Текст книги "Чужие степи – часть восьмая (СИ)"

Автор книги: Клим Ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Когда мы вышли обратно в коридор, Аркадий обернулся.

– Каша осталась с вечера. Разогреть? Или хлеба с салом?

– Некогда, да и только поели. – отрезал дядя Саша, даже не задумываясь. Он уже застёгивал куртку на все пуговицы, его взгляд был устремлён куда-то вперёд, к выходу на палубу, к самолёту.

Аппетит, и правда, напрочь отсутствовал. Спать хотелось, это да, но точно не есть.

Аркадий лишь молча кивнул, приняв это как данность. На его широком лице на мгновение мелькнуло что-то вроде сожаления – человек, привыкший заботиться о других, не мог смириться с тем, что мы уходим голодными.

Выйдя на палубу, нас встретил бледный, холодный утренний свет. Степь, ещё не проснувшаяся по-настоящему, лежала внизу серым, безжизненным полотном, а низкое свинцовое небо обещало скорее морось, чем солнце. Вниз вела та же лесенка. Поднявшись по ней всего несколько часов назад, мы теперь спускались обратно – от относительного уюта и тепла в холодную, деловую реальность.

«Ан» стоял уже освобождённый от маскировочной сети, которая аккуратной кучей лежала неподалёку. Рядом с ним дежурили двое молодых парней в замасленных комбинезонах, кутаясь от ветра. Они что-то проверяли у шасси, но, увидев нас, выпрямились.

Из открытой двери салона вышел Игорь. На его лице читалась та же озабоченность, что и вечером, но теперь к ней добавилась утренняя резкость.

– Хоть поели? – спросил он, и в его голосе звучало не упрёк, а привычная забота командира, отвечающего за своих людей.

– Некогда, Игорь, – ответил за всех дядя Саша, но на этот раз его голос был не таким резким.

– Ладно. Но вот это – обязательно.

Он снял с плеча сумку, расстегнул её и вытащил оттуда большой, бочкообразный термос в чехле из толстого брезента.

– Кофе. Настоящий, не суррогат. Зёрна нашли в одной из кают, завалялись в герметичной банке. Перед вылетом – самое то. По одной, для бодрости духа.

Это был не просто напиток. Это был жест. В мире, где ценилась каждая крупица ресурсов, где топливо было на вес золота, а еда «оттуда» – роскошью, предложение настоящего кофе выглядело актом братства и уважения. Даже дядя Саша, вечно ворчливый, на секунду замер, глядя на термос, и в его глазах мелькнуло что-то вроде признательности.

– Давай, – коротко сказал он.

Игорь открутил крышку, и в холодный, сырой воздух ударил густой, горьковато-смолистый аромат. Он разлил тёмную, почти чёрную жидкость по небольшим стаканчикам.

Мы взяли свои порции. Я пригубил. Напиток был обжигающе горячим, крепким, без сахара – чистая, бодрящая горечь. Он прошёл по горлу, как жидкий огонь, разлился по желудку, и почти физически ощутимая волна тепла и лёгкого, стимулирующего трепета пошла по уставшим сосудам. Бодрость. Ясность. Несколько капель драгоценного тонуса перед тем, как снова залезть в кабину и подняться в серое небо.

Глава 21

Взлёт прошёл, как по учебнику: привычная вибрация, нарастающий рёв двигателей, рывок вперёд, и серая степь резко ушла из-под колёс, сменившись однообразной пеленой низких облаков. Дядя Саша вёл машину уверенно, не набирая большую высоту.

Небо, к счастью, было пустым. Ни огней, ни силуэтов. Только наша одинокая тень, скользившая по серому полотну земли.

Летели недолго.

– Готовимся, – раздался в шлемофоне сухой голос дяди Саши. – Идём на снижение. Точка в двух минутах.

Я снова напрягся, впиваясь взглядом в землю. Вскоре внизу показался знакомый ориентир – сопка. Рядом с ней, почти неотличимый от окружающего ландшафта, виднелся люк. Но видели его только те кто знал что нужно видеть, для остальных люк был просто темным пятном на траве, одним их многих.

Дядя Саша выполнил аккуратный разворот и с минимальной скоростью начал заход на посадку. Плавное снижение, лёгкий толчок шасси о грунт, и мы снова катимся по земле.

Когда садились, никого не видели, но сейчас, словно чертики из табакерки, из земли выскакивали фигуры с автоматами наизготовку.

– Приехали, – хрипло сказал дядя Саша, отстёгивая привязные ремни.

Я кивнул, скинул шлем и потянулся к замку на ремне своего кресла.

По очереди все вышли на улицу. После замкнутого пространства кабины эта просторная, серая пустота казалась освобождением.

Пятеро встречавших уже окружили самолёт. Их лица светились неподдельной радостью. Оружие было опущено, но не убрано – привычка.

– Карлыч! Живой ещё! – крикнул самый крупный из них, Макар, широкоплечий детина с седыми щетинками на щеках, и тяжело похлопал дядю Сашу по плечу. Они давно были знакомы и частенько засиживались за пузырьком беленькой, поэтому тот лишь хмыкнул, но уголки его глаз слегка смягчились.

– Долго вас ждали, – сказал другой, молодой парнишка, с хитрой физиономией, его звали, кажется, Толя. – Уж думали, сбили вас где-нибудь…

– Обойдутся, – буркнул дядя Саша, но в его голосе слышалось удовлетворение. – Всё спокойно?

– А то! – осклабился молодой.

Сергей Алексеевич уже обменивался крепкими, короткими рукопожатиями с встречающими, что-то негромко говоря. Жорка, растянулся в улыбке, так же отвечая на приветствия.

– Ладно, стоим как на параде, – прервал я общий гул. – К погрузке все готово?

– Так точно. – отреагировал молодой. – Только что грузить? Ждали два самолета, прилетел один. Выбирать придется.

– Перечень есть?

– А то.

Я принял папку из рук Макара. Листы внутри были испещрены ровным, убористым почерком, с колонками наименований, весов и пометками о приоритете. Беглый взгляд подтвердил – выбор предстоял нелёгкий. Каждая позиция на вес золота.

Подняв глаза от бумаг, я встретил вопросительный взгляд Макара.

– Вы когда обратно лететь думаете?' – спросил он.

– В ночь, – ответил я. – Днём опасно.

Макар не просто кивнул – его лицо озарилось почти детским облегчением.

– В ночь… Ну, тогда, может, сначала позавтракаем? – предложил он. – Заодно новости расскажете, а то мы тут как в склепе сидим, всё одно и то же. День сурка, блин.

– Можно подумать, у нас разнообразие, – пробормотал я, но уже чувствовал, как предательски сжимается пустой желудок. – Конечно позавтракаем, времени до ночи вагон. – Алексеич, ты с нами?

Тот кивнул.

Макар, довольный, уже повёл нас к люку, и спустившись мы продолжили «путешествие» куда-то вглубь, мимо штабелей ящиков и аккуратных рядов бочек.

Мне казалось что идти будем долго, но столовая оказалась неподалеку, за тяжелой стальной дверью с табличкой на немецком.

Помещение было нешироким, вырубленным прямо в скальном грунте и обшитым панелями из какого-то светлого, пожелтевшего от времени дерева. Потолок низкий, давящий, опирающийся на массивные стальные балки, между которыми прятались вентиляционные короба и жгуты проводов в металлических гильзах. Освещение – тусклое, желтоватое, от нескольких плафонов, защищённых стальными решётками.

Вдоль правой стены стояли два длинных, крепко сбитых стола из массивной, темной древесины. Скамьи к ним были такими же грубыми и прочными.

На противоположной стене располагалась импровизированная кухонная линия: пара мощных электроплит, огромный, почерневший от времени электрический самовар, и ряд пузатых бачков. Над всем этим висела вытяжка из листового металла.

Несмотря на чисто мужской коллектив, столы были вымыты, а на одном даже стояла жестяная банка с какими-то засушенными степными цветами. На дальней стене висел большой план базы, нарисованный от руки и испещрённый значками и пометками.

– Садись, не стесняйся, – Макар махнул рукой к свободному месту, а сам подошёл к плите, щёлкнул выключателями. Потом взял со стола большой эмалированный чайник, уже наполненный водой, и поставил на комфорку

– Кофе, ясное дело, роскошь несусветная, – сказал он, деловито проверяя содержимое кастрюль на столе. – Но чай на травах – тоже хорошая штука. Бодрит не хуже.

Я подошёл ближе, к самому краю кухонной линии. Тепло от плиты било в лицо, отогревая кожу после подземного холода коридоров.

– Генераторы тут у вас, вижу, не подводят, – заметил я, кивнув на нагретые конфорки и на тусклый, но ровный свет плафонов под потолком.

Макар удивлённо поднял брови, словно я спросил о чём-то само собой разумеющемся.

– Ну ты же видишь, – он широким жестом обвёл помещение. – Свет, плита, вентиляция гудит. Топлива хоть залейся, поэтому генератор и молотит круглосуточно. Не то что у вас, наверное, по графику.

В его голосе звучала не бравада, а спокойная констатация факта, добавляя плюсик здешнему обиталищу по отношению к нашей «верхней» жизни с её вечным цейтнотом и экономией.

– Тут, Вась, не просто убежище, автономная система со своими правилами. Так что не беспокойся за киловатты, – добавил он. – Лучше рассказывай как там в станице дела, а то мы тут без новостей совсем скоро протухнем.

Достав из шкафчика три стакана, он налил заварки, и сняв уже парящий чайник с плиты, разлил кипяток.

– К чаю нарезка есть, – сказал он, – пойдет?

Мы дружно кивнули, и на столе появилась тарелка, полная мелко порезанного вяленого мяса.

Принявшись за еду, я стал рассказывать последние наши новости. Рассказ получился невеселым, особенно концовка. Макар не перебивал. Сидел, обхватив свой стакан большими, грубыми ладонями, и смотрел куда-то мимо меня, в стену. Его лицо, обычно оживлённое, стало неподвижным, как маска.

Закончив, я умолк. Остальные тоже молчали. Было слышно только равномерное, далёкое гудение генератора где-то в недрах базы и шипение остывающей плиты.

Наконец Макар медленно, будто с трудом, покачал головой. Он выдохнул, и этот выдох был долгим, усталым.

– Да… – протянул он своим низким голосом. – Дела-а…

В этом коротком слове вместилось всё: понимание, горечь, признание того, что мир становится только хуже, и тень тревоги за своё, пока ещё тихое, подземное царство. Он не стал спрашивать подробностей, не стал комментировать. Это «да… дела…» было исчерпывающим приговором.

Стаканы опустели и были отставлены в сторону. Остатки вяленого мяса, поданные к чаю, исчезли.

Макар пододвинул к себе папку с перечнем, приоткрыл её и вытащил вложенный туда небольшой блокнот в клетку.

– Итак, – сказал он, уже другим, деловым тоном. – Сколько твой «кукурузник» на этот раз потянет?

– Обычно полторы, – ответил я, – Но сегодня летим ночью. Воздух холоднее, плотнее, подъем будет получше. – я посмотрел на Макара, – Рискнем под две тонны загрузить.

Макар внимательно выслушал, его взгляд стал оценивающим, профессиональным. Он кивнул, коротко и чётко.

– Две тонны. Понял.

Он открыл блокнот, вытащил из-за отогнутой обложки коротко заточенный карандаш и аккуратно, с сильным нажимом, вывел цифру «2.0 т» на чистом листе. Рядом поставил прочерк, видимо, оставляя место для уточнений.

– Значит, отсекаем всё лишнее, – пробормотал он больше для себя, уже сверяя список в папке со своими пометками.

– Горючка главное. – прокомментировал я. – Зениток ведь не нашли больше?

– Нет, не попадались. Разгребаем нижние ярусы, но там уже бытовуха всякая идет, так что вряд ли что попадётся.

Я молча пробежался мысленно по станичным арсеналам. Картина была, в целом, удовлетворительной. Патронов к автоматам и винтовкам – на ближайшее время хватало. Проблемой были боеприпасы к зенитным установкам, их, при активном использовании, уйдет прилично, а натаскали пока не так много. Плюс так же можно прихватить патроны к MG-42, этих хоть и изрядно имеется, но расход дикий, и если не экономить, надолго не хватит.

– Острое – это боеприпасы к зениткам. Их в первую очередь. И… – я сделал небольшую паузу, – патроны на немецкий MG, тоже не помешают.

Макар, не отрываясь, делал пометки в своём блокноте. Карандаш выводил короткие, понятные ему одному символы. Он кивнул, не глядя.

– Зенитки – понятно. Приоритет. По MG – посмотрю, но вроде бы их не готовили к погрузке.

Он оторвал взгляд от блокнота, и его глаза снова стали оценивающими.

– С двумя тоннами, говоришь… Значит, упор на горючку, зенитные снаряды и на MG.

Снаружи донеслись приглушённые голоса, тяжёлые шаги по металлическому полу, и в столовую вошли дядя Саша, Жорка и молодой парнишка из местных, тот что встречал нас у самолёта.

Дядя Саша первым делом окинул взглядом наш «деловой» стол с разложенными бумагами, а затем уставился на пустые стаканы.

– Ну что, стратегическую обстановку обсудили? – хрипло спросил он, но в его глазах читалось скорее усталое удовлетворение, чем ирония. – Мы там, можно сказать, памятник маскировочному искусству воздвигли. Птичку нашу и с трёх шагов не разглядишь. Так что, – он тяжело опустился на свободную скамью, – теперь бы поесть хорошенько, да отдохнуть перед ночным вылетом. А то нервы-то не железные.

Жорка лишь кивнул в знак согласия, тоже «падая» на лавку. Он выглядел измотанным, но спокойным. Парнишка-местный застенчиво притулился у входа, будто не решаясь вторгаться в круг старших.

Макар, моментально переключившись с роли кладовщика на роль хозяина, тут же поднялся.

– Сейчас, Карлыч, всё будет, – заверил он, уже направляясь обратно к плите. – Похлебки со вчера ещё полная кастрюля, и чайник только что вскипел. Садись, располагайся.

Деловая атмосфера в столовой мгновенно сменилась на бытовую, почти домашнюю. Я отодвинул от себя папку со списками. Цифры и приоритеты могли подождать.

Выпив ещё чашку горьковатого, но согревающего чая, я дождался, пока все поедят. За столом повисло довольное молчание, прерываемое лишь звуком ложек о миски да редкими негромкими репликами. Работа была сделана, решения приняты, теперь оставалось только ждать ночи.

Когда миски опустели, я поднялся, кивнув остальным.

– Пойду прилягу.

Макар просто махнул рукой в знак согласия, не отрываясь от своего стакана.

Меня проводили в одну из комнатушек внутри которой стояли четыре металлические койки в два яруса, но застелена была только одна. Каюта. Если это можно было так назвать.

Не раздеваясь, только сняв разгрузку и положив её рядом на пол, я сбросил ботинки и рухнул на жёсткий, тонкий матрас, с облегчением распластавшись на холодной поверхности. Мысли о грузе, о ночном вылете, о рисках – всё это поплыло куда-то, потеряв остроту. Единственной реальностью стали тяжесть в костях и далёкий гул генератора, который здесь, в этой каменной коробке, казался почти убаюкивающим.

Сознание отключилось почти мгновенно, как будто кто-то щёлкнул выключателем.

Проснувшись, я ещё долго лежал, уставившись в тёмный потолок, где в свете тусклой дежурной лампочки угадывались очертания стальных балок и переплетения проводов. Тело, отдохнувшее за долгих шесть часов, было тяжёлым и непослушным, как будто затекло от непривычного покоя. Наконец я повернул голову и посмотрел на часы, – пора.

С трудом оторвавшись от матраса, натянул ботинки, взял разгрузку и вышел в коридор, двинувшись в сторону санузла, расположенного в конце короткого ответвления главного тоннеля. Его выдавал мощный, резкий запах хлорки, перебивающий подземную сырость, и слабый, но неистребимый фоновый запах старой канализации. Дверь такая же стальная, как и все, только с вентиляционной решёткой внизу.

В отличии от того которое я уже посещал, это помещение помещение было полноценной уборной, узкой и длинной, выложенной потрескавшейся белой кафельной плиткой с тёмной, почти чёрной затиркой. Свет давали две матовые лампочки в решётчатых плафонах на потолке. Вдоль левой стены тянулась череда раковин из эмалированной стали, над ними – кривые, облупившиеся зеркала в металлических рамках. Из одного крана капала вода, образуя на дне раковины ржавое пятно.

Напротив раковин стояли унитазы – тяжёлые, чугунные, с высокими бачками и цепочками. Вид они имели далеко не новый, но содержались с почти парадной чистотой, выдававшей строгую дисциплину. В углу, уткнувшись в стену, расположилась массивная, покрытая слоями краски чугунная ванна на львиных лапах, явно не использовавшаяся по назначению – в ней аккуратно сложили швабры и вёдра.

Самой заметной деталью был толстый чугунный стояк канализации, уходивший в потолок и в пол, от которого во все стороны расходились трубы меньшего диаметра. По одной из них, обёрнутой в рваную теплоизоляцию, с периодическим бульканьем пробегала вода.

Я быстро справил нужду, умылся ледяной, жёсткой водой из крана – она взбодрила окончательно, смывая остатки сна. Вытирая лицо грубым полотенцем, висевшим на крючке, я поймал своё отражение в потускневшем, покрытом мелкой сеткой трещин зеркале.

Вид был, прямо скажем, не парадный. Волосы, короткие, но давно не знавшие нормальной стрижки, торчали в разные стороны, как щетина на ёжике. Лицо осунулось, скулы проступили резче, отчего глубокие носогубные складки казались ещё выразительнее. Под глазами, в синеватом полумраке уборной, лежали тёмные, почти фиолетовые тени – плата за недосыпы, стресс и адреналин последних недель. Сами глаза смотрели на меня устало и немного отстранёно, будто оценивая незнакомца. Загар местами слез, обнажив бледную, чуть сероватую кожу.

Я провёл рукой по щеке, почувствовав колючую щетину. Бриться некогда, да и нечем. «Постарел», – без эмоций мелькнула мысль. – «А может, свет такой», – зачем-то попробовал я убедить себя, отводя взгляд от зеркала к ржавой раковине. – «Да если и нет… вообще не критично».

В конце концов, зеркало тут не для красоты. Инструмент чтобы проверить, не осталось ли грязи на лице. С этой задачей оно справилось. Остальное – суета. Я повесил полотенце обратно на крючок, в последний раз скользнув взглядом по своему отражению. Чужое, усталое лицо молча напоминало: ты ещё жив. А значит, пора работать.

Закончив моцион, я поплёлся в столовую.

Жорка расположился за столом, развалясь на скамье, как хозяин положения. Перед ним стояла кружка, а напротив, уставившись на него во все глаза, сидел молодой парнишка, который встречал нас у самолёта, Анатолий. Жорка что-то оживлённо рассказывал, размахивая руками, а парнишка, развесив уши, ловил каждое слово, будто перед ним был не такой же пацан, а сказитель из далёкой, почти мифической эпохи.

Жорка отхлебнул из кружки, прищурился, погрузившись в воспоминания о своем мире.

– У нас, Толь, история по-другому пошла, – начал он, понизив голос до конспиративного шёпота, хотя кроме нас троих в столовой никого не было. – В семнадцатом – никакой революции. Царь-батюшка, Николай Второй, умнее оказался. Думу послушал, реформы вовремя подтянул, хлеба народу подвезли, а с бунтовщиками… жёстко разобрались. Ну, знаешь, как у нас всегда.

Толя, заворожённый, кивнул.

– И на войне, первой мировой, мы не слились. Не потому что сильнее были, а потому что союзники – французы да англичане – вовремя подсуетились, и наши генералы, без большевисткой дурки в головах, не такие идиотские приказы отдавали. Выстояли. Оттяпали у турок проливы, у австрияков – Галицию. Императрица Александра Фёдоровна, говорят, даже поговаривала – может, и Константинополь вернуть, как при предках. Но там уже англичане заскулили, мол, хватит.

Он сделал паузу, давая парнишке представить карту мира, растянутую от Варшавы до Палестины под двуглавым орлом.

– И пошло-поехало. Страна богатела. Заводы строили, дороги, трактора. Царь Николай умер своей смертью в тридцатых, на престол взошёл его сын, Алексей. Ну, или Алексей Первый, как его официально величали. Хоть и достаточно молодой, но с командой умных министров.

– А в Германии, – продолжал он, – там тоже всё иначе вышло. Кайзера Вильгельма после поражения не свергли, но ослабили сильно. А в двадцатых к власти пришёл не Гитлер, а другой тип, тоже из бывших вояк, но поумнее. Фон… Штрассер. Идея у него была не про расы, а про «жизненное пространство» и реванш. И под это дело они с Италией и Японией снюхались ещё в тридцать шестом. И полезли на Польшу не в тридцать девятом, а в тридцать шестом же, сразу после того, как наши с ними договор о ненападении разорвали – не понравилось нам, как они судетских немцев в Чехословакии угнетают. Вот и началась Вторая мировая на три года раньше. И совсем другим составом.

Толя слушал, разинув рот. Для него это была не история, а фантастика, смесь из обрывков книг и легенд.

– И… и мы выиграли?

Жорка хмыкнул.

– А кто его знает, Толь. Я уже тут оказался…

Он допил чай и поставил кружку со стуком.

Я слушал Жорку внимательно, хоть и знал эту историю – как и ещё десяток других – наизусть. От каждого «перемещённого», попавшего сюда, свою версию прошлого. Но Жорка, он был не такой как все. Он с самого начала заинтересовался историей нашего, «станичного» мира, и на какое-то время буквально «пропал» в библиотеке, всё читал и сравнивал, анализировал. И сейчас, найдя свободные уши, рассказывал с таким искренним увлечением, что я невольно заслушался, отставив в сторону свою кружку.

«Вот как у них», – думал я, глядя на оживлённое лицо Жорки. – «Своя победа в Первой мировой. Свой царь Алексей на троне. Свой, другой фюрер в Германии. И такая же общая, самая страшная ошибка».

Потому что ключевой деталью, которую Жорка, возможно, и сам до конца не осознавал, было то, что в его мире ядерную бомбу изобрели гораздо, гораздо раньше. И не в Америке. Первыми были русские учёные, работавшие на Императорскую академию наук ещё в конце двадцатых годов. Царь Николай II получил в руки абсолютное оружие. А следом, с отставанием всего в пару лет, своё «чудо-оружие» создали и немцы.

Две восстановившиеся после одной войны империи, две новые, страшные технологии. Гордыня, страх и абсолютная мощь в руках у людей, не до конца понимавших, что они держат. Первый тактический заряд упал на Севастополь. Ответный – на Данциг. Потом – на Рур, потом – на Урал. Долгая, тотальная война старого образца, переросла в короткий, яростный и беспощадный обмен ударами, который за несколько недель превратил центры цивилизации в радиоактивное стекло и пепел. Глобальная ядерная зима, может, и не наступила, но мира, который знали Жорка и миллионы других, не стало. Остались руины, мутация и тихий, медленный упадок.

И именно чудовищная энергия тех первых, несовершенных, но мощных ядерных взрывов, и порвала ткань реальности. Создала бреши, сквозняки между мирами. Через одну такую брешь, в эпицентре взрыва, и вывалился когда-то Жорка, чтобы очнуться уже здесь, в этой общей для всех пост-апокалиптической дыре, со своим знанием о мире, где Царь-Освободитель запретил дуэли, а дирижабли «Цеппелин» летали в совместных рейсах с «Аэрофлотом».

Об этом мне рассказали не Жорка и не Нестеров с его парнями, они этого не знали, попав под один из первых ударов. Были еще люди оттуда, обычные, гражданские, перенесшиеся в наш мир немногим позже, вот они-то и поведали продолжение, а точнее закат одной из многих, существовавших, а может еще и существующих, альтернативных реальностей.