Текст книги "Боярин Осетровский (СИ)"

Автор книги: Константин Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Так изменник он, царь государь, изменник! У меня всё записано! С англичанами он сговорился!

– Изменник, значит… С англичанами, значит… – при этом смотрел царь вовсе не на «изменника-англичанина», а на распростертого на полу Полянского. Я, хотя и стоял на коленях, глядя в пол, но краем глаза все же подсматривал.

– А напомни-ка мне, Гришка, что я велел?

– Не злоумышлять против Викешки Осетровского, ни словом, ни делом, пальцем его не трогать.

– Вот и скажи мне, Гришка, где в этих словах ты услышал: «…но если измена за ним – то можно»?

Полянский дрожал:

– Но… Ведь…

– А если и впрямь за ним какая измена – то МНЕ о том сообщить, и Я его судьбу решать буду. Или ты выше меня себя посчитал, Гришка? Может, ты сам хочешь царем стать? А меня с престола сапогами спихнуть? Если так – то не стесняйся, говори в полный голос. И мне любопытно будет о таких твоих жизненных устремлениях послушать, и людям моим, и вон, палачу в уголку.

– Неправда это, царь государь! – Полянский прямо взревел, – Неправда! Я всегда тебе служил! Верой и правдой!

– Что всегда служил – это хорошо. А вот то, что сейчас перестал… В застенок его… да вот в этот же. Только Викешку оттуда вытащить не забудьте. Вот за ним как раз никакой измены не числится.

Глава 34

Появление царя, как я узнал потом, счастливой случайностью не было. Мол, болтался царь-батюшка по Приказу тайных дел от нечего делать, да и забрел в подвалы, посмотреть, не пытают ли там одного его знакомого молодого боярина. Нет, не так все было.

Мне помогли мои девочки.

Когда меня увезли и прошел первый шок – то есть, через пять минут – в тереме уже был собран девичий совет на тему: «Что это творится, как жить дальше и куды бечь?». В то, что я творил какую-то измену, естественно, ни она из них не поверила – в конце концов, я постоянно был у них на глазах не у одной, так у другой – а, значит, меня, скорее всего, оклеветали. Мысль насчет того, что глава приказа решил злоупотребить своим влиянием им в головы не пришла. Ну, раз оклеветали – значит, надо обратиться к кому-то, кто разберется, невиновных отпустит, виноватых накажет. Сами понимаете, такой вышестоящей инстанцией у нас на Руси испокон веков был только царь. Опять-таки, сами понимаете, что каждую слезницу царю разбирать недосуг – точно не знаю, но уверен, что в его царской канцелярии есть свой долгий ящик. Поэтому кого попало к царю и не пропустят.

Кого попало – нет. А сестру боярина – да.

Если вы думаете, что Клава, моя названная сестренка, вот так сразу собралась и побежала к царю – то зря вы так думаете. Она у меня девочка умная, да и другие мои девочки – тоже умные. Может, не всегда серьезные – но умные точно.

Девичий совет сразу же понял, что терем окружен людьми Приказа тайных дел, и выбрать из него просто так не получится. Поэтому они из терема выбираться и не стали. До самой темноты.

Как только стемнело – а в конце ноября темнеет уже быстро – гикнуло, свистнуло и из ворот конюшни вылетели крытые сани, запряженные тройкой лихих коней. Каковые и понесли сани вперед, только снег по все стороны.

Тайноприказные стрельцы – ребята не пальцем деланные, не первого боярина в застенки тащат, поэтому так просто через их заслон было не прорваться. Вернее – прорваться-то как раз удалось. Пока они там на коней вскочили, да вслед пустились… А вот далеко отъехать – не получилось. Одно выкрикнутое Слово – и тройка коней затормозила так, что будь у них вместо подков покрышки, точно раздался бы визг. Стрельцы подскакали к замершим у поворота саням – чуть-чуть не доехали, чуть-чуть… – и вежливо попросили вернуться обратно. Потому что у них – распоряжение начальства и никакого желания от этого самого начальства выговора получать. А везти красивую девушки в подвалы и застенки – желания еще меньше. Означенная красивая девушка поулыбалась, построила им глазки, пожала плечами – и поехала к дому. Стрельцы – понятное дело, за ней.

А когда они отъехали достаточно далеко – белый ком, отвалившийся от дна саней и лежащий в темноте на дороге, встал и побежал, скрываясь за поворотом.

Как потом призналась Клава – идея уцепиться под днищем саней была хороша всем. Кроме того, что расстояние между днищем и дорогой было чересчур маленьким и она практически волоклась по снегу. Который, помимо прочего, еще и залепил ее всю так, что пошитый из белой простыни маскировочный балахон – и придумали же! – практически не пригодился.

Обычно на Руси ночь наступает с темнотой – потому что нечего свечи жечь, спать пора! – но у царя государя дел много, поэтому спать он ложится… Честно говоря, понятия не имею, когда он спать ложится. Иногда такое чувство, что никогда – в Кремле вечно окна светят. Может, днем отсыпается, не знаю… В общем, к моменту, когда Клава добралась до царского дворца – тот еще не спал. И был крайне удивлен и раздосадован тем, что его бояр обвиняют в измене, а он не в курсе. «Удивлен и раздосадован» – это если очень мягко описать его реакцию. Как тихонечко сообщила мне Клава – она изо всех сил притворялась пятном на стене и с трудом удержалась от того, чтобы не опозориться прямо на месте. В обморок не упасть, а вы о чем подумали?

Ну а что было дальше – я вроде бы рассказал. А, хотя нет – ведь уже глухой ночью люди Полянского приперлись в терем, чтобы схватить и утащить. Ну да, как же. Стоило командиру отряда рявкнуть на первую, кто попался ему на глаза: «Эй ты, девка, с нами поедешь!» – как отряд тут же и кончился. Весь. Хотя нет, не весь – один из бойцов остался в живых. Голос, несколько неожиданно для меня, включила мозг – или чем там она думает – и сообразила, что если помрут прям все, то выглядеть со стороны это будет очень нехорошо. И обитателям терема от того, что они каким-то злобноковарным образом убили государевых служащих прям до смерти, будет очень трудно оправдаться. Правда, потом этому выжившему пришлось в одиночку выносить тела и тащить их до саней, но это уже мы не виноваты – просто его товарищи наотрез отказались входить в «этот проклятый терем». А ты, мол, там уже был, выжил, значит, для тебя безопасно.

Вот, теперь все.

* * *

– Ну что ж, Викешка, – сказал царь-батюшка, – как наградить тебя, за то, что самоуправство Гришкино вскрыл, да за обвинение ложное? Это ж надо было придумать – слоны в Сибири! Кому только и в голову пришло, какому дураку…

Я скромно потупился, а перед моим мысленным взглядом возник лист бумаги, на котором сами собой возникли строки списка того, что мне крайне нужно. А рядом – второй лист, со списком того, чего ни в коем случае у царя просить не стоит.

Списки практически совпали.

Вольно царю обещать всё, что захочешь. А как до дела дойдет… Нет, так-то он вознаградит, конечно, царское слово тверже гороху. Только потом твою жадность, наглость, и далее по списку – обязательно припомнит. Да так, что ты остаток жизни «царскую милость» отрабатывать будешь. Просить что-то у царей – все равно что брать в долг у мафии. Меняешь множество проблем на одну – ты теперь должен мафии.

Но и отказываться не стоит. А то получится, что брезгуешь царским расположением.

В общем – два стула. Просить нельзя и не просить нельзя.

И долго думать тоже нельзя.

В общем, все, что мне успело прийти в голову – что просьба должна быть необременительной, чтобы царь не пожалел о своей щедрости, но и не мелкой.

– Служить тебе, царь государь, для меня само по себе награда. Но, если можно, ответь мне на один вопрос.

Самое безопасное – попросить какую-то информацию. А из информации мне сейчас интересна только одно…

– Что ж за вопрос-то такой? – с искренним любопытством поинтересовался царь-батюшка.

– Расскажи мне, отчего род Сисеевых вымер.

Мне ведь Голос за помощь отблагодарить как-то надо… Про то, что для меня мои девочки сделали – я тогда еще не знал.

Если вы не помните – разговор у нас проходил в коридоре подвалов Приказа тайных дел. Передо мной – царь, а я – на коленях. Да не у царя на коленях, блин! На полу стою, в пол смотрю! Так вот – почти сразу после своего вопроса я вдруг понял, что задавать его не стоило.

Какая-то неведомая сила дернула меня за подбородок, так, что мое лицо повернулось к царю. Тот склонился надо мной и очень-очень спокойным голосом спросил:

– Зачем тебе это знать, Викешка?

Не стоило, ой не стоило этого спрашивать… Но уже поздно.

– Отвечай.

И побыстрее. Пока царю не надоело и он просто не Повелел тебе. Тогда выложишь все – и про Голос и про Венец и про все-все-все…

– Чтобы понять, отчего в тереме убивающее проклятье завелось и почему оно на меня не действует. А на других – продолжает действовать.

Царь секунду помолчал, глядя на меня сверху вниз. А потом в его глаза сверкнули звезды Царского Повеления:

– Ни у кого больше про это не спрашивай. И ни одному человеку не рассказывай о том, что успел про Сисеевых узнать.

Мой рот захлопнулся сам собой, со щелчком. Нет, не от Повеления. Просто я понял, что челюсть у меня отвисла. От того, что я только что понял.

Если мне запрещает узнавать о Сисеевых сам царь, и не только узнавать, но и рассказывать кому-то о том, что я уже узнал…

Значит, этот род перебили по приказу царя. Не Василия Федоровича, конечно, дело все же сто лет назад было, но его предка – точно.

Что ж там за дрянь сто лет назад произошла?

* * *

– Викешенька!!!

На мне повисли с двух сторон Аглашка и Дита, а сбоку подскочили еще и Клава с Настей. Благо, что они, как более спокойные, вешаться на меня не стали, иначе я бы точно рухнул, прямо тут, в сенях.

– Ой, тебя же, наверное, пытали? – зажала рот Аглашка, – А мы тебя… Покажи, где раны!

И она, нимало не смущаясь, начала расстегивать на мне кафтан.

– Вы хоть до спальни подождите, – съехидничала Настя, отчего Аглашка тут же залилась краской и растерянно принялась расстегивать-застегивать одну и ту же пуговицу.

– Спаси тебя бог, Аглашенька, – приобнял я ее, – За то, что выручила меня из застенков.

И я чмокнул ее в горячую щечку. Отчего щечка стала еще горячее.

– Я, значит, ночью к царю ходила… – демонстративно сложила руки на груди Клава, – а целуют не меня.

– Иди сюда, я и тебя поцелую!

Под хихиканье Аглашки я подхватил Клаву за талию и попытался чмокнуть ее в щеку. Клава со смехом попыталась вырваться, в итоге обе попытки оказались неуспешными – я ее все-таки звонко чмокнул, но не в щечку, а в ушко.

– Ай-я-яй! – запрыгала Клава со смехом, зажимая ухо, – Звенит-то теперь как!

– А меня! А меня! – запрыгала за моей спиной Дита.

– А тебя за что? – улыбнулся я.

– А меня… А меня… За то, что я такая хорошая!

Я со смехом расцеловал всех: и Диту, и Настю, которая на поцелуи и не претендовала, и тетю Анфию, которая просто стояла рядом и улыбалась, глядя на нашу возню.

Господи, как же хорошо-то! Когда не нужно ломать голову над тем, что за интриги крутятся вокруг тебя, как стальные шестеренки и как сделать так, чтобы тебя в эти самые шестеренки не замотало.

Вон, взять хотя бы Изумрудный Венец. Когда царь-батюшка подошел к камере, где меня держали – он наверняка услышал, что именно Полянский от меня требует. Не мог не услышать. А спросил он у меня про то, что это за Венец такой? Нет. Какой отсюда следует вывод? Нехороший. Царь прекрасно знает о том, что это за Венец такой, но по каким-то своим царским соображениям забрать его у меня не хочет. То ли держит меня, как приманку, то ли… То ли не знаю что. Все-таки в этих политических раскладах я – как слепой котенок. Ну ладно – как котенок, у которого глаза только-только открылись. Вроде вижу, но не соображаю, что вижу.

Нужно от Венца избавляться. Срочно. Самое простое, конечно – отдать его царю. Но от этого, как бы, никакого прибытка, а у меня уже одна комбинация выстроилась…

* * *

Потом, когда мы все уже и наелись и напились и насмеялись и рассказали друг другу о том, что происходило, и когда дело уже клонилось к вечеру – Аглашка, которая сидела, практически не отходя от меня и держа за руку, как будто боясь, что я могу куда-то исчезнуть… Так вот – моя любимая скоморошка прильнула ко мне и тихонечко прошептала на ушко:

– Там баня вытопилась. Иди туда. Там тебя подарок ждет.

И так мило покраснела, опустив ресницы.

Не может быть.

Мы до такого в наших отношениях еще не дошли и ее природную стеснительность не побороли. Кажется.

Я прогнал из головы тут же всплывшие в ней фантазии… Нет, такого точно не будет. И такого – тоже. И ВОТ ТАК она делать определенно не станет. Викентий! Прекрати! Аглашенька – девочка приличная!

Фантазия не унималась.

– Иди, – подтолкнула меня в бок Аглашка, – Иди, я скоро приду.

* * *

Помните тот огромный чан, в котором я застал боярыню Морозову голышом? Вот, в моей бане тоже такой был. Даже не один. Баня была по размерам приличная, поэтому в помещении выстроилось таких чанов, наполненных парящей горячей водой, целых пять.

Две девушки-банщицы, в длинных рубахах, надежно скрывающих все самое интересное – а то я чуть было не подумал, что они и есть тот самый обещанный сюрприз – тихонечко хихикая, подлили мне горячей воды, пахнущей травами, в чан, скромно отвернулись, пока я снимал порты и залезал внутрь, после чего ускакали.

Я сел в горячую воду, скрывшей меня до плеч, откинулся на стенку чана и прикрыл глаза, расслабляясь. Хорошо! Правда, на русскую баню не похоже, а похоже на японскую фурако. Или, если учесть, что таких чанов тут не один – прямо-таки горячие источники. Даже если весь подарок Аглашки заключался только в том, чтобы я расслабился в бане – а не в том, что я там себе навоображал – я ей искренне благодарен. Хорошо-то как… Главное – не заснуть.

Дверь, что ли, стукнула?

Я лениво приоткрыл глаза. И подпрыгнул. Даже вода выплеснулась за край.

Передо мной стояла Аглашка. В длинной белой рубашке.

И Клава. В длинной белой рубашке.

И Настя. И Дита. И тетя Анфия.

– Мы к тебе, – тихо произнесла Аглашка и ее рубашка соскользнула на пол.

А следом рубашки всех остальных.

Глава 35

Я ущипнул себя за бок.

Больно.

Потом еще раз ущипнул.

Больно.

Потом ущипнул с вывертом… ауч!!! Точно синяк останется!

Больно.

И ничего не изменилось – ко мне по прежнему неторопливо приближались мои девочки. Все пять. И одежды на них не было ни нитки. Только очки на Насте.

Я что, получается – не сплю⁈

Они приближались, чуть покачиваясь, голые, обнаженные, совершенно неприкрытые, сверкая белой кожей, уже розовеющей от банного жара и покрывающейся капельками влаги.

Они приближались ко мне. Все десять.

Я задергался, расплескивая воду, попытался поднять взгляд чуть выше… Да какое там – мои глаза, кажется, намертво приклеились к зрелищу, и поднять взгляд хотя бы до подбородка было выше моих сил. А опустить ниже…

Нет! Не вариант!

Пока я паниковал – мои девочки подошли к моему чану и наклонились к его краю. И теперь, куда бы я не посмотрел – были обнаженные груди. Маленькие, острые – Аглашкины, побольше и поокруглее, похожие на грушки – Дитины, аккуратные мячики Клавы и Насти, круглые, даже на вид мягкие – тетины…

Зловредная тетка Анфия – наверняка специально! – придвинулась ко мне чуточку поближе и моего плеча коснулась…

Блин, как будто током ударило!

Я резко – наверное, чересчур резко и даже нервно – сдвинулся в сторону… И теперь к моему плечу прижималось упругая, горячая…

Аглашина.

– Мы, – чарующим голоском проворковала Дита, б-бесовка! – хотим помочь тебе помыться. Викешенька…

И острым ноготком дотронулась до моей груди.

Что, все пять сразу⁈

«А можно не надо?» – пролепетал внутри меня кто-то маленький и испуганный.

Нет, я, конечно, мечтал в свое время о гареме… Нет, а кто не мечтал⁈ Нет, вы мне скажите – кто? Любой, кто смотрел гаремники – мечтал, это точно! Чтобы вокруг тебя вились озорная генки, тихая меганэкко в очках – Настя надела очки! В баню! – взрослая и опытная наставница, непредсказуемая цундере, опасная, как бритва, яндере, игривая кошкодевочка с некомими, пугливая и неопытная лоли… хотя нет, вот лоли мне никогда не нравились… и вот, вся эта мечта анимешника собралась вкруг меня… во всей своей нагой красоте… и они меня гладят…

Это пугает.

Их слишком много. Они слишком активные. Я с таким не сталкивался. Мне страшно! Хорошо еще, что они не притащили ту лоли-золотоискательницу, как там ее… Ав-Ав… Не притащили же, верно⁈

Кто-то куснул меня за ухо!

Вода в чане оставалась горячей, но я начал дрожать. Только не от холода. От… от… от переизбытка нюдоты!

По моей груди скользили уже целых три руки… и еще одна зашла сбоку…

Кто-то маленький и испуганный внутри меня плакал, сжавшись в комочек. Ив этот момент кто-то другой, хмурый и стиснувший зубы, со скрежетом дернул рубильник: «Я не лузер!».

* * *

Был в моей жизни, в той, прошлой еще, один случай. Мы группой решили устроить отмечание не помню чего, то ли окончания сессии, то ли начала сессии, но не суть. Посидели в кафешке, подергались немного под музычку, и девчонки начали намекать, что неплохо было бы включить медлячок. И вот кто-то пошел договариваться насчет музыки, я развернулся на стуле, высматривая, кого я приглашу… И тут вдруг мне вспомнилась одна прочитанная в интернете вещь.

Кто-то, не помню кто, разбирал книгу, не помню какую. Но смысл разбора был в следующем: человека, молодого ученого-историка, отправили в прошлое, в Средневековье… или в другой мир, похожий на Средневековье, не помню. И там этот историк должен изображать знатного аристократа, дуэлянта и бабника. Вот как раз с бабами у него ничего и не получалось – для него они все были какие-то слишком средневековые, немытые и некультурные. Даже аристократки, даже те, кого местные считали красотками. Приходилось платить за то, чтобы рассказывали о его любовных подвигах. Только вот в конце концов этот историк-аристократ влюбился в одну местную девчонку. И суть разбора была как раз в том, что, если присмотреться к тексту романа, то выяснялось, что историк на аристократа совершенно не тянет – можно надеть на себя богатые одежды, научиться фехтовать на мечах, но свою натуру, неуверенного в себе лузера, ты никуда не денешь. И все отмазки насчет немытости и некультурности местных женщин – просто самооправдание для того, чтобы не выбрать себе такую, за которую придется конкурировать. Потому что в глубине души аристократ-историк просто-напросто боится мужской конкуренции. И девчонка, которую он, в конце концов, выбрал – понравилась ему просто потому, что по тамошним меркам никого не могла заинтересовать. Чем-то непривлекательна ее внешность была для местных, не помню. Выбор лузера – та, на кого никто не польстится.

К чему мне тогда вспомнилась эта история? А к тому, что я поймал себя на том, что именно ТАК и выбираю ту, с кем буду танцевать – какую-нибудь поневзрачнее, серую мышку, к которой точно никто не подойдет… Вот тогда внутри меня первый раз включился этот рубильник.

Как только заиграла музыка – я подошел к Олесе Анкиной, самой красивой девчонке группы. Ну, если не брать в расчет Алису Богданову и Наташку Курякину, но там силикон и стервозность смешаны в равных пропорциях.

Мы потом даже некоторое время встречались с Олесей, но я так и не набрался смелости, чтобы перейти от близкой дружбы к дружеской близости.

И вот сейчас я опять почувствовал то неприятное ощущение внутреннего лузерства.

* * *

Откинувшись на стенку чана, я, уже спокойно оглядел раздетых чаровниц. Внешне – спокойно, внутри-то нервы дрожали, как натянутая девчонка… то есть – тетива! Я хотел сказать – тетива!

– Что, все впятером будете меня… мыть?

– Можем и впятером… – горячо прошептали мне на ухо, – Можешь выбрать одну…

– Тогда я выбираю… – я встал.

– На меня показываешь? – восхищено пискнула, посмотрев, Дита.

Я сел, только вода плеснулась. Потом снова встал. Все равно они меня уже видели, чего теперь стесняться?

Внутри меня кто-то хмурый и сосредоточенный сосредоточенно пинал ногами маленького и испуганного.

– Я выбираю… – я обвел взглядом все моих пятерых девчонок. До чего же они прекрасны! – Я выбираю… Тебя!

И, резко повернувшись, схватил за худые бока и закинул в свой чан…

Аглашку, конечно. Кого же еще?

Та счастливо завизжала и обняла меня, обвившись вокруг моего тела не хуже какой-нибудь древесной кобры. Если такие, конечно, существуют.

От отвергнутых девчонок раздался ничуть не огорченный визг и нас двоих начали тормошить в восемь рук. Уже совершенно не соблазнительно, но очень весело.

Как же я вас всех люблю, девочки!

* * *

Чуть позже, когда все остальные проказницы попрыгали в свои чаны с горячей водой, Аглашка, так и оставшаяся со мной, прижалась своим телом, похожим на батарею отопления – такая же горячая и такая же ребристая – и шепнула на ухо:

– Почему именно я?

– Потому что ты – самая лучшая, – я тихонько поцеловал ее в шейку.

– Я же… такая… ну…

– Скоморошка?

– Нет!

– Вредина?

– Нет!

– А какая тогда?

– Такая… такая… – Аглашка зажмурила глаза, – Такая некрасивая. Вот. Сказала.

– В каких местах ты, боюсь спросить, некрасивая?

Нет, я искренне не понял, с чего она так решила. Как по мне – просто красавица, стройная, гибкая, чернявая, ясноглазая. Из-за коротких волос, что ли, переживает?

Она потыкала себя в бока:

– Я же тощая, как щепка. Ты на других посмотри – вот они настоящие красавицы. А я – так…

Я послушно посмотрел на других. На тетю Анфию, блаженно откинувшую голову назад, так что над водой всплыли два объемистых буйка. На Настю и Клаву, весело плескавших друг в дружку водой. На Диту, которая встала в чане и наклонилась в их сторону…

– Ты чего на них смотришь⁈

– Ты же сама сказала…

– А теперь говорю – не смотри! Посмотрел? – тут же «логично» спросила моя скоморошка.

– Ну да.

– Кто красивее?

Вот оно что… Не у одного меня тут комплексы. Я-то смотрю на Аглашку с точки зрения двадцать первого века. Когда каноны красоты – на любой вкус. И вот именно такие, как она, мне всегда и нравились. Вот в этот раз я могу это с уверенностью заявить. Та же Олеся, другие девчонки, с которыми я встречался, они все были вот такого скоморошкиного типажа – стройные, гибкие, темноволосые, с небольшой грудью. Но Аглашка-то живет на Руси. Где красивыми считаются вот такие, как Клава или Настя – в теле. Не до бодипозитивного ужаса, конечно, но такие, чтобы и груди были большие и бедра широкие, и жирок присутствовал, и попа колыхалась. По сравнению с ними Аглашка действительно – не смотрится.

Я что, прям как тот герой книги – выбрал себе третий-сорт-не-брак, отход, на который никто не позарится? Да вот вам фиг! Любого, кто позарится на мою Аглашку – я в землю закопаю по самые уши! А тому, кто посмеет сказать, что она некрасивая – те самые уши отрежу!!!

– Ты, – я еще раз поцеловал ее. В межключичную ямочку. Такая уж она у нее приманчивая.

– Врешь? – вздохнуло мое скопление комплексов.

– Твоя ладошка уже пять минут чувствует, что не вру.

Да, при всей своей неуверенности в себе, Аглашка никогда не упускала случая немного пошалить… Дразнилка, что ж ты творишь…

– А может – это ты на других смотришь?

– Предлагаешь их выгнать?

Аглашка посмотрела мне прямо в глаза и быстро поцеловала в губы:

– Предлагаю пойти туда, где кроме нас никого нет.

Я замер:

– Аглашенька…

– Да. Давай быстрее, пока я не боюсь!

* * *

– Ты знаешь, что делать?

– Примерно.

– И я так же.

– Что будем делать?

– Будем пробовать.

* * *

– Ой. А разве… аах… так… можно?

– Можно.

– Точно…? Аах…

– Мне перестать?

– Я тебе перестану!

* * *

– Викешенька! Викешенька! Ви! Ке! Шень! КаааАААА!!!

* * *

– Теперь моя очередь.

– Но…

– Молчи. А то испугаюсь.

– Но…

– Молчи!

* * *

– Это я тебе плечо прокусила?

– Ты еще спину не видела.

– Ой. Мне стыдно. Даже смотреть страшно. Покажи!

* * *

– Аглашенька! Аглашенька! Аг! Ла!… Осторожно!

– Давай!!!

* * *

– Мне хорошо. Мне так хорошо, что даже плохо. Мне говорили, что это хорошо, но не говорили, что ВОТ ТАК хорошо!

– Мне… тоже… У нас есть попить? В горле пересохло.

– Вон там, квас на столике. Сейчас подам… Ай!

– Аглашенька…

– Мммм…

* * *

– У меня ноги трясутся.

– А у меня… у меня – руки.

– Викешенька, я, правда, красивая?

– Самая-пресамая. Прекрасная.

– Как Василиса?

– Василиса по сравнению с тобой – лягушка пупырчатая.

– А о чем ты сейчас думаешь?

Интересно, у этого извечного женского вопроса, оказывается, многовековая история. Правда, я раньше в такой ситуации не оказывался – как вы помните – но правильный ответ знаю.

– О тебе.

– А что ты обо мне думаешь?

– О том, что ты самая лучшая.

– Я еще неопытная.

– Страшно представить, что ты будешь творить, когда опыта наберешься… ай! Не шиплись!

– А когда я буду опыта набираться?

– Сначала сил – потом опыта.

Моя любимая скоморошка свернулась клубочком и прижалась к моему боку. А я смотрел в потолок и думал… Да о чем попало, мысли просто скользили по поверхности мозга, не углубляясь.

Вот, например – говорят, что мужчиной человек становится не тогда, когда переспал с женщиной, а тогда, когда убил своего первого противника. Или когда сам стоял на краю смерти и выжил. Или тогда, когда пережил смерть близкого человека. Много разного говорят… Но, знаете что?

Я убивал. Я выживал. Я переживал смерть близких. Но мужчиной, настоящим мужчиной, я почувствовал себя только сейчас.

Я – мужчина. Мужчина! МУЖЧИНА!!!