Текст книги "Чужие степи – часть восьмая (СИ)"

Автор книги: Клим Ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Штаб располагался на окраине неподалеку, поэтому поездка была короткой. «Буханка» остановилась, взвизгнув тормозами, мы вылезли и, пригнувшись, один за другим спустились по земляным ступеням в полумрак.

Внутри было тесно и душно. Под низким, подпертым толстыми балками потолком, плавала сизая махорочная дымка, застилая лица сидящих за грубым самодельным столом мужчин. Пленных немцев в клетке не было, но и без них народу набилось достаточно: глава станицы Твердохлебов, занимавший своим мощным торсом добрую треть пространства во главе стола, его зам – сухопарый, с острым взглядом, и еще несколько знакомых суровых мужиков. Все они повернули головы в нашу сторону, когда мы вошли.

Твердохлебов кивком указал нам на свободные табуреты.

– Докладывай, – его голос, низкий и густой, заполнил блиндаж, заглушая остальной шум.

Я коротко изложил суть: удачный заход, погрузка, атака трех «мессеров» на обратном пути, гибель двоих, уход третьего. Рассказал о привезенных зенитках, подчеркнув плачевное состояние одной из них.

– Они нас ждали. Выходили на перехват не случайно. Значит, знали маршрут.

– И? – нахмурился Твердохлебов.

– И у них где-то тут, в радиусе действия истребителей, есть полевой аэродром. Нам нужна разведка. Срочно.

В блиндаже повисло молчание. Мужики переглядывались. Кто-то тяжело вздыхал. Твердохлебов не отводил от меня своего тяжелого взгляда. Потом его огромная ладонь легла на разложенную на столе карту.

– «Фоккер» твой починили, – произнес он, и в его голосе впервые прозвучала не констатация, а решение. – Летать можно. Вопрос один – куда?

Я подошёл к столу, кое-кто из сидящих посторонился, давая место. Карта была исчерчена карандашными пометками. Я провел пальцем от нашей станицы на запад, туда, где предположительно должен был быть враг.

– Они встретили нас тут, – я ткнул в точку на карте. – Значит, их аэродром где-то в радиусе ста, максимум ста пятидесяти километров. Искать нужно здесь, – я обвел пальцем обширный сектор где кроме пары речушек ничего не было.

Твердохлебов внимательно смотрел на карту, его мозолистый указательный палец лег рядом с моим.

– Район большой.

– Куда ж деваться?

Глава станицы медленно поднял на меня глаза. Взгляд был твердым, лишенным сомнений.

– Ладно. Время до темноты еще есть, ты как, сдюжишь?

– Попробую.

– Отлично. Связь – каждые пятнадцать минут. Понял?

– Понял, – я кивнул, чувствуя, как усталость мгновенно сменяется холодной, собранной готовностью. Сомнения и тяжелые размышления остались позади. Теперь был приказ и четкая цель.

Глава 12

Мы молча поднялись из душного полумрака блиндажа наверх. Воздух, уже остывающий, показался после той спертости невероятно свежим и чистым. Я глотнул его полной грудью, пытаясь смыть остатки напряжения. Рядом со мной Олег, выбравшись на свет, на мгновение остановился, прислонившись к стене, и провел ладонью по лицу, будто стирая с него маску усталости.

– Я с тобой полечу, – сказал он тихо, глядя куда-то в сторону стоянки, где темнел силуэт «Юнкерса».

Я повернулся к нему, изучающе всматриваясь в его осунувшееся лицо, в темные круги под глазами.

– Олег, посмотри на себя. Ты на ногах еле стоишь. Ты похож на…

– На выжатую тряпку, я знаю, – он резко оборвал меня, и в его голосе прозвучала знакомая, упрямая жилка. – А ты думаешь, я один такой? Здесь все ходячие мертвецы. Но этот полет… – он перевел на меня тяжелый, серьезный взгляд. – Там не просто посмотреть по сторонам нужно. Там искать. А глаза у меня, как у сокола, ты сам знаешь. Я и по рации отрапортую, и в воздухе – это тебе не пацан-салага.

Он был прав. Жора – парень старательный, но опыта маловато. Но вид у Олега был действительно жутковатый.

– Ты не выдержишь, – откровенно сказал я. – В кабине «Фоккера» – это не в «буханке» дремать.

– Выдержу, – буркнул он, отталкиваясь от стены и выпрямляясь во весь свой рост. С усилием, но он расправил плечи. – Пока вы там в небе торчали, я тут эти чертовы зенитки настраивал, да Егору мозги полоскал. Мне теперь только в воздухе и отдохнуть.

В его словах была не просто упрямая решимость. Была просьба. Побег от бесконечных проблем, у которых не было простого решения.

Я посмотрел на него еще мгновение, потом тяжело вздохнул.

– Ладно. Одеться потеплее не забудь. В кабине дубак будет.

– Рукавицы, валенки… – он почти улыбнулся, первый раз за сегодня, и поправил заткнутую за ремень кобуру с ТТ. – Через полчаса буду у самолета. Ты сам-то как, успеешь?

Я собирался сказать что заскочу домой, глотнуть хоть глоток домашнего покоя перед новым заданием. Но в этот момент взгляд мой упал на солнце. Оно уже пошло вниз, огромное и багровое, а стрелка моих часов показывала без пятнадцати семь.

Я резко, почти с раздражением, покачал головой, отгоняя соблазнительный образ.

– Нет. Никуда я не пойду. – Мой голос прозвучал суше, чем я хотел. – Времени в обрез. Пойду карты посмотрю, маршрут проложу. Да и самолет надо проверить, вдруг после ремонта капризничать будет.

Олег молча кивнул.

– Ладно, – просто сказал он. – Тогда через полчаса.

Мы развернулись, чтобы идти к аэродрому, но в этот момент скрипнула дверь блиндажа, и на свет, медленно и тяжело, выбрался Василич. Он постоял секунду, потом его взгляд упал на нас.

– Садитесь, – его голос был глухим от усталости, но в нем звучала привычная командирская привычка распоряжаться. – Поедем к твоему «Фоккеру».

Мы молча уселись в машину.

– Самолет заправили, – сказал он, заводя мотор. – Все, что было перебито в моторе – поменяли. Масло долили, давление в норме. Но мотор… – он сделал паузу, собираясь с мыслями. – Его погонять надо. Хорошенько. Чтобы убедиться, что после ремонта всё село как надо.

– Понял, – кивнул я.

«Буханка» тронулась, и мы поехали не к основной стоянке, а дальше, за периметр, туда, где в поле, под маскировочными сетками, прятали мой «Фоккер». Дорога вела через станицу. Мы проезжали мимо почерневших, обугленных скелетов домов, мимо груд битого кирпича и покореженного железа.

– Думаешь, у них еще много этих подарочков? – мрачно спросил Олег, глядя в свое окно на разрушения.

– Хватит, – буркнул Василич, не открывая глаз. – Но зря тратить не станут. Бомбить просто так, для устрашения – не их метод. Экономны сволочи. Бить будут по конкретным целям.

В этот момент мы выехали на центральную площадь, и тут я увидел их.

Двое. Парни, мальчишки даже, им на вид было лет по шестнадцать. Они висели на поперечной балке видимо специально для этого и установленной. Ноги их неестественно подогнулись, головы склонились набок. Лица, еще не утратившие детской округлости, были синими. На груди у каждого болталась картонная табличка, но с дороги нельзя было разобрать буквы.

Я аж привстал на сиденье, едва не вжавшись лицом в стекло.

– Это… что? – вырвалось у меня, голос сорвался на шепот.

Олег резко выдохнул. Василич наконец мрачно посмотрел на виселицу.

– Диверсанты, – коротко и безжалостно бросил он.

В голове у меня что-то щелкнуло. Вспомнился огонек в стороне башни, который я видел в сверху.

– Но как… – я с трудом выговаривал слова, не в силах оторвать взгляд от безжизненно болтающихся ног в стоптанных ботинках. – Это же… пацаны. Кто они?

Василич тяжело вздохнул, и в его усталом голосе прозвучала какая-то бесконечная, изматывающая душу тяжесть.

– Типа беженцы. Неделю как здесь. Голодные пришли, оборванные… Их приютили, накормили. А они… – он замолчал, снова глядя вперед на дорогу, будто виселицы уже не существовало. – Они сигналы подавали.

Я откинулся на сиденье, чувствуя давящее противоречие. Олег сидел рядом и смотрел в пол. Мы проехали остаток пути молча, каждый с своей думой.

«Буханка» наконец остановилась на краю периметра. Впереди угадывался знакомый силуэт «Фоккера», укрытый сеткой. Но теперь даже вид моего самолета не мог развеять мрак, сгустившийся в душе после площади. Всё оказалось еще страшнее, чем я думал. Смерть приходила не только с неба, но и под личиной несчастного, голодного пацана с протянутой рукой. И защититься от такого нам было нечем.

Мы молча вышли из машины. Я подошёл к «Фоккеру» и сдёрнул маскировочную сетку. Самолет стоял, будто и не был изранен. Только неаккуратно затертые следы масла на обшивке.

– Давай, заводи, – сказал Василич, останавливаясь перед капотом. – Слушать будем.

Я забрался в кабину, привычными движениями включив зажигание. Мотор, после нескольких прокруток, с хриплым кашлем ожил. Его ровный, уверенный рокот успокаивал и внушал уверенность. Я дал ему немного прогреться, потом постепенно стал поднимать обороты. Мотор отзывался послушно, без перебоев.

Василич, приложив ладонь к капоту, внимательно слушал, его хмурое лицо было сосредоточено. Потом он заглянул вниз, под двигатель, туда, где должны быть масляные патрубки.

– Видишь? – он прокричал мне через шум, показывая пальцем. – Три шланга, рядом идущих. Пуля, сука, прошла навылет, все три пробила. Масло вытекло в считанные секунды. Повезло, что ты сразу сел, а не заклинило в воздухе.

Я смотрел на аккуратно поставленные новые шланги, и снова перед глазами встали те двое на площади.

– Не могу понять… – начал я, почти не осознавая, что говорю вслух, глядя в пустоту перед собой. – Ну как… как можно вот так? Взять и… повесить пацанов. Даже если они…

Олег, стоявший рядом с Василичем, услышал меня, а может и по губам прочитал, он это умел. Он подошёл ближе к кабине, его лицо в сумерках было суровым.

– Потому что от их «сигнальчиков» пятнадцать человек под завалами осталось, – его голос был тихим, но каждое слово било точно в цель. – Трое – дети. Не успели в укрытие спуститься. И еще человек двадцать раненых, некоторые тяжко. Так что не жалей их. Они свой выбор сделали, и мы свой.

Его слова повисли в воздухе, ответить мне было не чем. Война человеческая снова являла свое настоящее лицо – не героическое, а страшное и безвыходное. Не было правых и виноватых, были лишь цены и решения. Цена доверия оказалась слишком высока, и заплатили её обе стороны.

Я резко сбросил газ, и мотор с неохотой затих.

– Всё в порядке, – одобрил Василич, отходя от самолета. – Масло не течет. Можно лететь.

Пока я вылезал из кабины, Олег уже тащил из «буханки» две тяжелые, обшитые жестью коробки с пулеметными лентами и сам MG-42, новенький, еще даже в смазке.

Василич, кряхтя, достал из машины брезентовую сумку.

– Держите, – бросил он, протягивая ее. – Тут бутерброды с салом. – Рядом он поставил на крыло термос. – Чай, с сахаром. Чтобы не заснули там.

Мы молча, почти автоматически, управились с грузом, уложив патроны и пулемет в заднюю кабину. Потом, стоя у крыла, быстро, почти не жуя, проглотили по бутерброду и запили обжигающим, сладким чаем. Еда была безвкусной, но тело, забывшее о голоде, с благодарностью принимало калории.

Развернув карту, я коротко ткнул пальцем.

– Вот здесь нас атаковали. Старт отсюда. Пойдём зигзагом, на северо-запад. Смотрю влево, Олег – вправо. Высота – полтора километра, чтобы и видеть больше, и не быть лёгкой мишенью. Первый доклад – через пятнадцать минут.

Василич молча кивнул.

– Пора, – сказал Олег, сжимая в руке пустую кружку.

Мы забрались в кабину. Я – на свое место, к штурвалу. Олег устроился сзади, пристроив пулемет сбоку. Проверили переговорку, потом основную рацию. Всё работало.

Я помахал рукой Василичу, стоявшему по стойке «смирно» у крыла. Он коротко взмахнул в ответ, развернулся и пошел к машине, не оглядываясь.

Выдохнув, я включил зажигание. С первой же попытки мотор чихнул и с надрывом ожил.

Взлетели штатно. «Фоккер» послушно оторвался от земли, и под нами поплыли поля и перелески. Высота быстро набралась, и я взял курс на северо-запад. В кабине стоял оглушительный рев мотора и свист встречного ветра, но встроенные в кожаные шлемы наушники глушили самый неприятный шум, оставляя лишь приглушенный гул.

– Связь с землей, первый выход, – сказал я в микрофон, нащупав тумблер передатчика.

– «Фоккер», вас слышно. Как полет? – голос дежурного радиста с земли был спокоен.

– Полет нормально. Вышли на маршрут. Высота полтора. Ничего не наблюдаю.

Связь прервалась., и почти сразу в наушниках раздался в наушниках голос Олега.

– Красота-то какая! – весело прокричал он.

– Угу, – отозвался я, всматриваясь в землю. – Смотри в оба.

– Я смотрю, я смотрю…

Сорок минут в воздухе.

Холодный ветер пробивался сквозь теплую куртку, заставляя ежиться. Я проверил курс и скорость. Мы приближались к той самой зоне, откуда, по нашим предположениям, могли подняться «мессеры». Напряжение нарастало. Каждый темный участок степи внизу теперь казался потенциальным укрытием.

– Слева, вон там, – внезапно сказал Олег, и в его голосе прозвучала нотка интереса. – Видишь, длинная такая полоса.

Впереди, километрах в пятнадцати, темнел небольшой лесной массив, а рядом с ним – вытянутое, похожее на реку или озеро, темное пятно воды.

– Водоем, – прокричал я в микрофон. – И лес вокруг. Отличное укрытие. Ложимся на курс.

Я плавно развернул «Фоккер», направляясь к этому месту. Мы летели еще минут пять, я всматривался в подозрительный участок, пытаясь разглядеть хоть что-то.

И в этот момент они появились.

Словно из ниоткуда, вынырнув из слепящего диска заходящего солнца, две темные, стремительные тени отделились от светового зарева и устремились к нам. Они шли сверху, используя солнце как прикрытие.

– Справа, сверху! – взревел я в микрофон, резко бросая самолет в левый вираж и одновременно давая полный газ. – Два истребителя! В атаке!

Олег тут же отреагировал. Я услышал, как сзади заработал пулемет.

– Вижу! – его голос был собранным, без паники. – Заходят в хвост!

Это был кошмар, повторяющийся в деталях, но в сто раз страшнее. «Мессеры» пикировали на нас с пронзительным воем, но теперь у нас не было спасительной медлительности «Ана». «Фоккер» резвый и верткий, но в пике он терял скорость, а это было смертельно.

– Держись, сейчас встряхну! – крикнул я, вспоминая, как дядя Саша бросал «кукурузник» в глубокие скольжения. Я резко потянул штурвал на себя и дал правую педаль. Самолет задрожал, срываясь в штопор, и вираж был таким крутым, что очередь из пулеметов прошла в метре от крыла.

Я выровнял самолет и тут же снова рванул в сторону, закладывая противоположный вираж. Немцы, не ожидая такой прыти, пронеслись мимо, но один из них, более опытный, сделал горку и снова зашёл сзади.

– Олег! Хвост чистый? – закричал я, пытаясь одновременно следить за горизонтом и за противником.

В ответ услышал лишь оглушительный треск MG-42. Олег снова открыл огонь.

– Попал! Попал в него! – его голос сорвался от возбуждения. – Дымит, сволочь! Уходит!

Я рискнул оглянуться. Один из «мессеров», оставляя за собой тонкую струйку дыма, резко отвалил и стал терять высоту, уходя в сторону. На секунду блеснула надежда.

И в этот момент мир взорвался.

Оглушительный треск, скрежет металла, и самолет вздрогнул, будто налетел на невидимую стену. Передо мной из-под капота повалил густой, маслянистый дым. Мотор захлебнулся, издал утробный хрип и заглох. В наступившей звенящей тишине был слышен только свист ветра и нарастающий вой второго истребителя, уходящего вверх после атаки.

– Мотор! – закричал я. – Мотор заглох! Садимся!

Я отчаянно оглядел местность внизу. Прямо перед нами был тот самый заросший деревьями водоем.

– «Фоккер» – земле! – крикнул я в микрофон, нажимая на тангенту передатчика. – Сбит! Координаты… – я вспомнил карту и прокричал приблизительные цифры. – Район озера, лес рядом! Вижу под деревьями самолеты! Люди бегут! Это аэродром! Повторяю, это аэродом!

Рация отключилась. Мы планировали, теряя высоту. Земля неслась навстречу с ужасающей скоростью. Я изо всех сил тянул штурвал на себя, пытаясь погасить скорость. Правое крыло задело за верхушки деревьев, самолет крутануло. Последнее, что я увидел, – это огромный валун, торчащий из земли прямо по курсу.

Удар был страшным. Меня с силой швырнуло вперед, ремни впились в плечи, а потом резко дёрнули назад. Голова с силой ударилась о борт кабины. В глазах потемнело.

Приходя в себя, я почувствовал запах бензина и дыма. Самолет лежал на боку, из-под капота уже вырывались языки пламени. Я инстинктивно дёрнул за ремни, сорвал замок и вывалился из перекошенной кабины на землю. Шлем с наушниками слетел с головы.

– Олег! – закричал я, поднимаясь на ноги и спотыкаясь. – Олег, выбирайся!

Я бросился к задней кабине, но огонь уже бушевал вовсю. Сквозь пламя я увидел его – он сидел, склонив голову на грудь, и не двигался. Его шлем уже был черным от копоти.

– ОЛЕГ! – закричал я снова, отчаянно, но жар от огня не давал подойти ближе.

В этот момент бензобак сдетонировал. Ослепительная вспышка, волна горячего воздуха, и я отлетел назад, ударившись о землю.

Было больно, и на какое-то мгновение я отключился, а когда сознание вернулось, единственное что мне оставалось, смотреть как горит мой самолет. Хотел встать, но тело не слушалось, а неподалеку, из леса, уже доносились крики.

Выдохнув и успокоившись, я снова попытался подняться, но мир плыл перед глазами, а в висках стучал молот. Из леса, оттуда, где я разглядел самолеты, высыпало несколько фигур. Они бежали ко мне, крича что-то отрывистое и гортанное. Немецкий. Я не понимал слов, но тон был понятен – злой, властный.

Двое солдат схватили меня под руки и грубо подняли на ноги. Земля уходила из-под ног. Я видел их расплывчато, сквозь пелену боли: серо-зеленые мундиры, но на головах у них были не знакомые котелки, а остроконечные каски-«удила», словно со старых фотографий времен первой мировой. Кто-то был в кожаных куртках, похожих на наши летные, но иного покроя, с высокими воротниками. Смесь времен. Смесь, от которой еще больше кружилась голова.

Они что-то кричали мне в лицо, трясли. Я молчал, пытаясь сосредоточиться. Меня поволокли в сторону леса. Ноги подкашивались, и я почти не чувствовал земли.

И вот мы миновали опушку.

Под густыми, искусно натянутыми сетками, между стволами коренастых карагачей, стояли самолеты. Несколько угловатых, похожих на чудовищных стрекоз, трехмоторных бомбардировщиков. И пара «мессеров» – похожих на того, что только что сбил нас. Техника была замаскирована блестяще. С воздуха никак не разглядеть.

Меня тащили мимо этого призрачного аэродрома. Я видел, как механики в замасленных комбинезонах поворачивались, чтобы посмотреть на пленного. Видел тусклый блеск бомб, аккуратно сложенных на поддонах.

Они нашли нас. Или мы нашли их. Теперь я был здесь. А Олег… Олег горел в ста метрах отсюда, в фанерной ловушке, которая еще недавно была моим «Фоккером». Мы выполнили задание. Мы нашли аэродром. Ценой, о которой я не мог и подумать.

Глава 13

Меня втолкнули в бревенчатый блиндаж, вкопанный на опушке. За столом из оружейных ящиков сидел офицер в затянутой форме, с холодными, как осколки льда, глазами. Похоже, начальник этой волчьей стаи. Рядом стоял еще один, и двое тех, кто привел меня.

Меня поставили перед столом. Офицер что-то спросил. Его голос был ровным, безразличным. Я молчал, глядя куда-то в пространство. Голова раскалывалась, и сквозь шум в ушах я едва различал слова.

Повторив вопрос и не получив ответа, он кивнул одному из солдат. Тот, без лишних эмоций, с размаху ударил меня кулаком в живот. Воздух с хрипом вырвался из легких, я согнулся, едва удерживаясь на ногах, потом упал на колени. Работа была отлаженной, профессиональной. Били не чтобы покалечить, а чтобы сломать волю. Почки, солнечное сплетение, мышцы на ногах и спине. Боль была глубокой, тупой, растекающейся горячей волной.

Я не кричал. Стиснув зубы, я, сплевывая кровь, шипел одно и то же, снова и снова:

– Говна ты гестаповская… Мразота…

И тогда вперед вышел другой. Молодой, с ухоженными руками и тонкой, гибкой плеткой. Он был в идеально начищенных высоких сапогах. Он не говорил ничего, лишь с легкой, почти ленивой улыбкой наносил удары плеткой по лицу. Кожа на скулах горела огнем. Потом он отложил плетку и, прицелившись, с разворота ударил меня носком сапога в челюсть.

В глазах потемнело. Я рухнул на земляной пол, чувствуя соленый вкус крови во рту. Офицер что-то сказал, и его подручный, с тем же выражением брезгливого отвращения, достал из кармана чистый, сложенный платок. Он наклонился и тщательно протер им носок своего сапога, на котором осталась алая полоса моей крови. При этом он что-то говорил тихим, вкрадчивым голосом, вероятно, комментируя мое «неопрятное» состояние.

Лежа на полу, я видел его начищенные до зеркального блеска голенища и слышал этот спокойный, сытый голос. Казалось, на этом все и закончится. Но нет.

Меня грубо подняли и снова поставили на колени. Офицер за столом достал из ящика небольшую, истрепанную книжечку в кожаном переплете. Немецко-русский словарь. Он медленно, вдумчиво начал листать его, задерживаясь на нужных страницах. Его подручный с плеткой стоял рядом, помахивая ею и с насмешливым интересом наблюдая за мной.

Офицер нашел нужную страницу, ткнул в нее пальцем и что-то сказал своему подручному. Тот кивнул, подошел ко мне вплотную и, глядя в книжку, медленно, коряво выдавил:

– Твой… звание? Капитан? Полковник?

Я молчал, глядя на него исподлобья. В голове стучало: «Скажи капитан. Скажи хоть что-нибудь, чтобы прекратили». Но губы не шевелились. Гордость, отчаяние и ярость сковали их.

Офицер за столом снова что-то сказал. Подручный вздохнул с преувеличенной досадой и с размаху ударил меня плеткой по уху. В ухе зазвенело, по щеке потекла струйка крови.

– Твой… часть… где? Дом? – он снова заглянул в словарь. – Аэродром… где? Координаты?

Я плюнул кровью ему на сапог. Это было глупо, почти по-детски, но иначе не мог.

Реакция была мгновенной. Удар в лицо, на этот раз кулаком. Я снова рухнул на пол. Они подняли меня, и подручный, уже не заглядывая в словарь, продолжил, его русский становился все более ломаным, но вопросы – все более конкретными.

– Сколько… самолет? Юнкерс? Фоккер? Сколько штук? – он тыкал пальцем в воздух, изображая самолеты.

Я закрыл глаза, пытаясь отключиться. Вспомнил лица: Аню, дядю Сашу, даже Олега, который сейчас горел в обломках.

Офицер холодно посмотрел на меня, затем отложил словарь в сторону. Его взгляд говорил, что это только начало. Долгая, изматывающая ночь, полная боли и унижений, только начиналась. А у меня не было сил даже на то, чтобы подняться.

Часа через два, когда мое лицо, да и тело в целом представляло из себя хорошо помученную отбивную, они в конце концов отстали. Двое солдат, молча и без особых усилий, подхватили меня под мышки и, волоча по земле, оттащили в соседнее сооружение – нечто вроде сторожевой будки или крошечного сарая без окон.

Я отполз в самый темный угол, на ощупь найдя стену, и осторожно растянулся на земляном полу спиной вверх. Все тело горело одним сплошным синяком. Лицо распухло, из разбитой губы сочилась кровь, а в ребрах при каждом вдохе шевелилась острая, колющая боль.

И тогда, в полной темноте, я позволил себе усмехнуться. Горькой, кривой усмешкой, которая отозвалась болью в разбитых губах.

«Бейте, – мысленно сказал я им. – Бейте сколько влезет».

Я закрыл глаза, сосредоточившись на внутренних ощущениях. Сквозь боль я уже чувствовал знакомое, противное щекотание в тканях – признаки начавшегося заживления. Синяки начнут сходить через пару часов. Сломанные ребра срастутся к утру. К рассвету от этого избиения не останется и следа, только голод и усталость.

И вот тогда-то у этих гестаповцев и появятся самые настоящие, самые неудобные вопросы. Не «где твой аэродром?», а «почему на тебе нет ни царапины?». Они не успокоятся. Они будут добиваться ответа. Они будут резать, жечь, ломать… и снова и снова с изумлением смотреть, как их работа бесследно исчезает.

Я повернулся на бок, глядя в черноту перед собой. Смерть была бы милосердием. Но только не в моем случае, мне было суждено снова и снова возвращаться в эту будку, целым и невредимым, готовым к новому раунду. Это была не пытка. Это был бесконечный, безнадежный цикл.

Мысль о побеге вертелась в голове навязчивой, и практически безнадежной мухой. Степь вокруг просматривалась на километры. Бежать по этому открытому пространству – самоубийство. Даже для меня. Они поймают, вернут, и начнется новый виток… всего этого.

Я перевернулся на спину, уставившись в черноту потолка. Пыль щекотала ноздри. И тогда план, безумный и отчаянный, начал вырисовываться из мрака. Не бежать. Улететь. Угнать один из их же самолетов. «Мессер» или даже один из этих угловатых бомбардировщиков. Сделать то, чего они никак не ожидают.

Но одному это не под силу. Нужен помощник, снять часовых, заправить технику, прикрыть если что. Нужен был Олег.

Я снова мысленно вернулся к тому огненному шару, что поглотил «Фоккер». Да, Олег принял «лекарство». Так же, как и я. Он не мог умереть. Тем более учитывая его невосприимчивость к огню. Но такой жар… Пламя, которое пожирало алюминий и сталь… Выдержит ли его дар такое?

Сомнения глодали изнутри сильнее любого голода. Я не видел, что осталось от него там, в сердцевине пожара. Может, его дар не справился. Может, он все-таки мертв. По-настоящему.

Я сжал кулаки, чувствуя, как разбитые пальцы с хрустом становятся на место. Если он не придет… тогда мне придется либо смириться с вечным заточением в качестве подопытного кролика, либо попытаться в одиночку.

Я зажмурился, пытаясь отогнать эти мысли. Нужно верить. Верить в силу «лекарства». Верить в упрямство Олега. Он должен выжить. Он должен найти меня в этой проклятой будке. И тогда… тогда мы им устроим такой погром, что их идеальный, скрытый аэродром станет их братской могилой.

Это была слабая, почти призрачная надежда. Но другой у меня не оставалось. Только ожидание. И боль, которая понемногу отступала, оставляя после себя лишь зуд заживающей кожи и леденящий душу страх, что в этой игре я остался совсем один.

Время потеряло смысл. Я проваливался в короткие, тяжелые провалы беспамятства, где бред и реальность смешивались в один клубящийся кошмар. То мне казалось, что я всё ещё в кабине, и Олег кричит где-то сзади. То я снова видел его, неподвижного в огне.

Я лежал, уставившись в темноту, когда скрипнула дверь. Я не шелохнулся, решив, что это снова они. Пришла новая смена для очередного сеанса «убеждения».

Тем более в проеме, под тусклым светом фонаря снаружи, стояла фигура в немецком мундире. Сердце упало. Прислали нового специалиста.

И тут фигура шагнула внутрь, и тусклый лунный свет упал на лицо.

Олег.

Он был бледен как полотно, или даже нет, его кожа на лице и руках была неестественно гладкой и розовой, как у новорожденного. Бледность же ей придавал тусклый лунный свет. И он был одет в форму немецкого унтер-офицера.

Я попытался вскочить, но тело, всё ещё залечивающее переломы, не слушалось. Я лишь судорожно вздохнул, уставившись на него.

– Твоя… одежда… – хрипло выдавил я, не в силах вымолвить больше.

Олег коротко, беззвучно усмехнулся. Его голос был тихим и уставшим, но в нем звучали знакомые нотки.

– Моя сгорела. Думаешь, я как дух, голым по лесу шастать буду? Пришлось… позаимствовать. – Он мотнул головой в сторону выхода.

– А охрана? – прошептал я.

Олег поднес палец к губам, а потом медленно поднял его вверх, указывая на небо за пределами будки.

– На небесах. Встать можешь?

С трудом оттолкнувшись от стены, я поднялся на ноги. Мир поплыл перед глазами, и я схватился за косяк, чтобы не рухнуть. Легкие горели, сердце бешено колотилось. Все внутренние ресурсы ушли на заживление, и теперь тело требовало плату.

– Не могу… – прохрипел я, опираясь лбом о прохладное дерево. – Не могу идти. Жрать… Жрать хочу, Олег.

Олег молча кивнул, его взгляд скользнул по моему осунувшемуся лицу, и он бесшумно исчез в темноте за дверью. Я остался стоять, дрожа от слабости, и слушал ночную тишину, теперь казавшуюся зловещей после его слов об «охране на небесах».

Он вернулся минут через десять, неся холщовую сумку. Из нее он вытащил целую, толстую палку сырокопченой колбасы и сунул мне в руки. Запах дыма и мяса ударил в ноздри, вызвав волну безудержного голода.

Я не стал церемониться. Вцепился в колбасу зубами и оторвал огромный кусок. Жевал жадно, почти не прожевывая, чувствуя, как пища падает в пустоту желудка, словно угли в печь. Жир тек по подбородку, но мне было всё равно. Я откусывал снова и снова, пока в руках не остался один обрезок.

Олег молча наблюдал, прислонившись к дверному косяку и глядя в ночь.

Прошло еще полчаса. Я сидел на земле, прислонившись спиной к стене, и чувствовал, как сила возвращается ко мне с каждой секундой. Голод утих, сменившись приятной тяжестью в животе. Боль окончательно отступила, оставив после себя лишь легкую ломоту в костях, как после хорошей тренировки.

Я оттолкнулся от стены и на этот раз встал уверенно. Ноги держали. Тело слушалось.

– Ну что, – сказал Олег, видя, что я готов. Его глаза блеснули в полумраке. – Отдохнули? Теперь самое интересное.

Я кивнул, разминая плечи. Голод был утолен. Раны зажили. Теперь предстояло утолить другую жажду. Жажду мести и свободы. И самолеты были так близко.

Мы выскользнули из будки, прижимаясь к теням. Ночь была глухой, лишь изредка доносилось какое-то постукивание. Олег мотнул головой в сторону блиндажа, где меня допрашивали. Дверь была не заперта. Внутри – пусто. На столе, рядом с тем самым словарем, лежала стопка карт. Я сунул их за пазуху, и заметив висящий на стене длинный нож в ножнах, позаимствовал и его.

Мы двинулись дальше, к стоянке. Самолеты стояли призрачными силуэтами под сетками. И вокруг них, несмотря на кажущееся безлюдье, маячили четыре темные фигуры. Двое – ближе к нам, у самого леса. Еще двое – по другую сторону, у хвостов бомбардировщиков.

Олег сжал мой локоть и жестом показал: идем по большому кругу. Мы бесшумно, как тени, обогнули периметр, подойдя к дальней паре с тыла. Они курили, негромко переговариваясь. Олег посмотрел на меня, я кивнул.

Это было быстро и беззвучно. Один – мой. Другой – Олега. Подкрались вплотную. Резкий, точный захват, короткий хруст – и тела осели на землю, словно мешки с песком.

Теперь – ближние. Их было проще достать, но риск выше. Пришлось проползти несколько метров по мокрой от росы траве. Они стояли спиной к нам, глядя в сторону лагеря. Олег достал из-за голенища длинный, с узким клинком нож. Я последовал его примеру. Еще один взгляд, кивок – и мы синхронно вонзили клинки.

Олег вытер лезвие о шинель одного из немцев и мотнул головой в сторону ближайшего «мессера».

– Готов к прогулке?

Разумеется я был готов, и вскоре мы уже были возле крайнего самолета.

Олег, стоя на крыле, заглянул в тесную одноместную кабину и тут же всё понял. Его взгляд скользнул по примятой кожаной спинке, по небольшому пространству у ног.