Текст книги "Чужие степи – часть восьмая (СИ)"

Автор книги: Клим Ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

В голове, помимо воли, крутилось сравнение. «Ан-2» – это как добрый, немного неповоротливый конь. Рулишь им плавно, с расчётом, он прощает небольшие ошибки. «Фоккер» – и вовсе послушный пони: отзывчивый, живой, летает на честном слове и твоём умении чувствовать ветер. А «Мессер»… Он был другим зверем. Хищником. Я помнил его дикое рычание мотора, эту чудовищную тягу, которая вжимала в кресло, и едва заметное дрожание ручки управления на скорости – будто самолёт жил своей, напряжённой жизнью и лишь иногда позволял тебе собой руководить.

«Шаг винта…» – я мысленно прокручивал привычные действия. На «кукурузнике» всё просто: газ, обороты, пошёл. Здесь – отдельный рычаг. Нужно не просто дать газу, а синхронизировать угол атаки с оборотами. На малой скорости – один шаг, для набора высоты – другой, для полёта на крейсерской – третий. Ошибёшься – или мотор заглохнет, или винт будет «молоть воздух», не давая тяги.

«Скорость отрыва…» На Ан-2 я отрывался почти не разгоняясь. Здесь – под 160 км/ч. Нужно разогнаться по земле, держа мощную машину строго по прямой, чувствуя, как хвост становится легче, и лишь потом, аккуратно, взять ручку на себя. Слишком резко – свалишься, потеряешь скорость. Слишком поздно – выкатишься за пределы полосы.

«Уборка шасси…» – ещё один ритуал. Не то что на кукурузнике и «фоккере», где шасси не убирается вовсе. Рычаг в кабине. Не забыть убрать после взлёта. И не забыть выпустить перед посадкой. И самое страшное – «посадка». Ночью я посадил его почти на брюхо, впотьмах, интуитивно. Как не разбился, непонятно, можно сказать чистое везение. Но вообще, садиться нормально, с тремя точками, на высокой скорости, с жёсткими стойками шасси, которые не прощают ошибок… Нужна тренировка.

Я смотрел на качающиеся канистры с бензином и понимал: чтобы обуздать этого зверя, мало смелости и удачи. Нужны знания. Нестеров? Он наверняка летал на таких или подобных машинах. А еще дядя Саша. Он, понятно, не имел такого опыта, но основное должен был знать. Знать как этот самолет ведёт себя на вираже, где у него слабые места.

Телега с скрипом свернула с дороги и поползла по кочковатому полю. И вот он показался.

«Мессершмитт» почти лежал на брюхе, как подстреленная птица. Его стройный, акулий силуэт теперь выглядел беспомощным и приземлённым. Следы моей «посадки» были видны невооружённым глазом: мятая обшивка вдоль фюзеляжа, погнутые законцовки крыльев, вмятины на капоте двигателя. Вокруг самолёта копошилось несколько человек. Один, лежа на спине под фюзеляжем, что-то яростно долбил молотком. Двое других осматривали плоскость крыла, постукивая по обшивке.

А в кабине сидел дядя Саша. Он не возился, а сидел неподвижно, уставившись на панель приборов, изредка проводя пальцем по какому-то тумблеру или шкале, будто читая шрифт Брайля.

Телега остановилась в десяти метрах от самолёта. Старик-возница обернулся ко мне и кивком показал – приехали. Я спрыгнул на землю, и подошёл к мессеру. Механик под капотом вылез, увидел меня, кивнул и, вытирая руки о ветошь, крикнул в сторону кабины:

– Карлыч! Гости к тебе!

Дядя Саша медленно повернул голову. Его глаза, узкие и пронзительные, нашли меня. В них не было ни улыбки, ни приветствия, только холодная, оценивающая деловитость. Он жестом показал: «Поднимайся».

Я обошёл хвост, стараясь не смотреть на погнутые законцовки рулей, и подтянулся на крыло. Дядя Саша сидел в пилотском кресле. Я пристроился на правом борту, опершись локтями о край фонаря.

– Ну что? – спросил я первым, глядя на его руки, лежащие на ручке управления и секторе газа.

– Красавец, – неожиданно хрипло сказал дядя Саша, и в его голосе прозвучало почти уважение. – Железо – первоклассное. Приборы… Посмотри. – Он ткнул пальцем в центральную панель. – У них тут на каждый чих отдельная лампочка и стрелка. А это… – его палец перешёл на круглый экран со шкалой. – Радиокомпас. Ведёт на свою волну. Прямо как нитка клубком.

– А с двигателем что?

Дядя Саша нахмурился, и это сразу вернуло его в реальность.

– Двигатель… – Он вздохнул. – Нормально… Но не заводится… Свечи выкрутили, просушили. Вроде ничего не заклинило. – Он посмотрел на меня. – Говорят, ты его на последних каплях бензина посадил?

– На честном слове и на одном крыле, – усмехнулся я.

– Повезло. Сейчас будем систему прокачивать. Топливо привез? – Он кивнул в сторону телеги.

– Привёз.

– Ну вот. Сейчас зальём. А дальше… – Он потёр подбородок. – Дальше будем слушать. Если заведётся и не начнёт троить – твой день. А если нет… – Он развёл руками, показывая на поле вокруг. – Будет куча ценного металлолома.

– А с шасси что? – спросил я самый главный вопрос.

Дядя Саша поморщился, как от зубной боли.

– С шасси… Беда. Гидравлика у них. А гидравлика – порвана. Магистрали где-то перебиты, жидкость вытекла. Вручную, с помпой, не выпустить. Механически – тоже. Заклинило наглухо.

– Снайпера… Хрен ли… Сам научил на свою голову… – беззлобно ругнулся я на зенитчиков.

Дядя Саша хмыкнул.

– Там и осколками зацепило, так еще и очередь пулемета крупнокалиберного… Брюхо по всей длине дырявое…

Я автоматически посмотрел вниз, но слезать не стал, не верить причин не было. Тут или тоже наши постарались, или немцы все же не настолько были увлечены фейерверком, пульнув таки напоследок. И теперь, если я всё верно понимаю, это наша главная проблема. Без шасси самолёт – обуза. Красивая, но обуза. На брюхе можно сесть только раз, и то если повезёт. А это уже было.

– То есть, даже если взлетит… – начал я.

– … то сесть нормально не сможет, – закончил дядя Саша. – Только на живот. Или парашютом покидать, если будет куда и высота позволит. – Он посмотрел на меня пристально. – Ты это понимаешь?

Я понимал. Только парашютов у нас не было, не разжились как-то. И это означало, что каждый вылет на этом «мессере» будет на грани самоубийства. Взлет – риск. Полёт – риск. А посадка… Посадка вообще лотерея.

– Понимаю, – тихо сказал я, глядя на ряды тумблеров. – Но он нам нужен. Хотя бы один вылет.

Дядя Саша долго смотрел на меня, потом медленно кивнул.

– Один вылет, может, и вытянем. Потом – или в утиль, или запчастей ждать. Ну что, – он хлопнул ладонью по приборной доске, – будем пробовать оживлять? Или передумал?

Внизу механики уже подтащили канистры к самолёту. Звякали воронки. Пахло бензином. Я посмотрел на стальные рычаги, на прицел, на штурвал… и почувствовал знакомое, липкое, но сладкое чувство страха и азарта.

– Будем пробовать, – сказал я, и мой голос прозвучал твёрже, чем я ожидал. – Давайте его будить.

Глава 16

Механики работали быстро и молча, будто совершая священнодействие. Специальным насосом они закачали бензин из канистр в баки. Потом один из них, тот что был помоложе, забрался на капот с большой ручной помпой в руках – это была обычная пожарная помпа, приспособленная для прокачки топливной системы. Он начал качать, его спина быстро сгибалась и разгибалась.

– Прокачивай, пока не пойдёт ровно, без пузырей! – крикнул дядя Саша, не вылезая из кабины. – А ты Васек, отойди. Будешь моими глазами снаружи. Если что-то пойдёт не так – орешь как резаный.

Я спрыгнул с крыла и отошёл на несколько метров, на безопасное расстояние, но так, чтобы видеть и самолёт, и дядю Сашю в кабине. Народ тоже расступился, все ждали продолжения. Даже старик-возница прекратил возиться с упряжью и стоял, внимательно следя за происходящим.

– Система прокачана! – крикнул механик с помпой, его лицо было мокрым от усилия.

– Отходи! – скомандовал дядя Саша. – Всем отойти от винта!

Люди отхлынули, образовав широкий круг. Наступила тишина, нарушаемая только шелестом ветра в высокой траве.

В кабине дядя Саша делал всё медленно и методично. Я видел, как его левая рука перемещала какой-то рычаг. «Рычаг шага винта, – сообразил я. – Ставит на малый шаг для запуска».

Потом он несколько раз энергично качнул другую рукоятку. «Впрыск топлива напрямую в цилиндры. Праймер».

Правой рукой он взялся за рычаг стартера. Его плечо напряглось.

Раздался сухой, натужный звук – стартер вращал винт через сложную систему шестерён. Лопасти дёрнулись, провернулись на четверть оборота, остановились. Потом ещё раз. Казалось, самолёт с неохотой просыпался от тяжёлого сна.

– Контакт! – крикнул дядя Саша, и его голос прозвучал так громко, что даже заставил вздрогнуть.

Стартер завизжал уже непрерывно. Винт начал вращаться медленно, преодолевая сопротивление загустевшего масла. Обороты росли. Лопасти превратились в полупрозрачный круг. И тут дядя Саша двинул вперёд сектор газа.

Сначала произошла серия резких, сухих хлопков – будто кто-то бил огромным молотом по листу железа прямо внутри мотора. Из выхлопных патрубков повалили клубы сизого, едкого дыма, пахнущего не сгоревшим бензином и маслом. Механики инстинктивно присели.

Хлопки участились, слились в треск, и вдруг – один из цилиндров схватился. Потом второй. Мотор чихнул, кашлянул, изрыгнул целое облако дыма… и заревел.

Это был не просто рёв. Это был низкий, животный, рвущий барабанные перепонки рык, в котором чувствовалась невероятная, сдержанная мощь. Винт исчез, превратившись в невидимый, сокрушительный диск, вытягивающий из-под самолёта пыль, травинки и мелкие камни. Ветер ударил мне в лицо, заставив зажмуриться. Земля под ногами дрожала.

Двигатель вышел на холостые обороты. Рык стал ровнее, но не менее угрожающим. Дым выхлопа сменился на прозрачную, колышимую жаром струю. Капот самолёта вибрировал, и вся машина будто ожила, напряглась, готовая сорваться с места.

Я видел, как дядя Саша в кабине быстро скользил взглядом по шкалам. Потом он махнул мне рукой, и я быстро взобрался на крыло.

– Давление масла в норме! Температура растёт, но в пределах! Обороты держит! – орал он мне прямо в ухо. – Греется быстро… Сейчас…

Он немного прибавил газ. Рёв усилился, стал пронзительнее. Хвост самолёта приподнялся от порыва воздуха. Казалось, вот-вот, и стальная птица сорвётся с места, невзирая на то, что стоит на тормозе.

– Сбрасываю! – крикнул дядя Саша.

Он плавно убрал газ. Рёв начал спадать, превращаясь в хриплое, недовольное урчание, а затем в ровное, мощное бульканье на холостых. Двигатель работал. Не троил. Не захлёбывался. Работал так, словно и не было никаких поломок.

Дядя Саша выключил зажигание.

В ушах звенело.

Механики медленно выпрямились, переглядываясь. На их перепачканных лицах появились улыбки. Молодой парень с помпой глупо и счастливо осклабился.

Дядя Саша снял шлем, его волосы были мокрыми от пота. Он вытер лицо рукавом и посмотрел на меня. В его глазах, обычно таких жёстких, было усталое удовлетворение.

– Двигатель жив, – хрипло констатировал он. – И злой, как чёрт. Обуть бы его теперь…

Он похлопал ладонью по краю фонаря.

– На этом, пожалуй, пока всё. Дать ему остыть. Потом ещё разок прогреем. А там… – Он посмотрел на поле впереди, на относительно ровный участок. – А там посмотрим, сможет ли он на этом хоть как-то разбежаться. Но это уже потом.

Механики уже начали возиться вокруг остывающего мотора, проверяя соединения, когда со стороны станицы донёсся прерывистый, хриплый звук мотора.

Объезжая колючку и поднимая пыль, выполз старый, бежевый УАЗик со срезанным верхом. Он катился медленно, будто раздумывая, стоит ли сюда ехать, и остановился рядом с телегой. Из-за руля вышел молодой парень в полосатом трико и майке с надписью «СССР» и кинув короткий взгляд на «Мессер», стал доставать из кузова здоровенные термоса.

– Кушать подано! – закончив с выгрузкой, крикнул он, делая рупор из ладоней.

Дядя Саша, уже выбравшийся из кабины, тяжело спрыгнул с крыла на землю. Он кивнул механикам: «Война войной, а обед по расписанию». Потом взглянул на меня, махнул головой в сторону машины:

– Если жрать не хочешь, поехали с ним прокатимся, мне дома посмотреть кое-что надо, книжечку одну.

Дождавшись когда парень с майке «СССР» усядется за руль, мы забрались в кабину УАЗа. Сиденье, кроме водительского, здесь было одно, поэтому мне пришлось ехать без удобств. Мотор рыкнул, и машина, развернувшись, поехала назад, к станице, оставляя позади одинокий силуэт истребителя с ярко белеющими крестами.

Дорога была разбитая, УАЗ подпрыгивал на ухабах, бросая меня на жесткий борт. За окном плыла знакомая картина: пожухлая от зноя степь, редкие чахлые деревца у оврага, далёкие, будто нарисованные, силуэты ветряков. Но я её почти не видел. Перед глазами всё ещё стояла вибрирующая панель приборов «Мессера» и ощущалась та дикая сила, что рвалась из-под капота.

– Ладно, с игрушкой разобрались, – первым нарушил молчание дядя Саша, доставая самокрутку. – Теперь по делу. Ночью, если ничего не случится, надо слетать к кораблю.

– Так срочно? – без удивления отреагировал я, понимая что сделать это нужно было уже давно.

– Срочнее не бывает. Тем более немцам пока не до нас…

Ждать что отправленной на авианосец бригаде прямо сейчас удастся восстановить хотя бы один самолет было бы слишком оптимистично, поэтому я и не ждал. Мужиков хоть и закинули туда с полным набором инструмента, и разнообразных запчастей, но чтобы оживить древнюю технику, им требуется «добавка».

– Добросим туда кое-что, потом бензин довезем, ну и обратно тоже не пустыми, топливо кончается, да и вообще… Что имел ввиду дядя Саша под «вообще», я уточнять не стал, тем более машина наконец остановилась и мы вылезли, отряхиваясь от дорожной пыли.

Дом дяди Саши с первого взгляда ничем не отличался от соседних: почерневшие от времени брёвна, ставни, сейчас распахнутые, крыша крытая тёмным шифером. Но если присмотреться, становились видны детали: под окнами – узкие амбразуры, сколоченные из толстых досок внутренние ставни, и даже на чердаке просматривались бойницы – явная огневая точка.

Дядя Саша, не говоря ни слова, толкнул калитку, которая открылась с тихим скрипом. Подошёл к двери, закрытой на здоровенный висячий замок, щёлкнул ключом и надавил плечом.

Мы прошли в сени, а затем в горницу. Свет сюда проникал слабо – из одного небольшого окна, завешанного плотной, выцветшей тканью. Глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку.

Я осмотрелся. Последний раз был у него дома давно, но здесь ничего не изменилось.

Прямо передо мной висела керосиновая лампа с матовым стеклом. Под ней – квадратный стол, покрытый скатертью с вышитыми по краям красными уголками. На столе – жестяная коробка из-под монпансье, полная пуговиц и катушек с нитками, толстый учебник в тёмном переплёте, стеклянная пепельница, и сложенная в трубку газета – мухобойка.

В углу стояла печь-«голландка», её изразцы давно потускнели, но были вычищены до блеска. На ней – чайник с коротким носиком. Рядом с печью – этажерка, доверху забитая книгами: технические справочники, томики Пушкина и Некрасова, школьные учебники. На одной из полок, как икона, стоял радиоприёмник «Рекорд» в деревянном корпусе.

На стене – ковёр с оленями, уже порядком выцветший, и рядом – несколько вырезанных из журнала «Огонёк» фотографий: Чапаев на тачанке, парад физкультурников, улыбающиеся дети. И одна, в самодельной рамке под стеклом, – молодой дядя Саша в лётной форме, стоящий рядом с хвостом какого-то самолета. Улыбка тогда была шире, глаза – спокойнее.

В другом углу, накрытая чехлом, расположилась швейная машинка «Зингер». Рядом – узкая железная кровать, заправленная грубым шерстяным одеялом. Всё было скромно, бедно, но поразительно чисто и на своих местах. Каждая вещь здесь служила, а не просто занимала пространство. Это была не музейная комната, а крепость, в которой человек организовал свой быт с той же тщательностью, с какой укреплял снаружи стены.

Дядя Саша, не снимая фуражки, прошёл к столу, взял книгу в тёмном переплёте. Это оказался не учебник, а толстый, технический альбом с чертежами.

– Садись, если устал, – кивнул он мне на табурет у печи. Сам сел на стул, отодвинул коробку с пуговицами и открыл альбом. На пожелтевших страницах мелькнули сложные схемы, разрезы моторов, таблицы с цифрами. – Пока я тут покопаюсь. Надо вспомнить кое-какие нюансы… А ты, – он посмотрел на меня, – глянь в сенях, на полке слева. Там кисет с табаком должен быть. Принеси, будь добр.

Я выполнил просьбу, нашёл заветный кисет. Дядя Саша закурил. Едкий дым странно гармонировал с запахами дома.

Я посидел молча, наблюдая, как он выводит на клочке бумаги какие-то цифры и странные, угловатые схемы, больше похожие на ребус. Дым от его самокрутки висел в неподвижном воздухе комнаты сизоватой тучей.

– Что это ты такое старательное выписываешь? – не выдержал я наконец, указывая подбородком на его записи.

Дядя Саша даже не оторвался от листа, только мотнул головой, отгоняя и мой вопрос, и назойливую муху, севшую на край стола.

– Зачем тебе? Всё равно не поймёшь.

Он сказал это без раздражения, даже с лёгкой усмешкой в углу рта, но я понял – лезть дальше бесполезно. Я откинулся на табурете, и закрыл глаза, даже слегка задремывая.

Минут десять прошло в почти полной тишине, нарушаемой только шуршанием переворачиваемых страниц, скрипом карандаша и изредка – одобрительным или задумчивым «хмыком» дяди Саши. Наконец он поставил последнюю точку, отложил карандаш в сторону и положил локти на стол, ссутулившись. Он внимательно, строго посмотрел на испещрённый записями листок, потом сверил что-то с раскрытой страницей альбома. И на его обычно суровом лице появилось редкое выражение – тихое, усталое удовлетворение мастера, решившего сложную задачу.

Он довольно кивнул, будто подтверждая что-то самому себе.

– Так-так… Ладно. В теории – сходится. Практика, как водится, всё поправит, но начало есть.

Он аккуратно сложил листок вчетверо и сунул его во внутренний карман.

– Ну что, Васек, сидением дело не двинем, – сказал он, поднимаясь. – Пойдём, надо погрузку организовать, да и с маршрутом разобраться. Ночью-то лететь – не днём болтаться. Каждую ложбинку надо знать наизусть.

Он потушил самокрутку в пепельнице, взял картуз, и молодцевато выпрямившись, шагнул к двери. Я за ним.

– Дядя Саша, – начал я, выходя на крыльцо. – А что со сбитым «Юнкерсом», тем, что в поле сел? Его так и бросили?

Он шёл немного впереди, не оборачиваясь, и сначала только хмыкнул, как будто вопрос был неприятный или глупый. Потом замедлил шаг, давая мне поравняться, и сказал, глядя куда-то поверх крыш:

– Сбитый… Бросили, говоришь? Нет, не бросили. Стоит пока. Двигатель с него сняли.

Я ждал продолжения. Он помолчал, вынимая кисет.

– Тот, наш который, мотор на выброс, – дядя Саша сделал характерный жест рукой, будто ломая палку. – А у этого двигатель целый. Ну, считай, целый. Вот и думаем… – Он ловко свернул очередную цигарку на ходу. – Не переставить ли ядрёную неметчину с умирающего на покалеченного. Авось, один «юнкер» на двоих и выйдет.

– А получится? – спросил я.

– Должно… – Он прикурил, щурясь от дыма. – Но пока что это две кучи головной боли.

Мы уже подходили к окраине, откуда был виден край лётного поля. Впереди, за полосой колючки, маячили знакомые силуэты: угловатый «Юнкерс» у ангара и добродушный, коренастый «Ан-2» чуть поодаль. Вокруг них, как и утром, копошились люди. Работа не кончалась.

Ан-2 – Детище советских инженеров. Рабочая лошадка. «Кукурузник». Неказистый, неуклюжий, с тряпичной обшивкой и допотопной приборной доской. Рядом с акульей статью «Мессера» он выглядел этаким добродушным увальнем, а рядом с угловатым «Юнкерсом» – и вовсе деревенским самоделом. Но он летал. Летал в любую погоду, с любого клочка земли, на последних каплях бензина. Его можно было починить в поле пассатижами и куском проволоки. Его мотор не требовал танцев с бубном и чертежей из таинственных альбомов – дал газ, и пошёл.

И опять, в который уже раз, вся надежда была на него. Не на трофейного хищника, что лежал беспомощно на брюхе, и не на гибридного «юнкерса», который ещё надо было собрать из двух поломанных. А на этого простого, выцветшего на солнце «трудягу». Ему предстояло тащить нас ночью, через степное небо, кишащее «охотниками», к вросшему в землю авианосцу.

В этом мире вообще всё было шиворот-навыворот. Самые сложные, самые совершенные машины выходили из строя от первой же царапины, а эта бипланная «лоханка», собранная, казалось, по чертежам из школьного учебника, оказывалась незаменимой. Она не поражала мощью, не пугала скоростью. Она просто работала. Изо дня в день. И в этой её простой, утомительной работе было больше настоящей, железной надежности, чем во всей хищной мощи «Мессершмитта».

Дядя Саша, шедший рядом, будто поймал ход моих мыслей. Не глядя на меня, он хрипло бросил:

– Заправлен, проверен. Ждёт. На нём хоть знаешь что отвалится, подготовиться можно, предусмотреть. А не гадаешь, как у фрицев.

В его словах не было восхищения. Была констатация факта, такая же прочная и неоспоримая, как и сам самолёт, к которому мы подходили. И почему-то именно сейчас, глядя на его потертые плоскости, я чувствовал себя спокойнее, чем при виде любого другого, более грозного летательного аппарата.

Мы подошли ближе. У самого шасси «Ан-2», прямо на канистрах из-под бензина, сидели двое механиков. Молодой, и постарше, с лицом, перемазанным в масле. Они о чём-то тихо переговаривались, и между пальцами у обоих тлели толстые, дымные «бычки» самокруток.

Увидев нас, они замерли на секунду, потом судорожно дёрнулись. «Бычки» полетели в пыль и были мгновенно растоптаны грубыми подошвами. Они встали, вытянувшись, как на поверке, виновато и глупо улыбаясь.

Дядя Саша остановился, его взгляд скользнул по растоптанным окуркам, потом по канистрам, на которых они только что сидели. Я мысленно приготовился к взрыву привычного, раскатистого мата, который бы поставил этих «сорванцов» в позу на полчаса. Но дядя Саша только тяжело вздохнул, будто устав от вечной человеческой глупости, и пробормотал себе под нос, не повышая голоса:

– Ну да, конечно. Курите. Взорвётся – прямо на канистре в космос и полетите. Без всякого самолёта.

Механики переглянулись, не зная, смеяться им или ещё больше испугаться. Я понял – сегодня им фантастически повезло. Обычно за такое дядя Саша с говном ровнял, но сейчас в его голосе не было ярости, только усталое, почти бытовое раздражение. Хорошее настроение шло от удачного запуска «Мессера». Оно и спасло ребят от серьёзной взбучки.

– Самолёт к вылету готов? – спросил дядя Саша уже обычным, деловым тоном, отгоняя разговор о вопиющей безалаберности.

– Так точно! – бодро отрапортовал старший. – Заправлен полностью, масло проверено, системы обслужены!

– Ну, и хорошо, – кивнул дядя Саша. – И чтоб я больше не видел… – он ткнул пальцем в сторону растоптанных окурков, и в его глазах на секунду мелькнула знакомая стальная искорка, – такого бардака. Понятно?

– Так точно! – хором ответили механики, явно радуясь, что отделались лёгким испугом.