Текст книги "Боярин Осетровский (СИ)"

Автор книги: Константин Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Глава 10

' – Не понимаю, как они догадались, что я под допингом?

– Потому что это ТРОЙНОЙ прыжок, дебил! И девять метров нужно было прыгать в три приема! А не сразу!!!'

Если я и не дотянул по длине прыжка до героя анекдота, то совсем чуть-чуть. Приземляясь, я развернулся и, рухнув на доски покрытой утоптанным снегом мостовой в стиле Супермена – на одно колено и кулаком в землю… я не специально выпендрился, случайно получилось – наконец увидел, кто ж там чуть было не сделал меня всадником без головы. И без коня.

Забористая была медовуха у Переплута, какая чушня в голову лезет…

Итак, нападающие. Четыре человека, длинные разноцветные меховые кафтаны, богато расшитые, шапки лисьего меха, у одного – с пером, на вид фазаньим – длинные усы, у двоих в руках – обнаженные сабли.

Не похожи они на грабителей. Но и меня в гриме опознать не могли. И уж тем более не могли сообразить, куда я отправлюсь. Потому что я это никому не говорил. И Переплут сдать меня не мог. Нет, мог, конечно, но не так быстро.

А четверка, тем временем, спокойно шагает на меня и, судя по деловому виду, настроена довершить начатое. А я как-то против, знаете ли…

– Вы меня с кем-то спутали, – произнес я, выпрямляясь и прикидывая, куда бежать в случае чего. В смысле – если меня все же как-то вычислили.

– С кем можно спутать боярина Осетровского? – произнес один из четверки, самый низкий и какой-то пронырливый на вид. Знакомый какой-то выговор… Да и рожа его мне чем-то знакома…

Так. Стоп. Осетровского⁈

– Я – не он.

Пронырливый постучал себя по виску, на секунду став похож на негра из мема:

– Зоркое Слово, боярин. Тебя видно не только через глупую краску, но даже через Слово.

Блин. Блин-блин-блин. Вот откуда я его знаю! Это он пас меня возле дома!

Что, Викешенька, почувствовал себя самым умным? Решил, что обведешь всех вокруг пальца? А вот тебе огородный овощ, именуемый – хрен! Вот так тебя и вычислили, вот так тебя и выследили.

– Стоять!

Четверка, которой осталось до меня несколько шагов, на секунду замерла от неожиданности, а я рванул в сторону ближайшего переулка.

* * *

Все же медовуха бьет по мозгам, иначе я не знаю, почему, вместо того, чтобы врубить Быстрое Слово и исчезнуть в любом удобном направлении, я просто побежал бегом. И почему у меня в голове в этот момент крутился стишок из мемасика, который я повторял шепотом на бегу под топот сапог за спиной:

– Если гонится за вами слишком много человек…

Топ-топ-топ-топ.

–…расспросите их подробно, чем он огорчены… Какого лешего вам надо⁈

Топ-топ-топ-топ. Вроде бы Пронырливый что-то выкрикнул про какую-то корову, но коров у меня нет.

–…постарайтесь всех утешить, дайте каждому совет… Идите в пень!

Топ-топ-топ-топ.

–…но снижать при этом скорость совершенно ни к чему!

Последовав этому полезному совету я, наоборот, наддал и оторвавшись посильнее, резко развернулся.

Хорошее место. Узкий промежуток между высокими бревенчатыми заборами двух домов. Никто особенно не ходит, судя по почти нетронутому снегу, поэтому никто не помешает мне взять пленных…

Будущие пленные, увидев мой маневр, притормозили и снова потянули сабли из ножен, куда, видимо, забросили их, чтобы удобнее было гнаться. Обнажили клинки и снова двинулись ко мне. Осторожно, видимо, подозревая какой-то подвох.

Правильно подозревая. Помните, я все время сетовал, что при мне нет пистолета? Я сделал выводы.

– Стоять!

Да, их четверо, а пистолет у меня один, соответственно, и выстрел – только один. Один выстрел – один труп. Но кому захочется оказаться этим трупом?

Четверка при виде огнестрела даже в лице не изменилась. Они быстро и как-то слаженно, как будто ежедневно тренировались, перестроились: один из них, самый здоровенный, отступил правее, второй, похудее – влево, за его спиной спрятался Проныра, а последний, высокий и худой, как шест, шагнул чуть назад.

– Эй, парень… – заговорил Проныра… откуда мне знаком его выговор? – Не горячись. Когда человек спешит, дьявол радуется…

– Ага, – сказал я. И выстрелил.

Во лбу Высокого образовался третий глаз, и он рухнул плашмя. А нечего шевелить губами, пока твой дружок мне зубы заговаривает. Не знаю, какое Слово ты читал, но навряд ли – благословение.

Двое, что стояли по краям, ринулись было ко мне… и замерли, глядя в дуло пистолета. Что? Разряженного? Ну да – один разряженный, второй – заряженный… Что я, дурак, с одним-единственным стволом ходить?

К сожалению, замерли они буквально на секунду. Сразу видно – профессионалы, не растерялись, потеряв одного, а тут же перестроились снова. Теперь двое спрятались за спиной Здоровенного, а тот, наклонив голову, попер на меня, как бык. Ладно… Еще двое остается.

Выстрел!

Пуля ударила в грудь Здоровенного…

И с визгом отрикошетила в сторону, щелкнув по забору.

Видимо, кираса под кафтаном, отрешенно подумал я, опустив пистолет. Возможно, еще и усиленная Защитным Словом. Что-то мне начинает казаться, что идея с заманиванием тренированных убийц в засаду, была не особо удачной… На меня движется этот танк… причем не танк, как машина, а танк, как в игрушках. Вон тот, верткий, видимо, ДД, Проныра… хил или баффер, а тот, подстреленный – дистанционник, наверное… Кстати, чего это я задумался? Не пора ли валить?

Липкое Сл… что?

На ногах у меня что-то звякнуло – какие-то… кандалы? Мои ноги сцепило блестящей стальной цепочкой и я не то, что прыгнуть на стену – шаг сделать не могу. Что это еще за Оковы войны? И… что мне теперь делать? Что-то я как-то не вижу выхода… Медовушка, до сих пор играющая в моей крови, не давала испугаться, но ситуация по-прежнему выглядела безвыходной. Через несколько секунд они дойдут до меня и порубают ломтями, как Георгий Победоносец – змея на памятнике…

Так. Стоп. Я же, мать его, боярин! У меня есть Повеление!

– Стоять! – я вложил в приказ всю свою убежденность в том, что он подействует.

И, видимо, ее у меня оказалось критически мало. Потому что, несмотря на то, что я не просто выкрикнул, а именно Повелел – никто из убийц даже не вздрогнул. Конечно – кто выпустит против боярина убийц, которых тот может остановить простым приказом? Нет, это, конечно, дает понять, что приказал им – тоже боярин, что несколько сужает круг подозреваемых, но… сильно ли мне это знание пригодится?

Пистолеты разряжены, оружия у меня нет, Повеление на них не действует, сбежать я не могу… самое время появиться кавалерии из-за холмов. Одна проблема – нет тут холмов. И никто не знает, где я. Я же умный, я никому это не сказал.

Здоровяк приблизился ко мне и медленно, картинно замахнулся саблей.

Вот так сейчас и окончится история Викентия, одного подьячего, одного боярина, посчитавшего себя самым умным. Сейчас меня убьют.

Зажмуриться, что ли…

Глава 11

А в следующее мгновенье пышные усы Танка вспыхивают ярким пламенем.

Да, я до сих пор не выучил то Огненное Слово, которым владеют мои две очаровательные гаубицы, Клава и Настя. У меня есть только мое, самое распространенное Огненное Слово, которое не сильнее горящей спички. Но, знаете, даже пламя спички, воткнутой в лицо, доставляет мало удовольствия.

– Курва!!! – заорал Танк, пластая воздух саблей и хлопая себя по лицу.

Поляки⁈

Обдумать эту мысль я не успеваю, потому что падаю на землю. Нет, не порубленный на куски – я уклоняюсь от лопастей этого бешеного вертолета. В падении изо всех сил пробиваю двумя ногами ему в колено. Эти треклятые кандалы на моих ногах – откуда они вообще взялись⁈ – не дают сойти с места, но не приколотили ноги к земле, я могу пинаться и даже подпрыгнуть.

Хруст, поляк с совершенно уже нечленораздельным воплем падает на спину, как рушащаяся башня, открывая обзор своим товарищам. ДД взмахивает своей саблей…

Но я успеваю закончить Бодрое Слово. Да, убежать я не смогу, но на несколько секунд объективного времени я стану очень быстрым. Мне должно хватить. Должно!

Взгляд ДД, не обнаружившего меня стоящим, медленно-медленно опускается вниз. Туда, где я, уже перевернувшись на живот, втыкаю нож в горло Танка. Магия, мать ее, волшебные слова, пистолеты, сабли, а как до дела доходит – никуда без обычного ножичка…

Минус один.

У тренированности есть и свои минусы – ДД не успевает понять, что я просто-напросто не могу до него дотянуться, прибитый к месту кандалами, он подскакивает ближе, целится рубануть саблей мне по голове… Быстрый, чертяка, даже под Бодрым Словом еле-еле успеваю увернуться, вижу, как мимо моего взгляда медленно, как в слоу-мо, пролетает бритвенно-острый клинок, отточенный, отполированный, с узким долом… А следом клинок моего ножа, совершенно некрасивый, из потемневший стали, грубоватой ковки какого-нибудь кузнеца, входит под нижнюю челюсть моего противника.

Минус два.

Остается один, Проныра. Самый безобидный, но я далек от мысли, что член отряда профессиональных убийц может быть белым и пушистым. Сейчас Бодрое Слово закончится, я упаду в откате – и меня зарежет даже девочка-первоклассница.

Я отгоняю от внутреннего взгляда совершенно неуместное зрелище маленькой девочки с двумя огромными белыми бантами, в школьном платьице, белом фартучке, белых колготочках – и кривым кинжалом в руке. Смотрю на Проныру.

Далеко. Не достать.

– Пся крев! – хриплю ему в лицо, третью известную мне польскую фразу. Ну, после «Пса попьердолило» и «Бобр курва!».

Глаза Проныры расширяются, то ли в недоумении, то ли в гневе… А потом в его левый глаз влетает брошенный мною нож и понять их выражение становится совершенно невозможно.

Минус всё.

Я падаю на снег, тяжело дыша. Рядом со мной три трупа, четвертый в отдалении. Воняет кровью и паленым волосом. Сердце отчаянно колотится, никак не желаю успокаиваться. Руки дрожат так, как будто я играю на невидимом пианино… что, блин за дурацкое сравнение…

Нет, меня колбасит не потому, что я кого-то там убил – не первые и, боюсь, не последние. Не от вида трупов – во время службы в Разбойном Приказе я видел вещи и похуже, чем обгорелое лицо.

Сегодня я разминулся со смертью. Буквально чудом. Это, знаете ли, несколько выбивает из колеи. Нет, у меня бывало подобное и раньше, но раньше у меня всегда был либо какой-то план, либо все происходило слишком быстро, когда попросту не успеваешь испугаться, когда бояться некогда – нужно действовать. А сейчас, когда меня приковало к месту кандалами – я успел почувствовать мерзкий вкус бессилия перед лицом приближающейся гибели.

Мне не понравилось.

И, кстати, о кандалах – как их вообще снять? Мне как-то неохота стоять тут столбом, мало ли кто может здесь появиться. И хорошо, если случайный прохожий – даже самый предвзятый приказный не подумает, что это я коварно напал с одним ножом на четверых… ладно, еще и с двумя пистолетами… да нет, все равно в убийстве меня обвинить не смогут. А вот если придет заказчик, посмотреть, чего это его наемники так долго возятся…

Как будто отвечая моим мыслям, кандалы щелкнули и раскрылись, упав с ног.

* * *

– Амулет, – выдал свой вердикт мой часовщик, проведя узловатыми пальцами по полированной стали кандалов, – Наложены Слова, которые не дают отойти от места, где наложены на человека… ага, закрываются сами, достаточно приложить их к человеку… или просто бросить в него. Сами соскальзывают к ногам и закрываются.

Надо же, а я и не заметил, кто из банды поляков-парикмахеров… блин, каких еще парикмахеров, откуда это вдруг всплыло?… кто из них метнул в меня кандалы. Ловкие ребята… были. Чудом от них ушел. Чудом.

– Держаться не более четверти часа, потом раскрывают и спадают. Повторное использование – не ранее чем, через сутки. Польской работы.

Старик-часовщик Козьма, прозванием Первак, похоже, для меня – выгодное приобретение. Не только в часах разбирается… Хм.

– Откуда такие познания, Козьма? Ты же, вроде бы, часовщик, а не амулетчик?

– Каждый часовщик, Викентий Георгиевич, немного амулетчик. Как и каждый амулетчик – немного часовщик…

Я с подозрением посмотрел на него. Какие-то знакомые интонации промелькнули… Тувалкаин⁈ Да нет, не может быть… Тот категорически отказался служить мне, а этот сам пришел. Да и Козьма сильно постарше Тувалкаина, тот, даже с учетом заключения в подвалах Дома выглядел помоложе… да просто иначе выглядел! И все же, все же…

– Тувалкаин? – напрямую спросил я в спину повернувшегося к столу старика.

Тот обернулся. Да нет, точно – не похож.

– Каждый умелец на свете был бы горд носить имя первого кузнеца. Но я не могу сказать, что достоин его.

Ладно. Похоже, мне уже мерещится.

– Разреши заняться твоей задачей? – Козьма указал на рабочий стол, на котором в сложном, понятном только самому мастеру, порядке лежали инструменты и детали. Ах, да, я же поручил ему сделать мне карманные тиктакалки. Хотя, после того, что он показал с кандалами – можно брать его на службу, не глядя. Таких мастеров еще поискать и не найти.

– Да, занимайся. На досуге – посмотри еще вот это, что это и к чему полезно.

Я протянул старику-часовщику мешочек с амулетами, собранными мною с тел убитых поляков. Что с боя взято – то свято.

* * *

– Викешенька! – в мою комнату влетела Аглашка, – Ты жив⁈

Странный вопрос. Интересно, какой ответ на него можно дать: «Да нет, помер третьего дня»?

– Ну да.

– Куда ты сейчас собираешься?

– В домашнее переоденусь и поесть пойду.

– Постой здесь, подожди меня, я пока за топором сбегаю.

– Хорошо… за каким топором⁈

Аглашка подошла ко мне вплотную и посмотрела прямо в глаза:

– За тем, которым я сама твою дурную голову отрублю!!! Ты зачем из дома ушел? Да еще и без охраны⁈

Я обнял мою скоморошку, погладил по коротко стриженной голове. Так и не обрастает…

– Так ведь нет у меня охраны.

– Ну, сидел бы тогда дома. Знаешь же, что тебя убить хотят, – всхлипнула она мне в грудь, – Я знаешь, как испугалась, когда узнала!

Меня заколотили по груди кулачками:

– Обещай, что больше так не будешь! Пусть… вон, Ржевский по твоим делам отправляется!

– Так он и так вечно мотается туда-сюда. Да и не понимает он ничего в расследованиях.

– Настю отправь!

– Ее мне жалко…

– А меня тебе не жалко⁈

Ну вот, снова лупят…

– Я знаешь, как испугалась⁈ Мне же, если с тобой что-то случится – только одна дорога!

– В монастырь? – пошутил я.

– Дааа!!! А я туда не хочу!!!

Так. Шутка про «мужской» тут явно неуместна. Аглашка вполне серьезна.

Я наклонился и поцеловал ее в щечку:

– Ты…

В носик.

– Мне…

В губки.

– Очень…

В шейку.

– Дорога…

– Викешень…ах…ка…

Знаете, что называют «душой» на Руси? Ну, помимо собственно души. Ямочку под шеей, между ключицами. А знаете, у кого это – очень эрогенная зона?

– Вике… ах… шень… ах… ка…

В общем – меня простили.

* * *

Чем мне не нравятся здешние вилки… Да, собственно, говоря – всем. Глядя на них, понимаешь, почему этот столовый прибор так медленно входил в обиход. Два зуба, да еще и прямых, так что взять ею, к примеру, салат – нечего и пытаться, а если наколоть на нее что-то мягкое, типа, к примеру, котлеты – сразу соскользнет. Наверное, именно поэтому котлет на Руси и нет – нечем их есть.

Я покрутил в руках серебряную вилку с костяной рукояткой, найденную в закромах терема, оставшуюся от Сисеевых, и попросту отломил от жареной курицы, которую мне принесли на обед, ножку с румяной корочкой. Отломил – и задумался.

Точно помню, как царь государь пообещал мне, что я, мол, под его защитой и кто, мол, меня тронет, тот будет иметь дело лично с ним. И что? Как оказалось, царское слово на Руси – типа пиратского кодекса в «Пиратах Карибского моря»: «Просто свод указаний, а не жесткий закон». На него поклали болт на сорок восемь и уже два раза пытались меня убить.

Я поднес ножку ко рту.

Так. Стоп. Вообще-то то, что знаю о нашем царе, говорит о том, что он – кто угодно, но только не образец всепрощения и милосердия. Одно его прозвище, которое лучше не упоминать, чего стоит… И на его слова просто так не плюют. Что это означает? Что тот, кто на меня покушался – твердо уверен, что сможет замести следы. Нет, есть еще два варианта, но не тот, ни другой мне не нравятся – уж больное смертельным холодом от обоих тянет. А я сегодня уже со смертью столкнулся. Значит, рассмотрим пока самый безобидный вариант.

Я взмахнул ножкой, которую так и держал в руке, размышляя.

Меня пытались убить иностранцы. Сначала – турки, потом – поляки. Простые наемники, от которых к тому, кто пытался меня убить, не перейдешь. Но, если подумать… Кому проще всего найти иностранных убийц? Тому, наверное, кто по долгу службы постоянно общается с иностранцами. То бишь – служит в Посольском Приказе. Похоже, не зря, не зря у меня в голове при общении с Переплутом мелькнула мысль о боярине Романове, главе этого самого приказа. Но, блин! Я в жизни с Романовым не пересекался! С чего бы ему так усердно пытаться меня прикончить? Или все проще – он входит в какую-нибудь коалицию с теми, кто уже имеет желание меня убить? А если вдруг кто-то на него выйдет – всегда можно, хе-хе, отбояриться тем, что это не он, потому что лично он ко мне претензий не имеет и вообще – вы ошиблись. Будем честными – ради меня на дыбу боярина по одному подозрению не потащат.

Я посмотрел на зажатую в руке куриную ножку, как будто она могла мне что-то подсказать.

А что, если… В конце концов – я не на Диком Западе, где закон висит на поясе и если тебе охота разбираться с теми, кто хочет тебя убить, то сам и напрягайся. Я – на Руси, где есть власть и государство, есть Разбойный Приказ, который, вообще-то и должен искать преступников, в частности – убийц. Точно, отправлюсь завтра к Дашкову. Передам ему приглашение на званый пир, все же мы лично знакомы, так что отправлять к нему Ржевского – некомильфо. Да заодно пожалуюсь на то, что меня тут пытаются кинжалами зарезать, да саблями зарубить, как будто я не боярин, а какой-то купец. Бояр так не убивают, это некрасиво, родной, бояр положено…

Я замер с раскрытым ртом, в который почти-почти положил куриную ножку.

Бояр положено травить.

Я медленно-медленно, как гранату с выдернутой чекой, положил ножку обратно на блюдо. Хотя, могу поспорить, отравленное мясо не взрывается. А как вообще узнать, отравленное оно или нет?

– Голос, ты можешь сказать, не подсыпали ли в эту курицу яд?

Голос промолчала. То ли не знала, то ли не хотела говорить, ее логику иногда фиг поймешь. Я осторожно понюхал курицу. Ну… не гриль и не КФС, обычный запах жареной курицы. Вроде бы с чесноком… Говорят, какие-то яды пахнут чесноком… Блин, да чесноком не только яды пахнут! Чеснок, внезапно – тоже!

– Голос, а есть здесь какие-нибудь способы определить, отравлено блюдо или нет?

Смутно припоминаю, что есть такие. Рог единорога, камень безоара… Еще что-то… Не знаю, правда, где на Руси ловили единорогов и кто такие безоары.

– Есть, – получил я неожиданный ответ.

– А где?

– Да вон, перед тобой.

Я с сомнением посмотрел на курицу. На блюдо, на котором она лежала. Перевел взгляд на вилку…

– Она?

– Да. Это амулет, из зачарованного серебра. Если им коснуться отравленной еды – серебро почернеет.

– А рукоятка – из рога единорога? – почему-то спросил я, разглядывая желтоватую кость рукоятки, действительно, завитую, как тот самый рог.

– Единорогов не бывает, – занудно заявила Голос. И на этом замолчала.

Ну ладно. Попробуем. Я ткнул вилкой в ту самую подозрительную ножку. Никакой реакции. Ничего. Либо ножка не отравлена, либо Голос так своеобразно пошутила.

Я потыкал вилкой в саму курицу. Ничего. Ткнул в кусочки морковки и репы, лежавшие в отдельной миске. Ничего. Пошевелил ею ломти хлеба. Ноль. И, совсем уже расслабившись, поболтал вилкой в кружке с брусничным морсом.

Из морса вилка вышла черная, как деготь.

Глава 12

Первым моим желанием было швырнуть ни в чем не виноватую вилку с размаху в стену. Что это такое происходит, Господи Боже?!!

Господь не ответил, узор досок потолка тоже ни на какие мысли не наводил, а выбрасывать единственный известный мне – и доступный в данный момент – предмет, позволяющий определять яды… Учитывая, что кто-то, так до сих пор и оставшийся неизвестным, хочет меня убить и его трудно упрекнуть в отсутствии старания… Такую вилку надо таскать с собой на шее рядом с нательным крестом и есть только ею! Всё, от мяса до борща!

Я осознал, что сижу, злобно глядя в потолок и при этом обдумываю, можно ли съесть борщ вилкой. В своих размышлениях я уже прошел тот этап, когда выловил этой самой вилкой все кусочки мяса и овощей и, под Бодрым Словом, бодро пытаюсь выхлебать вилкой юшку…

Тьфу ты.

Я мысленно плюнул и рванул к двери, собираясь учинять сыск и расправу. В конце концов – я из Разбойного Приказа или из Хлебного? Неужели ж не смогу вычислить ту падлу, которая подмешала мне в морс какую-то отраву⁈ Тут мне невольно вспомнилось, что на латыни «mors» означает «смерть», хмыкнул… Вернулся к столу и забрал жбан с отравленным напитком с собой, вылив в него содержимое кружки. НЕ стоит его без присмотра бросать, по закону всемирно подлости, стоит мне выйти, как тут же примчится, к примеру, Ржевский, и разгоряченный, отхлебнет глоток-другой брусничной «смерти». А, хотя я и несколько подозреваю его в шпионаже на кого-то неизвестного, все же смерти этому бабнику не хочу. Даже несмотря на взгляды, которые он иногда бросает на тетю Анфию…

– Будь здоров, Викеша! – у самой двери я чуть не столкнулся с входящей ко мне Клавой.

– Будешь тут здоров…

– А что случилось? – тут же насторожилась она.

– Да вот, – показал я ей жбан, – отравить меня пытались.

Клава подняла крышку, заглянула внутрь, осторожно понюхала…

– Повариха? – спросила она.

Я тоже заглянул в жбан, но в нем плескался только морс и никаких улик, указывающих именно на Юлию, там не плавало. Как…?

– Потому что, – ответила Клава на невысказанный вопрос, – она единственная из наших слуг, братик Викешенька, кто находится под Повелением.

* * *

– Ты же мне сказал, проверить всех слуг, – поясняла она мне, пока мы поспешали в помещение, куда я приказал Ржевскому привести повариху, – просто так не спросишь, потому что им могли Повелеть отвечать на подобные вопросы ПРАВИЛЬНО, так, чтобы не вызывало подозрений…

Ну, по сути – да. Бояре живут в мире, где существуют Слова и Повеления, уже сотни лет и давно должны были отработать методики противодействия тем, кто под Повелением и методики противодействия тем, кто знает предыдущие методики.

– Так что я долго думала, вычисляла, прикидывала… И у меня получилось.

– Получилось – что?

– Получилось придумать набор из пяти вопросов. Хитрость в том, что простой человек на первые три ответит «нет», а тот, кто под Повелением на первые скажет «нет», а на третий – «да».

– А еще два вопроса зачем?

– Для верности.

– И что это за вопросы такие хитрые?

– А это, – Клава лукаво посмотрела на меня искоса и пунькнула меня в нос, – моя тайна. Не бойся, Викешенька, твоя сестричка всегда будет тебя охранять.

* * *

– Викентий Георгиевич! Да я же… Да у меня же… Никогда! Никаких непорядков! Всегда, всегда моя еда всем нравилась!

Ржевский, которому я про отраву не сказал, естественно, ничего не сказал и поварихе о причине, по которой ее притащили в мой кабинет. Кстати, этим он мне импонирует – во, какое слово я вспомнил! – раз приказали, значит, надо сделать, а почему да зачем – тому, кто приказал, виднее. Так вот, повариха определенно не знала, из-за чего ее привели, более тог – не понимала этого. А, значит, либо подливала яд, будучи под Повелением… либо и вовсе ни при чем.

– А если вы про тот мешок пшена сарацинского, так это мыши!

– Мыши? – я действительно вспомнил – когда она о нем упомянула – про мешок риска, который, точно, был закуплен, в ожидании когда я дозрею до каких-нибудь кулинарных экспериментов, – Целый мешок сожрали?

– Да нет! Внутрь залезли и прописали его прям насквозь!

Русские мыши не оценили рис и решили, что это такой наполнитель для туалета. Я хмыкнул, но непрекращающаяся словесная болтовня нервничающей поварихи начала раздражать. Боярин я или кто?

– Сядь. Помолчи. Не нервничай.

Повариху тут же плюхнулась на лавку, замолчала и как-то задергалась… Тьфу ты. Она же не понимает, что означает «нервничать». А получить под Повелением приказ, который не можешь выполнить – это очень плохо. Человек и свихнуться может.

– Не психуй.

Тьфу ты, и «психуй» она не поймет. И «нервы» и «психи» – слова из латыни, которые стали популярны в России веке в девятнадцатом, если не в двадцатом. Точно не помню, у меня по русскому языку четверка была.

– Успокойся.

Повариха Юлька наконец-то расслабилась. Что, учитывая ее габариты, успокоило уже меня. Дергающаяся рядом с тобой тетка величиной с некрупного медведя нифига не придает спокойствия.

– Так, – Клава почесала кончик носика, – дай-ка подумать, как из нее вытянуть нужное…

– Может, просто Повелеть ей рассказать правду?

– Не получится. Повеление на Повеление – не Повеление.

А, ну да. Если новое Повеление, полученное от того же, кто дал старое, входит с ним в противоречие – старое Повеление отменяется. А если новое Повеление получено от другого человека, не того, кто дал старое – новое будет проигнорировано.

Так. Так-так-так.

Клава тоже тихонько постучала пальчиками по столу – мы с ней сидели за столом, как два следователя, типа добрый и злой, а повариха Юлия сидела на лавке перед нами.

Наконец, Клава что-то придумала и подняла взгляд. Даже меня пробрало. У моей Клавочки, с ее милыми пухлыми щечками и сияющими круглыми глазками, лицо приобрело выражение, которое без всяких слов и грамот говорило, что передо мной не просто девчонка, а КНЯЖНА. Та, чьи отцы, деды, прадеды веками повелевали людьми и знали, что их слов послушаются беспрекословно. Эх, надеюсь у меня в крови тоже есть умение так себя вести. У меня отец тоже был боярином. И дед. А прадед был каким-то авантюристом, бродящим по сибирским лесам, но то, что он смог добыть себе Источник и выгрызть боярство, говорит о том, что и у него в жилах текла кровь нужной крепости.

– Ты подливала отраву в еду Викентия Георгиевича?

– Нет, что вы, Клавдия Георгиевна…

Клава, вообще-то, Васильевна, но отец от нее отрекся, а я взял в сестры, так что повариха, можно сказать, и не ошиблась.

–…я никогда никому отравы не подливала…

Мое Повеление успокоиться еще действовало, так что свое оправдания Юлия произносила спокойным, даже чуть скучающим голосом. Всё лучше, чем истерика…

– Ты подливала что-нибудь в еду Викентия Геогиевича?

– Нет, Клавдия Георгиевна, да и зачем? Вот приправы – да, сыпала, соль, опять же…

– Ты подливала что-нибудь в питье Викентия Георгиевича?

– Нет.

– Ты подсыпала что-нибудь в питье Викентия Георгиевича?

– Нет, да и что туда можно подсыпать? Морс же, в него приправ никто ж не сыпет и не солят…

Клава резко повернулась ко мне.

– Заметил? – азартно спросила она.

Заметил – чт… а, ну да. Не сразу, но я сообразил. На все вопросы повариха отвечала в своем стиле, подробно и многословно. А на один вопрос – короткое «нет».

– Что ты подливала в питье?

– Ничего.

Снова короткий ответ.

– Врет? – повернулся я к Клаве.

– Не врет. Ей повелели так отвечать.

– Почему тогда она про отраву не так ответила?

Невразумительно, но Клава поняла:

– Потому что отравой она это не считает. Ей дали яд и сказали, что это – что-то безобидное. Под Повелением она и не засомневалась.

– Почему ей просто не повелели подлить отраву и обо всем забыть?

– Потому что, – лекторским тоном произнесла Клава, – в этом случае она и вправду бы забыла ВСЁ. Согласись, слишком подозрительно, когда после смерти хозяина его повар теряет память. Тут любой догадается, что дело нечисто.

– А приказать, чтобы она забыла только момент с подливанием? Или вообще – забыла о том, что ей что-то велели?

Клава хихикнула:

– Я один раз подслушала разговор отца. Он говорил, что вот это, повелеть забыть про Повеление – самая частая ошибка молодых бояричей. Если она забудет про Повеление – то забудет и то, что ей повелели забыть…

Понятно. Или впадет в рекурсию или просто продолжит все помнить. Блин, казалось бы – у тебя есть Повеление, просто скажи, чего хочешь, тебе подчиняться – и никаких проблем. А тут выясняется, что Повеление чем-то сродни программированию… ну, насколько я себе это представляю. Потому что, если честно, все, что я знаю о программировании – некоторые программисты любят носить полосатые чулки.

– Так что, – Клава азартно потерла ладони, – это точно она! А вот кто ей это повелел – вот это мы сейчас с тобой и узнаем!

* * *

– Клавочка! – я, на эмоциях, приобнял свою названную сестренку, – Ты молодец! Назначаю тебя главой моей личной контрразведки!

– Кем⁈ Что такое – «конт-разведка»? Что она разведывает?

– Не разведывает, а ловит тех, кто разведывает против тебя. «Контрразведка» – значит «против разведки».

– Это на каком языке?

– Э… На русско-латинском.

– Ты, Викешенька, после того, как с поляками столкнулся, на какой-то смеси языков заговорил.

Это да. Надо следить за речью. Так-то обычно я стараюсь не использовать слова из будущего, но последнее время я немного на нервах. Меня тут, вообще-то убить пытаются!

Но Клава, как не крути, молодец. Допрашивая повариху, ловя ее на неестественных ответах, недоговорках и обмолвках, она вытянула из нее почти все, что нам было нужно.

Кто-то, оставшийся неизвестным – его внешность, похоже, просто повелели забыть – остановил ее на рынке и завел в какое-то помещение. Кажется, просто-напросто пригрозив. А вот в том помещении уже находился человек, опять-таки с неизвестной внешностью, который одними словами успокоил ее, объяснил, что здесь ей не причинят никакого вреда, напротив – здесь друзья ее нового хозяина, которые хотят ему помочь. А для этого нужно сделать одно просто действие – вылить лекарство из вот этого пузырька в еду хозяину. И никому об этом не говорить, а то не подействует. Особенно самому хозяину.

Вот так-то вот.

И, что самое интересное – внешность тех, с кем она общалась, поварихе повелели забыть. Поэтому Клава, как не ходила своими вопросами вокруг да около, так и не смогла ее выяснит. Зато вытащила из поварихи, что одного из этих людей, того, что остановил ее на рынке, она видела раньше. Знаете, где? Нет? Никаких догадок? У ворот боярского терема, принадлежащего… Романовым! Та-дам!

И все-таки – что, блин, я такого им сделал? Кстати, и приглашение им на свой пир я тоже прислал. Неужели им до такой степени не хочется ко мне приходить? А отказаться почему-то не хотят. Хотя никто, даже Морозов и Телятевский, не отказывались, пусть и смотрели на меня волками… О! Кстати! Самых важных гостей на пир хозяин приглашает самолично, отчего мне и пришлось ехать к Морозовым и Телятевским лично. Но к Дашову я еще не ездил. А он, между прочим, мой бывший начальник. То есть – глава Разбойного Приказа. И это его дело – ловить всяких убийц. Ну, не лично, конечно, но суть вы уловили. Так что – завтра же, не откладывая в долгой ящик, еду к Дашкову, приглашаю его на пир и заодно пишу заяву на то, что меня пытались убить. Пусть Романовы, вместо того, чтобы на меня нападать, от Разбойного Приказа попробуют отбиться. Они с Дашковым в каких-то контрах были, если мне память не изменяет, так что он не упустит случая им палок в колеса понавставлять. Да еще и меня в возможные должники загнать.