Текст книги "Брат Гримм"

Автор книги: Крейг Расселл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Глава 46

13.15, понедельник 19 апреля. Оттензен, Гамбург

Фабель поручил Марии допросить жену Бернда Унгерера, последней жертвы маньяка. Мария знала, что ей придется встретиться с охваченной горем женщиной, не успевшей осознать новую для нее, совершенно абсурдную, но, увы, постоянную реальность и все еще считающей себя женой Бернда, а не его вдовой.

Глаза Ингрид Унгерер покраснели и воспалились от слез, но Мария увидела в них не только боль, но и какую-то горечь. Ингрид провела Марию в гостиную, где они остались вдвоем, но до Марии откуда-то сверху долетали приглушенные голоса.

– Моя сестра, – пояснила Ингрид. – Она помогает мне с детьми. Присаживайтесь… пожалуйста.

Полки соснового стеллажа вдоль одной из стен были беспорядочно уставлены, как часто бывает в семьях, разномастными предметами: книгами, компакт-дисками, безделушками и фотографиями в рамках. Мария заметила, что на большинстве снимков были изображены Ингрид и мужчина, видимо, ее муж Бернд, хотя на фотографии волосы мужчины были светлее и чуть более седыми, чем у обнаруженного в парке трупа. И конечно, в отличие от тела в парке у мужчины на снимках были смотревшие в объектив камеры глаза. На всех фотографиях присутствовали двое мальчишек с темными, как у матери, волосами и глазами. Как и на всех фотографиях подобного рода, семья выглядела вполне счастливой. Женщина на снимке весело улыбалась. Взглянув на сидевшую напротив нее Ингрид, Мария поняла, что счастье для вдовы Бернда Унгерера навсегда стало понятием чуждым. Марии почему-то показалось, что это не только результат потери мужа. Счастье из семьи ушло, видимо, раньше. Лицо Бернда Унгерера на снимках также лучилось счастьем. И улыбка на его физиономии была совершенно искренней и вполне радостной.

– Когда нам разрешат увидеть тело? – спросила неестественно ровным голосом Ингрид; было видно, что она изо всех сил старается сохранить присутствие духа.

– Фрау Унгерер, – чуть наклонившись вперед, сказала Мария, – я должна предупредить вас, что вашему мужу нанесены… нанесены повреждения, вид которых может произвести на вас чрезвычайно тяжелое впечатление. Думаю, что будет лучше, если…

– Что за повреждения? – оборвала Марию фрау Унгерер.

– Пока мы можем сказать, что у вашего мужа имеется ножевая рана, – ответила Мария и, выдержав короткую паузу, добавила: – Поймите, фрау Унгерер, на вашего супруга напал человек с очень больной психикой. Этот тип изъял у жертвы глаза. Я очень, очень сожалею.

Выражение лица Ингрид Унгерер совершенно не изменилось, но Мария видела, как дрожат ее руки.

– Это был чей-то муж? Или бойфренд?

– Боюсь, что я вас не совсем понимаю, фрау Унгерер.

– Скажите, моего мужа застали с другой женщиной? Или это был ревнивый муж, захотевший свести с ним счеты? Если это так, то я понимаю, почему ему выкололи глаза. Он все время пялился на других женщин. Пялился постоянно.

Мария внимательно посмотрела на Ингрид Унгерер. Средний рост, нормальное телосложение, коротко постриженные каштановые волосы. Довольно приятное лицо, но не из тех, на которое сразу обращаешь внимание. Ее облик можно было характеризовать как привлекательный, но неброский. Кроме того, на ее лице присутствовала печать какой-то грусти. Мария понимала, что эта грусть носит перманентный характер. В данный момент меланхолия Ингрид дала временный приют новому горю, но сама она уходила корнями в прошлое.

– Ваш муж встречался с другими женщинами? – спросила Мария.

В ответ Ингрид горько рассмеялась.

– Вы любите секс? – спросила она таким тоном, каким спрашивают о времени. Мария взглянула на нее с ошеломленным видом. Вопрос задел ее гораздо сильнее, чем могла предположить Ингрид. Но та, по счастью не дождавшись ответа собеседницы, продолжила: – А я прежде любила. Я по природе своей очень естественная натура. Но вы знаете, как это бывает после нескольких лет супружеской жизни, когда страсть угасает, дети оставляют вас без сил и у вас уже не остается никаких желаний…

– Простите, не знаю. Я не замужем.

– Но у вас, наверное, имеется близкий друг?

– В данный момент нет, – ровным голосом ответила Мария. Это была та сфера жизни, которую она не желала обсуждать пусть даже с убитой горем женщиной.

– Когда мы с Берндом прожили некоторое время в браке, наши сексуальные отношения стали более прохладными. Во всяком случае, если быть честной, мне они казались недостаточными. Но у Бернда была сумасшедшая работа, и он часто приходил домой без сил. Но во всем остальном, фрау Клее, Бернд был замечательным мужем. Верным, заботливым и к тому же прекрасным отцом. – Ингрид поднялась со стула, достала из сумочки связку ключей и сказала: – Я хочу вам кое-что показать.

С этими словами она провела Марию через прихожую и предложила спуститься в подвал. Когда они оказались внизу, Ингрид включила свет. В подвале хранился обычный набор предметов, которым не нашлось места в жилых помещениях, – велосипеды, картонные коробки, зимняя обувь. Ингрид остановилась перед большой шкатулкой, положила руку на крышку, но открывать шкатулку не стала.

– Это началось примерно полгода назад. Бернд стал… как бы это выразиться… более внимательным, что ли… Вначале я была счастлива, но он, похоже, ударился из одной крайности в другую. Мы занимались любовью каждую ночь. Иногда – дважды за ночь. Он становился все более и более… настойчивым и нетерпеливым. Но затем все стало совсем не похоже на любовь. Он делал это со мной так, словно меня там не было. А как-то ночью, когда я сказала ему, что не в настроении… – Ингрид замолчала, посмотрела вниз, на связку ключей, и стала перебирать их с таким видом, словно это были четки, – именно в ту ночь он ясно дал мне понять, что ему плевать – есть ли у меня настроение или нет.

Мария положила ладонь на руку Ингрид и почувствовала, что женщина слегка вздрогнула.

– И примерно в это же время я узнала о других женщинах. Тогда он работал в другой компании. Бернд трудился там много лет, а потом вдруг неожиданно перешел на фирму, где работает сейчас… – Она затрясла головой, словно рассердившись на себя, и сказала: – Где работал до настоящего времени. И совсем недавно я узнала, что в прежней фирме на него жаловались две женщины.

– Я вам искренне сочувствую, фрау Унгерер. Итак, вы полагаете, что это мог быть чей-то ревнивый муж? Но я думаю, что это не так. У нас есть основания считать, что ваш муж погиб от руки неизвестного, который уже убил нескольких не связанных между собой людей.

Ингрид Унгерер посмотрела на Марию пустым взглядом и продолжила так, словно вообще не слышала ее слов:

– За последние шесть месяцев мне стало известно о полудюжине его женщин и о бессчетном числе тех, кто отверг его домогательства. Он совсем потерял стыд. Ему было плевать на то, что он ставит в ужасное положение себя… меня и своих детей. – Она снова горько усмехнулась и добавила: – Но это вовсе не означало, что он оставил меня в покое. Все то время, когда у него были другие женщины, я по-прежнему была должна его обслуживать. Бернд стал просто ненасытным.

Она выбрала ключ из связки, открыла замок и откинула крышку шкатулки, чтобы продемонстрировать ее содержимое. Шкатулка до самого верха была забита разного рода порнографией – журналами, видеокассетами и DVD.

– Он строго-настрого запретил мне сюда спускаться и открывать шкатулку, если я хочу избежать крупных неприятностей. Но почему он так поступил? – умоляюще глядя на Марию, спросила Ингрид. – Почему он мне угрожал? Ведь раньше я не слышала от него никаких угроз. – Указав кивком головы на содержимое шкатулки, она сказала: – На его компьютере наверху этого добра еще больше. Вы можете это объяснить? Как он мог так измениться? Почему заботливый, любящий человек вдруг превратился в животное? И об этом все знали. Именно это меня больше всего печалило. Друзья и соседи улыбались и болтали со мной, но я знала, что они либо мне сочувствуют, либо хотят вытянуть из меня побольше грязных подробностей. Надо сказать, что друзей у нас почти не осталось. Одна пара, с которой мы давно дружили, порвала с нами, так как Бернд постоянно норовил запустить руку в трусики женщины. Коллеги подшучивали над ним… и придумали для него прозвище. Да и клиенты, видимо, тоже веселились. Повторяю, фрау Клее, я не могу поверить, что убийство Бернда никак не связано с недавним перерождением его личности.

Ингрид опустила крышку шкатулки, повернула в замке ключ, и они поднялись в гостиную. Мария попыталась сосредоточиться на перемещениях Бернда Унгерера за последнюю неделю, но чем больше она вдавалась в подробности, тем сильнее ее беспокоила тайная жизнь этого человека и шкатулка в подвале. Тем более что узнать о том, где он бывал и чем занимался, было практически невозможно, поскольку Бернд не только превратился в похотливое животное, но и стал чрезвычайно скрытным. Он все чаще и чаще стал уходить по вечерам, чтобы встретиться с клиентом «в неформальной обстановке». В ночь своей смерти Бернд тоже якобы ушел на встречу с клиентом. Когда он не вернулся к утру, Ингрид не встревожилась. Она была удручена, но не испугалась, поскольку муж довольно часто исчезал на всю ночь. Ингрид находила спрятанные им распечатки платежей с кредитных карт, но оставляла их на месте, не пытаясь ничего выяснить. Все платежи производились в эскортных агентствах, ночных клубах и саунах Санкт-Паули.

– Мне было ясно, что с Берндом что-то не так, – продолжала Ингрид. – Он стал совсем другим человеком. У него появились и иные странности. Иногда, возвратившись домой, он начинал жаловаться, что в доме чем-то воняет. Никаких запахов не было и в помине, но я тем не менее снова чистила жилье от подвала до чердака хотя бы для того, чтобы его успокоить. Затем я получала свою «награду», как он называл это. Решив, что у него какой-то непорядок со здоровьем, я предложила сходить вместе с ним к нашему семейному доктору, но Бернд отмахнулся от моего предложения.

– Значит, профессиональной оценки его поведения вы не получили?

– Нет-нет, получила. Я одна пришла к доктору Гертену и рассказала ему, что происходит. Герр доктор сказал, что существует состояние, именуемое «сатириазисом» – что-то вроде мужской нимфомании. Доктор сказал, что все это очень тревожные симптомы и что он хотел бы осмотреть моего супруга. Но когда я сказала Бернду, что побывала у доктора без него и за его спиной, он… одним словом, дела пошли еще хуже.

Обе женщины некоторое время сидели молча. Затем Мария рассказала Ингрид, на какого рода помощь та может рассчитывать и о тех обязательных процедурах, которые ее ожидают в ближайшие дни и недели. Когда Мария была уже почти у дверей, она повернулась лицом к Ингрид и, повторив слова сочувствия, сказала:

– Могу я задать вам еще один вопрос, фрау Унгерер?

Ингрид ответила ей безжизненным кивком.

– Вы упомянули, что коллеги и клиенты дали ему прозвище. Так как же они его называли?

Глаза Инфид наполнились слезами, и она прошептала:

– Синяя Борода. Так они звали моего мужа… Синяя Борода.

Глава 47

15.00, понедельник 19 апреля. Клиника Марияхильф, Хаймфельд, Гамбург

Старшая медсестра была просто очарована. Какой великодушный жест – принести сестричкам огромную коробку вкуснейшего печенья, чтобы сделать более приятным их перерыв на кофе. Как он объяснил старшей сестре, это всего лишь маленький знак благодарности всем ее подчиненным за ту удивительную заботу, которую они проявили, ухаживая за его дорогой мамочкой. Как мило с его стороны. Как трогательно. Вот уже почти час он находится в обществе главного врача клиники доктора Шелла. Герр доктор Шелл еще раз инструктирует сына, как следует заботиться о матушке, когда та окажется дома. Доктор получил официальное сообщение, что служба социальной зашиты проверила состояние жилья, которое сын делил с больной матерью. Согласно этому сообщению, квартира была оборудована по самым высшим стандартам, и главный врач сделал ему комплимент в связи тем, что он проявил такую заботу о своей матушке.

Выйдя из кабинета главврача, гигант подошел к медицинской стойке и одарил медсестер радостной улыбкой. Он был явно счастлив тем, что ему позволили забрать маму домой. Старшая сестра снова с грустью подумала о том, что никто из ее неблагодарных отпрысков даже на четверть не будет заботиться в старости о ней так, как заботится о своей маме этот человек.

Он придвинул стул поближе к кровати больной женщины и склонился к ее уху, создав таким образом собственную крошечную и отравленную злым ядом вселенную.

– Ты еще не знаешь, мутти, но к концу этой недели мы снова будем вместе. Ты, я и никого больше. Разве это не замечательно? И мне придется беспокоиться лишь о глупых визитах районной патронажной сестры, которая будет проверять, как ты себя чувствуешь. Но я найду способ справиться с ее любопытством. Можешь быть уверена, что никаких проблем в связи с этим у меня не возникнет. Дело в том, что я оборудовал нашу маленькую квартирку замечательными приборами, которыми мы, увы, никогда не воспользуемся. Ты спросишь почему? Отвечаю: да потому, что мы в этой маленькой, уютной квартирке вряд ли когда-нибудь окажемся. Ведь я же знаю, что ты предпочитаешь наш старинный большой дом. Разве не так?

Старая беспомощная женщина лежала, как всегда, совершенно неподвижно.

– Ты знаешь, что я – недавно нашел, мамочка? Твой народный костюм. Помнишь, как ты его любила? Еще бы, ведь это для традиционных германских песен и танцев. Мне кажется, что я смогу найти ему применение… – Он помолчал, а затем спросил: – Ты не хочешь, чтобы я почитал тебе вслух, мутти? Сказки братьев Гримм. Я обязательно это сделаю, как только мы окажемся дома. Я буду тебе читать все время. Как прежде. Ты помнишь, что единственными книгами, которые ты позволяла держать мне дома, были Библия и «Сказки братьев Гримм»? Бог и Германия. Это все, в чем нуждалась наша семья. – Он снова выдержал паузу, а затем, перейдя на шепот, произнес заговорщицким тоном: – Ты так меня мучила, мутти. Ты меня мучила так, что иногда мне казалось, что я вот-вот умру. Ты меня била изо всех сил, непрерывно повторяя, что я – никчемное создание. Что я – никто. Ты никак не могла остановиться. Когда я был подростком и когда я уже стал взрослым, ты продолжала твердить о моем ничтожестве. О том, что я недостоин чьей-либо любви. Ты утверждала, что мне никогда ни с кем не удастся создать прочных отношений. – Его шепот перешел в шипение: – Ты ошиблась, старая сука. Ты думала, что, когда издеваешься надо мной, рядом с нами никого нет. Но ты заблуждалась. Он постоянно был там. Мой брат из сказки. Он оставался невидимкой и долго, долго молчал. И наконец я услышал его голос. Я мог его слышать, а ты – нет. Он спасал меня от твоих избиений, подсказывая мне слова из сказок. Он открыл для меня новый мир. Прекрасный, сияющий мир. Мир правды. А затем я нашел свое подлинное призвание. Открыл свое искусство. Ты помнишь, что это произошло три года назад? Та девочка. Девочка, которую ты помогла мне закопать, так как страшилась скандала и того бесчестья, которое пало бы на тебя, если бы твой сын отправился в тюрьму. Ты думала, что сможешь держать меня в узде. Но он оказался сильнее… он сейчас настолько силен, что ты просто не в силах этого представить.

Он откинулся на стуле и внимательно изучил тело больной с ног до головы. Когда он снова заговорил, это был уже не шепот. Теперь его голос звучал холодно и угрожающе:

– Ты станешь моим шедевром, мама. Моим лучшим творением. И я останусь в памяти людей главным образом из-за того, что я с тобой сделаю.

Глава 48

Полдень, вторник 20 апреля. Полицайпрезидиум, Гамбург

Рану на голове Вернера прикрывал небольшой марлевый тампон, и опухоль на лице спала. Однако кровоподтек вокруг того места, куда пришелся удар, еще не рассосался. Фабель позволил ему выйти на службу при условии, что он не будет высовывать носа из помещения Комиссии и ограничится анализом материалов, представленных его коллегами. Рабочий день Вернера также подвергся резкому сокращению. Свойственная Вернеру методичность идеально подходила для разбора массы необычных писем и электронных сообщений, порожденных теорией Вайса. До сих пор в этом мусоре копались Ганс Роджер и Петра Маас. В результате их деятельности выявилась куча психов, каждого из которых следовало проверить. Число отложенных допросов уже возросло до неприличия.

По правде говоря, Фабель обрадовался возвращению Вернера не меньше, чем приходу Анны. Однако свое разрешение приступить двум раненым офицерам к работе раньше времени он сам считал актом безответственным и дал себе слово добиться для Вернера и Анны дополнительного оплаченного отпуска. Само собой разумеется, что это могло случиться только после завершения дела.

Он провел Вернера в главный зал и ознакомил с прогрессом или, скорее, с отсутствием оного в текущем расследовании. Шум, поднятый в прессе в связи с гибелью Лауры фон Клостерштадт Фабель сумел обратить себе на пользу. В газетах и в новостных телевизионных передачах появился портрет Ольсена в качестве лица, с которым хотела бы побеседовать полиция Гамбурга в связи с рядом имевших место в городе убийств. Анне и Хенку Германну Фабель поручил допросить Лео Кранца – фотографа, имевшего десять лет назад романтическую связь с Лаурой фон Клостерштадт. Но оказалось, что Кранц находится в отъезде и делает фоторепортаж об англо-американской оккупации Ирака. В его офисе подтвердили, что шеф был на Ближнем Востоке все то время, когда в Гамбурге происходили убийства. Фабель рассказал Вернеру о встрече с Вайсом и сообщил, что Фендрих по-прежнему остается где-то на периферии расследования.

– В связи с учителем меня беспокоит то, – сказал Фабель, – что полгода назад скончалась его мать. Создавая психологический портрет убийцы, Сусанна заметила, что большой временной разрыв между первым и вторым убийствами может указывать на то, что убийцу сдерживала какая-то сильная личность – мать или жена, например, – и что эта сдерживающая сила каким-то образом исчезла.

– Не знаю, Йен, – сказал Вернер, повернувшись вместе со стулом к демонстрационной доске с фотографиями и документами. Его лицо под влиянием усталости обрело сероватый оттенок, и Фабель впервые подумал, что Вернер стареет. – Полиция как минимум два раза пропустила учителя через свои жернова. По моему мнению, он просто не вписывается в картину. Но этот парень Вайс мне явно не нравится. Тебе не кажется, что мы имеем дело с еще одним верховным жрецом и его прислужником? Вайс дергает за ниточки, а Ольсен совершает убийства. Ведь мы это уже проходили.

– Не исключено, – протянул Фабель, глядя на демонстрационную доску с многочисленными фотографиями, документами и связывающими их темными линиями. – Но неужели ты полагаешь, что Ольсен – тот тип, которого могут вдохновлять сказки братьев Гримм или полоумные теории Вайса?

– Возможно, мы перестарались, – со смехом сказал Вернер, – может, нам просто стоит поискать человека, который обитает в пряничном домике.

Фабель уныло улыбнулся, но в голове у него шевельнулась какая-то пока неясная мысль. Пряничный домик… Он пожал плечами и ответил:

– Возможно, ты прав в том, что мы перестарались и наш парень – Ольсен. Будем надеяться, что он скоро окажется в наших руках.

Надежды Фабеля сбылись примерно в три часа дня. Полицейский патруль сообщил, что в захваченное бездомными здание нежилого квартала рядом с гаванью вошел человек, похожий на Ольсена. Патрульным полицейским хватило ума вызвать оперативную группу спецназовцев в штатском, чтобы те держали здание под наблюдением. Для всех членов группы Фабеля эта информация прогремела словно взрыв, и шефу, прежде чем отдать нужные распоряжения, пришлось довольно долго призывать своих подчиненных к порядку.

– Слушайте внимательно. Это наш человек. Я уже предупредил командира спецназа, что арест будем производить только мы. Мы, и никто иной. – Фабель посмотрел на Марию, выражение ее лица ему, как обычно, ничего не говорило, но в ответ на его слова она энергично кивнула. – Оказавшись там, мы будем действовать по плану. Ольсен мне нужен живым и в состоянии говорить. Ясно? Если ясно – вперед!

Фабель был вынужден остановить Вернера, когда тот, натянув свою кожаную куртку, двинулся вслед за остальными.

– Только в качестве наблюдателя, Йен… – взмолился Вернер. – Ведь этот выродок раскроил мне череп. Я всего лишь хочу увидеть, как его арестуют.

– О’кей. Но ты останешься сзади. На том месте, куда я тебя поставлю. Вторым номером в операции будет Мария.

В свое время эту округу населял рабочий люд. Сюда домой после смены возвращались из порта докеры. Здесь когда-то жили их семьи, резвились их дети. Теперь же квартал лежал в запустении, ожидая прибытия безжалостных отрядов сил городского развития и облагораживания, уже успевших оккупировать все некогда рабочие районы Гамбурга. Даже столь любимый Фабелем Пезельдорф, прежде чем стать в 60-х годах прошлого века наимоднейшим, заселенным сливками общества округом, именовался не иначе как Земля бедных людей. Но кварталы рядом с портом пока еще не стали вожделенным местом для богачей, как бы законсервировавшись во времени со своими мощенными булыжником улицами и огромными жилыми домами. Единственными признаками двадцать первого века здесь были уродливые граффити да виднеющиеся кое-где между домами современные мусорные контейнеры. В этой обстановке все члены команды Фабеля чувствовали себя несколько напряженно.

Здание, куда зашел Ольсен, находилось в конце улицы Портового Братства, в том районе Гамбурга, который с декабря 1995 года принадлежал объединению жителей, именуемому «Береговая альтернатива». Эти кварталы в политическом и социальном отношениях являлись полем битвы. Иногда в самом прямом смысле. С осени 1981 года дома по Хафенштрассе и Брегардт-Нохтштрассе стали регулярно захватывать бездомные. Бывший в то время министром внутренних дел земли Гамбург Альфонс Павельчук отдал приказ полиции очистить дома от незаконных обитателей. В результате в округе воцарились полнейшая анархия и абсолютный беспредел. Война между властями и бездомными растянулась на десять лет. Экраны телевизоров были заполнены пылающими баррикадами, уличными рукопашными схватками и сотнями лиц, пострадавших в битвах. Как полицейских, так и бездомных. В итоге эта беспримерная война стоила бургомистру Клаусу фон Донани поста. Беспорядки прекратились лишь после того, как в 1995 году был достигнут компромисс. Тем не менее напряжение в районе Хафенштрассе до конца не угасло, и полиция появлялась и действовала в этой округе, соблюдая все мыслимые предосторожности.

Спецназ заблокировал здание, куда вошел Ольсен, выставив посты по периметру примерно в квартале от него. Командир оперативной группы, увидев Фабеля, страшно обрадовался. В районе, подобном этому, хранить в тайне прибытие спецназа сколько-нибудь длительный срок было невозможно. Он сообщил Фабелю, что Ольсен, по всей видимости, находится в захваченном бездомными помещении на втором этаже. Его мотоцикл стоял рядом со зданием, и один из спецназовцев, скрытно к нему подобравшись, сделал так, что Ольсен не смог бы использовать машину для бегства. Поскольку вандалы капитально разграбили дом, первый этаж оставался необитаемым. Это облегчало операцию. В здании остался лишь один вход и соответственно выход.

Фабель разделил свою команду на два отряда. Мария должна была прикрывать выход из здания, и под ее командой оставались Анна и Хенк Германн. Фабель, Ганс Роджер и Петра Маас собирались проникнуть в помещение и произвести арест Ольсена. В качестве поддержки – на тот случай, если другие обитатели второго этажа начнут чинить препятствия, – они прихватили с собой двух офицеров спецназа. Кроме того, Фабель попросил командира оперативной группы помочь Марии перекрыть все возможные пути бегства преступника.

Разделившись, они уселись в микроавтобус мобильного отряда, «БМВ» Фабеля и автомобиль Марии. Все три машины одновременно остановились у здания, и отряд Марии в течение нескольких секунд занял отведенные ему позиции. Фабель и его группа побежали к главной двери. Спецназовцы ударили тараном в центр двустворчатой двери, и та сразу распахнулась. Фабель выхватил пистолет и повел отряд за собой. В вестибюле воняло застоялой мочой и смердело еще чем-то весьма неприятным. Чем именно, Фабель определить не мог. Сверху долетали какие-то звуки, и Фабель стал быстро подниматься по лестнице, стараясь при этом производить как можно меньше шума. Он поднимался, прижимаясь спиной к выкрашенной в бледно-зеленый цвет стене и направив ствол пистолета в самую верхнюю точку лестницы. Дверь в комнату оказалась открытой, и Фабель замер, выжидая, когда к нему подтянутся спутники.

Он внимательно изучил помещение. Оно было просторным и на удивление светлым. И при этом совершенно пустым. На улицу из комнаты выходили большие окна, и Фабель сразу увидел силуэт сидевшего на карнизе и готового спрыгнуть вниз человека. Фабель успел лишь крикнуть: «Ольсен!», и фигура исчезла.

– Он спрыгнул! – выкрикнул Фабель в радиотелефон, – Мария, он спрыгнул… – повторил Фабель и тут же осознал, что они оказались в точно таком же положении, как и год назад: он – в помещении, а Мария – на улице, лицом к лицу с убегающим преступником. – К черту! – проорал он и, едва не сбив с ног Петру Маас, кинулся вниз, перепрыгивая через три ступеньки.

Находившаяся на улице Мария не могла поверить своим глазам. Ольсен, спрыгнув со второго этажа на улицу, мгновенно вскочил и со всех ног кинулся по направлению к реке. Слова Фабеля по радио она услышала уже на бегу Вот он – момент истины. Пришло ее время. Сейчас она узнает, на что способна, сможет ли выдержать это. Она крикнула в радиотелефон, что бежит в сторону гавани, зная, что Анна и Хенк вскоре окажутся за ее спиной, но она знала и то, что ей первой придется встретиться с Ольсеном. А преступника более злобного и сильного, чем Ольсен, найти было трудно.

Бежавший впереди Ольсен неожиданно нырнул в другое заброшенное здание. На сей раз это был не жилой дом, а сооружение производственного назначения. Мария вбежала в здание вслед за Ольсеном и оказалась в обширном цехе, потолок которого поддерживали многочисленные колонны. С потолка свисали ржавые цепи со шкивами, говорившие о том, что в прошлом здесь занимались каким-то машиностроением. Ольсена Мария не увидела: множество массивных опор, к которым когда-то крепились тяжелые станки, служили для беглеца прекрасным укрытием. Мария остановилась, достала из кобуры «зауэр» и подняла ствол перед собой. Она напрягла слух, но не услышала ничего, кроме своего тяжелого дыхания и учащенного биения сердца.

– Ольсен! – крикнула она.

Тишина.

– Ольсен! Немедленно сдавайся!

Какой-то предмет пролетел мимо ее головы, и запястье обожгла резкая боль. Пистолет выпал из ее руки, и она согнулась чуть ли не вдвое, зажав левой рукой пострадавшую кисть. Повернув голову направо, она увидела Ольсена с занесенным для удара тяжелым металлическим брусом. Гигант был похож на средневекового палача, готового обрушить топор на шею жертвы. Мария замерла. На какую-то долю секунды она оказалась в другом месте лицом к лицу с другим человеком. Различие состояло лишь в том, что тот другой был вооружен не металлическим стержнем, а большим ножом. Эта мгновенно промелькнувшая в сознании картина сковала ее волю, не позволяя выпрямиться. Ольсен издал какой-то звериный рык и поднял брус еще выше. И в это мгновение весь страх Марии превратился в нечто совсем иное. Она нырнула вперед и перекатилась несколько раз по покрытому грязью и усыпанному разного рода отбросами полу цеха.

Безумная ярость и порожденный ею чрезмерной силы замах вывели Ольсена из равновесия; он поскользнулся в каком-то дерьме и рухнул на пол.

Мария вскочила на ноги и что было сил въехала ему ногой по черепу.

– Ах ты, сволочь! – крикнула она и, увидев, что преступник пытается подняться, захватила поврежденную кисть свободной рукой и прыгнула с таким расчетом, чтобы каблуки ее туфель ударили Ольсена в шею. Трюк полностью удался, и Ольсен смачно уткнулся физиономией в бетонный пол. Он застонал, а все его движения замедлились. Мария нащупала на полу пистолет и, подняв оружие здоровой рукой, направила ствол в голову гиганта. Ольсен медленно перекатился на спину и вытянул руки над головой.

Мария изучила поврежденную руку. Запястье распухло, но кости, видимо, остались целыми. Боль уже начинала спадать. Мария чуть повела наведенным на голову Ольсена стволом и прошипела:

– Ах ты, сукин сын. Здоровенный XYY-урод. Тебе нравится бить женщин, скотина?

Анна Вольф уже мчалась к ней на помощь.

– С тобой все в порядке? – выкрикнула она на бегу.

– Я в полном порядке, – ответила Мария, не сводя с Ольсена глаз. Голос ее звучал несколько напряженно. – Значит, ты обожаешь пугать женщин? Причинять им боль? – Она изо всех сил ударила каблуком по лицу Ольсена, и из его рассеченной этим ударом щеки хлынула кровь.

– Мария! – крикнула Анна, наводя служебный «зауэр» на преступника. – Мария! – повторила она, подняв глаза на коллегу. – Он наш. Все в порядке. Можешь расслабиться.

Рядом с ними возник Хенк Германн, и Мария услышала шаги бегущих к ним на подмогу Фабеля и всех остальных. Хенк упал на колени рядом с преступником, перекатил его на живот, заломил руки за спину и защелкнул наручники.

– Ты в порядке? – Фабель нежно обнял Марию за плечи и развернул в другою сторону.

– Я в порядке, шеф, – широко улыбнулась Мария, – В полном порядке.

– Хорошая работа, – сказал Фабель, чуть сжимая ее плечо. – Просто отличная.

Хенк Германн перевернул Ольсена на спину, и Фабель, заметив кровоточащую рану на щеке беглеца, спросил:

– Что это с ним?

– Он упал, шеф, – ответила Мария, пытаясь подавить улыбку.

В этот момент к ним присоединились Вернер и парни из мобильного спецназа. Вернер взглянул на разорванную щеку Ольсена, притронулся к марлевой заплатке на своей голове, повернулся к Марии и сказал:

– Отлично сделано, чтоб я сдох!