Текст книги "Юрий Звенигородский. Великий князь Московский"
Автор книги: Константин Ковалев-Случевский
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)
Но уже предощущалось, предчувствовалось – назревало что-то серьезное. Решающая схватка была не за горами.
* * *
Спустя два года после поражения на Воже сам Мамай решил отомстить за нелепое, по его мнению, для Орды поражение. И хотя ему основательно мешал очень сильный внутренний враг – хан Тохтамыш, он все равно решился двинуть свое войско на Москву, дабы наказать ослушавшихся русичей.
Год 1380-й стал хрестоматийным для всякого, кто хотя бы коротко знакомился с историей Руси. Куликовская битва описана и разобрана в многочисленных трудах и публикациях. А потому нет смысла рассказывать подробно о том, как собранная почти со всех русских земель объединенная рать выступила навстречу Мамаю. Как сошлись они у речки Непрядвы, как сразились воин-монах Пересвет (предполагается, что он был вообще без доспехов) и мощный ордынец Челубей, как наскочили татары и смяли русские ряды, как выступил в нужный момент засадный полк, как нашли самого князя Дмитрия едва живого, и, наконец, как потом всем миром хоронили павших в сражении сородичей.
На то сражение с Мамаем и его Ордой собрались дружины многих русских земель – Московской, Владимирской, Суздальской, Нижегородской, Ростовской, Белозерской, Муромской. Появились в рядах защитников Руси даже не очень покорные Москве псковичи и новгородцы. Такое еще не было видано в обозримой для русских истории, сам факт такого объединения оказался, быть может, морально важнее самой будущей победы.
В это самое время, то есть и до битвы, и в течение всего сражения, в Троицкой обители молились о победе русского воинства (это отражено в лицевых сводах позднего времени). Преподобный Сергий Радонежский благословил князя Дмитрия на битву, а затем – отправил ему еще одно благословение письменно, которое князь получил уже по пути на Куликовское поле: «Иди, господин, иди вперед, Бог и святая Троица поможет тебе!» Это послание ему передал старец монастыря, которого звали Нектарий вестник, прославленный затем в числе Радонежских святых.
* * *
Нас в данном случае интересуют другие факты – не менее важные и главные, связанные с битвами на реке Воже и на поле Куликовом. А именно то, что князь Дмитрий Иванович отправлялся на эти сражения, предварительно испросив благословение у Сергия Радонежского, ставшего к тому времени одним из главных духовных лидеров страны. Прекрасные слова о Сергии принадлежат историку В. О. Ключевскому: «Таких людей была капля в море православного русского населения. Но ведь и в тесто немного нужно вещества, вызывающего в нем живительное брожение. Нравственное влияние действует не механически, а органически… Украдкой западая в массы, это влияние вызывало брожение и незаметно изменяло направление умов, перестраивало весь нравственный строй души русского человека XIV века… Пятьдесят лет делал свое тихое дело преподобный Сергий в Радонежской пустыне; целые полвека приходившие к нему люди вместе с водой из его источника черпали в его пустыне утешение и ободрение и, воротясь в свой круг, по каплям делились им с другими».
А ведь и вправду, почти полтора столетия на Руси воспринимали ордынское иго и татарские набеги как «кару Божию», которую как будто бы приходилось нести за накопившиеся грехи отцов и за свои собственные. Юридически (и по праву силы) хан Орды был кем-то вроде главного правителя для всякого русского. Трудно было «перестроиться» и заставить себя поверить в то, что это может быть не так. Вот почему мы можем говорить о великом духовном и нравственном подвиге Сергия Радонежского и его сподвижников, сумевших вдохновить и великокняжескую власть, и простых людей на битву с захватчиками. Надо было в буквальном смысле – словно пробудить страну от затянувшегося сна, осознать, что Орда является не отчиной, а чужеземным образованием, и ее правители – не «кара», а настоящий враг. И борьба с таким врагом – не «грех против воли Божией», а дело во многом святое, праведное и даже богоугодное.
Две победы – на реке Воже и на Куликовом поле – произошли в символические дни, ставшие важными датами в русской истории. Одна из них состоялась в великий праздник Успения, а другая – Рождества Пресвятой Богородицы. Отныне эти дни станут определяющими для многих событий. Но главное, что утвердилась внутренняя мысль в душе почти каждого русского: Бог помиловал Русь! А доказательство тому – дарованные Им победы над захватчиками.
* * *
А где же находился в это время наш герой – юный князь Юрий Дмитриевич? Документальных свидетельств не так уж и много, чтобы с большой точностью рассказать – чем он занимался и как проводил свое время. Однако в том самом, важном для Руси, 1380 году он находился в стольном граде Москве.
Когда дружины Дмитрия Ивановича отправлялись в сторону Куликова поля, возник вопрос государственного значения. Кого оставить на правлении в столице княжества? Ведь этот временный преемник мог оказаться тем, кто будет исполнять великокняжеские обязанности до перехода власти к наследнику. Ибо при таких сражениях надо было иметь в виду и то, что его участников, включая великого князя, могла ждать погибель.
Отметим, что на тот момент продолжало действовать завещание, написанное Дмитрием Ивановичем еще в 1375 году, перед походом его на Тверь. По тому завещанию (а позднее было написано другое, о чем мы поговорим в одной из последующих глав) наследство и Владимирский и Московский престол оставлялись старшему на тот момент сыну – Василию Дмитриевичу. К 1380 году ему было уже девять лет. Возраст не вполне зрелый. Следующим наследником по старшинству становился князь Юрий, а ему еще не исполнилось и шести.
Вот почему в Москве оставалась не только великая княгиня Евдокия, но и мудрый человек, способный в критической ситуации решать важные государственные дела – боярин Федор Андреевич Свиблов. Он должен был и столицу блюсти, и о будущем позаботиться.
К счастью, как мы уже знаем, в Куликовской битве победили русские, правитель московский вернулся обратно. И с тех пор в народе он стал носить имя – великий князь Дмитрий Донской.
Есть еще одно упоминание о юном Юрии Дмитриевиче, в Новгородском хронографе, повествующем о возвращении русских дружин в Москву после Куликовской битвы. Войско тогда построилось вдоль реки Яузы, и 1 октября 1380 года произошел крестный ход в Андрониковом монастыре. Потом все пошли в сторону Кремля. Здесь у Фроловских ворот их встречали великая княгиня с сыновьями – Василием и Юрием, другие родственники и многочисленные «воеводские и воинские» жены. Всей семьей, вместе с Дмитрием Ивановичем, они направились в Архангельский собор, дабы поклониться мощам своих предков, а затем – в собор Успенский.
* * *
Однако семье князя Дмитрия пришлось пережить еще более ужасные времена. Мальчики-наследники были столь малы, что оберегать их необходимо как зеницу ока. Из Орды доносились различные грозные вести о том, что хан Тохтамыш крайне недоволен невыплатой Москвой дани, а также поражением ордынцев.
Почти через год после Куликовской битвы Тохтамыш отправляет в Москву своего посла – Ак-ходжу. Для важности и некоторой безопасности с ним пошло на Русь несколько сотен воинов. Дойдя до Нижнего Новгорода, Ак-ходжа решил посоветоваться с местными князьями о том, есть ли ему опасность при появлении в Москве. Тогда все еще помнили избиение посольства Сарайки, ведь прошло едва только шесть лет. Услышав о том, что поездка небезопасна, посол решил вернуться обратно в Орду, но при этом доложил, будто Москва решила выступить против хана Тохтамыша, для чего пошла на союз с Великим княжеством Литовским. Такую информацию Тохтамыш просто так, без принятия мер оставить уже не мог.
Он решает летом 1382 года напасть на Москву. Быстро и жестоко. В голове у него уже рождался план другой войны – с великим Тимуром, угрожавшим ему с востока. Но сейчас надо было навести порядок у «себя в доме», в улусе на берегах Москвы-реки.
Этого набега на Руси не ожидали. К нему даже всерьез не готовились. Узнали о появлении ордынцев, когда они уже входили на территорию Московского княжества. Хан «идяше безвестно, внезапу, с умением». Ясно было, что собрать большое войско для отпора за несколько дней было просто невозможно, а тем более такое, как при битве с Мамаем. Что же делать? Просто отдавать ордынскому правителю города, включая столицу?
Когда стало ясно, что переговоры ни к чему не приведут, князь Дмитрий быстро уехал в Переяславль, а затем – в Кострому, чтобы попытаться организовать войско для сопротивления. Он призвал к помощи князя Владимира Серпуховского, который независимо также подбирал воинство.
В этот момент семья великого князя, жена его Евдокия, дети, включая отрока Юрия, остались в Москве. С ними там находился митрополит Киприан. Однако по приближении Тохтамыша становилось ясно – число его войска таково, что обороняться столица не сможет, даже невзирая на мощную белокаменную крепость – Кремль, который помог совсем недавно отстоять город при нашествии литовцев. По этой причине вся семья, сопровождаемая митрополитом, уехала в Тверь.
Почему семья не выехала сразу же вместе с князем и подверглась опасности? Ответом тому может стать следующий факт. За двенадцать дней до взятия Тохтамышем Москвы великая княгиня Евдокия родила еще одного сына – Андрея. Семья получила очередного наследника. И хотя сыновей было много (по крайней мере, не один), но московские князья уже знали горечь потерь маленьких детей.
Таким образом, княгиня просто не имела возможности быстро передвигаться, находясь в трудном физическом состоянии. Только разродившись, она могла вместе с семьей, включая юного Юрия, уйти как можно дальше от опасностей, которые поджидали всех оставшихся в столице.
Дмитрий Донской отступал. Но делал это еще и для того, чтобы как-то защитить собственную семью. Если он сначала, как замечено в «Повести о нашествии Тохтамыша», отдельно «поеха в град свои Переяславль, и оттуду мимо Ростов, и паки… на Кострому», то уже через короткое время, к счастью всех, «князь же великий с кня[ги]нею и с детьми пребысть».
Разъехались тогда из Москвы также и важные боярские семьи. Тохтамыш подходил к городу, фактически оставленному русскими.
Это странное обстоятельство до сих пор вызывает разноречивые мнения у исследователей. Происходило нечто на первый взгляд малопонятное. Ведь только что русские дружины дважды разгромили ордынские войска – на реке Воже и на поле Куликовом. Это были воодушевляющие победы. Их широко отмечали. И тут… почти бегство. Даже боярин Федор Свиблов, охранявший княжескую семью в столице при битве у Дона, вослед за князем отправился в Переяславль.
Некоторые историки отвечают на этот вопрос так: несколько лет сплошных войн привели к тому, что русские дружинники, наконец, просто разошлись по уделам, городам и селам. И тем летом – занимались не менее важным делом, без которого существовать далее даже сильное государство не могло, – землепашеством! Да и «разведка» о замыслах Тохтамыша не докладывала.
Добавим к этому следующее. После нескольких удачных военных кампаний коалиция, составленная на памятном съезде-снеме русских князей в Переяславле в 1374—1375 годах, временно «разошлась». Предполагалась некоторая передышка, возможное послабление в военных потугах, перемирие. И это стало настоящей ошибкой. Не хватило московским правителям провидения или предвидения. И такого человека, который мог бы проанализировать ситуацию, подсказать – митрополита Алексия – уже не было в живых…
Потому и отмечали потом источники, что «оскуде бо отнюд вся земля Русская воеводами и слугами, и всеми воинствы».
Но есть и другие точки зрения.
Вот они.
* * *
Мы помним (и повторяемся не случайно), что царем тогда на Руси называли ордынского хана. Таковым для Москвы был на тот момент Тохтамыш (а вовсе не Мамай). Выступать против царя означало – нарушить уже сложившийся вековой уклад, то есть полностью взорвать привычную ситуацию, выступить напрямую против Орды. Для этого у Руси еще не было ни сил, ни возможностей. Умный политик и стратег, Дмитрий Донской вряд ли бы сделал глупости или что-то в ущерб себе, семье и государству.
Когда объединенные после съезда 1374 года русские дружины выступили против Мамая, они никак не воевали против царя. Исследователи уже отмечали этот важный факт. Москва в лице Мамая имела странного врага: он совершал набег, он угрожал, но выполнял ли он в полной мере указание самого верховного правителя, то есть – царя? Ведь Мамай и сам был врагом Тохтамыша, который добил остатки его войска сразу после Куликова поля.
Конечно, хан-царь решил наказать также и русских ослушников. Но они, эти русские, хорошо понимали – что к чему. Одно дело выступить на Куликовом поле против темника, а другое – воевать против верховного правителя Орды, считавшего Москву, да и почти всю Северо-Восточную Русь своим улусом.
Уход князя Дмитрия из Москвы означал открытое нежелание выступать против хана-царя. Что было тактически правильным.
Самые ранние источники, восходящие к киприановскому своду 1408—1409 годов (о нем речь пойдет в одной из последующих глав книги), к Троицкой летописи, и частично помещенные в летописи Симеоновской и Рогожском летописце, это подтверждают. Мы читаем, что князь Дмитрий Донской, «слышав, что сам царь идет на него с всею силою своею, не ста на бои противу его, не подня рукы противу царя».
Самое интересное, что Тохтамыш это знал и хорошо понимал. Хотя одновременно и Дмитрия побаивался. Это также отмечают летописи: хан «слышав, что князь великий на Костроме… чая на себе наезда, того ради не много дней стоявшее у Москвы, но, взем Москву, вскоре отиде».
Дмитрию Донскому в том самом 1382 году никак нельзя было «бороться с чингизидом, законным ханом, которому русские князья приносили вассальную присягу и которую они и по правовым, и по моральным нормам тех времен обязаны были соблюдать», – пишет историк В. А. Кучкин. Эта формулировка одного из современных исследователей очень точно передает мысль, которую мы также поддерживаем. В этом и состояла суть происходящего.
Другой вариант интерпретации событий и быстрого отъезда князя Дмитрия из Москвы связывается с неожиданно произошедшей размолвкой русских князей. Они тогда не пришли к единому мнению – что делать, воевать ли с царем, нет ли. Произошло, как своеобразно и поэтично сообщают источники, «неединачество по неимоверству». Это разномыслие вдруг случилось среди бояр старейших, воевод «з думцами», в тот самый момент, когда надо было «думу думати» всерьез.
Было ли так на самом деле? Мы можем сегодня только предполагать.
И наконец, рассматривается вариант, по которому будто бы князь Дмитрий Донской испугался, и даже – струсил. А потому и город оставил, и войско бросил. И по этой причине на Москве поднялся большой бунт.
Данную версию можно почерпнуть в той же, более поздней по времени «Повести о нашествии Тохтамыша», созданной сразу после кончины митрополита Киприана, но до кончины князя Юрия Дмитриевича – уже в начале XV столетия.
Сильно же надо было не любить князя Дмитрия, чтобы развить это предположение, да так эмоционально, как это было сделано в упомянутом нами произведении. Начинают припоминаться некоторые серьезные разногласия между митрополитом Киприаном и князем Дмитрием, которые длились вплоть до кончины последнего. Не было ли появление позднейшего повествования неким желанием запустить в историческое предание не весьма лестный образ великого князя, не подчиняющегося никому и действующего только по собственной воле?
Негативный рассказ о поведении Дмитрия Донского написан человеком, который жил уже в другое время, десятилетия спустя после Куликовской битвы и похода Тохтамыша. Князь-герой в его повествовании стал правителем греховным и малодушным, бросившим свою столицу на разграбление Орде.
Во всяком случае, текст этого сочинения будет хорошо известен еще при жизни сыну великого князя – Юрию, а именно – в годы его зрелости и восстановления исторической справедливости всех завещаний его отца, чему он отдал свою жизнь. Он будет биться за это все дни своего земного обитания, до самого конца.
* * *
Но в тот, 1382-й, внезапное появление татарского войска, коварный удар Орды оказался крайне опасным. И действительно – жестоким. Тохтамыш захватил Москву и полностью сжег город. Словно покрасил черной сажей новые белокаменные стены столицы. Как будто перечеркнул все чаяния и надежды на возможную свободу от дани. Даже применяемое русскими впервые огнестрельное оружие – «тюфяки» (прообраз пушек) – не помогло.
При набеге этом погибли многие. Летописи рассказывают: «От огня бежачи, мечем помроша, а друзии, от меча бежачи, огнем згореша; и бысть им четверообразна пагуба: первое – от меча, второе – от огня, третие – от воды, четвертое – в полон быша».
Как писал историк XIX века С. М. Соловьев, после уничтожения в огне Москвы войсками Тохтамыша хоронили 24 тысячи погибших жителей столицы и пригородов. Такого не помнили даже старики. Довольно большая цифра убиенных вызывала сомнения у некоторых современных исследователей. Однако в Московском летописном своде конца XV века мы видим рассказ, как в общих братских могилах погребали жертвы нападения ордынских войск. Тогда князь Дмитрий Донской «повелеша телеса мертвых хоронити и даваста от осмидесяти мертвецов по рублю хоронящим мертвыа. И того всего выиде от погребания мертвых 300 рублев».
Если внимательно прочитать этот текст, то несложный математический расчет покажет: 80 (убиенных) х 300 (рублей) = 24 000. Однако к этой цифре, видимо, следует еще добавить тех, кого хоронили родственники самостоятельно, то есть без княжеской денежной поддержки. Значит, итоговая цифра может быть несколько выше.
После Москвы (и одновременно с ее взятием) ордынцы разорили другие города Руси. Пали великий Владимир, давно не знавшие огня Звенигород и Можайск, родной князю Юрию Переяславль, а также Юрьев, Боровск, Руза и Дмитров. Удар пришелся по всему Московскому княжеству, жестокий, основательный и на первый взгляд – почти непоправимый. Московский «бунтарь» был наказан за «своенравие», совершенное на Куликовом поле.
Именно с этих дней имя хана Тохтамыша запомнится в семье Дмитрия Донского на долгое время. Юный князь Юрий, слушая рассказы о жестокостях ордынца на родной Москве, мог только предполагать – как и каким образом воздать грабителю по заслугам. Но будущее еще предоставит ему такую возможность. И он ею воспользуется сполна.
Отомстить за унижение отца и града Москвы будет делом чести будущего воина Юрия. Этому он посвятит свою молодость и свои первые походы. И великие победы еще будут ждать его. Если поражения, бывало, настигали его отца, то он, Юрий, не проиграет в своей жизни ни одной битвы…
В итоге пришлось князю Дмитрию Донскому вновь платить Орде дань, включая «недоданную» ранее. Но теперь хан уже не верил тому, что получит все быстро и сполна. А для гарантий он приказал вместе с данью отправить в Орду заложника – старшего сына великого князя Московского – Василия. Кстати, вместе с ним туда отправились еще три сына других русских князей. Тохтамыш решил испытать новую тактику действий против своего вассала – Руси. Как показывала практика – вполне действенную.
Тохтамышу казалось, будто он получил все, что хотел. Русь усмирил, заложников в Орду для гарантии взял, выплату ежегодной дани восстановил. Дабы не мудрить особо, он решил оставить все те же порядки и правила, которые на Руси были до этого. И хотя многие князья бросились к нему в Орду, чтобы извлечь какую-то для себя выгоду, включая князя Тверского Михаила с его очередными претензиями на великое княжение, хан вновь признал великокняжеский престол Владимирский за князьями Московскими. Он уже был удовлетворен наказанием западного улуса. Однако потребовал еще 8 тысяч рублей серебром в виде разовой выплаты, отправив для этого в Москву посла, которого сопровождал уже известный нам Акходжа.
В 1383 году, 12 лет от роду, брат Юрия Василий с обозами поехал в столицу Орды. Заплатить за него прямо сейчас князь Дмитрий просто не мог. Никто не предполагал тогда – вернется отрок живым и невредимым от Тохтамыша или нет. Это событие оставило затем настолько сильный след в его памяти, что повлияет на основное течение русской истории, когда Василий все-таки станет великим князем. Мальчика отрывали от отца и матери. Лишали родителей главного наследника престола. Совсем еще юного, не привыкшего к такого рода испытаниям.
В этот момент происходит то, что потом уже взрослый Василий никогда не сможет простить своему брату. В кругах правящей русской элиты возникало некоторое твердое предположение, что если старший сын князя Дмитрия не выживет в Орде (что легко можно было представить, исходя из коварства Тохтамыша, обещавшего, например, не убивать жителей Москвы, но тут же сделавшего наоборот), то тогда наследником – по старшинству в роде – становится Юрий. Так было принято по традиции, так это будет отмечено и в завещании Дмитрия Донского.
Вольно или невольно, но следующий по возрасту, девятилетний князь попадает в круг внимания со стороны княжеского двора и боярства. Молодой, но очень разумный, весьма начитанный, уже показывающий свою энергию и смекалку, он не только оставался «возможным наследником», но и в реальности был хорошим для этого кандидатом и даже образцом.
Что мог думать об этом ежедневно и ежесекундно переживающий угрозу смерти Василий в ордынском плену? Даже самая сильная любовь к брату не могла не зарождать у него подозрений в том, что он уже, вольно или не вольно, но «проявился» как его конкурент на власть. Обида? Это еще мягко сказано. Нет, не обида. А затаившаяся в глубине души и сознания мысль – быть всегда начеку.
Ордынский плен Василия закончился через два года, но в Москву он попадет не сразу. Ему удалось сбежать от Тохтамыша. Именно этот побег определит затем всю политику Руси на ближайшие полвека. Странный и даже непонятный побег. Ведь убежать из столицы Орды – города Сарая – не удавалось почти никому из таких важных пленников. Что же там произошло? Об этом мы поговорим чуть позднее.
* * *
А как наш князь Юрий Дмитриевич? После событий 1380 и 1382 годов мы некоторое время почти совсем не встречаем его имя в летописных источниках. Но вот мелькает одно весьма интересное упоминание о том, что в 1388 году, сразу после праздника Пасхи, Юрий очень сильно заболел. Недуг был тяжким, видимо, настолько, что даже летопись не преминула об этом оставить заметку.
Что это была за болезнь? Последствия очередного мора? А может, еще что-то, сильно напугавшее родственников?
К счастью, летопись поведала: «Бог милова его».
Особое отношение к юноше заметно в то время еще и потому, что 1388 год отмечен другим важным для него событием. Великий князь Дмитрий Донской подписал тогда договорную грамоту с князем Владимиром Андреевичем Храбрым, героем многих битв тех времен. Недаром он получил такое имя.
В грамоте указывалось, что сын князя Дмитрия – Юрий Дмитриевич, которому на тот момент еще не исполнилось и 14 лет, признается «равным братом» своему двоюродному дяде, значительно более старшему по возрасту. Стать братом князю Владимиру Храброму – было великой честью. Заодно и решало некоторые проблемы и разногласия внутри правящей семьи.
Во всяком случае, это событие еще раз выделило имя Юрия среди других братьев. Он уже тогда представлялся в виде крепкого человека, будущего воина, полководца, каким на тот момент и был его дядя, князь Владимир Андреевич. То есть, предчувствуя, возможно, свою близкую кончину, Дмитрий Донской принимал решения, которые могли бы определить будущую политику государства на ближайшие годы…
* * *
А в это время хан Тохтамыш, будучи уверенным, что «зачистил» свой улус и наказал Русь основательно и надолго, уже начинал подготовку к решению еще более важной политической проблемы – отношениям с Тамерланом, который становился для него на тот момент самым главным кошмаром. Как, впрочем, и для Руси.