговором – так назывался неудавшийся заговор тысяча шестьсот восемьдесят третьего года с целью убийства короля Карла, – я случайно наткнулся на одну увлекательную историю про Томаса Клиффорда. Я так и не дочитал ее до конца, поскольку все происходило задолго до Амбарного заговора, и не было связано с ним напрямую.
– А кто этот Томас Клиффорд?
– Государственный казначей с тысяча шестьсот семьдесят второго по тысяча шестьсот семьдесят третий год.
Он был скромным сквайром из Девоншира, но Арлингтон сделал его своим протеже, и тот стал выполнять поручения короля. Постепенно король стал доверять ему; в тысяча шестьсот семьдесят втором году, чтобы собрать деньги на войну с Голландией, Клиффорд предложил заморозить выплаты по государственным займам, за что Карл был ему очень благодарен. Впоследствии король даровал ему титул барона Чадлейского и назначил на должность государственного казначея. Это решение привело в ярость Арлингтона, но король прекрасно понимал, что вручить ключи от казны такому расточителю и моту, как Арлингтон, было бы безрассудно. После этого ментор и его протеже навеки остались врагами, и хотя оба были членами королевского совета, а также входили в состав Кабального совета, они постоянно грызлись. Правда, долго удержаться на своих постах оба не сумели, и торжествовать над противником ни тому, ни другому не пришлось. Сразу после событий, которыми кончается дневник Анны, и Арлингтон, и Клиффорд лишились своего положения и власти.
– Как это произошло?
– Весной тысяча шестьсот семьдесят третьего года парламент отменил королевскую Декларацию о веротерпимости, которая предоставляла более широкую свободу вероисповедания в Англии, и принял закон, названный Актом о присяге [42]42
Акт о присяге – закон английского парламента, который требовал от всех состоящих (или желающих состоять) на государственной службе присяги по англиканскому обряду и отречения от католических догматов.
[Закрыть]. Это означало фактический отказ от религиозной терпимости, которую пытался распространить и упрочить в стране король, и прямой выпад против английских католиков. Каждый государственный служащий обязан был давать клятву, что он исповедует догматы англиканской церкви. Не желая отрекаться от католического вероисповедания, Клиффорд, лорд Арлингтон и даже Яков, герцог Йоркский, ушли с государственных постов в отставку. А спустя некоторое время Клиффорд был найден мертвым.
– Как он умер?
– Это как раз самое интересное – никто не знает наверняка. Он умер в собственной спальне, это не вызывает сомнений, но обстоятельства его смерти покрыты таинственным мраком. Его близкий друг Джон Эвелин намекал на то, что он покончил с собой. Первый граф Шефтсбери, еще один член Кабального совета, клялся, что Клиффорд однажды говорил ему о предсказании своего гороскопа: якобы он станет «одним из величайших людей Англии, но длиться это будет недолго, и он умрет кровавой смертью». Но, как сейчас мы знаем, чтобы убедиться в этом в тысяча шестьсот семьдесят третьем году, Клиффорду не нужен был гороскоп: как и Роджер Осборн, доктор Брискоу, сэр Генри Рейнольдс и сэр Грэнвилл Хейнс, Томас Клиффорд тоже был в Дувре, а также в Сент-Клод в ту ночь, когда умерла Генриетта Анна.
– Вы думаете, его могли убить?
– Это очень вероятно.
– Но Мейтленд погиб в реке Флит в декабре тысяча шестьсот семьдесят второго года.
– Наверняка мы знаем только то, что Мейтленд был ранен и упал в реку. Погиб ли он при этом, нам неизвестно.
– А как узнать, остался он в живых или нет? Мне кажется, должен существовать и второй дневник, продолжение. Что же случилось на самом деле?
– Там внизу, в архиве, лежат письма семейства Клиффордов.
– Боже мой, тут действительно холодно, – сказала Клер, ежась и обхватив себя обеими руками; она уже жалела о том, что не взяла с собой плащ.
Эндрю закрыл за собой дверь и повернул выключатель. Шесть трубок дневного освещения под потолком ожили и замигали.
– Когда-то здесь был винный погреб, – объяснил он. – Когда построили новый погреб под Вевел-корт, этот подвал отдали под архивы.
– Когда это случилось?
– Лет двести назад.
Площадь архива примерно совпадала с площадью самой библиотеки у них над головой. Потолки здесь были низкие и поддерживались толстыми деревянными балками. Пол выложен большими каменными плитами, а стены выглядели так, будто были высечены из цельной скалы. Чтобы решить проблемы, неизбежно связанные с многолетним использованием помещения в качестве винного погреба, руководство Тринити приказало смонтировать здесь систему воздушного охлаждения, благодаря которой уменьшалось количество пыли и регулировалась температура и влажность. Но все равно пахло здесь как в погребе: Клер сразу почувствовала во влажном воздухе слабый душок известняка. На прочных металлических стеллажах здесь виднелись ряды картонных коробок, коричневых или белых. Вдоль стен выстроились старинные шкафы из дуба, между которыми стояло несколько простых деревянных столов. В архиве царили чистота и порядок, ничего общего со складским помещением, как она представляла себе это прежде, даже чувствовался некий старомодный уют, отчасти потому, что все коробки были подписаны от руки. Вслед за Эндрю Клер прошла между стеллажами, обозначенными буквами от «С» до «Е», мимо коробок с надписями «Кардифф», «Сидерс», «Честертон», «Чилдерс» и наконец «Клиффорд» [43]43
В английском языке все эти фамилии начинаются с латинской буквы «С».
[Закрыть]. Бумаги Клиффордов занимали на стеллаже две полные секции. Клер подсчитала, что здесь двадцать коробок, но ни на одной из них не было даты.
– Когда эти материалы были подарены библиотеке? – спросила она.
– Думаю, где-то в начале девятнадцатого века, – ответил Эндрю.
– А Томас Клиффорд умер в тысяча шестьсот семьдесят третьем году. Да тут бумаги, которые копились целых двести лет!
По лицу Эндрю пробежала тень, он, видимо, тоже засомневался: слишком большой стог сена предстоит им перерыть без всякой уверенности в том, что в нем есть иголка.
– Смотрите сами, стоит ли игра свеч… – пробормотал он.
С одной стороны, конечно, это будет утомительно и скучно, но, с другой стороны, чем черт не шутит… вдруг найдется ответ хотя бы на пару вопросов?
– Стоит, – ответила она, хотя кончики пальцев у нее уже совсем замерзли, – Откуда начнем?
– С самого начала, разумеется.
Эндрю поднялся на цыпочки и снял с верхней полки коробку, стоявшую слева.
– Дураку понятно, что самые старые бумаги должны находиться здесь.
Предположение вполне разумное, но, к несчастью, тот, кто формировал и приводил в порядок эту коллекцию, был, видимо, другого мнения. Впрочем, о порядке здесь не могло быть и речи. Изучив содержимое первых четырех коробок, они не обнаружили ни намека на какую-нибудь разумную систему. Здесь были и счета, и приходно-расходные тетради, которые велись в фамильном поместье в Угбруке, и пачки писем к людям с фамилией Клиффорд, ни один из которых не был Томасом, и изящные книжечки небольшого формата со стихами, и тетрадка, помеченная 1764 годом, принадлежавшая какому-то десятилетнему мальчишке-школяру по имени Генри Клиффорд, и огромная семейная Библия, изданная веком ранее. Под твердой обложкой ее обнаружилась написанная маленькими, аккуратными буковками дата рождения и смерти Томаса Клиффорда, а также список многочисленных детей Томаса и их многочисленных потомков на три поколения вперед.
Эндрю ткнул пальцем в дату, стоящую рядом с именем Томаса Клиффорда.
– Четырнадцатое августа тысяча шестьсот семьдесят третьего года.
– Какое тогда Мейтленд мог иметь отношение к его смерти? – спросила Клер, – Даже если он не утонул, Анна знала достаточно много про его художества, чтобы его схватили и приговорили к смертной казни. Он бы болтался на виселице в Тибурне задолго до августа.
– Похоже, вы правы, – согласился Эндрю.
Продолжая рыться в коробках, Клер думала: странное дело, когда они с Эндрю работают вместе, они потрясающе хорошо ладят между собой. Оба увлечены делом, у них общий интерес, между ними царит полное согласие, общаются они легко и свободно, да и вообще, похоже, обоим приятно быть вместе. Но стоит только перейти наличный уровень, все идет как-то не так. Клер уже знает: попытайся она затронуть личную тему – ну, скажем, почему она целовалась с Дереком Гудменом в ту злополучную ночь – и сразу ткнется лбом в стену пресловутой английской сдержанности. А если не говорить об этом, то как через эту чертову стену перебраться?
Она скосила глаза на Эндрю. Он копался в каких-то бумагах, кажется, это были юридические документы восемнадцатого века; брови его сосредоточенно сдвинуты, на лоб падает прядь волос, а он даже и не замечает. Какой глубокий характер, сколько ума, привлекательности, какой интересный человек скрывается под этой профессорской внешностью. Откровенно говоря, она боялась даже не его холодности. Вот попробует она заикнуться про их отношения (конечно отношения, как еще это назвать?), а он возьмет и скажет, что все еще встречается с этой Габриэллой Гризери! Какой дурой она будет выглядеть! И тогда придется бегать от него еще целых шесть месяцев. Нет, лучше уж помолчать.
А на столе уже стоит открытая коробка под номером девять… Но тут Клер наконец почувствовала, как здесь все-таки холодно, и вспомнила, что именно в это время наверху, в трапезной подают обед. Она уж было собралась предложить сделать перерыв, как вдруг под руку ей попал какой-то футляр, а в нем пачка пожелтевших бумаг, перевязанных тоненькой красной ленточкой. Прежде всего в глаза бросилась дата (11 октября 1672 года!), а уже потом список имен: графиня Каслмейн, мадемуазель де Керуаль, герцог Монмаут, Нелл Гвин, принц Руперт, мадам Северен. С правой стороны рядом с каждым из этих имен стояли цифры денежных сумм: 700 фунтов стерлингов, 500 фунтов стерлингов, 1200 фунтов стерлингов.
Клер выложила связку на стол.
– Посмотрите-ка, что я нашла.
Он мельком глянул на верхний листок и развязал ленточку. Под ним был еще с десяток таких же примерно листков с тем же списком имен, и возле каждого цифра, обозначающая денежную сумму.
– Между этими документами промежутки ровно в одну неделю, – задумчиво сказал Эндрю, указывая на даты. – И все датированы тысяча шестьсот семьдесят вторым годом.
– Очень похоже на платежную ведомость, – прибавила Клер.
– Это и есть платежная ведомость, – уверенно сказал Эндрю. – Тайная платежная ведомость. Все люди из этого списка очень близко стояли к трону. Смотрите: любовница короля, сын короля, кузен короля. Представляю, какой поднялся бы шум, если бы стало известно, что король раздает деньги из государственной казны своим, так сказать, ближайшим родственникам.
– Откуда вы знаете, что из казны? – возразила Клер. – А если эти суммы выплачивались совсем из другого источника? Вы говорили, что король сделал Клиффорда бароном за то, что он придумал заморозить выплаты по государственным займам. А что, если титул и должность государственного казначея он получил за что-то еще?
– Вы думаете, Клиффорд мог найти для короля какой-то тайный источник финансирования?
– Король ведь всегда нуждался в деньгах.
Эндрю задумался, потом взгляд его прояснился, словно он что-то понял.
– Был тайный источник финансирования. И он находился во Франции. Вот почему после Дувра члены английской делегации отправились в Париж.
Воодушевленные маленькой удачей, они продолжили поиски в оставшихся коробках: снова долговые расписки, несколько завещаний, многочисленные приходно-расходные тетрадки и малоинтересные письма.
– Боже мой, ну почему люди не хранят более ценные и важные вещи? – проворчала Клер. Она совсем замерзла и сильно проголодалась, – Вот, смотрите, еще одна Библия.
Со дна последней коробки она достала издание Евангелия короля Якова, довольно большого формата, но неожиданно легкое по весу, и равнодушно раскрыла книгу. Небось, и здесь сейчас будет список членов семейства Клиффордов с датами рождений и смертей. Раскрыла – и рот разинула… то же самое не замедлил сделать и Эдвард.
Под обложкой в страницах Евангелия была искусно вырезана полость. То есть тайник, а в нем какие-то сложенные в несколько раз бумаги.
– Давайте вы первая, – галантно предложил Эндрю.
Клер осторожно вынула и развернула верхний документ. Он состоял из двух листов; наверху первого стояло слово: «Договор». Далее шли одиннадцать пронумерованных параграфов, сначала на английском языке, а потом то же самое на французском. Документ был датирован:
20 мая 1670 года.
– Это же «Дуврский договор», – потрясенно сказал Эндрю, сразу узнав документ. – Но не подписанный. Однако я узнаю руку Клиффорда.
– Выглядит как черновик. Видите, некоторые фразы исправлены.
Эндрю кивнул.
– Скорее всего, Клиффорд и набросал текст этого договора. Известно, что он принимал непосредственное участие в переговорах.
Он достал из Библии вторую сложенную бумагу.
– Смотрите, это копия окончательного договора. Со стороны Англии он подписан Клиффордом и Арлингтоном, а со стороны Франции Кольбером де Круасси.
– Здесь есть еще одна бумага, – сказала Клер.
Она извлекла третий документ: лист плотного пергамента цвета слоновой кости. Как и другие два, он был исписан мелким, неразборчивым почерком Клиффорда.
– «Секретный параграф», – прочитала Клер надпись наверху страницы, – «Король Англии, – продолжила она, – обязуется декларировать свободу исповедания католической веры, и для осуществления этой программы в течение последующих шести месяцев он должен получить от христианнейшего короля сумму в два миллиона крон».
Эндрю слушал ее с изумлением. Тем временем Клер продолжала читать.
– «Дату декларации ему предоставляется выбрать по собственному усмотрению. Король Франции также гарантирует выплату ежегодного пенсиона в размере двухсот тысяч фунтов стерлингов, а также военную помощь в виде отряда в числе шести тысяч французских солдат для подавления возмущения, буде оно воспоследует в результате данной декларации».
Эндрю откинулся на спинку стула; похоже, он утратил дар речи.
Секретный параграф был подписан все теми же лицами: Арлингтоном, Клиффордом и Кольбером де Круасси – а также скреплен печатью короля Англии, под которой стояла размашистая, затейливая подпись.
– Пожалуйста, – торжествующе сказала Клер, протягивая листок Эдварду, – Вот он, тайный источник доходов: Франция! От Карла требовалось только одно: поменять религию.
Эндрю только качал головой: находка его потрясла.
– Согласно этой бумаге Карл был готов и даже желал стать католиком. И последствия этого могли бы быть громадными.
– А он действительно стал католиком?
– Нет, конечно, не стал. Разве что на смертном одре, когда он призвал к себе католического священника. Но я всегда думал, что это связано с желанием королевы, а не его собственным.
Эндрю все не мог оторвать изумленного взгляда от документа, которому было триста сорок лет.
– Подписать-то Карл его подписал, но он так и не исполнил свою часть этой сделки. Две его любовницы были католичками, жена его была католичкой, два министра были католиками, и даже Яков, его брат и наследник престола, тоже был католиком, но Карл понимал, что принять католицизм для него равносильно самоубийству. Страна снова была бы ввергнута в пучину гражданской войны, и тогда очень вероятно, что Карла ждала бы судьба его отца или, в самом крайнем случае, ему пришлось бы бежать из страны, как в тысяча шестьсот восемьдесят восьмом году это сделал Яков.
Клер еще раз, теперь не торопясь, прочитала секретный параграф.
– Меня сейчас вот что интересует: ставя свою подпись, он знал, что никогда не исполнит своего обещания, или в самом деле хотел сделать Англию католической державой?
– В отличие от многих его современников, я лично считаю, что Карл был хитер и далеко не глуп. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что этот секретный параграф похож на уступку Генриетте Анне, которая хотела сблизить Карла с Людовиком. Я подозреваю, что Карл прекрасно понимал: стать католиком и одновременно править Англией невозможно. Я думаю, он подписал его из-за денег и только потом, позже, понял, что это бомба замедленного действия.
– И если бы он поднял вопрос о смерти Генриетты Анны…
– Он дал бы Людовику средство держать себя на коротком поводке.
Эндрю снова сложил документ.
– По крайней мере, его верный министр Клиффорд хранил все это в секрете – даже после того, как подал в отставку, хотя это принесло ему мало пользы.
– Как теперь быть с этим открытием? – спросила Клер, – Ведь оно перевернет все представления ученых об этой эпохе!
Эндрю покачал головой.
– Не знаю, что и сказать. Пока я предлагаю положить документы обратно туда, где мы их обнаружили, а завтра я поговорю об этом с мистером Пилфордом.
Поставив коробку обратно на полку, они молча, каждый думая о своем, направились к дверям архива.
– О господи, завтра – вдруг сказал Эндрю, неожиданно о чем-то вспомнив, – Завтра я должен читать надгробную речь на отпевании Дерека Гудмена в церкви.
– Почему именно вы?
– Все остальные отказались. После того что стало известно про Дерека после его гибели, магистр даже подумывал отменить панихиду. Но завтра специально для этого приезжает брат Дерека, и мы не захотели его огорчать.
– Огорчать?
– Понимаете, не хочется, чтобы он думал, будто нам безразлична его смерть.
– И вы не расскажете ему всю правду?
– Боже милостивый, конечно нет.
– Но почему? А вдруг он и сам знает, что за человек был его брат?
– Может быть, вы и правы. Но если ему кто и расскажет, то только не я.
Эндрю все вертел ключ в старом и не очень податливом замке двери архива.
– Что там у вас? – не выдержала Клер.
– Ключ застрял.
Он повертел его снова, одновременно с силой дергая ручку двери.
– О господи! – воскликнул он, – Заело. Не открывается. Черт бы его побрал.
– А есть тут другой выход?
– Нет.
Эндрю вынул из кармана мобильник, открыл крышку и нахмурил брови.
– Нет сигнала, – мрачно сказал он. – Попробуйте ваш.
– Я не взяла с собой телефон.
– Черт побери, – снова сердито проворчал он. Потом посмотрел на Клер и попытался улыбнуться. – Извините. Я не хотел. Надо держать себя в руках. Но боюсь, мы с вами тут застряли надолго.
– Неужели здесь нет другого выхода?
– Сюда ведет только эта дверь.
– А если ее взломать?
– Эту дверь ставили больше трехсот лет назад, – саркастически произнес Эндрю. – Даже если мы вами вдвоем попробуем выбить ее, она и не пошевелится.
До нее наконец дошло, в каком серьезном положении они оказались: они замурованы в каменном мешке. Не говоря о том, что она промерзла до костей, устала и сильно проголодалась. Если кто-нибудь случайно не сунется по какому-нибудь делу в архив – хотя уже поздно и это маловероятно, – им придется просидеть здесь как минимум до утра.
– Да-а, что и говорить, влипли… это все я виноват, – тяжело вздохнул Эндрю, – Представьте, завтра по всему колледжу мгновенно разлетится новость: доктор Кент и доктор Донован освобождены из подвалов архива, где они провели вместе всю ночь. Пытливые умы хотят знать: перепихнулись они или нет?
– Перепихнулись? – озадаченно переспросила Клер.
– У вас в Америке говорят, насколько мне известно, потрахались.
– А-а-а. Неужели людям больше нечего делать, как только сплетничать?
– Почему, есть что делать, но, насколько мне известно, это везде так, и одно другому не мешает. Представляю, с каким удовольствием все будут чесать языками.
– Почему вас так волнует, что про вас будут говорить какие-то дураки?
– Вы своими глазами видели, что тут у нас в Тринити творится, наверное, думаете, что здесь всем наплевать на честь, долг, доброе имя… но уверяю вас, большинство в колледже высоко это ценят, и я в том числе. Людям рты не заткнешь, но ведь можно не давать им повода болтать о тебе что попало.
– И вы что, всю жизнь собираетесь оглядываться, как бы чего про вас не сказали? Так жить – уж лучше утопиться.
– Правда? – хмыкнул Эндрю, – А хотите знать, сколько людей уже на следующий день знали, что накануне вечером вы обжимались с Дереком?
– Нет, не хочу! А вы все еще злитесь на меня за это, правда?
– Да не злюсь, просто все это как-то странно. Я хочу сказать, двух недель не прошло, как вы здесь появились, и на тебе, вдруг вижу, как вы целуетесь, и с кем? С Дереком Гудменом…
– Нет, вы злитесь.
– Нет, не злюсь, просто удивляюсь, что вы в нем нашли…
– Ну признайтесь, вы злитесь.
– Ладно, может, и правда, злюсь немного.
– А я бы очень хотела знать, с какой стати вам пришло в голову, что вы имеете на это право?
Сердце Клер колотилось, как пулемет.
– Может, я и не стала бы целоваться с Дереком Гудменом, если бы вы соизволили заметить, что я существую на свете. Я прожила здесь целых две недели, а вы и двух слов со мной не сказали. Могли бы что-нибудь сделать, чтобы я не чувствовала себя здесь чужой, чтобы я видела, что мне здесь рады… пригласили бы погулять, что ли, показали бы здесь все, познакомили с достопримечательностями… А вы вместо этого вели себя так, будто пожалели, что предложили мне эту работу.
– Господи, – сказал Эндрю.
Он прислонился к стене и скрестил на груди руки.
– Я действительно все испортил, это правда! – покрутил он головой, потом вздохнул и уныло заглянул Клер в глаза. – Все испортил, с самого начала.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я же для вас старался, чтобы все у вас было хорошо, чтобы вас все устраивало. Вот и перестарался. Перед вашим приездом я договорился, чтобы вам предоставили все привилегии, которыми обладают остальные преподаватели, несмотря на то что вы у нас работаете временно. Я добился, чтобы вам выдали ключ «фа», я настоял, чтобы вы обедали за преподавательским столом, я забронировал для вас прекрасную квартиру. Я и представить себе не мог, что кое-кто станет завидовать или обидится. Стали задавать мне вопросы, почему, мол, да зачем я пригласил вас, кое-кто даже намекал, что у меня тут личный интерес, хотя ваш аттестат, рекомендации и диссертация говорили сами за себя. Когда вы приехали, я понял, что для вас же лучше будет, если я стану избегать вас.
– Могли бы, по крайней мере, объясниться, рассказать почему.
– Да я просто не знал, как объяснить, что говорить. Мол, все кругом считают, что я за вами ухлестываю – так, что ли? В таких обстоятельствах это могло бы показаться нарушением профессиональной этики.
– А почему же все-таки вы пригласили меня сюда работать?
– Потому что думал, что для нашего колледжа вы будете огромным приобретением.
Он замолчал и уставился в пол, словно не знал, стоит ли продолжать. Наконец он поднял голову и заглянул Клер в глаза.
– А еще я боялся, что, если вы не приедете к нам работать, я не увижу вас больше никогда.
– Что-о?
Она не сразу поняла смысл его слов. Так значит, вот оно что! Она все-таки ему нравится. О, как долго она ждала этого признания! Клер почувствовала, что краснеет, но не от стыда, а скорее от удовольствия.
– Это правда?
– Правда, – ответил он, усмехнувшись, и эта усмешка показалась ей совершенно очаровательной.
– А Габриэлла?
– Мы разошлись пару месяцев назад. У нее своя жизнь, у меня своя, и оказалось, что сложить это вместе не получается.
– Но Каролина Сатклифф…
– Каролина Сатклифф самая большая сплетница во всем Кембридже. Я дал себе слово никогда и ничего не говорить с ней о себе, о своей личной жизни. И советую вам делать то же самое, иначе будете иметь удовольствие слышать, как совершенно незнакомые люди станут пересказывать вам все ваши личные секреты. Я понятия не имею, почему Габриэлла не сообщила ей, что мы с ней разбежались, думаю, у нее были на этот счет свои причины. В общем, вы меня поняли: рядом с Каролиной надо держать ухо востро. К несчастью, она жена одного моего старого друга, и я не могу так вот прямо дать ей понять, что мне неприятно ее общество, тем более что у нас могут быть в колледже общие дела. От нее так просто не отвяжешься, последствия непредсказуемы, а уж сесть с вами рядом за столом – значит породить лавину сплетен. Вот я и не сажусь за стол рядом с вами, хотя очень хотел бы.
– А я считала, что вы избегаете меня потому, что я вам почему-то не нравлюсь.
– Это не так.
– И что мы будем делать теперь? – тихо спросила она.
Эндрю снова покачал головой, на этот раз виновато.
– Тут у нас правила просты и понятны. Ничего не поделаешь, придется держаться друг от друга подальше. Не по работе, конечно, мы все-таки коллеги, но во всех других отношениях. Поймите, я забочусь не столько о себе, сколько о вас.
Он вдруг поднял голову и приложил ухо к двери.
– Слышите?
– Что?
– Шаги.
Через секунду ручка на двери повернулась, и дверь медленно отворилась. В проеме стоял мистер Пилфорд.
– Вот это да! – хмыкнул он, – Что это вы тут делаете в столь поздний час?
