Текст книги "Ведомые (ЛП)"
Автор книги: Кристен Каллихен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
– Он сейчас в настроении.
– У меня нет настроения, – лгу я, но все мы понимаем, что это ложь. Напряжение сковывает мою челюсть и распространяется на щеку.
– У него галстук перекосился, – говорит Джакс, нахмурившись. – Он почти развязался.
Либерти кивает, уставившись на мой замученный галстук.
– Он не позволил мне его поправить.
Я показываю им оба средних пальца, что ребята находят забавным, и ухожу. Сейчас желание поправить галстук становится сильнее, но я не трогаю его уже из принципа.
Не знаю, куда направляюсь. Мне нужно найти Джулс и спросить о том, как идут дела. Я бы позвонил ей, но забыл свой телефон. Меня реально раздражает, что я вышел из автобуса без телефона и даже не подумал о нем. Мою голову заполняли... другие вещи.
Словно по зову моих мыслей в конце прохода появляется Софи, у нее на лице играет широкая и яркая улыбка, на плече болтается сумка с камерой, а в руках бумажный стаканчик.
– Эй! Я искала тебя.
Я не останавливаюсь, пока не оказываюсь достаточно близко, чтобы мое тело заслонило ее от остальных. Я пока что не хочу, чтобы они ее видели.
– Правда? – спрашиваю я, глядя на нее.
На Софи ярко-красные чаксы, джинсы с порезами на коленях и белый камзол, ткань которого натягивается поверх ее груди. Мы не смогли бы одеться еще в больший разнобой, даже если бы попытались. Я впитываю ее образ и запах так жадно, что во рту пересыхает.
– Вот, – говорит она, протягивая мне стаканчик. – Я принесла тебе чай. Один сахар, немного молока.
Я шокировано моргаю. Ей известно, какой чай мне нравится. Она принесла мне чай. Даже если он в бумажном стаканчике, от которого напиток становится на вкус как дерьмо.
Словно читая мои мысли, она фыркает и кривит губы.
– Это керамика, просто дизайн сделан под бумажный стаканчик на вынос.
– Зачем кому-то создавать дизайн чашки, которая похожа на что-то не...
– Просто бери чай, Солнышко, – она сует мне чашку, и у меня нет выбора, кроме как повиноваться. Пока я осматриваю стакан, Софи вздыхает. – И до того, как ты снова успеешь начать жаловаться, крышка резиновая. Ты мог бы выпить через эту маленькую дырочку, но знаю, что не станешь. Так что сними крышку и пей.
Боясь разочаровать ее, я поступаю так, как сказано. Чай горячий, не очень крепкий, но он смягчает внезапно возникшее ощущение кома в горле. Я делаю еще два глотка, прежде чем сжимаю чашку в руке и смотрю на темный чай. От поднимающегося пара у меня затуманивается зрение.
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста. О, эй, твой галстук развязался.
Она опускает сумку с камерой и тянется к моему галстуку. Я наклоняюсь к девушке, чтобы ей не пришлось вставать на носочки, и замираю. Или пытаюсь. Я невольно пододвигаюсь ближе, пока мои легкие не наполняет ее сладкий лимонный аромат, а тепло ее тела не успокаивает мою кожу.
– Как ты это сделал? – бормочет она, пока дергает за галстук и прячет кончик под мой жилет. – Ты никогда не бываешь растрепанным.
– Не помню, – говорю я, борясь с желанием прислониться своим лбом к ее.
– Трудный день?
Я думаю о том, где мы, и всё внутри сжимается.
– Бывало и лучше.
– Хорошо, выпей свой чай, – она проходит рукой по моей груди и плечам. – Пусть он сотворит свое волшебство над твоей британской душой.
Погладь меня еще. Гладь меня без конца.
Но она останавливается и бросает на меня еще один счастливый взгляд.
– О, я нашла твой телефон на комоде.
Она вытаскивает его из кармана и отдает мне.
Я смотрю на мобильный, держа его в одной руке, чай – в другой, и понимаю, что не могу сформулировать ни слова.
Софи похлопывает меня по плечу.
– Не могу поверить, что ты его забыл.
Я же больше ни в чем себе не доверяю. Не знаю, бежать отсюда или схватить ее и никогда не отпускать.
– Прогуляешься со мной? – спрашиваю я, пряча телефон в карман.
– Куда?
Куда угодно.
– Прогуляемся по городу. Мне нужно подышать.
Никто из нас не упоминает, что мы уже находимся на открытом воздухе. Она просто берет меня за свободную руку.
– Веди нас, Солнышко.
Софи
Район, в котором расположен стадион, находится в промышленной зоне, и это не благоприятствует нашей прогулке. Разумеется, Габриэль, не будь он иначе Габриэлем, пишет сообщение своему водителю, чтобы тот забрал нас и отвез в ближайшую гавань.
Здесь великолепно: сверкающая на солнце Ривьера, шелест веток пальм. Габриэлю так идет этот серый сшитый по фигуре костюм, плюс он надел солнечные очки, уложив волосы назад, так что они не закрывают ему лицо. У меня в голове всплывает образ танца Кэри Гранта.
Я не Грейс Келли, судя по моим джинсам и чаксам. Но с ним я никогда не чувствую себя неловко или не соответствующе одетой. Даже сейчас он шагает рядом, слегка касаясь моей поясницы, пока направляет вокруг пожилой пары, прогуливающейся, как и мы, рука об руку.
Как только мы проходим мимо них, Габриэль сует руки в карманы и смотрит на море. Он так красив на этом фоне, что почти больно смотреть.
Но еще этот мужчина кажется чем-то отвлеченным и неуверенным.
– Ты в порядке, Солнышко?
С секунду он молчит.
– В моем детстве у нашей семьи не было больших денег. Отец работал механиком. Родом из Уэльса, но осел в Бирмингеме.
Понятия не имею, почему он говорит о своем отце, но не собираюсь его перебивать. Я прекрасно понимаю, что Книга жизни Габриэля не открывается очень часто, если вообще открывается.
– Работал? Он ушел на пенсию?
Он фыркает.
– Уход на пенсию означает, что он работал на одном месте хоть какое-то время. Но мой отец никогда не задерживался на одной работе надолго. Он предпочел жить на пособие, – Габриэль сжимает челюсть. – Я не знаю, жив ли он на данный момент, так как отец ушел из моей жизни, когда мне было шестнадцать.
– Ох, – я больше ничего не говорю, чувствуя, что его потребность выговориться сильнее моего желания расспросить обо всем.
Он продолжает идти в медленном и уверенном темпе, глядя при этом на море.
– Моя мать была француженкой. Ее родители эмигрировали в Бирмингем после того, как ее отец занял руководящую должность на заводе «Ягуар». Некоторое время она работала бухгалтером. Она встретила отца, выбирая книги в одном из магазинов, где работал отец.
– Любовь к цифрам досталась тебе от нее? – тихо спрашиваю я, потому что Габриэль, кажется, витает в своих мыслях, выражение его лица напряжено.
– Полагаю, так, – он бросает на меня взгляд. Я не вижу его глаз за очками. – Мама умерла, когда мне было пятнадцать.
– О, Габриэль. – Я хочу взять его за руку, но они все еще в карманах брюк.
Я оборачиваю пальцы вокруг его крепкого предплечья, слегка склоняясь к парню. – Мне очень жаль.
Он пожимает плечами.
– Рак легких. – Глубоко вздыхает. – Скорее, ей поставили диагноз на четвертой степени, немелкоклеточный рак легких. Однако... она, хм, решила уйти на своих правах.
Я останавливаюсь, и он тоже, так как я до сих пор сжимаю его руку. Ком встает у меня в горле.
– Ты имеешь в виду...
– Покончила с собой, – отвечает он кратко. – Да.
– О черт.
– Я не... обвиняю ее, – усмехается он. – Я просто… Ах, пустяки, я обиделся на мать из-за того, что она быстро ушла от меня. Знаю, это эгоистично, но как есть, – он раскидывает руки, словно хочет так сбросить боль.
Мне приходит в голову мысль, и от ужаса по коже бегут мурашки.
– А потом Джакс...
– Да.
Слово – пуля, его лицо краснеет и выражает ярость, прежде чем стать пустым.
Я делаю шаг вперед, чтобы обнять его, но Габриэль поворачивается и снова начинает идти, все еще контролируя себя, но его темп становится быстрее.
– Как я уже сказал, у нас было мало денег. Но мама всегда хотела вернуться во Францию. Ее родители умерли, и, по-моему, она скучала по своей родине. Как-то раз отец посадил нас в машину и отвез сюда, в Ниццу, на выходные, – он останавливается и смотрит на море. – Мне было десять лет. Это был последний раз, когда мы отправлялись куда-то всей семьей.
Он позволяет мне взять его за руку, и холодные пальцы Габриэля переплетаются с моими.
Я держу его крепко.
– Мне жаль, Габриэль.
Кивнув, он всё равно не смотрит на меня.
– Я помню, что был счастлив здесь. Но это возвращает другие воспоминания, которые я бы предпочел забыть.
– Конечно.
Некоторое время мы ничего не говорим, просто идем.
– Теперь я чувствую себя хреново, – признаюсь я. Когда он смотрит на меня с замешательством во взгляде, я кипячусь. – Я всё жаловалась и жаловалась на то, как меня достали родители...
– И я был рад слушать, – перебивает он. – Не смей думать иначе. И не смей меня жалеть. Я не вынесу этого.
– Я не жалею, – тихо говорю я, сжимая его руку. – Просто... – Мое сердце болит за тебя. – Черт, не знаю. Я чувствую себя дерьмово из-за этого, ясно?
Он взрывается смехом.
– Ну ладно. И у меня есть семья.
– Ребята и Бренна?
– Да. – Его рука выскальзывает из моей, и он откашливается. – После смерти мамы папа появлялся рядом еще реже. Но я всегда хорошо учился в школе. Получил стипендию для независимой школы. Полагаю, ты бы назвала это подготовительной школой или школой-интернатом.
– Я читала Гарри Поттера, – отвечаю я.
Он почти улыбается.
– Думаю, все мы предпочли бы Хогвартс.
– Там было плохо?
– Не хорошо, – говорит он с резкой ноткой в голосе. – Не знаю, много ли тебе известно о Британии, но признаем мы это или нет, классицизм в этой стране процветает. Мне нужно было лишь открыть рот и заговорить, как другой ученик уже знал, что я из рабочего класса.
– Ты? – не могу сдержать смех. – Ты говоришь со мной как принц Уильям.
Его едва заметная улыбка с привкусом горечи.
– Это всё имитация. Учишься приспосабливаться, чтобы выжить. И бывают дни, когда я ненавижу исходящие из моих уст звуки. Потому что мне стоило и дальше быть верным себе. Однако в тот момент я просто хотел вписаться. Хотя это не сработало.
– Они устроили тебе те еще времена?
– Стипендия Скотта тому, чей отец живет на пособие? Конечно! И я был слегка недоростком, пока не достиг двенадцати лет. Худой, как дрыщ, и сантиметров на пятнадцать ниже.
Мне приходится улыбнуться, когда я представляю Габриэля в подростковом возрасте, такого костлявого и по-юношески красивого.
– Я был затюкан в край, когда повстречал Джакса, – он произносит это почти ласково. – Джакс ворвался в ту мою жизнь, бешенный, как дикий пес. А затем были Киллиан, Рай и Уип, которые выбили дерьмо из всех и каждого.
Он смотрит на меня и смеется – первый по-настоящему забавный звук, который я слышала от него с начала нашей прогулки.
– Я был в шоке. Кто такие эти мудаки? Они меня не знали. Зачем им мне помогать?
У меня сжимается горло.
– Тебе никто никогда не помогал только потому, что так было бы правильно?
Глаза цвета моря встречаются с моими.
– Нет. Во всяком случае, я сказал им отвалить.
– Но они не сделали этого.
– Конечно, нет! Во-первых, они слышали, что я могу достать травку...
Мои ноги замирают на полушаге.
– Ты? Курил? Нет.
– Кажется, ты в шоке, Дарлинг, – говорит Габриэль, слегка улыбаясь. – Я был подростком, застрявшим в школе-интернате с кучей элитарных чудаков. Пребывание нескольких из этих долгих часов в забвении считалось частью выживания.
– Теперь я представляю, как ты сгорбился на диване, покуривая травку через бонг, – я усмехаюсь, думая об этом. – А у тебя бывало, что просыпался дикий жор?
Он тупо смотрит на меня.
– Да, но только после того, как катался на Тайной машине в поисках злодеев. Трудная работенка.
Усмехаясь, я снова шагаю вперед.
– Значит, после этого ты стал поставщиком ребят?
– Смешно, – бормочет он. – Дело было не в наркотиках. Не совсем. Они тоже были изгоями. Родом из богатых семей, но они все либо были на половину американцы, либо большую часть своей жизни жили по ту сторону океана.
– Это ясно. У них практически американское произношение. Особенно у Киллиана и Райя. Я имею в виду, что иногда улавливаю английский акцент у Джакса, – говорю я, вспоминая наши разговоры. – А у Уипа есть легкий ирландский говор.
– Джакс и Уип, или Джон и Уильям, как они были известны тогда, проводили в Великобритании больше времени, чем Киллиан и Рай, так что это не удивительно. Во всяком случае, они решили, что меня нужно принять в компанию, и не отступали. Я был обречен.
– Бедный малыш.
Габриэль останавливается и поворачивается лицом к ветру со стороны воды.
– Это... сложно позволить людям стать ближе к тебе. Мой отец был пьяницей, его почти никогда не было дома. Мама умерла. И вот эти четыре богатых мальчика пытались втянуть меня в свою компанию, как какого-то чертового Оливера Твиста.
– И всё же вот мы, здесь, – произношу я нежно.
Габриэль почти рассеянно кивает.
– Кое-чему сложно противостоять, как сильно ты бы не пытался держаться на расстоянии. – Он снова начинает идти, возвращаясь к ожидающему нас авто. – Я проводил лето в доме Джакса, ездил в отпуск с семьей Киллиана, Райя или Уипа. И видел, какой может быть жизнь.
Мы оказываемся возле машины, и он бросает на меня взгляд.
– И когда они создали группу, их талант был неоспорим. Даже тогда. Но организация оказалась дерьмовой. Так что я вмешался, пообещав их родителям, что сделаю для своих друзей всё в лучшем виде. И буду делать так всегда.
Я на миг останавливаюсь.
– Габриэль.
Он тоже останавливается, его бровь изгибается. На фоне французской Ривьеры с ее огромными яхтами и изящными парусниками, что качаются на кристально-чистых водах, бледный костюм Габриэля подчеркивает его загорелую кожу, и всем в нем говорит о том, что передо мной иностранец-плейбой. Я даже не могу себе представить его бедным и с кучей проблем. Пока наши взгляды не встречаются.
Мой взгляд и его такие красивые глаза. Но тонкие морщинки вокруг них и усталость, которая, кажется, поселилась в этих глубоких озерах, теперь рассказывают мне новую историю. Всё, что ему известно, это то, как сражаться и защищать себя и тех, кому предан.
– Ты не виноват.
Габриэль моргает, медленно распахивает длинные ресницы, и выражение его лица становится пустым.
– Я серьезно, – я делаю шаг ближе. – Ни в чем из случившегося. Ни в ситуации с твоей мамой. Ни с Джаксом.
Реакция такая, будто я его ударила. Его голова откидывается назад, а губы сжимаются. На секунду я думаю, он может на меня закричать. Но затем парень одаривает меня одним из своих супер-фальшивых вежливых взглядов, которые обычно припасает для спонсоров и менеджеров студий звукозаписи.
– Я не планировал этот разговор. Не собирался болтать о своем бедном-несчастном прошлом.
– Стоп! – я касаюсь его щеки и обнаруживаю, что Габриэль очень напряжен, воображаю, как он может разлететься на осколки. – Нам больше не нужно об этом говорить. Но я не отступаю от того, что сказала. Мы не можем контролировать действия других. Никогда не сможем. В наших силах лишь контролировать свои собственные поступки. «Килл-Джон» не стали бы теми, кто они есть, без тебя. И эти парни не полюбили бы тебя, как любят, если бы ты не стоил этого.
Его плечи не расслабляются ни на йоту. Во всяком случае, Габриэль, кажется, напрягается еще сильнее, его броня формируется прямо у меня на глазах. Но затем уголок его рта приподнимается.
– Так вот как всё будет? – спрашивает он слегка хриплым голосом. – Ты защищаешь меня, хочу я того или нет?
– Кто-то же должен, Солнышко.
Я нежно поглаживаю его по щеке, а потом забираюсь в машину до того, как Габриэль сможет еще что-то сказать.
Глава 13
Габриэль
– Как... мать... твою... я... согласился... пойти с тобой на эту смертельную пробежку? – Задыхающийся скулеж Джакса трогательно слаб, когда мы прокладываем путь через парк El Retiro в Мадриде.
– Сам напросился, – отвечаю я, не сбиваясь с темпа. По коже струится пот, сердце бьется ровно и уверенно. – Сказал, что нуждаешься в тренировке. – Смотрю на ковыляющего рядом Джакса, грудь которого блестит от пота. – И ты не ошибся.
Он показывает палец, очевидно, не в состоянии говорить, и я, сжалившись над ним, замедляюсь.
– Наслаждайся пейзажем.
Киваю на искусственный пруд, в котором отражается памятник Альфонсо XII. Вокруг него прогуливаются пары, смеясь, целуясь и наслаждаясь солнцем.
Думаю о том, была ли здесь Софи. Она, вероятно, направилась бы прямо к лодке, требуя, чтобы я греб, пока она фотографирует все это.
Качаю головой. Я не катаю женщин в лодке как классический болван.
Хотя для нее ты бы это сделал. Лги себе, сколько хочешь. Ты бы сделал это и наслаждался каждой секундой.
Говорю себе заткнуться.
– Сложно быть признательным за поблажку, – брюзжит Джакс, – когда мои ноги горят, а легкие размахивают белым флагом. В смысле, какого хера? Я каждый день выступаю на сцене. Ебаными часами.
В Джаксе нет ни унции жира, но за последние полтора года он настолько замкнулся в себе, что стал слабее, чем был.
– Другой тип нагрузки, приятель.
Он ворчит, и мы замолкаем. Несмотря на жалобы, я рад, что Джакс здесь. Хотя он никогда не бегал со мной, раньше мы вместе поднимали тяжести, подстегивая друг друга, потому что были одинаково сильны. Это одна из немногих вещей, которые мы делали как друзья, не ставя во главу угла бизнес. Сам того не осознавая, я скучал по тем временам.
Пробегаю еще несколько шагов.
– Возможно, тебе лучше найти другой тип нагрузки.
Даже не глядя в его сторону, отчетливо слышу насмешку.
– Не смей так со мной обращаться, Скотти. Я рассчитываю, что ты надерешь мне задницу.
Приходится бороться, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица.
– Что ж, отлично, шевели своей ленивой задницей и перестань жаловаться.
Мы снова восстанавливаем темп. Ну, или только я. Джакс стонет и тащится следом с отвратительной скоростью.
Перед нами маячит отель.
– Предупреждаю, – говорю, когда мы минуем медленно прогуливающихся людей, – в комнату я поднимаюсь по ступенькам.
– Ох, блять, нет, – отзывается Джакс, выглядя испуганным. – Я остаюсь в лобби. – Он сверкает редкой теперь широкой улыбкой. – Буду ходить, тяжело дыша и жадно глотая воду. Возможно, уйдет меньше минуты, чтобы найти ту, которая меня оботрет.
Конечно, так и будет. Нужно быть абсолютным слепцом, чтобы не заметить, сколько внимания на нас обращают, даже сейчас, когда потеем под горячим испанским солнцем. Куда бы мы ни пошли, за нами следуют взгляды.
Могу поступить как Джакс. Найти сексуальную разрядку было бы так же легко, как щелкнуть пальцами. В последние дни тело этого жаждет, яйца болят от невозможности расслабиться. Однако мысль найти согласную женщину в лобби отеля вызывает боль в животе. Потребность в сексе – это не совсем та проблема, вопрос скорее в постоянном искушении одной конкретной женщиной.
Как только мы заходим в отель, оставляю Джакса охотиться и поднимаюсь по лестнице, заставляя себя идти быстрее, резче. Бедра протестующе вопят, легкие горят, когда двигаюсь вперед. Я не останавливаюсь. Хочу этой боли. Я хочу быть настолько измученным, чтобы тело перестало просить того, что не может иметь, и я смогу прожить день с болью в мышцах, а не в члене.
К тому времени, как добираюсь до номера, я настолько уставший, что практически спотыкаюсь. В прохладе комнаты чувствую блаженство от отсутствия Софи. Хватаю бутылку воды из мини-холодильника и прохаживаюсь по комнате, тяжело дыша. Кровь пульсирует в ушах, перед глазами все плывет, пока бреду в ванну, попивая на ходу.
Сбросив шорты и сняв кроссовки, я поворачиваюсь, чтобы дотянуться до крана и опрокидываю маленькую корзину для белья, стоящую на раковине.
Вытирая пот с глаз, оказываюсь лицом к лицу с очередной партией трусиков Софи, теперь разбросанных по всему полу лоскутным радужным шелком.
Блядское блядство! На моей ноге лежит пара крохотных белых трусиков, украшенных красными вишенками. Моя рука сжимает прохладный шелк и член поднимается так быстро и сильно, что я стону.
Я не готов, в этот раз я слишком слаб для того, чтобы остановить себя и не поднести трусики к носу, сделав глубокий вдох. Волна желания захлестывает настолько сильно, что колени практически подгибаются.
Потому что это использованные трусики Софи. А я извращенный ублюдок, который получает удовольствие от мускусного запаха ее киски.
Из меня вырывается очередной стон, когда прислоняюсь к прохладной облицованной плиткой стене. Зажмуриваюсь, борясь с желанием сделать еще вдох. Не делай этого, чувак. Брось их и забирайся в душ.
Я не могу. Член настолько твердый, что пульсирует в такт сердцебиению. Боже, ее запах... Терпкая сладость ее духов не исчезает, вызывая в памяти золотистый оттенок ее кожи. Только на этот раз я представляю ее на кровати в вишневых трусиках, с торчащими сиськами и широко раздвинутыми бедрами, жаждущими, чтобы я уткнулся носом между ними.
Рука без разрешения скользит по моей груди, проводя грязными крохотными трусиками по коже, как будто я могу впитать этот запах и оставить его на себе.
Меня трясет, дыхание сбивчивое и глубокое, когда рука опускается. Гладкий шелк оборачивается вокруг члена. Я сжимаю его и зажмуриваюсь, делая резкий рывок.
По животу стекает пот, на шее ритмично бьется пульс. Дергаю свой нуждающийся член, ноющие мышцы напрягаются с каждым толчком. Это так чертовски хорошо, и не достаточно хорошо. Я почти ненавижу ее в этот момент. Ненавижу ее за то, что она делает меня таким нуждающимся. Только это не так. Ни капельки.
Хочу. Хочу. Хочу.
Слова повторяются в моей голове, пока я трахаю ее трусики как какой-то испорченный школьник. Если бы она знала, чем я занимаюсь... Жар поднимается по позвоночнику вверх от бедер.
– Габриэль? – Звук ее голоса и стук в дверь успокаивают мой жар.
На одну долгую секунду каждая мышца застывает. Взгляд в ужасе мечется к двери. Я запер ее. Правда?
– Ты там?
Блять, не пытайся открыть дверь.
– Да! – выкрикиваю я, булькая от отчаяния. – Господи, воспользуйся другим туалетом.
Если она откроет дверь, мне конец. Я завалю ее на спину и за считанные секунды погружусь в ее жар по самые яйца. Я практически хочу, чтобы дверь открылась.
Ее приглушенный голос звучит немного раздраженно и слегка насмешливо:
– Брюзга. Я просто хотела сказать, что оставила там свою стирку...
Смотрю вниз на белый шелк, зажатый в кулаке, из-под которого выглядывает распухшая красная головка члена. Я дрожу и медленно поглаживаю, ресницы трепещут от мучительного удовольствия.
– Уходи, Софи.
– Но...
– Я принимаю душ. – Свободной рукой нащупываю краны и включаю их.
– Ты только включил воду.
Господи, ее голос. Это неправильно. Так неправильно. Зажмурившись, я продолжаю терзать член, отказывая ему в удовольствии от настоящего проникновения.
– Могу я просто зайти и забрать ее, пока ты не начал?
Уже начал, дорогая. Почему бы тебе не войти и не помочь мне закончить?
Мысленная картинка ее губ вокруг моей пульсирующей головки настолько яркая, что на трусики в руке выплескивается немного предсемени. Моя сперма на трусиках Софи. Я втягиваю воздух.
– Если не свалишь от двери, я всю оставшуюся поездку буду смотреть полный сборник «Стар Трек». Все тринадцать.
Слышу стон.
– Это жестоко.
Жестоко трахать шелк, когда это могла бы быть реальная девушка. Горячая, тугая, гладкая. Я сжимаю зубы.
– А в конце будет викторина, – произношу сдавленным голосом.
Я бы прижал Софи к стенке, расспросил о том, как она любит получать удовольствие, а потом воплотил бы ее желания одно за другим. Не в силах сдержаться, я дрочу жестко и быстро, кусая губы, чтобы она не услышала меня.
– Отлично, – говорит она, не обращая внимания на сотрясающую меня дрожь, когда яйца сжимаются, и похоть засасывает меня. – Не понимаю, зачем тебе быть таким грубияном.
Ее голос следует за мной в небытие. Я кончаю жесткими струями, которые разбрызгиваются по животу и груди, пока я выдаиваю каждую каплю нечестивого, украденного удовольствия, которую могу. Клянусь, я хнычу.
По другую сторону двери тишина. Опускаюсь на колени и пытаюсь отдышаться. Позади меня шумит душ, а пар наполняет комнату.
Заползаю в кабинку и позволяю горячей воде смыть мои грехи. Только когда тянусь за мылом, я понимаю, что все еще сжимаю ее трусики, как будто никогда не собираюсь отпускать. Клянусь, эта женщина меня убьет.
Софи
Что можно полюбить в Мадриде, так это архитектура: великолепные, богато украшенные здания вне времени. Еда – пикантная, соленая, насыщенная, пряная. Café con leche2. Не заставляйте меня пускаться в пояснения. Настолько богатый кремовый вкус, будто насыщенный кофейным ароматом горячий шоколад. Однажды я выпила три чашки и потянулась за следующей, но Габриэль заметил сухо, что я прыгаю как перевозбужденный кролик.
И лучшее, что есть в Испании? Сиесты. Благословенна будь каждая страна, которая сказала: «Да, мы должны закрыть бизнес и немного вздремнуть в середине дня». Как можно не любить их за это?
Это значит, у меня есть санкционированное правительством оправдание, чтобы прилечь возле Габриэля. Вчера, когда я указала ему на это, он немного и не очень убедительно поворчал. А потом быстро стянул пиджак и проскользнул в ванную, чтобы переодеться в спортивные штаны и футболку.
Извращенка во мне хочет предложить ему не прятаться и раздеваться прямо в моем присутствии. Черт, я хочу медленно расстегивать сначала его накрахмаленные рубашки, а потом добраться и до молнии на прекрасных брюках. Хотя это нарушит статус-кво, а я понятия не имею, на какую сторону склонятся чаши весов.
Странно не знать. Обычно я специалист в понимании мужчин, в конце концов, они довольно простые существа. Во всяком случае, большинство из них. Они хотят вас и дают знать об этом.
Габриэль? Он не большинство. Правда, такому потрясающему мужчине, как он, не нужно напрягаться, чтобы заполучить женщину. Он может собирать приглашения, просто стоя на месте. Я видела, как это происходит, много раз. Женщины только посмотрят на него, и все.
Только он никогда не ведется. Никогда даже не утруждается внимательно посмотреть на ту, которая к нему пристает. Выражение его лица всегда мягкое с намеком на скуку, когда он небрежно, но вежливо отмахивается от нее. Это вид искусства, то, как эффективно он избавляется от нежелательных предложений. Я это замечала.
И я была бы склонна думать, что он асексуален на данный момент, но это не так. Даже близко, учитывая количество раз, когда его взгляд сталкивался с моим, а жар в нем захватывал дыхание. Боже, он смотрит на меня, будто обжигает. Этот алчный и собственнический взгляд.
Габриэль смотрит так, будто мысленно срывает с меня одежду. Зубами. Он смотрит так, что желудок обрывается, сердце уходит в пятки, а соски моментально становятся до боли твердыми. И это чертовски приятно, эта тугая пульсация, знание, что единственное, способное облегчить ситуацию – это его рот, горячий и влажный, тянущий за соски.
Проигрывая в уме грязные мысли о Габриэле на коленях, его щеках, втянутых от силы всасывания, его руках на моих бедрах, держащих меня неподвижно, чтобы я не могла пошевелиться и ослабить напряжение между ног, у меня немного кружится голова.
Габриэль должен знать. Он должен видеть, что со мной делает. Я блондинка. Я краснею. Слишком часто я видела этот горячий взгляд голубых глаз, устремленный вниз, к моим возбужденным соскам. Они не стесняются показаться, черт их раздери.
Его ноздри всегда слегка раздуваются, а за этим следует глубокий тяжелый вздох, словно он собирается с силами. Однако на этом все неизбежно заканчивается, потому что он не хочет продвигаться дальше.
И все же его толстый твердый член толкается мне в задницу каждый раз, когда мы забираемся в постель. Он никогда не отстраняется, чтобы скрыть эрекцию, и не прижимается, чтобы двигаться дальше. Нет, он просто оставляет все как есть, прижимаясь к моей заднице, его большая, широкая рука мягко касается моего живота, подбородок на макушке. Он обнимает меня, как мог бы любовник, нежно и томительно. И он относится ко мне как к другу, уважительно, доброжелательно, без злоупотреблений.
А я позволяю ему это. Лежу здесь день за днем, ночь за ночью, мое тело ему поддается, впитывает его тепло, наслаждаясь собственническими объятиями. Было бы так легко развернуться в его руках, прижаться к его губам своими, скользнуть рукой вниз по его груди и под штаны. Я представляла, как сжимаю его большой член (а теперь я знаю, что он большой) так много раз, что ладони покалывает от фантомных воспоминаний.
Между тем, сегодня, не будет сиесты. Вместо этого Габриэль пошел на пробежку. Странно, учитывая, что утром он уже бегал.
Боже, это утро... Щеки вспыхивают от воспоминаний. Ладно, ну, я прервала его «мужское время» стуком в дверь ванной. Не стоило этого делать. Господь знает, я была бы раздражена, если бы он так сделал, но я не ожидала, что он так быстро вернется и пойдет мыться. Представьте себе мой ужас, когда я вернулась и поняла, что он заперся с моим нижним бельем.
И он однозначно обнаружил его. Он был не в состоянии посмотреть мне в глаза с момента, когда наконец выбрался из душа, практически рыча ответы каждый раз, когда я заговаривала с ним.
Так неловко! Даже не знаю, почему решила, что постирать их в ванной – хорошая идея. Когда Габриэль покинул комнату, я даже не потрудилась постирать белье, просто затолкала в сумку и отправила вниз с горничной. Только потеряла любимую пару – симпатичные шортики с нарисованными на них вишенками. И никто из персонала не может их найти. Короче, одна сплошная радость.
Заработавшись, я практически выпрыгиваю из кожи, когда звонит телефон. Печально, но я надеюсь, что это он. Однако это моя подруга Кэти из Нью-Йорка.
– Привет тебе, – отвечаю я с улыбкой. – Не рановато ли для звонка?
Здесь два часа пополудни, а в Нью-Йорке восемь утра, и Кэти, как и я, сова.
– Могло бы быть, – отвечает она, – если бы я была в Нью-Йорке.
Откидываюсь на кровати. Тупая пустая кровать, которая не будет использована для сиесты.
– А где ты?
– Сейчас в Лондоне. Есть одна поп-звезда, которая порвала со своим знаменитым парнем, и все хотят сенсации.
Кэти – репортер в музыкальной индустрии. Она была той, кто втянул меня в съемки знаменитостей и кто поддержал мое решение покинуть бизнес, когда увидела, насколько я стала опустошенной.
– Напряженная жизнь? – спрашиваю я.
– Худшая, – соглашается она со смехом. – И, могу добавить, что шокирована твоим возвращением.
– На этот раз, к счастью, в гораздо лучшем качестве. – Я перекатываюсь на живот, свесив голову с кровати. Крошечный проблеск красного, торчащий между матрасом и рамой, привлекает мое внимание. Нахмурившись, придвигаюсь ближе. – А как ты узнала, что я снова работаю с музыкантами?– спрашиваю, отвлекшись.
– Это маленький мир. Люди говорят... – Слушая ее, тянусь вниз и касаюсь клочка красной ткани, выглядывающего из-под матраса. Он шелковый и не полностью красный. Красный с белым. Голос Кэти то затихает, то становится громче у меня в ухе.– ...и не только музыканты. «Килл-Джон»? Как это, черт возьми, случилось? Они знают о... ну, твоих снимках?
