Текст книги "Хранитель забытых тайн"
Автор книги: Кристи Филипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)
ГЛАВА 28
25 ноября 1672 года
Рю де Варенн, Париж
Поводов для твоего возвращения на родину я не вижу, но если нога твоя когда-нибудь вновь ступит на эту землю, позволь порекомендовать тебе уникальное зрелище, а именно английскую смертную казнь через повешение.
В Тибурне собираются толпы людей, которые в своей неуемной жажде крови чуть ли не сходят с ума. За место дерутся и рвут друг на друге волосы не только мужчины, но и женщины, всем хочется лучше видеть виселиц и своими глазами наблюдать смерть известного преступника. Поэтому занимать надо только сидячие места (лишь здесь тебе не свернут шею в очередной потасовке и не очистят карманов воры, столь наглые, что, случается, воруют даже у палачей); они расположены на специально выстроенных предприимчивыми жителями Тибурна трибунах; места очень дороги, но дело стоит того.
Отсюда открывается прекрасный вид на виселицу, построенную в виде треугольника и прозванную в народе «тройное древо» или еще «трехногая кобылка», а еще «смертный сухостой», а также на Тибурнскую дорогу, ведущую в Лондон, вдоль которой выстроились толпы самой пестрой публики, всегда готовой наслаждаться подобными зрелищами, – это подмастерья, разнорабочие, бродяги и прочий сброд.
Сегодня петле суждено быть накинутой только на одну шею. Весть о чудовищном преступлении Симуса Мёрфи распространилась по городу на прошлой неделе быстрей, чем чума, и поглазеть на его экзекуцию сбежалась огромная толпа народу. Конечно, это не те десятки тысяч, которые можно было видеть во время знаменитой публичной казни, когда на виселице болталось сразу двадцать четыре несчастных, однако вполне впечатляет. Дикие фантазии толпы, раздутые до невероятных размеров авторами листков, распространяемых по всему городу, быстро превратили преступление Мёрфи из убийства в гнуснейшее извращение, на которое способны лишь отвратительные варвары. По слухам, он не только расчленил тело бедного сэра Генри и разбросал куски его по всему Сент-Джеймскому парку, но еще и устроил целое пиршество на его останках. Все это, конечно, самая отъявленная ложь и неправда, но столь жуткие сказки приятно щекочут нервы грубой толпы.
Толпа разделяется на две части, и мы видим, как вдалеке показывается процессия. По сложившейся традиции приговоренный прибывает в Тибурн, сидя на своем, обитом черной тканью гробу, установленном на открытой, запряженной быками повозке. Вместе с ним на этой же повозке сидят тюремный священник, палач и несколько стражников. Впереди верхом на лошади едет городской обер-церемониймейстер в сопровождении помощника шерифа и группы стражников и констеблей, вооруженных длинными крепкими палками и призванных охранять кортеж на всем его медленном двухмильном пути от Ньюгейта. К преступникам, которым простой народ сочувствует, с обеих сторон летят розы и разноцветные ленточки, их приветствуют и восторженно подбадривают свешивающиеся с балконов шлюхи; но и те, которых народ презирает, не остаются без своей награды: я нисколько не сомневаюсь в том, что в Симуса швыряют вонючими отбросами и дохлыми кошками. Кортеж останавливается сначала возле церкви Гроба Господня; священник звонит в колокол и вручает осужденному букетик цветов и чашу вина. Далее повозка с осужденным тормозит возле каждой таверны, где он, а также констебли и стражники – кроме тех, кто управляет повозкой, им пить вино не позволено – опрокидывают бесчисленное количество бокалов жидкости, призванной возбудить мужество перед лицом смерти.
Констебли оттесняют толпу, и повозка подъезжает прямо к виселице. Священник – этакий благочестивый бугай, другого слова не подберешь, только увидишь его откормленную рожу, – встает и призывает собравшихся к тишине. Что удивительно, ему повинуются, но, с другой стороны, как не повиноваться, ведь именно для того, чтобы поглядеть, как тут ломают эту комедию, все сюда и собрались.
– Добрые люди Лондона! Узрите этого грешника по имени Симус Мёрфи: перед вами убийца сэра Генри Рейнольдса! Суд приговорил: быть ему повешенным за шею, чтобы висел он до тех пор, пока не умрет! Встань, грешная душа!
Мёрфи с трудом поднимается на ноги – ему очень мешают в этом связанные руки, а также раздувшийся от крепких напитков живот. По виду это настоящая скотина, боров, у которого шея толще головы, и с маленькими злыми глазками, над которыми нависают кустистые брови. Даже теперь, когда от смерти его отделяет всего несколько минут, он злобно поглядывает по сторонам, будто хоть сейчас готов затеять ссору или драку. Из толпы вылетает и шлепается на повозку несколько гнилых овощей. Мёрфи рычит от ярости.
– Люди добрые, прекратите, прошу вас! – кричит священник. – Все должно быть по закону!
Он поднимает над головой Библию, толпа умолкает, и тогда священник поворачивается к Мёрфи.
– О ты, кто ныне осужден на смерть, покайся, дай нам увидеть твои слезы скорби и проси у Господа милости о спасении грешной души твоей!
Священник делает шаг в сторону, чтобы дать место палачу, который со своей веревкой выходит вперед, но этот законный убийца так же пьян, как и его жертва, он промахивается, и петля оказывается на шее священника. Толпа взрывается криками, хохотом и свистом. Священник в бешенстве, лицо его багровеет, он яростно бранит палача, а тот со слюнявой ухмылкой наконец водружает петлю туда, где ей и надлежит быть.
Наступает момент, когда все смолкают и ждут последнего слова Мёрфи. Если он понимает, в чем его благо, то не обманет чаяний зрителей и устроит перед ними настоящее представление, которого они жаждут и в котором преступник полностью признает всю глубину своего злодеяния: перед лицом смерти это должно быть исполнено с самой отчаянной и бесшабашной бравадой. В противном случае ни один человек не окажет ему милости и не дернет за ноги, сократив тем самым его страдания, все будут злорадно смотреть, как он болтается в петле и мучается от удушья, пока не отправится в мир иной, который представляется – по крайней мере, таким людям, как он, – вечностью.
Поначалу говорить он отказывается: тяжело дышит, словно только что пробежал несколько миль, облизывает сухие губы и изо всех сил старается оттянуть экзекуцию. Священник ударяет Мёрфи Библией по голове и обзывает его грязной скотиной. Тогда он несколько приободряется и наконец открывает рот.
– Всю свою жизнь я предавался разврату, – начинает он, дурным глазом уставясь на священника, и тот одобрительно кивает, приглашая его продолжать.
Нет сомнения, отрепетировали эту речь вместе, ведь попы неплохо зарабатывают на том, что продают дешевые книги, где напечатаны признания и последнее слово осужденных на смерть в Ньюгейтской тюрьме.
– В грешной жизни своей я не совершил ни одного доброго поступка. Я занимался только тем, что у других отнимал все, что мне хотелось, и тратил это на выпивку. Я мошенничал и грабил ни в чем не повинных людей, а однажды я избил человека так сильно, что он помер.
Дикие глазки Мёрфи вдруг яростно сверкают.
– Но сегодня на этом месте должен быть не я! – бросает он в толпу. – Я не убивал этого господина!
Толпа в ответ разражается диким ревом, и волна людей подкатывает к виселице. Что он несет? Разве за этим они сюда пришли?
– Люди добрые, жители Лондона! – кричит священник, но на этот раз его крик не приносит пользы.
Тогда он машет рукой палачу, чтобы тот продолжил свою работу: народ больше не станет ждать. Он явно разочарован: Мёрфи не продемонстрировал перед публикой своего красноречия. Палач перекидывает веревку через перекладину виселицы, вздергивает Мёрфи в воздух и закрепляет веревку, намотав ее на балку. Тело Мёрфи бьется и дергается, будто рыба на крючке, ноги его молотят пустоту. Потрясенная этим неожиданным зрелищем, толпа подается назад, как одно гигантское тело, и внезапно воцаряется полная, мертвая тишина, словно кто– то накрывает толпу колпаком.
– Смотрите, а парню понравилось! – через минуту орет какой-то умник.
– Шея набок, штаны намокли!
Это замечание вызывает мрачный гул, в котором с трудом распознается смех: толпа, похоже, довольна. В последующие примерно двадцать минут все наблюдают, как осужденный умирает медленной смертью от удушения – только тогда народ почувствует полное удовлетворение. Тупой, невежественный сброд, где им знать, что Божий ангел мщения – никакой не Мёрфи, что на этого негодяя никогда не могла быть возложена задача, которой я столь дорожу. Задача, которая поглощает все мое существо без остатка, которой я посвятил и разум, и душу, и всю свою жизнь.
Letum non omnia finit.
ГЛАВА 29
Четвертая неделя осеннего триместра
– Советую вам обоим, а особенно тебе, Ходди, быть осторожней, – сердито сказал Эндрю Кент – Какого черта вы сюда забрались?
Разговор происходил в большой комнате квартиры Дерека Гудмена. Когда Ходди и Клер увидели, кто входит в квартиру, у них отлегло от сердца и они вышли из спальни поздороваться, хотя понимали, что тут же получат нагоняй.
– Мы ищем дневник, который Клер обнаружила в библиотеке. Энди, она тут ни при чем. Это была моя идея.
– А почему бы не проверить библиотечные полки?
– Уже проверяли, – сказала Клер, – Там его нет.
– А ты как сюда попал? – спросил в свою очередь Ходди.
Из внутреннего кармана пиджака Эндрю вынул сложенный лист бумаги. Клер увидела, что это точно такой же, какой Порция дала ему накануне: ксерокс страницы из дневника с припиской рукой Дерека внизу.
– Я тоже ищу этот дневник.
– А сам почему не отправился в библиотеку? – съязвил Ходди.
– Изучил привычки Дерека. Подозреваю, что он должен быть здесь. Вы, значит, тоже пришли к этому выводу?
Клер и Ходди дружно закивали.
– Мы как раз собирались посмотреть в коробках с бумагами, вон тех, возле письменного стола, – сказала Клер.
– И если ты нам поможешь, мы возражать не станем, – прибавил Ходди.
Эндрю неохотно кивнул, ладно, мол, что с вами поделаешь. Они очистили обеденный стол и принесли коробки из кабинета. Поставили их на пол возле ножек стола и принялись вынимать и раскладывать на столе все, что там было.
Странно, похоже, он складывал в эти коробки что под руку попало: книги, бумаги, диссертации, научные журналы – все это в них лежало вперемешку. Третий номер «Исторического журнала» за 1998 год. «Повешенные в Тибурне». Протоколы заседаний Королевского общества за 1672 год. «Старый и новый Лондон». Чертеж водяного насоса примерно того же времени и письмо его изобретателя с просьбой к членам Королевского общества о выдаче патента. Диссертация, посвященная «Опиумным войнам» первой половины девятнадцатого века [34]34
«Опиумные войны» против Китая были развязаны Великобританией с целью защиты своих торговых интересов и расширения торговли, в том числе опиумом.
[Закрыть], написанная в тридцатые годы двадцатого. «Кабальный совет» [35]35
Кабальный совет (также кабальное министерство, 1667–1673) – тайный совет Карла II, названный по первым буквам фамилий его членов: Клиффорда, Арлингтона, Бекингема, Ашли и Лодердейла.
[Закрыть]– книга о пяти министрах, которые были советниками Карла II в конце шестидесятых и в начале семидесятых годов семнадцатого века, сразу после отставки лорда Кларендона. Несколько докладов Корпорации врачей. Покрытое пылью лондонское издание «Фармакопеи». «Микрография» Роберта Гука. Клер попыталась расположить все это в каком-нибудь порядке, но так и не поняла, какая связь может быть между этими столь разнородными и пестрыми материалами. Эндрю и Ходди пытались решить ту же задачу, но, похоже, и у них в головах все путалось.
Вдруг в дверь кто-то постучал, и все разом настороженно и испуганно подняли головы. Интересно, что скажет полиция, если их застукают здесь, когда они роются в вещах Дерека? А дойдет до магистра, что скажет он? Странно, но Клер готова была поклясться, что даже в глазах у Эндрю мелькнула некая тень, будто он в чем-то провинился; значит, и ему не чуждо это подленькое чувство, которое испытывала и она сама. Было ли это потому, что так легко позабыть, зачем они сюда пришли, и просто с удовольствием рыться в этих старых книгах и бумагах! Или потому, что было нечто невыразимо приятное вот так сидеть всем вместе и молча заниматься общим делом? Но разобраться в своих ощущениях ей так и не удалось, поскольку человек за дверью забарабанил сильнее, и, взяв себя в руки, Эндрю пошел выяснять, кто там и что ему надо.
– Доктор Кент! – послышался возглас.
За дверью стоял молодой человек и, удивленно раскрыв рот, смотрел на Эндрю – его здесь увидеть он явно не ожидал. По внешнему виду студент: джинсы, мятая вельветовая курточка какого-то сомнительного оттенка, а на ногах, как и у большинства студентов, кеды. На плече висит довольно объемистый холщовый рюкзак ярко-оранжевого цвета.
– А, это вы, Робби… Ну заходите, – сказал Эндрю, открывая дверь шире и отходя в сторону – С доктором Хамфриз-Тоддом вы знакомы. А это доктор Донован, наш новый преподаватель, она замещает доктора Скотт. Познакомьтесь, доктор Донован, это Робби Макинтош, один из учеников доктора Гудмена.
Аспирант, догадалась Клер, пишет у Дерека Гудмена магистерскую. Точнее, писал.
Робби зашел в квартиру и беспокойно огляделся. На лице его явно читались следы общераспространенного недуга всех аспирантов, которые пьют кофе литрами, почти никогда не бывают на солнце и спят урывками.
– А где доктор Гудмен? – спросил он.
– Доктор Гудмен? – переспросил Эндрю.
Он обменялся тревожным взглядом с коллегами.
– А вы разве не знаете?
– Что именно?
– О господи, – вздохнул Ходди.
– Что случилось? – беспокойно спросил Робби.
– Мне очень жаль, что именно мне приходится сообщать вам об этом, Робби, – сказал Эндрю. – Дело в том, что доктор Гудмен… с ним произошло несчастье. – Он снова бросил многозначительный взгляд на коллег: мол, будем придерживаться пока этой версии, – Он умер.
– Умер? – Робби перевел взгляд на Клер, а потом на Ходди, – Вы, наверное, шутите.
– Увы, какие тут шутки. Доктор Гудмен вышел погулять на Бэкс, неудачно упал и ударился головой о что-то твердое. Это случилось вчерашним утром. Вас что, здесь не было?
– Отца положили в больницу, и мне пришлось на несколько дней уехать домой. Я только что вернулся.
Он запустил всю пятерню в волосы и потерянным взглядом окинул развороченную комнату.
– Боже мой.
– Не хотите присесть? – спросил Эндрю.
Робби снова посмотрел на Эндрю; глаза его были совершенно безумны.
– Куда?
– Возьмите мой стул.
Робби уронил рюкзак на пол и шлепнулся на свободный стул прямо напротив Клер, сидящей с другой стороны стола. Он снова пальцами взъерошил волосы. Что-то не похоже, что, услышав новость, он сильно переживает, подумалось Клер. Скорее напуган, и изо всех сил старается скрыть это. Впрочем, кто знает, возможно, она ошибается. Начало занятий, болезнь отца, смерть научного руководителя – от этого у кого угодно крыша поедет.
Эндрю встал рядом с ним и оперся руками о стол.
– Мне очень жаль, Робби. Я понимаю, потеря научного руководителя расстроила вас. Но к вам, конечно, сразу же прикрепят другого.
Робби ничего не ответил, но у Клер создалось стойкое впечатление, что расстройство аспиранта имеет более глубокие причины, чем просто смерть Дерека Гудмена.
– Скажите мне вот что, Робби, – сказал Эндрю, – Для обсуждения вашей работы вы всегда встречались с ним именно здесь?
– Конечно, – кивнул Робби.
– У вас есть какое-нибудь представление о том, над чем он работал сам?
– Откуда? – пожал тот плечами.
– Просто я подумал, может, он как-нибудь обмолвился, зачем ему здесь столько книг.
– У него в работе всегда было несколько тем сразу.
Робби вздохнул и, казалось, несколько успокоился, на губах его даже показалась дрожащая улыбка.
– Меня другое удивляло: он всегда знал, где у него что лежит.
– Как это?
– Понимаете, у него была абсолютная память.
– Да, он мне об этом говорил, – сухо отозвался Эндрю. – И не раз.
– Это правда! Он даже устраивал из этого целое представление. Бывало, закроет глаза, отвернется и попросит подойти к полке или к стеллажу, взять что-нибудь наугад и сказать, откуда я взял, ну, скажем, третий шкаф, четвертая полка сверху. И всегда угадывал, что у меня в руке. И не просто угадывал, какая книга или еще что, а давал комментарий, например: «„Письма Дизраэли“, издание тридцать девятого года, издано отвратительно» или: «Такая-то и такая-то диссертация, защищена в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, с начала и до конца полная чушь, автора следовало бы повесить». Вот в таком духе.
– Впечатляет.
– Ужасно противно.
– А вам известно что-нибудь про дневник тысяча шестьсот семьдесят второго года? – спросил Ходди.
Клер ясно видела, как по лицу Робби пробежала какая-то тень. Испугался? Что-то его явно обеспокоило. Аспирант окинул взглядом заваленный книгами и бумагами стол.
– А в чем дело? Вы что-то ищете?
– Как раз этот дневник и ищем, – сказал Эндрю, – В разговорах с вами он когда-нибудь упоминал о нем? О дневнике, текст которого зашифрован?
– Да, один раз, может, два.
– И что он вам о нем говорил?
– Да ничего особенного. Что его писала какая-то женщина-врач, которая лечила любовницу короля от, мм… – он быстро скосил взгляд на Клер и снова отвернулся, – от какой-то болезни.
– Любовницу Карла Второго?
– Да.
– Какую именно?
– А у него была не одна?
– Гораздо больше чем одна.
– Не знаю, – снова пожал плечами Робби.
– А почему доктор Гудмен интересовался этим? – спросила Клер.
– Кажется, писал статью про шифры и скоропись.
Он встал и поднял свой рюкзак.
– Послушайте, мне уже надо идти. У меня сейчас важная встреча.
– Подождите минутку.
Эндрю достал из кармана сложенный листок бумаги – копию страницы из дневника и протянул его Робби.
– Вам известно что-нибудь об этом? Знаете, о чем здесь написано?
Робби быстро пробежал листок, и глаза его задержались на приписке его научного руководителя: «Я тебя предупреждал – теперь плати сполна».
– Это почерк доктора Гудмена?
– Да.
Робби покачал головой.
– Извините, я не знаю, о чем это.
Он нервно закинул рюкзак за спину.
– В общем, мне действительно очень нужно…
– И больше вы ничего об этом не можете нам сказать? – не отставал Эндрю.
Робби снова вздохнул, понимая, что так легко он отсюда не уйдет.
– Про свою научную работу он не любил болтать лишнего. Правда, однажды вечером выпил много пива и проговорился, что с помощью этого дневника можно раскрыть одно убийство.
– Какое убийство?
– Не помню. – Он уставился в пол, стараясь вспомнить. – Какого-то Осберна, что ли… Или, может, Осборна?
– Роджера Осборна?
– Точно, именно его.
Эндрю, казалось, был совершенно потрясен услышанным.
– Дерек Гудмен говорил, что собирается раскрыть убийство Роджера Осборна? – спросил он еще более настойчиво.
– Ну да, я хорошо помню, он так и сказал. Я понятия не имел, о чем он толкует. Эпоху Реставрации я плохо знаю. У меня диссертация о национальных меньшинствах в Англии восемнадцатого века. Если честно, я подумал, что он спьяну заговаривается или у него с головой что-то не то.
– Сволочь, – сказал Эндрю шепотом.
– Простите, что вы сказали?
– Ничего особенного. А где же сам дневник?
– В библиотеке Рена.
– Вы уверены, что его здесь нет?
– Совершенно. Пилфорд никогда не позволил бы его вынести.
Робби попятился к двери.
– А теперь, если вы не против, я пойду.
Когда Робби ушел, Эндрю закрыл дверь на ключ и занял свое место за столом.
– О чем это вы тут говорили? – спросила Клер.
– Я уже пять лет изучаю эпоху Карла Второго, но так и не докопался до правды.
– Какой правды? – спросил Ходди.
– Об убийстве Роджера Осборна.
Он посмотрел на Ходди, потом перевел взгляд на Клер и увидел, что оба сгорают от нетерпения, желая, чтобы он их просветил.
– Осборн был торговец из Сити, который принял сторону Кромвеля, боровшегося против Карла Первого, а потом, когда восстановилась монархия и на трон сел Карл Второй, ни с того ни с сего стал роялистом – наверное, решил, что так ему будет удобней. Человек вполне типичный для своего времени. Осборн ссужал Карла Второго деньгами, и ему простили его прежние парламентские грешки. Он присутствовал при встрече Карла с его сестрой Генриеттой Анной в Дувре, а потом, спустя короткое время, был свидетелем ее смерти в Париже. Некоторые источники утверждают, что принцесса доверила ему одну тайну, и что он действовал в интересах короны. В других говорится, что он был шпион.
– Французский? – спросила Клер.
– Нет, работал на английских антироялистов. Некоторые подозревали, что взглядов своих он никогда не менял, только делал вид, словом, притворялся. В конце тысяча шестьсот семьдесят второго года его тело нашли… – Эндрю встал, оглядел лежащие по всему столу книги и бумаги и закончил с большим воодушевлением: – Господи, его нашли во Флит-дич! Вы только посмотрите, вот перед вами книги «Родники, ручьи и минеральные источники Лондона», издание тысяча девятьсот десятого года; «Старый и новый Лондон», очередное переиздание, тысяча восемьсот восемьдесят первый год, но и здесь целая глава посвящена реке Флит. А вот, – он нагнулся и полез в коробку, стоящую рядом с его стулом, и вытащил еще одну книгу, – так и называется: «Флит», издание тысяча девятьсот тридцать восьмого года.
– А две карты Лондона семнадцатого века, висящие в спальне, с красными пометками… – начал Ходди.
– Три из них проставлены прямо возле Флита, – добавила Клер.
– Он напал на какой-то след, – сказал Эндрю – Но вот какое отношение личный дневник какой-то дамы, пусть даже врача, может иметь к Дувру, Генриетте Анне и Роджеру Осборну, – это выше моего понимания, и я умираю от желания докопаться до истины.
– А что, если Дерек Гудмен погиб как раз из-за того, что докопался? – спросила Клер.
– Вы думаете, его убили за то, что он раскрыл убийство, случившееся три сотни лет назад? – захохотал Эндрю.
– Конечно, если формулировать так, как это сделали вы, звучит маловероятно.
– Думаю, вы правы. Среди ученых, конечно, попадаются и головорезы, но в нашем случае это было бы слишком.
Эндрю стал натягивать куртку.
– Вы сейчас куда? – спросила Клер.
– В библиотеку Пипса. Хочу спросить, можно ли расшифровать этот документ сразу. Хотите со мной? В конце концов, это вы разыскали дневник.
Клер улыбнулась.
– Конечно хочу.
Она повернулась к Ходди.
– А вы с нами идете?
– На этот раз на меня не рассчитывайте.
Он поднял книгу, которой на вид было не меньше трех сотен лет.
«Советы Венецианской республике. Как пользоваться властью в государстве и за пределами его, чтобы не утратить суверенитет», – прочитал он заголовок, – Я искал эту книгу целых два года. Это такое чтиво – не оторвешься. Спасибо за предложение, но лучше пойду к себе и получу удовольствие.
Клер надела плащ.
– Вы должны кое-что мне объяснить, – сказала она Эндрю.
– Что именно?
– Для начала все, что связано с Дувром и с Генриеттой Анной. Если вы помните, истории Венеции я посвятила последние несколько лет.
