Текст книги "Вождь и призрак"

Автор книги: Колин Форбс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

– Ты иди за мной. Я побегу зигзагом – так в человека трудно попасть… Но только держись от меня поодаль…

Линдсей бросил прощальный взгляд на заставу и побежал. Пако – за ним, она старалась прижиматься к обочине дороги. Линдсей же, петляя, мчался посередине. И тут их заметил еще один солдат, поднимавшийся по холму. Он был правофланговым.

Солдат остановился, повернулся к ним лицом и вскинул винтовку. Он тщательно целился в англичанина, стараясь угадать, куда тот метнется через секунду. Поэтому правильнее будет сказать, что он целился не в Линдсея, а в дорогу перед ним. Солдат слегка нажал на спусковой крючок. Он был настоящим снайпером, благодаря чему его и поставили фланкером.

Бора повернул дуло пулемета в сторону солдата, собиравшегося выстрелить в Линдсея, прицелился и нажал на гашетку. Он долго не отпускал палец, буквально поливая очередями немцев, карабкавшихся вверх по холму. Правофланговый погиб. Пулемет еще какое-то время тарахтел, потом умолк.

Немцы валялись на склоне холма – все, кто лишь секунду назад взбирались к его вершине. В долине произошла настоящая бойня, никто не подавал признаков жизни. Черный дым медленно рассеивался, и постепенно обнажалась большая воронка, на месте которой когда-то стоял вагон с боеприпасами. Грузовик, доставивший боеприпасы на границу, тоже исчез. Покой – кошмарный покой – воцарился над Шпилфелд-Штрассе.

– В этой истории явственно чувствуется почерк преступной группы, которую мы выслеживаем, – заметил Гартман, докуривая свою трубку.

«Юнкерс-52», перевозивший двоих мужчин из Вены в Грац, пошел на посадку. С абверовцем летел Вилли Майзель. Гартман в течение нескольких недель безуспешно прочесывал Грац, а затем возвратился в столицу Австрии. Теперь его предположения подтверждались. Перед посадкой в «Юнкерс» он позвонил Борману. Рейхслейтер повторял вслух все, что ему говорил Гартман, и абверовцу были слышны в трубку голоса Кейтеля и Йодля. Меры безопасности, которые принимал рейхслейтер, на поверку оказывались сущим фарсом.

– Почерк преступной группы? – переспросил заинтригованный Майзель.

– Да, они действовали точь-в-точь как возле мюнхенского собора Божьей Матери. В поступившем из Граца донесении о нападении на Шпилдфелд-Штрассе говорится о гранатах и дымовых шашках. Это та же техника, что и в Мюнхене.

– Понятно, – кивнул Майзель. – Значит, вы полагаете…

– Я не полагаю, мой дорогой Майзель. Я знаю! Линдсей и его провожатые сегодня утром перебрались из Шпилфелд-Штрассе в Югославию. Я пытался предупредить Бормана, что они не поедут в Швейцарию…

– Выходит, нам тоже надо в Югославию?.. В этот бурлящий котел, как говорят в вермахте, – без особого энтузиазма проговорил Майзель.

– Да, это очень точное определение: там можно свариться, не успев даже глазом моргнуть, – жизнерадостно откликнулся Гартман. – Но мне волей-неволей придется туда отправиться. А вы – свободный человек, Майзель…

– Я тоже должен выполнить свой долг, – бесстрастно ответил офицер гестапо.

Шасси самолета с глухим стуком ударилось о посадочную полосу, и самолет помчался по земле. На здании аэропорта красовалась надпись «Грац». Тревога Майзеля втайне забавляла Гартмана. В Вене гестаповец сел в самолет в самый последний момент. Гартман прекрасно понимал, что Грубер послал Майзеля в Грац, приказав ему следить за ходом расследования, которое будет вести абверовец.

Но Гартман любил действовать в одиночку. Поэтому он решил при первой же возможности отделаться от Майзеля. Когда они вышли из самолета и Майзель двинулся было к зданию аэропорта, Гартман бросил саквояж на землю и потянулся.

– Я, пожалуй, немного прогуляюсь, разомну ноги…

– А я выпью кофе, а то в горле пересохло, – ответил Майзель и пошел дальше.

Гартман подождал, пока он скроется из виду, поднял чемоданчик и поспешно направился к маленькому самолетику «Физелер-Шторх», возле которого стоял и курил пилот. Завидев приближение Гартмана, он торопливо потушил сигарету.

– Я – Густав Гартман, – с веселой улыбкой сообщил немец. – Я звонил из Вены и договорился, что меня доставят самолетом в Шпилфелд-Штрассе…

– К вашим услугам, майор. Я – Эрхард Носке. Позвольте взять у вас багаж?

– Вы заправились? Можно лететь?

– Конечно, можно! Вы же четко приказали…

Через пять минут Вилли Майзель, держа в руке кофейную чашку, выглянул в окно и заметил маленький аэроплан, который уже набрал высоту и взял курс на юго-восток. Проглотив остатки кофе – настоящего, а не какой-то бурды: провинциалы, живущие в глуши, умеют позаботиться о себе! – Майзель побежал к башне диспетчера.

– Этот самолет, который только улетел… кто там на борту? Куда он направляется?

– Все полеты строго засекречены. Кто вы такой, чтобы требовать ответа? – поинтересовался пожилой австриец.

– Как кто такой?! – Майзель достал свое удостоверение. – Я из гестапо! Ну что, добром скажете или как?

– Пассажир – майор Густав Гартман, из абвера. Он летит на ближайший аэродром к Шпилфелд-Штрассе.

– Подонок!

– Прошу прощения, но я лишь ответил на ваш вопрос.

– Да не вы. По крайней мере, я вас таковым не считаю, – сухо проронил Майзель.

Аэродром показался совершенно неожиданно, словно материализовавшись по воле чародея. Всю дорогу от Граца они летели в густом тумане; серые, набрякшие от влаги облака плотно затягивали небо. Гартман – он вообще-то не любил летать на самолете – почти всю дорогу пытался припомнить, действительно ли по пути из Граца к югославской границе нет высоких гор. Потом самолет камнем полетел вниз.

Аэродром – всего лишь поросшая травой дорожка – оказался вдруг прямо под шасси. Они приземлились так скоропалительно, что Гартман даже не успел этого прочувствовать. На аэродроме их ждал «мерседес», спереди сидели двое мужчин.

– Вы – молодец, Носке! – одобрительно сказал Гартман, вылезая из самолета и беря саквояж, который протягивал ему пилот. – Я действительно велел, чтобы меня ждала машина. И шофер, я вижу, на месте. А второй человек – это охранник, да?

– Я понятия не имею, кто эти люди, – ответил Носке.

– Вот как? Ясно… – мрачно откликнулся Гартман и не спеша закурил.

Он медленно подошел к «мерседесу», по дороге абверовец несколько раз останавливался, раскуривая свою трубку. По обледенелому, в рытвинах полю змеилась поземка. Ничего, пусть подождут, черти! Гартман уже понял, что в машине его ждет полковник Ягер, а рядом с ним восседает Шмидт… Ягер любезно приветствовал абверовца:

– Полезайте на заднее сиденье! Я отвезу вас в Шпилфелд-Штрассе. Вы ведь туда направляетесь, правда?

– Разумеется. – Гартман устроился поудобнее, словно не сомневался, что эсэсовцы подождут. Ягер повел машину по ухабам и рытвинам к ближайшему шоссе. Гартман продолжал:

– С каких это пор СС прослушивает мои телефонные разговоры? Я звонил из вашего штаба, чтобы избежать вмешательства Грубера…

– Между прочим, столь повышенное внимание к вашей особе делает вам честь, – сказал Ягер. – Вся страна знает, что вы умеете решать даже неразрешимые задачи.

– Сказать вам одну вещь? – откликнулся абверовец. – Если мы будем тратить так много энергии на то, чтобы шпионить друг за другом, союзники и Россия выиграют войну, а мы и опомниться не успеем.

– Вы думаете, Линдсей перешел границу в Шпилфелд-Штрассе?

– Ну, кто-то, во всяком случае, ее перешел, – уклончиво ответил Гартман.

– Мы только что оттуда. – Тон Ягера вдруг переменился, в нем появилось уныние. – Жуткая там разыгралась сцена…

– А что вы ожидали? Кто-то обронил спичку в вагоне с боеприпасами?

– Не спичку, а гранату, – ворчливо поправил Ягер и встретился с Гартманом глазами, посмотрев в зеркало заднего вида. – В этой кошмарной бойне погибли солдаты СС…

– Когда Геринг устроил ковровую бомбардировку Белграда, погибло вообще Бог знает сколько людей…

Ягер так рассвирепел, что с размаху дал по тормозам и повернулся к Гартману.

– Послушайте, на чьей вы стороне? Вы сочувствуете Тито?

– Перед тем, как началась эта кровавая баня, которая зовется войной, я был юристом, – кротко сказал Гартман. – Мне приходилось выступать и в роли обвинителя, и в роли защитника. Это очень помогает взглянуть на мир глазами других. Я надеюсь, мы сегодня доберемся до Шпилфелд-Штрассе?

Ягер отпустил тормоза, и машина вновь помчалась по продуваемой ветром сельской дороге. Лицо полковника было мрачно. Он клокотал от ярости. Однако тщательно остерегался вновь повстречаться глазами с Гартманом. А офицер абвера безмятежно курил свою трубку.

Шмидт один раз оглянулся и мельком посмотрел на абверовца с легкой усмешкой. Гартман знал, о чем он думает. «Ах ты, хитрая бестия!..»

«Не с Ягером, а со Шмидтом надо держать ухо востро, – подумал Гартман. – Шмидт служил до войны в полиции и привык анализировать мотивы людских поступков».

Гартман нарочно раздражал прямодушного полковника СС, чтобы держаться от него на расстоянии, но Шмидт разгадал тактику абверовца.

Ягер молча вел машину по проселочной дороге, молча проехал железнодорожную станцию и добрался до долины, в которой совсем недавно стоял пограничный столб Шпилфелд-Штрассе.

Их глазам открылось трагическое зрелище. Несчастье произошло утром в половине двенадцатого. Теперь было три часа пополудни. Паровоз медленно увозил в Грац гигантский кран, поставленный на товарную платформу. Саперы, закончив работу, попивали пиво.

Они уже успели настелить новые рельсы и восстановить связь между Австрией и югославским городом Загребом. Гартман вылез из машины и снова ошарашил Ягера первой же фразой:

– Что ж, если у нас все будет организовано таким образом, то мы, пожалуй, еще имеем шанс выиграть войну.

– Основные коммуникации не должны прерываться, – хрипло ответил Ягер. – По этому маршруту осуществляются поставки для двадцати дивизий, сражающихся с партизанами. Для двадцати! Вы представляете, каких бы мы добились успехов, перебросив эти войска на русский фронт?

– Но, может, фюреру лучше было бы обойти Югославию стороной, а не прорываться сквозь нее? – сказал Гартман.

– Ага, чтобы союзники атаковали нас с флангов?

– Это им еще надо сделать в Испании. Нейтралов надо ценить на вес золота. Они не связывают драгоценные войска… Скажите, кто-нибудь уцелел?

На краю долины была поставлена большая палатка, и Гартман увидел, что в нее вошел санитар. Ягер указал на палатку рукой:

– В живых остался только капитан Бруннер. Просто потрясающе! Он, судя по всему, был в деревянной будке, когда началась свистопляска. Будку смело взрывом, но он, что называется, отделался легким испугом. Так мне сказали по телефону…

– Мне бы хотелось с ним побеседовать…

Гартман пошел к палатке. Ягер и Шмидт двинулись за ним. Абверовец остановился и вынул изо рта трубку. Его манеры стали вдруг резкими.

– Я хотел бы побеседовать с ним наедине! Разве можно устраивать человеку, пережившему шок, встречу с полковником СС, с капитаном СС и одновременно со мной? Бедняга будет потрясен и даже может заподозрить, что мы допрашиваем его, собираясь арестовать. Борман ведь наверняка попытается свалить на кого-нибудь вину за это поражение. А кто идеально подходит на роль? Единственный, кто уцелел.

– Ладно, – проворчал Ягер. – Мы с ним повидаемся позже.

Неожиданно полковник проявил чувство юмора и добавил:

– Если, конечно, вы не принесете мне подробный отчет о том, что поведает вам Бруннер. Слово в слово!

– Ну, разумеется! – В тоне Гартмана звучало изумление: как это Ягер мог предположить что-то иное?

Шагая по направлению к наспех сооруженному полевому лазарету, он проверил, на месте ли пачка сигарет. В прошлом сигареты творили на допросах настоящие чудеса. На пороге показался санитар.

– Вы позволите дать вашему пациенту закурить, если он захочет? И еще: мне нужно было бы задать ему несколько вопросов…

Санитар, сутулый человек лет пятидесяти, удивленно воззрился на Гартмана. Казалось, он такого еще не встречал.

– Обычно меня не спрашивают, а творят, что хотят… Да, он может покурить… Он действительно мечтает о сигарете. Шок быстро проходит. Думаю, общение с вами пойдет ему на пользу…

Бруннер полулежал на носилках между двумя ящиками, под спину ему подложили гору подушек, чтобы он держался прямо. Бруннер с опаской поглядел на гостя, а Гартман пододвинул к себе свободный ящик и сел на него. Когда следователь сидит, допрашиваемый чувствует себя более уверенно.

Пораненная рука капитана была Забинтована, так что Гартман сам прикурил сигарету и положил ее Бруннеру в рот. В глазах капитана все еще читалась настороженность. Он кивнул, благодаря за сигарету.

– Я из абвера…

Обстановка в палатке переменилась до смешного молниеносно. Мужчина, напряженно застывший на носилках, облегченно откинулся на подушки.

– Я ждал гестапо.

– Что ж, вам повезло. Если не считать этого… – Гартман кивнул на забинтованную руку Бруннера. – Но все-таки вы остались живы…

Абверовец посмотрел на болтающийся левый рукав капитана.

– Восточный фронт? Я так и думал. А здесь вы, должно быть, чувствовали себя спокойно, думали, что вы уже послужили верой и правдой рейху и будете теперь наслаждаться тихой жизнью, пока не кончится эта треклятая война?..

Возможно, сказывались профессиональные навыки… а скорее, Гартман от природы был большим знатоком человеческой психологии. Как бы там ни было, он всегда говорил именно то, что нужно. Глаза Бруннера вспыхнули, и вся его сдержанность куда-то подевалась.

– Совершенно верно! – страстно закивал Бруннер. – И вдруг на тебе – сегодня утром все это полетело к чертям! Вы знаете, что только мне удалось уцелеть? А ведь тут у меня были друзья… Если бы это случилось в России, я еще мог бы понять… Но здесь глухомань, никто о таком и месте-то – Шпилфелд-Штрассе – не слыхал!.. А все эта стерва, я уверен…

– Расскажите мне об этой… стерве, – проникновенно попросил Гартман.

Бруннера словно прорвало, он взахлеб принялся рассказывать о том, что происходило до того момента, как мир «полетел в тартарары». Гартман слушал, не перебивая, только предложил Бруннеру еще одну сигарету. Однако описание парочки, чьи бумаги Бруннер проверял за несколько секунд до катастрофы, повергло Гартмана в недоумение.

– Девушка была блондинкой или брюнеткой? – небрежно поинтересовался он.

– Понятия не имею. Она покрыла волосы платком… ну, как носят крестьянки.

– Она говорила по-немецки свободно?

– Да, как мы с вами.

Спутника девушки Бруннер описал еще более неопределенно. Гартман почти не сомневался, что это Линдсей, но опять-таки полной уверенности у него не было. Кроме того, Бруннер не видел партизан, нападавших на пограничную заставу.

– Они впервые забрели так далеко на север, – сказал он, размышляя вслух. – И я ума не приложу, зачем. Наверно, их привлек вагон с боеприпасами.

– А многие знали, что сегодня должны грузить боеприпасы?

– Ну, что вы! Вы даже не поверите, какая строгая у нас секретность, когда дело касается подобных вещей. Мы узнаем о вагоне, только когда он уже появляется и к заставе подъезжает грузовик с боеприпасами.

– То есть партизаны не могли узнать о том, что вагон сегодня окажется здесь?

– Насколько я могу судить – нет.

– Куда вас посылают? – спросил Гартман, вставая и направляясь к выходу.

– Мне дали отпуск. Я уже несколько месяцев служу сверх положенного. Полковник в Граце – очень приличный человек. Мне так далеко добираться до дому… Я живу во Фленсбурге. Вы знаете, где это?

– На датской границе… – Гартман слегка улыбнулся. – Вернее, там, где до сорокового года БЫЛА датская граница. Когда доедете до дому, ходатайствуйте перед местным командованием, чтобы вас списали на «гражданку». Вы сделали для Родины все, что могли. Удачи вам, Бруннер!

Гартман чисто случайно встретил санитара возле перевязочного пункта. Тот куда-то спешил, озабоченно хмуря брови. В руках у него был листок бумаги.

– У вас неприятности? – поинтересовался Гартман.

– Да, придется еще подержать моего пациента, капитана Бруннера. А я было договорился, что его перевезут в Грац…

– Но почему его нужно подержать здесь подольше?

– Из Вены сюда едет офицер гестапо Грубер, чтобы допросить капитана. Через три часа он будет здесь…

Гартман молниеносно принял решение.

– Немедленно отправьте Бруннера самолетом в Грац! И договоритесь, чтобы его сразу же перевезли во Фленсбург… пусть везут его через Франкфурт…

– Да, но как же Грубер?

– Я действую по приказу фюрера! – Гартман достал бумагу, подписанную Мартином Борманом и предоставляющую ему неограниченные полномочия. – Вот, прочтите. Кто-нибудь тут знает, как вас зовут?

– Нет. Все было в такой спешке… Я приехал прямо из Граца.

– Поезжайте вместе с Бруннером и проследите, чтобы он благополучно добрался до Фленсбурга. Он ваш пациент. А этого вы не получали… – Гартман взял у санитара телеграмму Грубера, скомкал ее и сунул к себе в карман. – Я не могу сообщить вам причину, по которой Бруннера нужно срочно эвакуировать. Но распоряжение исходит от самого фюрера. Ясно?

– Да, я прямо сейчас сделаю, как вы приказали.

Санитар с трепетом протянул Гартману бумагу, на которой красовалась подпись Бормана. Гартман положил ее в бумажник и отправился на вокзал, чтобы узнать, когда уходит следующий поезд на Загреб. Ягер и Шмидт не заметили, как он покинул заставу: они сидели на земле, прислонившись спиной к «мерседесу» и ели обед, раздобытый у саперов.

– Поезд отправляется через пять минут, – сказал Гартману дежурный по станции. – Рельсы починили, так что восстановлено нормальное сообщение с Югославией.

На маленьком сонном полустанке было теперь напряженно, как на фронте. Эсэсовцы, вооруженные автоматами, стояли в кабине паровоза рядом с машинистом и кочегаром. Солдат с пулеметом залез на тендер. В заднем вагоне, где перевозилась почта, прятался целый взвод: человек в каске на мгновение высунулся на улицу и тут же захлопнул дверь.

Гартман выбрал пустое купе в третьем классе с неудобными деревянными скамьями: ему хотелось привлекать как можно меньше внимания к своей особе. Через пять минут поезд двинулся на юг. Пока паровоз, пыхтя, ехал по свеженастеленным рельсам, Гартман остерегался смотреть в окно.

«Мерседес» уже исчез. Очевидно, Ягер, рассвирепев из-за того, что над ним так зло подшутили, метался по долине, разыскивая Гартмана. Временный полевой лазарет тоже исчез. Санитар тайно вывез Бруннера из Шпилфелд-Штрассе.

Наконец-то он остался один! Гартман закурил трубку и откинулся на жесткую спинку скамьи.

– Пора бы и перекусить, – подумал он, хотя вообще-то мог обходиться без пищи очень долго. На станции он выпил две бутылки минеральной воды, которые раздобыл на маленькой походной кухне.

– Что ж, я сделал все, что в моих силах, – вслух произнес Гартман.

– И я уверен, что вы очень постарались, майор…

Гартман медленно повернул голову и взглянул на человека, который смотрел на него сверху вниз и довольно улыбался. Вилли Майзель, офицер гестапо, которого Гартман оставил в Граце на аэродроме, был в таком же восторге, как и абверовец… за минуту до встречи с Майзелем.

Глава 29

– Поезда на Загреб проходят через Марибор, – прошептала Линдсею Пако.

– А где этот проклятый Марибор? – спросил Линдсей.

– Это следующая остановка после Шпилфелд-Штрассе. Конечно, сегодня никаких поездов из Граца не будет: рельсы ведь разворочены…

Они сидели на телеге, запряженной парой лошадей. Впереди лежала груда свежих дров, а рядом с крестьянином, державшим в руках поводья, примостились Бора и Милич. После того как Пако и Линдсей прорвались через границу, их друзья быстро спустились с холма и нагнали англичанина и девушку.

Телега показалась на ухабистой проселочной дороге вскоре после полудня. Пако заговорила с крестьянином на сербохорватском, и тот быстро согласился взять их с собой. Рассказ Пако был бесхитростным:

– Мы ехали в Загреб, и вдруг в Шпилфелд-Штрассе паровоз сломался. Они его целый день будут чинить, а нам обязательно надо успеть на встречу с одним человеком…

«На встречу с одним человеком…» Пако произнесла эти слова так, что усатый седой старик посмотрел на нее очень внимательно. А потом молча махнул рукой: дескать, залезайте!

– В чем дело? – пробормотал Линдсей, когда они уселись.

– Он думает, что мы связаны с партизанами. Он патриот, как и большинство крестьян, у которых немцы отняли их урожай. Он просто не желает вникать в подробности…

Телега ехала удивительно быстро: две сильные лошади без остановок везли ее по пустынной дороге. Ни немцев, ни контрольно-пропускных пунктов не было видно. Линдсей по-прежнему чувствовал какое-то беспокойство, но не мог разобраться, в чем дело.

– А вдруг поезд все-таки приедет сюда из Шпилфелд-Штрассе? – настойчиво повторил он.

– Ты что, всегда такой нервный? Всегда во всем сомневаешься? – хмыкнула в ответ Пако. – Ты же сам видел, в каком состоянии были рельсы, когда мы оттуда убегали.

– Да, наверно, ты права, – сказал Линдсей, однако по его голосу было понятно, что доводы Пако его не очень-то убедили. – А насчет нервов… знаешь, я только в истребителе не нервничаю.

– А я-то думала, что ты именно там не находишь себе места от волнения!

– Нет, там слишком много других забот: нужно ведь следить за всем, что творится вокруг, а особенно у тебя на хвосте. – Линдсей взглянул на Пако. – И потом, в истребителе я должен думать только о себе…

– О чем это ты? – спросила Пако, глядя прямо перед собой.

– Да так, просто пришло в голову…

– А ты забавный, Линдсей. И все же я скоро сдам тебя с рук на руки представителю союзников – дело с концом!

«В ее тоне звучит облегчение», – с горечью подумал Линдсей.

Телега, скрипя и качаясь, ехала по дороге, и в тряске их не раз прижимало друг к другу. Линдсей чувствовал тепло ее тела, и даже через толстый жакет ощущалось, какое оно у нее упругое…

Теперь уже он упорно смотрел вперед, а она украдкой бросала на него мимолетные взгляды, стараясь угадать по его лицу, что он сейчас чувствует. Бора, спрятавший автомат в цветастый саквояж, пристально следил за дорогой, взгромоздившись на вязанки дров. Крестьянин не разговаривал с пассажирами, а сидел наклонившись вперед и крепко держал в руках вожжи. Время летело как во сне, мерное покачивание телеги убаюкивало.

– Мы уже подъезжаем к Марибору, – прошептала Пако. – Теперь все переговоры буду вести я. Тут надо говорить только по-сербохорватски. Ты у нас будешь глухонемым. – Ее голос заискрился смехом:

– Сделай над собой усилие, сыграй дурачка…

Крестьянин высадил их возле маленького полустанка, и они опять разделились на пары. Линдсей пошел с Пако, а Бора – с Миличем. Первый неприятный сюрприз ждал их, когда Пако попыталась навести справки о следующем поезде на Загреб.

Она разговаривала с грубоватым стариком дежурным, которому явно было не меньше семидесяти. Линдсей вслушивался в напевные, убаюкивающие звуки незнакомой речи, которые он впервые услышал, стоя за двумя старухами в очереди на границе в Шпилфелд-Штрассе.

Поблагодарив дежурного по станции, Пако взяла Линдсея за руку и повела на платформу, где толпились крестьяне, ожидая поезда. Пако предусмотрительно не заговаривала с Линдсеем, пока они не отошли подальше, к самому краю щербатой платформы.

– Почему тут так много стариков? – спросил он. – Я это заметил сразу, как только мы приехали. В Мариборе не видно ни одного юного лица. В Германии это понятно, но здесь…

– Здесь та же причина, – коротко, но выразительно ответила Пако. – Молодежь в горах, с партизанами и четниками. Черт побери, Линдсей, ты был прав! Надо решить, что делать…

– Ты насчет…

– Это невероятно, но я дважды спрашивала у старикана. Ближайший поезд – это поезд на Загреб. И приедет он из Шпилфелд-Штрассе!

– Никогда не надо недооценивать врага. Лучше пропустим этот поезд и сядем на следующий…

– Который пойдет только завтра. Да и то необязательно! А в этом городке, между прочим, есть немецкий штаб. Городок крохотный, и я тут никого не знаю. Это Хорватия. Если остаться в Мариборе, то можно напороться на облаву, и нас сцапают. А почему ты не хочешь поехать этим поездом?

– Пако, мы же не знаем, кто в нем едет! Кого могли послать за нами в погоню? Ты не сомневайся, они, конечно же, кого-то послали. Но кого? Полковника Ягера? Грубера? Гартмана? Выбирай на вкус.

– Надеюсь, что не Ягера. Я уверена, он меня узнает! Даже в этом наряде. Мы ведь провели несколько часов в мюнхенском ресторане «Времена года», когда я выманивала у него разрешение на проезд…

– Ты так и не рассказала мне, как тебе это удалось…

– Ну, ты опять?! Я же тебе говорила. Я не спала с ним!.. Тебя ведь это заботит, да? Ягер – профессиональный военный, честный человек, который ревностно исполняет свой долг… По крайней мере, мне так показалось… А женщины – его хобби… Однако тебе-то что за дело?

– Значит, ты готова рискнуть и поехать поездом, который придет из Шпилфелд-Штрассе?

– Да, иначе нам нужно будет торчать в Мариборе. И потом, я не вижу опасности. Мы же их намного опередили!

Вечером Тим Уэлби встретился с Савицким в лондонской пивной на Тоттенхэм-Корт-Роуд, где всегда много посетителей. Войдя в пивную ровно в девять часов, Уэлби с удивлением увидел, что русский уже сидит в уголке, заказав полпинты светлого пива. Русский связной впервые приходил на свидание заранее.

Уэлби взял в баре двойное виски и пошел между столиками. Остановившись возле свободного стула, на который Савицкий положил шляпу, чтобы никто его не занял, Уэлби спросил:

– Вы не возражаете, если я здесь сяду? А то сегодня тут полно народу.

– Пожалуйста, присаживайтесь.

Уэлби проглотил половину виски и отметил про себя, что русский смотрит на него неодобрительно. А, плевать на этого педанта!.. Ишь, выискался тут… мальчик на побегушках! Уэлби выпил еще немного и поставил бокал на стол.

– Линдсей перебрался через югославскую границу.

– Немцы не слишком расторопны, да? – откликнулся Уэлби. – Когда это случилось?

– Только вчера утром.

Уэлби был потрясен. Он крепко сжал бокал, но больше пить не стал, а просто держал его в руке. Он понимал, что важно не выказать волнения. Уэлби не сомневался, что Савицкий регулярно докладывает в Москву о том, на что способен недавно завербованный советский агент.

Однако как, черт побери, в посольстве на Кенсингтон Палас Гарденз так быстро узнают последние новости? У них, видно, существует какая-то фантастическая система связи! И, похоже, истоки ее следует искать в Германии…

– А куда, по-вашему, он теперь направляется? – спросил Уэлби.

– Это яснее ясного: в одну из военных миссий союзников, сотрудничающих с партизанами. Теперь он может прилететь в любой момент. Гораздо скорее, чем мы ожидали. Вы должны его остановить, чтобы он не успел ничего сообщить в Лондон…

– Благодарю покорно, – лаконично ответил Уэлби.

– Извините, я не совсем понял…

– Вы мне уже говорили, что я его должен остановить. Может, потрудитесь сообщить, почему?

– Вам передают инструкции. Подоплека же вас не касается. Ваше начальство наверняка получает от Линдсея сообщения, в которых докладывается о последних событиях…

– Если и получает, то меня не информирует…

– А вы бы поинтересовались… Осторожно… Поняли?

– Очень вдохновляющий совет, – тихо пробормотал Уэлби. – Я надеюсь, вы не забыли, что мой сектор – это Испания и Португалия? Вернувшись домой, раскройте атлас и сами убедитесь, что они довольно далеко от Югославии.

– Раз эта задача представляется вам такой сложной, то вы сами себе покажетесь умнее, когда наконец решите ее!

– Вот именно, – усмехнулся Уэлби. – Для вас это, конечно, пара пустяков!

Уже стемнело, когда вдали, замаячили огни паровоза, подъезжавшего к Марибору. Гартман сказал, что ему нужно подышать свежим воздухом, оставил Майзеля в купе, вышел в коридор и, открыв окно, выглянул на улицу.

Трубка – «фирменный знак» Гартмана – лежала у него в кармане. На голове красовалась старая кепка, точь-в-точь как те, что носят в Югославии пожилые рабочие. Даже друзья узнали бы майора Густава Гартмана, только если бы столкнулись с ним нос к носу.

Гартман прекрасно видел в темноте, а она стремительно сгущалась, когда поезд подползал к станции. На платформе стояло много людей. Гартман слово в слово припомнил описание парочки, которое ему удалось выудить у раненого капитана Бруннера. Описание мужчины и девушки, которые протянули ему «неправильно оформленные бумаги» буквально за миг до того, как «мир взорвался».

В дальнем конце платформы, примерно там, где остановился, пыхтя, паровоз, устало дожидались поезда Пако и Линдсей. Они рискнули ненадолго покинуть станцию и зашли в маленькое кафе на задворках Марибора, чтобы перекусить. Владелец потребовал с них баснословную плату, заявив, что вынужден покупать мясо на «черном рынке».

– Всю дорогу до Загреба я буду спать, – заявила Пако. – Твое плечо послужит мне подушкой, хорошо?

– Мы будем спать по очереди, – возразил Линдсей. – Один из нас должен на всякий случай бодрствовать.

– Знаю-знаю! На поезде едет целая танковая дивизия, и у них нет другого дела, кроме как охотиться за нами. – Пако запнулась, устыдившись несдержанности, которая вообще-то была ей несвойственна. – Извини, я устала, как собака. Слишком много ответственности. Ты, конечно, прав. Мы составим расписание… О Господи, Линдсей, ты действительно прав!

Паровоз плавно проехал мимо них, и они увидели немецких солдат. Потом заметили пулеметчика, сидевшего на крыше топки. Они только не увидели человека, высунувшегося из окна последнего вагона… человека в старой кепке, который внимательно вглядывался в их лица.

Полковник Браун допоздна засиделся в своем кабинете на Райдер-стрит. Неожиданно туда вернулся Уэлби: якобы он забыл на работе какие-то бумаги. У Брауна в последнее время вошло в привычку разбирать свои бумаги после ухода остальных.

С начала войны он тратил все больше времени днем на всякие бесполезные совещания и заседания. Браун проклинал американцев. Похоже, они только языком трепать горазды. Полковник отложил ручку и вытянул затекшие ноги.

– Присаживайтесь, Уэлби. Хотите выпить?

– Да я только что пропустил кружку пива на Тоттенхэм-Корт-Роуд. Я там поболтал со старшим лейтенантом авиации Линдсеем. Он случайно не родственник подполковника авиации, который отправился в Берхтесгаден?

– Сомневаюсь. Наш Линдсей – единственный сын.

– От него никаких известий?

Измотанный Браун замялся, и от Уэлби не укрылась короткая пауза, наступившая в разговоре.

– Ни гу-гу, – коротко ответил полковник. – Но он даст о себе знать, когда придет время…

– Как, должно быть, изматывает ожидание, – еще раз попробовал прощупать Брауна Уэлби.

– Нет, не больше, чем всякие другие проблемы.

Уэлби оказался в безвыходном положении. Он знал, что структура командования на Средиземноморском театре военных действий недавно изменилась. Теперь штаб союзников в Алжире под командованием Эйзенхауэра и Александера контролировал все военные операции в Северной Африке, включая действия Восьмой армии, которая завершала Тунисскую кампанию.