Текст книги "Хранитель забытых тайн"
Автор книги: Кристи Филипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)
ГЛАВА 24
Четвертая неделя осеннего триместра
Клер отомкнула дверцу, ведущую к отсеку под литерой «R», и Ходди прошел за ней внутрь.
– Вторая книга на верхней полке, – сказала она, когда он пододвинул к стеллажу скамеечку.
Ходди был выше Клер на целых шесть дюймов, поэтому, встав на скамеечку, он легко достал фолиант и передал его девушке.
– Это не то, – сказала Клер, открыв книгу, – «Руководство лечащего врача», – прочитала она название книги.
– Что значит «не то»?
– Это не дневник.
Клер поднялась на скамеечку рядом с ним и внимательно осмотрела верхнюю полку.
– Похоже, его здесь нет.
Вдвоем они методично обследовали все остальные полки секции, пробегая пальцами по корешкам книг и подставляя при необходимости скамеечки. На это ушло минут двадцать, но дневника они так и не нашли.
– Что ж, пора вводить в бой тяжелую артиллерию, – сказал наконец Ходди.
Мистер Пилфорд на этот раз оказался за своим столом.
– Мы с доктором Донован ищем одну книгу, предположительно дневник, который был написан в конце семнадцатого века, – сообщил ему Ходди, – Вы что-нибудь о нем знаете?
– Мне нужна более полная информация. Вам известно, в какое собрание входила эта книга?
– Собрание Баркли, – сообщила Клер – Я знаю и год написания: тысяча шестьсот семьдесят второй. Дневник был зашифрован… в общем, он написан с помощью тахиграфии, или скорописи, примерно такую использовал Сэмюэл Пипс. Нам также известно, что последний человек, который держал эту книгу в руках, вероятно, доктор Гудмен.
– Доктор Гудмен? – ехидно и вместе с тем высокомерно, но и не без некоторого ужаса повторил библиотекарь, словно обнаружил на своей обуви дерьмо.
Его радушная улыбка мгновенно сменилась ледяной холодностью.
– У доктора Гудмена была отвратительная привычка брать из библиотеки книги, не сообщая мне об этом, – раздраженно сказал мистер Пилфорд, – И вот он умирает, а книги остаются неизвестно где. Это ни в какие ворота не лезет. Сколько лет я работаю библиотекарем, но такого негодяя, как этот ваш доктор Гудмен, я еще не встречал. На стеллажах после него хаос, книги держит месяцами, а если и возвращает, то кладет обязательно не на свое место. Будто библиотека – его личная собственность. Сколько раз я требовал, чтобы его исключили из числа абонентов наших фондов, но он, пользуясь своим служебным положением, всегда находил какие-то лазейки.
Мистер Пилфорд проговорил свой монолог с такой страстью, что зрачки его сузились и превратились в две ярко сверкающие точки.
– Так что поделом ему, – злобно закончил он.
– Надеюсь, вы не хотите сказать, что доктор Гудмен заслужил смерти только за то, что нарушал библиотечные правила? – заметил изумленный Ходди.
Мистер Пилфорд скривил рот, и тронутые серебром кустистые брови его взлетели высоко вверх.
– Здесь библиотека. Ее фонды принадлежат каждому. Это наше общее священное достояние.
– Понимаю, – смягчившись, отозвался Ходди.
Похоже, мистер Пилфорд считал, что за преступление, о котором шла речь, смерть – еще не самое страшное наказание.
– Я очень хотел бы знать вот что, – продолжал библиотекарь, – Когда я смогу получить обратно наши книги?
– Очень скоро, – заверил его Ходди, – Не беспокойтесь, я сам прослежу за этим.
– И что нам делать теперь? – спросила Клер, когда они спешно ретировались.
– Следуйте за мной, – ответил Ходди, – и старайтесь сделать вид, будто вы невинны, как младенец.
Когда они подошли к двери Дерека Гудмена, расположенной на лестнице под литерой «В», Ходди вынул из кармана связку ключей.
– Неужели ключ «фа» открывает все двери? – спросила Клер.
– Это не ключ «фа». Это копия ключа одной из уборщиц.
– Откуда у вас копия ключа одной из уборщиц?
– Ну, скажем так, случайно нашел в одном месте, а я… в общем, где я только не бываю.
Ходди отомкнул замок, и они проскользнули внутрь.
– Боже мой, – сказали они в один голос.
Да-а, место, куда они попали, не могло не внушать смешанного чувства благоговения и ужаса. Если дневник здесь, в этом логове, то найти его будет не так-то легко. Главная комната была буквально завалена печатной продукцией: старыми книгами, книгами новейших изданий, академическими и прочими журналами, диссертациями в переплетах вперемешку с кипами бумаги, которые подозрительно выглядели как пачки непереплетенных рукописей. Печатные тексты наполняли выстроившиеся вдоль стен книжные полки, грудами валялись на столах и огромными, чуть ли не по колено, стопками лежали на полу.
Ходди подошел к окну и, стараясь держаться так, чтобы его не было видно с улицы, осторожно задернул занавеску.
– У меня такое чувство, что вы делаете это не в первый раз, – сказала Клер.
– Это вы про занавески?
– Это я про взлом чужой квартиры.
– Не задавайте лишних вопросов, это избавит меня от необходимости врать.
Ходди наконец перестал вертеть головой по сторонам и разглядывать обилие книг и прочего чтива.
– Одно можно сказать наверняка, – заметил он. – Нельзя обвинить Дерека в том, что он был лентяй.
По проходу, который был аккуратно проделан между книжными грудами, Клер прошла внутрь комнаты. На стене, противоположной окну, висели увеличенные до размеров плаката изображения обложек двух книг самого Дерека, а рядом огромная черно-белая фотография, с которой на нее смотрело его лицо. Фотограф удачно сумел схватить дьявольские огоньки в его глазах, а также улыбку, которую тоже вряд ли можно назвать доброй.
– И в излишней скромности тоже, – добавила она.
Ходди предложил начать с кабинета, логически рассудив, что материалы, которыми он пользовался недавно, должны быть где-то в районе письменного стола. Разумно, подумала Клер и тут же поинтересовалась, не ощущает ли он некоего облегчения, которое испытала она сама, как только они оказались вне достигаемости взгляда Дерека с фотографии. К несчастью, расположенный смежно кабинет был еще более плотно, чем первая комната, завален книгами.
– Такое чувство, будто он перетащил к себе половину библиотеки, – заметил Ходди.
Проход шириной не больше метра вел к стоящему возле окна с видом на Нью-корт письменному столу. На нем ничего не было, кроме двух предметов: старинной настольной лампы с медной стойкой и стеклянного пресс– папье яйцеобразной формы.
– Странно. Даже компьютера нет, – заметила Клер.
– Он не пользовался университетским компьютером, – сказал Ходди. – У него был свой, портативный.
– Он должен быть где-то здесь?
– Думаю, да, если, конечно, не был с ним там…
«Где его убили», – хотел сказать Ходди, но не сказал.
– Думаете, он в два часа ночи таскал с собой компьютер?
– Почему бы и нет. Может, поэтому…
– Вы считаете, что его убили из-за компьютера?
– Все возможно, – ответил Ходди, хотя в голосе его не было абсолютной убежденности, – А может, его конфисковала полиция. Это самое вероятное.
Он покачал головой и недоверчиво хмыкнул, словно увидел что-то непонятное.
– Когда Энди сказал мне, что его убили, я сразу подумал: «За что можно убить Дерека Гудмена?» А потом, почти так же сразу, мне пришла в голову чуть ли не дюжина поводов.
– Например?
– Он здесь всех раздражал, весь колледж терпеть его не мог. Где бы он ни появлялся, держал себя так, будто он тут самый умный, самый красивый, самый-самый… В общем, понимаете. Он считал своей обязанностью соблазнить каждую женщину, которая оказывалась рядом на расстоянии вытянутой руки. Ему было плевать, что она чья-то подруга, жена, сестра. Даже мать; я думаю, бывали и такие случаи. Всегда бахвалился своими успехами и принижал успехи всех остальных. Мог вести себя как последний подонок и сволочь и никогда не думал о последствиях. А уж тем более о последствиях для других. Короче, Дерек Гудмен считал, что он пуп земли, а все остальные – мелкие и ничтожные букашки. Теперь вам все понятно?
– Вполне. Но почему вы не сказали мне этого раньше, еще тогда, за обедом?
– Вы не спрашивали. А мне и в голову не могло прийти, что на вас так подействуют его чары.
– Вот именно, чары. Зато теперь я знаю о нем столько, что удивляюсь, почему его раньше не прихлопнули.
– Да уж. Трудно поверить, что его убил человек, которого он знал, потому что мне известны почти все его знакомые. Среди них вряд ли найдется способный убить человека только за то, что он ему не нравится. Если бы все были такие, люди давно бы поубивали друг друга и на земле бы никого не осталось.
Ходди глубоко вздохнул и огляделся.
– Знаете что? Я проверю шкафы, а вы поищите в спальне. А потом вместе пороемся в этих кучах, идет?
Спальня Дерека Гудмена была больше, чем ее собственная, в ней вполне помещалась двухспальная кровать, и вокруг еще оставалось приличное пространство.
Не менее нескольких футов. В отличие от остальных комнат здесь царил идеальный порядок, даже некая аскетическая чистота. Никаких книг на полу, никаких коробок с рукописями или разбросанных повсюду журналов. Постель тщательно заправлена, на серебристо-сером пуховом одеяле и такого же цвета подушках ни морщинки. По обеим сторонам кровати два низеньких черных лакированных столика, на каждом настольная лампа с блестящим серебристым основанием и серым абажуром. Шелковые занавески цвета слоновой кости в узкую серую полоску закрывали окно, выходящее на Бэкс. На противоположной от изголовья стенке висел плоский экран телевизора, двадцать дюймов по диагонали.
В двери показалась сгорбленная фигура Ходди.
– Ну просто дзен-буддист какой-то, в духе Кельвина Кляйна, – объявил он.
Так кто же такой Дерек Гудмен – слегка сумасшедший, одержимый собиратель книг или коварный обольститель? «Пожалуй, – подумала Клер, – эта комната больше соответствует его образу, чем остальные».
– В шкафах ничего, – продолжал между тем Ходди. – А, так вот, значит, где он отдыхал от всех этих книг. Под кроватью смотрели? В туалетном столике?
Клер покачала головой.
– Мне как-то дико заглядывать в его ящики с нижним бельем.
Тогда Ходди сам быстро проверил туалетный столик, а Клер заглянула под кровать.
– Ничего нет, – доложила она. – Даже пыли.
– Успела побывать уборщица, – сказал Ходди, – Мусорные корзинки пустые.
Клер бегло осмотрела ванную комнату. Ничего необычного. Как и спальня, она выглядела более или менее как у всех. Безупречно чистая, ни пятнышка, в душевой кабинке со встроенной ванной обязательных предметов по одному экземпляру: мыло, шампунь, гель для бритья, одноразовая бритва. В настенном шкафчике еще несколько: одноразовые станки для бритья голубого, оранжевого и розового цветов, бутылочка с жидкостью для контактных линз, спрей против грибкового заболевания ног. Никаких лекарств – их, должно быть, забрала полиция. Клер закрыла зеркальную дверцу шкафчика и увидела в ней стоящего у нее за спиной Ходди.
Она обернулась к нему.
– Ужасно противно все это.
– Согласен.
– Как представлю себе, что, когда я умру, незнакомые люди станут рыться в моих вещах…
– И обсуждать, и делать выводы.
– Да.
Она даже вздрогнула при этой мысли.
– Какой отсюда вывод? Надо заводить детей, согласны? По крайней мере, этим будет заниматься не чужой тебе человек, а твой ребенок.
Клер минутку подумала.
– Не могу понять, чего в ваших словах больше, цинизма или практичности.
– Всего понемножку.
– У Дерека Гудмена была семья?
– Брат, живет в Лос-Анджелесе. Должен приехать на поминальную службу.
Ходди направился в сторону кабинета. Но вдруг остановился, застывшим взглядом уставившись на дверь спальни.
Она была открыта, но было видно, что к ней что-то прикреплено: большой лист бумаги или плакат. И еще один на стене. Ходди открыл дверь шире, а Клер подошла поближе.
К двери и к стене возле нее кнопками были прикреплены две карты Лондона – но не современного Лондона, а копии каких-то старинных карт. На одной стояла дата – декабрь 1666 года – и были обозначены места, пострадавшие от Большого пожара. Другая была вычерчена еще раньше, в 1658 году, и включала не только Лондон, но и Вестминстер, а также часть Сент-Джеймского парка. И на обеих картах стояло несколько аккуратных красных точек. Клер наклонилась поближе и увидела, что все точки пронумерованы.
– Смотрите, на обеих картах они совпадают, – сказал Ходди.
Но она и сама успела это заметить.
Точки, помеченные цифрами 1 и 2, помещались к востоку от Флит-ривер, цифрой 3 – на территории Сент-Джеймского парка, цифрой 4 – неподалеку от Пэлл-Мэлл, цифрой 5 с вопросительным знаком – в Саутуорке и, наконец, цифрой 6 – снова неподалеку от Флит.
– Тсс… – вдруг произнес Ходди.
Встревоженно прислушавшись, оба затаили дыхание… как вдруг в замке входной двери повернулся ключ и в квартиру кто-то вошел.
ГЛАВА 25
19 ноября 1672 года
Рано утром Анна отправляется навестить мистера Хенли и, придя, обнаруживает, что доктор Стратерн уже там. Он сидит на трехногой табуретке рядом с койкой и всматривается в лицо больного. Пока глаза ее не свыкаются с острым, вышибающим слезу ароматом конюшни и царящим в помещении для сбруи полумраком, ей кажется, будто они о чем-то шепчутся. Но, подойдя ближе, она видит, что это было бы невозможно.
Услышав ее шаги, Стратерн поднимает голову и встает. На приветствия они времени не тратят и молча наклоняются над своим пациентом. Лошадиная попона откинута, открывая неподвижно лежащее тело Хенли и его перевязанную ногу. Веки его плотно сомкнуты.
– Когда это случилось? – спрашивает Анна.
Наверное, прошло не более двух часов. Лицо мистера Хенли мертвенно-бледно, но в нем еще нет того синеватого, мраморного оттенка, которое оно примет, как только вся кровь скопится в нижних конечностях.
– Около часа назад. Капитан сообщил, что сначала Хенли лежал спокойно и мирно, а потом по всему телу прошла сильная судорога, и он умер.
– Так и не приходил в себя?
– По-видимому, нет.
– Мне надо было остаться с ним, – говорит Анна. – Я могла бы остаться, если бы…
Она умолкает. Ну да, если бы не головная боль и острая нужда в маковом сиропе. Вернувшись домой, она обнаружила, что у нее ничего не осталось, пришлось пить лауданум, а потом она заснула крепким, наполненным кошмарами сном. Проснулась совершенно разбитой, будто не спала, а всю ночь тряслась в карете. Но боль теперь притупилась, почти не чувствуется, словно под натиском лекарства спряталась в самый дальний уголок черепа и не высовывается.
– Вы бы все равно его не спасли, – говорит Стратерн. – Что бы вы для него сделали?
– Поменяла бы пластырь и дала бы сироп, успокоила бы, сказала, что ему скоро станет легче, и он скоро будет здоров.
– А если бы не помогло?
– Я все равно бы сказала, что это ему поможет, даже если бы знала, что толку будет мало.
Он недоуменно смотрит ей в глаза.
– Неужели вы верите, что от ваших слов ему стало бы легче?
– Если нет лекарств, безобидная ложь и человеческое сочувствие способны творить чудеса.
– Вы меня удивляете. Я думал о вас иначе, я не знал, что вы так мало верите в медицину. Ведь это ваша профессия!
– А вы сами давно изучаете медицину, доктор Стратерн?
– Почти уже восемь лет.
– А я всю жизнь. Начала, еще когда стала учиться читать и писать, я помогала матери готовить пластыри и пилюли. Мне кажется, что я занималась этим всегда. Веры в медицину у меня хватает, но, наблюдая за работой родителей и в своей собственной практике, я открыла одну вещь: лекарств, дающих именно тот результат, которого ты хочешь достичь, на свете мало. От того, чему учат в английских университетах, в лучшем случае мало толку, а чаще один вред. Моему отцу повезло, он учился у доктора Сайденхема, который считает, что искусному врачеванию нельзя научиться по книгам, главное здесь – наблюдение и практика. Его примеру я и стараюсь следовать.
– Я слышал, что однажды какой-то юноша спросил у доктора Сайденхема, какую бы книгу он порекомендовал читать студентам-медикам. И доктор ответил: «„Дон Кихота“ Сервантеса».
– Это было на самом деле, – улыбается Анна.
– Вы, может быть, удивитесь, но я вам скажу, что полностью разделяю его взгляды. Я состою в одном обществе единомышленников – это врачи, естествоиспытатели, химики, астрономы… Так вот, мы все уверены, что любые теории следует разрабатывать только на основе тщательных наблюдений, а не наоборот.
– Вы имеете в виду Королевское общество?
– Да.
– Я слышала о нем и о его девизе: «Nullius in verba» [31]31
Смысл этого латинского девиза можно передать крылатой фразой «Подвергай все сомнению».
[Закрыть].
– «Нет ничего в словах». В сущности, это означает, что нельзя основывать наши убеждения на непроверенных теориях. Мы отвергаем прежние методы естествознания, когда ученые лишь умозрительно рассуждали о тех или иных явлениях и считали, что истинна только такая теория, которая наиболее изящно изложена. Мы полагаем, что к истине нас может привести в первую очередь внимательное наблюдение за явлениями физического мира. Прежде всего, мы изучаем свойства вещей, а уже потом постепенно продвигаемся к созданию гипотез, объясняющих эти свойства.
– Мне это нравится.
– О, у нас бывают удивительные заседания, – горячо продолжает он, и глаза его сверкают, – Мы обсуждаем проблемы анатомии, астрономии, ботаники, свойства света и воздуха, явления магнетизма – в общем, все, что способен исследовать человек. Иногда мы проводим совместные опыты, или наши товарищи представляют нам отчеты о собственных экспериментах.
– Не стану скрывать, я вам завидую. Я бы и сама с удовольствием стала членом такого ученого общества.
Ей вдруг приходит в голову, что с тех пор, как умерли ее отец и Натаниэль, она впервые разговаривает о том, что интересует ее больше всего на свете: о медицине, о науке. Все трое они, бывало, дни напролет ставили медицинские опыты, обменивались своими наблюдениями, размышлениями и открытиями, и каждый делал свой вклад в общее знание, и только смерть отца прекратила этот процесс. Как жаль, что этого нет у нее теперь, как ей теперь не хватает мужа и отца, их мыслей, их мудрости. И матери тоже недостает, ее душа медленно, но верно уходит от нее. Господи, как же она одинока и как это ужасно! Интересно, что о ней думает мистер Стратерн. Мужчины считают, что она потеряла женскую скромность и ведет себя неприлично, потому что у нее есть интересы, выходящие за пределы семьи и дома. Даже желание учиться, получать знания считается неприличным для женщины, делает ее бесстыдной, а ведь нескромность и бесстыдство для женщины – величайший грех. Доктор Стратерн, конечно, придерживается передовых взглядов и сторонник новейшей философии, но это вовсе не означает, что он относится к женщинам иначе, чем остальные мужчины.
– Думаю, вам кажется странным, что женщина интересуется такими вещами.
– Вовсе нет, когда говорите об этом вы, мне кажется это вполне естественным. Но я думаю, что вы совсем не похожи на женщин, которых я знаю. Из всех женщин, с которыми я знаком, вы единственная, кто достоин стать членом нашего Общества.
– Благодарю вас.
Странно, кажется, у нее на глаза наворачиваются слезы. Неужели наконец нашелся человек, который принимает ее как должно, такой, какова она есть на самом деле? Чтобы скрыть нахлынувшее чувство, она наклоняется и накрывает попоной тело бедного мистера Хенли.
Тут Стратерн замечает отрезанную стопу умершего, все еще лежащую в коробке с соломой под койкой. Он не может удержаться от вздоха.
– Скоро сюда приедет брат мистера Хенли, чтобы забрать тело и похоронить его, – говорит он, – К сожалению, мне надо идти. Король попросил меня разобраться в ужасной трагедии, которая произошла прошлой ночью.
– Какой трагедии?
– А вы не слышали? В Сент-Джеймском парке кто-то напал на сэра Генри Рейнольдса и зверски убил его.
– Сэра Генри?
– Вы его знали?
– Я о нем слышала. Мой отец несколько раз при мне говорил о нем. Я знаю, что нехорошо так вспоминать о мертвых, но я не припомню, чтобы он отзывался об этом человеке добрым словом.
– Я должен сделать вскрытие. Тело уже отправили в анатомический театр, и я должен спешить.
Странно, мистер Стратерн уже два раза повторил, что должен идти, должен спешить, а сам не двигается с места. Стоит, переминаясь с ноги на ногу, смотрит то на руки, то на пол, в общем, куда угодно, только не на нее.
– Мне было очень жаль, когда я узнал, что случилось с вашим отцом. Он был прекрасный врач.
Наконец он заглядывает ей в глаза.
– И вы тоже прекрасный врач. Не берите все на свой счет. С мистером Хенли вы все делали правильно, миссис Девлин, не хуже и даже лучше, чем другие врачи, которых я знаю. Вот я, например, стал бы резать гораздо выше, – признается он, – Анатом ведь не думает о том, что живой человек не труп, что ему надо выздоравливать.
Приходит брат мистера Хенли, чтобы забрать тело. Анна дает ему немного денег на похороны; его погребут нa погосте приходской церкви в Элдгейте. Он с благодарностью принимает и учтиво кланяется, но сознание того, что она совершила акт милосердия, не облегчает угрызений совести. Он грузит тело на ручную тележку и увозит его, а она еще долго стоит в дверях, бездумно глядя на двор конюшни.
По двору снует множество королевских гвардейцев в красных мундирах, как пеших, так и верхом на холеных лошадях. Еще утром по скоплению военных в Уайтхолле видно было, что при дворе что-то произошло, ведь обычно дворец охраняется спустя рукава и меры безопасности почти не соблюдаются. Ищут убийцу сэра Генри. О том, что за дело взялись серьезно, можно судить по тому, как резко звучат команды, непрерывно происходят построения, то и дело раздается лихорадочная, нервная дробь копыт. Интересно, поднялась бы сейчас такая же суета, если бы ее отец не стал врачом для бедного люда, а остался придворным и был бы зверски убит не в районе трущоб на берегу Флита, а в Сент-Джеймском парке? Обидно все это, ведь никто тогда и пальцем не пошевелил, чтобы найти его убийцу.
Анна накидывает на голову капюшон и идет через двор, обходя людей, лошадей, то и дело натыкаясь на кур, с громким кудахтаньем разбегающихся в разные стороны. Она думает о докторе Стратерне, который ушел, даже не попрощавшись: встретятся ли они когда-нибудь еще раз? Теперь, когда их пациент умер, повода, возможно, больше не представится. Жаль, что это так; но удивительно, насколько ложным оказалось ее первое о нем впечатление. Доктор Стратерн совсем не похож на своего дядю, в этом нет никакого сомнения, и научные взгляды его очень интересны. Странно только, что этот человек делом всей своей жизни избрал препарирование трупов.
Она пробирается сквозь скопление портшезов и экипажей на Уайтхолл-стрит и через главные ворота проходит во внутренний двор королевского дворца; охрана не обращает на нее никакого внимания. Кругом полно вооруженных королевских гвардейцев, но попасть во дворец так же легко, как и всегда. Придворные, плотники, лондонские купцы, иностранные вельможи, королевские советники и их повара, безымянные господа и дамы в огромном количестве, ливрейные лакеи и служанки то и дело снуют взад и вперед по своим делам. Она подходит к закрытой аллее, ведущей к апартаментам мадемуазель де Керуаль, как вдруг ее догоняет молодая придворная дама в шелковом платье и в бархатной накидке.
– Миссис Девлин, – тихо говорит она, – прошу вас, отойдемте в сторонку.
Дама осторожно озирается по сторонам и, убедившись, Что за ними никто не наблюдает, жестом приглашает Анну следовать за ней, а сама сворачивает в незаметный проход, ведущий куда-то в сторону от дворца. Юные придворные дамы, как правило, все хороши собой, но эта просто красавица: черные как смоль волосы, остренькое, по чрезвычайно красивое личико и бездонные черные глаза. О-о, глаза хитрые и коварные, глаза лживые, Анна чувствует это нутром. Или она ошибается? Неужели за время пребывания при дворе она успела перенять привычку приписывать незнакомым людям дурные качества?
Так, здесь уже никого нет, и Анна останавливается.
– Кто вы? – спрашивает она.
– Меня зовут Джейн Констейбл. Я фрейлина покойной герцогини Йоркской. Мне сказали, что вы врач.
– Да.
Похоже, нет больше смысла скрывать этот факт.
– Мне нужна ваша помощь.
– Какая помощь?
– Дело в том, что я не замужем. И вы, наверное, сами догадываетесь…
– Вы беременны? – понижает голос Анна.
Джейн испуганно смотрит по сторонам.
– Говорите тише, тут везде уши.
Раннее прерывание беременности на языке придворных называется «выкинуть щенка», хотя Анне-то прекрасно известно, что за этой небрежной фразой кроется непростая и нелегкая операция. Любая акушерка, врач или фармацевт для избавления от плода может прописать какие-нибудь травы, но аборты строго запрещены законом, и если факт аборта раскроется, пациентку и ее врача ждет серьезное и даже жестокое наказание. Уж не подослал ли к ней кто-нибудь эту Джейн, какой-нибудь придворный врач, чтобы втянуть ее в интригу, а потом с позором удалить от двора, запретить заниматься медициной, засадить в тюрьму или еще чего хуже. Судя по поведению сэра Грэнвилла, придворные врачи давно уже точат на нее зубы. Если лечение Луизы окажется успешным, король и Арлингтон станут благоволить к ней, а это вызовет еще большую зависть. Всякий успех при дворе чреват большими опасностями, она это прекрасно знает.
– Очень жаль, но я ничем не могу вам помочь, – отвечает Анна и поворачивается, чтобы идти прочь.
Но Джейн хватает ее за руку.
– Погодите! Умоляю вас, не спешите. Вы понимаете, что будет со мной? Как только начнет расти живот, меня прогонят, отошлют в деревню, и я никогда не выйду замуж. Только королевские шлюхи могут безнаказанно рожать незаконнорожденных.
Она горько и зло смеется.
– А потом они, конечно, становятся герцогами.
– Разве отец вашего ребенка не предложил вам выйти замуж?
– Конечно нет. А вы сами разве не видели, как ведут себя мужчины при дворе? На бедных фрейлин они смотрят так, будто те специально созданы для их забавы, для развлечения. Этот человек, то есть отец, сначала был так добр со мной, так меня любил, и я думала, что он не такой, как другие, но оказалось, это совсем не так. Придворные требуют, чтобы мы им отдавались безропотно, но жениться не хотят, если, конечно, это не сулит им денег.
Она смотрит на Анну умоляющими глазами.
– Ведь вы и раньше помогали бедным девушкам.
– Не думайте, что если я женщина, то у меня какие– то особые навыки в этих делах. Но вот я слышала, доктор Фрейзер…
– Если я обращусь к придворному врачу, все раскроется. Я обратилась к вам только потому, что вы не придворная дама. Может, вы знаете какое-нибудь снадобье, которое поможет сделать выкидыш?
– Да, есть некоторые травы, которые помогают вызвать выкидыш, но беременным они очень вредны. Это, как правило, сильнодействующие средства, и принимать их опасно. В случае передозировки можно умереть.
– Я готова рискнуть.
– Зато я – нет. Если я вам помогу, меня просто повесят.
– Что же мне тогда делать?
Губы Джейн начинают дрожать, а глаза наполняются слезами. Или эта девушка говорит искренне, или она превосходная актриса.
Возможно, она не права, и бедняжке стоит поверить. Анна в уме перебирает список известных ей абортивных средств. Все они очень опасны, и, если их неправильно употреблять, можно отравиться.
– Прошу вас, успокойтесь и держите себя в руках, – говорит Анна, – Увидят, что вы плачете, и сразу догадаются почему. Дайте мне пару дней подумать. Может быть, я найду что-нибудь не очень опасное для здоро…
Но тут лицо Джейн вдруг искажается, словно за спиной Анны она видит что-то страшное; она неожиданно срывается с места и, мелькнув юбкой, исчезает за ближайшим углом. Анна оборачивается и видит, что к ней направляется мистер Мейтленд. В нескольких шагах он останавливается и отвешивает поклон.
– Миссис Девлин, лорд Арлингтон приказал передать, что мадемуазель де Керуаль безотлагательно требуется ваше присутствие.
– Я как раз туда и иду.
– Окажите мне любезность и позвольте сопровождать вас.
Видя, что Анна колеблется, он смущенно улыбается.
– Не беспокойтесь, прошу вас. Обещаю вести себя прилично. Я давно уже искал возможности попросить прощения за свое поведение в тот несчастный вечер. Тем более что вы действительно превосходный врач.
Он поднимает раненую руку.
– Смотрите, уже почти зажило.
– Вижу. И поскольку с тех пор вы вели себя как истинный джентльмен, я не нахожу причин, чтобы не простить вас.
Чтобы еще больше смягчить свои слова, она прибавляет к ним улыбку.
– Надеюсь, вас не удивит, если вы узнаете, что я – сын дворянина, – говорит Мейтленд.
– Нет, теперь, пожалуй, не удивит. Но как вы попали в услужение к Арлингтону?
– Мой отец, как и многие роялисты, во время гражданской войны разорился. Он так и не пережил этого удара и умер, когда я был еще совсем маленьким. Но к счастью, у меня оказались такие покровители, как сэр Монтегю и лорд Арлингтон. Они заплатили за мое обучение, и теперь я у них на службе, исполняю их поручения. Но это только пока. Они обещают помочь мне сделать карьеру придворного, чтобы я смог вернуть высокое положение, которое мой род занимал прежде.
– А давно вы знаете мистера Монтегю?
– Сколько себя помню. Он был другом моего отца.
– И что вы о нем думаете?
Он смотрит на нее лукавым взглядом.
– Думаю, он вас глубоко уважает.
– Вы не ответили на мой вопрос, – смеется Анна над своей тщетной попыткой выудить у него нужную информацию, – Я вижу, что вы скромны только тогда, когда это вас устраивает.
– Скорее, когда это устраивает мистера Монтегю, – отвечает Мейтленд, – Да, мэм, вы правы, но нельзя же кусать руку, которая дает тебе кусок. Особенно когда кругом полно врагов, и зубы лучше поберечь для них, – прибавляет он с озорной усмешкой.
– Мистер Мейтленд, если не в поступках, то в мыслях своих вы все-таки остаетесь человеком дерзким. Если будете продолжать в том же духе, то станете таким же повесой, как и все остальные здесь.
– Как понимать ваши слова, миссис Девлин, как похвалу или удивление?
– Думаю, всего понемножку, ведь у женщин нет той свободы, которой пользуются мужчины, зато лишь мужчины способны причинить другим людям столько зла.
Перед тем как свернуть в каменную галерею, она останавливается и ищет взглядом Джейн Констейбл. Но девушки нигде не видать.
