Текст книги "Вождь и призрак"

Автор книги: Колин Форбс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Глава 26

Они вышли на платформу Западного вокзала Вены и смешались с толпой пассажиров. Пако показала Линдсею, где камера хранения, а сама встала туда, откуда ей было прекрасно видно, что там происходит. Когда экспресс подходил к конечному пункту, Бора опять, проявил строптивость.

– Линдсей, – сказала Пако, – ты оставишь чемодан в камере хранения. Подожди, пока тебе выпишут квитанцию. Вот деньги. Но за чемоданами мы не вернемся…

– А почему бы тогда не оставить их здесь? – раздраженно спросил Бора.

– Потому что их быстро обнаружат носильщики или уборщица. А в камере хранения они могут пылиться целую вечность. – Пако посмотрела на Линдсея. – Из Вены мы поедем в Грац, это столица Штирии, австрийской провинции. Потом двинемся на юг, доберемся до Шпилфилд-Штрассе и очутимся в Югославии. Там, у партизан, уже скрываются несколько агентов союзников…

Когда австрийский служащий взял у Линдсея чемоданы, англичанина так и подмывало уйти, но он подавил это желание и остался. Служащий выписывал квитанцию очень долго, тщательно; казалось, это будет длиться бесконечно… Но все же он отдал квитанцию Линдсею и получил деньги.

Англичанин вышел из камеры хранения на платформу, слабо освещенную островерхими фонарями, там уже было пусто. Линдсей чувствовал себя голым. Поравнявшись с Пако, он увидел, что она курит.

– А где остальные? – спросил он.

– Они уедут в другом такси. Так что если кому-нибудь вздумается нас проверить, ему скажут, что в одном такси ехали мужчины, а в другом – парочка: мужчина и женщина. То есть, не те, кого они ищут…

– Ты нервничаешь, да? – спросил Линдсей.

Они вышли из здания вокзала и очутились на большой площади, на которой почти не было транспорта, только несколько военных машин. Пако уводила его прочь от вокзала. Они шли довольно долго и лишь потом сели в такси.

– Поезд пришел на пятнадцать минут раньше, – сказала Пако. – В десять сорок пять…

Военный совет (так окрестил его Борман) состоялся в Бергхофе на следующий день, он начался в пятнадцать минут первого. Ему предшествовала жуткая гонка: из Мюнхена в Зальцбург прилетели Ягер, Шмидт и Майр. На совещании присутствовал и Гартман.

Машины, поджидавшие их на аэродроме, выехали из города и помчались по опасной, скользкой дороге в горы. Совещание проводилось в гостиной с огромным окном, откуда открывался живописный вид. Председательствовал сам фюрер. К облегчению и удивлению Ягера, Гитлер воспринял новости спокойно и говорил не горячась.

– Значит, англичанин выскользнул у вас из рук?! Я всегда заявлял, что англичане – опасный, упрямый народ. Как жаль, что нужно с ними дружить…

– Я один виноват в этом страшном недоразумении, – пролепетал Ягер, и Борман тут же на него набросился.

– Если так, то вы должны понести наказание!

– Борман! Пожалуйста! – Гитлер умиротворяюще поднял руку.

Из всех участников «военного совета» у него был самый свежий вид, а ведь он никогда не ложился спать раньше трех часов ночи!

– Нечего выяснять, кто виноват, – продолжал Гитлер, – это ничего не даст. Нам нужно действовать: решить, как выследить Линдсея и привезти его сюда.

Слово «недоразумение» прекрасно выражало смысл происшедшего. Из-за того, что поезд – чисто случайно – прибыл на пятнадцать минут раньше, начальник Венского отделения СС, придя на вокзал, обнаружил лишь пустую платформу. Его люди обшарили все, в том числе и камеру хранения.

– Есть одна любопытная деталь, – начал было Гартман, но Борман опять взревел, словно разъяренный бык.

– Это уже не касается абвера!

– Борман, пожалуйста! – повторил фюрер, демонстрируя завидное спокойствие. – Дайте послушать, что скажет майор Гартман.

– Судя по сообщению Майра, эти люди уезжали из Мюнхена с двумя дорогими чемоданами, – вновь заговорил Гартман. – Потом их обнаружили в камере хранения на Венском вокзале. Описание шофера в ливрее, сдававшего чемодан в камеру, совпадает с описанием человека, которого Майр видел на вокзале в Мюнхене. В чемодане лежали роскошные женские наряды…

– Вы думаете, они не вернутся за чемоданами? – спросил фюрер.

– Думаю, нет, – ответил Гартман. – Они их бросили. А это о чем-то говорит… Да, еще я уверен, что руководит группой девушка, которая так самонадеянно назвалась баронессой Вертер…

– Девушка?! Бог с вами!

Борман презрительно скривился. Его бесило, что Гартман оказался в центре внимания, а Гитлер его слушает, затаив дыхание. И опять рейхслейтер получил нагоняй.

– Успокойтесь, Борман! Мы знаем поразительные случаи, когда англичане посылали женщин для связи с французским подпольем. Эти женщины проявили незаурядную отвагу и находчивость. Пожалуйста, Гартман…

– Теперь главное определить, что они предпримут дальше, куда направятся…

– Вена – это лабиринт, – заметил Гитлер. – Уж я-то знаю: там прошла моя юность, полная невзгод и лишений. Если город им знаком, то они так спрячутся, что мы их в жизни не обнаружим!

– Если, конечно, они хотят этого, а не чего-то другого, – вставил Гартман. – Но сдается мне, что у них на уме другое.

Он так разгорячился, что, забывшись, достал трубку и начал размахивать ею, как бы подчеркивая свою мысль:

– Допустим, что девушка действительно их предводительница, у нее вполне хватит для этого выдержки. Я чувствую, что она всегда действует по плану, а не мчится, сломя голову, куда попало. Если судить по ее предыдущим поступкам – а людей всегда нужно судить по их поступкам, – она во всех деталях продумывает, как им добраться до следующего места назначения. Нам нужно только понять, куда они поедут, и оказаться там раньше них!

Гартман сел и чуть было не закурил. Однако вовремя спохватился и сунул трубку в карман.

– У вас все как-то слишком просто! – хмыкнул Борман.

– Нужно принять решение! – Гитлер вскочил на ноги и, почувствовав столь характерный для него, неожиданный прилив энергии, заходил по комнате, заложив руки за спину. – Грубер уже отправился в Вену вместе с офицером, который прилетел из Берлина. Вы, Ягер и Шмидт, тоже поедете и создадите второй отряд. И майор Гартман не должен оставаться в стороне…

– Вы бросите столько сил на поимку одного англичанина?

Борман был ошарашен. Он всегда знал, как должны развиваться события, но то, что сейчас происходило, пришлось ему не по вкусу. Однако фюрер даже не услышал его тихого замечания, ибо заговорил, все больше повышая голос:

– Таким образом им на «хвост» сядут три независимые организации: гестапо, СС и абвер. Если ни одной из них не удастся выследить подрывную группу, то можно спокойно закрывать лавочку! Борман, вы создадите им все условия и снабдите деньгами и оружием. Если придется, будете бодрствовать всю ночь!

Гитлер перестал расхаживать по комнате, скрестил руки на груди и пристально поглядел на молча слушавших его мужчин. Никто не осмеливался перебить фюрера.

– Я надеюсь, до рассвета вы все окажетесь в Вене… и будете целый день обшаривать город. И не забывайте, господа: гестапо уже там, оно вас опережает…

По-прежнему скрестив руки на груди, Гитлер сурово смотрел вслед подчиненным, которые торопливо покидали комнату. Но едва он остался наедине с Борманом, его настроение резко изменилось. Рухнув в кресло, Гитлер раскинул руки в стороны и затрясся от хохота.

– Борман, вы видели их физиономии? Это как гонки: кто первый поймает англичанина… Ничто так не распаляет людей, как состязание. А знаете, кто, по-моему, выследит голубчиков?

– Грубер!

– Ну, нет! – Гитлер опять расхохотался. – Нет, это будет Гартман, – сказал он, немного успокоившись. – Да… хитрый абверовец кое-что знает… он даже дал этим болванам ключ к разгадке, но они оказались слишком тупы, чтобы им воспользоваться.

Поведение Гитлера снова изменилось. Лицо застыло. Он выпрямил спину и отрывисто спросил:

– А что вы тут околачиваетесь? Вас заждались внизу, Борман! Вы задерживаете их отъезд, а ведь они торопятся…

Толстенький коротышка Борман – в высоких сапогах у него был весьма карикатурный вид – поспешно засеменил по натертому паркету, но на пороге остановился.

– Мой фюрер, вы сказали, что Гартман дал им ключ к разгадке?

– Ну, да!.. Чемоданы, которые они оставили в камере хранения!.. Чемоданы, набитые дорогими женскими тряпками! Ладно, бегите!..

Гитлер прислушался к дробному стуку каблуков Бормана, сбегавшего вниз по винтовой лестнице, а потом расслабленно развалился в кресле и расплылся в улыбке.

Он проговорил тихо-тихо (ему хотелось проверить ее слух):

– Ева!.. Ладно, можешь зайти, маленькая шалунья! Они все отсюда убрались! Ты ведь опять подслушивала, да?

Было два часа ночи, когда транспортный самолет «Кондор», на борту которого летели Ягер, Шмидт и Гартман, приземлился неподалеку от Вены. На аэродроме их поджидала машина, чтобы отвезти за город. Борман был своеобразным человеком, но даже его враги – а к таковым относились почти все, за исключением фюрера – признавали его выдающиеся организаторские способности.

Шмидт сидел на переднем сиденье рядом с водителем, а Ягер и офицер абвера расположились на заднем. Всю долгую дорогу Гартман был погружен в раздумья. Его молчание раздражало полковника СС, который был общительным человеком.

– Как вы собираетесь справиться с этим невыполнимым заданием? – спросил Ягер.

– А куда вы сперва направитесь? – ответил вопросом на вопрос Гартман.

– В штаб СС, чтобы проконсультироваться с Каром. Можете присоединиться ко мне.

– А будет очень бестактно, если я попрошу вас подбросить меня до Западного вокзала? – спросил Гартман. – Наверно, чемоданы, которые они там оставили, до сих лежат в камере хранения?

– Наверно. Но что это вам даст?

– Я не знаю… пока не увижу их своими глазами, не могу сказать, – ответил Гартман.

– Да, не очень-то вы разговорчивы, – дружелюбно ухмыльнулся Ягер.

– Однако, разрешите заметить, – повернувшись к ним, добавил Шмидт, – майор видит всех насквозь…

Шмидт чувствовал симпатию к бывшему адвокату. Тактика Гартмана во многом напоминала его собственную: подобные действия Шмидт предпринимал, служа начальником дюссельдорфской полиции. С тех пор прошла, казалось, вечность…

Когда шофер подъехал к вокзалу, Гартман вышел из машины. Было ровно полтретьего. Явившись в камеру хранения, он достал бумагу, которую ему некогда выдал Борман. Она позволяла Гартману допрашивать кого угодно, независимо от занимаемой должности. «Таков приказ фюрера»…

– Я только что сдал дежурство, – сердито буркнул служащий.

– Это не важно: вот мои полномочия, – жестко возразил Гартман. – Это вы приняли багаж, на который потом СС наложило арест?

Да, это был он. И он заявил, что может описать пассажира, сдававшего чемоданы в камеру хранения. Попыхивая трубкой, Гартман молча слушал, как служащий описывает внешность шофера. Описание оказалось не очень вразумительным, но Гартман не сомневался, что человек в ливрее – Линдсей. Абверовец попросил разрешения взглянуть на чемоданы.

Он довольно долго перебирал вещи и аккуратно клал их на место: Гартман был от природы большим аккуратистом. В обоих чемоданах хранились женские дорожные туалеты. Вещи были изысканными и очень дорогими. Когда проворные пальцы абверовца добрались до каракулевой шубы и меховой шапки, он замер.

Каракулевая шуба и шапка… В подробном отчете о печальных событиях, разыгравшихся перед собором Божьей Матери, упоминался МУЖЧИНА, одетый таким образом. Именно «мужчина», ехавший на заднем сиденье «мерседеса», и затащил Линдсея в салон автомобиля. Все верно, кроме того, что это был не мужчина, а… женщина!..

– Вы что-нибудь обнаружили, майор?

Гартман поглядел через плечо и увидел за своей спиной Шмидта. Эсэсовец улыбнулся и, дружелюбно кивнув Гартману, продолжал:

– Ягер послал меня выяснить, чем вы занимаетесь. Но я на него не в обиде: мне самому интересно узнать…

– Баронесса Вертер, вернее, самозванка, выдавшая себя за баронессу, присутствовала при трагедии, разыгравшейся у собора Божьей Матери. Вот ее шуба и шапка… шапку она наверняка нахлобучила на лоб, поэтому никто и не разобрался, что это женщина! Теперь она бросила свою бутафорию. О чем это свидетельствует, Шмидт?

– О том, что она ей больше не понадобится.

– А если логически завершить данную мысль? – продолжал допытываться Гартман.

– Я в недоумении…

– Мы найдем Линдсея, если не будем концентрировать свое внимание на нем, а постараемся предугадать действия баронессы, я по-прежнему буду ее так величать. Похоже, баронесса – достойный противник, Шмидт! Она мастерски меняет внешность, умеет изображать людей из разной социальной сферы. Пока что она путешествовала под видом аристократки. А раз так, то теперь она ударится в другую крайность: выдаст себя за крестьянку.

– Чтобы сбить нас со следа? Чтобы мы искали совсем не там, где нужно?..

– Отчасти – да, – согласился Гартман.

Его темные глаза блестели, а сам он напоминал Шмидту овчарку, взявшую след.

– Однако ее новый облик может подсказать нам, и каков ее дальнейший маршрут. Вероятно, ей ПРИДЕТСЯ прикинуться крестьянкой, потому что она попадет в крестьянскую среду. Понимаете мой намек?

– Боже! Нет, конечно!

– Прикажите своим людям, следящим за автовокзалами и капитанам кораблей, плавающих по Дунаю, внимательно наблюдать, не появится ли группа крестьян: трое мужчин и девушка. В Вене, по-моему, есть еще один железнодорожный вокзал…

– Да, Южный. Оттуда идут поезда на Грац и дальше, на Югославию…

– Установите наблюдение за этим вокзалом.

Шмидт посмотрел на массивные часы, свисавшие сверху. Они показывали без пятнадцати три.

Район возле Южного вокзала был страшно захудалым, каким-то беспризорным. В лучшем случае домишки выглядели убого – это если в них хоть кто-то жил. А вообще в сыром тумане, который был сущим бичом этих мест, не видно было ни зги. Призрачные остовы зданий вырастали в грязноватой дымке, словно громадные, изъеденные кариесом зубы. Линдсей подумал, что это как бы ничейная земля, давным-давно покинутая обеими воюющими сторонами.

Пако и Линдсей ехали в такси, которое постоянно кренилось набок: на этом боку «красовался» чудовищно безобразный бензобак, из-за чего машина казалась каким-то монстром. На середине пустыря Пако расплатилась с шофером и подождала, пока машина скроется в сером тумане.

– Дальше пойдем пешком, – отрывисто бросила она. – Если водителя задержат и будут допрашивать, он не сможет навести на наш след…

– А куда мы идем? – Линдсей поражался, как Пако удается ориентироваться в этой глуши. – Знаешь, я совсем иначе представлял себе Вену Штрауса…

– Это бедный район, – сказала Пако, идя вперед. – Вполне вероятно, что в юности его прекрасно знал Гитлер. Когда побываешь здесь, становится понятно, что человек на все может пойти, лишь бы выбиться в люди…

Они шли по булыжникам, и вдруг из тумана выплыло двое юнцов. В убогой одежонке, без шапок, они выглядели довольно мерзко. Один из парней держал длинную железную трубу. В следующее мгновение он занес ее над головой Линдсея, намереваясь нанести сокрушительный удар.

Англичанин остановил Пако левой рукой, поднял правую ногу и изо всех сил ударил негодяя в пах. Юнец взвизгнул, уронил трубу и скрючился, издавая истошные вопли. Его приятеля как ветром сдуло. Линдсей еще раз поднял ногу, поставил ее на плечо скорчившегося юнца и толкнул его. Парень упал на спину и растянулся на щебенке и осколках стекла. Он рассек голову, и из раны текла кровь.

– Пошли! – крикнул Линдсей. – И ради Бога, убери ты эту штуковину!

Он имел в виду нож с коротким лезвием, который Пако извлекла неизвестно откуда. Они поспешили прочь. Линдсей бросил на ходу:

– Если бы ты его зарезала, сюда бы примчалась целая толпа полицейских! Можно ведь обойтись и без…

– Я знаю. Нам сюда…

– И выброси нож…

– Да, но я не ожидала…

Пако осеклась.

«Что, проговорилась?», – подумал Линдсей.

Он знал, что Пако чуть было не сказала:

– Я не ожидала, что ты справишься с двумя этими мерзавцами…

– А ты быстро учишься, Линдсей. – Пако взяла его под руку. Она овладела собой и лукаво улыбнулась. – Может, тебе даже удастся остаться в живых. Только смотри, ты не должен запоминать дом, в котором мы проведем ночь.

– Еще чего?! – чуть не возразил ей Линдсей.

С тускло-коричневых стен трехэтажного дома, к которому они подходили, облупилась почти вся штукатурка. В клубах тумана Линдсей прочитал слово «гостиница», однако не смог разобрать названия.

Это была настоящая трущоба. Ободранные занавески с рваными краями криво висели на окнах. Неподалеку послышался приглушенный шум локомотива, отгоняющего товарняк на запасной путь. Неужели дом так близко от Южного вокзала?

Они с Пако оказались в мрачном подъезде, и Линдсей закрыл скособоченную дверь. Любопытная неожиданность: дверные петли были недавно смазаны, и дверь закрылась совершенно беззвучно.

Пако подошла к грубо сколоченной деревянной стойке, за которой их поджидал заскорузлый старик в потертом зеленом жилете. В помещении стоял затхлый запах плесени и мочи. Неужели придется долго торчать в этой жуткой дыре?

– Вы меня знаете. Я – Пако, – решительно заявила девушка. – Я жду еще двоих…

– Почему ты задержалась?

Словно по волшебству, на середине шаткой лестницы появился Бора. За ним, тепло улыбаясь, спускался Милич. Бора легко сбежал по ступенькам. Остановившись внизу, он в упор поглядел на Линдсея. Дерзкий серб осточертел англичанину, и Линдсей тоже уставился ему в глаза. Бора повернулся к Пако.

– Тут недавно были неприятности…

– Да перестань ты тарахтеть! – пробурчал старик из-за стойки. Судя по его поведению, он, как и Линдсей, недолюбливал Бору.

Игнорируя серба, старик повернулся к Пако.

– Полиция уже здесь побывала. Они посмотрели регистрационный журнал. Проверили – и ушли. И больше не вернутся. Они ищут убийцу.

– Убийцу? – мягко переспросила Пако.

– Да, двух юнцов в штатском, наверное, дезертиров. Они напали на двоих солдат и ограбили их. Стукнули по голове куском железной трубы. Одного убили, другой в больнице. Тот, что выжил, подробно описал преступников. Да, скажу я вам, это всех переполошило.

– Где чемоданы, которые я у тебя оставляла? – резко прервала его Пако.

– В семнадцатой комнате. Твои друзья уже один забрали. Я их поместил в двадцатую. Вы двое будете в одном?

Вопрос повис в воздухе. Старик поглядел через плечо Пако на Линдсея, но тот не издал в ответ ни звука. На лице старика не было скабрезного выражения: он просто, по-деловому поинтересовался…

– Да, мы вместе, – кивнула Пако.

– Деньги вперед…

– Знаю! Учти, в плату входит, чтобы ты нас вовремя предупредил, если опять нагрянет полиция. И потом… входная дверь все еще открыта…

– Уже нет!

Старик поднял откидную доску, подковылял к двери, вставил в замочную скважину длинный ключ, повернул его и начал задвигать засовы. Линдсей насчитал четыре штуки.

Старик подмигнул англичанину.

– Эту дверь даже пушкой не прошибешь! Тисовая…

Пако дала ему внушительную пачку банкнот. Потом взяла ключ и махнула рукой Линдсею, приказывая следовать за ней. Бора и Милич шли впереди. Пако подождала, пока все четверо добрались до конца длинного коридора, и, убедившись, что рядом никого больше нет, сказала:

– Бора, мы едем с Южного вокзала в Грац. Поезд отправляется в полпятого утра, так что постарайся хоть немножко поспать. Вы добрались сюда без приключений?

– Машина сломалась: мотор старый-престарый, вот и отказал. Пришлось идти пару миль пешком. Знаешь, этот убитый солдат меня тревожит. К утру здесь будет не продохнуть от гестаповцев…

– Поэтому мы и уезжаем первым же поездом. Ложись, Бора.

Линдсей вошел вслед за Пако в узенький, голый коридорчик, который вел в семнадцатую комнату. Она оказалась просторнее, чем он думал. Сквозь незанавешенное окно просачивался тусклый свет. Линдсей подошел к окну и посмотрел на улицу. Толком ничего не было видно: только глухая стена напротив и кусочек переулка внизу. Линдсей аккуратно задернул занавески, и Пако зажгла свет – сорокаваттную лампочку без абажура.

Девушка присела на край широкой кровати.

– Ты молодец, что не проговорился про этих двух головорезов, которых мы с тобой повстречали. Наверно, это они убили солдата. Если б старик узнал, то распереживался бы. А с Борой случился бы припадок, ей-богу!..

– Ты дала старику столько денег! Я даже удивился. Ему можно доверять?

– Такова цена молчания. Мы можем доверять своим денежкам. Забавно, да? За такую сумму мы могли бы остановиться в «Сашере»…

– А почему мы туда не пошли? Здесь такая дыра…

– Линдсей, ты опять стал двоечником! Если немцы все-таки догадались, что мы приехали в Вену, то они первым делом обыщут первоклассные отели, где могла бы остановиться баронесса Вертер. И потом, там же нужно отмечаться! Кроме того, здесь до Южного вокзала рукой подать. Я устала, как собака… Пожалуйста, достань из шкафа чемодан…

Мебель в комнате была простая, правильнее даже сказать, «примитивная». Большой шкаф с плохо закрывавшейся дверцей, разбитое зеркало. Большая кровать с облезшей лакированной спинкой. Треснутый умывальник, от которого, если подойти поближе, пахло очень специфически. Линдсей поставил чемодан на постель и сел, отгородившись им от Пако.

– Теперь мы будем крестьянами, – заявила она. – Перед сном нам надо переодеться. Тогда, в случае чего, мы удерем через черный ход. Он в конце коридора…

Линдсей – он падал с ног от усталости – переоделся. Пако сама выбрала ему одежду: теплую рубаху с обтрепанным воротом, латаные-перелатаные брюки из зеленого вельвета и ветхий пиджак из грубой ткани.

Пако управилась раньше Линдсея и, когда он переоделся, уже лежала в кровати под стеганым одеялом и спала глубоким сном. Линдсей осторожно, стараясь ее не разбудить, залез в постель с другого бока и лег. Он закрыл глаза и погрузился в блаженное забытье.

Было три часа утра. В штабе СС в Вене у всех мужчин, сидевших за круглым столом, слипались глаза. У всех, кроме одного. Густав Гартман, похоже, не знал, что такое усталость, и мог вообще обходиться без сна.

Речь держал Грубер. Рядом с ним расположился его новый коллега Майзель, узколицый человек лет тридцати, с густыми черными волосами. Он славился своей проницательностью.

– Теперь англичанин и эти бандиты убили возле Южного вокзала немецкого солдата! – Грубер распалялся все больше и больше. – Они уже во второй раз совершают убийство…

– Ах, ради Бога, оставьте! – перебил его полковник Ягер. – Не надо патетики. Особенно сейчас.

Шмидт, сидевший возле него, воздел очи к небу и уронил на стол карандаш. В наступившей на мгновение тишине это прозвучало подобно пистолетному выстрелу.

– Следы ведут в другую сторону, – осмелился возразить Вилли Майзель. – У нас есть подробное описание нападавших: это два юнца, наверно – так мне кажется – дезертировавшие из армии. Подполковник авиации Линдсей и его друзья тут ни при чем.

– Спасибо вам за поддержку, – злобно буркнул Грубер. – Но я хотя бы действую, а это больше, чем все, на что можете претендовать вы…

– Ах, вот как?! И что же вы делаете? – весело осведомился Гартман.

– В данный момент гестаповцы и наши платные информанты проверяют все первоклассные отели. Эта лже-баронесса любит пожить в свое удовольствие…

– Вы молодец, – с серьезным видом похвалил Гартман. – Я уверен, что ваши люди добьются больших успехов!

– Объявляю заседание закрытым. – Ягер встал и отпихнул стул к стене. – Я хочу спать. Утром начнем все сначала.

Шмидт подлетел к Гартману и оглянулся на стол, за которым сидели голова к голове Грубер с Майзелем. В комнате он ни о чем Гартмана спрашивать не стал, а когда они вышли в коридор, поинтересовался:

– Как, по-вашему, почему Грубер твердит о Южном вокзале? Это у него какая-то навязчивая идея…

– Голова там – Майзель, – загадочно ответил Гартман. – Он подает идеи, а Грубер обеспечивает грубую силу. Это прекрасно сбалансированная гестаповская команда. Они далеко пойдут!

– Значит, вы уклоняетесь от ответа?.. – беззлобно проворчал Шмидт, шагая рядом с Гартманом по коридору.

– Южный вокзал расположен в рабочем районе… Там живет настоящая беднота. Спокойной ночи!

Шмидт смотрел вслед абверовцу, исчезавшему в конце плохо освещенной лестницы. Он подозревал, что Гартман дал ему какую-то зацепку, но от усталости голова совершенно ничего не соображала.

– Линдсей, вставай! Ах ты, лежебока! Ты уже целую вечность спишь!

Голова Линдсея была словно набита ватой. Когда Пако снова потрясла его за плечо, он открыл глаза. Ему казалось, он заснул совсем недавно. Неужели эти гонки никогда не кончатся? Господи, как бы ему хотелось добраться до Швейцарии!

– Сколько времени? – спросил он, садясь в постели и усилием воли спуская ноги на пол.

– Четыре часа. Поезд отходит через тридцать минут. Ты немножко перекуси. Я принесла сюда завтрак.

«Завтрак» оказался куском черного хлеба, который имел вкус опилок, сдобренных угольной пылью. А в кружке с отбитым краем какое-то пойло. Линдсей так и не смог разобрать, какое именно. Сев за маленький столик, он поглядел на Пако.

Она повязала голову вылинявшим платком, спрятав свои белокурые локоны. Тяжелый короткий жакет и дешевая юбка, топорщившаяся в разные стороны, дополняли новый маскарадный наряд. Эта одежда ее полнила.

Линдсей расправился с хлебом и проглотил остатки пойла. На полу стоял потрепанный, старый чемодан. Линдсей указал на него рукой.

– Мы возьмем его с собой?

– Да, ты его понесешь. Когда доедем до Граца, переоденемся. Все переговоры на вокзале предоставь мне. Я уже купила билеты. Ты готов?

– Нет!.. А вот теперь пошли.

Линдсей взял фуражку – явно из гардероба какого-то работяги – и надвинул ее на лоб. В этой одежде он чувствовал себя неуютно. И не только потому, что пришлось спать одетым. Ткань была жесткой и даже плохо сгибалась. Подхватив чемодан, Линдсей неожиданно увидел свое отражение в разбитом зеркале, вделанном в дверцу шкафа.

– Я не побрился…

– Так ты и должен быть заросшим, ты же крестьянин! Ну, как такие простые вещи не приходят тебе в голову?

– О, ради Бога, перестань ворчать!

– Так-то лучше, – усмехнулась Пако. – Ты давай не спи. Мы выберемся по пожарной лестнице. Старик сказал, за домом следит полицейский…

Ржавая пожарная лестница была кое-как прикреплена к задней стене дома. Она вела в узкий переулок, который Линдсей видел из окна их комнаты.

– Не нравится мне эта лестница…

– Шагай-шагай! – прошипела Пако.

Одна железная ступенька прогнулась под весом англичанина, но все-таки выдержала. Бора и Милич ждали их в переулке. Линдсей заметил, что Бора тоже несет обшарпанный чемодан. Все были в крестьянской одежде. Пако шла за Борой и Миличем, а Линдсей шагал последним.

Дым… В этот предрассветный час район был как бы окутан дымом. Ночной туман еще не развеялся. Линдсей и его спутники миновали какие-то убогие домишки, и неожиданно показалось мрачное здание Южного вокзала. Оно больше напоминало тюрьму, нежели вокзал.

Ссутулившись, они словно призраки, побрели к этому зданию. Линдсей прошел вслед за Пако в кассу, где люди мерзли в очередях за билетами. Они вышли на платформу, поезд уже прибыл. На вагонах были таблички с надписью «Грац».

И тут Линдсей увидел Грубера, шефа бергховского гестапо…

– Делай, как я говорю, и не спорь…

Линдсей схватил Пако за руку и крепко сжал ее ладонь. Девушке пришлось остановиться. Линдсей понимал, что она вне себя от ярости, но ему было наплевать. ГРУБЕР! Все его чувства вмиг обострились. Гадкий привкус, оставшийся во рту после завтрака, позабылся. Линдсей посмотрел в оба конца платформы, запруженной людьми.

– Черт возьми, что с тобой? – прошептала Пако.

– Помолчи минутку!

Линдсей не выпускал ее руки, и Пако была вынуждена подчиниться. Двое юнцов, шедших им навстречу, остановились, как вкопанные. Это были те самые парни с железной трубой, что напали на Линдсея и Пако ночью. Линдсей смотрел на них, не отрываясь; Грубер стоял слева от него, почти вплотную.

Первым заметил Линдсея парень, который тогда, ночью, дал стрекача. Он что-то сказал своему приятелю, и второй юнец тоже уставился на Линдсея. Парни развернулись и бросились бежать. В панике они сбили с ног какую-то старушку. Начался переполох.

– Хальт! – резко выкрикнул Грубер. – Стойте! Стрелять буду!

Держа в правой руке «люгер», Грубер промчался перед носом у Линдсея. За ним бежало двое солдат, тоже вооруженных пистолетами. Пробежав немного, трое гестаповцев остановились и подняли оружие. Линдсей насчитал шесть выстрелов. Один из парней взмахнул руками, словно атлет, разрывающий финишную ленточку, и рухнул на платформу. Второй вскрикнул, остановился, схватился за левую ногу и упал на колени.

– Теперь пошли! Быстро!

Линдсей втолкнул Пако в поезд, оглянулся, увидел, что Милич и Бора рядом, и ткнул девушку в спину, подгоняя ее вперед. Она нашла свободное купе и села в углу возле коридора. Линдсей закрыл дверь. Бора и Милич устроились в другом купе.

– Это был Грубер из гестапо, – спокойно сказал Линдсей, ставя на полку чемодан. – Перед моим побегом из Бергхофа он меня допрашивал…

Линдсей подумал, что Пако незачем знать о существовании и местоположении Волчьего Логова.

– Эти два грабителя решили, что я их выдам, – продолжал он. – Они увидели меня, увидели Грубера… у него на роже написано, что он из гестапо. И, как я и надеялся, мальцы до смерти перепугались. Ну, а от нас это отвлекло внимание. Замечания будут?

Линдсей сел. Пако внимательно поглядела на него, склонив голову набок. Ее грудь бурно вздымалась, Пако никак не могла отдышаться.

Она улыбнулась.

– А ты и вправду быстро учишься, Линдсей!

Новость разлетелась по Вене мгновенно: все уже знали, что одного из парней, убивших немецкого солдата, гестаповцы застрелили, а другого арестовали. Грубер постарался растрезвонить о своем успехе. Еще бы, ведь получалось, что гестапо обскакало абвер! Грубер, однако, не предугадал, что не пройдет и суток, как в гестаповский штаб, где содержался уцелевший дезертир, которого вскоре должны были допрашивать, явится Гартман.

Абверовец без труда убедил дежурного офицера пропустить его к арестованному. Он просто сунул офицеру под нос бумажку, выписанную Борманом. Грубер в этот момент сидел в своем кабинете и пытался дозвониться в Бергхоф.

– Я – майор Гартман, – сказал абверовец дезертиру с перевязанной ногой, лежавшему на койке в камере. – Ты понимаешь, во что ты вляпался? Тебя будут судить и казнят на основании показаний солдата, которому удалось тогда остаться в живых…

– Но того парня убил Герд! – запротестовал юнец.

– Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, – перебил его Гартман, – ты должен мне рассказать, что стряслось на вокзале. Я не могу понять, почему вы впали в панику. Вас ведь тогда, ночью, никто не видел…

– Нас выследили мужчина и девчонка…

Юнец осекся, словно сболтнул лишнего. Гартман подался вперед и предупреждающе поднял указательный палец.