Текст книги "Вечная месть"

Автор книги: Крейг Расселл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Ты это несерьезно, Йен. Мне плевать, что ты тут говоришь, но мы бы ни за что не раскрыли столько дел без тебя. И кстати, насчет твоих мыслей об убийствах: каждый раз, когда брал очередного убийцу, ты спасал бог знает сколько жизней.

– Может, и так, Вернер, но пришла пора кому-то другому этим заниматься. – Фабель устало улыбнулся другу. – Я все решил. Ладно, поехали в Полицайпрезидиум. Мне еще требуется закончить кое-какую работенку.

Фабель едва успел повернуть ключ в замке зажигания, как почувствовал ладонь Вернера на своей руке. Фабель повернулся к нему и увидел, что он как загипнотизированный смотрит вперед через ветровое стекло.

– Скажи, что это не глюк. – Вернер кивком указал на полицейский кордон.

Фабель проследил за его взглядом. С полицейским в форме скандалила молодая пара, и мужчина указывал на многоквартирный дом.

Фабель с Вернером распахнули дверцы машины одновременно и помчались туда, где Франц Брандт ругался с полицейским.

21.30. Полицайпрезидиум, Гамбург

Фабель сам вел допрос Франца Брандта. Анна и Хэнк в соседней комнате допрашивали его подружку, Лизу Шуберт. Франц Брандт отвечал на вопросы Фабеля сначала с растерянным недоумением, затем с огорчением, а под конец уже с ядовитой злостью. Он заявил, что знать ничего не знает о бомбе в квартире Шуберт, и пришел в ярость от обвинения в возможной причастности к смерти матери. Допрос прервали и Брандта препроводили в камеру. Фабель переговорил с Анной и Хэнком, и те подтвердили, что Лиза Шуберт отвечала примерно в том же ключе и даже проявила признаки шока.

Фабелю все это не понравилось. До сих пор Брандт действовал с блеском и осторожностью. Все время оказывался на шаг впереди. И такая безмозглая стратегия чистого отрицания попросту с ним не монтировалась. Но с другой стороны, он абсолютно сумасшедший, раз совершил все эти преступления.

Фабель вернулся к себе в кабинет. Марию он уже отправил домой. Она паршиво выглядела, и головная боль у нее не проходила. Анна с Хэнком остались. Пришел ордер, и Анна получила пароли и коды доступа к досье социальной службы. Теперь они искали юридическое подтверждение тому, что Франц Брандт был тем самым десятилетним мальчиком, видевшим смерть Рыжего Франца Мюльхауса на железнодорожной станции в Норденхаме. Тем мальчиком, который слышал предсмертные слова отца, взывавшего к мести предавшим его. Когда они закончили допрос, Фабель попытался отправить Вернера домой отдыхать, но тот заявил, что ему прежде надо кое-что сделать в конторе.

Фабель достал из ящика досье, полученное от Ингрид Фишманн, и положил на стол, тяжело вздохнув, как человек, которому снова предстояло в поисках ответа перепахивать старое поле.

21.30. Осдорф, Гамбург

Прежде чем уйти в ванную комнату, Грубер дал Марии две таблетки кодеина. Она прошла на кухню, чтобы запить их водой.

То, что началось как обыкновенная головная боль, превратилось в чудовищную мигрень, беспощадно давившую на сетчатку глаз. Мария всегда не любила принимать таблетки от головной боли, считая, что лучше дать организму справиться самому. Но сейчас она достала стаканчик из кухонной тумбы и наполнила водой, а когда стала поворачиваться, стакан выскользнул из руки и разлетелся вдребезги на плиточном полу кухни. Мария, выругавшись, осмотрелась в поисках щетки с совком. Она их обнаружила в шкафу под раковиной, где Грубер держал всякие чистящие средства.

Внимание Марии привлекла бутылочка в дальнем углу шкафа, повернутая этикеткой к стенке. У нее возникло ощущение, что бутылочку специально спрятали подальше от посторонних глаз. Встав на колени на жесткий кухонный пол, Мария залезла в глубину шкафа и вытащила бутылочку.

Краска для волос.

В ее мозгу на мгновение мелькнуло совершенно дикое предположение, а затем возникли картинки мест преступления и сорванные скальпы, окрашенные в рыжий цвет. Возник стоящий там Грубер в комбинезоне криминалиста, с краской для волос в руке. Затем картинка пропала. Мысль была совершенно дикой. Какое отношение мог иметь Франк к жертвам? Она снова посмотрела на пластиковую бутылочку. Цвет «темный брюнет», а не «рыжий». Вздохнув, она собралась было сунуть бутылочку на место, но потом еще раз рассмотрела краску. Это цвет волос Грубера. Очень темный брюнет. Почти черный. Франк красит волосы?

Мария вернула краску в глубину шкафа этикеткой к стене, как и прежде, и сунула на место остальные предметы, изначально скрывавшие бутылочку от глаз. Она позволила себе улыбнуться. Зачем он красит волосы? Начал рано седеть? Мария видела фотографии родителей Грубера. Оба темноволосые, как и Франк, но поседели совсем не рано, судя по всему. Если только, конечно, они тоже не красили волосы. Мария не могла понять, почему такая мелочь вызвала у нее беспокойство. Бутылочку явно прятали. Но почему он поставил ее туда, а попросту не выбросил?

Мария встала, наступив каблуком на осколок стекла. А когда она обернулась, он стоял тут. Совсем рядом. Слишком близко. Так в ее снах стоял Витренко. Его глаза имели совершенно другой разрез и цвет, но впервые Мария увидела в них ту же равнодушную, холодную жестокость.

Она все поняла. Улыбнувшись Груберу, Мария весело проговорила:

– Я тебя не заметила. Ты меня перепугал.

Но она поняла.

Ответная улыбка Франка Грубера была холодным бесстрастным отражением ее улыбки. Он протянул руку и убрал с лица Марии прядку коротких светлых волос.

– Помнишь нашу первую встречу? – спросил он.

Мария кивнула:

– Ты обрабатывал труп в Штерншанцен-парке. Фабеля не было, и следствие возглавляла я…

Мария снова улыбнулась. Она сталась держаться спокойно. Ее пистолет остался в коридоре, она положила его на антикварную тумбу под вешалкой. В этом доме полно антиквариата. Тут все связано с прошлым.

– Верно. – Грубер продолжал гладить ее по волосам, по щеке. Его глаза были пустыми, а взгляд устремлен куда-то вдаль, в прошлое. – Помню, как впервые тебя увидел. И в моей голове мгновенно запечатлелась каждая твоя черта, каждый жест, словно я тебя узнал. Словно мы уже встречались прежде, только я не мог сообразить где и когда. У тебя не возникло такого же чувства?

Мария собралась было солгать, но лишь пожала плечами. Она пыталась прикинуть расстояние до двери кухни, затем до коридора, рассчитать, сколько ей времени понадобится, чтобы достать пистолет из кобуры и снять с предохранителя. Если она ударит его достаточно сильно…

Грубер улыбнулся. Он вытащил вторую руку из-за спины и поднял пистолет Марии, легонько прижав дуло к мягкой плоти под ее подбородком.

– Я люблю тебя, Мария. Я не хочу причинять тебе зла, но если будет нужно, сделаю это. Тогда нам придется ждать следующей жизни, чтобы снова встретиться.

Мария откинула голову назад, но Грубер удерживал в том же положении пистолет, свободной рукой обхватив ей затылок.

– Не делай глупостей, Мария. Я вполне способен убить нас обоих. Пожалуйста, не вынуждай меня. Мы уже однажды умерли вместе. Давным-давно, на железнодорожной станции. Но сейчас наше время еще не пришло. Пока нет.

– Почему, Франк? Почему ты убил всех этих людей?

Грубер улыбнулся:

– Пошли, Мария. Ты еще не все видела в моем доме.

21.45. Полицайпрезидиум, Гамбург

Анна Вольф потянулась и потерла глаза. Ей нужно было оторваться от компьютера на некоторое время. Последний час она просматривала файлы социальной службы, чтобы выяснить, где и когда Беата Брандт усыновила Франца. И никаких результатов. Она вышла в коридор и налила себе кофе из автомата. Подошли два сотрудника из Комиссии по расследованию убийств, и она немножко поболтала с ними, сознательно оттягивая возвращение к монитору компьютера и бесконечной череде фамилий в архиве.

Она как раз направлялась в кабинет, когда появился Хэнк.

– Как продвигается дело? – поинтересовался он.

Анна поморщилась:

– Никак. Не могу найти никаких записей ни о передаче Брандта социальным службам, ни о его усыновлении Беатой Брандт.

– Это потому, что, как мне кажется, мы изначально неправильно подошли к проблеме. – Хэнк примостился на краешек стола Анны. Он улыбался. – Думаю, нам нужно пойти к Фабелю.

21.55. Осдорф, Гамбург

В мозгу Марии с неимоверной скоростью прокручивались все имеющиеся сведения. Она старалась отгородиться от надвигающейся паники, способной лишь ухудшить ее положение. Грубер велел ей заложить руки за спину, скорее всего чтобы связать. И тогда она станет беспомощной. Но у нее имелись все основания полагать, что, несмотря на безумие, на свою чудовищную жестокость, он не собирается ее убивать. Она не является его мишенью. Не входит в список. Но были и другие, просто мешавшие ему: Ингрид Фишманн и Леонард Шулер. Грубер их убил, хотя они не входили в его список. А Шулера он даже оскальпировал и, чтобы доказать свое могущество, прилепил скальп к окну в доме Фабеля.

Мария вспомнила, как Франк позвонил ей на мобильник, когда они были в квартире подружки Франца Брандта. Он устроил так, чтобы ей пришлось выйти в подъезд, когда он намеревался дистанционно взорвать бомбу в квартире. Он хотел, чтобы она осталась в живых.

Она выполнила требование Грубера и заложила руки за спину. Он собирался связать ей запястья веревкой, и она знала, что при этом он положил пистолет на кухонный стол. На мгновение она прикинула шансы сбить его с ног и схватить оружие, но тут почувствовала, как веревка стягивает ее запястья.

Грубер взял Марию за предплечья, совсем не жестко, и повел с кухни по коридору туда, где в вестибюле при входе вверх шла лестница. Под лестницей имелась низкая полукруглая дверь, ведшая, как в свое время сообщил Марии Грубер, в подвал, заваленный коробками со всяким барахлом. Он подал знак Марии отойти в сторону, пока доставал из кармана ключи. Затем открыл дверь, потянулся и, включив свет, приказал Марии спускаться в подвал впереди него.

Она послушалась, начиная горько сожалеть, что упустила свой шанс, прежде чем он успел связать ей руки.

22.00. Полицайпрезидиум, Гамбург

Фабель сидел за столом и упорно смотрел на фотографию, пытаясь понять ее истинный смысл, когда зазвонил телефон. Это была Сюзанна, и Фабель пару секунд никак не мог переключиться.

– У тебя все в порядке? – спросила она. – Говоришь как-то странно.

– Все нормально, – ответил он, по-прежнему не сводя глаз со снимка на столе. – Просто устал.

– Когда будешь дома?

– Понятия не имею. Я по уши увяз с этим делом. Думаю, что провожусь допоздна. Не надо меня ждать. Вообще-то лучше я сегодня поеду к себе. Не придется тебя будить своим приездом.

– Ладно. – В ее тоне прозвучала нотка неуверенности. – Тогда увидимся завтра. У тебя точно все в порядке?

– Да нормально все. Не переживай за меня. Мне просто не мешало бы поспать. Слушай, мне пора… Увидимся завтра.

Фабель повесил трубку и некоторое время не убирал с нее руку. Он вспомнил, сколько такого рода телефонных разговоров было с женой Ренатой. Ночные звонки из Комиссии по расследованию убийств, или с места преступления, или из морга. Слишком много было в его жизни таких звонков, и они постепенно подточили его брак и верность жены.

Но на сей раз он соврал Сюзанне насчет причин, по которым не приедет. Сегодня ночью ему требовалось побыть одному, требовалось время и место подумать. На его плечи словно давила невыносимая тяжесть, которую невозможно скинуть одним неимоверным усилием. Это была глыба, которую он должен сбросить с себя сам, только сам.

И помочь ему должна была фотография, лежавшая на столе.

У всех есть прошлое. И все когда-то были другими. Эта мысль бродила у него в голове, когда он смотрел на любительский снимок юного, еще не подавшегося в террористы Франца Мюльхауса и когда Анна описывала фотографию новобрачной Ульрики Майнхоф. Жизнь, предшествовавшая той жизни, что известна полиции.

Последние два часа Фабель изучал досье, отправленное Ингрид Фишманн непосредственно перед смертью. Он разложил бумаги на столе: газетные вырезки, интервью, хронология развития и диверсификации протестного движения, материалы о группировках активистов и террористов, фотокопии статей из книг о немецком терроризме.

И фотографии.

Сам снимок не имел никакого отношения к расследуемому делу. И никакого отношения к тому, что случилось с Фабелем двадцать лет назад. Фотография имела отношение к чему-то и кому-то совершенно другому.

Фабель обнаружил этот снимок с приклеенной сзади бумажкой в самом конце составленного Фишманн досье. Он датировался 1990 годом, а тогда и смысл существования левацких движений стремительно терялся. Берлинская стена только что рухнула, и две Германии все еще обнимались с энтузиазмом и надеждой. Это было время, когда весь мир смотрел, как миллионы жителей Восточной Европы поднялись против коммунистических диктатур. Прежние лозунги левых утратили смысл и даже стали как-то неуместны.

На прикрепленной к фотографии бумажке было написано: «Кристиан Вольмут, мюнхенский анархист, разыскиваемый по подозрению в нападении на государственные и коммерческие структуры США в Федеративной Республике. Сфотографирован с неизвестной женщиной».

Неизвестная женщина. Снимок был мутным и выглядел так, будто его сделали издалека. Девушка, примерно студенческих лет, стояла слева и чуть позади Вольмута. Высокая и худая, с длинными темными волосами, черты лица размыты, но узнаваемы. Для тех, кто ее знал.

Фабель прочитал материалы по Вольмуту. Политическое движение умирало. Он организовал группировку, постепенно рассосавшуюся, но все же успевшую не совсем удачно подложить парочку взрывных устройств в различные американские организации. Последняя бомба оторвала пальцы правой руки девятнадцатилетнему сотруднику секретариата в офисе американской нефтяной компании. Вольмута схватили, и он провел три года в тюрьме.

Фабель снова посмотрел на высокую девушку с длинными темными волосами. Вольмут разговаривал с кем-то не попавшим в объектив, а девушка рядом с ним внимательно слушала. И при этом очень узнаваемо склонила голову набок. Поза сосредоточенности.

У всех есть прошлое. Все когда-то были другими.

В дверь постучали, и Фабель убрал снимок под стопку документов досье.

В кабинет вошли Анна и Хэнк.

22.00. Осдорф, Гамбург

Никаких ящиков с барахлом в подвале Грубера не было. И беспорядка тоже.

Подвал оказался огромным. Его размеры никак не соответствовали находившейся под лестницей дверце, ведшей сюда. Мария осмотрела стены в поисках окна или другой двери, но понимала, что находится слишком глубоко под землей. Она подумала о заходящем вечернем солнце, пробивающемся на лужайку сквозь кусты и деревья в саду Грубера, и внезапно ощутила, как давит на нее большой дом и пласт холодной черной земли за стенами подвала.

Потолок тут был удивительно высоким, метра два, а сам подвал Грубер переоборудовал в рабочее помещение. Тут стояли лавки, книжные полки и металлические шкафы для инструментов. Мария постоянно слышала металлический шелест и увидела прикрученную к стене большую электрическую стальную коробку с вращающимся за защитной решеткой вентилятором. Она подумала, что Грубер, должно быть, установил здесь какую-то систему контроля за температурой и влажностью. Толстые квадратные колонны по всему подвалу поддерживали перекрытия дома. Четыре колонны в центре использовались как углы для огороженного места, похожего на импровизированную операционную, стенками которой служили полупрозрачные толстые пластмассовые плитки. Страх Марии усилился: было очевидно, что этот участок предназначен для особых целей, и у нее возникло тошнотворное ощущение, что эти цели имеют самое прямое отношение к ее ближайшему будущему.

Грубер будто почувствовал ее страх. Он нахмурился, лицо его стало сердитым и печальным. Он погладил ее по щеке.

– Я не обижу тебя, Мария. Я никогда и ни за что не причиню тебе боль. Я не психопат и не убиваю без причины. Сейчас-то ты уже должна это понимать. Мне дано видеть сквозь пелену, отделяющую каждую жизнь, каждое существование. И поэтому я ценю жизнь больше, а не меньше. Те, что умерли… Они это заслужили. Но ты – нет. И Фабель тоже. Потому я и не взорвал бомбу, которую заложил под его машину. Понимаешь, мы все связаны друг с другом. В каждой жизни мы собираемся вместе снова, чтобы закончить то, что недоделали раньше. Ты, я, Фабель – все мы уже прежде жили и будем жить опять. Не бойся, Мария. Я не причиню тебе вреда. Просто я не могу позволить тебе помешать тому, что должно произойти ночью. Сегодня моя месть свершится.

– Франк, – проговорила Мария, – не надо больше убивать. Давай покончим с этим здесь и сейчас. Я позабочусь о тебе, помогу тебе.

Грубер снова ей улыбнулся:

– Милая Мария, ты ничего не понимаешь, да? Все, чему я научился в этой жизни, все навыки, которые приобрел, нужны были для того, чтобы я смог завершить то, что запланировал сделать ночью. – Он взял ее за руку и повел к огороженному толстыми полупрозрачными полотнищами участку. – Я покажу тебе пример того, о чем говорю. Ты видела мои работы по реконструкции. Видела, как я восстанавливаю лица умерших пласт за пластом, придавая им плоть, фактуру и кожу. Возвращая их личность. Ну так я могу все это проделывать в обратном порядке – снимать пласты с живых, уничтожая их личность…

Грубер поднял толстое пластиковое полотнище. Мария услышала пронзительный вопль, разнесшийся под сводом подвала, и поняла, что кричит она сама.

23.03. Полицайпрезидиум, Гамбург

– Хэнк кое-что нарыл, – сообщила Анна.

– Ладно. – Фабель откинулся на спинку стула. – Выкладывайте…

– Как вы приказали, мы занялись прошлым Брандта и его матери, Беаты. Франк Грубер из команды криминалистов подтвердил личность отца Франца Брандта. Брандт совершенно точно сын Франца Мюльхауса.

– Расскажите мне то, чего я не знаю, – буркнул Фабель.

– Хотя Мюльхаус и отец Брандта, но Беата его не усыновляла. – Хэнк кинул на стол Фабеля фотокопию документа. – Вот свидетельство о рождении Франца Карла Брандта. Отец неизвестен, мать – Беата Мария Брандт, в то время проживавшая по адресу: Губертусштрассе, двадцать два, Ниендорф, Гамбург. Она его не усыновляла. Он сказал нам правду. Она его родная мать. Возможно, он даже не подозревает, что Рыжий Франц Мюльхаус его отец. Нет абсолютно никаких подтверждений связи Беаты Брандт с Рыжим Францем Мюльхаусом или ее участия в радикальных группировках семидесятых – восьмидесятых. Но результаты анализа ДНК подтверждают: ребенка она родила от него. И в сухом остатке мы имеем, что Франц Брандт действительно сын Мюльхауса. Но не сын Микаэлы Швенн. А это, в свою очередь, означает, что не он был тем маленьким мальчиком с перекрашенными в черный цвет волосами на станции в Норденхаме.

– Брат?

– Нам известно, что у Мюльхауса были сексуальные отношения как со многими его последовательницами, так и с женщинами, не имевшими никакого отношения к его группировке. И вполне вероятно, что наш убийца – единокровный брат Брандта, о существовании которого последний даже представления не имеет, – сказала Анна.

– Погодите-ка! – воскликнул Фабель. – Вы забываете, что Брандт заложил бомбу в квартире своей подружки, чтобы разнести нас на кусочки.

– А потом преспокойно вместе со своей девушкой притопал прямо к нам в руки, – усмехнулся Хэнк. – Вы же сами говорили, что это как-то странно. По-моему, он знать не знал о бомбе.

– Дерьмо! – выругался на английском Фабель. – Значит, наш убийца все еще где-то бродит! Нужно срочно выяснить судьбу того мальчишки с платформы.

– Именно это я и имел в виду, когда сказал, что мы подошли к делу не с того конца, – заявил Хэнк. – Мы пытались доказать, что Брандт именно тот сын Мюльхауса, которого мы ищем. Мы шли в обратном направлении. Нужно снова просмотреть файлы по усыновлению. На сей раз искать фамилию Швенн.

– Коды доступа у меня с собой, – помахала блокнотом Анна. – Можно воспользоваться вашим компом?

Отодвинув в сторону материалы, полученные от Ингрид Фишманн, Фабель встал, и Анна уселась на его место. Она вошла в базу данных и забила критерии поиска: фамилию Швенн и временные рамки – с 1985 по 1988 год.

– Есть! – воскликнула она. – Четыре фамилии. Два усыновления в восемьдесят шестом году… Должно быть, одно из них… – Анна открыла первый файл. – He-а. Это четырехлетняя девочка. – Она открыла следующий. – А вот это может быть… Нет. Возраст не тот.

Она открыла третий файл.

Фабеля поразило выражение ее лица. Он думал увидеть довольную ухмылочку, как обычно, когда Анне удавалось найти ключевую улику. Но Анна вдруг резко вскочила, лицо ее побелело.

– В чем дело, Анна? – требовательно спросил он.

– Мария… – Казалось, что на лице Анны напрягся каждый мускул. – Где Мария?

– Я отправил ее домой. У нее мигрень, – пояснил Фабель. – Она придет завтра утром.

– Нужно найти ее, шеф. Найти срочно!

22.05, Осдорф, Гамбург

– Поразительно, правда?

Мария не слышала вопроса Грубера. В ушах у нее звенело, и каждый нерв словно горел. Она смотрела на мужское тело, лежащее на металлическом столе. Обнаженное тело. Лишенное не только одежды, но и кожи. Сплошные красные мышцы. Маленькие капельки крови усыпали алюминиевую поверхность под ним.

– Я вгрохал кучу денег, чтобы создать тут идеальные условия. – Грубер не вещал и не бормотал. Мария оценила степень его безумия по размеренной, спокойной речи. – Целое состояние ушло на то, чтобы сделать тут звукоизоляцию. Это вполне себя оправдало, потому что он, – Грубер кивком указал на лишенное кожи и всякой человечности тело на столе, – визжал как девчонка.

Марию мутило, голова раскалывалась.

– Ой, виноват… Это Корнелиус Тамм, – извинился Грубер так, будто забыл представить кого-то на вечеринке. – Ну знаешь, певец.

– Зачем? – каким-то образом сумела выговорить Мария.

– Зачем? Зачем я это сделал? Да ведь он меня предал. Все они предали. Они сговорились с фашистскими властями и продали меня. Мою жизнь. Пит ван Хоогстраат был единственным, о ком знала полиция, поэтому его отправили опознать меня. Но договорился обо всем Пауль Шайбе, с безопасного расстояния. А остальные с ним согласились. Даже Корнелиус, мой друг. – Он повернулся к Марии. Его глаза увлажнились. – Я умер, Мария. Умер. – Он прижал руку к груди. – До сих пор чувствую, куда вошли пули. Я видел твою смерть, а потом умер, стоя на коленях на железнодорожной станции.

– О чем ты говоришь? Что значит – ты умер? Кем ты себя считаешь, Франк?

Грубер приосанился.

– Я Рыжий Франц. Я вечный. Я прожил две тысячи лет. Скорее всего даже больше, но пока не все могу вспомнить. Я был воином и отдал свою жизнь, принес ее в жертву ради своего народа, чтобы Земля возродилась. Дважды. Один раз почти полторы тысячи лет назад, а второй уже как Рыжий Франц Мюльхаус.

– Рыжий Франц Мюльхаус? – изумилась Мария. – Даже если не вникать в идеи реинкарнации, у тебя попросту нелады с арифметикой. Ты родился задолго до смерти Мюльхауса!

– Ты не понимаешь, – покровительственно улыбнулся Грубер. – Я был и отцом, и сыном. Мои жизни перехлестнулись. Я видел свою смерть с двух ракурсов. Я – мой собственный отец.

– А!.. Понятно… Мне очень жаль, Франк. – Теперь Мария окончательно все поняла. – Рыжий Франц Мюльхаус твой отец?

– Мы все время скрывались. Постоянно. Нам приходилось красить волосы. В черный цвет. – Грубер провел рукой по своей густой, слишком темной шевелюре. – Иначе любой мог заметить наши рыжие волосы. А потом нас предали. Моих отца и мать застрелили спецназовцы. Жертвоприношение, организованное теми предателями. Я смотрел, как умирает мой отец. И слышал, как он сказал «предатели». Потом меня увезли. Груберы меня усыновили. У них не было детей. Они не могли их иметь. Но они растили меня так, будто и не было в моей жизни первых десяти лет, словно я их собственный ребенок и всегда им был. Через какое-то время мне и самому все, что произошло в прошлом, начало казаться плохим сном. Я обнаружил, что многое не могу вспомнить. Словно кусок жизни исчез. Стерся.

– Что случилось, Франк? Почему ты изменился?

– Я учился в университете, изучал археологию. И как-то посетил музей Нижней Саксонии в Ганновере. Там я его и увидел, Рыжего Франца. Он лежал в выставочной витрине, лицо сгнило практически до костей, но роскошная грива густых рыжих волос сохранилась прекрасно. И в тот миг я понял, что смотрю на останки тела, в котором некогда жил. Я понял, что мы можем увидеть себя, словно уже однажды были, словно жили раньше. Именно тогда все ко мне и вернулось. Я вспомнил, как отец говорил мне, что спрятал ящик на месте старых археологических раскопок. Он сказал, что если с ним что-то случится, чтобы я нашел ящик, и тогда я узнаю правду.

Грубер выпустил из рук полотнище, и оно скрыло ужасную картину – лишенное кожи тело Корнелиуса Тамма. Он подошел к одному из шкафов, стоящих вдоль стены подвала. А когда он повернулся спиной, Мария отчаянно попыталась высвободить руки из веревки. Но они были связаны слишком туго. Грубер вынул из шкафа ржавый металлический ящик.

– Тайный дневник моего отца и подробные сведения о его группировке. Я вспомнил, где он его закопал. В точности. Я отправился туда и выкопал его. Дневник поведал мне всю историю и имена всех предателей. – Грубер помолчал. – Но в тот день, когда я смотрел на Рыжего Франца, ко мне вернулись не только воспоминания детства. Ко мне вернулась вся память. Моя память обо всем, что происходило до этой жизни. Я знал, что тело болотной мумии, на которое я смотрю, некогда было моим. Что я жил в этом теле более полутора тысяч лет назад. А также знал, что жил и в теле моего отца. Что отец и сын были одним. Тем же самым.

– Франк… – Мария посмотрела на бледное мальчишеское лицо. Она вспомнила, что окрестила его Гарри Поттером, когда впервые увидела, и что всегда считала его хорошим человеком. Добрым. – Ты болен. У тебя бредовые идеи. Мы живем только раз, Франк. У тебя в голове все… перемешалось. Я понимаю, правда понимаю. Видеть, как убивают родителей… Послушай, Франк, я хочу тебе помочь. И могу тебе помочь. Просто развяжи меня.

Грубер улыбнулся. Он подвел Марию к стулу и заставил сесть.

– Я знаю, ты желаешь мне добра, – сказал он. – И знаю, что когда ты говоришь, что хочешь мне помочь, это правда, а не какая-то ловушка. Но этой ночью, Мария, умрет самый главный предатель. Он был моим ближайшим другом, моим заместителем у «Восставших». Это он спланировал похищение Видлера. Это он нажал на спусковой крючок и убил Видлера. Факт, который он постарался похоронить вместе со мной. Он увидел во мне угрозу его дальнейшим политическим амбициям. Амбициям, которые по-прежнему вынашивает. Но сегодня ночью и его амбициям, и его жизни придет конец. Мария… Прости меня, но я не могу…

Грубер взял моток толстой упаковочной ленты и примотал Марию к спинке стула.

– Я правда не могу позволить тебе помешать мне… – проговорил он, доставая бархатную скатку.

22.30. Осдорф, Гамбург

Фабель и Вернер остановились возле дома Грубера. Ехавшие за ними две серебристо-синие полицейские машины еще за углом выключили фары и встали позади Фабеля. Оттуда вылезли четверо полицейских.

Они все стояли на тротуаре, когда зазвонил мобильник Вернера. После короткого обмена односложными репликами Вернер убрал телефон и обернулся к Фабелю.

– Это Анна. Они с Хэнком не смогли дозвониться Марии ни на мобильник, ни по домашнему телефону. Они съездили к ней домой. Там никого. Они едут сюда. – Вернер посмотрел на внушительное здание особняка Грубера. – Мария где-то тут…

– Ладно. – Фабель повернулся к патрульным: – Двое к заднему выходу. А вы пойдете с нами.

Главный вход в особняк Грубера был сделан из дуба и по виду и фактуре напоминал двери церкви. Было ясно, что выбить такие не просто, поэтому Фабель приказал одному из патрульных высадить окно. Он примерно помнил расположение комнат после краткого пребывания в гостях у Грубера и повел всех вокруг к его кабинету.

– Когда выбьем окно, нам нужно забраться внутрь и максимально быстро отыскать Марию.

По сигналу Фабеля патрульные резко и сильно ударили тараном в центр окна. Стекло разлетелось вдребезги, а рама – в щепки. И все же пролом оказался недостаточно большим, чтобы в него пролезть, поэтому они ударили еще дважды. Фабель достал служебный пистолет и влез в разбитое окно, перебрался через стол Грубера, сбросив на пол восстановленную голову девушки, жившей две с половиной тысячи лет назад. Вернер и оба патрульных пролезли следом за ним.

Десять минут спустя они стояли в главном коридоре у подножия лестницы. Они обшарили каждую комнату, каждый шкаф. Ничего. Фабель даже громко позвал Марию в тишине дома, который, как он знал, был пуст.

В главную дверь постучали, и Фабель открыл ее, впуская вторую пару патрульных.

– Мы проверили сад и гараж. Там никого нет, герр гаупткомиссар.

Подъехал автомобиль, и Анна с Хэнком вбежали в дом.

– Ничего… – уныло сообщил Фабель. – Похоже, он прихватил ее с собой.

– Герр гаупткомиссар! – окликнул его из-под резной лестницы патрульный. – Тут какая-то дверь. Похоже, в подвал…

22.40

Франк Грубер тянулся к знаниям всю свою жизнь. Официально он изучал археологию и историю, но уйму свободного времени потратил на овладение множеством разных навыков. Богатые приемные родители обеспечили его достаточными средствами, чтобы он смог превратить жизнь в непрерывную программу обучения. Бесконечную подготовку к миссии всей его жизни. И теперь, когда он стоял перед домом своей основной мишени, ощущение слияния было абсолютно полным. Всеобъемлющим.

Грубер стоял на подъездной дорожке к дому, держа в одной руке бархатную скатку, а в другой – пистолет Марии. Он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Он погасил все эмоции, и величайшее спокойствие, позволяющее действовать с абсолютной точностью и убийственной эффективностью, снизошло на него.

Дзаншин.

22.40. Осдорф, Гамбург

Маленькая запертая дверца была сделана из такого же дуба, как и входная дверь, и не больно-то поддавалась полицейскому тарану. И лишь после нескольких мощных ударов она постепенно поддалась.

– Мария! – заорал Фабель, спускаясь в подвал.

– Сюда!

Фабель побежал по большому подвалу на голос и увидел, что она привязана к стулу.

– Грубер… – проговорила она. – Это Франк. Он сумасшедший. Думает, что он реинкарнация Рыжего Франца Мюльхауса. Скорее всего он действительно сын Мюльхауса.

– Так и есть, – кивнул Фабель, развязывая Марии руки и борясь с клейкой лентой. Он вопросительно указал на завешанный участок.

– Корнелиус Тамм. – Фабель перочинным ножом перерезал ленту, и Мария встала. – Поверь мне, Йен. Это малоприятное зрелище. Но сейчас тебе в любом случае не до этого… Он направился за своей последней жертвой.

– Кто?

– Бертольд Мюллер-Фойт. Франк сказал, что идет за вторым по старшинству членом группировки Мюльхауса. И еще сказал, что он политик. Посмотри туда. Ящик видишь? Мюльхаус закопал его и сказал Франку, где искать в случае его гибели. Там все имена.