Текст книги "Хранитель забытых тайн"
Автор книги: Кристи Филипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)
– Кто?
– Доктор Стратерн, мэм.
От одного этого имени у нее дух захватывает. Прошла всего неделя с тех пор, как они в последний раз виделись, когда она попросила не приходить к ней больше. Почему он пренебрег ее просьбой? Тоненький голосок в душе нашептывает: а вдруг он разорвал помолвку? – но она прекрасно понимает, что это бредни и слушать их не стоит. Любая надежда приведет лишь к разочарованию.
Она спускается вниз. Прервав внимательное изучение каминной полки и гобелена, купленного родителями много лет назад, еще во Франции, он оборачивается к ней. Одет он почти так же, как и в последнюю встречу: без парика, в повседневном камзоле и штанах, шея повязана простым, без узоров, платком.
– Миссис Девлин, – взволнованно говорит он, когда она подходит ближе, – я бы не нарушил ваше уединение, если бы не вопрос чрезвычайной важности.
Лицо его мрачно, под глазами темные круги. Анна сразу понимает, что визит его не продиктован романтическими причинами, лицо его выражает такое страдание, что ей не до разочарования.
– Что случилось, доктор Стратерн? В чем дело?
– Убит мой дядюшка, – говорит он тихо, но не настолько, однако, чтобы она безошибочно не почувствовала в его голосе гнева.
– Когда?
– Прошлой ночью. Он был в своем доме, даже в своей спальне.
– Примите мои соболезнования.
Анна качает головой, она явно озадачена.
– Впрочем, в такой ситуации слова не имеют смысла. Прошу вас, сядьте. Вы плохо выглядите.
– Благодарю вас.
Он рассеянно усаживается на один из свободных стульев и озирается, словно только сейчас понимает, где он находится.
– Мне кажется, я не вполне отдавал себе отчет, что со мной, пока не увидел вас. Все утро я занимался… о, как это ужасно…
Он умолкает, не желая обременять ее подробностями происшедшего, но по плотно сжатым, побледневшим губам она понимает, что они все еще свежи в его памяти.
– Одно дело приводить в порядок тело умершего незнакомца, и совсем другое – близкого родственника. Особенно если он зверски убит.
Он вздыхает и качает головой.
– В общем, миссис Девлин, сначала был ваш отец, потом сэр Генри, за ним мистер Осборн, а теперь вот сэр Грэнвилл.
– Он что, убит точно так же?
– Боюсь, что да. Хотя, я думаю, сначала его удавили, чтобы не слышно было криков.
Анна вздрагивает. Сэра Грэнвилла она не очень-то жаловала, но дикого, жестокого убийства она не пожелала бы никому. Она еще раз хочет выразить свои соболезнования, но, похоже, в этом нет необходимости. Доктор Стратерн и так знает, что она, как никто другой, понимает, что он теперь чувствует. Возможно, именно поэтому он и явился сюда.
Она идет на кухню и просит миссис Уиллс приготовить поесть и подать на стол вино. Когда возвращается, Эдвард уже встал и расхаживает по комнате.
– Доктор Стратерн, прошу вас, сядьте. Не надо так себя терзать, вам нужно отдохнуть.
– Какой сейчас может быть отдых? Надо немедленно что-то делать… только вот в голову не приходит, что именно.
– Вы уже сообщили констеблю?
– А зачем? Чем он может помочь? Здесь не поможет и вся королевская стража. Вспомните, что случилось после гибели сэра Генри: повесили совершенно невинного человека!
– Ну, это еще не доказано. Разве можно быть в этом уверенным?
– Если вы не уверены, то я совершенно уверен. Единственный способ докопаться до истины – самим заняться поисками ее. Словом, я пришел к вам не просто так: скажите, вы нашли что-нибудь в бумагах вашего отца?
– Я просматривала их, но пока ничего не обнаружила.
Эдвард снова садится и, сокрушенно вздохнув, откидывается на спинку стула.
– Я был уверен, что там должно быть хоть что-нибудь о той ночи в Сент-Клод.
– Ничего, ни полслова. Ни о принцессе, ни о том времени, когда он ее пользовал.
– А вам не кажется это подозрительным?
– В данных обстоятельствах, да, кажется.
Он смотрит на свои руки, сплетает пальцы и задумчиво вертит двумя большими. Потом снова поднимает глаза: в них светится новая надежда.
– Ваш отец вел с кем-нибудь постоянную переписку?
– Да, со многими людьми.
Она вдруг понимает, куда он клонит.
– Но я не представляю, кто из них мог быть связан с теми событиями.
Входит Эстер с подносом, на котором лежит хлеб, сыр, нарезанное мясо и графин с красным вином. Она ставит его на стол между ними и перед тем, как поспешить обратно на кухню, делает обязательный книксен.
Эдвард провожает ее взглядом до двери.
– От Люси никаких известий?
Анна печально качает головой.
– Увы, ничего.
– Вы пытались еще раз отыскать ее?
– Мы расспросили всех, кто живет поблизости, но никакого толку. А что еще можно сделать, я ума не приложу. Люси – взрослая девушка, она может распоряжаться собой, как хочет. Она ничего не украла, взяла с собой только то, что принадлежало ей. У меня нет ни законных, ни моральных оснований, чтобы помешать ей делать то, что она считает нужным. Но нам без нее нелегко. Мать спрашивает о ней каждый день. И я так за нее тревожусь: Люси еще совсем молода и совсем не так опытна в жизни, как она сама думает.
Она грустно улыбается.
– Но вы пришли сюда вовсе не для того, чтобы выслушивать мои жалобы.
– Почему же, я всегда готов их выслушивать.
Она смотрит в его чистые серые глаза и вспоминает тот день, когда они познакомились, когда в первый раз искренне заглянули в глаза друг другу. Сердце ее сильно бьется. Анну вдруг охватывает робость – она и не подозревала, что еще способна на такие чувства. Впрочем, общение с доктором Стратерном пробудило в ней много всего, что, казалось, давно уже похоронено в прошлом. Она отводит взгляд и протягивает руку к графину, чтобы разлить вино.
– Прошу вас, вам надо поесть, – говорит она, подвигая к нему тарелку с хлебом и мясом.
Судя по тому, как Эдвард набрасывается на эту простую еду, странно, что он еще не помер от голода.
– Вы, наверное, не ели весь день, – замечает она.
– Да, не до этого было. Я буду счастлив, если после всего, что произошло, хоть один из слуг останется в этом доме. Все это так странно. Всю свою жизнь я…
Он умолкает, похоже, решил, что лучше об этом вообще не думать. Сидит и качает головой, словно не знает, что ему теперь делать.
– Я никогда и не думал о том, чтобы иметь большой дом и столько челяди, о которой ведь тоже надо заботиться. Все это так неожиданно.
– А где вы теперь живете?
– У брата, у него дом в районе Лестер-сквер. Я так и думал там жить до тех пор, пока…
– Пока не женитесь, – заканчивает за него Анна.
Он опускает глаза и медленно вытирает губы.
– Мне нелегко говорить с вами об этом, – признается он. – Как-то… не по себе, все в голове путается.
Анна встает.
– Доктор Стратерн, мне кажется, вам немедленно надо отправиться домой. Вы устали, тем более такие события. Ваши нервы совсем расстроены. Отдохнете как следует, выспитесь, и наутро вам станет гораздо лучше, я не сомневаюсь.
Эдвард тоже вынужден встать, но к двери идти он, похоже, не собирается.
– Но я не хочу домой, – говорит он сердито, как и вначале, когда пришел. – Я хочу найти мерзавца, который убил моего дядю. Ваш отец должен был что-то видеть, должен был что-то знать – если бы это было не так, я уверен, он до сих пор был бы жив.
Он умолкает и, пытаясь успокоиться, делает несколько глубоких и размеренных вдохов.
– А разве вам не приходило в голову, – продолжает он, озабоченно сдвинув брови, – что вам тоже может грозить опасность?
– Да. А также и вам.
– Мы должны что-то делать. Приложить все усилия. Хотите, я помогу вам читать записки вашего отца?..
– Погодите, ведь только что вы спрашивали, не переписывался ли он с кем-нибудь, – улыбается Анна, – Я вспомнила, есть такой человек и к нему стоит обратиться.
ГЛАВА 40
Когда они подъезжают к дому доктора Сайденхема на Пэлл-Мэлл, уже давно пробило шесть и на улице совсем темно. Анна выходит из кареты в кромешную тьму ночи и вдыхает холодный воздух, настоянный запахом цветущей растительности и плодородной, влажной земли, все еще благоухающей после вчерашнего дождя. Этот район Лондона малонаселен; аристократические особняки, которые выросли здесь за последние годы, летом утопают в зелени садов, общественных парков, окружены широкими полями. По сравнению с соседними имениями резиденция доктора Сайденхема по размерам и внешнему виду довольно скромна. Этим она чем-то похожа на своего владельца, пуританина, который лишь по недоразумению живет среди роялистов. Дверным молотком, сделанным в виде кадуцея [37]37
Кадуцей – у древних греков и римлян жезл глашатаев, жезл Гермеса (Меркурия), обвитый двумя змеями.
[Закрыть], Анна стучит в дверь, и скоро им открывает женщина в белом чепце с оборками.
– Анна Брискоу! – восклицает она, и глаза ее загораются неподдельным восхищением, – Неужели это вы?
– Она самая.
Они тепло обнимаются. Служанка доктора Сайденхема Морин мало изменилась с тех пор, как Анна видела ее в последний раз. Разве что немного располнела, но волосы ее с медным отливом все так же пышны и красивы, а широкое лицо светится искренним гостеприимством.
– Давненько вы к нам не захаживали!
Морин отступает на шаг и нетерпеливым жестом приглашает их войти.
В обшитой деревом передней Анна рекомендует Эдварда и, пока они снимают шляпы и перчатки, справляется о докторе Сайденхеме.
– Он дома, – отвечает Морин, – правда, весь день что– то неважно себя чувствует. Но я уверена, что он будет очень рад вашему приходу. Подождите минутку, я сообщу, что вы здесь.
– Что-то мне страшновато, – говорит Эдвард, глядя в спину уходящей по коридору Морин, – Я слышал, ваш добрый доктор бывает такой важный, что не подступишься.
– Это верно, особенно если вы заспорите с ним о достоинствах патологической анатомии, – говорит Анна. – Но со мной он всегда был прост и мил.
– Скажете тоже, разве к вам можно относиться иначе? Лично я представить себе не могу.
В тускло освещенном коридоре кажется, что большие глаза его горят каким-то странным светом. Анна вдруг замечает, что в этой тесноте они стоят друг к другу совсем близко и от него исходит тепло и сладковато-пряный запах. Наверное, так пахнет его кожа. По дороге сюда они старательно избегали говорить о предметах личного характера, как бы заключив негласный договор подобные темы не затрагивать, пока они заняты делом куда более важным: поисками истины. Но чувства надолго не спрячешь, при первой возможности они всегда готовы всплыть на поверхность. Эдвард подвигается к ней ближе, так близко, что стоит ей совсем немного приподнять голову, и губы их встретятся. Остается всего несколько дюймов, и желание, словно электрический разряд, пронизывает воздух между ними.
– Анна, – шепчет он внезапно охрипшим голосом, и на секунду она представляет, как это будет: исчезнет все – все тревоги, все проблемы, все препятствия, исчезнет сам этот дом, где они оба вдруг очутились, – останется только ощущение губ, прижавшихся к ее губам.
В конце коридора снова появляется Морин. Она наверняка видит, как быстро они отпрянули друг от друга, но благоразумно не обращает внимания.
– Он ждет вас в своем кабинете, – весело говорит она.
Анна идет за ней, надеясь, что никто не заметит вспыхнувшего на ее лице румянца. Этот не состоявшийся поцелуй вызывает трепет во всем ее теле, сердце замирает, как в тумане вслед за горничной она входит в уютную комнату, где в камине с веселым треском пламя пожирает поленья сухого дерева. Доктор Сайденхем сидит лицом к огню, ноги его в домашних шлепанцах стоят на специальной скамеечке, а на колени наброшен легкий плед.
– Простите, что не встаю, – приветливо говорит он.
Анна с удовольствием отмечает, что открытые и вместе с тем приятные манеры доктора, его непритязательное облачение – темный шерстяной костюм с отложным воротником из простого полотна – производят на Эдварда приятное впечатление. В свои сорок восемь лет доктор Сайденхем все еще очень красивый мужчина: голова его, осененная длинными седеющими волосами, волнами ниспадающими на плечи, держится величественно, на выразительном лице еще не видно глубоких морщин и других примет, свойственных людям его возраста, если не считать складки между бровями, говорящей о том, что этот человек постоянно и сосредоточенно о чем-то размышляет. Увидев это лицо, человек, с ним незнакомый, назвал бы его самоуверенным и высокомерным, но Анна прекрасно знает, что доктор способен на любовь и сострадание к другим людям. Кроме того, как считал ее отец, он может быть и решительным, и смелым, а также невероятно упрямым – последнюю черту доктор Сайденхем нередко приписывал и своему другу.
– Мой ревматизм сегодня что-то меня совсем замучил, – жалуется он.
Хронической подагрой он страдает вот уже почти два десятка лет, а в последние годы на него навалилась куча других болезней. Но он продолжает писать медицинские трактаты, преподавать и заниматься лечебной практикой, причем широко, и в разряд его пациентов входят как нищие бедняки из больницы Святого Варфоломея, так и люди знатные, например Джон Локк и лорд Шефтсбери.
– Входите и будьте как дома.
Он указывает на два стула, завершающие собой уютный полукруг вокруг пылающего камина.
– Анна Брискоу, – голос его звучит с сердечной теплотой, а карие глаза весело сверкают из-под очков, в стеклах которых пляшут языки пламени, – гляжу я на вас и думаю: неужели это та самая девочка, которая только вчера вгоняла в краску моих студентов? Когда-то она частенько приходила сюда со своим отцом, – поясняет он Стратерну, – а также посещала с ним его пациентов. В шестнадцать лет она знала о медицине больше, чем двадцатидвухлетние выпускники Оксфорда или Кембриджа.
Нечаянное воспоминание доктора Сайденхема о прошлых днях вызывает у нее странное чувство: с тех пор произошло столько событий, что ей кажется, будто он говорит о ком-то другом, что все это было в какой-то другой жизни.
– По-моему, вы слишком великодушны ко мне, – улыбается Анна, хотя действительно, она прекрасно помнит, какими невеждами казались ей тогда выпускники университета.
Искорки в глазах его гаснут.
– Я очень жалею, что не смог присутствовать на похоронах вашего отца в прошлом году.
– Вашего письма с выражением соболезнования было вполне достаточно, – искренне говорит Анна.
– Не могу согласиться с вами, но я жил в деревне в то время и был не способен к такому путешествию. Очень жаль, поскольку нет ничего полезнее для здоровья и целительней для подагры, чем движение и свежий воздух. Но, увы, не пустили другие болезни.
– Для подагры вы рекомендуете движение и свежий воздух? – переспрашивает Эдвард.
– Верховая езда для тех, кто может, а для тех, кто не способен, – ежедневная прогулка в коляске. А также постоянное употребление пива в небольших дозах и ранний отход ко сну, не позже девяти вечера, – отвечает он Эдварду с улыбкой, – Вы удивлены? Не верьте вздорным слухам, которые ходят обо мне по городу. Большинство этих слухов – сущая чепуха, нелепые сплетни, которые сочиняют обо мне люди пристрастные. После того как больным оспой я стал рекомендовать охлаждающие процедуры, всюду стали рассказывать, что я выволакиваю пациентов из их постелей и сажаю в ванну с ледяной водой. Это все чепуха, конечно. Но если берешь на себя смелость быть непохожим на других, приходится мириться. Некоторым, например, не нравится, что я не прописываю больным много лекарств. Но ведь часто бывает так, что лучше оставить больной организм в покое, чтобы на него благотворно воздействовал величайший из врачевателей – время. Правда, от такого лечения ни врачи, ни фармацевты не становятся богаче.
Он тихо, как бы самому себе, усмехается и качает головой, словно сам удивляется собственным причудам.
– Но что-то я заболтался. Мне кажется, вы явились ко мне совсем не для того, чтобы выслушивать мои теории врачевания.
– Доктор Сайденхем, – начинает Анна, – мы с доктором Стратерном обнаружили нечто ужасное. Мой отец был убит вовсе не уличным грабителем, но человеком, у которого были для этого какие-то темные мотивы. Пока мы не знаем, кто это. Но мы уверены, – она бросает быстрый взгляд на Эдварда, который серьезно кивает в ответ, – что гибель моего отца каким-то образом связана со смертью сэра Генри Рейнольдса, а теперь еще и совсем недавним убийством дяди доктора Стратерна, сэра Грэнвилла.
– Сэра Грэнвилла Хейнса? – удивленно переспрашивает доктор Сайденхем.
– Да.
– Я об этом еще не слышал.
Он с недоумением смотрит на Эдварда.
– Это случилось буквально только что, – отвечает тот.
– Да-а, это действительно ужасно.
Складка на лбу его становится глубже – он пытается осмыслить то, о чем только что узнал.
– Мы считаем, что все эти убийства имеют какое-то отношение к тому времени, когда мой отец был в Париже и был врачом принцессы Генриетты Анны, – продолжает Анна, – Он когда-нибудь разговаривал с вами о том времени?
Доктор задумчиво смотрит на пламя. Наконец решительно поворачивает голову и заглядывает Анне прямо в глаза.
– Отец вам когда-нибудь рассказывал, почему он оставил двор?
– В общем-то, нет. Говорил только, что он поссорился с лордом Арлингтоном.
– Это была не совсем ссора. Ваш отец отказался сделать то, о чем попросил его лорд Арлингтон.
– А именно?
– Солгать.
Доктор Сайденхем наклоняется вперед, словно собирается встать, но как только ноги его касаются пола, гримаса боли искажает его лицо.
– Доктор Стратерн, не будете ли вы столь добры?
– Разумеется, что я должен сделать?
– На верхней полке вон того шкафа, – говорит он, протягивая руку, – стоит шкатулка вишневого дерева. Пожалуйста, принесите ее мне.
Эдвард достает шкатулку и кладет ее на протянутую ладонь доктора Сайденхема. Внутри лежит стопка пожелтевших от времени бумаг: юридические и другие документы, старые письма. Он достает лежащий на самом дне сложенный лист бумаги, на котором видна сломанная восковая печать. Пристально смотрит на него, словно еще не совсем уверен, что с ним делать.
– Сэр, – говорит Анна, – если это письмо может пролить свет на тайну убийства моего отца, я считаю, что имею право взглянуть на него.
– Я размышляю сейчас не потому, что ставлю под сомнение это ваше право, но потому, что мне пришла в голову странная мысль: по меньшей мере, два человека, которые знали содержание этого документа, были убиты. Честь моей дружбы с вашим покойным отцом может быть поколеблена, если я хоть в малейшей степени подвергну вас опасности.
– Я твердо решила… – Она снова бросает быстрый взгляд на Эдварда. – Мы оба твердо решили узнать правду во что бы это ни стало.
Доктор Сайденхем вскидывает брови и смотрит на Стратерна.
– Она говорит совершенную правду, сэр, – твердо отвечает на его немой вопрос Эдвард.
Доктор Сайденхем отдает бумагу Анне.
– Вы поистине дочь своего отца.
Она разворачивает документ. И почти сразу поднимает на Эдварда округлившиеся глаза.
– Это отчет моего отца о вскрытии принцессы Генриетты Анны, – говорит она потрясенным голосом.
– Он отдал мне его на хранение вскоре после своей размолвки с лордом Арлингтоном, – поясняет доктор Сайденхем.
Анна сосредоточенно пробегает глазами строчки, написанные знакомой рукой отца.
– Коррозия стенок желудка, болезнь печени, симптомы повреждения почек… – читает она вслух и снова недоуменно смотрит на коллег. – Он не говорит об этом прямо, но описание явно указывает на отравление.
Доктор Сайденхем с серьезным видом кивает.
– Читайте дальше, – говорит он.
Она быстро прочитывает оставшуюся часть отчета.
– Господи боже, – шепчут ее губы.
– Что такое? – спрашивает Эдвард.
Анна молча передает ему листок. Эдварду хватает минуты, чтобы увидеть, что ее так поразило.
– Матка увеличена, – читает он, – Дальнейшее обследование показывает, что принцесса носила ребенка. Судя по размерам плода, ему три месяца.
– Беременна и отравлена, – озадаченно говорит Анна. – Значит, мой отец не сказал мне правды. Он говорил, что принцесса умерла от естественных причин, и даже не заикнулся о том, что она носила ребенка.
– Уверен, что он просто хотел уберечь вас, – говорит доктор Сайденхем, – Он понимал, что знать об этом опасно.
– А что вы имели в виду, когда сказали, что лорд Арлингтон попросил его солгать?
– Он попросил вашего отца уничтожить этот отчет и написать новый, в котором не было бы ни слова про отравление и про беременность принцессы. А доктор Брискоу отказался это сделать.
– А зачем лорду Арлингтону понадобилось скрывать, что сестра короля убита? – спрашивает Анна – Его за это могли отправить в Тауэр.
– Не только отправить в Тауэр, но и казнить, – добавляет врач. – Отравитель, кем бы он ни был, убил не только принцессу, но и ее ребенка – ребенка герцога Орлеанского и потенциального наследника французского престола. Это преступление – измена не одной только Англии, но и Франции.
– Возможно, Арлингтон скрывал его потому, что он сам в нем замешан, – замечает Эдвард.
– Почему вы с таким подозрением относитесь к Арлингтону? – спрашивает Анна.
– Известно, что, стремясь к своей цели, он безжалостен и не брезгует никакими средствами.
– Но убийство? Это уж что-то слишком, даже для человека с такими амбициями, как у Арлингтона. А как вы думаете, доктор Сайденхем, за этим убийством может стоять министр? – спрашивает Анна. – И что думал об этом мой отец?
– Я много размышлял о роли Арлингтона в этом деле. Ваш отец своими мыслями по этому поводу со мной не делился, поэтому не могу сказать, что думал он. Что касается меня, я думаю, что министр – человек беспринципный и в средствах действительно неразборчивый, думает только о своих интересах, хотя повсюду кричит о своих заслугах перед королем и страной. Но на убийство я никогда не считал его способным. А главное, я не вижу, какую пользу могла принести ему смерть принцессы.
– Вы поднимаете очень важный вопрос, сэр, – говорит Эдвард, – Кому могла быть выгодна смерть принцессы? Я вспоминаю, что в то время ходили сплетни, что это дело рук любовника ее мужа, шевалье де Лорана. Говорили, что он отравил ее в отместку за то, что его удалили от французского двора. Но как только стало широко известно, что смерть ее наступила от естественных причин, слухи прекратились.
– Мне очень жаль говорить об этом, доктор Стратерн, но именно ваш дядя весьма способствовал распространению этого вымысла. Лорд Арлингтон добился-таки своего, и сэр Грэнвилл написал новый, фальшивый отчет о вскрытии, который и стал официальным.
– А взамен, разумеется, получил выгодную должность при дворе, – кивает Эдвард.
– Похоже на то, – подводит итог доктор Сайденхем, – что все эти убийства имели целью во что бы то ни стало скрыть, что принцесса была отравлена.
– Кто-то решил устранить всех, кто знает правду, – соглашается Анна.
Они многозначительно обмениваются взглядами: все трое вполне отдают себе отчет в том, что это означает для каждого из них: все они теперь – потенциальные жертвы.
Эдвард лезет рукой в карман.
– Есть еще кое-что, чего мы никак не можем понять, сэр. Мы были бы очень признательны, выслушав ваше мнение об этом.
Он протягивает врачу листок писчей бумаги, и тот внимательно изучает нарисованные на нем символы.
– Моего отца, да и других тоже, не только убили, их еще изуродовали одним и тем же способом, – говорит Анна – У всех на правой руке отрублены пальцы, причем количество их соответствует той последовательности, в какой их убивали. Мой отец был первым, и у него отсутствовал один палец, а у сэра Грэнвилла, который был последним…
– У него уже не было четырех, – заканчивает за нее Эдвард. – А на груди у всех были вырезаны вот эти знаки.
– Буква «X» в квадрате – это знак, принятый у фармацевтов, – говорит Анна.
– Да, я это знаю. Он заменяет латинское слово «menses», то есть месяц.
– А что вы скажете о других?
– Вот эти два, видите, – он указывает на них Анне, – выглядят очень похоже на астрологические символы, означающие созвездия Козерога и Льва.
Он передает ей листок.
Она впервые видит все символы вместе. Всего их двенадцать: на теле каждой жертвы убийца оставил три знака. Значит, если доктор Сайденхем прав, они расшифровали еще только три знака из двенадцати: два астрологических, означающих созвездие Льва и созвездие Козерога, а также букву «X», заключенную в квадрат, что у фармацевтов заменяет слово «месяц». То есть нет, латинское слово «menses». Некоторые другие символы, теперь она видит это, вообще не похожи на символы. Это обыкновенные буквы.
– Доктор Стратерн, мне кажется, вот этот знак на теле сэра Генри не крест, а буква «Т». А вот этот на теле моего отца – буква «Р». И у нас получается какое-то слово, точнее, начало слова. «Р-О-Т-I». Совершенно очевидно теперь, что это латинское слово «potio», что значит «яд».
Эдвард кивает, соглашаясь с ее догадкой, но потом озадаченно вскидывает голову.
– Однако если убийца пытается скрыть правду, зачем тогда сам намекает на то, как была убита принцесса?
– Тот, кто совершил эти гнусные деяния, по-видимому, не отличается здравым умом, – говорит Анна, – И я начинаю подозревать, что это не мужчина.
– Не мужчина? – усмехается Эдвард.
– Это мадам Северен, – продолжает Анна, – Когда я только приступила к лечению Луизы де Керуаль, поведение ее мне показалось очень странным: она боялась, что мадемуазель будет отравлена.
– Еще бы ей не бояться. Один раз она уже видела, как умерла ее госпожа.
– Но она сама проверяла мои лекарства, и я убедилась, что с ядами она обращаться умеет.
Анна умолкает на минуту, словно вспоминая кое-что еще.
– А помните, как на балу я потеряла сознание? Раньше я думала, что это от лауданума. Но ведь ни прежде, ни потом он на меня так не действовал. И еще я припоминаю, что вино показалось мне странно горьковатым.
– Вы думаете, она подсыпала туда яду? – спрашивает Эдвард.
– Не знаю наверняка, но у нее была такая возможность, – качает головой Анна, – С той самой минуты, как я с ней познакомилась, я сразу поняла, что ей доверять нельзя, во всем ее облике есть нечто зловещее. Да вы ведь и сами говорили, что у сэра Грэнвилла в тот вечер была женщина.
– Возможно, сообщница, но только не убийца. Если бы вы видели, что стало с моим бедным дядюшкой, ни за что бы не поверили, что на такое способна женщина.
– Вы идете против заповедей своей науки, – напоминает ему Анна. – К сэру Грэнвиллу пришла какая-то женщина, а потом он был найден мертвым. Какой напрашивается вывод? Во всяком случае, нельзя недооценивать точку зрения, согласно которой женщина тоже может быть убийцей. Я бы не стала сбрасывать мадам Северен со счетов.
– Но как это можно доказать? – спрашивает Эдвард.
– Мне приходит в голову только один способ. На все наши вопросы может ответить только сам лорд Арлингтон.
– Но вы же сами сказали, что связываться с этим человеком опасно.
– Но если этого не сделать, мы никогда не докопаемся до истины.
– Я согласен с Анной, – вмешивается доктор Сайденхем. – Вы должны с ним поговорить. Кстати, мне пришло на ум, что есть еще одна причина поступить именно так. В слове «potio» пять букв, на руке пять пальцев. Я думаю, убийца намеревается нанести еще один удар.
– Но как можно обвинять лорда Арлингтона в заговоре с целью скрыть факт убийства сестры короля? Мы рискуем тем, что нас всех посадят за решетку, – говорит Эдвард.
– Я думаю, есть какой-нибудь способ найти к нему подход, – говорит доктор Сайденхем, вертя в руке бумагу доктора Брискоу, – Однако ни на минуту не забывайте о том, что вы подвергаете себя величайшему риску.
