Текст книги "След крови"

Автор книги: Китти Сьюэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Придержи язык, Мадлен. А ты сама? Ты прохлаждаешься в художественном колледже, а в свободное время болтаешься по Мексике. Почему бы тебе не взять ответственность на себя? В конце концов, Росария – твоя мать, а ты больше не ребенок!

– Не ребенок, – угрюмо согласилась Мадлен. – С сегодняшнего дня.

– Разве я не прав?

– Именно поэтому я и звоню.

– Что ты имеешь в виду?

– Сегодня у меня день рождения.

– О черт! – выругался Невилл, – Не может быть!

– А-а, наплевать!

– Что ж, с днем рождения! Что туг еще скажешь? Так как насчет билета, крошка? Где именно в Мексике ты находишься?

Это было желто-серое здание в окрестностях Бата. Зеленые стены, как в больнице. Реджис Форбуш проводил ее в комнату для гостей и предложил сесть за круглый стол. Произношению мистера Форбуша, пятидесятипятилетнего мужчины, можно было позавидовать, хотя на вид он – бродяга бродягой. Его коричневые брюки и зеленый кардиган на пуговицах были какими-то тусклыми и требовали стирки. Его волосы сильно поредели, а засаленная прядь прилипла к макушке.

– Расстройство биоритмов после перелета, верно? – заметил он с равнодушной улыбкой. – Очень любезно с вашей стороны прервать свои каникулы, если не ошибаюсь, в Мексике?

– Я приехала сюда, мистер Форбуш, чтобы забрать свою дочь. Она…

– Послушайте, мисс Фрэнк, – оборвал он ее, и улыбка исчезла с его лица, как растаявшая сосулька. – Это правда, что вы уже четыре года не являетесь опекуном своей дочери? И последний раз видели ее год назад?

Мадлен открыла рот, чтобы все объяснить, но он продолжал:

– Вот передо мной лежат документы… – Он похлопал ладонью по пухлой желто-коричневой папке на столе. – В деле имеется заявление об официальном удочерении Микаэлы. Да вы же сами собирались отдать дочь своей матери, Росарии Фрэнк, на удочерение. Разве я не прав?

– Да, что-то вроде того, – безрадостно подтвердила Мадлен.

Мистер Форбуш удивленно приподнял брови:

– Что-то вроде того?

Мадлен съежилась. Ее слова прозвучали крайне нелепо.

– Мама, по правде сказать, всегда хотела удочерить Микаэлу. Она постоянно повторяла мне, что не отдаст дочь, что мы останемся одной семьей. Микаэла считает меня своей сестрой. Мамой, как и я сама, она называет мою мать. Однажды наступил момент, когда я поняла, что поступаю несправедливо по отношению к собственной матери. Она все давила и давила на меня, целых пять лет, с самого рождения Микаэлы. Но я и понятия не имела, что она настолько… подавлена.

– «Подавлена», мисс Фрэнк… Мадлен – не возражаете, если я буду вас так называть? – это мягко сказано! Вашей матери поставили диагноз «параноидная шизофрения». И, по-видимому, у нее это уже очень давно.

– Параноидная шизофрения? – ошарашенно повторила Мадлен.

Диагноз звучал пугающе. Она знала, что это психическое расстройство, но разве не им страдают маньяки-убийцы? Сумасшедшие, которые носятся с ножами по городу и режут людей или врываются в школы и стреляют в детей?

– Здесь, должно быть, какая-то ошибка, мистер Форбуш! – взорвалась Мадлен. – У мамы обычное нервное расстройство, вызванное разводом. Ничего похожего на параноидную… как ее там? Понимаете, моя мать – не обычная женщина. Она сан-тера, вроде шамана. Здешние люди не понимают, что это означает. Они думают, что это какое-то мошенничество. Но думать так – это предрассудок.

– Уж вы извините, но врачи провели очень тщательное обследование. Мистер Невилл нанял лучших психиатров, чтобы помочь вашей матери… Поэтому, как, думаю, вам ясно, ей никогда бы не разрешили удочерить ребенка.

– Мой отец! – пробормотала Мадлен. – Что он-то, черт возьми, понимает?

Когда она приехала в Англию, Невилл уже улетел в Токио. Она давно стала подозревать, что он редко наведывался в Бат к маме и Микаэле. Он полностью был поглощен Элизабет, новой женой, и своими роскошными апартаментами в Лондоне, поэтому нанял пожилую пару, чтобы те присматривали за мамой, убирали, работали в саду. Они как раз отправились на несколько дней в путешествие по Шотландии, когда у мамы случился нервный срыв.

Элизабет оказалась милой женщиной, совершенно не похожей на мать и, разумеется, намного моложе Росарии. С ее стороны было очень любезно дождаться Мадлен, прежде чем отправиться вслед за отцом в Токио. Сегодня утром, перед отъездом Мадлен из Лондона в Бат, она подарила падчерице юбку (великоватую для Мадлен) и розовую блузку. Господи, Мадлен не носила ни блузок, ни колготок с тех пор, как покинула школу, а туфли на низком каблуке – вообще никогда в жизни! Мадлен пришлось не на шутку потрудиться, чтобы выстричь маникюрными ножничками фиолетовые пряди на голове. Копну вьющихся волос она просто перехватила сзади резинкой. Она старалась выглядеть скромной, ответственной, но все напрасно. Проницательные глаза Реджиса Форбуша, должно быть, видели ее насквозь.

– А отец Микаэлы? – вкрадчиво продолжал он. – Его имя не указано в свидетельстве о рождении. Вы знаете, кто он?

Мадлен готова была возмутиться, но потом передумала. Когда родилась дочь, она отказалась назвать имя отца, боясь навлечь на Форреста неприятности. Разве он сам не говорил, что она сделала из него преступника? А теперь, пять лет спустя, где бы он ни был, меньше всего ему нужна была свалившаяся как снег на голову дочь.

– В настоящий момент нас заботит только одно – благополучие Микаэлы. – Форбуш назидательно поднял палец.

Мадлен согласно кивнула. Она была поражена тем, что раньше не замечала странностей в поведении матери. Они не реже двух раз в месяц разговаривали по телефону. Чаще – каждую неделю. И Мадлен не заметила ничего необычного. Мама всегда была эксцентричной женщиной. Но что в этом плохого? Неужели правда, что она сошла с ума?

Реджис Форбуш нацепил очки.

– Супруги, удочерившие Микаэлу, просто влюблены в девочку. – Он раскрыл папку и достал лист бумаги. – Мистеру и миссис Икс сорок четыре и сорок два года соответственно. Они…

Мадлен замерла. Она привстала, чтобы возразить, но Реджис Форбуш продолжил:

– Они поздно поженились, своих детей у них нет. У них собственный дом, рядом хорошие школы. Мистер Икс – художник-декоратор, миссис Икс – домохозяйка. У них… – он оторвал взгляд от бумаги и поверх очков посмотрел на Мадлен, – все данные для того, чтобы стать приемными родителями Микаэлы. А принимая во внимание тот факт, что вы сами никогда не заботились о дочери, вполне закономерно, что мы рассмотрели их заявление об удочерении.

Мадлен схватилась за край стола.

– Удочерении? Вы имеете в виду, что они могут ее удочерить?

Мистер Форбуш усмехнулся.

– Мадлен, никто не приехал, чтобы забрать малышку, оказавшуюся в не соответствующих нормальной жизни условиях. Ваш отец приходил ко мне несколько недель назад, но, учитывая его возраст, ему никто не доверил бы ребенка. Вы, похоже, сами живете на чемоданах, большей частью колеся по дорогам по ту сторону Атлантического океана. Вашей матери больше не доверят опеку над ребенком, даже если ее и выпишут из больницы. Разве вам не кажется, что здесь случай…

– Не кажется! – выпалила Мадлен. – Да, я была в отъезде. Я ничего не знал а о том, что здесь происходит. Я не думала, что…

Мистер Форбуш в свою очередь оборвал ее речь.

– Скорее всего, Мадлен, у вас просто нет выхода. Мы имеем законное право сами решить этот вопрос. Но, честно признаться, мне кажется, что лучше разрешить ситуацию мирно, без конфликтов – прежде всего ради ребенка.

Мадлен встала. Краем глаза она заметила, что верхние пуговицы на блузке расстегнулись. Красный бюстгальтер, который она сегодня утром купила в «Вулворте», абсолютно не подходил к розовой блузе. Форбуш тоже это заметил, но остался равнодушным, хотя и по совершенно другой причине. Момент был упущен, ее гнев утих.

– Я против. Не забывайте, мне было всего шестнадцать, когда я родила дочь. Теперь мне двадцать один. Я не могу поступить так, как вы советуете. Еще не все… потеряно. Вы не можете принудить меня отказаться от Микаэлы. – Она решительно покачала головой. – Уверена, что такого права у вас нет.

Реджис Форбуш небрежным жестом указал ей на стул.

– Вы можете побеседовать с нашей сотрудницей, Карен. Возможно, с женщиной вам будет проще общаться. Она даст вам совет, обрисует ситуацию, чтобы вы сами все поняли.

– Нет, – настаивала Мадлен. – Никто не уговорит меня отказаться от дочери. Вы не можете меня заставить!

Форбуш покачал головой.

– Я хочу увидеть свою малышку, – категорично заявила Мадлен.

– Нельзя. Во всяком случае, не сейчас. – Он ткнул в нее пальцем. – Помните, что я сказал. Мы все – и вы в том числе – прежде всего должны принимать во внимание интересы ребенка. Маленькой Микаэле и так пришлось несладко. – Голос Форбуша посуровел. – Не знаю, отдаете ли вы себе отчет, через что ей пришлось пройти. Ей необходима спокойная обстановка. Ей требуются любовь и забота. Надо, чтобы у нее была нормальная семья. Именно это она сейчас наконец-то и получает у мистера и миссис Икс. Получает сейчас и будет получать в обозримом будущем.

Мадлен почувствовала, как бледнеет от страха и гнева. Неужели они имеют на это право? Неужели ей не позволят видеть собственную дочь? Неужели отнимут ее… навсегда?

С той самой секунды, как она узнала, что мама лежит в больнице, что-то в ней произошло, словно в душе зародилось и стало разрастаться новое чувство – чувство ответственности, непоколебимое желание, нет, потребность прийти на помощь собственному ребенку, защитить, уберечь от невзгод. Она научится быть настоящей матерью! Теперь научится обязательно.

– Я подключу к делу своего отца, – пригрозила она, – я найму адвоката. Я хочу вернуть свою дочь!

Форбуш откинулся на спинку стула и скрестил ноги.

– Мадлен, жизнь – это не телевидение. Не мыльная опера. Мы говорим о счастье и благополучии настоящего, живого ребенка. Если вы любите свою малышку, то поступите так, как лучше для нее. Вы же хотите, чтобы она была счастлива, здорова, чтобы у нее была крепкая семья, которая даст ей необходимое воспитание, чтобы она превратилась в личность?

– Да, ваша правда, – ответила Мадлен, – как раз это я слышала в мыльных операх. И я в это не верю. Я ее мать. Уверена, это что-нибудь да значит.

Она задумчиво прикусила губу. Она говорила как невоспитанная и незрелая девчонка. Не стоит настраивать их против себя. По лицу Форбуша она видела, что своим поведением лишь усугубляет ситуацию.

– Послушайте, мистер Форбуш, я понятия не имела, что моя мать страдает этой… этим заболеванием. Если бы знала, то тут же вернулась бы в Бат. Вы должны понять, я была очень юной, совсем ребенком, когда родилась Микаэла. Кроме того, я сильно заболела. После родов у меня началось воспаление, и я три недели провела в больнице. Мама взяла заботы о ребенке на себя и полностью сосредоточилась на малышке. Вероятно, я не должна была этого позволять, но мама настаивала. Даже Невилл… мой отец… был «за». Понимаете, после моего рождения у нее трижды случались выкидыши. Она так хотела еще одного ребенка. Мама была в отчаянии…

«В отчаянии…» Как подозрительно это сейчас звучит! Мадлен поморщилась, но продолжила:

– Она была любящей матерью, и я всецело доверяла ей. Она была молода, у нее было много свободного времени, к тому же ей было одиноко… Мистер Форбуш, я не сделала ничего плохого, а вы выставляете меня ужасной, беспечной матерью. Так нечестно! Я думаю, вы должны дать мне шанс.

Форбуш, который, развалившись на стуле, милостиво выслушивал мольбы Мадлен, внезапно перегнулся через стол и решительно ткнул в нее пальцем.

– Вы считаете, что сможете должным образом позаботиться о ребенке? Хорошо. Где вы намерены жить? У вас есть собственное жилье? Работа? Социальное обеспечение ребенка? Сбережения? Муж и отец для ребенка? – Он чуть ли не смеялся. – Мать, которая поможет вам и наставит? – Он откинулся назад, поняв, что зашел слишком далеко. – Послушайте, Мадлен. Я вам сочувствую. Одному богу известно, каким было ваше собственное детство. Мистер Невилл признался мне, что у вас были разного рода проблемы вследствие неуравновешенности вашей матери, что до вас невозможно было достучаться по нескольку дней подряд, что вы разговаривали только с насекомыми и вели себя, мягко говоря, странно.

– Он не мог такого сказать, – запротестовала Мадлен. – Быть такого не может!

– По правде говоря, он рассказал даже больше. У меня сложилось впечатление, что ваш отец одобряет наше решение по поводу Микаэлы. Он сказал, что девочке крайне необходимо крепкое, надежное семейное окружение. А никто из семьи Фрэнк не в состоянии обеспечить ей стабильность.

Мадлен вскочила со стула.

– Он так сказал, потому что чувствует собственную вину! – воскликнула она. – Он бросил маму. Он, скорее всего, не обращал внимания на мамину болезнь, потому что так было удобнее. Мама была так счастлива, что у нее есть ребенок, которому она могла отдать свою любовь! Это развязало ему руки: он развелся с мамой, уехал и женился на другой. Уж кому-кому принимать решения, так только не ему. Как он посмел совать свой нос в это дело, говорить подобные вещи?

Мистер Форбуш пожал плечами.

– Значит, как я понимаю, на поддержку отца вам тоже не приходится рассчитывать.

– Не могу поверить… – сказала Мадлен, еле сдерживая слезы. Она схватила пальто и сумочку, висевшую на спинке стула. – Я сейчас уйду, но вернусь с адвокатом! – Она направилась к двери, гневно добавив: – Совсем как в дрянных мыльных операх, мистер Форбуш.

Глава двенадцатая

Безоблачный рассвет залил ярким солнечным светом истосковавшиеся по солнцу Британские острова и их обитателей. Однако утром в понедельник после майских праздников, как и миллионы соотечественников, Джон мучился от похмелья. У Мадлен голова тоже раскалывалась (последняя рюмка коньяка, без сомнения, была лишней), а у Ангуса целую ночь болела спина. Кое-как вздремнув, они встали довольно рано.

Мадлен, держась на общем фоне молодцом, предложила приготовить завтрак, но Ангус никогда бы не позволил незнакомке хозяйничать в кухне, поэтому, стоически пыхтя и отдуваясь, испек целую груду оладий и подал их со сметаной и подтекшей малиной.

Они с удовольствием поели, и Ангус пошел прилечь, а Джон с Мадлен занялись кухней. Когда была вымыта последняя тарелка, Джон крикнул на второй этаж:

– Ангус, мы пойдем прогуляемся! Не забудь сделать упражнения. Помни, что сказал хиропрактик.

Унылый пейзаж затянуло утренним туманом, солнце светило как бы сквозь дымку. Они вскарабкались по ступенькам в углу сада и пошли вдоль давно заброшенного поля, которое превратилось в луг. За пределами сада Джона земли, похоже, уже давно не касались руки человека. Трава здесь достигала почти до колен, и от росы их голые ноги и высокие кроссовки намокли. Они пробрались через заросли крапивы, которая обожгла им лодыжки, и направились к небольшому ручейку, прятавшемуся в кустах боярышника.

– Куда дальше? – спросила Мадлен.

– Я никогда так далеко не выходил за пределы сада, – со смущенной улыбкой признался Джон.

Не зная, куда идти, они пошли вдоль каменистого берега. Кроны деревьев почти смыкались над их головами, образуя темный туннель над ручьем и бегущей вдоль него ухабистой тропинкой. Этому туннелю не было видно конца, а крутые берега и буйная растительность не давали толком разглядеть, что впереди.

Мадлен шла так быстро, что Джон едва поспевал за ней. Дыхание ее участилось, кровь стучала в висках.

– Ты идешь, приятель? – крикнула она через плечо. Ей тяжело было видеть, как Джон задыхается. – Личная жизнь убьет тебя.

– Какая там личная жизнь? – отозвался он. – Ты же видишь, в каком Ангус состоянии.

Через какое-то время дорогу им внезапно перегородила огромная куча камней. Ручей исчез под ней, а Мадлен и Джон, пробравшись через заросли ежевики, вышли на залитые солнцем голые торфяники. Куда ни кинь глазом, простиралась пустыня: ни дома, ни сарайчика, ни дороги. И только лишенные растительности скалистые холмы вносили какое-то разнообразие в этот унылый пейзаж.

– Может, повернем назад? – предложил Джон, вытирая со лба бисеринки пота. – Мы, похоже, заблудились.

– Да брось ты! Ничего мы не заблудились. А после вчерашнего нам необходимо проветриться.

Она продолжили путь, преодолевая топкие участки болот и взбираясь на развалины каменных стен. Казалось, этим унылым болотам не будет конца. Ни одной коровы, ни одной овцы – и ни единого признака жилья. Создавалось впечатление, что они перенеслись в Дартмур иного времени, другого века.

– Скоро мы должны натолкнуться на толпу туристов, – прикрыв рукой глаза от слепящего солнца, сказал Джон, всматриваясь в горизонт. – Они на этом помешаны, обожают такие пустынные местечки.

Окрестности вдруг окутал неизвестно откуда взявшийся туман, и уже через несколько минут они видели дорогу не дальше чем на пять метров. Мадлен и Джон двигались почти на ощупь, пока не набрели на нечто, напоминающее грунтовую проселочную дорогу. Она изрядно заросла мхом и травой, как будто последняя машина проехала здесь несколько месяцев назад. К этому моменту они уже окончательно сбились с пути, поэтому решили, что лучше пойти по дороге – куда-нибудь да приведет! Хотелось пить. Как глупо было с их стороны не взять бутылку воды и карту! Мадлен знала, сейчас примерно часов десять, – они гуляли уже больше двух часов. Росария научила дочь ориентироваться по солнцу. Это было первое, что необходимо для проведения ритуалов и обрядов, а для маминых расчетов времени часы были бесполезны. Джон выглядел встревоженным.

– Радуйся! – сказала она, толкнув его локтем. – Где-то поблизости должна быть цивилизация.

– Цивилизация? Ты явно не знаешь этих мест. Люди теряются в болотах, и иногда проходит несколько лет, прежде чем их находят. – Он похлопал ее по ладони. – Здесь нас никто не услышит. Разве не этого ты хотела? Ну же, в чем ты собиралась признаться?

– Я все боялась, что ты спросишь. – Мадлен понимала, что дальше тянуть нельзя. – Я, честно говоря, не знаю, как начать. Меня беспокоит, как ты отреагируешь.

Он взглянул на Мадлен.

– Господи боже! Неужели все настолько плохо?

Мадлен засмеялась.

– Это самое дилетантское замечание, которое я когда-либо слышала.

– Ну же, рассказывай, Мадлен.

Она обхватила себя руками за плечи.

– Ты помнишь мою пациентку, которая зациклилась на том отвратительном украинце? Ветеране Афганистана? Который заставлял ее заниматься проституцией?

– Помню. Женщина с сексуальной одержимостью.

Мадлен вздохнула и выпалила:

– Существует слабая вероятность того, что она моя дочь.

Джон остановился как вкопанный и посмотрел на нее.

– У тебя же нет детей!

– Есть, Джон. Я родила дочь, когда мне был о шестнадцать. – Мадлен помолчала. – Она была зачата по любви, по крайней мере с моей стороны, но, уступив настойчивым просьбам родителей, я отдала свою крошку на воспитание матери. Мама настолько привязалась к ней, что их невозможно было разлучить. А я вернулась в Ки-Уэст, чтобы поступить в художественную школу. Самой большой ошибкой в моей жизни было оставить их в Англии. Спустя пять лет Росарию поместили в лечебницу, а меня вынудили отдать ребенка на удочерение.

Джон не спускал с нее недоуменного взгляда.

– Это бред какой-то! Ты никогда ничего мне не рассказывала.

– Знаю, и теперь очень об этом сожалею.

Он с недоверием покачал головой. Похоже, он не знал, что ответить. Тянулись минуты томительного ожидания, и Мадлен задавалась вопросом, простит ли ее Джон когда-нибудь. Она в отчаянии ухватилась за его руку, но Джон не сказал ни слова. Он шел, сохраняя напряженное молчание, и Мадлен тоже молчала, прекрасно понимая, что ему необходимо время, чтобы переварить неожиданно свалившуюся информацию. Она отдавала себе отчет и в том, что это предательство по отношению к Джону. Они знакомы уже больше семи лет. И разумеется, он ее лучший друг. Много раз она задавалась вопросом, почему не рассказала ему о себе самого главного, и ответ всегда один: «Нет, стыдно».

Она представляла, что он сейчас о ней думает. Помимо того что она неверный друг, непорядочный человек и лицемерка, какой из нее психотерапевт? Что она делала все четыре года учебы, когда слушатели должны были глубоко проникнуть в собственное «я», заняться самопознанием, заглянуть в самые темные уголки своей души. Все остальные на курсе прошли этот нелегкий путь. Это было требование к людям, которые стремятся понять и наставить других на путь самопознания и саморазвития… а она соврала, утаила о себе правду.

– Я знаю, о чем ты думаешь.

– Ты даже представить себе не можешь, Мадлен… – гневно отрезал он.

– Мне нужна твоя помощь! Я не знаю, как справиться с ситуацией. Чтобы подтвердить или опровергнуть свои подозрения, я должна задать ей массу вопросов. Но не знаю, насколько это этично. А может, безнравственно? Не знаю, как ее спросить. Или о чем спросить. Стоит ли вообще начинать этот разговор? Я думаю, она понимает, что что-то происходит, потому что не пришла в назначенное время. И не позвонила, чтобы отменить встречу. Ничего.

– Ради всего святого… – воскликнул Джон.

Они продолжали молча пробираться сквозь пелену тумана. А дорога шла все дальше на запад.

– Давай передохнем минутку, – сказал Джон, сворачивая с тропинки и падая в редкие заросли вереска.

Она присела возле него, но он отвернулся, казалось, погрузившись в собственные мысли. Она всмотрелась в землю в поисках желтых садовых муравьев. Они обитали преимущественно в низкорослой траве на болотах и крайне редко выходили на поверхность. Мадлен считала этих красивых насекомых, которые строили замысловатые муравейники, используя корни и побеги живых растений, чтобы укрепить проходы, удивительными и изобретательными созданиями: например, они складывали экскременты в трещины, чтобы растение лучше росло. Однажды она изобразила их муравейник изнутри – блестящее, полуабстрактное полотно огромных размеров, которое тут же приобрел какой-то японский коллекционер.

Джон снял очки, вытер пот рукавом рубашки и повернулся к Мадлен. Она прекратила свои бессмысленные поиски и подняла глаза. От смятения, написанного на его лице, у нее упало сердце.

– Это выше моих сил, Мадлен. Я не знаю, как выйти из этой ситуации. Ты должна обратиться к опытному специалисту, с непредвзятым отношением.

– Не говори так! – воскликнула она. – Забудь, что ты психотерапевт. Помоги мне как друг.

– Я готов ради тебя сделать что угодно. Мы можем поговорить об этом как друзья. Но ты, мой лучший друг… Почему столько лет ты утаивала правду? Честно признаться Мадлен, я вне себя, я растерян. Сбит с толку. Но больше всего – обижен. Испытывая такие чувства, я мало чем могу тебе помочь. – Он взял ее руку и стал разглядывать, как будто это был незнакомый предмет. Как будто он думал, что знает ее, а оказалось, что нет. – Почему, черт возьми, ты молчала?

– Помнишь, когда мы познакомились, я сказала, что мне просто необходимо начать жизнь с чистого листа? Это был единственный способ выжить. Пережить утрату Форреста оказалось нелегким испытанием, мы были друг для друга опорой и поддержкой… Я права? – спросила она умоляюще. И, немного помолчав, продолжила: – Вероятно, где-то на уровне подсознания, я решила переехать в Бат, чтобы найти дочь. Много лет назад я внесла свое имя в список по розыску усыновленных детей. Мы с Форрестом даже приезжали в Англию, когда нашей дочери исполнилось восемнадцать, всего за год до его смерти. Мы прошли всю процедуру от начала до конца, но посредник сказал, что не может отыскать нашу дочь. Он заверил нас, что, когда девочка сама будет готова, их список – первое, к чему она обратится.

Мадлен прихлопнула слепня у себя на лодыжке.

Джон отпустил ее руку.

– Ты ведь не на сто процентов уверена, что эта пациентка – твоя дочь?

– Нет, – удрученно призналась Мадлен. – Совершенно не уверена. Но смотри, она родилась в тот же день, что и моя дочь. В Бате. И мне кажется, что Рэчел, моя пациентка, очень похожа на меня. У нее раскосые глаза, а бабушка Форреста была китаянкой.

– И все? – нахмурился Джон.

– Да, но это слишком много для простого совпадения, Джон. Подумай над этим.

Джон помолчал.

– Рэчел? – переспросил он. – По-видимому, и имя совпадает?

– Нет, имя другое.

Джон наградил ее сочувствующим взглядом.

– Она, по крайнем мере, знает, что ее удочерили?

– Честно говоря, нет. Я спрашивала ее, существует ли подобная вероятность, но она ответила отрицательно. – Мадлен повернулась к Джону. – Но многие родители не признаются детям, что усыновили их. Это происходит сплошь и рядом.

– Послушай, моя дорогая… – Он схватил Мадлен за руки и легонько встряхнул, требуя от нее полного внимания. – Ты только что сказала, что твою дочь удочерили, когда ей было пять лет. Маловероятно, что девочка совсем ничего не помнит. А приемные родители… Неужели они смогли настолько заморочить ей голову? Сомневаюсь. Вероятно, ты ошибаешься, Мадлен. Ты должна быть очень осмотрительной.

– Что мне делать? – воскликнула она. – Ничего ей не говорить? Или спросить?

Мадлен чувствовала, что еще чуть-чуть, и она расплачется. Джон обнял ее за плечи.

– А Невилл? Ты ему говорила?

– Нет, пока не говорила, – ответила Мадлен. – Я рассчитывала сегодня вернуться в Лондон… если нам удастся отсюда выбраться. Но его все равно нет дома. Они с Элизабет на майские праздники всегда стараются уехать из страны.

Джон с трудом встал.

– Пошли, и ты расскажешь мне все от начала и до конца. – Он протянул Мадлен руку и помог подняться.

Они продолжили прогулку по тропинке. Мадлен была благодарна Джону за возможность снять груз с души. Она не могла упрекнуть его в равнодушии, но он был слишком ошеломлен, чтобы давать советы. Кроме того, у него не было детей и он не имел представления о психологических последствиях усыновления. И все же он крепко, как любящий брат, обнимал Мадлен за плечи.

Вскоре тропинка привела их в хвойный лес. Туман, затерявшись среди деревьев, рассеялся так же быстро, как и опустился. Никто из них не хотел признаться, что устал и продрог, что в горле пересохло. Спустя час они наконец выбрались на дорогу. Растерявшись, они стояли на распутье, когда Мадлен, оглянувшись, увидела большой зеленый знак «Лесное хозяйство». Она вчера проезжала эту развилку, направляясь к дому Джона.

– Уф! Слава богу! – Джон нагнулся и уперся руками в колени. – Хоть какой-то опознавательный знак. Осталось всего километра три.

Еще издали они увидели Ангуса, который стоял посреди дороги, явно обеспокоенный.

– Где, черт побери, вас носило? – закричал он, когда они приблизились. – Вы знаете, сколько времени? Я уже несколько часов топчусь на краю болот и зову вас. Реву как мул, томящийся от любви.

– Это все она виновата, – ответил Джон, махнув в сторону Мадлен. – Она выбирала дорогу.

– Ну ты и нахал! – не успокаивался Ангус. – Тебя следовало бы выпороть! Я весь испереживался.

– Ангус, не будь занудой. Мы заблудились. Честно.

– А где твой дурацкий мобильный?

– Я не могу постоянно сидеть у твоих ног и ждать приказаний.

Мадлен отошла, чтобы не слышать набирающей обороты семейной ссоры.

– Ты куда? – крикнул ей вслед Джон.

– Думаю, мне лучше собрать вещи и уехать. Мне нужно в Лондон.

– Не сходи с ума. Сейчас все возвращаются в город. На автострадах сплошные пробки. Там полно ошалевших водителей. Очереди…

– Довольно, Джон! – гневно прервал его Ангус и ткнул коротким толстым пальцем в Мадлен. – Сперва холодный душ и сытный обед, мадам, а потом вам лучше свалить отсюда.

На колени к Мадлен вскочил Брут, йоркширский терьер. Она уже много лег знала эту собачку, и они были очень привязаны друг к другу. В отцовском доме именно от собаки она получала «льющуюся через край» нежность и поцелуи, а его шершавый мокрый язык вылизывал ей руки.

– Ты похудела, Мадлен, – угрюмо замелила Элизабет. – Я тебе уже не раз говорила, что после сорока женщина должна сделать выбор: или лицо, или фигура. – Она махнула рукой в сторону кухни. – Сделать тебе бутерброд?

– Перестань суетиться! – резко прервал ее Невилл. – Не хочет она никакого бутерброда.

Мадлен удивленно взглянула на отца: не в его правилах так сухо разговаривать с Элизабет.

– Эй, Невилл, у меня у самой есть язык.

– Принеси малышке выпить, – приказал он. – Вот что ей действительно необходимо.

– Ну, не знаю… – запротестовала Мадлен. – Не забывай, я за рулем, мне еще возвращаться в Бат.

– Ну и что? Ты же останешься на обед. – Он поднял палец, как будто вспомнив о чем-то. – Что ты теперь больше любишь?

Мадлен вздохнула и повернулась к Элизабет.

– Большую порцию водки с капелькой тоника. Спасибо.

Элизабет могла похвастать отменным здоровьем и выглядела намного моложе, чем на свои пятьдесят два. Полноватая фигура являлась доказательством ее мудрости, на лице – ни морщинки.

Они сидели на четвертом этаже, в большой, со вкусом отделанной гостиной в квартире Невилла и Элизабет на Понт-стрит. Через высокие окна солнце заливало комнату ярким светом. Шпиль церкви Св. Колумбана украшал вид, открывающийся из окон. С противоположной стороны был виден «Хар-родз». Последняя выставка принесла Невиллу достаточно денег, чтобы купить целый особняк в центре Лондона, но они с Элизабет были счастливы в своей квартире, где прожили более двадцати лет. Невиллу, с его снобизмом, нравился сам адрес. По его убеждению, уже одним этим было все сказано: уважаемый, знаменитый и очень богатый джентльмен. Он настолько упивался собственным величием, что так и не понял, почему адрес заставил отвернуться от него старых друзей из лондонской богемы. Он все списывал на их неприкрытую зависть и болезненное самолюбие.

Мадлен ерзала на диване, поглаживая замшевые подушки. Ей не терпелось выплеснуть все, с чем она сюда пришла. Ее так и подмывало начать разговор, но она чувствовала, что момент пока неподходящий. Она нетерпеливо оглянулась, не идет ли Элизабет. Сколько нужно времени, чтобы налить пару бокалов?

– Над чем ты сейчас работаешь? – поинтересовалась она, чтобы заполнить паузу.

Дородная фигура Невилла заполняла собой кресло, разработанное датским дизайнером; буйная грива седых волос поблескивала в солнечном свете, льющемся из окон.

– Я наслаждаюсь заслуженным отдыхом, – ответил он, поглаживая бородку с подчеркнутым безразличием. – Я решил дать себе время подумать, что делать дальше. Может, займусь керамикой.

Мадлен удивленно уставилась на отца и рассмеялась.

– Керамикой?

Повисло напряженное молчание. Мадлен взглянула на Элизабет, которая появилась наконец с бокалами на подносе. Она подмигнула падчерице, как будто подавая ей сигнал, но Мадлен не поняла.

– Опять я узнаю последней?

– А с чего бы я стал с тобой советоваться? – вспылил Невилл. – Ты же не настоящий художник, ты всего-навсего нянчишься с психами.