Текст книги "Чужие степи – часть восьмая (СИ)"

Автор книги: Клим Ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Вот, – Егор поставил коробку на стол и ткнул пальцем в устройство. – Крепление сделал универсальное – две стальные ленты с проушинами. Можно стянуть хоть вокруг трубы, хоть к кронштейну, хоть на саморезы посадить. Закрепишь на самолёте – главное, чтобы объективу обзор был. Включается вот этой кнопкой. Два клика – включение, один клик – старт записи. На корпусе есть три светодиода: зелёный – питание, жёлтый – запись, красный – ошибка. Аккумулятор внутри, на три часа с запасом хватит. Флешка 128 гигов, чистая.

Он помолчал, посмотрев на меня поверх очков.

– Самое главное – стабилизация. Картинку держит, даже если трясти будет. Всё настроил. Тебе только перед вылетом нажать кнопку и убедиться, что жёлтый моргает. Всё.

Я взял в руки устройство. Оно было увесистым, выглядело грубо, но продуманно. «Кирпич» Егора внушал странное доверие.

– Спасибо, – сказал я искренне. – Если сработает…

– Сработает, – перебил он, но в его голосе не было бахвальства, только уверенность мастера, который проверил каждый контакт. – Лети, снимай. Потом принесёшь – посмотрим, что нащёлкал.

Я кивнул, сунул «кирпич» подмышку, и, не прощаясь, выбежал обратно к телеге. Время, отпущенное на подготовку, истекало. Теперь нужно было как можно быстрее доставить камеру Нестерову и нанести на карту последние ориентиры.

Глава 24

Обратно в штабной блиндаж я ехал на той же телеге. Дед, не задавая вопросов, лишь покряхтывал, подбирая вожжи. Я сидел, зажав «кирпич» между колен, и старательно гнал прочь все мысли, кроме одной – надо успеть. В ушах стоял ровный, убаюкивающий стук колес по накатанной колее.

В блиндаже ничего не изменилось, Твердохлебов со Штилем встретили меня молча, и без вопросов выдали готовую копию карты с уже нанесенными «немецкими» метками, и выделенной отдельно областью где я видел костры. Все точки у реки, так что с поиском проблем не будет.

Не задерживаясь, я быстро просмотрел карту, и убедившись что все в порядке, рванул к выходу.

– Периметр? – только и спросил дед, увидев мой торопливый выпад из блиндажа.

– Периметр, – бросил я, уже вскакивая на телегу.

Он вздохнул, щёлкнул вожжами, и лошадь, будто разделяя нашу спешку, рысью двинулась дальше.

Когда подъехали, Нестеров с двумя механиками закрывали капот. Фигура лётчика, уже в комбинезоне и кожаном реглане, резко вырисовывалась на фоне неба.

– Всё, готов? – крикнул я, спрыгивая на ходу.

Нестеров обернулся, кивнул. Его лицо горело предвкушением, но он старался сдерживаться.

– Вот, – я протянул ему угловатый «кирпич». – Камера.

Нестеров принял «кирпич» осторожно, как берут живую, но незнакомую и, возможно, кусачую тварь. Его пальцы неловко обхватили грубый, обмотанный изолентой корпус. Он прищурился, разглядывая объектив, пучок проводов, светодиоды. На его лице, только что горевшем азартом, появилась тень глубокого, инстинктивного сомнения. Технологии из другого мира, без крутилок и рычагов, где всё тихо и мигает, вызывали в нём настороженность.

– И эта штуковина… всё сама? – спросил он, не сводя глаз с прибора. В его голосе не было страха, было недоверие сапера к неразорвавшейся бомбе новой конструкции.

– Всё сама, – твердо сказал я, понимая его скепсис. – Твоя задача – только полёт. Пролететь над этими точками, – я ткнул пальцем в карту, которую он зажал под мышкой. – Если получится, с разных сторон. Всё остальное она сделает. Объектив широкий, захватит всё, что нужно.

Нестеров медленно повертел камеру в руках, будто пытаясь на ощупь понять её суть.

– А кнопка вот эта красная… Нажать, и она начнёт своё колдовство?

– Да. Два раза для включения – загорится зелёный. Потом один раз – пойдёт запись, заморгает жёлтый. Но ты не напрягайся, это сделаю я сам, с тебя только твоя работа.

Он глубоко вздохнул, и его взгляд скользнул с «кирпича» на самолёт, на его знакомые, родные очертания. Там всё было ясно: бензин, воздух, искра, металл. Здесь же – какая-то тёмная магия в пластике и проводах. Но приказ есть приказ, а цель – цель.

– Ладно, – отрывисто сказал Нестеров, и недоверие в его глазах сменилось решимостью человека, который доверяет не прибору, а товарищу, его его принёсшему. – Покажи, куда эту штуку цеплять.

И, повернувшись к механику, он уже деловым тоном приказал:

– Толь, помоги закрепить.

Втроем – я, Нестеров и механик Толя – мы обошли «Мессер». Я ткнул пальцем в место под кабиной, чуть левее центральной оси фюзеляжа.

– Сюда. Обзор хороший будет, и потоком не сорвёт.

Толя, не говоря ни слова, подал мне стальные ленты с проушинами, уже подготовленные Егором. Мы примерили «кирпич», обхватили лентами узлы крепления, Толя ловко стянул их до характерного треска. Он потянул камеру на себя – она сидела мертво, как влитая.

– Ерзать не будет, но на всякий ещё проволокой добавлю – коротко констатировал механик, одобрительно хлопнув по фюзеляжу.

Пока Толя страховал крепление проволочной стяжкой, я развернул карту перед Нестеровым.

– Вот, смотри. Все точки – по руслу реки. Отсюда и вниз по течению. Последняя метка – вот эта развилка, где впадает ручей. А вот этот квадрат – район, где я видел огни. Он правее, в степи, но рядом с той же рекой, километра три от берега.

Нестеров склонился над картой, его взгляд стал острым, внимательным. Он водил пальцем по изгибу реки, кивал.

– Понял. Ориентиры простые. Там уже бывал, знаю. Пройду с севера на юг, потом сделаю галс с запада. С высоты в три сотни всё, что на земле, как на ладони. Если там есть что-то чужое – обязательно увижу.

Он говорил с холодной, профессиональной уверенностью. Это был его язык, его стихия. Все сомнения в «колдовской штуковине» остались где-то в стороне. Его глаза встретились с моими. Мы молча, как это часто бывало перед вылетом, ударили по рукам. Крепкое, мужское рукопожатие, в котором было и пожелание удачи, и обещание выполнить дело.

Нестеров развернулся и, не оглядываясь, пошел к самолету. Он легко вскинул ногу на выступ, ловко втянулся в узкую кабину. Механик забрался на крыло, принялся помогать с привязными ремнями. Прозвучала команда, и из-под колёс выдернули тяжелые колодки. Послышался резкий, сухой звук запуска – инерционный стартер, и двигатель с первого раза, с кашлем и клубами сизого дыма, ожил. Его рёв, сперва рваный, быстро слился в мощный, ровный гул, от которого задрожала земля под ногами.

Я отступил назад, сердце забилось чаще. Проблемы с шасси… Мессер стал медленно разворачиваться против ветра, его хвост вилял на неровностях. Вот он замер на мгновение, будто собираясь с силами. Рев мотора повысился до пронзительного визга, самолёт рванул с места.

Колёса с разбегу запрыгали по жёстким кочкам и колеям. Я замер, не дыша, впившись взглядом в шасси. Казалось, каждый удар отдаётся в моём собственном позвоночнике. Самолёт, набирая скорость, нырял и подпрыгивал, его крылья качались, грозя зацепить землю. Ещё секунда, ещё… И вот, после особенно резкого подскока, колёса на мгновение оторвались от земли, чтобы тут же шлепнуться обратно. Это было критично. Но Нестеров, почувствовав момент, дал полный газ. «Мессер», содрогаясь всем телом, наконец-то тяжело пошёл в набор высоты, убирая шасси.

И лишь когда черная птица с белыми крестами, сделав первый разворот, легла на курс к реке, я выдохнул. Теперь оставалось только ждать.

Мы поехали на аэродром на той же телеге. Механик устроились сзади, свесив ноги, я сидел рядом с дедом, зажав между колен пустую сейчас сумку для «кирпича». Всю дорогу молчали. Только дед, не глядя на нас, негромко и монотонно напевал под нос какую-то старинную, бесконечно грустную песню, слова которой терялись в шелесте ковыля и поскрипывании тележных оглобель. Его напев был похож на гудение ветра в проводах – фон, от которого не уйти. Я слушал его и старательно гнал от себя все мысли. Не думать о том, что сейчас происходит там, в сизой дымке у горизонта. Не думать о том, что увидит или не увидит штуковина, примотанная к брюху самолёта. Была только степь, покачивающаяся телега, бесконечное небо и этот тихий, древний напев.

Как доехали до аэродрома, не заметил. Очнулся лишь когда дед «тормознул» лошадку зычным – тпррр! Я спрыгнул, отошёл в сторону и замер, уставившись на юго-запад, откуда должен был появиться Нестеров. Время опять словно замерло. Я ловил себя на том, что считаю секунды, и силой воли прекращал это, переводя взгляд на пролетающих грачей, на колышущуюся траву.

Сначала это было едва уловимым ощущением – не звук, а скорее вибрация в грудной клетке. Потом в этой тишине родился далекий, еле слышный шорох, похожий на жужжание шмеля. Я напрягся, перестав дышать. Шмель превратился в настойчивый, растущий рокот. Сердце ёкнуло и заколотилось чаще. Да, это был он. Не просто мотор – узнаваемый, специфический голос «Мессершмитта».

Я вглядывался в блёклую синеву неба. И вот – крошечная, тёмная точка, похожая на мушку. Она быстро росла, обретая форму, крылья, кресты. Солнце на миг блеснуло на фонаре кабины. Самолёт шёл ровно, без кренов, снижаясь по пологой дуге. Казалось, он плывёт в этой тишине, нарушаемой теперь одним-единственным, всезаполняющим рычащим звуком.

«Мессер» прошёл над самым полем, качнул крыльями, делая вираж для захода на посадку. Я невольно снова уставился на шасси. Оно вышло. Слава богу, вышло. Самолёт выровнялся, словно завис на секунду над самым краем поля и плавно, почти нежно, коснулся земли. Пыль взметнулась из-под колёс. Он пробежал, подпрыгивая на кочках, постепенно сбрасывая скорость, и наконец замер в конце поля, развернувшись к нам носом. Двигатель сбавил обороты, прокашлялся и умолк.

Я же тут сорвался с места и побежал к «мессеру». Подбежав, присел на корточки, заслонив ладонью от солнца блестящий объектив. Три светодиода – и желтый мигал ровно, неторопливо, как спокойное сердце. Значит, всё в порядке. Запись шла. Я выдохнул с облегчением, которого даже не осознавал, и только тогда поднял голову к кабине.

Фонарь уже откинулся, и из него, как из раковины, появилась фигура Нестерова. Он стянул летные очки на лоб, и его лицо, загорелое и довольное, расплылось в широкой, почти бесшабашной ухмылке. Он вылез на крыло, спрыгнул на землю и, снимая краги, шагнул ко мне.

– Ну как? – сорвался у меня вопрос, хотя по его лицу уже всё было ясно.

– Всё, – Нестеров хлопнул меня по плечу. – Всё, как ты просил. Прошел по реке, над каждой точкой сделал два галса.

Он помолчал, вытирая пот со лба, и его улыбка сменилась жестким, сосредоточенным выражением.

– И там действительно немцы. Сначала прятались, – он фыркнул. – Потом, на втором заходе, сообразили что свой. Радовались, руками махали.

Он посмотрел на камеру, потом на меня. В его глазах горел холодный, профессиональный азарт охотника, нашедшего дичь.

– Так что твоя штуковина, – он кивнул на «кирпич», – должна была всё запечатлеть. И прячущихся, и машущих.

Я кивнул, уже размотав проволоку, и протягивая руку, чтобы отсоединить хомуты. С резким щелчком пластик лопнул. Второй, третий – и «кирпич», ставший вдруг невероятно ценным, оказался у меня в руках. Я повернулся, намереваясь бежать к телеге, и застыл.

С края поля, поднимая лёгкое облачко пыли, ехали двое верховых. Двигались они неспешно, оценивающе поглядывая в нашу сторону.

Я узнал их сразу – это были братья Ярцевы, старший Антон и младший Мишка.

– Антон! Коня! – крикнул я, еще не добежав, задыхаясь не столько от бега, сколько от нетерпения.

Старший Ярцев, суровый и молчаливый, даже не спросил «зачем». Его острый взгляд скользнул с моего лица на «кирпич» в моих руках, на Нестерова у самолета, и он лишь резко кивнул младшему.

Мишка, парень лет семнадцати, молча и ловко спрыгнул с седла, протягивая мне поводья своего гнедого жеребца.

– Только Шалуна не гони в хлыст, – тихо буркнул он, хлопая коня по шее. – Он у меня с норовом.

– Не погоню, – коротко бросил я, уже вдевая ногу в стремя.

Закинув сумку с камерой за спину, я тяжело взгромоздился в седло. Шалун вздыбился, проверяя нового седока, но я крепко взял поводья и пришпорил его.

– Верну позже! – крикнул уже на ходу, не оглядываясь.

Конь, почувствовав твердую руку, рванул с места, переходя с первых же метров в резвую, размашистую рысь. Поле, аэродром, фигуры у «Мессера» – все поплыло назад, растворившись в мареве и пыли.

Конь подо мной был силен и быстр, но каждое его движение отдавалось в моих костях тупой, знакомой болью. Я не был рожден для седла. Да, я умел держаться, не падал даже на скачке, мог часами тащиться в колонне. Но всё моё существо, каждая мышца, протестовали против этой неестественной, тряской качки. Каждый прыжок через ров, каждый резкий поворот отзывались в пояснице и коленях глухим укором. «Лучше уж велосипед», – думал я, стиснув зубы и привставая в стремени, чтобы немного смягчить удары. На двух колесах хоть тело не ломает в дурацкой позе наездника.

Шалун, почуяв, что его не сдерживают, сам выбрал темп – быструю, размашистую рысь, временами сбивавшуюся на гулкий, кошачий галоп.

Добравшись до места, я грузно сполз с седла, и привязав поводья к дереву, снял с себя сумку.

Егор сидел за своим столом, от тонкого жала паяльника в его руке тянулась вверх едва заметная сизая струйка дыма. Он не сразу оторвался от платы, над которой склонился, лишь боковым зрением отметив моё появление.

Не говоря ни слова, я положил «кирпич» на край стола.

– Всё готово, – сказал я просто, чувствуя, как с плеч спадает груз ожидания.

Егор медленно, с привычной обстоятельностью, положил паяльник на подставку. Снял очки, протёр линзы краем футболки. Потом повернулся к камере. Без суеты, с лёгким щелчком, он открыл крышку, прикрывавшую отсек с электроникой. Вынул флешку, повертел в пальцах, будто проверяя на вес, затем развернул свой ноутбук.

Старый, но еще вполне рабочий аппарат гудел вентилятором. Егор воткнул флешку в разъём. На экране мелькнуло окно автозапуска. Он закрыл его одним движением мыши, открыл проводник, и дважды щелкнул по первому файлу. Экран ноутбука сменился на чёткую картинку с высоты птичьего полёта. Пейзаж плыл под крылом, слегка покачиваясь – сказывалась работа стабилизатора, но в целом изображение было на удивление ровным.

– Садись, – Егор кивнул на табурет в углу, не отрывая глаз от экрана.

Я придвинул скрипящую табуретку и опустился на неё, уперев локти в колени. На экране мелькали знакомые очертания – наша степь, просёлочные дороги, река. Качество было отличным, даже лучше, чем я надеялся. Каждая деталь, каждая тень чётко прорисовывалась. Внутри меня что-то ёкнуло от глупой, детской радости: «Получилось. Чёрт возьми, получилось».

– Промотай, минут на двадцать, – сказал я, следя за временным кодом в углу экрана. – До первой точки у реки примерно столько.

Егор молча потянул ползунок на шкале времени. Пейзаж за окном видео ускорился, превратившись в стремительный поток зелёных и коричневых пятен. Вот замелькала лента реки, блеснувшая на солнце. Он отпустил ползунок. Картинка снова стала плавной. Самолёт шёл над самым руслом. Сначала ничего не было, потом, на втором заходе, как и говорил Нестеров, немцы высыпали из укрытий. Точки превратились в маленькие, но отчётливые фигурки. Они смотрели вверх, размахивали руками, и даже что-то кричали, беззвучно открывая рот на экране.

– Стой, вот здесь. Увеличь.

Егор стукнул по клавиатуре, потом «поёрзал» мышкой, обведя область с группой машущих людей и кликнул. Картинка, потеряв в общем разрешении, приобрела в деталях. Среди деревьев, под искусственными навесами из маскировочных сеток и срубленных веток, угадывались угловатые силуэты. Не просто одна машина. Их было несколько. Просматривался длинный корпус бронетранспортёра, приземистая форма самоходки, а под особенно густым навесом – характерные очертания, похожие на квадратный силуэт танка, возможно даже «Тигра». Гусеничные следы, слегка размытые дождём, вели от стоянки к воде, образуя хорошо накатанную колею. В стороне, под навесами из веток и травы, виднелись аккуратные штабеля бочек – горючее или вода.

Егор, не дожидаясь моих слов, передвинул картинку чуть в сторону, к опушке. Там, в тени деревьев, серели прямоугольники палаток, едва различимые под маскировочными сетками. Между деревьев мелькали крошечные фигурки людей: один тащил ящик, двое других расположились у походной кухни, над которой струился едва заметный дымок.

Мы сидели в гробовой тишине, нарушаемой только гудением вентилятора ноутбука. На экране была не просто группа солдат. Это был полноценный, хорошо оборудованный лагерь. Целая рота, если не больше, с тяжёлой техникой, замаскированная и, судя по всему, чувствующая себя вполне уверенно. Опасность, которая дремала в нескольких десятках километров от наших позиций, обрела форму, размер и вооружение.

– Весь лес, наверное, в технике, – хрипло проговорил я, чувствуя непривычную оторопь. – И людей… не меньше сотни.

Егор молча кивнул. Он откинулся на спинку стула, снял очки и медленно протёр глаза. На его обычно невозмутимом лице читалось то же, что и у меня: не страх, а холодное, расчётливое осознание масштаба угрозы.

– Ну что ж, – тихо произнёс он, снова надевая очки – Теперь мы это видели.

Я кивнул, бросив торопливо,

– Давай дальше.

Глава 25

Егор перемотал запись. Пейзаж сменился – река здесь была шире, образовывала мелководный разлив с песчаными косами. С высоты в три сотни метров было видно всё, как на ладони. Сначала показались обычные лодки-плоскодонки, три штуки, вытащенные на берег. Возле них копошились несколько фигурок. Но мой взгляд сразу зацепился за неестественно правильную, длинную тень, лежащую на воде у самого камышового берега.

– Стой. Назад, на пять секунд.

Егор откатил. Я ткнул пальцем в экран.

– Вот это. Увеличь.

Область с тенью и камышами заполнила экран. Сначала было видно только пятно странного цвета, буро-зелёное, с рваными краями. Но когда «Мессер» пошёл на второй, более низкий заход, под сеткой, утыканной пучками камыша и травы, проступили чёткие, геометрические линии. Прямой, очень длинный корпус. Низкий, почти плоский силуэт.

– Чёрт, – выдохнул я. – Да это же баржа.

– Скорее катер, – поправил Егор. Он придвинулся ближе. – Смотри на пропорции. Длина… метров тридцать, не меньше. Ширина – метра четыре. Осадка мелкая. Видишь, вот эти выступы? Похоже на рубку, тоже под сеткой.

Теперь, когда я знал, что искать, форма проступала неумолимо. Длинное судно, втиснутое в протоку и превращённое в плавучий островок растительности. У самой воды виднелись следы свежей работы – срезанный камыш, примятая грязь на берегу для подхода.

Мы переглянулись. Вторая точка – уже не просто лагерь. Это был логистический узел. Плавучее средство, способное быстро перебросить людей или снаряжение. А может, и мне казалось это более вероятным, катером таскали баржи с тяжёлой техникой.

Третья точка, та, где я видел костры, оказалась пустой, там почти ничего не было. Однако, «почти» – ключевое слово. Нестеров прошёл над участком степи у реки дважды, с разных углов. Низинка, со следами большого лагеря. Чёткие прямоугольники примятой травы – следы от палаток. Квадратные «проплешины» – здесь стояли ящики или бочки. И самая говорящая деталь – несколько глубоких, параллельных колей, уходящих в сторону реки. Следы гусеничной техники, и не одной.

– Ушли недавно, – прошептал я. – Следы свежие.

– Ага. Похоже на то. – согласился Егор. – Может так и планировали, а может испугались что их заметили, и свалили.

Скорее всего так оно и было, услышали звук пролетающего самолёта, и ретировались. Вот только куда? То что к воде, понятно, а дальше? Или эти следы оставили специально, а настоящие замаскировали? Скрыть след гусениц не сложно, особенно от обнаружения с воздуха.

– Пойду доложу, – сказал я, поднимаясь со стула. Егор лишь махнул рукой, уже погружаясь в прерванную работу.

Шалун никуда не делся, стоял под деревом, мирно щипая травку. Сунув ногу в стремя, я вскочил в седло. Хотя вскочил, громко сказано, залез, скорее. Галопом не гнал, больше думал, прикидывал как и что. Добравшись до блиндажа, привязал «транспорт» к специально вкопанному для этого столбику.

За время моего отсутствия, в штабе ничего не изменилось. Те же двое – Штиль, по обыкновению склонившийся над какими-то бумажками, и Твердохлебов, не спеша чинивший ремешок планшета. Они подняли на меня глаза одновременно. В их взглядах не было вопроса, было ожидание.

– Ну? – коротко бросил Твердохлебов, откладывая шило.

Я поставил сумку на стол, сел на стул.

– Сняли. Всё чётко. На первой точке, вот здесь – я ткнул пальцем в карту на столе, – лагерь. Минимум рота. Хорошо окопались и замаскировались. Ветки, сетки. Видна тяжёлая техника – возможно бронетранспортёр, самоходка, что-то похожее на пушки и даже танк имеется. Следы гусениц к воде, бочки с горючим, палатки.

Штиль тихо присвистнул, откинувшись на спинку стула. Твердохлебов же не изменился в лице, лишь его глаза сузились, стали похожи на щёлочки.

– Вторая точка тоже интересная – мой палец переместился на «якорь». – Там корабль. Длинный, метров тридцать, похож на катера что возле подземной базы на песке лежат. Людей не так много, но есть. Следы опять же, палатки виднеются.

– А тут? – Твердохлебов ткнул точку с кострами.

– Ничего, но видно что лагерь был. Кострища, следы разные. Правда непонятно почему не у реки.

– Это не просто засада. Это плацдарм. – глубокомысленно изрёк Штиль.

Твердохлебов медленно кивнул, поставил локти на стол, сплетя пальцы.

– Вот пазл и сложился… – Его голос был ровным, без эмоций. – Немцы со сбитого «Юнкерса», говорили, их командование готовит какую-то крупную операцию, но подробностей они не знают – не по рангу.

– А их хорошо… спрашивали? – спросил я, тщательно подбирая слова.

Твердохлебов посмотрел на меня своим тяжёлым, всепонимающим взглядом. В уголке его рта дрогнула что-то вроде усмешки, но невесёлой.

– Лучше не бывает, – произнёс он отчётливо, разделяя слова. – Они выложили всё, что знали.

Тяжелая пауза повисла в душном воздухе блиндажа. Штиль тоже внимательно смотрел на меня. Я чувствовал их взгляды, взвешивающие, оценивающие.

– Что предлагаешь? – наконец спросил Твердохлебов.

Я посмотрел на карту.

– Вечером, как стемнеет, полечу на планере, не доходя до цели заглушу мотор. Спокойно спланирую, метрах в пятистах от берега есть подходящая ложбина. Планер замаскирую.

Твердохлебов медленно кивал, оценивая.

– Дальше – по обстановке. Скорее всего заходить буду с воды, осмотрю и лагерь, и стоянку катера. Поищу следы. Любые. Если будет возможность – возьму языка.

– Один? – хмыкнул Штиль, но без скепсиса, констатируя факт.

– Одному проще, – подтвердил я. – Да и вряд ли они ждут гостей с неба.

Твердохлебов долго смотрел на карту, будто примеряя к ней мой маршрут.

– Личная мотивация – плохой советчик в разведке, – произнёс он наконец. Его голос был низким, без осуждения. – Но иногда именно она заставляет видеть то, что другие пропускают. И действовать там, где другие отсиживаются.

Он поднял на меня взгляд.

– Отговаривать не стану. Ты не мальчик, и твою боль… я понимаю. Только учти: это не миссия спасения. Это разведка. Твоя главная задача – добыть сведения о силах и намерениях противника. Всё остальное – вторично. Ясно?

– Ясно, – кивнул я. Спасти, найти, узнать – всё это смешалось в один тугой узел.

– Тогда слушай приказ, – Твердохлебов отодвинул планшет. – Берешь рацию, если что-то обнаружил – немедленно, без задержки, передаешь, даже если не до конца понял. Если попал в переплёт… рацию уничтожаешь. Ждем до рассвета, если нет, – считаем пропавшим без вести. Вопросы?

Вопросов не было.

Твердохлебов откинулся на спинку скрипучего стула, его пальцы снова потянулись к шилу и ремешку, но взгляд не отпускал меня.

– Снаряжение, оружие – всё соберём к девяти. Планер подготовим. – Он помолчал, и в его голосе появилась редкая, почти отеческая нота. – А тебе, пока время есть, лучше поспать. Хотя бы пару часов.

Спорить я не стал, поспать действительно не мешало. Шалуна сдал хозяину, до дома дошел пешком, и не раздеваясь, бухнулся на диван.

Разбудил меня глухой голос жены и звонкий, нетерпеливый – дочери. Они доносились из кухни, приглушённые стеной.

О чем говорили, я не слышал, и когда входная дверь закрылась с тихим щелчком, вздохнул с облегчением, радуясь что не нужно ничего объяснять.

Встал с дивана, быстро умылся, из тайника под половицей вытащил упакованный в промасленную ветошь пистолет, две запасных обоймы, нож с широким клинком. Всё это разместил по карманам, и на секунду задержавшись в комнате, вышел.

Пешком не пошел, решил взять велосипед. После прогулки верхом такая поездка выглядела поблажкой. Добрался быстро, хотя особо на педали не налегал.

У штабного блиндажа, как и ожидалось, было не протолкнуться. Я прислонил велосипед к стене и, лавируя между людьми, протиснулся внутрь.

Твердохлебов сидел на своем месте, в окружении кучи народа. Увидев меня, он поднялся и шагнул навстречу.

– Всё нормально. Снаряжение проверено, упаковано. В сторожке на аэродроме всё сложено. И планер там же, парни всё сделали, ждут тебя.

Он говорил тихо, но четко, перекрывая шум.

Поблагодарив, я оседлал своего железного коня и не спеша – а до заката времени было достаточно, двинулся на аэродром.

Доехал, поставил велосипед к стене сторожки, зашёл внутрь. За столом сидел Олег. Увидев меня, он молча встал, протянул руку.

– Всё готово, – сказал он, и наклонившись, поднял с пола увесистый армейский рюкзак. Поставил его на стол со слабым стуком. Молча расстегнул и стал выкладывать содержимое, аккуратно, с почтительным вниманием, будто священные артефакты.

Первым делом он извлёк рацию. Неплохую, фабричную, но явно доработанную вручную.

– Дальности хватит с запасом – пояснил Олег, постучав пальцем по корпусу. – Батарея полная.

Затем его рука потянулась ко второму предмету, завёрнутому в плотную ткань. Развернув её, он обнажил автомат. Совсем небольшой, с приземистым, широким стволом и странной, обтекаемой формой.

– ВАЛ. Бесшумный. Глушитель интегрированный.

Олег взял его в руки, движения были отточенными, привычными.

– Скорострельность – шестьсот выстрелов, но лучше короткими. Калибр – девять на тридцать девять. Магазин – двадцать штук. Бой на ближней и средней. Тише мышиного шороха.

Он положил автомат на стол рядом с рацией. Рядом легли три полных магазина, набитых патронами с туповатыми носами.

Я взял автомат, покрутил в руках.

– Откуда такое? – не удержался от вопроса.

Олег хмыкнул, и в уголках его глаз дрогнуло что-то вроде усмешки.

– Затрофеил. Лет пять назад. Один «охотник» очень им дорожил.

Он замолчал, потом добавил.

– Я его тоже берег. Для особого случая.

Кроме автомата, на грубую деревянную столешницу легли ещё четыре круглых, ребристых тела: две лимонки Ф-1 и две более обтекаемые, яйцевидные РГД-5.

– Комплект, – коротко кивнул Олег на гранаты. Потом снова наклонился к рюкзаку, продолжив выкладывать на стол остальное снаряжение.

Маскхалат. Не зеленый, а странного, ломаного рисунка, напоминающего поблекшую степную траву и грязь. Олег помахал им передо мной.

– Австрийский, как я понял. Рисунок лучше на нашей местности работает, проверял. Капюшон есть.

Следом выложил небольшой бинокль в прорезиненном черном корпусе.

– «Карл Цейсс». Ночного видения нет, но линзы отличные. Светосила высокая, в лунную ночь должно хватить.

Потом появился нож. Не такой как у меня, более короткий, с широким обоюдоострым клинком и рукоятью, обмотанной чёрной изолентой.

– Ножны магнитные, удобно в некоторых случаях. – Объяснил Олег.

Дальше на стол легла аптечка, плоская, жёсткая сумочка с молнией по периметру. Внутри мелькнули шприц-тюбики, стерильные пакеты, турникет.

– Стандартный комплект, плюс морфий и гемостатик. Знаешь, как пользоваться.

Это вообще было что-то с чем-то. Последний раз подобное я видел несколько лет назад.

– Тоже для особого случая? – спросил я Олега.

Тот кивнул, достав из рюкзака компактный подсумок с инструментами: кусачки для проволоки, прочный моток шпагата, изолента, плоскогубцы.

– Всякая всячина. Пригодится или нет – бог весть, но места мало занимает. Плюс здесь же водонепроницаемый мешок. – Для оружия, рации, патронов. Мало ли, поплавать придется…

Похлопав себя по карманам, он достал и положил на стол рядом с аптечкой маленький, плоский компас на шнурке и часы с большими светящимися цифрами на широком ремешке.

– Время синхронизировал. Компас проверил.

Он отступил на шаг, обводя рукой разложенное на столе богатство.

– Всё, что мог придумать, – глухо сказал Олег. – Остальное – твоя головная боль.

Я молча принялся укладывать «подарки» обратно в рюкзак. Последним взял маскхалат и водонепроницаемый мешок.

– Моя, это ты точно подметил. Спасибо, Олег.

Я вышел из сторожки, тяжелый рюкзак уверенно лег на плечи, распределив вес. Сумерки еще не перешли в ночь, но над станицей уже всплыла бледная, полная луна.

Мой путь к сараю, где ждал планер, лежал мимо спящих гигантов. Сначала мимо нашего «кукурузника», АН-2, его неуклюжий фюзеляж и высоко поднятые крылья отбрасывали на землю длинные, искаженные тени. Он стоял, будто вкопанный, с зачехленным винтом, тихий и безропотный труженик.

Чуть дальше, уже как призрак чужой мощи, темнел остов «Юнкерса». Его угловатые, характерные формы были узнаваемы даже в полумраке, а остекление кабины тускло отражало свет, словно слепые глаза. Отремонтировали его или нет, я не знал, но склонялся к первому варианту, иначе так бы и ковырялись.

И на самом краю поля, почти сливаясь с темнотой леска, угадывался силуэт «Мессершмитта». Его откатили подальше, накрыв с ног до головы маскировочной сеткой, превратив из хищной птицы в бесформенный холм. Сетка колыхалась от слабого ночного ветра, и казалось, что чудовище под ней тихо дышит.

Я прошел мимо них направляясь к низкому, длинному сараю. Рядом, в густой тени, стоял планер.

Каркас, обтянутые полотном крылья, мотор, винт, сиденье. Он казался хрупким, почти игрушечным на фоне мастодонтов снаружи, но в этой хрупкости была своя, воздушная грация.

Возле хвоста копошилась фигура. Дядя Саша.

– А, прибыл, – кивнул он мне, не отрываясь от работы.

Я положил рюкзак на землю и подошёл, проводя ладонью по холодной, натянутой, как барабан, обшивке крыла. Полотно слегка прогибалось, потом пружинило.

Дядя Саша отошёл на пару шагов, достал из-под фуражки сплющенную папиросу, чиркнул спичкой. Прикурил, глубоко затянулся, выпуская струйку дыма.

– Всё готово, – сказал он хрипло, не глядя на меня, а изучая планер своим прищуренным, опытным взглядом. – Вес с твоим барахлом посчитал – в пределах.

Он помолчал, сделав еще одну затяжку.