Текст книги "Боярин Осетровский (СИ)"

Автор книги: Константин Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава 26

Ради этой информации мы с Настей всю ночь ползали вокруг терема Морозовых, пытаясь обнаружить, где те прячут Источник. Был, конечно, риск, что те оставили его в вотчине, до которой скачи – не успеешь, но я понадеялся на то, что, чем дальше от Источника – тем меньше сила боярина. А на Москве намечается очень серьезная заварушка – пусть я пока и не понимаю, в чем ее смысл – и каждая капля силы лишней не будет. И не ошибся.

Кстати, Морозовы спрятали свой Источник по-хитрому – мало того, что он под банями, то есть там, куда, не вызывая подозрений, могут ходить все члены семьи – на Руси, как я говорил, к наготе относятся спокойно и вся семья может мыться вместе – так они еще и сделали ложную цель. В другом углу имения торчит небольшое строение, выстроенное из бревен буквально в три обхвата. На это строение наложено столько Слов, что оно чуть ли не черное, да плюс – перед ним всегда стоит стража из стрельцов. Нападающий враг – или тайком проникший вор – подумает, что Источник именно там, полезет именно туда – и ошибется. Вот как я ошибся – мы с Настей до-олго вокруг этого обманного зданьица кружили, полночи, не меньше, прежде чем пришли к выводу, что мы не можем рассмотреть под ним Источника просто потому, что его там нет.

Вся эта ночная операция была в одно мгновенье искуплена дикой паникой, плеснувшейся в глазах боярыни. Нет большего страха для бояр, чем потерять Источник. Лишился Источника – лишился жизни. Без вариантов.

– Ты, – прошептала-просипела она, – ты не мог… Ведь твоя…

Я улыбнулся. Марфа решила, что, раз моя природная ведьма у меня – я Венцом воспользоваться не могу. И ошиблась. Впрочем, она быстро пришла в себя – боярыня же, среди них глупые и пугливые долго не живут – и поняла довольно простую вещь:

– Ты не мог за ночь похитить Источник. Даже зная, где он. Он на месте. А ты не сможешь его захватить. Не с твоими силами.

И замолчала. Потому что по мере того, как мое лицо медленно расплывалось в улыбке, ее глаза опять наполнялись страхом.

– Я – не смогу.

Страх перешел в обреченность. Боярыня же. Поэтому быстро сообразила, к чему я клоню. Да, моих людей – даже если я соберу всех слуг, поварят и приблудную сиротку – не хватит для захвата Источника. Но что мешает мне передать информацию о его местонахождении тому, у кого сил – хватит? Не только Морозовым нужен лишний Источник, тот же Дашков или Телятевский не откажется одним ударом лишить сил своих врагов.

– Если ты, – заговорил я, добивая Морозову, – думаешь, что можешь вот прямо сейчас схватить меня, наплевав на веление царя государя…

Что-то в лице боярыни говорило, что она близка к подобному решению.

–…то знай – на Москве, в одном из постоялых дворов, сейчас сидит мой человек. А перед ним – лежат бумаги, в каждой из которых написано, где находится Источник Морозовых. И если к концу сегодняшнего дня моя… девица…

Блин, забыл, какое мы там имя Дите придумали. Кристина, что ли?

–…не окажется дома, целая и невредимая – то эти бумаги отправятся к каждому боярину Москвы.

Тут я, если честно, немного соврал. Таких людей у меня не один, а два. На случай, если одного следящие за моим домом все же смогут вычислить.

– А, – продолжил я, – если ты захочешь меня убить вот прямо здесь и сейчас, то знай – упади я мертвым, с тобой случится то же, что вот с этим снеговиком.

И достав платок из-за пояса, взмахнул им в сторону упомянутого снеговика.

Все заворожено повернули голову в его направлении. Снеговик спокойно стоял, чуть покосившись, и совершенно не иллюстрируя мою мысль.

Твою мать!

Тут, когда я чуть было не получил инфаркт, на другом берегу реки сухо хлопнуло и голова снеговика разлетелась в стороны.

Нафаня, блин!

Бледная – видимо, у нее хорошо с воображением и она представила, как точно так же разлетается ЕЕ голова – Морозова опять повернулась ко мне.

– Нафаня? – спросила она. Сообразительная, сучка…

– Он самый.

Марфа постояла, чуть покачиваясь, наконец, глубоко вздохнула:

– Договор, боярин Викентий. Твоя девица вернется к тебе в дом еще до того, как ты доберешься до него отсюда. Целая и невредимая.

Она повернулась было, чтобы уходить.

– Марфа… – произнес я ей в спину. Ну, или в плечо – она не настолько успела повернуться.

– Что? – судя по лицу, боярыня ждала от меня еще какой-то гадости.

– Вправь ума своему среднему сыну. Ну не дело это, когда боярский сын в глупые жульнические ловушки попадается.

Марфа закатила глаза:

– Дети… учить надо, пока поперек лавки помещаются, а сейчас уже и поздно, что выросло, то и выросло.

– И все ж таки – найди, что ли, лавку пошире. Ведь позорит тебя.

Боярыня удивленно приподняла бровь:

– Вправду, что ли, за меня переживаешь?

– Почему нет?

На самом деле – почему нет? Марфа в этой семейке – самая умная и самая опасная, но и самая договороспособная. Почему я и вызвал сюда именно ее. А умного противника надо уважать.

– Может, – усмехнулась она, – еще и подарок мне подаришь? Слышала я, на пиру тебя какие-то чайники были особые…

– Пришлю тебе, – кивнул я. Блин, уже второй самовар надо заказывать. Поставить их производство на поток, что ли? Надо ж начинать прогрессорствовать, что ли…

– Не понимаю я тебя, Викентий, – пожаловалась она мне с улыбкой, – Я ж у тебя девицу украла, Венец получить хотела, а ты мне за это подарки даришь. Ну как так-то, а?

– Девицу мою не ты украла. Это муж твой либо сын старший придумали, ты бы, верю, умнее все бы сделала. А подарки… Сама же сказала, договор – это когда оба что-то получают. А тут – я получаю девицу и Венец, а ты – только Источник. Несправедливо, – не вольно скосплеил я Алую Ведьму, – Да и… Могу я подарить что-то красивой женщине просто так?

Марфа улыбнулась и неожиданно подмигнула мне:

– Спасибо, Викеша.

Развернулась и, взмахнув рукой, зашагала к саням. Закрылась дверца, щелкнул кнут и кони, взрывая сугробы, понеслись к Москве.

Я подождал, пока они скроются окончательно, после чего достал из кармана зеркальце в чехле. Раскрыл его, активировал и подождал, пока в стекле, вместо моего отражения – глаза, блин, как у вампира… – появится встревоженное лицо Насти.

– Настенька, сообщи охотникам, что за теремом Морозовых следят – пусть посмотрят, куда нашу Диту повезут после того, как боярыня домой вернется.

Мало ли, какие мысли сейчас у Марфы по дороге родятся. Может, решит, что успеет до вечера перепрятать Источник. Она, конечно, умная, и сообразит, что я смогу его так же легко найти второй раз, раз уж с ведьмой они лоханулись, но даже умные люди делают глупые вещи.

Закрыл зеркальце и спрятал обратно в потайной карман за пазухой. Удобная штука. Не буду я никакой Приказ Связи оборудовать. Сам буду пользоваться.

Глава 27

Боярское слово – как договор со злобным джинном. Вроде все дословно выполнено, как сказано, но какую-то пакость непременно надо подсунуть. Вот и сейчас – Марфа пообещала, что вернет Диту целой и невредимой, целой и невредимой и вернула, пальцем не тронули. Но про одежду-то разговора не было, верно? В итоге двое «оранжевых кафтанов» доставили ее к моему терему раздетой до нитки. Разве что, видимо, чтобы не заморозить – завернутой в какую-то дерюгу и перевязанной веревками, как будто мастер по шибари развлекался.

Пошутила так боярыня, ага. Или решила так отомстить мне за все те случаи, когда сама передо мной голенькой оказывалась – не знаю. В конечном итоге – еще неизвестно, кто от этой «шутки» больше пострадал. Дита, как-никак – бесовка, то, что ее какие-то посторонние мужики обнаженной увидели, для нее ни холодно, ни жарко, она в принципе-то одежду носит только потому, что без нее холодно и возникает какое-то нездоровое оживление у прохожих. Как говорится, мода – это компромисс между нормами морали и желанием женщин ходить голыми. А вот то, что с нее одежду срывают насильно – ей не понравилось. Особенно если учесть, что слуги Морозовых цель своих действий не уточнили, и то, что ей самой никакого вреда не причинят – не сказали. А вы пробовали когда-нибудь снять одежду с женщины, не причиняя ей вреда, если упомянутая женщина при этом подозревает, что с ней хотят сотворить что-то нехорошее – про хорошее в такой ситуации точно не подумаешь – и активно сопротивляется? Я так понимаю, теперь эти ребята выглядят так, как будто сражались со стаей диких кошек.

Стрельцы Морозовых, притащившие Диту, похоже, тоже были в курсе о том, что произошло, поэтому, вместо того, чтобы вытряхнуть ее из ткани и оставить посреди комнаты, как задумывала боярыня, просто оставили сверток с Дитой стоять и откланялись.

– Мррфмммррр! – произнесла бесовка, подпрыгивая на месте. Да, рот ей тоже завязали. Так что непонятно, что она имела в виду: «Привет, ребята, как я рада вас видеть!» или «Развяжите меня, или я за себя не отвечаю!».

Я смотрел на Диту, улыбаясь, чем, подозреваю, раздражал ее еще больше. Но я же не потому, что она забавно выглядит, перемотанная веревками, взлохмаченная и с завязанным ртом. Просто я рад тому, что ситуация наконец-то разрешилась, все дома, все хорошо…

Хотя выглядит она смешно, этого не отнимешь.

– МРРФРММ!!!

Развяжем, развяжем…

* * *

В конце концов, Диту развязали, выслушали всё, что у нее накопилось за время вынужденного молчания – а накопилось у нее много, Аглашка даже предлагала завязать ей рот обратно – одели и покормили… Нет, все же хорошо, что Морозовым Дита попалась. Не знаю, как другая какая девчонка перенесла бы такое похищение, возможно, осталась бы с психологической травмой. А с бесовки же, как с гуся вода.

Потом я нарезал задач: обеспечить охрану терема, чтобы никто не мог в него войти незаметным и выйти безнаказанным, Голос со своими заморочками с этой задачей справлялась не до конца, заказать кафтаны моим новоиспеченным стрельцам, осетрового, мать его, цвета, разузнать, что там за вотчину мне подгоняет князь, заказать самовары для главы Чародейного Приказа и боярыни Марфы – мое слово тверже гороху, сказал, что подарю, значит, подарю – приготовить чего-нибудь поесть, отследить возможные пакости со стороны Морозовых – это я должен мстить, мою же девчонку похитили, но Морозовы явно полагают, что мстить должны они, шалость же не удалась… Всякие пакостники крайне обижаются, когда задуманная ими гадость не получается.

Уф… Что-то я устал…

Я откинулся на спинку своего резного кресла и вздохнул. Теперь понимаю, почему бояре с собой посохи таскают. Если у них часто происходит что-то подобное – без посоха и на ноги-то не встанешь.

– Вот, Викеша, отпей квасу.

Я с благодарностью принял глиняную кружку из рук моей тети Анфии, которая, вообще-то, как-то так само собой получилось, отвечала за все мое не в меру разросшееся хозяйство.

Эх, хорош квасок! Квас на Руси и сам-то по себе бодрит и освежает, а тут явно с какими-то травами, остёр и ядрён. После первого же глотка жить захотелось.

– Тетя, а вели-ка мне баню затопить.

– Так давно уже, – подмигнула она мне, – Иди, Викешенька, попарься. Баня, она сил прибавляет. А тебе сейчас силы ой как пригодятся.

* * *

Русской бане можно петь гимны и хвалебные песни. Это я понял еще в первые дни после своего переселения сюда. Как-то так получилось, что до этого я за всю свою жизнь в бане не был ни разу. Только на картинках и в видеороликах видел, отчего искренне не понимал, что в этом такого находят – сидишь, обмотанный простыней на каких-то деревянных лавках и пиво пьешь, что в этом такого замечательного? Ну еще иногда тебя поливают водой, хлещут ветками, после чего ты выскакиваешь и прыгаешь в ближайший сугроб. Так что рекламируемое удовольствие от бани я относил к разряду развесистой клюквы.

А вот когда оказался здесь…

Баня – это не просто помывочная. Это целый ритуал, в ходе которого возникает ощущение, что тебя разобрали на части, промыли каждую косточку, промяли каждую мышчинку, каждую жилочку, собрали обратно – и ты становишься бодрым и закаленным, как стальной клинок. Да, наверное, сравнение с клинком будет самым точным – сначала тебя разогревают докрасна, потом бьют-куют вениками, потом окунают в холодную воду пока не зашипишь – и ты готов горы свернуть и вверх ногами перевернуть. А то чё они тут стоят?

Я лежал, расслабившись, на банном полке, скорее даже – растекшись по нему, как та рыба-капля, только более довольный жизнью. Жар, идущий от печи, проникал в самую глубину моего тела, буквально ощущалось, как раскрылись все поры моей кожи и сквозь них из меня вытекают, как грязь, все проблемы, трудности, неприятности…

Дверь открылась бесшумно, в полутемное помещение скользнула белая фигура.

– Викешенька, – пальчики Аглашки, моей скоморошки, прошлись вдоль моей спины, – Я с веником пришла, попарить тебя…

– Не надо, я себя хорошо вел, – пошутил я, – Ай!

Первый удар достался именно по тому месту, которому всегда достается, если ты себя плохо вел – я на животе лежал – а потом… А потом веничек пошел по моей спине, шлепая и выбивая из меня остатки всякой гадости, которая накопилась внутри.

– Хорошо ли тебе, Викешенька, хорошо ли тебе, миленький?

– Ой, хорошо…

– А хочешь – еще лучше станет?

Я, прижавшись щекой к горячей липовой доске полка, покосился на нее. Моя девочка была мокрая и красная, как ягодка, и что-то мне подсказывало, вовсе не от банного жара. Аглашенька…?

– Перевернись… – прошептала она мне на ухо. И, отвернулась. Я заколебался. Сами понимаете – хоть я и был совершенно расслаблен, но в такой ситуации расслаблен я оказался все же не весь. Скорее – местами я напряжен до предела. И, как-то вот так показываться… Тут моя Аглашенька принялась стягивать через голову длинную рубашку и я, заворожено глядя на нее, перевернулся…

– Ого, – сказала Голос.

– Голос! – тихо прошипел я, – У тебя совесть есть?

– Неа, – безмятежно ответили мне.

Рубашка упала на пол, и я внезапно почувствовал, что предел, о котором я упоминал выше – не предел вовсе. Вот сейчас – предел. Мне уже пофиг, наблюдает ли за нами Голос – да пусть хоть попкорн ест! – есть только я и моя скоморошка, такая прекрасная, такая желанная, такая…

Приближающаяся ко мне.

– Аглашенька…

– Викешенька…

Дверь раскрылась.

– Ой, – сказала заглянувшая внутрь Дита. И покраснела.

– Ой, – сказала Аглашка. И тоже покраснела. Да, еще больше.

– Ой, – сказал я и прикрылся веником.

– Ой, – сказала Голос, судя по всему, просто так.

На мгновенье у меня появилось малодушное сожаление о том, что мы спасли Диту. Сидела б дальше в подвале у Морозовых, зато НЕ МЕШАЛА БЫ!

– Викеша, там… К тебе приехали…

– Блина им горелого… – пробормотал я.

Кого там еще принесло в такой неудачный момент⁈ Эх… Хочешь, не хочешь – а идти надо. Я встал и пошел к двери.

А потом веник упал.

* * *

У сенях терема меня ожидал человек, при виде которого у меня екнуло сердце.

Невысокий, даже пониже меня ростом, при этом в плечах широк – два меня получится. Лет сорока с небольшим, с короткой темной бородой, местами побитой сединой. Одет в дорожный кафтан, крапивно-зеленого цвета, с волчьим мехом.

Внимательные и строгие глаза цвета стали и зимнего неба осмотрели меня.

– Ну, будь здоров, боярин Викентий, – произнес гость с непонятной интонацией.

Я вздохнул:

– Будь здоров… отец.

Глава 28

Понятное дело, это был не настоящий отец Викентия, боярин Георгий Осетровский. Тот погиб двадцать лет назад, защищая свой род, и похоронен глубоко под собором. И не мой отец, тот, что остался в двадцать первом веке – неоткуда ему тут взяться. Хотя, если честно, его появлению я бы удивился меньше, чем прибытию боярина Георгия. Такой уж у меня папа, от него чего угодно можно ожидать…

Нет, передо мной стоял и смотрел, чуть прищурившись, на своего приемного сына тот, кого Викентий всю свою жизнь считал родным отцом.

Псковский губной староста, Тимофей Степанов, прозванием Лыкас.

Я медленно шагнул к нему навстречу… Он, так же медленно, двинулся вперед, ко мне… Мои люди, отошедшие к стене, замерев, наблюдали за этим сближением, очевидно, не очень понимая, что происходит и как реагировать. Хотя Нафаня, как я заметил краем глаза, подобрался, как тигр перед броском.

Еще один шаг…

– Сын!

– Отец!

Мы крепко обнялись. Да, я никогда не видел викентьевого отца до сих пор – я осознал себя уже на Москве – но, то ли чувства прежнего Викентия еще жили внутри меня, то ли что-то еще – не знаю, однако я чувствовал себя так, как будто это и вправду мой родной отец. Такое, знаете ли, чувство… защищенности, что ли. Мол, что бы ни случилось – придет папа и поможет. И вот папа пришел.

– Ну, Викешка, рассказывай, что ты тут успел натворить, пока меня рядом не было.

* * *

Мы с отцом – я как-то сразу даже мысленно начал называть Тимофея отцом – сидели и разговаривали долго. За чаем – отец с интересом посматривал на самовар – за разнообразной еще горячей выпечкой, которую притаскивали слуги с кухни… Будь дело в нашем времени, мы бы, наверное, сидели за пивком или там водочкой, но здесь, на Руси, еще не было традиции вести серьезные разговоры под хмельком. Да и несерьезные, пожалуй, тоже.

Я, если честно, собирался ограничиться короткой выжимкой из всех моих приключений: нашел, пошли, нашли, вернулись, вот. Ага, размечтался. Отец показал, что не зря стал погибельным старостой – вроде и не заставляя меня рассказывать, вроде бы даже и особо не интересуясь, он исподволь, наводящими вопросами, вытянул из меня таким подробности, которые я не т, что не собирался рассказывать, а вообще думал, что забыл.

– Мда… – задумчиво произнес Тимофей, – Повзрослел ты, сын, повзрослел…

А потом протянул руку и – ай! – закатил такого щелбана!

– Эй! – возмутился я.

– Повзрослеть, повзрослел – а как был дураком, так дураком и остался. Вот зачем ты в это боярство полез?

– Ну…

Да, честно говоря, и сам не знаю. Просто… Кто в молодости не был уверен, что достоин большего, гораздо большего, кто никогда не мечтал стать миллионером, знаменитым актером, президентом – тот, наверное, просто никогда не был молодым.

– Вот тебе и ну. Понятное дело – когда ты в эту смуту с Венцом влез, тут уж, как говорится, попала собака в колесо – так пищи, но беги. И в Мангазее ты все правильно сделал. А вот потом… Зачем сразу Осетровским назвался? Сначала бы вотчину себе подыскал, людей нашел, а вот потом бы и объявился. А сейчас? Вотчины – нет, людей – нет, земли – нет, денег – нет. Всего прибытка – один Источник, да старый терем, от царских щедрот пожалованный…

– Ничего он не старый, – в голосе, кхм, Голос, обычно бесстрастном явственно слышалась обида.

– Вотчину я уже почти нашел… ай!

Да от этих щелбанов у меня скоро череп треснет! Как он умудряется так болюче их щелкать⁈

– Ты про ту, что тебе Дашков посулил?

– Ну да…

Оп-па! От следующего щелбана я увернулся… чтобы тут же получить его с другой руки. Блин!

– Осиновские земли, что под Смоленском? Ты бы хоть сначала узнал, что там за земли такие!

– Так я еще ни на что и не согласился!

– Вот тут – молодец, – неожиданно похвалил меня отец и отхлебнул чаю. Хрустнул сушкой, – Потому что Дашков хочет тебе за золотой червонец – медный грош подсунуть, только начищенный до блеска.

– А в чем подвох с этими землями?

– В том, Викешка, что как раз земель там и нет. Болото это. Осиновское болото.

– В шесть тысяч десятин⁈ – не поверил я.

– Да, это большое болото. Оно на границе с Польшей потому и осталось, что никому и даром не нужно. Толку от него никакого.

– Погоди, отец. Дашков же говорил, там деревни с людьми…

– Не знаю, что там за деревни. В три дома, наверное, в которых охотники на дичь живут. С такой вотчины сильно не разжиреешь.

Вот Дашков… жучара. И, самое ж главное – ни словом не соврал. А я чуть было и вправду Венец на болота не обменял. Нет, конечно, даже такая вотчина – в два раза лучше, чем ничего, только ноль, сколько не умножай, нулем и останется. Да и Осетровский, а не Лягушатский. Хрен ему, а не Венец! Хотя… Блин. Я успел пообещать, что, вне зависимости от того, приму я его «подарочек», или найду вотчину сам – Венец его. А я, как бы боярин, и боярское слово – тверже гороха. С другой стороны… Я как бы боярин. И, как подсказывает история с возвращением Диты – в любом, самом раствердом обещании можно найти лазейку. Так что – об этом мы еще подумаем…

Я поднял взгляд на отца. Хм, и вправду – даже мысленно я продолжаю считать Тимофея-Лыкаса – отцом. Надо же – если подумать, у меня целых три отца. Мой отец из двадцать первого века, Георгий Осетровский, настоящий отец Викентия – и Тимофей, который для него был, пожалуй, даже более настоящим, чем Георгий.

Всегда подбешивал этот сюжетный ход: живет мальчик там или девочка в семье все хорошо, все замечательно – и вдруг узнает, что он приемный. И тут же бросает все и несется, волосы назад, разыскивать свою «настоящую» семью. А вот эта, те, кого ты мамой и папой называл, они что – искусственные?

Тем более что сразу видно – Тимофей Викентия любит. Такой суровой, не дающей поблажек – но любовью.

– Отец, а ты знал, что я не твой сын?

– Да, знаешь, когда я впервые увидел твою маму – я как-то сразу догадался, что этот младенец у нее на руках – не мой сын.

Тимофей коротко хохотнул.

– Ну так что, боярин свежеиспеченный да недопеченный, что делать будешь?

Я задумался.

– Отец. А что ты посоветуешь?

– Вот они, нынешние бояре! Ничего без отца не могут! – Тимофей тут же посерьезнел, – Чего тебе не надо было делать, я уже сказал. Но толку жалеть об уже сбывшемся не никакого: жалей, не жалей, ничего не изменится. Сейчас же…

Он задумчиво сдвинул на лоб плоскую шапочку-скуфейку:

– Сейчас, сын, тебе нужно из Москвы уходить, чтоб целым остаться. И чем далее – тем целее. А вот куда…

Отец задумался. Я тоже задумался. Вариант с болотами Дашкова отпадает сразу…

– Осиновские болота были бы неплохи, – смог удивить меня отец, – если б не булькали на границе с Польшей. Нет, в них, конечно, можно спрятаться так, что тебя не то, что поляки, сам Господь не найдет. Вот только царь-государь тебе прятаться не даст. Прикажет выставить войско и поляков бить. А я так понимаю, у тебя всего войска – вон те горлохваты, что в сенях на меня косились? Особенно тот, седой, что примерялся, куда в меня стрелять будет. Маловато их будет, сгинут без пользы. По той же причине и Псков тебе не подходит. Нащокин, конечно, какой-нибудь кусок земли тебе бы под вотчину отрезал, да вот беда – те же поляки под боком. На севере – шведы, на юге – турки, все мечтают себе Крым вернуть, в общем, куда не смотри, а одна у тебя, сын, в поисках вотчины дорога – в Сибирь.

Мрачненько. Но логично.

– Да к тому ж у тебя бойцы, я погляжу – охотники? Из старых осетровских стрельцов? Их учить в строю воевать поздно, да и смысла нет. А вот в Сибири они уже и так привыкли. Найди себе земли, соболем или еще каким зверем богатые – да и объяви своей вотчиной. Поселение поставишь, имение, да хоть острог с городом – твои люди будут зверя бить, да шкуры на Русь отправлять. Золото потечет рекой. Да и от московских интриг подальше.

В словах отца была какая-то логика. Да что значит «какая-то» – железная! Чем больше я эту мысль обдумывал – тем больше она мне нравилась. Сырая, конечно, еще не проработанная, но определенно верная.

Эх, как жаль, что не получится у меня к отцу за советом обращаться. Псков он не бросит, со мной в Сибирь не сорвется, а интернета тут не, переписываться. Не факт, что мы вообще еще хоть раз увидимся…

Увидимся…

– Отец! – я вскочил и низко поклонился, – Спаси тебя бог за все, что ты для меня сделал, и за твое сегодняшнее поучение. Позволишь иногда к тебе за отцовским наказом обращаться?

– Как же ты собираешься из Сибири ко мне за советом ездить? На ковре-самолете или в сапогах-скороходах?

– Через серебряное блюдечко с наливным яблочком.

Тимофей рассмеялся – и тут увидел, как я достал из сундука сверток и развернул ткань. Блеснуло стекло.

Александр, мой зеркальный мастер, приехав в Москву, чуть окончательно крышей не поехал на теме зеркал. Он этих переговорных зеркалец наклепал уже столько… да что там – этот маньяк собирался в тереме открыть мастерскую по производству зеркал! Благо, я хотя бы в этот раз узнал об этом не постфактум и успел остановить этого Безумного Шляпника. Зеркала в данное время делают из ртути, а ртутные пары – это не то, что бы мне хотелось дышать. К частью, на возмущенный бубнеж, мол, подумаешь, ртуть, делов-то, из чего теперь зеркала делать, я ляпнул, что можно – из серебра. И теперь Александр, заинтересованный этой мыслью, прикидывает, как ее воплотить в реальность.

– Правда, что ли? Как в сказке?

– Почти. Как в сказке – только работает. Я потом тебе объясню, как им пользоваться – тогда сможем хоть каждый день разговаривать. И даже видеться.

Тимофей покрутил зеркальце в медном окладе:

– Ну, Викешка… Всегда знал, что ты голова у тебя работает. Странными путями, конечно, но работает. Еще когда ты в детстве уговорил соседскую дочку тебе кое-что показать.

– Ну отец… – смутился я, хотя это были и викентьевы подвиги, а не мои.

* * *

Золото!

Я подскочил на кровати.

Отец заночевал у меня в тереме – он вообще приехал в Москву не меня проведать, а по своим делам, но пожить у меня не отказался – и, честно говоря, мне давно уже не было так спокойно. Наверное, я все же еще не до конца вырос и в глубине души мне хочется, чтобы рядом был кто-то большой, сильный, умный, тот, кто всегда поможет, защитит и выручит.

К сожалению, так получилось, что теперь этот большой, сильный и умный – это я. Взрослая жизнь – отстой.

Тьфу. Не об этом! Мне во сне пришла в голову какая-то мысль… Что-то про золото… Золото, золото, золото, золото… Тьфу еще раз. Это не мысль, это какая-то гномская народная песня получается. А была – мысль.

О, вспомнил!

Менделеву, говорят, периодическая таблица приснилась, а мне – моя будущая вотчина. Сон явно был навеян словами отца о том, что, мол, езжай в Сибирь, бей пушного зверя, продавай за золото. Хороший план. Но у него есть два минуса. Во-первых – в Сибири все же холодновато, мне бы куда южнее. А во-вторых – везти золото в Сибирь, это все равно что в Тулу со своим пряником ехать. Самовары там еще не делают. Зачем мне эта сложная схема с обменом шкур на золото, если я могу просто само золото добывать? Да хотя бы серебро! Если я смогу их найти – кто мне вообще мешает открыть свой собственный монетный двор? Тайком от всех, конечно, государство в этом плане конкурентов не любит, но, если не баловаться примесям и выдерживать необходимую чистоту металла – кто меня вообще сможет поймать? Вон, Демидов в свое время серебряные рубли чеканил и не парился…

Стоп. Демидов. Чеканил монеты. Из серебра. Которое добывал в своем руднике. А находился этот рудник…

На Алтае.

Алтай. Место, где есть серебро, оно достаточно на юге и достаточно далеко от Москвы.

Кажется, я знаю, где будет моя вотчина.