Текст книги "След крови"

Автор книги: Китти Сьюэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

На крошечной лестничной площадке первого этажа ей пришлось отпустить его ноги, и он каблуком – на Антоне были дорогие итальянские туфли, он всегда носил дорогую обувь – задел матовые стеклянные двери. Появилась трещина, но стекло не разбилось. Рэчел никак не могла открыть дверь в гараж. Та была заперта, а замок, как обычно, не хотел поддаваться. Ей наконец удалось повернуть ключ, и она толкнула дверь плечом, потом схватила Антона за руки и втащила в гараж. Силы уже начали оставлять ее, к горлу подступила тошнота. Она спустила его по трем ступеням вниз, на бетонный пол, заперла дверь, поспешила к кухонной раковине, склонилась над ней, и ее вывернуло тем немногим, что было в желудке.

Одежда была безнадежно испорчена, все в крови, пол нужно было отмыть, и Рэчел не знала, с чего начать. Она сняла шорты и футболку, засунула их вместе с босоножками в пакет для мусора и, оставшись в одном белье, достала из шкафа ведро и швабру. С маниакальным упорством она драила пол, размазывая лужу крови и потеки, которые остались на полу и на лестничных ступенях. Саша, по всей видимости, уже спал. Слава богу! Должно быть, утомился после длительного пребывания на солнцепеке.

Рэчел на цыпочках поднялась наверх. В ванной она ополоснулась, поскольку душа не было, с помощью ковшика. Времени помыться как следует не было, но она наклонилась и подставила голову под кран. Она прикоснулась к ссадине на голове, и ее вновь охватил гнев. Да, она была вне себя, но ни в чем не раскаивалась, ни о чем не жалела. Слишком много боли он ей причинил. Многие годы она терпела насилие, но довольно! Интересно, судья примет этот факт во внимание? Вряд ли! Когда он увидит, как изуродовано тело, то уж точно нет.

Несмотря на жару в доме, Рэчел трясло. Она надела джинсы, теплую кофту и приоткрыла дверь Сашиной спальни. Сын спал одетый на неразобранной постели. Она аккуратно сняла с него сандалии и распахнула окно. Саша был горячим, лицо красное и потное, глаза под закрытыми веками беспокойно двигались.

Рэчел задержалась наверху, меряя шагами спальню и боясь взглянуть на то, что осталось внизу. Но потом решилась: работы невпроворот и придется как-то себя превозмочь. Она спустилась к входной двери, выглянула на улицу, посмотрела по сторонам, но машины Антона не заметила. Разумеется, он был слишком хитер. Если бы они увидели его машину, когда возвращались, она могла бы схватить сына и бежать. Что ж, она сбежит в последний раз… Вероятно, он припарковал машину в нескольких кварталах от дома. Она решила пока не забивать себе этим голову. Посмотрела на дом Тома Бейнсбарроу. Старик имел привычку до поздней ночи смотреть телевизор, и, заглянув в его окна, она увидела обнадеживающее мерцание голубого экрана в темной гостиной.

Она минуту постояла, прежде чем закрыть дверь. А был ли другой выход? Она все еще может позвонить в полицию. Время есть. Сейчас или никогда. Рэчел понимала, что ее нелюбовь к полицейским основана на собственном горьком опыте, обычным же людям полиция иногда помогает. Перед глазами возник проломленный череп и кровавое месиво, бывшее некогда лицом… Разве нормальная женщина способна устроить подобную бойню? Оправдывать все самообороной смешно. Она, вне всякого сомнения, угодит за решетку, Сашу отправят в приют. Нет, только не это! Это не выход. Не сейчас. Убийство еще никому не сходило с рук, это лишь вопрос времени. Антон умер, но его смерть не принесла ей облегчения. Наоборот, недолго ей осталось ходить на свободе. Если только…

Рэчел собрала окровавленные окурки и, снова взяв швабру и горячую воду с хлоркой, еще раз вымыла пол в гостиной – дешевый ламинат, который Альфи постелил по просьбе Дотти. В комнате было очень мало мебели, и она осмотрела все, предмет за предметом, вытерла все подозрительные пятна. Ближе всего к месту преступления оказался диван – отвратительное коричневое дерматиновое чудовище, которое она несколько раз вымыла с хлоркой. Она несколько часов все мыла и скребла – похоже, этот способ скоротать ночь ничем не хуже любого другого. Она оттерла стены, камин, дверные косяки, плинтусы и лестницу. Она часто видела подобное по телевизору. Но эксперты-криминалисты обязательно найдут кровь, стоит им только поискать…

Только утром она вспомнила о трупе. Следовало спрятать его получше, пока она не придумает, как от него избавиться. Она чуть не засмеялась над своей детской мыслью просто выбросить его на свалку. Как она, черт возьми, с этим справится? Время бежало неумолимо, возможность сообщить об убийстве таяла, а последствия ее деяния становились все более угрожающими. Скоро в ее гараже обнаружат труп. Как и почему – она даже думать не хотела. Что-то связанное с жарой… «Разложение» – вот слово, которое она искала. Вскоре будет чувствоваться запах разложения. Да и Антон, наверное, сообщил брату, где она живет (разве он не угрожал, что ей предстоит держать ответ перед Юрием и его бандой?). Она может забрать сына и бежать, но куда? Лишь несколько часов назад она уверяла, что не собирается никуда отсюда уходить. Это Сашин дом.

Она взяла себя в руки и спустилась в гараж. Отвернувшись, перешагнула через труп. Тут царил такой беспорядок, что она могла навсегда спрятать тело под грудами старого мусора, ящиками, стремянками, банками с краской, подносами, корзинами, одеялами и папиными рабочими инструментами. Странно, что Антон не догадался осмотреть гараж в поисках паспорта. Это он-то, который умел быть настойчивым, если хотел чего-то добиться! Вероятно, ему и в голову не пришло, что в доме есть гараж, или он не знал, что это ее гараж.

В углу висел большой полиэтиленовый пакет от нового матраса, который она купила Саше. Она оставила его, чтобы накрыть диван, если бы они с Шарлин все-таки стали красить гостиную. Из головы Рэчел не выходила ярко-оранжевая упаковочная лента с надписью «Компания «Ричи и Рози» – переезд без хлопот», которую она видела в одной из коробок. Она постояла, раздумывая, как поступить. Кроме ее прерывистого дыхания и звука капающей воды из протекающей трубы, ничто не нарушало царившей вокруг тишины.

– Ну, «Ричи и Рози», – пробормотала она себе под нос. – Где же, черт возьми, я вас видела?

Глава восемнадцатая

У Мадлен появилось неприятное ощущение, что она использует своих пациентов в личных целях, но за последнюю неделю уйти с головой в работу оказалось спасением. Однако, несмотря на все попытки отвлечься на проблемы посторонних людей, она чувствовала, что очень от них устала. Она понимала, что морально и физически истощена, что ей необходимо взять отпуск или даже оставить работу. Эта идея забрезжила где-то в отдаленном уголке сознания, но Мадлен все сильнее тянуло на родину и она уже устала отмахиваться от этой мысли. Боже всемогущий! Абсолютная абсурдность такого поступка виделась ей преградой, которую она вряд ли преодолеет. А как же Росария?

Питер, коллега Гордона, позвонил ей на работу и пригласил поехать на выходные за город. Пытаясь придать своей жизни видимость нормального существования, она приняла его приглашение. Они чудесно провели время, он был очень привлекательным мужчиной, честным, заботливым, скромным… и надежным. В ее жизни явно нашлось бы место для новых отношений, для положительного и простого человека, который заставил бы ее забыть прошлое. Но разве честно поступать так по отношению к Питеру? Она смотрела в его добродушное лицо, а мыслями возвращалась к Эдмунду Фыори и его тайным агентам. Новый любовник и понятия не имеет, на что себя обрекает. Прихвостни маньяка станут следить за ним с одной целью – отрезать ему член, а сумасшедшая кубинская ведьма будет приносить тропических рыбок в жертву языческому богу, чтобы несчастный заболел сифилисом. Да и она сама не подарок – с этими своими отвратительными, извращенными картинами и любовью к муравьям. Питер спросил, когда они встретятся снова, и она отделалась коротким «Я позвоню».

Ее и без того немногочисленные подруги все реже и реже звонили, чтобы пригласить выпить и развлечься. По этому поводу она не испытывала никакого сожаления, хотя и скучала по утренним пробежкам вдоль канала с Патрицией, которая недавно стала бабушкой. Невилл, который обычно довольно редко общался с ней, теперь стал названивать каждый день, чтобы пожаловаться, поплакаться или выплеснуть злость из-за того, что от него ушла жена. Элизабет, в свою очередь, позвонила ей в воскресенье утром, сказала, что приедет в Бат, и пригласила вместе пообедать. Мачеха – теперь уже бывшая – отвела ее в Насосный зал, где потратила целое состояние на вино, но вскоре стало ясно, что она пришла за бесплатным советом и за тем, чтобы заручиться помощью удобного посредника. Не могла бы Мадлен помочь смягчить сердце отца, чтобы он оставил бывшей жене чуть больше денег? Теперь, когда Элизабет вкусила свободы, ее аппетиты возросли, да и адвокат, вероятно, подстрекал ее бороться за половину всего состояния Невилла Фрэнка. Поразительно, она обратилась за помощью к Мадлен! Какая наглость! Впрочем, Мадлен все равно ничем не могла помочь. Всю свою энергию она берегла для пациентов. Если она использует их в своих целях, то должна же чем-то им и отплатить.

Между сеансами раздался стук в дверь, в кабинет заглянул Джон в криво сидящих очках.

– Можно?

– Конечно, Джон. Входи.

Он плюхнулся в кресло для пациентов. Мадлен с тревогой посмотрела на коллегу. Волосы взъерошены, очки захватаны. Уже несколько недель он лишь изредка показывался на работе, она его почти не видела.

– Выглядишь выжатым как лимон, Джонни. Как там бедный Ангус?

– Почти не двигается. Врачи поговаривают об операции.

– Операции? – Она никогда не видела приятеля таким бледным и усталым и упрекнула себя за то, что была настолько невнимательной. – И какие прогнозы?

– Неутешительные, Мадлен. Похоже, Ангусу придется навсегда пересесть в инвалидное кресло. Ты не поверишь, к нам даже прислали паренька рассказать об этих штуках, которые чего только не делают: и задницу подмоют, и сказку на ночь прочитают.

– О боже, Джон! Мне очень жаль.

Джон поглубже уселся в кресло.

– Дело в межпозвоночном диске, он почти стерся.

Она внимательно посмотрела на него.

– И что это значит для тебя? Я имею в виду, что ждет тебя дальше?

Он встретился с ней взглядом и пожал плечами.

– Я люблю этого напыщенного старого пердуна, – просто ответил он.

Она улыбнулась.

– Это так трогательно, правда. – Она говорила от чистого сердца. Честно говоря, она побаивалась таких искренних и бескорыстных отношений. – Повезло Ангусу.

Джон развел руками.

– Если бы… А как ты, Мадлен? Чем закончилась история с дочерью?

– Она даже не начиналась. Ты, как всегда, был прав. Я погорячилась… как и много раз до этого.

– Ах, дорогая, какая досада! – Джон взял ее за руку. – Ты уже обратилась за помощью к специалисту? Надеюсь, что да. В противном случае я сам подыщу тебе кого-нибудь.

– Пожалуй, ты прав. Нужно раз и навсегда покончить с призраками прошлого.

Джон снял очки и потер глаза.

– Я хотел извиниться… Я повел себя глупо, когда услышал эту новость. Меня задело за живое. Я полагал, что между нами нет секретов. Я понимаю, что не оказал поддержки, на которую ты рассчитывала.

– Не волнуйся, у тебя своих забот полно, не сравнить с моими.

Она колебалась. Может быть, сейчас как раз подходящее время, чтобы сообщить ему о своих планах?

– Слушай, Джон… Я подумываю, над тем, чтобы бросить психотерапию.

Он поднял голову.

– Нет, только нс это! – Он, казалось, был искренне напуган. – Я понимаю, тебе нужно отдохнуть. Ради всего святого, возьми отпуск!

– Дело не в отпуске. Я не такой хороший специалист, каким себя считала.

Джон похлопал ее по руке.

– Ерунда, Мадлен. Ты не можешь себя судить. Любой…

– Нет, могу! – горячо возразила она. – Просто недопустимо, что я поддалась этой смешной фантазии…

– Да брось! А как еще ты могла поступить? Ты не можешь уйти! Ты одна из лучших психотерапевтов. Тебе просто необходимо прибегнуть к собственному лекарству: найти хорошего психотерапевта и взять годичный отпуск. Вот и все.

– Я говорю о внутреннем чутье. Я подозреваю, что занимаюсь не своим делом.

– А как же я? – взмолился Джон. – Как же наша клиника?

– Мы с тобой навсегда останемся друзьями. Просто нужно найти тебе другого партнера. Дело идет хорошо, место отличное. Мы обязательно кого-нибудь найдем!

– Я не хочу другого партнера! – воскликнул он. – Ради всего святого, Мадлен, не принимай поспешных решений! Дай себе время. Ты действуешь…

Его прервал телефонный звонок.

– Пришел мой следующий пациент.

– Разговор еще не окончен. – Джон встал и обнял ее. Возле двери он обернулся. – Может, поживешь недельку в моем загородном доме? Побудешь там, проветришь комнаты, польешь цветы. Хорошенько все обдумаешь вдали от суеты. Ангус не выдержит поездки на машине.

– А это мысль! Может быть. Спасибо за предложение! – поблагодарила Мадлен, со слабой улыбкой глядя, как его массивная фигура протискивается в двери.

Она уже протянула руку, чтобы взять трубку, и остановилась. Сама мысль о миссис Хартли-Вуд и ее жалобах вызывала оскомину. Наконец она сняла трубку.

– Пусть войдет, Сильвия.

– Миссис Хартли-Вуд только что звонила и сказала, что на несколько минут задерживается. Не может припарковаться.

– Ладно. Спасибо.

Мадлен откинулась на спинку стула. Она согласна с Джоном: следует обратиться к психотерапевту. Она улыбнулась. Перед глазами возникла женщина по имени Эсперанса – во всей своей красе и величии. Ей действительно нужно пройти через суровые руки Эсперансы, чтобы та выбила из нее всю дурь.

Она была необычайно толстой, на голове ряды тугих косичек. Чистая африканская кровь, текущая в ее жилах, неоспоримо свидетельствовала о том, что ее предки были рабами. По слухам, она была довольно старой, но оставалась удивительно красивой. Длинное фиолетовое платье облегало ее массивную, с роскошными формами фигуру. Она была буквально увешана золотыми украшениями, и один из ее передних зубов тоже был золотым. Ногти длинные и кроваво-красные. Несмотря на габариты, у нее была точеная талия, а двигалась она – как и бол ь-шинство кубинок – так, будто слышала мотивы румбы.

Эсперанса была знахаркой – сантерой, которая специализировалась на травах и лечении. Среди кубинцев она славилась умением диагностировать и лечить болезни, особенно вызванные злыми умыслами и происками недоброжелателей. Мадлен помнила знахарку еще с детства (с тринадцати лет), когда сама пострадала от «дурного глаза» старика, который охотился на детей и питался их энергией. Росария позвала Эсперансу к ним в дом, чтобы знахарка вылечила дочь от сглаза.

Она совершенно не изменилась, хотя прошло целых пятнадцать лет, и отлично помнила тот случай, поскольку была хорошей приятельницей Росарии.

– Мы чуть не потеряли тебя, чикийя,[35]35
  Малышка (исп.).


[Закрыть] – прокудахтала она и чуть не задушила Мадлен в объятиях.

Мадлен засмеялась и повернулась к Форресту.

– Когда-то эта женщина спасла мне жизнь.

Форрест был потрясен – как дамой, так и ее гостиной, да и самим фактом того, что его любимая осталась жива только благодаря этой знахарке.

– Эсперанса, это Форрест, мой муж.

Красивое лицо Эсперансы просияло, губы тронула золотая улыбка. Она схватила его руку и энергично пожала.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, – пригласила она. – Я угощу вас кофе.

Она позвала молодую мулатку и велела подать кофе с булочками. В комнате было много клеток с птицами, которые без устали щебетали и пронзительно кричали. С балок свисали травы, перья, безделушки и флаконы. Стены украшали изображения святых и оришей – каждый в окружении ярких гирлянд и пластмассовых цветов. Между ними висели наивные по стилю и композиции портреты ее предков, чопорно взирающих на происходящее из глубины веков. Повсюду стояли свечи, окна были запотевшими от испарений папоротников в горшках. Мебель представляла собой смесь старых испанских предметов, вещей, которые прибило к берегу, сломанных плетеных изделий, явно бесхозных, из отстроенных заново баров, и самодельных. Сама гран-дама восседала на двухместном диване, некогда элегантном, но ужасно затертом по краям.

Эсперанса принялась расспрашивать Мадлен о Росарии.

– Мама последние восемь лет болеет, – пробормотала Мадлен, испытывая чувство вины за то, что оставила мать в Англии. – Она живет в хорошем месте, за ней там отличный уход.

– Карамба! – воскликнула Эсперанса, откидываясь на спинку дивана и складывая огромные руки на груди. – Я так и знала, что произойдет что-то подобное. Росария растрачивала свои силы бездумно. Я ей сколько раз говорила! Она умела насылать болезни, в то время как я умею только лечить их. – Она огорченно покачала головой. – Она начала совсем молоденькой. Ай-ай-ай! Она покинула Кубу без материнского благословения. Когда я увидела ее в этой палатке на Дюваль-стрит, услышала, что она называет себя знающей сантерой и предлагает любые привороты и проклятия, то очень встревожилась. Я послала весточку ее матери… – Эсперанса вздрогнула. – Ее мать до сих пор очень сердита, по сей день. Но что она могла сделать? Она застряла на Кубе и не имела ни малейшего желания ее покидать.

– Я даже понятия об этом не имела, – призналась пораженная Мадлен. – Значит, вы знакомы с моей бабушкой? Какая она?

– Твоя бабушка, Мадлен, очень могущественная сантера. Ее посвятили в пинальдо – пятый класс, это высшее звание для женщины в сантерии. Ей даровали жертвенный нож, оказывали почет и уважение. – Эсперанса помолчала, посмотрела на потолок, и ее лицо помрачнело. – Она утверждает, что Росария украла у нее жертвенный нож, когда бежала с Кубы. Просто забрала его, чтобы произвести впечатление на кубинцев, которых она встретила в своей новой жизни во Флориде. Это был рискованный поступок… Вот поэтому она и заболела: держись от греха подальше!

Ошеломленная Мадлен не сводила с Эсперансы глаз. Значит, жертвенный нож краденый, и мама получила его не за собственные заслуги, как часто утверждала! Она взглянула на Форреста, который сидел, удивленно раскрыв глаза, околдованный этой гигантской женщиной и тем, что она рассказывала о его теще.

– Вы хотите сказать, что моя мать не настоящая сантера? – спросила Мадлен.

Эсперанса заерзала на диване, как будто ей было трудно ответить на этот вопрос.

– Твоя мать обладает особым даром и пользуется им. Понимаешь, когда женщина выходит замуж за гринго с кучей денег… Тут любая может забыть о скромности. Она слишком часто рискует, на грани собственных возможностей, и чересчур полагается на внутреннее чутье. А это непрочная опора.

Мадлен уже давно подозревала нечто подобное. Ей стало неловко, что при их разговоре присутствует Форрест.

– Расскажите мне еще о бабушке, Эсперанса. Как вы думаете, мы когда-нибудь встретимся?

Эсперанса пожала плечами.

– Она уже очень старая и никогда не уедет с Кубы. Она всей душой ненавидит Америку. Как женщина она была настоящим тираном и, вероятно, такой и осталась. Ходили слухи, что она прокляла собственного мужа, когда он воспылал страстью к певичке и сбежал с ней. Твоя бабушка нашла на расческе несколько его волосков и сплела их с собственными волосами в браслет. Она девять дней носила этот браслет на правом запястье и силой воли заставила мужа вернуться. Но она так неистово его ревновала, что он заболел. Твой дедушка умер от огромной опухоли в паху. Никто не мог ему помочь, даже его жена, которая, как считали, и наслала болезнь.

Вошла мулатка с кофе и булочками, и они начали есть под оглушительный аккомпанемент птичьих криков. Мадлен кусок не лез в рот. Она молча пила кофе, слишком потрясенная услышанным, чтобы поддерживать светскую беседу.

Внезапно Эсперанса пристально взглянула на них своими глазами-бусинками.

– Что вас беспокоит? – спросила она.

Мадлен с Форрестом переглянулись. Они уже сделали кучу тестов и прошли массу обследований, которые показали, что из-за спаек, образовавшихся в результате послеродовой инфекции, Мадлен вряд ли сможет забеременеть. При этом врачи советовали не отчаиваться и продолжать попытки. Форрест рассмеялся, когда она предложила обратиться к Эсперансе, но был готов испробовать все доступные средства.

– Мы с Форрестом женаты уже семь лет, – Мадлен сделала многозначительную паузу – Семь лет, Эсперанса.

Знахарка пристально их разглядывала. Под ее пытливым взглядом Мадлен испытывала почти физическую неловкость, поэтому сфокусировала свое внимание на большом муравье, который сновал по листу папоротника. Ее раздражало, что она не может вспомнить название этого насекомого, чей муравейник совсем недавно обнаружила в саду у одного приятеля.

– Посмотрим, что можно сделать.

Эсперанса встала и стряхнула крошки с платья. Из ниоткуда появились крошечные птички и стали собирать крошки с пола.

– Нет-нет, мистер Форрест. – Она подняла руку, приказывая ему оставаться на месте. – Я подозреваю, что дело не в вас.

В крошечной комнатке Мадлен было велено лечь на кровать. Мулатка принесла три подноса с травами и поставила их на маленький алтарь. Эсперанса присела у алтаря на стул, мулатка устроилась рядом с ней. Они говорили на языке йоруба, который Мадлен не понимала. Казалось, знахарка передает девушке свои знания. Время от времени они бросали взгляды на Мадлен и продолжали что-то бормотать. Мадлен смотрела, как мулатка, взяв пучки трав, разделяет их, а затем собирает в огромный букет, держа за стебли. Потом она встала и, с закрытыми глазами склонившись над Мадлен, принялась нежно поглаживать травами ее живот. Процедура продолжалась довольно долго. У Мадлен начала кружиться голова, ее стало подташнивать, как будто она хлебнула на голодный желудок кубинского рома. Наконец Эсперанса встала и подошла к ним. Взяв с алтаря большую сигару, она прикурила ее и выпустила маленькие колечки дыма над Мадлен. Внезапно знахарка замерла.

– Что это? – воскликнула она, проводя над ней рукой. – Ты уже носила в своем чреве дитя.

– Да, – прошептала Мадлен. Злость, прозвучавшая в голосе Эсперансы, испугала ее. – Я должна была вам сказать… Я уже родила одного ребенка, но отчаянно хочу родить второго.

– Это невозможно, – заявила Эсперанса. – Здесь стоит блокировка.

Мулатка перестала поглаживать ее травами и вышла из комнаты.

– Что вы имеете в виду? Какая блокировка?

Эсперанса от досады всплеснула руками.

– Блокировка, ни больше, ни меньше. Не жди, что я смогу подобрать мудреные слова, как в больнице. Ты больше не сможешь забеременеть, чикийя. Судьба такая.

Эсперанса не стала утешать Мадлен. Вероятно, она почувствовала, что первого ребенка бросили, и была раздосадована тем, что от нее скрыли правду. Тем не менее она хлопнула Форреста по спине и сказала, чтобы он искал в этом и позитивные стороны: с этого момента они могут заниматься любовью в свое удовольствие. Потом она взяла с них десять долларов и посоветовала пойти напиться.

Они вышли из дома Эсперансы. Мадлен чуть не плакала.

– Дорогая, но у тебя же есть я, а у меня ты, – сказал Форрест, обнимая жену, пока они шли по улице под лучами ослепительного послеполуденного солнца. – Мне нужна только ты. Давай заведем кошек, собак, попугаев, цыплят, муравьев – все, что захочешь. Или возьмем приемного ребенка.

Но Мадлен было тяжело казаться храброй. Ей никогда не представится второй шанс – знахарка подтвердила ее худшие опасения.

– Мы обязательно найдем Микаэлу, пусть даже это случится в старости! – заверил Форрест, вытирая слезы со щек жены. – Не станем терять надежду, будем продолжать поиски.

– Ей еще только двенадцать. Пока рано надеяться и искать.

Микаэле двенадцать лет! Они отметили день рождения дочери, украсив лодку шариками и съев гору мороженого. Положили подарки в специальную коробку, по одному за каждый год, в надежде, что однажды вручат ей все это богатство сразу, как большой приз. Двенадцать лет – трудный возраст в жизни девочки. Она еще не женщина, но уже и не ребенок. Мадлен, не особенно доверявшей шестому чувству, казалось, что дочь попала в беду. Несколько недель ее снедала тревога. Она не могла спать, думала по ночам о Микаэле и надеялась, что с ней все в порядке.

– Давай жить сегодняшним днем, – предложил Форрест, явно испытывая облегчение после того, как выбрался из берлоги знахарки. – Давай поступим так, как посоветовала эта мудрая женщина. – Он поцеловал жену в шею и пощекотал, пытаясь развеселить. – Пойдем куда-нибудь и напьемся.

Из задумчивости Мадлен вывел звонок телефона.

Она сняла трубку.

– Сильвия, пусть заходит.

– Это не миссис Хартли-Вуд, – ответила Сильвия, к удивлению Мадлен, шепотом.

– В любом случае спасибо, – поблагодарила Мадлен, собираясь положить трубку.

– Нет, подождите! Это Рэчел Локлир. Она… здесь. Ей не назначено, но она настаивает на встрече с вами. Говорит, это срочно. – Последовала пауза, приглушенные голоса. – Она говорит, что не примет отказа.

Мадлен выпрямилась в кресле.

– Пусть войдет. Скажите миссис Хартли-Вуд… Скажите, что пришел пациент в критическом состоянии. Передайте, что я скоро освобожусь.

Секунду спустя Рэчел влетела в кабинет, с грохотом захлопнула за собою дверь и бесцеремонно уселась в кресло, которое занимала, когда была пациенткой Мадлен. На ней были черные тренировочные брюки, черные кроссовки и серая футболка, открывающая тонкую полоску белой кожи на талии. Рэчел похудела. Ее густые темно-рыжие волосы отросли и не были расчесаны, она выглядела уставшей, взгляд был каким-то затравленным. Мадлен с тревогой разглядывала посетительницу.

– Я пришла не потому, что мне так уж хочется! – выпалила Рэчел.

– Здравствуйте, Рэчел.

Поведение Рэчел изменилось. Она внезапно отвела глаза и чуть не расплакалась – такого Мадлен за ней раньше не замечала.

– Мне нужна ваша помощь. Вы должны мне помочь!

Мадлен ждала, чувствуя, как по телу бегают противные мурашки. Какова бы ни была проблема, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы Рэчел пришла. Но Рэчел молчала, не пытаясь объяснить смысл своих слов.

– Все, что в моих силах… Но вам нужно записаться на прием. – Она кивнула на часы на стене. – Сейчас меня ожидает другой пациент.

Казалось, Рэчел не услышала ни слова из сказанного Мадлен.

– И не думайте, что я буду вам чем-то обязана! – в порыве злости крикнула она. – Если можете мне помочь – в чем я сомневаюсь, – помогите! И мы квиты! Вы и я. Квиты, понимаете? Можете продолжать жить собственной жизнью, пребывая в счастливой уверенности, что исполнили свой долг. Не испытывая беспрестанно чувства вины!

Мадлен нахмурилась.

– О чем вы говорите?

– О вашем долге передо мной, Мадлен!

Мадлен недоуменно уставилась на Рэчел.

– Моем долге перед вами? И что я вам должна?

Рэчел минуту помолчала. На ее лице ясно были написаны недоверие и враждебность.

– Вы и сами отлично знаете.

Ее слова поставили Мадлен в тупик.

– Боюсь, что нет.

– Вы догадались об этом несколько недель назад. Знаю, что догадались.

Мадлен не знала, что ответить, мысли беспорядочно носились в голове.

Рэчел скрестила руки на груди.

– Кончай морочить мне голову, мама! – фыркнула она. – Ты обо всем догадалась во время нашего последнего сеанса, когда отослала меня покурить, чтобы порыться в моей сумочке. Вероятно, ты начала что-то подозревать, когда я ненароком проговорилась о своем возрасте.

Мадлен была слишком поражена, чтобы ей ответить. Значит, это правда… Она тряхнула головой и попыталась мыслить здраво.

– Подожди, – прошептала она, – ты утверждаешь, что ты… мои дочь? Ты Микаэла?

– Теперь меня зовут Рэчел. Рэчел! И не делай вид, что не узнала меня.

Минуту они смотрели друг на друга: Мадлен ошеломленно, Рэчел с вызовом.

– Значит, мы договорились, – продолжала Рэчел. – Ты мне помогаешь, и мы квиты. Договорились?

– Квиты? Как это?

– Разумеется, ты винишь себя в том, что отдала невинного ребенка сумасшедшей кубинке, которая ради кайфа убивала соседских кошек и собак, и смылась в богемное училище искусств во Флориде, разве нет? Наверное, замучилась с маленькой плаксой. А позже прикатила сюда, прервав каникулы – не забыла? – чтобы подписать отказные бумаги и отдать свою пятилетнюю дочь чужим людям. – Голос Рэчел посуровел. – Тебе предоставляется шанс загладить свою вину и перестать казниться.

Внезапно Мадлен все поняла. Эта злость… даже ярость, которую она наблюдала в Рэчел с самого начала.

– Ты знала, кто я, верно? Знала, когда пришла сюда?

– Разумеется, знала.

Мадлен непонимающе покачала головой.

– Ты пришла на сеанс психотерапии, зная, что я твоя мать?

– Да, черт тебя побери!

– Но зачем? Почему ты поступила так? Ты должна была знать, я хотела тебя найти. Зачем ты все это время играла со мной в прятки? Чего добивалась?

Зазвонил телефон. Мадлен не шевелилась, ожидая ответа Рэчел, но потом вынуждена была снять трубку.

– Да?

– Пришла миссис Хартли-Вуд.

– Дай мне пять минут.

– Хорошо, я скажу, что вы примете ее через пять минут.

Повернувшись к Рэчел, Мадлен сказала:

– Мы не можем обсуждать все это прямо сейчас. В приемной ждет пациентка, и она никуда не уйдет. Мне придется провести с ней сеанс.

Похоже, Рэчел не слышала. Она смотрела в окно, уверенности в ней явно поубавилось. Лицо бледное, щеки ввалились, под глазами черные круги.

– Мадлен, я по уши в дерьме, – еле слышно призналась она. – К несчастью для тебя, мне больше не к кому обратиться.

От услышанного Мадлен чуть не парализовало. Это уж слишком: узнать наконец, что твоя дочь жива, но у нее крупные неприятности. Ей хотелось встать и обнять эту женщину, которая оказалась ее дочерью. Но разум заставил действовать осмотрительнее. Полнейшая подавленность, страх и ненависть Рэчел к самой себе во время сеансов психотерапии приобрели совершенно другой смысл.

– Послушай, что бы там ни было, я очень рада, что ты обратилась ко мне за помощью. Но я не хочу, чтобы мы были квиты. Не на это я надеялась все эти двадцать два года.

– Уж поверь мне, захочешь, когда узнаешь, что я натворила, – рассеянно заверила ее Рэчел.

– Посмотрим. Где мы сможем поговорить? Только не в этом кабинете. После всего, что здесь произошло…

– Ты можешь приехать ко мне? – Рэчел подняла глаза и взглянула ей в лицо. – Дело срочное. Серьезно! Оно не может ждать.

Мадлен встала и, решительно взяв Рэчел за руку, подвела к двери.

– Поезжай домой, – как можно тверже и спокойнее велела она. – Я постараюсь отменить все встречи. Приеду, как только смогу.

– Никому ничего не говори. Обещаешь?

– Не скажу.

Мадлен уже собиралась закрыть дверь, как Рэчел протянула руку, останавливая ее.

– Сашин паспорт! – воскликнула она. – Он здесь? Если ничего не получится, он может мне понадобиться.

– Да, он здесь. Я привезу его. Поговорим позже. А сейчас уходи.

Она поехала на машине, хотя с удовольствием прошлась бы пешком – ей необходимо было время все обдумать. В крови бурлил адреналин, и она в мгновение ока промчалась по Пьерпонт-стрит. Все ее чувства были обострены, хотя она выглядела совершенно спокойной. Мадлен боялась того, что должно было сейчас открыться. Даже привыкнуть к мысли о том, что Рэчел ее дочь, было не непросто, а сейчас она нутром чуяла опасность. Либо Антон осуществил свои намерения и украл мальчика, либо угрожает им каким-то другим способом. От такого человека, как он, можно было ожидать чего угодно: безжалостного обращения, избиения, изнасилования, грабежа… К тому же не стоило забывать о зловещем брате Антона, Юрии, которого так ненавидит Рэчел. А может, и того хуже – ужасы, о которых Рэчел умолчала: тени прошлого, угрозы, преступления, свидетельницей которых она стала или которые совершила сама. Возможно, она опять начала принимать наркотики…