Текст книги "Чужие степи – часть восьмая (СИ)"

Автор книги: Клим Ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8

Взлетели мы с первыми, оглушительными разрывами, от которых содрогнулась не только земля, но и сам воздух. Где-то в черноте впереди взметнулись багровые фонтаны пламени и грязи, и сквозь вой сирены и нарастающий гул моторов донесся грохот рушащихся стен. Двигатель моего верного, но допотопного «Фоккера» ревел, надрываясь, вытягивая нас из этого ада. Деревянный каркас фюзеляжа содрогался и скрипел на стыках, словно умоляя не делать резких движений. Судя по не стихающему гулу, прорывающемуся сквозь общую канонаду, немецких бомбардировщиков было с десяток, плюс, возможно, прикрытие – мессершмитты, невидимые в ночи и оттого еще более страшные.

Что делать, с чего начинать, я понятия не имел. Ночной вылет на таком ветеране, чьи расчалки и фанерная обшивка больше подходили для воздушных цирков, чем для современной войны, – само по себе безумие. В кабине, открытой всем ветрам, было крайне неуютно. Глаза, едва привыкшие к темноте на земле, здесь, в воздухе, полностью отказывались работать. Слева и справа от аэродрома уже полыхали пожары, ослепительные вспышки на миг выхватывали из мрака клочья дымных облаков, а потом снова обрушивали непроглядную темень. От этих вспышек в глазах стояли багровые круги, мешавшие смотреть, не дававшие глазам привыкнуть. Немцы, не спеша, как на полигоне, заходили на второй круг, их моторы гудели разливанным морем где-то сверху, а внизу, примерно в районе Леонидовской башни, мигало короткими, ритмичными вспышками, словно кто-то сигнализировал. Но, конечно, это не точно – может, просто горело что-то. Разобрать детали происходящего на самом деле сложно, если не невозможно. Да и не до того мне сейчас было, я усилено думал что же делать дальше. О том, чтобы осознанно сбить кого-то, и речи не шло. Видимость никакая, плюс разгорающиеся пожарища снизу слепят.

Олег на месте стрелка, но без оружия. Пока торопились взлететь, как-то не подумали, сумбурно всё, а теперь непонятно, для чего он в кабину полез. Покататься? Сидит сзади, в своей кабине, и мне кажется я чувствую, как он вжимается в сиденье, когда нас бросает в воздушные ямы.

Ладно хоть курсовой пулемет заправлен по полной. Если вдруг придется стрелять, будет из чего. Маленькое, но утешение в этом хаосе.

Отчаявшись найти в небе чужие бомбардировщики, я плавно, чтобы не свалиться в штопор, развернулся, и, потянув на себя штурвал, добавил оборотов. Мой «Фоккер» тяжело полез вверх, откуда я надеялся заметить чужие машины. Шанс был почти никакой, но мне повезло. На фоне особенно яростного пожара внизу, оранжевым заревом полыхавшего над станицей, на мгновение мелькнула резкая, черная тень, перечеркнувшая огонь. Покрутив головой, пытаясь поймать ее снова, я смог установить направление, и вскоре уже заходил в хвост массивной туше бомбардировщика.

Юнкерс, точно такой же, на каком летал Нестеров со своими парнями. Он был огромен и казался неповоротливым, но его силуэт против зарева был четок и угрожающ. А главное – его хвостовая часть. Там, в прозрачной остекленной кабине, я даже различил неясную фигуру стрелка. И два спаренных пулемета, чьи стволы, даже в этой темноте, казалось, целятся чётко в меня. Хвост «Юнкерса» был его самой защищённой зоной, и любой заход в хвост означал, что тебе придется смотреть прямо в дула этих MG 15, пока они не превратят твой самолет в решето.

Немецкий стрелок, должно быть, разглядывал последствия бомбежки, и нас не видел. Этот шанс был подарком судьбы. Я не стал выходить в идеальную позицию, не стал целиться – просто накрыл своим примитивным прицелом массивный силуэт, поймав его на фоне зарева, и вдавил гашетку.

Курсовой пулемет взревел короткой, яростной очередью. Оранжевые трассы, словно разъяренный рой светляков, рванулись в темноту, прочертив путь к правому двигателю «Юнкерса». Я видел, как они впивались в темный контур, и на секунду показалось, что ничего не произошло. Но потом из-под капота мотора вырвался неяркий, багровый язык пламени, быстро сменившийся густым, маслянистым дымом. Он был черным, как сажа, и клубился ядовитым шлейфом, хорошо видимым даже в ночи.

«Юнкерс» вздрогнул, будто споткнувшись в воздухе, и его ровный гул сменился на прерывистый, хриплый кашель. Правый мотор забарахлил и начал терять обороты. Я знал что потеря одного двигателя для этой машины не страшна и хотел зайти ещё раз, но не потребовалось, самолёт медленно, почти нехотя, накренился на поврежденный бок и начал снижаться, уже не пытаясь уйти в облака. Он был тяжело ранен и искал место, чтобы спастись. Я видел, как Юнкерс, теряя высоту, плавно закладывал вираж, уходя от станицы, в сторону темного массива полей. Стараясь не приближаться, но и не терять его из виду, я проследил как он пошел на вынужденную, мастерски выровняв машину перед самой землей. В кромешной тьме это была лишь угасающая точка огня и тянущийся за ней шлейф дыма.

Тем временем канонада разрывов прекратилась так же внезапно, как и началась. Немцы, отбомбившись, ушли.

Но ликовать было рано. Топлива оставалось в обрез, самолет почему-то недозаправили, плюс на аэродроме не горело ни одного огня, а садиться вслепую – верный шанс угробить машину. Поэтому только степь, где-нибудь недалеко от внешних границ периметра.

Сбросив газ и заложив вираж, я повел свой дребезжащий биплан вниз. Мы шли на посадку ориентируясь по памяти и отблескам горящих зданий. Земля возникла внезапно – темная, кочковатая полоса. «Фоккер» грубо клюнул носом, подпрыгнул на кочке, и проскрежетав по земле, наконец, замер, чуть накренившись на крыло. Где-то вдалеке, на том месте, где сел «Юнкерс», тускло тлела оранжевая точка.

Сразу после остановки я заглушил двигатель, удивляясь наступившей тишине. Лишь вдали потрескивали пожары, да из-под капота нашего «Фоккера» доносилось негромкое, печальное шипение остывающего мотора.

– Жив? – прокричал я Олегу.

В ответ послышались щелчки отстёгиваемых ремней и сдавленное ругательство.

– Жив, чёрт бы их всех побрал…

Выкарабкиваться из кабины было мучительно. На дворе июнь, а тело одеревенело от холода, руки дрожали от перенапряжения и адреналина, который начинал отступать, оставляя после себя мелкую дрожь. Я сполз с крыла на землю. Олег, спотыкаясь, присоединился ко мне.

Без слов, по обоюдному молчаливому согласию, мы побрели в сторону станицы, на огни, что мерцали вдалеке.

Первый ряд периметра – просто растянутая между кольями колючая проволока. Двигаясь наощупь, мы нашли проход и пролезли, цепляясь одеждой за ржавые шипы.

Второй рубеж был серьезнее. Здесь уже должны быть окопы полного профиля и пулеметные гнезда. Мы шли, пригнувшись, стараясь не шуметь, хотя каждый наш шаг казался нам громоподобным. Темнота была абсолютной, и от этого в спине свербило ожидание оклика или, того хуже, выстрела.

И он раздался. Резкий, нервный голос из черноты, справа, из-за бугорка, который мы приняли за кочку:

– Стой! Кто идет?

Мы замерли.

– Свои! Летчики! – крикнул я, поднимая руки, хотя меня в этой тьме все равно не видели. – Только что сели на поле!

– Пароль! – последовал незамедлительный вопрос, и в голосе часового слышалось напряжение.

Пароль… Черт… В голове была пустота.

– Какой, к черту, пароль! – рявкнул Олег, вставая во весь рост. – Я это! Олег! Не узнал что-ли?

В наступившей паузе было слышно, как часовой что-то негромко говорит второму бойцу. Потом скрипнула железяка, и из темноты возникла тень с винтовкой наизготовку.

– Так бы сразу и сказал… Здорово… – голос часового смягчился, в нем появилась понимающая нота. – Вишь там, – он кивнул в сторону станицы, – какой бардак.

Мы кивнули ему и, не говоря больше ни слова, побрели дальше, в сторону огней.

Шли недолго, до первого блиндажа возле которого стоял Уаз с обрезанной крышей. Коротко объяснив суть, мы забрали уазик и четверых бойцов. Старший на этом участке начал было возмущаться, но услышав в чем дело, вызвался сам.

– Только хватит ли народа? – когда Уаз, подпрыгивая на ухабах, нёсся по направлению к башне, засомневался он.

– Четверо с винтовками против, пусть даже раненых, но обстрелянных люфтваффе… Маловато, – поддержал его Олег. – Голыми руками фрицев не возьмешь. Нужны еще люди. И вторая машина.

Когда УАЗ, петляя, объезжал последствия воздушной атаки, в нос ударил едкий, сладковатый запах горелого мяса. Слева, у дороги, пылал дотла разбомбленный коровник. Черный смрадный дым стелился по земле, а из-под обугленных балок торчали выгнутые ноги погибших животных.

Возле самой башни нас ждало неожиданное зрелище: у огромной воронки суетились бойцы, а рядом стоял джип непонятной марки, весь грубо обваренный листами железа. Импровизированная бронетехника выглядела грозно и нелепо одновременно.

Из группы солдат к ним выбежал возбужденный до дрожи Леонид.

– Вы не поверите! Я по ним стрелял! – почти кричал он, его глаза горели.

– Попал? – хором выкрикнули мы с Олегом.

– Нет… мазал. Черт, мазал! – Энтузиазм мгновенно сменился горьким разочарованием. Он сжал кулаки. – Опыта нет, понимаешь? Практики! Хоть бы одного сбил…

Олег положил ему руку на плечо.

– Успокойся, орёл. Одного сбили.

– Серьезно?

– Нет, я тут с тобой шутки шутить буду.

Дальнейшие переговоры не заняли много времени. Леонид, понимая важность задачи, сразу дал добро. В итоге, к четверым с УАЗа добавилось еще пятеро с батареи, включая самого Леонида. Вооружились кто чем мог – у зенитчиков были карабины и пара немецких МП-40.

Теперь колонна состояла из двух машин. Головным шел «бронированный» японский джип с Леонидом и его бойцами. За ним, держа дистанцию, следовал наш УАЗ, в кузове которого плотной группой сидели шестеро, включая нас с Олегом.

Не доезжая до цели метров пятьсот, мы спешились, двинувшись дальше пешком.

Шли не быстро, пристально вглядываясь в темноту, и добравшись до неглубокого оврага, остановились. Отсюда уже был как на ладони виден приземистый, угрюмый силуэт «Юнкерса». Он лежал, неестественно накренившись на левое крыло, похожий на раненую птицу. Пламени не было, только струйка дыма, поднимавшаяся из-под правого двигателя, медленно растворялась в пронзительно синем небе.

– Слишком тихо, – прошептал один из бойцов, кряжистый дядька со старинным именем Степан. – Ничего не видно. Где экипаж?

Леонид, лежавший рядом, не сводил глаз с самолета. Его пальцы нервно барабанили по цевью карабина.

– Может, сдохли все? – предположил кто-то сзади.

– Или в засаде сидят, – мрачно парировал Олег. – Двое – слева, огибайте по ложбинке. Остальные – прикрываем. Огонь только по моей команде!

Два бойца бесшумно поползли вперед, используя складки местности. Остальные замерли, держа на мушке фюзеляж и пространство вокруг него.

Внезапно из-под плоскости самолета, прямо из-под накренившегося крыла, возникла фигура. Немец, высокий и худой, шел, пошатываясь, его руки были закинуты за голову. Лицо залито кровью из рассеченного лба.

– Хенде хох! – крикнул Леонид, поднимаясь во весь рост, его карабин был направлен на немца.

И в этот момент из того же пролома в фюзеляже брызнули три короткие очереди. Леонид упал, матерясь.

– Ранен? – зашипел я.

– Нет! – так же шипя, отозвался он.

– Огонь! Прижимай их! – закричал Олег, и его шмайсер тут же захлебнулся очередью.

Всё вокруг загрохотало. Глухие, щелкающие выстрелы наших винтовок и более звонкие, раскатистые – немецких карабинов и автомата откуда-то из-под брюха самолета.

Я вжался в землю, вдавливая приклад винтовки в плечо. Видел темный пролом в обшивке, вспышку выстрела. Высунул ствол, поймал на мушку это черное пятно, выстрелил. Перезарядка. Снова выстрел.

Рядом стрелял Леонид, стрелял яростно, почти без передышки.

– Василий, слева! Прикрывай! – крикнул Олег.

Я перекатился на бок, увидел, как один из немцев, видимо, попытался сменить позицию, выскочил из-под хвоста. Я поймал его в прицел, выстрелил. Промах. Он скрылся в тени плоскости. В следующую секунду из-за того же хвоста брызнула очередь. Меня будто ударили по левому плечу раскаленным ломом. Горячая, влажная волна растеклась по куртке.

– Ранен? – кто-то крикнул.

– Ничего, царапина! – соврал я сквозь стиснутые зубы. Боль была адская, пьянящая. Рука повиновалась с трудом. Я переложил винтовку в правую, упер приклад в землю, вскинул, снова стреляя с колена. Каждый выстрел отдавался в плече огненной судорогой. Но остановиться нельзя. Остановиться – значит дать им передышку, позволить прицелиться.

Показалось бой длился вечность. А так, по факту, минут пять, может, десять. Мы лежали в пыли, они – под своей стальной птицей. Мы меняли позиции, ползали, они отвечали одиночными выстрелами и короткими, прицельными очередями. Одного нашего парня ранило в ногу, еще одному пуля прилетела в голову.

И вдруг стрельба из «Юнкерса» стала редеть. Сначала умолк один ствол, потом второй. Леонид, воспользовавшись паузой, рванулся было вперед, но я схватил его за ногу и рывком притянул обратно.

– Куда, дурак⁈ Мишенью хочешь стать?

В наступившей тишине был слышен только тяжелый, прерывистый храп раненого и чей-то шепот.

И тогда из того же места, откуда били автоматы, медленно выползли двое. Один, высокий, поднял руки, в одной он сжимал белый, замасленный платок. Второй, поменьше ростом, просто стоял на коленях, опустив голову.

– Кончено, – сипло сказал Олег, поднимаясь. Он был бледен, его автомат всё ещё был направлен на немцев. – Встать! Руки за голову!

Мы осторожно подошли, окружили их. Рядом с «Юнкерсом», в полумраке, виднелись еще три тела. Трое. Значит всего пять.

Я пошатнулся, опёрся на теплый ствол своей винтовки. Плечо горело огнем, но внутри было холодно и пусто. Глядя на бледное, испуганное лицо молоденького немецкого стрелка, я не чувствовал ни победы, ни торжества. Только с трудом подавляемое желание пристрелить его. «Он пленный, так нельзя, уговаривал я себя». – 'Его нужно допросить, он может знать что-нибудь важное!

Дилемму разрешил Леонид, он просто подошёл, и со всего размаха дал немцу по морде. Тот хрюкнул, и бесчувственным кулем осел на землю.

– Пакуйте. – буркнул мой несдержанный товарищ, потирая костяшки кулака.

Глава 9

Уазик подпрыгивал на щебне и кирпичах, а я, впившись пальцами в потрескавшуюся кожу сиденья, смотрел в окно на то, во что превратили станицу. Знакомый до последнего камешка мир рассыпался на глазах. Десять «Юнкерсов» – этого хватило, чтобы вывернуть всю жизнь наизнанку.

Справа пылал знакомый склад, сейчас хранивший лишь пустые бочки. От него остался почерневший остов, из которого валил черный, маслянистый дым. Развороченные сараи походили на скелеты неведомых чудовищ. Повсюду зияли воронки – глубокие, с рваными краями. И повсюду копошились люди, молчаливые и понурые, как тени, растаскивавшие обломки своих домов.

Олег, сжав руль, ругался сквозь зубы, лавируя между завалами. Сзади, я чувствовал своим затылком, сидел хмурый Леонид и зорко сторожил наших «гостей» – двух бледных, как полотно, летчиков со сбитого «Юнкерса». Один из них все время что-то бормотал, глядя на это пекло.

Но я почти не слышал их, потому что мы приближались к моей улице. И тут я увидел дым. Густой, серый столб, поднимающийся как раз оттуда, где должен был стоять мой дом. Сердце вдруг заколотилось с такой бешеной силой, что в глазах потемнело, и в ушах зазвенело.

«Нет, – прошептал я, и губы не послушались. – Только не это».

Мне казалось, я уже вижу на его месте лишь груду обугленных бревен и пепелище. Уазик, подпрыгивая, едва полз, словно мучая меня специально. Дым застилал глаза, въедался в горло. Я не дышал, весь превратившись в один сплошной, болезненный взгляд.

И вот мы поравнялись. Это горел дом ниже по улице, соседа Мартыныча. Сайдинг, которым он был обшит, уже обуглился и падал, а из окон валил едкий дым. Мой же дом стоял целый. Лишь засыпанный пылью и пеплом, будто поседевший от пережитого ужаса.

Я откинулся на спинку, чувствуя, как по телу разливается слабость, а бешеный стук в висках наконец-то утих.

– Целый? – коротко бросил Олег, не отрывая глаз от дороги.

– Целый, – выдохнул я, но тут же вспомнил о главном. Школа. Она как раз показалась из-за поворота.

Я впился в неё взглядом, выискивая повреждения. Крыша на месте. Стены тоже. Окна в подвале, заложенные мешками с песком, не тронуты. Лишь на школьном дворе зияла свежая воронка, перепахавшая футбольное поле, но до самого здания не долетело.

«Слава богу», – пронеслось у меня в голове.

Олег, словно прочитав мои мысли, резко притормозил как раз напротив школы. Из подвального входа, укрепленного бревнами, выходили люди – бледные, испуганные, но живые. Я жадно вглядывался в их лица, надеясь увидеть Аню.

В этот момент пленный летчик, тот самый бормочущий, вдруг громко и четко, мешая немецкий с ломаным русским, произнес, глядя на уцелевшую школу и выходящих из нее женщин и детей:

– Gott… Wir haben auf was geschossen? Мы бомбили это?

Леонид грубо толкнул его.

– Молчи, фашистская погань.

Я обернулся. Посмотрел на бледное, испуганное лицо летчика, потом на школу, из которой вот-вот могла выйти Аня, на ярко черное от гари и огня небо. Желание пристрелить фрица навалилось с новой силой, и чтобы не наделать глупостей, я открыл дверь и пустился бегом ко входу в подвал.

– Аня! Аня! – окликал я, протискиваясь против потока тянущихся вереницей людей. Они были серыми в ночи, с пустыми, усталыми глазами. Я жадно вглядывался в каждое лицо, в каждую фигуру, ища знакомую походку, пучок светлых волос, выбившийся из-под платка.

Мне попался навстречу дед Степан, сосед напротив, опиравшийся на палку. Он один тащил чемодан, набитый, видимо, самым ценным.

– Дед, Аню не видел? – схватил я его за плечо, вероятно, слишком резко.

Старик медленно поднял на меня глаза, в которых читалась отрешенность.

– Анька-то? Там, внизу, помогала… А потом раненые пошли… В больницу, кажись, всех повезли. Её с ними.

Сердце снова упало, но теперь по другой причине. Раненые. Больница. Я рванулся вниз, в подвал.

Внутри было душно, пахло сыростью, йодом и мочой. В длинном коридоре, освещённом тусклыми керосиновыми лампами, на разбросанных матрасах и одеялах ещё сидели люди. Но основная толпа уже рассасывалась. В дальнем углу я увидел Валентину Матвеевну, нашу учительницу, которая, наверное, руководила здесь всем. Она отдавала распоряжения, ее голос был хриплым, но твердым.

– Валентина Матвеевна! – я подбежал к ней. – Аня? Где Аня?

Она обернулась, и на ее усталом лице мелькнуло что-то вроде облегчения при виде меня.

– Вася, живой… Слава Богу. Аня здесь была, вместе с девочками твоими, а как бомбить кончили, ушла вместе с ними больницу. Там, говорит, руки сейчас нужнее. Она цела, не переживай, – учительница как будто прочитала мой главный страх. – И с дочками твоими всё в порядке.

«Цела. Всё в порядке». Эти слова отозвались во мне новым, странным чувством – смесью дикого облегчения и щемящей тревоги.

– Ой, – выплеснула руками учительница, – Вася, ты что, ранен?

За всеми этими событиями я и забыл про дырку в плече, рана не болела, и скорее всего уже затянулась.

– Пустяки, Валентина Матвеевна, – царапина.

Избегая дальнейших расспросов, я развернулся и побежал обратно, к выходу, к нашему Уазику. Олег, прислонившись к капоту, курил, нервно затягиваясь.

– Моих не встретил? – спросил он, увидев меня.

– Нет, – выдохнул я, запрыгивая в машину.

Жена и сын Олега должны были укрыться в другом бомбоубежище, оно располагалось недалеко от их дома. Я думал Олег кинется проверять, но он почему-то кивнул только, швырнул окурок и полез за руль. Леонид с пленными ждали в салоне.

Ехать пришлось кружным путем, объезжая воронки и завалы. Когда проезжали мимо кирпичного завода, сердце мое сжалось от увиденного.

Немцы и сюда дотянулись. Одно из зданий, где месили глину, было разрушено прямым попаданием – от него осталась груда красного кирпича и торчащие, скрюченные балки. Рядом – баня, где я совсем недавно парился. Ее крыша провалилась, стены выпирали наружу, словно гигантский кулак ударил по ним изнутри. Дымилось еще там, чадно и нехорошо. Но сама печь для обжига, самое сердце завода, стояла нетронутой.

– Баню жаль, – хмуро бросил Олег, глядя на развалины. – Хорошая была.

– Отстроим, – так же коротко отозвался Леонид с заднего сиденья.

Штаб располагался на самой окраине, рядом с речкой. Въезд в него был замаскирован под осыпавшийся склон, но подъездная дорога, утоптанная множеством шин, выдавала его с головой. Два бойца вышли из-за бетонных тумб, преградив путь. Узнав Олега, они кивнули и пропустили нас внутрь.

Оставив машину под навесом из маскировочной сети, мы прошли в неширокий тоннель, обшитый досками и укрепленный мощными сосновыми кругляками.

В штабном помещении, кроме дежурного – щуплого мужичка с умными глазами, – никого не было. На наш немой вопрос «где все?», тот только развел руками, и его лицо исказила гримаса досады.

С одной стороны понятно, не усидишь на месте когда такое происходит, но с другой неправильно, кто-то должен координировать.

– Клетка свободна? – пихнув вперед одного из пленных, того, что был построптивей, сипло спросил Леонид.

– Ну да, – кивнул дежурный, доставая из ящика стола тяжелый, простой ключ. – Пустует.

«Клетка» – помещение метра два на два, с мощной решеткой вместо двери, – использовалась по назначению не часто. Серьезных преступлений в станице особо не водилось. Если кто и удостаивался чести провести в ней ночь, так это отличившиеся нехорошим поведением пьяницы. Таких, к слову, было совсем немного. Пили почти все, в той или иной мере, но так, чтобы вдрызг, в сопли, – такое случалось редко. А если и случалось, провинившегося закрывали здесь, пока не проспится и не придет в себя. А теперь в ней предстояло сидеть тем, кто принес на наши головы этот огненный ад.

Едва мы захлопнули решетку, в помещение штаба ввалились трое. Сам Твердохлебов, глава станицы, седой, кряжистый, с лицом, почерневшим от гари, и с ним двое его помощников, не менее мрачных.

– Всё знаю, мне уже доложили, – с ходу, ни к кому конкретно не обращаясь, отрезал Юрий Михайлович. Взгляд его скользнул по нам, по пленным в клетке, и на миг в его глазах вспыхнула такая немедленная, неприкрытая ненависть, что мне стало не по себе. – С пленными – молодцы. Ты сбил? – посмотрел он на меня.

– Угу. – кивнул я.

– Спасибо. – сказал глава, и тут же, без паузы, продолжил. – Теперь слушайте все. Готовьте машины, с рассветом вылетаете на базу.

– Зенитки? – уточнил я, чувствуя непонятный азарт.

– Да, – коротко кивнул он. – Где хочешь ищи, но чтобы к вечеру завтрашнего дня минимум десяток стволов и боекомплект к ним были здесь.

– А если нет? – не удержался я. – Если их там вообще нету?

Твердохлебов медленно повернулся ко мне всем корпусом.

– Значит, ещё пара таких налетов, – он мотнул головой в сторону выхода, туда, где дымилась станица, – и с нами покончено. Вопросов больше нет?

Вопросов не было, задание простое и понятное. Спросил только что с остальной техникой, и успокоившись – а с нашим «Юнкерсом» и «кукурузником» все было хорошо, – двинулся на выход.

Время – почти час ночи. Светает в четыре с небольшим, значит до вылета еще три часа. Хотелось поучаствовать в штабном обсуждении, судя по всему, сейчас как раз и состоится «военный» совет, но приказ был прост и ясен.

– Ты с зениткой разобрался? – выходя на прохладный ночной воздух, спросил я Леонида. Он стоял, запрокинув голову, и смотрел на медленно уплывающие клочья дыма в небе.

– Какое там… – махнул он рукой, не опуская взгляда. – Учиться надо, литературу какую изучить…

– Литературы у нас не будет, и времени на учебу тоже. – хмуро сказал я. – Придется разбираться по ходу.

– Прибор, – тихо, но четко сказал Олег. – Вам нужен прибор управления артиллерийским зенитным огнем. Без него – только снаряды в небо переводить.

– Прибор? – удивился я. Мои познания в зенитном деле ограничивались виденными когда-то фильмами про войну, а там не показывали никаких приборов, только палящих из пушек по самолётам солдат.

– Конечно, – Олег достал из кармана портсигар, предложил, мы отказались, и прикурил сам. – Это вам не из винтовки по бутылкам стрелять. Представьте: самолет летит на высоте три километра со скоростью… ну, пусть триста километров в час. Снаряд ваш до этой цели летит, скажем, двадцать секунд. За эти двадцать секунд самолет успеет пролететь почти два километра!

Он сделал затяжку, и кончик его папиросы ярко вспыхнул в темноте.

– Так что стрелять надо не в самолет, а в пустое место, туда, где он окажется, когда ваш снаряд до него доберется. Вот этот самый прибор – он как механический мозг. Вы ему данные вводите: дальность, высота, скорость цели, даже ветер учитываете. А он вам выдает углы наводки и, самое главное, – установку для взрывателя.

Олег повернулся к Леониду, который наконец-то опустил голову и слушал, хмуро насупившись.

– Вот ты, Ленька, какую задержку на трубке ставил, когда стрелял?

– Задержку? – удивился Леонид, растерянно почесав затылок. – Да там вроде пять стояло, мы и не трогали…

– Вот именно, – кивнул Олег. – А почему пять, а не десять или тридцать? Это и есть та самая дистанция, которую просчитывает прибор. Без него – только на глазок, по наитию. А это… – он тяжело вздохнул, глядя на дымящуюся станицу, – это одна шальная удача на сотню выстрелов. Пушка без прибора – что богатырь с завязанными глазами: силу имеет, а цели не видит.

Он отшвырнул окурок, и тот, описав крошечную огненную дугу, погас в грязи.

– Так что, парни, наша главная задача – не просто пушки найти. Найдите прибор или того, кто умеет заставить их думать. Иначе все это будет просто громкий, но бесполезный салют.

– Слушайте… А если к программистам нашим обратится? Они ж наверняка соображают в этом? – внезапно осенила меня мысль.

– В стрельбе по самолетам? – фыркнул Леонид.

– Да нет же, в расчётах! Зачем нам древний прибор, если можно на компьютере посчитать?

– И как? Что для этого нужно?

– Нужны формулы, которые считают, куда надо целиться. Я в институте немного соприкасался с баллистикой. Суть вот в чем.

Я поднял камень, поправил фонарик на лбу, и нарисовал на пыльном Уазовском капоте схему.

– Вот как это будет работать. Представьте: Где-то, пусть будет на башне, сидит наш наблюдатель. У него хороший бинокль с сеткой и рация. Он видит «Юнкерс». Заметив его, он передает по рации точные цифры, допустим: Пеленг 245, высота 3000. Через десять секунд: пеленг 240, высота 3000′. По разнице в пеленге и времени мы уже можем точно вычислить курс и реальную скорость. Кто-то сидит в укрытии с ноутбуком, на котором установлена программа. Простая таблица, куда вбиваются эти данные: пеленг, дистанция – её мы тоже можем вычислить или измерить стереотрубой, если найдем, высота, скорость, курс. Туда же вбиваются наши константы: калибр орудия, вес снаряда, мощность заряда. Программа, по сути, решает систему уравнений. Через 10–15 секунд ноутбук выдает результат. Не какие-то сложные углы, а то, что поймет любой наводчик: «Азимут: 238. Угол возвышения: 28. Установка взрывателя: 22 сек.»

Оператор ноутбука тут же передает эти три цифры по рации на огневую позицию. Наводчики выставляют на прицельных механизмах эти значения. И стреляют.

– И попадают? – с надеждой спросил Олег.

– С первого раза – вряд-ли, – честно сказал я. – Снаряды могут немного различаться, ветер мы можем измерить не идеально. Но! Мы сразу дадим контрольный выстрел. Снаряды лягут не абы где, а в непосредственной близости от цели. А дальше наблюдатель будет корректировать: «Недолет 50! Перелет 100!». Вбиваются поправки в программу, и уже второй-третий залп будет точным. Это в сотни раз эффективнее, чем палить наугад.

Леонид почесал затылок, глядя на схему на капоте.

– То есть, этот твой комп… он как умный наводчик, который считает в уме?

– Именно, – кивнул я. – Он берет на себя самую сложную работу. С ним – у нас появляется зрение. Пусть не идеальное, но уже зрение.

Олег хлопнул меня по плечу.

– Ладно, теоретик. Ты придумал, тебе и искать тех кто напишет твою волшебную программу. Желательно поскорее, ибо скоро за пушками лететь, ведь толку от программы без зениток, ноль. Согласен?

Разумеется я был согласен, и даже знал к кому обратиться за помощью. Главное отыскать его в этом хаосе.

Но, не всё оказалось так страшно, Егор нашёлся там где и должен был быть, в подвале с нашим серверным пунктом.

Он сидел за столом, сгорбившись над паяльником и какой-то сгоревшей платой. Худой, в очках с заклеенной оправой, он выглядел как типичный «технарь».

– Егор, нужно поговорить, – начал я, присаживаясь на ящик рядом с его столом. Олег и Леонид остались у входа, создавая своим видом атмосферу предельной серьезности.

Егор поднял на меня усталые глаза.

– Слушаю, дядь Вась. Если про радиостанцию, то…

– Не про радио, – перебил я. – Про программу. Для ноутбука.

Он снял очки, протер их краем рубашки.

– Какую программу?

Я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Нужно было объяснить максимально просто и конкретно.

– Представь, что ты играешь в аркадную игру, – сказал я. – Где нужно стрелять по движущейся мишени.

Егор скептически хмыкнул, но кивнул.

– Представил.

– Отлично. Вот правила нашей игры. У нас есть пушка. Она стоит на месте. И есть самолет. Он летит по прямой, с постоянной скоростью, на постоянной высоте. Понимаешь? Не маневрирует.

– Пока просто, – согласился Егор.

– Теперь сложность. Наша пуля – снаряд – летит не по прямой. Она летит по дуге, как брошенный камень. Чем дальше цель, тем выше нужно поднять ствол. На полете снаряда сказывается сила тяжести. Это первый фактор.

Я увидел, что он следит, и продолжил.

– Второй фактор. Самолет за то время, пока снаряд летит, успевает пролететь приличное расстояние. Значит, стрелять надо не в него, а вперед, в ту точку, где он окажется. Это называется «упреждение».

– То есть, нужно рассчитать точку пересечения траектории снаряда и курса самолета, – уточнил Егор, и в его глазах загорелся интерес к сложной задаче.

– Именно! – я почувствовал, что мы на одной волне. – И третий фактор – воздух. Снаряд в полете замедляется. Сила этого замедления известна для каждого типа снарядов. Это тоже надо учесть.

Я взял со стола обрывок бумаги и начертил схему: точка «Пушка», дуга «Траектория снаряда», прямая «Курс самолета» и точка «Встреча».

– Вот что тебе нужно, Егор. Мы будем давать тебе вводные данные. С наблюдательного пункта нам по рации будут передавать: дистанцию до цели, высоту, скорость и направление ее движения. Ты вбиваешь эти цифры в программу.

Я ткнул пальцем в точку «Пушка».

– А в саму программу ты заранее заложишь константы: начальную скорость нашего снаряда и коэффициент его аэродинамического сопротивления. Я эти цифры тебе найду.