Текст книги "У смерти два лица"

Автор книги: Кит Фрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

13. СЕЙЧАС. Сентябрь

Херрон-Миллс, Нью-Йорк

• Ты должна это прекратить.

Мартина сидит в классе. Ее телефон должен лежать в шкафчике, а никак не в рюкзаке. И уж тем более рюкзак не должен стоять открытым под столом, еле скрывая светящийся экран. Но она не может отключиться прямо сейчас. Это физически невозможно. Все ее тело гудит; мир в сети становится вдруг более реальным и живым, чем все происходящее в стенах школы имени Джефферсона. Она едва не прогуляла сегодня школу, но мама бы убила ее – в переносном смысле, конечно же, – и какой бы от нее после этого был прок? На самом деле мама бы посадила ее под домашний арест, отобрав телефон. Такая перспектива страшила куца больше, чем лекция мистера Коу о Крымской войне, поставленная на девять утра.

Глаза не могут оторваться от текста. Всею четыре слова – не то предупреждение, не то угроза. Вчера днем вышел пятый эпизод «Пропавшей Зоуи» – первый за почти шесть месяцев, первый с тех пор, как Зоуи перестала считаться пропавшей. Но ее смерть все равно остается загадочной – даже более загадочной, чем в августе, когда нашли тело. Потому что теперь роль Анны уже не так хорошо вписывается в общую картину, как Мартина и подозревала с тех самых пор, как Анна призналась. А теперь всем известно, как мало Анна на самом деле помнит о событиях той ночи… Если верить самой Анне.

Эпизод получился очень насыщенным. Он охватил все произошедшее от обнаружения тела Зоуи в озере Пэрриш до сенсационных результатов вскрытия, обнародованных на прошлой неделе. Мартина, как всегда, включила в подкаст интервью с разными людьми, но всеобщее внимание привлекло интервью Анны. «Пропавшая Зоуи» внезапно взлетела со скромных 300 прослушиваний каждого эпизода в среднем до 7700 прослушиваний одного только эпизода номер пять.

Прошло меньше суток. Мартина не могла оторваться от статистики. Люди продолжали загружать подкаст, обсуждать, делать перепосты. Ее аудитория уже не ограничивалась одноклассниками из Джефферсона, соседями по Херрон-Миллс и теми, кто потихоньку привык слушать ее попытки вести подкаст за семь месяцев, прошедших с тех пор, как полиция прекратила поиски и она принялась за собственное расследование. Неожиданно ее стали слушать совсем незнакомые люди по всей стране. 11 они стали переслушивать с самого начала старые выпуски.

Упоминания Мартины в чужих записях, комментариях и версиях напоминали лавину. Анна Чик-кони провела в заключении шесть недель, и интервью Мартине – первое, которое она дала. Понадобилось несколько дней, чтобы осознать это, но теперь и ей самой это казалось невероятным: Мартина взяла эксклюзивное интервью у человека, признавшегося в убийстве Зоуи. И это интервью изменило мнение людей об Анне, об этом деле. В лучшем случае она невиновна, в худшем – расчетливая лгунья. Пожалуй, последнее даже хуже, чем признание в случайном убийстве.

Интервью привлекло в равной мере и похвалу, и критику, которые люди почему-то сочли нужным довести до Мартины напрямую. В «Твиттере» было мало комментариев, так люди стали писать в почту, в личные сообщения, на телефон. В основном она не обращала на это внимания. То есть читала, но не отвечала. Впрочем, ответить она бы не смогла, даже если бы и захотела. До четверти четвертого она заперта в стенах школы. Но это последнее сообщение проигнорировать сложнее. Потому что его прислала Кейли, подруга Анны. Прежде чем она успевает придумать подходящий ответ, приходит новое сообщение.

• Ты вообще о чем думала? Ее адвокаты из кожи вон лезут. Мама тоже.

• Анна до сих пор так и не сказала правду о той новогодней ночи. МЫ НИКОГДА НЕ БЫЛИ В ХЕРРОН-МИЛЛС. МЫ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛИСЬ С ЗОУИ.

• Попробуй уяснить: это интервью никому не поможет.

Мартина делает глубокий вдох и застегивает рюкзак, пока ее не поймали. О чем она думала? Она думала о том, что Анна была лишена возможности высказаться с тех пор, как полиция получила от нее путаное признание, полное «наверное», «возможно» и «я не помню». Она думала о том, что, если Анну осудят за менее тяжкое преступление (или за преступление, которого она вовсе не совершала), семья Зоуи не найдет настоящей справедливости. Либо она слишком легко отделается, либо семья Спанос увидит, что кого-то посадили, но это будет не тот человек. А это никакая не справедливость!

Но еще она думала и о себе самой, о своем решении докопаться до правды, об отвратительных результатах экзаменов и о недописанном заявлении в Нью-Йоркский университет, сохраненном на ноутбуке. Впервые после разговора с Анной она позволяет себе допустить крошечную, совсем маловероятную возможность, что интервью может повредить делу Анны. Возможно, ей стоило посоветовать Анне прислушаться к адвокатам, не высовываться. Возможно, дело просто в ее эгоизме. Обвинение может извратить слова Анны, использовать их против нее. Выпуск этого интервью казался ей правильным поступком, но, возможно, немного безответственным. Возможно, Мартина думала больше о себе, чем об Анне.

День тянется невообразимо медленно, до последнего звонка еще несколько часов. К обеду число загрузок пятого эпизода превысило пятнадцать тысяч, почти удвоившись за три часа, которые прошли с тех пор, как она заняла место в классе на уроке истории. Одноклассники говорят о ней, но в этом нет ничего нового. О ней говорит вся страна. Стремительно растущий счетчик загрузок немного приглушает сомнения Мартины: интервью привлекает необходимое внимание к делу. Она правильно сделала, что выпустила его.

Полет ее вдохновения заканчивается сокрушительным падением, когда Астер швыряет поднос на столик прямо перед ней. Мышцы пловца под кожей напряжены, будто туго натянутые провода.

– Поверить не могу, что ты это сделала!

Кусок сэндвича с индейкой, который жевала Мартина, попадает не в то горло, и к глазам подступают слезы.

– Что? – спрашивает она полушепотом, пытаясь откашляться.

– Она еще спрашивает! Сама знаешь, – лучшая подруга говорит совсем как мамочка.

– Я думала… – лицо Мартины искажает гримаса боли и замешательства. – Дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Мы наконец-то смогли продвинуться, впервые за все это время.

– К черту! – говорит Астер. – И теперь вдруг все стали сочувствовать Анне? Она во всем созналась, а теперь берет свои слова обратно. И все из-за тебя!

На них смотрят все вокруг. Мартина чувствует их взгляды затылком. Она понижает голос.

– Я не подсказывала ей, что говорить. Ты сама видела результаты вскрытия. То, что Анна рассказала полиции, невозможно, Астер. Это не могло произойти так, как она описала.

Астер, сидящая на скамейке, напрягается. Ее щеки густо краснеют. Потрясенная Мартина замечает, что золотые серьги-кольца – ее подарок, который Астер снимала только перед плаванием и перед сном, – отсутствуют, и уши ее лучшей подруги кажутся голыми в свете люминесцентных ламп столовой. Сигнал понятен: иди к черту!

– Это не значит, что она не виновата, – говорит Астер. – Она могла сделать это по-другому.

– И я так думаю! – едва не кричит Мартина.

В интервью она старалась сохранять непредвзятость. Она знает, что это получилось. Если после прослушивания эпизода люди начинают думать, что Анна невиновна, то это их собственный вывод. Она никак не подталкивала их к этому.

– Что-то не похоже, – шипит Астер.

Мартина не знает, что и сказать. Она думала, что уж Астер-то все поймет правильно. Публикация результатов вскрытия, признание Анны, что она не помнит ничего о событиях той ночи, – это все шаги в правильном направлении. В направлении, ведущем к раскрытию истины, какой бы она ни была.

– Прости, – наконец говорит она. – Я просто хочу справедливости для твоей семьи.

– И как теперь это должно произойти? – хлестко бросает Астер. – Анне все сойдет с рук.

– А если она этого не делала, Астер? – голос Мартины лишь чуть громче шепота и чуть тише шипения. – Ты не хочешь узнать, кто это сделал?

Астер сердито смотрит на Мартину.

– Конечно, ведь у полиции так много других зацепок. В Херрон-Миллс затаилось столько убийц… – Она вцепляется в край разделяющего их стола. – Если Анна выйдет сухой из воды, все кончено. Как ты не понимаешь? Она использует результаты вскрытия, чтобы посеять сомнение. Наверняка она с самого начала специально врала о том, как погибла Зоуи. Потому что знала, что результаты вскрытия опровергнут ее слова. Она с тобой играет, Мартина. Она манипулирует всеми нами.

Мартина потрясенно молчит. Она не может поверить словам лучшей подруги о том, что Анна затеяла игру вдолгую. Что все это – часть продуманного плана. Но Астер, очевидно, в это верит. Вся ее семья в это верит. Потому что в одном Астер права: других подозреваемых, других зацепок нет. Пока, во всяком случае. Если Анну освободят, это не значит, что справедливость восторжествует. Но теперь, возможно, полиция расширит круг подозреваемых. Возможно, они повнимательнее присмотрятся к Анне… да и к другим тоже. Перспектива осуждения невиновного человека кажется худшим из возможных исходов, и теперь этот исход стал менее вероятным.

Впервые ей приходит в голову, что подруга может смотреть на это иначе. Анна стала единственной надеждой семейства Спанос на ответы, на истину, на справедливость. Это бессмыслица, не укладывающаяся в рамки логики. Но именно это и происходит. Она совсем не так понимала поведение Астер всю эту неделю после получения результатов вскрытия. Замкнутость в школе, неотвеченные сообщения, рассказы о занятости, не позволяющей встретиться. Астер смотрит на отчет экспертизы совсем не так, как Мартина. Она в бешенстве. Потому что уверена, что Анна лжет. А теперь она считает, что Мартина привлекла общее сочувствие к Анне и лишила их шанса на справедливость. Мартина долго молчит. Аппетит пропал. Она рассеянно прикусывает кончик длинного «конского хвоста» – нервная привычка детства, с которой, как она считала, было покончено много лет назад. Так и не придумав, что сказать, она смотрит через столик и понимает, что Астер ушла.

14. ТОГДА. Июль

Херрон-Миллс, Нью-Йорк

Рано утром в пятницу меня будит солнечный свет. Я все еще у бассейна, где, похоже, и уснула. Бедро покраснело и воспалилось в том месте, где в него ночью впилась длинная заноза от шезлонга. Я едва успеваю принять душ и одеться, как в дверь домика стучит Эмилия с напоминанием, что Пейсли через час уезжает и нужно закончить приготовления к поездке.

Я ничего не могу понять. Пейсли куда-то уезжает?

Я подыгрываю и направляюсь в дом. Когда Эмилия скрывается в своем кабинете, я невзначай спрашиваю у Пейсли, куда она едет. Оказывается, на День независимости они с Полсон-Госсами едут в Кэтскилле, и на праздники у меня будет несколько выходных дней. Я стараюсь вести себя так, будто не удивлена, но Пейсли меня явно раскусила.

– Мы говорили об этом, когда ходили в музей, – шепчет она. – А на прошлой неделе мама напоминала расписание на лето, помнишь?

– Конечно, – улыбаюсь я, пытаясь замаскировать смущение. – Просто забыла, что это уже в эти выходные, вот и все.

Спустя сорок минут я стою перед домом вместе с Эмилией, усаживая Пейсли в машину к Рэйчел, Кайлу и их мамам, и думаю, что мне делать целых четыре дня. Пейсли вернется только вечером в понедельник. Даже не знаю, чем занять такую прорву времени. Когда Эмилия в третий раз проверяет, не забыла ли Пейсли взять с собой солнцезащитный крем и витамины, Элизабет, откашлявшись, заверяет ее, что с Пейсли все будет в порядке и они позвонят, когда доедут. Эмилия уступает и сама нажимает на кнопку, запирающую дверцу машины. Мы обе машем им вслед, пока Хилари огибает фонтан и едет прочь по дорожке Кловелли-коттеджа.

В доме я, облокотившись на каменную рабочую поверхность на кухне, подкрепляюсь йогуртом, оставленным Эмилией от завтрака, и случайно подслушиваю ее телефонный разговор с Томом. Субботу и воскресенье они проведут с друзьями в Амагансетте – это я тоже должна была знать. Она просит его пораньше уехать из офиса, чтобы успеть до пробок, всегда возникающих перед праздниками. Мысленно я возвращаюсь к прошлой пятнице, к машине Тома, припаркованной перед домом Куперов за два часа до того, как он присоединился к нам эа ужином. Я успела совсем забыть об этом, но теперь мне становится икте-ресно, во сколько же он обычно приезжает домой на выходные.

Я мою чашку в раковине и выхожу к бассейну. Руки нащупывают телефон в заднем кармане, но писать Кейдену еще рано. Не прошло и двенадцати часов, как я покинула кинозал. Как мы поцеловались, выскакивает предательская мыслишка. Но мы с Кейденом не целовались. Поцелуй казался таким реальным, но это всего лишь безумная игра моего воображения. Я сжимаю пальцами виски. Мне безумно хочется снова его увидеть, но, пожалуй, мне не помешает немного отдохнуть от Уиндермера. Привести голову в порядок. Наверное, я лучше поплаваю. Почитаю книгу. Схожу в город с альбомом для набросков и посижу немного на скамейке.

Прежде чем я успеваю принять решение, происходят сразу два события: гудит мой телефон и из дома доносится зовущий меня голос Эмилии:

– Анна! Тебе посылка!

Привезли одежду. Я спешу через весь дом к передней двери, чтобы забрать у почтальона посылку.

Вернувшись в домик у бассейна, я примеряю все заказанные вещи. Три сарафана и длинную синюю юбку; все – с карманами. Две новых майки. Две шляпы от солнца с висящими полями. Я так увлечена этим персональным модным показом, что забываю о непрочитанном сообщении, пока телефон не гудит еще раз.

• Забыл сказать, что на эти выходные мы уезжаем к маминым друзьям в город.

• Смотреть кино было весело. Повторим, когда я вернусь?

Хм… Я смотрю на экран и чувствую постепенно охватывающую меня досаду.

• Конечно. Удачно повеселиться!

Кто ж на праздники едет из Хемптонса в город? Четыре дня свободы начинают казаться невыносимо долгими. Телефон оживает снова.

• Это вряд ли (((

Повесив новые платья в шкаф, я решаю, что поход в город – как раз то, что мне нужно. Сделаю пару набросков. Может быть, перехвачу суши в том кафе, которое на прошлой неделе упоминали Мартина и Астер. Постараюсь, чтобы день не прошел даром.

Я перехожу к последней главе книги и отправляю в рот третий кусочек ролла с авокадо и тунцом, когда загорается экран телефона. Я хватаю его со стола, надеясь на весточку от Кейдена. Может быть, они поедут только завтра? Не с моим везением.

• Угадай, где я?

Я проглатываю наживку.

• На Брайтон-Бич в кафе со скатертями в черно-белую клетку)))

Кейли в ответ присылает селфи. Приходится прищуриться, чтобы разглядеть фон. Кресло в поезде, зеленые вспышки за окном. Это явно не метро. Она на железной дороге.

• Приезжаю в Бриджхемптон в 14:15. Встреть меня.

Это не вопрос. Боже! Я и сама-то забыла, что у меня четвертого выходной. Но вдруг приходят воспоминания о нашем разговоре: Эмилия, должно быть, сказала мне об этом на собеседовании, как и напомнила Пейсли, потому что Кейли закатила скандал из-за того, что я согласилась на эту работу, а я упомянула об этом выходном, словно помахала перед ней оливковой ветвью. Воспоминание промелькнуло и исчезло. А теперь вернулось. В животе что-то слегка сжалось.

Последние несколько недель у меня в голове творилась полная каша, но Кейли за любое обещание цепляется бульдогом. Она могла бы написать мне, уточнить, все ли в силе. Но зачем портить сюрприз, верно? Я корчу рожу отражению в тарелке с супом мисо, не зная, надолго ли она собирается здесь задержаться.

Через два часа я сижу на станции в машине Эмилии и жду поезд Кейли. Пришлось долго извиняться перед Эмилией, что предупреждаю о гостях в последнюю минуту, но она, к счастью, была слишком поглощена собственными планами на выходные, и это обеспокоило ее не так сильно, как я опасалась. К тому же она еще не знает Кейли.

Когда в 14:24 приходит поезд, я сижу, вцепившись в руль до побелевших костяшек пальцев, хотя мотор выключен. Наверное, оно и к лучшему, что я забыла о ее приезде. Я бы волновалась всю неделю, а вместо этого все беспокойство оказалось сжато в последние два часа. Без Кейли брать на себя ответственность было нелегко, но я справлялась. Старалась, во всяком случае. Какой я стану тогда, когда она будет здесь напоминать мне о прежней жизни? Я стискиваю зубы и открываю дверцу машины.

Голос Кейли я слышу едва ли не раньше, чем вижу ее саму.

– Простите! Пропустите! У меня срочное дело! – она проталкивается через толпу у спуска с перрона. Золотистые волосы до пояса развеваются за спиной, на плече – лиловый рюкзак размером с нее саму. Он шел в комплекте с моим чемоданом. Кейли взяла его взаймы для школьной поездки в девятом или десятом классе, и с тех пор он так и остался у нее.

Ila ней крошечные белые шорты и ярко-оранжевый топ, открывающий бронзовые от загара руки и неоново-зеленый пирсинг на пупке. Это что-то новенькое. Она резко останавливается прямо посреди пандуса, и прочим пассажирам приходится огибать ее с обеих сторон ворчливым потоком. Она вскидывает руку и начинает лихорадочно махать мне, будто я могла ее не заметить.

– Анна!

– Привет, Кейли! – я заставляю себя широко улыбнуться в ответ. – Спускайся! Ты всех задерживаешь!

Она сбегает по пандусу, и не успеваю я понять, что происходит, как вокруг меня образуется целый кокон из переплетенных рук, волос и жара от нагретого летним солнцем тела. Я напрягаюсь на мгновение, а потом даю телу расслабиться в объятиях лучшей подруги. Ничего не могу с этим поделать. Несмотря ни на что, я по ней соскучилась.

Если Кейли и злится на меня до сих пор, она не подает вида. Устроившись на пассажирском сиденье, она рассказывает обо всем, что я пропустила за эти две недели. Впрочем, совсем немного и пропустила. Пупок она проколола в день моего отъезда – сделала себе подарок на выпускной. Мне немного завидно. Кейли уже восемнадцать.

Я никогда не жалела, что оказалась самой младшей в классе, но восемнадцать мне исполнится только к концу первого семестра в колледже. Не то чтобы мне хотелось именно неоновое кольцо в пупок, но я бы не отказалась набить татушку в конце лета.

Что-нибудь на память о времени в Херрон-Миллс или о начале осени – моего чистого листа.

Пока я медленно пробираюсь по дорогам, плотно забитым машинами перед праздниками, Кейли без умолку стрекочет о новой подружке Майка и о новом гавайском баре, который открылся на углу 74-й улицы и 5-й авеню. А я тем временем думаю – не слишком ли избито будет смотреться осенний лист, например, на щиколотке?

– Поверни здесь, – говорит Кейли, показывая на примыкающую сбоку дорогу.

У нее в руке телефон, на котором открыт навигатор. На солнце ярко блестят серебристые серьги-обручи.

– Куда нам? – спрашиваю я, уже поворачивая.

– Закупиться надо. Там в полумиле алкогольный магазинчик.

Я прищуриваюсь под очками, но еду дальше. До переезда выпивкой нас обеспечивала Старр, но здесь, в Хемптонсе, с нами нет ни Старр, ни ее удостоверения личности.

– Перед праздниками они точно будут проверять документы.

– Все будет в порядке, – говорит Кейли. – Не нервничай.

Кейли и сама не нервничает ни капельки, но я понимаю, что было бы не так уж и плохо, если бы нас попросили подтвердить возраст. Пусть Кейли сколько угодно бесится на продавца. Нам просто придется найти, чем занять себя без выпивки.

Вдруг Кейли тянет меня за рукав:

– Останови! Останови!

Я в замешательстве бью по тормозам и виляю в сторону. Машина сзади сердито гудит, потом огибает нас, пока я ищу, где в машине Эмилии включается аварийка. Кейди распахивает дверцу и выскакивает на тротуар.

– Бекка! Мать! – она обнимает крошечную китаянку с кольцом в носу и яркими розовыми прядями в волосах. Рядом с ней на тротуаре стоит тощий белый парень в шортах по колено и спортивной майке, видимо купленной в приступе самоиронии. У обоих в руках сумки из магазина.

– Когда ты успела! – радостно визжит Кейли, выпуская девушку из объятий, и треплет ей волосы.

Я присоединяюсь к ним на тротуаре, и девушка представляет нам своего друга Зеба.

– Я Анна, – я протягиваю руку Зебу, потом девушке.

Она хихикает, прикрыв рот ладонью:

– Я помню.

Кейли смотрит на меня с прищуром:

– Ты же помнишь Бекку, верно? Зимой у нее были синие волосы.

Я кошусь на лицо девушки. Бекки. Оно мне совершенно не знакомо.

– Конечно, – говорю я. – Просто с розовым смотрится совсем по-другому.

Бекка снова хихикает, а Зеб говорит, что нужно донести покупки до домика на пляже, пока мороженое не растаяло. Кейли обещает потом написать Бекке, и вскоре мы снова сидим в машине Эмилии по пути к магазину.

– Я ее не помню, – сознаюсь я. – Как ты…

– В самом деле?! – удивленно смотрит на меня Кейли. – То есть… Конечно, несколько месяцев прошло, но она была прошлой зимой на всех пьянках у Ванды. Помнится, как-то вы с Беккой завели чудовищно долгий разговор о каком-то дерьме вроде акриловых красок.

– Она художница?

– Приехали… Заворачивай.

Я въезжаю на стоянку рядом с магазином.

– Мы познакомились в Бруклине? – спрашиваю я, ставя машину на свободное место.

– А где же еще?

Оказавшись внутри, Кейли хватает небольшую тележку и с хозяйским видом устремляется мимо витрин с вином прямо к полкам с крепким спиртным. Когда я ее нагоняю, в тележке уже лежат бутылка «Хосе Куэрво», бутылка белого «Бакарди» и желто-зеленый пластиковый кувшин с «Маргаритой».

– Ты здесь уже бывала?

Кейли склоняет голову набок и смотрит на меня:

– Это алкогольный магазин, Анна. Они все одинаковые. Не поищешь там ананасовый сок и минералку?

Я киваю и отправляюсь выполнять заказ. Вытаскивая из холодильника упаковку с шестью баночками ананасового сока, я слышу за спиной деликатное покашливание. Я выпрямляюсь в полной готовности уступить дорогу.

– Анна?

Я оборачиваюсь:

– О! Человек-пингвин!

– Специалист по пингвинам так» иучит лучше. – с улыбкой говорит Макс, убирав с глаз прядь каштановых волос, которая тут же падает обратно.

– Конечно, – улыбаюсь я ему в ответ.

Он даже еще симпатичнее, когда одет не в униформу работника океанариума, и, в отличие <гг Кейдена, вряд ли тяготится грузом в виде пропавшей невесты. Но я ничего не могу с собой поделать – я бы предпочла, чтобы передо мной стоял Кейден и именно его глаза и улыбка светились в неоновом свете ламп алкогольного магазина.

Мой взгляд опускается на стоящую перед ним огромную магазинную тележку. Она наполнена до краев упаковками пива и несколькими бутылками водки и джина.

– Ты часто ездишь закупаться в Херрон-Миллс?

– Вообще нет, – смеется он. – Я только с работы, из океанариума, а это лучший магазин с выпивкой на пути в Монток. В большинстве других можно найти только или крепкий алкоголь, или отличный выбор пива.

– Ах да… – говорю я. – У вас же намечается вечеринка.

Как по сигналу, из-за угла выруливает Кейли с нашей куда более скромной тележкой и останавливается рядом со мной и с Максом:

– Вечеринка?

– Это Кейли, – говорю я. – Кейли, это Макс.

Она протягивает руку, и он отвечает на рукопожатие. Ее глаза блестят. «Пусть она его забирает, – говорю я себе. – Тебе он все равно не нужен».

Куда большая проблема – вечеринка Макса в Монтоке. Я выкинула ее из головы сразу же после приглашения. С понедельника до сегодняшнего дня прошла, кажется, целая жизнь. Выпивать вечером с Кейли в домике у бассейна – это одно дело. Вдвоем мы едва ли нарвемся на какие-то неприятности. Но пляжная вечеринка в честь Дня независимости… Пока Макс расписывает Кейли подробности, у меня в животе все сжимается от предчувствий.

– Я думал, ты работаешь, – говорит Макс, и я понимаю, что он обращается ко мне.

– Да, – говорю я. – То есть я думала, что работаю. Но Пейсли на выходные уехала с друзьями.

– Тогда решено, – Макс дотягивается до тележки Кейли и перекладывает наши бутылки к себе. – Я оплачу. Встретимся на стоянке?

– Я же говорила, что все будет в порядке, – говорит Кейли, когда мы выходим на улицу с минералкой и ананасовым соком в пакетах.

Я наблюдаю через большую витрину магазина, как Макс выгружает упаковку за упаковкой пива на ленту и болтает с блондином за кассой. Он бы точно потребовал подтвердить возраст.

– Как все удачно получилось, – признаю я и задумываюсь.

Действительно ли в Херрон-Миллс лучший алкогольный магазин между Риверхедом и Монтоком? С другой стороны, не похоже, чтобы Макс за нами следил. Судя по содержимому его тележки, он уже был в магазине, когда мы подъехали. В этом нет ничего подозрительного.

Спустя несколько минут Макс передает текилу и ром Кейли, а я стараюсь не удивляться, откуда ему было так точно известно, что нам еще нельзя покупать спиртное. Я напоминаю себе, что это не имеет значения. Он для меня староват, да и в любом случае не в моем вкусе. Кейли вовсе не выглядит удивленной. Мы помогаем ему загрузить покупки в багажник, садимся снова в машину Эмилии и обещаем, что увидимся с ним завтра. По крайней мере, говорю я себе, если что-то и случится, то это будет за четыре городка от Херрон-Миллс.

Я беру с Кейли слово, что она будет вести себя примерно при Беллами. Она закатывает глаза, но соглашается, чтобы выпивка полежала в домике у бассейна, пока они не лягут спать. Остаток дня мы проводим у бассейна, поедая чипсы и читая журналы, привезенные Кейли из Бруклина. Как и ожидалось, к тому времени, когда мы слышим, как Эмилия уезжает к Тому, солнце уже клонится к деревьям. Должно быть, они решили где-то поужинать, потому что их машины заезжают в гараж уже после десяти, и они сразу поднимаются на второй этаж.

Когда в их окнах гаснет свет, мы наливаем себе по «Маргарите» и плещемся в бассейне. Я делаю маленький глоток, потом побольше. В подсветке от бассейна наши напитки переливаются ярким цветом, который Кейли называет «зеленым, как кольцо в пупке». Приходится признать – мне хорошо, тепло. Я расслаблена и будто бы свечусь сама.

– Мы когда-нибудь здесь бывали? – спрашиваю я после второго напитка, когда кожа начинает слегка зудеть от выпитой текилы и теплого ночного воздуха.

Не знаю, зачем Кейли стала бы мне лгать, но та девушка, Бекка, и то, как неплохо она, похоже, ориентировалась сегодня в городе…

– Типа в прошлой жизни? – хихикает Кейли. – Да, наверное.

– Нет, серьезно, – не знаю, как задать вопрос, чтобы не показаться полной дурой; Кейли пьет наравне со мной, если не больше, но никогда не отключается и считает, что я легко пьянею. – Херрон-Миллс, Хемптонс. Мы здесь когда-нибудь бывали?

– Нет, конечно, – Кейли, внезапно посерьезнев, ставит коктейль на край бассейна. – А с чего ты решила спросить?

– Забудь, – говорю я.

Я подныриваю и плыву к Кейли, обвиваю руками ее ноги под водой. Она взвизгивает, когда я утаскиваю ее под воду, а потом мы обе всплываем, хватая ртом воздух.