Текст книги "Джентльмены"

Автор книги: Клас Эстергрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

– Ни разу, – ответила Мод. – Генри хотел, чтобы это было его убежище.

Духи Мод облагораживали пропахший старыми отбросами холл.

– Ты кого-то боишься? – Мод кивнула в сторону массивного шкафа, которым я забаррикадировал дверь.

– Боюсь? – повторил я. – Нет, я просто уборку затеял.

– Не хотишь показать мне квартиру? – попросила она. – Мне всегда было интересно, как она выглядит.

Я проводил ее в темную гостиную и вдруг принялся болтать, как одержимый, как маньяк, как накурившийся смотритель музея, не особо задумываясь над тем, что говорю. Я больше месяца не общался с людьми, а Мод вежливо слушала. Мы проследовали через гостиную с ее креслами, чиппендейловской мебелью, которую дед Моргоншерна выиграл в покер у Эрнста Рольфа в тридцатых годах, камином и двумя фарфоровыми скульптурами – «Правда» и «Ложь», персидскими коврами, треснувшими абажурами с длинной бахромой, шахматным столиком Лео, пепельницей на ножке, столом из желтоватого африканского мрамора Джиалло Антико, пальмами на пьедесталах и прочими вещами, создававшими здесь особую, музейную атмосферу.

Затем мы прошли по мрачным, темным сервировочным коридорам в комнату, где стояли рояль и софа с черными кистями: по всему полу были разбросаны листы с нотными записями Генри Моргана, которые он словно бы оставил на минуту. Мод хотела увидеть его спальню, и я показал ей все, что она желала, даже комнаты Лео, брошенные словно по сигналу воздушной тревоги или во время землетрясения; там все еще пахло курениями.

Я без умолку, до хрипоты болтал о погоде и природе, о квартире и разных ее деталях, о Генри и Лео Морганах, а также о себе. Мод внимательно слушала, не комментируя. После экскурсии по квартире она пожаловалась на свет – точнее, на его нехватку.

– Здесь так темно и мрачно, – сказала Мод. – Зачем ты завесил все окна? Думаешь, там война?

– Так надо, – отрезал я. – В этой квартире вечно таится ночь…

– Но за окном лето в самом разгаре! – возразила Мод. – Ты такой бледный, солнце тебе не помешало бы.

Не особо интересуясь моим мнением, она подошла к окну гостиной и отодвинула штору. Свет залил комнату и ослепил меня, я зажмурился. Сразу стало видно, как запущена квартира, сколько в ней скопилось грязи и хлама. Вернись Генри домой, он обезумел бы от злости, увидев это запустение, и, возможно, выбросил бы меня на улицу. В одном из углов осыпались старые пасхальные ветки.

– Теперь лучше, – сказала Мод. – Хотя вовсе не так, как говорил Генри.

– А что он говорил?

– Что здесь бедно. Очень бедно…

В новом свете гостиная выглядела иначе. Я обнаружил вещи, которых раньше не замечал, – может быть, из-за темноты. Мод ходила и рассматривала картины, время от времени делая открытия: там Линдквист, а здесь Нурдстрём. Я ходил за ней и слушал ее ценные комментарии. Мод держалась так, словно тысячу раз прежде прогуливалась от «Буковски» на Арсеналгатан к «Шведскому олову» на Страндвэген; вероятно, так оно и было.

– Bric-à-brac, – повторяла она, кивая в сторону маятника и вазы в стиле югенд. – Bric-à-brac.

Она, несомненно, была хорошо осведомлена в этой сфере. За дверью, вечно открытой, Мод нашла нечто интересное: старинную трость с цепью, на конце которой красовался покрытый шипами шар. Это был фамильный герб рода Моргоншерна – «утренняя звезда» – что-то вроде рыцарской палицы. Я не мог понять, почему Генри ни разу не похвастался передо мной этим сокровищем.

Мод ходила из комнаты в комнату, раздвигала шторы и впускала солнечный свет. Солнечные лучи играли в стеклах шкафов с ост-индским фарфором, озаряли темное дерево мебели, отражались в навощенном паркете, и я нехотя признавал, что квартира стала красивее.

Вскоре мы оказались в библиотеке, омерзительно пропахшей потом, табаком и кофе. Мод прошла мимо стола, на котором возлежал мой великий труд, и раздвинула тяжелые, бордовые, прокуренные шторы. Свет ворвался в комнату, озарив множество драгоценных томов, и Мод открыла окно, чтобы избавиться от затхлости. По комнате пробежался легкий ветерок, от которого слегка задрожали все шестьсот листов на столе.

– Это новая книга? – спросила Мод, глядя на кипу бумаг.

– Я не знаю, что это такое, – ответил я. – Work in progress, [79]79
  В работе (англ.).


[Закрыть]можно сказать.

– Я читала все твои книги, – сказала Мод.

– Не может быть!!!

– Генри столько о тебе рассказывал. Мне, конечно, стало интересно. Мне все понравились. Но последняя – больше всех, она самая зрелая., а это? Что это?

– Не скажу, – ответил я. – Не сейчас.

Не спрашивая разрешения, Мод принялась без стеснения перебирать бумаги. Я не стал ей мешать – пусть сама увидит, что это такое. Достаточно было прочитать пару строк там и здесь, чтобы понять, о чем идет речь.

– Ты тоже там есть, – сказал я. – Некоторым образом.

Мод улыбнулась – от тщеславного удовольствия быть литературной героиней или от неуверенности и страха. Она попросила сигарету, и я протянул ей одну из последних «Кэмел» без фильтра.

– Хочешь выпить? – спросил я. – Может быть, джимлет? Я вчера нашел бутылку «Джилбиз» под бильярдным столом.

– Нет, спасибо, – отказалась она. Филип Марло не был ее типом. – Ты столько всего не знаешь, – продолжила она. – И никогда не узнаешь.

– И не хочузнать, – ответил я.

Мод стояла спиной ко мне, положив бумаги на стол, и смотрела в окно. Курила она быстро, но сигарету затушила на середине, и тогда я услышал, что она плачет. Ткнув окурок в разинутую пасть сатира, Мод достала носовой платок и высморкалась. Затем она достала из сумки зеркальце и подправила макияж возле глаз. Я не знал, куда деваться. Я ненавидел ее, а утешать того, кого ненавидишь, сложно. Да и нечем мне было ее утешить.

– Пожалуй, я все-таки выпью, – сказал я и пошел в бильярдную за той неудачно спрятанной бутылкой. На кухне я взял стакан, лаймовый сок «Рози» и пару кубиков льда. Пятьдесят на пятьдесят. Наливая, я заметил, что у меня дрожат руки. Вышло шестьдесят на сорок в пользу «Джилбиз».

Мод пришла и встала в проеме кухонной двери, кусая нижнюю губу.

– У меня нет даже… даже снимка, фотографии на память о… Генри, – всхлипывала она.

– Я могу подарить, – сказал я, сделав глоток джимлета. Вкус получился отличный. – У меня в комнате на стене висит.

Мод безотрывно смотрела на меня полными слез глазами, и я отлично понимал Генри Моргана и Вильгельма Стернера, которые были готовы на все ради нее. Она была так безумно красива, что смотреть на нее было больно. И страшно.

Я отправился в свою комнату. Мод последовала за мной, как ребенок, который боится одиночества. От аромата пачулей у меня дрожали колени. Половину джимлета я расплескал по дороге.

Среди гравюр по мотивам трагедий Шекспира я развесил фотографии родственников и друзей, среди которых были Генри, Лео и я сам: снимок, сделанный на Хурнсгатан несколько месяцев назад. Мы обнимали друг друга за плечи, как три мушкетера в поисках приключений, три джентльмена, знающих толк в жизни. Видно, это был хороший день, один из немногих.

Я снял фотографию, уронив булавки на пол, и протянул ее Мод.

– Вот, – сказал я. – Оставь себе на память.

Мод села на кровать Геринга и принялась с довольным видом рассматривать снимок. Нечто похожее на улыбку смягчило ее черты, и я возблагодарил Бога за то, что он не сделал меня художником, иначе мне пришлось бы посвятить остаток жизни попыткам запечатлеть это лицо.

– Он скоро появится в кино, кстати, – сказал я. – Он же был киношником.

– Да, был, – Мод снова улыбнулась. – Киношником. – В ее словах не было иронии. Это был неподходящий момент для язвительности и сарказма.

Я рассеянно подумал, что до сих пор не знаю, почему кровать со спинкой из орехового дерева называется старой кроватью Геринга. Еще одна история, которую Генри утаил.

– Странно, – сказал я. – Кровать, на которой ты сидишь, называется старой кроватью Геринга, а я до сих пор не знаю почему.

Мод прервала созерцание снимка «трех мушкетеров» и посмотрела на меня с недоумением.

– Геринг был нацистом и идиотом, он лежал в больнице Лонгбру, как Лео, – сказал я, и снова отхлебнул из бокала. – В странном мире мы живем.

«The day is ours, the bloody dog is dead», [80]80
  «Победа наша: сдох кровавый пес». (У. Шекспир. «Ричард III». Пер. с англ. А. Радловой).


[Закрыть]– гласила надпись на одной из гравюр по мотивам «Ричарда III». Красиво, но наивно. Зло долговечно, в отличие от тирании.

– Я не представляю, почему кровать называется старой кроватью Геринга, и не догадываюсь, какая у вас фамилия, – сказал я. – Nomen nescio… [81]81
  Nomen nescio – букв. «имени не знаю»; некое лицо (лат.).


[Закрыть]

– Nomina sunt odiosa, [82]82
  Nomina sunt odiosa – «Имена ненавистны», не будем называть имен (лат.).


[Закрыть]– продолжила Мод.

– Какие знания хранятся в наших умах порой! – Я засмеялся, и прозвучало это глупо. Как я уже сказал, ирония была неуместна.

Внезапно Мод растянулась на кровати и поправила юбку. Я не ожидал ничего подобного. Забравшись на подоконник, я закурил самую последнюю «Кэмел» без фильтра, скомкал пустую хрустящую пачку и бросил ее в мусорную корзину с изображением английской охоты.

– Скоро день солнцестояния, – спокойно произнесла Мод. – Можно мне остаться здесь на время?

Я едва не вывалился из окна и отчаянно вцепился в подоконник.

– Если хочешь, – ответил я. – Хотя убежище здесь не очень.

– Неважно, – сказала Мод. – Я расскажу тебе все, что знаю, пусть это и самоубийство.

– Этот человек и вправду способен на все, чтобы стать жалким министром в тухлом правительстве?

Мод кивнула.

– Более того, – продолжила она. – Я возненавидела его. Он украл мою жизнь.

Я молча курил, затем соскользнул с подоконника.

– Мне конец, – произнесла Мод без тени пафоса. – Сними рубашку, она принадлежала ему, я узнала. Теперь речь идет о тебе.Ты так молод. Ты должен выбраться из этой передряги живым. Можно затяжку? Ты не знал, во что ввязался, да?

– Не знал. – Я сел на кровать рядом с Мод, удивившись собственной храбрости. – Я представления не имел о том, во что ввязываюсь.

– Что это такое? – спросила она, коснувшись пальцем моей щеки, дергающейся от тика.

– Производственная травма, – ответил я.

Готовится к печати

Клас Эстергрен

ГАНГСТЕРЫ

Роман Класа Эстергрена «Гангстеры» начинается там, где заканчивается действие романа «Джентльмены». Головокружительное повествование о самообмане, который разлучает и сводит людей, о роковой встрече в Вене, о глухой деревне, избавленной от электрических проводов и беспроводного Интернета, о нелегальной торговле оружием, о розе под названием Fleur de mal, цветущей поздно, но щедро. Этот рассказ переносит нас из семидесятых годов в современность, которая, наконец, дает понять, что же произошло тогда, – или, наоборот, создает новые иллюзии. Едва возникает ясность, как вскрываются новые факты, обнажаются связи, заставляющие иначе взглянуть на все произошедшее с братьями Морган и их окружением. Здесь завершается история о невозможных людях, невозможной любви и невозможной правде.