Текст книги "Ведомые (ЛП)"

Автор книги: Кристен Каллихен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Я оглядываюсь, пока автобус начинает движение вперед. Расставив ноги шире, жду, пока привыкну к легким толчкам. Я уже собираюсь позвать его или, может, предупредить Даниэля о том, что он оставил босса, когда из спальни доносится глубокий голос Габриэля.

– Ты почти опоздала. Пыталась пропустить автобус, Дарлинг?

Меня так сильно накрывает волной облегчения, что приходится опереться о столешницу.

– Я по-старомодному люблю опаздывать, – отзываюсь я.

– Просто помни, – отвечает он, так и не выходя из спальни, – караван никого не ждет.

– Он ждал меня только что.

Я шагаю к спальне, но внезапно замираю на полпути. С секунду я тупо глазею на открывшуюся передо мной картину. Она столь шокирующая, что поворачиваюсь, чтобы проверить, нет ли скрытой камеры.

– Почему ты так на меня смотришь? – тянет слова Габриэль, не отрывая взгляда от телевизора.

– Просто проверяю, не оказалась ли я в альтернативной реальности.

– Ты как всегда забавная, Дарлинг.

Кто мог бы обвинить меня в подозрительности? Габриэль Скотт вылез из костюма и надел мягкую серую футболку с длинным рукавом и черные спортивные штаны. Это достаточно шокирующе, но, по крайней мере, я видела подобное и раньше. Тот факт, что он развалился в кровати, пережевывая какой-то десерт из миски, я нахожу изумительным.

– Ты глазеешь, – говорит он сухо, пока...

– Ты смотришь «Баффи»? – я почти пищу.

Он же закатывает глаза.

– Смирись.

– Я просто... – моя рука взлетает к груди. – Уверен, что меня не снимают на скрытую камеру?

С его уст срывается смешок.

– Ты не знаменита, так что нет. С другой стороны, я мог бы и засомневаться – может, ты здесь для розыгрыша.

Я так счастлива, что приходится сдерживать улыбку психопата, пока сбрасываю обувь и забираюсь на край кровати.

– Если бы я хотела тебя разыграть, то заменила бы все твои костюмы на костюмы из полиэстера.

В ответ на это его глаза, наконец, обращаются ко мне, а кожа бледнеет.

– Это было бы жестоко, Дарлинг.

– Прекрати так меня называть. – Я краду у него ложку.

– Это твоя фамилия.

– Ты уверен, что именно поэтому зовешь меня так? – спрашиваю подозрительно, пока Габриэль передвигает миску так, чтобы я не могла дотянуться.

– А почему ещё мне так делать?

Блеск в его глазах заставляет меня ответить на вопрос нараспев.

– Знаешь термин «нежность»? Говорящий о твоей бессмертной любофи ко мне.

Он морщит нос.

– Ты собираешься украсть у меня мой пудинг.

– Пудинг? Вот что ты ешь? – я тянусь за миской, но Габриэль более быстрый и ловкий, так что, в конце концов, я оказываюсь поверх его груди.

Мы оба замираем, в одной руке у меня ложка, вторая ладонь прижимается к его твердым кубикам пресса, тогда как одна его рука вытянута в сторону с миской, а вторая оказалась подо мной.

Его дыхание становится глубже и интенсивнее, пока Габриэль глазеет на меня. Мое внимание привлекают его губы, идеальной формы и слегка приоткрытые. Интересно, как он целуется? Начинает ли всё неспешно, слегка касаясь, пробуя на вкус? Или его можно отнести к тому типу, который берет всё и сразу, завладевая моим ртом?

Жар наводняет мое тело, бабочки трепещут в животе.

Веки Габриэля опускаются, а дыхание перехватывает.

По телевизору кто-то кричит имя Баффи. И этого достаточно, чтобы вытащить меня из тумана, в котором я оказалась, соприкоснувшись телом с Габриэлем.

– Ты пахнешь как яблочный пирог, – неосознанно шепчу я.

Его взгляд мечется от моих губ к глазам.

– Это крэмбл. Яблочный крамбл.

– Почему ты назвал его пудингом?

– Так мы, британцы, называем десерт. – Он всё ещё глазеет на мои губы. Десерт забыт.

Мой рот приоткрывается, от переживаемой похоти я слегка надуваю губы.

– Дай попробовать кусочек.

Шумно сглатывая, он медленно забирает ложку у меня из рук. Я не отвожу взгляда от его глаз, пока Габриэль зачерпывает кусочек крамбла.

Ложка слегка дрожит. Прохладный металл скользит по моей нижней губе, и горячий крамбл заполняет мой рот. Я едва сдерживаю стон, мои губы смыкаются вокруг ложки, пока он медленно вынимает ее у меня изо рта. Габриэль ворчит в ответ, издавая краткий беспомощный звук, который ему быстро удается заглушить.

– Пальчики оближешь, – говорю я, облизывая уголок губ.

Стена между нами возвращается на место, и Габриэль снова становится типичным самоуверенным парнем. Он осторожно отодвигает меня в сторону.

– Убирайся, – говорит он легкомысленно. – Ты мешаешь мне смотреть «Баффи».

Мне требуется момент, чтобы прийти в себя. Я убираю волосы с лица и плюхаюсь в кучу подушек напротив изголовья кровати.

– Не могу поверить, что ты смотришь это. И даже гордишься.

Его большое плечо приподнимается, когда парень пожимает плечами и снова поедает крамбл.

– Теперь ты живешь здесь, так что я не могу скрывать свои предпочтения в ТВ-шоу. А я не собираюсь отказываться от маленьких удовольствий.

– Имеешь в виду странную тягу к фантастике и поеданию десертов? – я испускаю смешок. – Попытайся сдерживаться, парень-вечеринка.

Он перебивает меня взглядом.

– В первые несколько лет существования «Килл-Джон» я трахался, напивался и посещал вечеринки по всему земному шару. Так что могу спокойно заявить, что устал от такой жизни, и она мне наскучила.

Мой разум спотыкается о слетевшее с его уст с хриплым акцентом слово «трахался». Габриэль употреблял это слово раньше, но во время нашего спора. Теперь же оно привлекает мое внимание. Так и хочется попросить его повторить, но вместо этого я прикусываю щеку изнутри.

– К чему такой взгляд? – спрашивает он, замечая мою борьбу с самой собой. – Я выучил многие твои взгляды. Но не этот.

– Выучил мои взгляды? Не думаю.

Габриэль толкает меня локтем.

– Ты покраснела.

– Черта с два.

Мои щеки горят.

От гула его наполненного весельем голоса у меня волоски на руках встают дыбом, а соски твердеют. Черт возьми. Ему нельзя вот так на меня воздействовать.

– Ребята понарассказывали мне небылиц, – выпаливаю я, мой здравый рассудок помутнел от его близости. – О тебе. Намекали, что ты не заинтересован во всем, что связано с сексом. Что ты не... эм... больше этим не занимаешься.

Боже, я не могу на него смотреть. Готовлюсь к его гневу, но Габриэль смеется. Не долго и не громко, но его грудь дрожит, и парень трет руками лицо, будто пытается это контролировать.

– И ты что? – спрашивает он, его глаза мерцают весельем. – Подумала, что я девственник?

– Нет, – я слегка пинаю его ногу. – Нет. Я просто... тьфу! Ты сказал «трахаться», и я вспомнила об этом.

– Трахаться? – спрашивает Габриэль, усмехаясь довольно широко и демонстрируя белые зубы.

Я отвожу взгляд, так как не могу показать свое очарование.

– Ненавижу тебя.

– Нет, не ненавидишь, – дразнит он не свойственным ему, но свойственным мне тоном, и встречается со мной взглядом.

– Нет, не ненавижу, – соглашаюсь я тихо.

И сейчас его очередь вздрогнуть. Он зачерпывает ложку крамбла, но не ест.

– Это так? – я не могу сдержаться от вопроса. – Ты... воздерживаешься?

– Господи, – говорит он, позволяя ложке звякнуть о край миски. – Пожалуйста, пожалей мой аппетит – пытайся перефразировать всё более тонко, Болтушка. А то больно слышать.

Прямо сейчас я бы не прочь измазать его этим десертом.

– Тогда ответь на вопрос, Солнышко.

На секунду мне кажется, что он откажется, но Габриэль вздыхает, признавая свое поражение, и откидывается на изголовье кровати.

– Секс всегда был для меня... – он хмурится, будто пытается придумать пояснение, а затем пожимает плечами. – Предполагаю, разрядкой. Жестко, быстро, взаимно, но ничего личного.

Это не должно звучать так заманчиво, но звучит – по крайней мере, когда я представляю Габриэля в деле. Он достаточно силен, чтобы секс с его участием был груб в лучшем понимании слова. Я тоже сажусь ровнее, скрещивая ноги перед собой.

Габриэль продолжает повествовать своим типично беспристрастным тоном:

– Живя такой жизнью и выглядя как я, легко отключиться от всего, когда мне того хочется. Не буду лгать. Я часто пользовался преимуществом. Но затем случился инцидент с Джаксом, – он смотрит на свои ладони, крепко сжимая миску. – И всё стало казаться ложным, уродливым. Будто мы все были испорчены ложью, будто вокруг нас остались лишь лжецы. Количество так называемых близких друзей, запрыгнувших на корабль, всех тех, кто отвернулся от Джакса, удручает.

Габриэль смотрит на меня, и я замечаю, что его глаза в уголках покраснели.

– Не пойми неправильно, я ожидал этого. Просто не думал, что меня это станет волновать.

– Конечно, станет. Они – твоя семья. Любому очевидно, что ты их любишь.

Он замирает, будто впитывая мои слова.

– Большинство людей уверены, что я не способен чувствовать.

Гнев бьет меня в грудь, будто обжигающий кулак. В этот момент я знаю, что ради этого мужчины готова начать войну. Даже если он возненавидит каждую ее секунду. Никто не должен встречаться с этим миром без поддержки у себя за спиной. Особенно никто столь преданный, как Габриэль.

– Идиоты, – рычу я.

Он медленно качает головой.

– Нет, милая, я хочу, чтобы они видели меня таким.

– И тебя это не волнует?

– Это полезно. Я никогда не был слишком любящим человеком. Но после Джакса не мог вынести чужих прикосновений. Особенно от незнакомцев. У меня от этого всё чесалось, словно меня душила собственная кожа.

Я со стоном плюхаюсь на подушки.

– А я-то в самолете буквально обвила тебя собой, как липкая лента.

Он кривит губы и смотрит на меня из-под линии густых ресниц.

– Ну да, ты меня, считай, вылечила. Назовем это испытанием огнем. Или терапией неприятия.

– Мило. Теперь я чувствую себя такой теплой и пушистой. Нет, – я поднимаю руку. – Не бери назад своих слов насчет настоящих переживаний.

Габриэль фыркает и хватает меня за руку так, что его длинные пальцы оборачиваются вокруг моих тонких. Он сжимает их до того, как осторожно опустить мою руку к себе на бедро и убрать свою.

– Наша ситуация – совсем другое, обычный контакт раздражает меня, а это значит, что типичный секс мне больше неинтересен. По правде, теперь я нахожу его отталкивающим.

Наверное, хреново, что я чувствую облегчение. Но если бы я должна была смотреть на его интрижки с женщинами в течение тура, то не знаю, справилась ли бы. Ревность – это совсем не круто, и ее сложно контролировать. И всё же меня беспокоит мысль о том, что он обрекает себя на одиночество.

– А как насчет отношений? – спрашиваю я.

– Большинство людей мне быстро надоедают.

Я смеюсь, но мое сердце ноет.

– Это ты отлично даешь всем понять.

Его брови сходятся на переносице.

– Я никогда не был милым или нормальным, Софи.

Он произносит это как предупреждение или, может быть, словно это почетный знак. И всё же я слышу в его словах беспокойство, словно парень боится, что может быть дефектным. Мне отлично знаком этот страх.

– Эй, а что такое норма? Мы все слегка безумны.

– Некоторые чуть больше других, – кажется, он не смог сдержать ответной реплики, улыбаясь дразнящей усмешкой. – И обычно мне редко перепадает десерт. Крамбл занимает особое место в моем сердце.

Это привлекает мое внимание.

– Почему же?

Он зачерпывает десерт перед тем, как ответить мне, таинственно улыбаясь.

– Его для меня готовит Мэри.

– Мэри.

Имя отдается горечью на моем языке.

Габриэль бросает на меня взгляд, его брови сходятся, прежде чем выражение лица разглаживается, отражая веселье.

– Славная женщина. Отлично готовит выпечку. На самом деле, она лучшая.

– Я предпочитаю яблочный пирог.

Ублюдок лениво облизывает ложку. Я игнорирую этот язык. И эти красивые губы, что прямо сейчас слегка блестят и явно имеют вкус яблока и корицы.

– Как по-американски. Но не переживай, любимая. Уверен, Мэри отлично может справиться и с яблочным пирогом.

– Может, тебе стоит попросить её спать с тобой по ночам. А после ты мог бы и пирог свой съесть.

– Хорошее предложение, Мария Антуанетта. Вот только, думаю, она меня отвергнет. Мэри постоянно твердит, что я слишком молод для нее, – он пожимает плечами. – Она довольно вспыльчивая для восьмидесятилетней женщины.

Я хватаю его ложку и набираю огромный кусок любимого им крамбла, пока Габриэль хихикает, а в уголках его глаз образуются морщинки. Не могу поверить, что позволила ему себя подстрекать.

– Задница, – говорю ему с полным ртом еды.

– Тебе идет ревность, мисс Дарлинг. От нее ты краснеешь и прерывисто дышишь.

– Погрязшая в заблуждении задница, – поправляю я себя. Когда он не прекращает усмехаться, я толкаю его в грудь. – Так почему крамбл столь особенный для тебя?

Всё самодовольство сходит с его лица, и у меня в груди зарождается чувство сожаления. Габриэль отводит взгляд, когда отвечает:

– Моя мама обычно готовила его в роли специального угощения. Мне удалось найти очень похожий на мамин крамбл только у Мэри, в ее пекарне здесь. Я всегда заказываю целую партию, когда приезжаю в город.

Мне хочется спросить его о семье и том, почему мама больше не готовит ему крамбл. Но волнение искажает его черты лица, накрывая Габриэля, подобно тяжелому одеялу, которое он старается сбросить. Я не могу заставить себя надавить на его больную мозоль.

Так что, имитируя легкомыслие, я забираю миску из его уже несопротивляющихся рук, после чего ем ещё одну ложку крамбла. У него насыщенный, маслянистый вкус, крошки хрустящие и приправленные специями.

Прямо как сам Габриэль.

– Значит теперь, – говорю ему снова с полным ртом, – ты потерял все очки за участие в команде Джейкоба.

Он фыркает.

– Так что тебе придется реабилитироваться, – я угрожающе машу ему ложкой. – Кто лучше подходит Баффи? Энжел или Спайк?

Габриэль забирает ложку и миску назад.

– Энжел – мечта девочки-подростка, все эти грустные вздохи и умственные расстройства. Спайк же хорош для нее, когда Баффи повзрослеет и осознает, что дело в удовлетворении.

Моя усмешка становится шире.

– Да вы, сэр, романтик.

Он смотрит на меня с оскорбленным выражением лица.

– Я просто сказал, что романтическая болтовня для детей.

– Только романтик вложит столько смысла в этот ответ.

– Ты меня раздражаешь, – ворчит Габриэль без тепла в голосе. – И к слову, я не лгал о Джейкобе. Думаю, они оба – идиоты.

Я смеюсь и смеюсь, наслаждаясь тем, как он, в конце концов, толкает меня локтем. Затем забираю миску с крамблом и кормлю его с ложки, затем ложусь рядом и смотрю «Баффи».

Чувствую себя так, будто мне снова шестнадцать, и я лежу в подвале дома родителей с самым сексуальным мальчиком школы. Вот только я лежу на простынях за несколько тысяч долларов в автобусе стоимостью в миллион, разъезжая по Европе. И Габриэль не мальчик-подросток.

Его длинное подтянутое тело растянулось во всю длину кровати, и мне приходится игнорировать этот факт, иначе сделаю что-то необдуманное. Например, начну поглаживать его накачанный пресс и проскользну рукой в свободные спортивки.

К тому времени, как он тянется к пульту и выключает телевизор, я – чертова размазня. Во рту пересохло, сердце пытается выпрыгнуть из груди.

– Можешь помыться первой, – сдержанно предлагает он, не встречаясь со мной взглядом.

Если бы не тот факт, что Габриэль ждет своей очереди, я бы разнюхивала всё в ванной намного дольше. Но, по факту, умываюсь, чищу зубы и натягиваю самую большую из моих футболку и шорты.

Мое лицо пылает, когда я забираюсь под одеяло так неловко и неуклюже, что одна из подушек падает на пол, пока пытаюсь натянуть простыню до самого носа.

В полнейшей тишине я жду, пока он в ванной. И когда Габриэль возвращается, не могу на него взглянуть, не говоря уже о том, чтобы наблюдать, как он забирается в кровать. Это слишком интимно, слишком реально.

Габриэль более грациозно проскальзывает под одеяло. Я чувствую, как он, наверное, не нарочно задевает меня, но воображаю, что это происходит не со мной. Зачем бы ему делать это специально? Он прояснил то, что я для него просто напарник по сну. Наверное, меня можно прировнять к чему-то вроде плюшевой зверушки или большой подушки.

Комната погружается во тьму. Я слышу собственное дыхание – слишком громкое и быстрое. Слышу его дыхание – слишком ровное и контролируемое.

Черт. О чем я думала? Я не могу этого сделать.

Молчание между нами настолько напряженное, что я начинаю им задыхаться.

Габриэль поворачивается в мою сторону, и я тут же переворачиваюсь на другой бок, отвернувшись от него. Это примитивная самозащита. Если бы мы лежали сейчас лицом к лицу, я бы не знала, что делать. Но уверена: это закончилось бы тем, что мне стало бы очень стыдно.

Хотя, кажется, Габриэль не обращает внимания. Нет, он пододвигается ближе. Мурашки бегут по коже, когда его тело соприкасается с моим. Тяжелая, мускулистая рука ложится мне на талию. И я забываю, как дышать.

Какого хрена со мной не так? Я и раньше спала с ним, и всё было нормально. Ну, не нормально. Мне хотелось остаться в его объятиях навечно. Но я не теряла самоконтроля.

Я не боролась с дрожью, как сейчас.

Его теплое дыхание касается моей макушки.

– Расслабься, Софи.

Я выдыхаю.

– Пытаюсь.

Его голос – шепот во тьме.

– Тебе неудобно?

Неудобно? Его большая ладонь осторожно прижимается к моему животу, к слегка выпуклой части, и это отстой. Но по тому, как он касается меня, кажется, словно Габриэль не замечает, или ему нравится то, что чувствует. Или мне нравится так думать.

Добавьте то, что он слишком близко. Мне стоит только повернуться, и я окажусь обернутой вокруг него, как бумага вокруг подарка.

– Нет, – пищу я. – Я в порядке.

Чувствую, как Габриэль кивает. Кровать скрипит, когда он пододвигается ещё ближе. А затем я чувствую это.

Вот же гребаный ад. Просто нет. Он не может так со мной поступить.

Он большой, твердый и толкается в мою попку.

Мы оба замираем. Ну, Габриэль замирает. Его член? Он снова толкается, его головка упирается мне в поясницу, словно говоря «Приветики».

– Невольная реакция, – говорит Габриэль напряженным голосом. – Игнорируй.

Его твердый член говорит иное.

Я напряженно сглатываю.

– Твой твердый член тыкается в мою попку. Я могла бы игнорировать это ещё сильнее, разве что начни ты бить меня им по лицу.

Он застывает, из его горла вырывается странный звук. Я собираюсь извиниться за грубость, когда Габриэль разражается смехом.

О, как же он смеется. Он смеется всем телом, трясет кровать, плюхаясь на спину и просто хохоча. Несдерживаемый, глубокий, раскатистый смех – это так ему несвойственно, что я начинаю усмехаться.

В приглушенном свете его тело кажется немного крупнее силуэта, а зубы выделяются белизной на фоне лица. Он вытирает глаза, хихикая, фыркая и смеясь, как ветреный мальчишка. И я влюбляюсь в каждую секунду его смеха.

Габриэль всегда должен быть таким несдержанным и свободным. И если ради этого смеха моей заднице придется страдать от прикосновений его члена, я более чем готова принести себя в жертву.

Габриэль

Я так давно не смеялся до боли в животе. Видимо, отвечающие за смех мышцы не прорабатываются во время утреннего качания пресса. Эта ноющая боль кажется иной. Хорошей и полноценной, словно она возвращает мне что-то, что я давно утратил. Я опускаю руку на живот и смотрю в полоток, позволяя себе насладиться ощущением.

Софи плюхается на подушки рядом со мной, привлекая к себе мое внимание. Она смотрит на меня так, словно я улучшил ей настроение на всю ночь, и прямо сейчас Софи настолько офигительно прекрасна, что у меня перехватывает дыхание.

Эта девушка. Я могу потерять себя в ней. Кто бы подумал?

Моя улыбка увядает от осознания реального расклада, всё сложно и неловко.

– Болтушка, что мы делаем?

Свет в её глазах меркнет.

– Ты о чем?

– Это, – я указываю на нас и вздыхаю. – Я попросил тебя стать моим партнером по сну. Это было ошибкой.

– Что? – она приподнимается на локтях, двигаясь в свете, струящемся из окна. – Почему это? Что происходит, Солнышко?

Я ненавижу ту боль, что отражается на её милом личике, но делаю нам обоим услугу. Щипаю уголки глаз, пытаясь избавиться от начинающейся головной боли.

– Недостаток сна затуманил мои суждения. Было несправедливо просить тебя спать со мной, будто чертов талисман, ночь за ночью.

– Габриэль...

Я не могу вынести почти что нежную жалость в её голосе, так что перебиваю Софи.

– Мы взрослые, а не дети. Совместный сон каждую ночь приведет к ожиданиям. К ошибкам.

Наступает молчание. Я не хочу видеть выражение её лица.

– Меня тянет к тебе, – выпаливаю я. Жар заливает мои щеки, царапая когтями внутренности.

Софи напряженно сглатывает, и я рискую взглянуть на нее. Ее глаза широко открыты и смотрят на меня, но улыбка растягивает губы девушки. Я ненавижу эту улыбку. В ней слишком много надежды.

– Софи, у меня нет возможности строить отношения. И у меня их никогда не было, мне никогда не хотелось.

Она морщит нос.

– Звучит очень одиноко, если ты меня спросишь.

Я хочу согласиться.

– Я слишком занят, чтобы почувствовать себя одиноко.

Это правда. Месяцы иногда пролетают в мгновение ока, а я даже не замечаю.

Кровать скрипит, когда она пододвигается ближе. Аромат сладостей и лимона окутывает меня. Знаю, насколько гладкая у нее кожа и какое мягкое тело. Я стараюсь не двигаться, отказываясь поддаваться.

Ее лицо зависает над моим.

Не делай этого. Не болтайся передо мной, как какая-то морковка перед кроликом. Я же держусь из последних сил.

Зажмуриваю глаза. Ее нежные пальцы касаются моего плеча.

– По правде, Габриэль? Меня тоже тянет к тебе. Но думаю, ты это знаешь.

Конечно, знаю. От этого искушение ещё острее. Было бы так просто использовать ее. Но Софи заслуживает большего.

– Эта работа – моя жизнь и центр моего внимания, – говорю я. – А этот тур долгий и сложный. Я не могу сожалеть о чем-то или волноваться о том, что ранил чьи-то чувства. И не могу быть с тобой без обязательств, Софи. Ты заслуживаешь лучшего.

Ее голос полон нежности и заботы.

– Я понимаю это. И тоже не хочу отношений без обязательств. У меня были отношения веселья ради. Теперь я хочу большего.

Я горжусь тем, что она требует от жизни большего. Но по-прежнему не могу на нее посмотреть.

– Вот почему я сказал, что глупо было просить тебя об этом.

Девушка угукает в знак согласия. И хотя именно я решил всё прояснить, ненавижу этот звук. Я не хочу, чтобы она уходила. Впереди меня ждут холодные, одинокие и бессонные ночи. Я могу не пережить это. Я более расслаблен, чем был за много лет, а ведь ещё даже не имел удовольствия полноценно поспать рядом с ней.

– Дело в том, – говорит она. – Что я не хочу возвращаться в другой автобус.

Я резко поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, моя челюсть сжимается.

Софи встречается со мной взглядом, не вздрагивая.

– Мне нравится быть здесь с тобой. И возможно... Ну, может, ты тоже мне нужен. Может, мы нужны друг другу для того, что между нами есть, всё равно, как это называть, – румянец покрывает ее округлые щеки. – Так что, возможно, нам не стоит всё анализировать или ожидать чего-то друг от друга. А просто... ну знаешь... проводить вместе время.

– Проводить вместе время, – повторяю я в шоке, как попугай.

– Ага, – шепчет она, обнадеживающе улыбаясь. – Смотреть низкопробные передачи, есть десерты...

– Десерты были и правда всего на раз...

– Они в списке, дружище. Эти бедра не вырастут сами.

– Я не хочу нести ответственность за их кончину, – мурлычу я.

Не-е-е, никакого флирта. Не думай о ее потрясающей попке.

Софи игриво шевелит бровями. Это восхитительно и нелепо одновременно.

– И мы обнимаемся.

Я хочу обниматься с ней. И не важно, если от этого я становлюсь слабым или глупым. Я так сильно хочу с ней обниматься, что игнорирую то, насколько мне бы понравилось нависнуть над ней и погрузиться в глубины ее тела. На данный момент я могу вынести это. Думаю, я могу вынести почти что угодно, если немного отдохну в ее компании.

– Верно, – мой голос хриплый и прерывистый. Я откашливаюсь. – Но, полагаю, нужно обсудить ещё один вопрос.

Напряжение заметно покидает ее тело вместе с выдохом, и Софи опускает голову на ладонь, любознательно глядя на меня.

– Какой?

– Ты предпочитаешь спать на левой или на правой половине кровати?

Глава 12

Габриэль

Либерти Белл Джеймс совсем не трудно отыскать. Я просто иду туда, где сейчас Киллиан, так как знаю, что она окажется неподалеку. Сегодня мы на стадионе Шарля-Эрманна в Ницце, Франция – наша остановка на эту неделю – прямо сейчас «Килл-Джон» проводит тут саунд-чек.

Либерти находится посреди зала, удобно устроившись в одном из кресел по центру ряда, по-видимому, играя в Candy Crush на своем телефоне.

Я склоняюсь над сидением перед ней.

– Сегодня утром мне звонили с одного кабельного канала. Они хотят использовать «Зеркальный пруд» в роли стартовой мелодии к одному из шоу в этом сезоне.

Ее щеки покрываются легким румянцем. Этой женщине не по душе успех, но она справляется.

– Это кажется и правда... выгодно.

Безусловно.

– На самом деле, автомобильная компания хочет использовать еще и «Лимонную каплю». Я думаю, мы должны сказать «да» обоим.

– Гм. И подвергнуть себя риску слышать свой голос всякий раз, как включу ТВ? – Она морщится.

Я скрещиваю руки на груди, широко расставив ноги. На это потребуется время.

– Мы поработаем над контрактом, решим, как долго ролик сможет находиться в ротации, чтобы при этом избежать перебора.

– Ты упускаешь суть, Скотти.

– По-моему, это ты упускаешь суть, миссис Джеймс.

– В последний раз предупреждаю: называй меня Либби или Либерти, Скотти.

– Но теперь ты миссис Джеймс. Я выказываю тебе уважение.

Она слегка ударяет меня по руке.

– Твоя формальность убивает меня, мистер Скотт.

– Придерживайся ее, пожалуйста. На этом этапе в твоей карьере она нам пригодится. Рекламные ролики автомобилей использовали множество музыкантов просто потому, что люди слышат песню и хотят купить машину. Разве мне нужно напоминать тебе о Sia?

– А я типа могу тебе запретить, – бормочет она.

– Программа «На шесть футов ниже» сыграли Breathe Me в одном чертовом шоу, и эта песня дала старт программе в США.

Подбородок Либерти морщится в кривой упрямой гримасе, но в ее глазах я вижу капитуляцию.

– Я понимаю, что ты хочешь держать все в тайне, – говорю я. – И это хороший способ добиться желаемого. Никаких выступлений в ток-шоу, медиа-роликов и прочего. Ты просто позволяешь другому большому медиа взять на себя этот функционал вместо тебя.

Я не добавляю, что планирую разработать мини-тур, когда публика начнет жаждать увидеть Либерти вживую. С Либерти нужно двигаться мелкими шажками. Но, несмотря на ее протесты, эта девушка по-настоящему любит сцену. Киллиан отлично это понимает, и потому в этом туре они представят несколько песен вместе.

– Ладно. Ответь им «да».

– Энтузиазм, миссис Джеймс. Именно он делает мой день лучше.

Она смеется.

– Да, спорю на это, – Либерти встает и с минуту смотрит на меня. – А твои ночи? Как они проходят теперь, когда ты обзавелся соседкой?

Хитрое маленькое дерьмо.

Я хочу сказать, что это не ее ума дело. Но теперь думаю о Софи. Как у меня дела? Я просыпаюсь, держа в объятиях округлые формы теплой женщины. В течение дня я чувствую ее запах на своей одежде. У меня почти не осталось личного пространства в автобусе или номере гостиницы, а мне бы хотелось иметь хоть каплю приватности. Я начинаю ненавидеть тишину, потому что она – признак того, что Софи не рядом.

И меня окружает куча вещей Софи. Ее потасканные маленькие кеды. Оборудование для фотоаппаратов. Косметика, расчески, лосьоны и средства для волос.

Мой воротник вдруг стал слишком туго сжимать шею.

– Скажи мне, миссис Джеймс, – говорю я, не думая. – Есть ли причина, по которой вы, женщины, ощущаете потребность постирать свое белье в раковине и повесить сушиться на дверцу душа, словно это какое-то языческое рождественское украшение?

Я был подвергнут этим визуальным пыткам ранее, например, когда шел принимать душ утром и находил разбросанные по ванной кружевной лифчик и тонкие маленькие трусики. Что мне оставалось делать? Снять их? Мне пришлось бы прикоснуться к ним.

Но если я и коснусь трусиков Софи, то они, черт возьми, в этот момент будут на ней. Мой воротник снова сжимает горло.

Либерти смеется.

– Просто прачечные не принимают дорогие лифчики и трусики. Их можно стирать только вручную.

– Но ты же не должна оставлять их на видном месте?

Черт, теперь я точно знаю, какой размер бюстгальтера у Софи. Я всего лишь человек. Я смотрю и вижу. А как иначе? В частности, когда она оставила красивые кружевные белые трусики с красной ленточкой, они всем своим видом показывали, насколько хорошо облегали бы ее тело, даже не находясь на нем.

– Ты помял галстук, – говорит Либерти, возвращая меня к настоящему.

Я несколько раз моргаю, глядя на нее с минуту и пытаясь отбросить тот факт, что Софи предпочитает кружевные трусики, которые идеально облегают ее округлый зад.

Либерти нежно улыбается мне.

– Иди сюда, я поправлю его. Знаю, ты ненавидишь носить мятые вещи.

Она подходит, чтобы поправить мой галстук, но я отмахиваюсь.

– Оставь.

Суету я ненавижу еще сильнее. Но не поправляю свой галстук и самостоятельно. Мне хочется снять эту чертову штуковину и бросить в ближайшее мусорное ведро до того, как она меня задушит. Либерти смотрит на меня так, словно я с ума сошел.

– Ладно, – говорит она, явно сопротивляясь желанию подразнить меня. – Ты всегда можешь попросить Софи отдавать ее вещи в сухую чистку.

И пропустить шоу после стирки?

– Это было бы грубо, – бормочу я.

Выражение лица Либерти слишком нейтральное, чтобы быть серьезным.

– Зато это хорошая идея, чтобы не сорваться на нового соседа по комнате.

Я пожимаю плечами, снова дергаю галстук, а потом отпускаю всё это, потому что, черт, я не буду нервничать.

– Всё нормально. Я просто не думал, что будет так много... аксессуаров. Раньше я никогда не жил с женщиной.

Следует неловкое молчание. Я смотрю на Либерти, ожидая увидеть ее усмешку. Ее улыбка становится шире, когда я поднимаю на девушку взгляд.

– Приятно видеть тебя в отношениях с девушкой, – говорит она.

– Нам что, шестнадцать? – усмехаюсь я. – Она мне не девушка!

– Ладно, любовница.

– Господи. Мы друзья. Вот и всё.

– Точно, – она закатывает глаза.

– Я миллион раз говорил тебе не совать нос в чужие дела.

Либерти смеется.

– О, да ладно, Скотти. Ты привел женщину в свою Крепость Одиночества. И действительно думал, что мы не будем это обсуждать?

– И какова твоя роль во всем этом? – спрашиваю я. – Тебе выпала участь проверять, как обстоят дела?

У Либерти на лице расплывается улыбка.

– Я добровольно вызвалась. Остальные слишком трусили, чтобы спросить.

– Мило. Теперь можешь вернуться и рассказать остальным курящим в сторонке струсившим, что мы с Софи просто дружим.

– Эй, – говорит Джакс, неспешно шагая мимо. – Это было в рифму.

Он целует Либерти в щеку.

– Киллиан ищет тебя. Устроила Скотти мясорубку за всех нас?