Текст книги "Винтажное руководство «Любовь и отношения» (ЛП)"

Автор книги: Кирсти Гринвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Ужасное ощущение. Они и правда ненавидят меня. В этом помещении так много людей, которыми я восхищаюсь, а они меня ненавидят. Лео Фрост продолжает свое публичное выступление, церемонно поворачиваясь к толпе людей и разводя руки в стороны.

– Безусловно, мы не должны позволять какой-то сомнительной особе портить потрясающий, несмотря ни на что, вечер, и я бы хотел персонально принести глубочайшие извинения за заминку в празднике моего многоуважаемого дяди, Дэвиса Артура Монблана. Сегодня здесь собралось много великолепных писателей. Так давайте же будем рассматривать эту небольшую диверсию как потенциальный сюжет для книги? Продолжаем?

В толпе слышится деликатный смех.

Сомнительная? Я сомнительная?

– Какого хрена ты творишь? – выплевывает Саммер, подходя ко мне сбоку. Она хватает меня за локоть и тащит к выходу. – Господи. Ты сплошное разочарование, Джесс! Ну вот зачем ты так? Ты как чертов подросток.

– Я… я… Официант появился из ниоткуда. Это самый настоящий несчастный случай. Где Валентина? Мне необходимо извиниться.

Верчу шеей, пытаясь в толпе обнаружить Валентину. Ее нигде нет. Вместо этого Лео Фрост, прислонившись к барной стойке, ловит мой взгляд и снисходительно осматривает меня с головы до ног.

– Ни за что! Никакой Валентины, – шипит Саммер, вытягивая меня на заполненную лондонскую улицу. – Теперь она не захочет с нами иметь дело! Это конец.

Глава седьмая

Попридержите свои слезы для подушки.

Матильда Бим, «Как быть хорошей домохозяйкой», 1957

Прошло три дня, а от Валентины Смит или кого-либо другого из «Саутбанк Пресс» не было слышно ни слова. На второй день Саммер заперлась в своей спальне и отказывалась выходить. Я разбила у ее дверей лагерь и предпринимала попытки убедить ее, что после того вечера с бесплатным шампанским у сотрудников издательства наверняка до сих пор ошеломительное похмелье и нет сил подняться, чтобы сделать поздравительный звонок. Саммер не отвечала, только посылала Холдена туда и обратно за органическими ореховыми батончиками и настойкой из бузины, а также снабдила его инструкцией игнорировать меня, несмотря на все мои слова, даже когда я старательно пела: «Прошу, впусти, я была полной идиоткой, но я идиотка, которой о-о-о-о-очень жа-а-а-а-а-аль!» Я пыталась вытянуть ее рассказами о том, как мистер Белдинг по ней скучает, хотя, по правде говоря, он казался гораздо более счастливым, рыская вокруг без всякой одежды.

Спустя пять дней после презентации, когда от издательства все еще было глухо, до меня, наконец, начало доходить, что я могла напортачить довольно сильно. Поверить не могу. Валентина так искрилась энтузиазмом. Неужели все могло измениться так быстро? Лео Фрост в Лондоне и правда важная персона. Может, он кто-то типа дона мафии, и из-за того, что задела его, все двери, в которые я буду стучаться в этой жизни, будут мистическим образом захлопываться перед моим лицом? А однажды, кто знает когда, у изножья моей кровати будет покоиться голова благородного жеребца.

– Я собираюсь позвонить Валентине, – решительно заявляю я через дверь Саммер во время ланча во вторник. – Мы должны связаться с ней. Я попытаюсь все исправить, хорошо? Извинюсь за свое глупое поведение. Она не может наказывать тебя за то, что натворила я – это нечестно.

Я беру айфон, но прежде чем успеваю найти номер Валентины, дверь в комнату Саммер открывается, и она выходит наружу. Она не выглядит растрепанной или заплаканной, какой, мне казалось, она должна быть после почти недели затворничества. Она кажется посвежевшей. Со светящимися глазами. Она чистая, сияющая и… счастливая?

– Ты что-то слышала? – спрашиваю я, поднимаясь с пола, а сердце колотится в груди. – О, боже. Ты что-то слышала, так ведь? Хорошие новости?

Я не облажалась. У нас будет контракт. Саммер в порядке. У меня будет достаточно денег на приличный рейс!

Тело расслабляется, я полна надежд.

– Джесс… нам нужно поговорить, – обращается ко мне Саммер.

– Боже, ну конечно! – соглашаюсь я, следуя за ней по лестнице в гостиную. – Прошло пять дней! Странно столько не общаться. Я не жду, что ты меня простишь сразу. Знаю, ты злишься на меня. Но я все исправлю…

– Мы не получили контракт, – перебивает меня Саммер, аккуратно усаживаясь на огромный кожаный диван.

– Не получили? Ох, дерьмо. Дерьмо. – Я приземляюсь на пол рядом с ней. – Позволь позвонить Валентине, Сам. Боже.

– Я уже говорила с Валентиной.

– Что? Когда? Когда она звонила? Что сказала? Почему они не хотят нас? На прошлой неделе они нас любили!

– Она сказала, что решение принимала не одна… этот вопрос обсуждала вся команда.

– О, боже. Она сказала, что это моя вина?

Саммер смотрит мне прямо в глаза и кивает.

– Да. Сказала.

Твою мать.

– Боже, мне так жаль. Я не хотела называть Лео Фроста пенисовым принцем. Просто он вывел меня из себя. Говорил со мной, как с грязью на его слишком очищенных туфлях. Заставил переступить черту, я ничего не могла поделать с собой.

– Ага, потому нам и нужно поговорить.

– Придумать план? Отличная идея. Это мы можем. Мне взять ноут? Мы можем обратиться в другое издательство, разве нет? Я напишу еще лучшую речь. Уверена, что смогу исправить…

– Джесс, я хочу, чтобы ты съехала.

У меня сдавило горло.

– Что?

– И не думаю, что тебе стоит продолжать работать над «Саммер в городе».

Что-о-о-о-о?

Я роняю голову.

– Ты… вышвыриваешь меня? И выставляешь вон? В один и тот же день?

Саммер медленно пожимает плечами.

– Просто хочу, чтобы ты знала, мне это решение далось нелегко. Я постоянно думала об этом последние несколько дней. Я поговорила со всеми о нас, и они считают…

– Поговорила со всеми? С кем? Я не понимаю.

– Они все согласны со мной. Все считают, что ты тянешь меня вниз. Ты все время тянешь меня вниз.

Я соединяю руки и большим пальцем одной руки вожу по ладони другой. Неужели наши друзья на самом деле сказали такое обо мне? Это правда?

– Слушай. Я знаю, что облажалась на презентации. Я из-за этого чувствую себя реальной сукой. Но то, что я пишу? Разве это не считается? Я серьезно трудилась над нашим сайтом, Саммер. Я знаю, что конкретно эта возможность ускользнула, и это моя вина, но я обещаю, что найду другую. Клянусь, я…

– Моим сайт.

– Прости?

– Ты сказала: «Нашим сайт». Но он мой. – Саммер склоняет голову. – Он мой, Джесс.

– Но… но… Я занималась всем редакционным календарем. Написала практически каждый пост, привела к нам в Твиттер тридцать тысяч подписчиков. Я работаю над всем этим дни и ночи, и даже в выходные на протяжении последних двух лет. «Саммер в городе» – это ты и я.

Саммер какое-то время жует губу.

– Технически нет. Ты не подписала контракт.

О мой бог, она права. Не подписала. Она говорила, что моя помощь нужна всего на пару месяцев, а когда я упомянула, что мы наверно должны составить какое-то соглашение, она ответила, что наша дружба – единственный контракт, который нам необходим, и спросила, хочу ли я что-нибудь из бара. Потом настаивать было глупо, так что не подписала. Мне не казалось, что это так уж необходимо.

В груди разгорается возмущение.

– Да ладно, Саммер, так нечестно! Ты говорила, что нам не нужен контракт!

– Разве? – Она покосилась. – Не думаю.

– Совершенно точно. И, кстати, пока я не присоединилась в качестве партнера, сайт был дерьмовым. В день там было всего пятнадцать просмотров! И даже не уникальных!

Саммер резко вдыхает, будто обжигаясь.

– Лгунья. Просмотров было куда больше! – чешет она нос. – Ты, наверное, забыла, но это ты ворвалась в мою жизнь. Я оказала тебе услугу, наняв тебя, дала тебе место в жизни и тоже радовалась этому. Ты потерянная душа, а я очень щедрый человек. Я была счастлива устроить тебе стартовый скачок, но ты никогда, твою мать, не прыгала! Ты все еще на месте. Все портишь и выставляешь меня в плохом свете!

– Что значит порчу? Я вернулась из Марокко, чтобы помочь тебе!

– Ты в Марокко была на мели.

– Я была счастлива в Марокко. Я… Я думала, что оказываю услугу тебе. – Я тру глаза. – Откуда это все? Всего лишь несколько дней назад мы вместе собирались подписать контракт на выпуск книги. – Тяжело вздыхая, я опускаюсь на диван рядом с Саммер. – Черт. Я знаю, что ты злишься на меня, знаю. И мне правда жаль. Просто, блин, давай… выберемся куда-нибудь? Обсудим все. Просидим в пабе до утра. Саммер? У нас будет очередное неведомое приключение, и мы просто забудем обо всем этом кошмаре.

Саммер хмурится и качает головой.

– Ты не понимаешь. Я больше не хочу сидеть до утра. Не хочу напиваться так, чтобы забыть этот разговор. Ты упускаешь любую возможность еще до того, как она становится значительной. Ты даже не подозреваешь, что делаешь так… У тебя были тяжелые времена из-за мамы, я знаю. Но сейчас твои эмоциональные проблемы, вроде как, влияют на меня.

Я сглатываю и задираю подбородок.

– Думаю, ты немного перегибаешь. Выгоняешь меня и увольняешь? Это слишком жестоко. Мы же лучшие подруги.

– Ты не знаешь, как это – дружить, Джесс, – язвительно усмехается Саммер. – Ты знаешь, как приятельствовать, и пока тебе весело, необременительно, легко и смешно, ты довольна. Но когда все становится серьезно, тебе становится неинтересно.

Это неправда… Ладно, хорошо, я не всегда выслушиваю ее, когда она делится чувствами, раздирающими ее проблемами и сложностями в отношениях. Но я хотела заключить сделку на книгу так же сильно, как и она! Я работала для этого не покладая рук!

Мы встречаемся взглядами. Она кажется другой. Хладнокровной.

– Слушай, Джесс. Ты правда была полезной и веселой частью моего пути, и я ценю твою помощь с сайтом. Но… теперь мы движемся в разных направлениях, и у меня чувство, что мне предначертано нечто большее. Мне кажется, ты тратишь мои силы напрасно, требуешь слишком много внимания, и пришло время перерезать пуповину. Мне жаль, ты же знаешь это? Но я должна поступить так, как лучше для меня. И… в общем, ты больше не часть моего пути.

Я моргаю, не веря своим ушам. Она совсем не выглядит так, будто ей жаль. Какого хрена происходит?

Все тело ходит ходуном от приливающего адреналина и негодования. Я поднимаюсь с дивана и спокойно ухожу из гостиной, с тихим щелчком закрывая за собой дверь без истерик.

Сейчас я на десять лет старше, но чувство, когда тебя бросают, достаточно сильно похоже на то, что было тогда, в первый раз – словно ты стоишь на краю чего-то очень высокого и тот, кто, ты знаешь, стоит позади, толкает тебя.

Я пробыла в университете полгода и только начала мириться с мыслью, что мама может справиться и без меня – во всяком случае, пока все хорошо. Когда она однажды зимой, во вторник, не ответила на мой ежедневный обеденный звонок, я не слишком переживала. Иногда мама забиралась в постель и игнорировала мои звонки; это значило, что у нее был один из ее не лучших дней. Да и к тому же накануне вечером она была очень даже в духе! Мы общались по телефону о моих курсах, хихикали над каким-то уморительным фокусником из программы «Королевское представление». Но в четыре дня, когда я была в библиотеке, на дисплее мобильного высветился входящий звонок от маминой медсестры-психиатра из социальной службы. Медсестра звонила только в тех случаях, когда происходило что-то плохое.

– Приветик, Пэм, – сказала я, отвечая на звонок. – Выкладывай. Что она натворила в этот раз? – Я закатила глаза, пальцами выстукивая по полке, с которой снимала экземпляр «Кентерберийских рассказов», что должна была прочесть по учебе. – Нет, постой, я угадаю. Напилась и проклинала мужчин, разбивших ей сердце? Спустила лекарства в туалет? Очередная поездка в психушку? Давненько мы там не были!

Я шутила над всем этим, даже мама иногда была не прочь посмеяться над своими выходками, но под напускной веселостью скрывалось дико колотящееся о ребра сердце.

– Джессика. Тебе стоит присесть.

И, само собой, тогда я поняла. Все знают, что значит «тебе стоит присесть».

– Эм, хорошо, – ответила я, ноги стали ватными. Опустившись на покрытый ковром пол, я головой прислонилась к полкам с книгами и с силой сжала телефон.

– Джессика, боюсь, у меня для тебя ужасные новости, – продолжала Пэм, похожая на героиню из телевизора. Словно это была мыльная опера. – Боюсь, Роуз, то есть твоя мама… она… скончалась.

Я сдержала вздох и быстро кивнула, желудок скрутило так, будто я была на вершине американских горок.

– Когда? К-как?

– Этим утром. Она… она… это передозировка. Я звонила насчет ежемесячной встречи. Входная дверь была приоткрыта… – Обычно умиротворенный голос Пэм задрожал и затих.

Я уронила «Кентерберийские рассказы» на ноутбук и наблюдала за тем, как рисунок на обложке и клетчатая юбка моего платья мутнели.

– Но в прошлый раз, когда такое произошло, с ней все было в порядке. Они в больнице использовали ту штуку, чтобы откачать ее. Вчера вечером она смеялась. Не понимаю. Вы уверены, что она?.. По голосу казалось, что у нее все хорошо. Что она… счастлива.

И тогда меня озарило. Я знала, почему вчера мама была такой радостной. Почему она внезапно стала веселой и общительной, как нормальная мама. Она знала, что собирается сделать. Она знала, что покинет этот мир, потому и оставила дверь незапертой, чтобы Пэм ее нашла.

Так и знала, что не должна была оставлять ее. Знала, что должна была остаться дома. Она бы так не поступила, если бы я была дома.

Я уронила телефон на ковер и начала смотреть на ряды книг передо мной, я слышала клацанье по клавиатурам и приглушенное шушуканье студентов. Никто из них и не догадывался, что за углом, на полу, мое сердце разбилось.

Я кусала нижнюю губу, пока не ощутила вкус крови и не почувствовала нечто, что предвещает слезы. Так и должно быть, разве нет? Должны были быть реки слез, стенания, вырывание волос и крик уводящего меня библиотекаря: «Все пошли вон отсюда, здесь не на что смотреть, представление окончено!» Но ничего такого не было. Вместо этого я поднялась с пола, аккуратно вернула книгу на место и покинула зал. Качаясь, я брела по коридорам, а когда добралась до комнаты, то выключила весь свет и легла на кровать. Я устремила взгляд в темноту и терпеливо ждала, когда внутренности перестанет скручивать. Там я и оставалась, пока меня не обнаружила Саммер.

Я не плакала в день, когда моя мама покончила с собой. И никогда с тех пор.

Глава восьмая

Бары при гостиницах и пивные рестораны пристанище ни на что не годных персон. Там не место Достойной Женщине. И определенно не место незамужней леди.

Матильда Бим, «Как быть достойной женщиной», 1959

Бар «Трэп Инн» расположен в конце дороги. Это самая настоящая пивнушка. Стулья испачканные и потертые, на подставках для пива виднеются следы от зубов, а сами они воняют как яйца. Но сейчас, в связи с острой необходимостью, и благодаря тому, что находится бар недалеко, «Трэп Инн» становится моим местом для уединения. Я заказываю бутылку грушевого сидра у тощей барменши с щелью между зубов, и из того, что получается уловить, отзывается она на имя Страшила Элейн.

– Грушевый сидр? – спрашивает она, подмигивая. – Грушевый? Сидр? Грушевый сидр?

– Он как обычный сидр, но с грушевым привкусом. Это вкусно, поверь. Не беспокойся, я вижу, что у вас такого нет. Тогда просто пиво, спасибо.

Она кивает и из холодильника достает мне бутылку «Короны». Я делаю пару приличных глотков, запрыгиваю на высокий барный стул и, тяжело вздыхая, руками подпираю голову.

Ну, все прошло охренительно напряженно.

Я не знаю, как себя чувствовать. Отчасти я сильно зла, что Саммер выгнала меня из моего собственного гребаного дома. Но гораздо сильнее меня гложет то, что я, без сомнений, расстроила ее сильнее обычного. Внутри расцветает некомфортное чувство вины. Мне не было так плохо с тех пор, как мама ушла. Я этого не вынесу. Саммер злилась на меня бесчисленное количество раз, но она никогда не выставляла меня за дверь. Не в самую последнюю очередь потому, что, как бы сильно я не доставала ее, ей нужно было, чтобы я работала. Обычно я уходила на пару часов, а потом, когда она успокаивалась, говорила с ней, но сейчас понимаю, что так уже не получится.

Я занимаю место в углу барной стойки перед телевизором. «Дом своими руками с Керсти». Очередное элегантное «давайте жить в развалюхах и мастерить кофейные столики из старых деревянных ящиков для яблок» дерьмо. День превращается в настоящий кошмар.

И куда мне, черт подери, податься? Я листаю список контактов. Ну, Эми Киплас и Марк Чундер по понятным причинам даже не под вопросом.

О-ох, посмотрим. Надо попытаться набрать Бетти. Бетти – наша подруга, и она журналистка. Она дружелюбная и веселая, а ее дом находится в Дидсбери, крутом месте для того, чтобы пожить там какое-то время.

Я выбираю ее номер и звоню.

– Йоу, это чувиха Джи, – здороваюсь я бесцеремонно.

– Кто?

– Джесс.

– Какая Джесс?

– Джесс Бим! Бетти, глупышка ты. Как ты там? Кажется, у тебя там громковато. Это играет «У старого Макдональда была ферма»?

– Ага, только что ездили с Генри на «Бэйби Сенсори»¹⁸.

– О, точно, Генри! Сколько ему уже?

– Восемь месяцев. Ты его никогда не видела.

Ой. Похоже, она злится. Неужели так страшно, что я не видела ее ребенка? То есть, о чем бы мы говорили?

– Знаешь что, Бетс? Теперь я могу с ним познакомиться. Саммер вытолкала меня за дверь и мне нужно место, чтобы осесть. Если я останусь у тебя, то иногда, когда тебе будет угодно, могу нянчиться с Генри, если другая няня не сможет прийти, или если у меня уже не будет каких-то других планов… Хм-м-м, Генри пока еще не знает, как танцевать? Я бы могла научить его отжигать под Бон Джови!

– Почему Саммер вытолкала тебя? – спрашивает она решительно. – Что ты натворила?

– Ничего! Почему ты так легко допускаешь, что виновата я?

Бетти молчит.

– Ладно, я могла устроить крошечную сцену на книжной презентации. Это был самый настоящий несчастный случай, но Саммер и слушать не захотела. Уверена, она скоро успокоится, но, думаю, для меня же лучше будет двигаться вперед самой.

– Я не уверена, что хочу быть причастной к вашей ссоре, Джесс

На заднем плане слышится вой ребенка.

– Да ладно, лишь на одну-две ночи, Бетти Бу. Ну дава-а-а-ай. Все будет, как в старые добрые времена. Я притащу канистру маргариты и диск с живым выступлением «Kings of Leon». О-ох, у тебя же большой дом. Мы могли бы… могли бы закатить вечеринку! Эпичную домашнюю вечеринку!

В голове проносятся мысли о составлении для вечеринки плейлиста в «Спотифай»¹⁹. Бетти обожает регги. Я загуглю «лучшие регги песни» и закину их все в музыкальный список специально для нее. Я достаю из кармана куртки свою надежную шариковую ручку «Бик» и собираюсь нацарапать на руке надпись: «домашняя вечеринка эпический плейлист». Не успеваю дописать слово «домашняя», как Бетти опускает меня с небес на землю.

– Эм, настолько… веселую… эпическую домашнюю вечеринку, как ты озвучила, мой маленький сын, боюсь, не оценит. Прости, Джесс. Не думаю, что остаться у меня такая уж хорошая идея. Но удачи! Вообще-то, в августе мы устраиваем праздник в честь дня рождения Генри. Я была бы рада, если бы он познакомился с тетей Джессикой. Я напишу тебе подробнее ближе к делу, договорились?

– О! Да, несомненно… – отвечаю я, ощущая зуд от того, что слова «тетя» и «Джессика» произносятся в одном предложении. – Звучит прекрасно!

Вовсе нет.

Мы завершаем разговор немного сухо, и я пролистываю остаток списка контактов в телефоне. Я звоню каждому человеку, которого считаю ближайшим другом, но все заканчивается тотальной катастрофой. Эмили, которую я встретила в Танзании, слишком занята своей напряженной работой в качестве адвоката по правам человека. Коллум, веб-дизайнер, все еще злится на меня за то, что забыла ответить на его сообщения, особенно после нашей бурной ночи на прошлый Новый год. А моя подруга Мишель, гитаристка-бисексуалка, оказывается, больше не хочет быть моей подругой, ведь я недостаточно внимательна и заинтересована, когда в ее жизни «появляются настоящие, реальные проблемы».

– Я буду текилу, пожалуйста, – обращаюсь я к Страшиле Элейн. Она отрывает взгляд от телевизора и лениво наполняет одну из маленьких стопок для шотов.

– Немного рановато для текилы, а, дорогая? Что-то тревожит тебя? – Она протягивает мне выпивку костлявой рукой без мизинца. Я опрокидываю рюмку и киваю на бутылку, призывая повторить.

– Это текильная скорая помощь, – поясняю я. – Друзья бросили меня, на банковском счету у меня меньше сотни фунтов, я лишилась работы и, похоже, могу стать бездомной.

Страшила Элейн выглядит ужасно ошеломленной, что в некоторой степени меня успокаивает. Я беру обновленную рюмку.

– Знаешь, я просто не понимаю, что со всеми не так. У людей есть много друзей для разных вещей, разве нет? Они знали, какая я, когда познакомились со мной. Я беззаботная, веселая, любящая приключения оторва, а не «поговорим о твоих эмоциях и поплачем как тряпки» друг. С чего вдруг они стали ждать, что я буду другой? Я не слишком хороша во всей этой идиотской трогательно-чувствительной хрени.

Страшила Элейн пожимает плечами, и я стучу по барной стойке пустой рюмкой, после чего барменша устремляет взгляд на телевизор.

– Просто езжай и поживи с мамой и папой, милая, – говорит она, словно все так просто. – Они тебе помогут разобраться.

Я вздыхаю.

– Не могу. В том-то и проблема! Мама умерла давным-давно. Папу я и не знала. Я знаю о нем только то, что он был отвратительным обманщиком, он оставил мою маму еще до того, как родилась я, и разбил ей сердце на миллион кусочков, после чего оно так и не стало прежним. – Я качаю головой и выпиваю очередной шот. – Я планировала снова путешествовать по миру, но потерпела крах! Че-е-е-е-ерт.

– Бедная малышка.

Опрокидывая очередной шот, я чувствую блаженное тепло на щеках, а у всего вокруг вдруг сглаживаются углы. Я изучаю Элейн. Она кажется милой. И совсем не страшилой.

– А могу я остаться у тебя, Страшила Элейн? Я могла бы помогать по бару. Мне всегда казалось, что жить в баре довольно круто.

– Нет, дорогая, – отвечает она. – Не думаю.

Я киваю и икаю, любезно принимая отказ.

– Можно мне тогда еще выпить?

– У нас акция на двойные порции, дорогая. – Она указывает на вывеску за ее спиной.

– Чудесно. Срази меня.

Она наливает мне двойную порцию.

– Может, у тебя есть какая-то тетя, уточка? Бабушка? Крестная? Кузены? Бывший?

Я отрицательно качаю головой.

– Неа. Никого у меня нет, – обреченно вздыхаю я. – Я одинока. Одна-одинешенька в этом ледяном ми… Ой, хотя… Вообще-то, думаю, у меня есть бабушка. Или по крайней мере была. Я с ней не встречалась. Даже не знаю, жива ли она. Ну, ее не было на похоронах мамы… во всяком случае, не помню, чтобы видела ее там, но о том дне я вообще мало что помню. Матильда, думаю, так ее зовут… Точняк. Матильда Бим.

– Ты даже не знаешь собственную бабушку? Это охренительно грустно, так-то, цветик. – Страшила Элейн корчит гримасу, демонстрируя зубы с налетом и зеленоватым оттенком, что, полагаю, и является причиной ее прозвища.

Я тру глаза, начиная чувствовать себя слегка пьяной.

– Ага, кажца, это грустно. – Бабушка с мамой не общались, хотя, если подумать, то даже не знаю почему. – Пхоже, бабушка была супер бгатй, жила в огромном, роскошном доме в…

Минуточку.

Я снова быстро вынимаю телефон из куртки и отчего-то трясущимися руками подключаюсь к Сети. На это у меня уходит чуть больше времени, потому что текила сделала мои пальцы неуклюжими, но спустя три попытки я, наконец, вбиваю в поисковую строку «Матиль Бим + Кенсингтон».

По запросу браузер выдает 192 сайта. Я кликаю на них и сонно прокручиваю страницы вниз.

Мне трудно дышать. Вот же Матильда Бим! Живет в Кенсингтоне на какой-то Бонэм Сквер. Согласно списку избирателей за 2013 год, который зарегистрирован последним, ей семьдесят семь лет. Это, должно быть, она. Должна быть она. Матильда Бим не то чтобы редкое имя.

– Ты чертов гений, – часто дышу я, роясь в карманах джинсов в поисках денег.

– Что такое, дорогая? – спрашивает Страшила Элейн, одним глазом поглядывая на Керсти Олсопп, жеманно ухмыляющуюся на камеру.

– Ты, ты – ик, – гениалня. Ты совершенно права. У меня есть бабушка. Живая бабушка. И, думаю, в общем, кажется, она при деньгах. Черт, мне надо было подумать об этом годы тому назад! Ого, сколько же времени я упустила! – Я спешно расплачиваюсь и, покачиваясь, соскакиваю со стула. – Она сможет одолжить мне денег. Заем или типа того. Я сразу же отправлюсь путешествовать! Вернусь на Ямайку, чтобы отрываться! Да-а-а-а! Я собираюсь отправиться домой, собрать небольшую сумку и немедля сесть на поезд обратно до Лондона. Нельзя терять время.

– Хм-м-м, – хмурится Страшила Элейн. – Дорогая, ты немало выпила. Уверена, что это хорошая идея?

– Нет, не уверена, Страшила Элейн. Совершенно не уверена. Но это единственная чертова идея, что у меня есть!

Отправиться на поиски бабушки во вторник в полдень, когда ты грустная и пьяная, не самая обычная выходка. Подсознательно я знаю, что, возможно, стоило бы все обдумать куда тщательнее: сделать пару звонков, уточнить, что бабушка на самом деле живет в Кенсингтоне по найденному мной в гугле адресу, или что она, ну, знаете, вообще-то жива. Но отчаяние с текилой эквивалентны спутанным мыслям, а я ох как отчаянна, а сколько во мне текилы! Когда я возвращаюсь домой, чтобы упаковать вещи, и слышу, что у Саммер гости, моя решимость становится только тверже. Меня не было дома около часа, а сейчас я слышу, как с кухни раздается хихканье. По коридору разносится звук чоканья бокалами с шампанским, который нельзя перепутать ни с каким другим.

Какого хрена?

Они празднуют?

Господи. Она, по всей видимости, действительно хочет, чтобы я съехала! Я, шатаясь, быстро добираюсь до своей комнаты, плюхаюсь на кровать и пытаюсь разрыдаться. Я правда стараюсь выжать слезы изо всех сил, хотя бы одну малюсенькую капельку, но, само собой, ничего не получается. Никаких сюрпризов, я продолжаю оставаться неплакатебельной.

Не найдя никакого чемодана, я спешно собираю одежду в мусорный мешок, хватаю ноутбук в чехле-сумке, крадусь вниз по лестнице и прохожу мимо фестиваля хихиканья на кухне. Когда я достигаю входной двери, из гостиной выпрыгивает мистер Белдинг, а на его плюшевой мордочке выражение любопытства. Сегодня, чтобы Саммер провела многочасовую фотосессию и выложила фотографии в «Инстаграм», на нем крошечная фиолетовая шляпка в виде пирога со свининой. Бедняга. Обречен на прихорашивания и позирования вместо игр и мурлыканья.

Из кухни слышится очередной взрыв смеха и звон ударов бокалов друг о друга после тоста. Кто-то, наверно Холден, кричит: «За расцвет Саммер!» Боже. Они поздравляют ее с моим выездом. Сегодняшний день и правда становится мрачнейшим.

Я выдыхаю, чтобы успокоиться, в груди разливается чувство обиды. И без задней мысли я одной рукой подбираю нашего кота и ухожу из квартиры.

Потратив последние наличные на билет, я сажусь на поезд до Лондона уже во второй раз меньше чем за неделю. Что, когда ты на взводе, тащишь на себе мусорный мешок с грязной одеждой, сумку с ноутбуком и прячешь перевозимого в кожаной куртке кота, совсем не относится к приятному и радостному опыту. Особенно, если в мешке дырка, и из него торчит треугольная часть серых пузырчатых трусиков тонги всем на обозрение, включая парня, который с грустью, но стоически, не отрывая взгляда, осматривает тебя на станции Юстон.

Вот я и стою перед гигантским белым домом с отделкой в Кенсингтоне.

Приехали: это дом бабушки.

Я делаю несколько быстрых вдохов-выдохов и нажимаю на маленький серебряный звонок в стене. Почти что сразу из интеркома раздается пронзительный женский голос.

– Слушаю?

В голосе слышится хрипотца. Бабушка или нет?

Вообще без понятия.

Дерьмо, я даже не знаю эту женщину! Могу ли я просто так заявиться и просить денег в долг, когда мы даже не знакомы? Я смотрю вниз на довольно урчащего мистера Белдинга, выглядывающего из-под куртки, словно у того могут быть ответы. Но он их не знает. Он не знает ничего.

Что я творю? Алкогольная смелость повыветрилась, и осталась лишь жестокая реальность: на самом деле я похитительница котят, уничтожительница контрактов на выпуск книги, да еще и с мешком вонючей одежды и изжогой с привкусом текилы.

– Эм, надеюсь, вы не возражаете, но я спрошу, что вы здесь делаете? Могу я вам помочь? Вы… вы в беде?

Я пугаюсь, когда интерком оживает.

– Эм… – Я подхожу ближе к микрофону. – Здравствуйте. Ух… Я думала, что здесь жила моя бабушка. Но вы молоды и американка, а мне кажется, что моя бабушка старая и англичанка, так что, похоже, ее тут больше нет. Так что я пойду. Простите за беспокойство.

Гениально. Я последние гроши спустила на смехотворную погоню за бабушкой. Прямо сейчас я ненавижу себя. Забей, Джесс.

– Ваша бабушка Матильда Бим? – спрашивает скрипучий голос.

– Эм, да. Я Джессика. Джесс.

Тотчас же звучит низкое жужжание и раздается щелчок, после чего мягко отворяется черная блестящая дверь.

Дерьмо! Моя бабушка здесь?

– Мы на втором и третьем этаже, – оповещает женщина из интеркома с веселым южноамериканским говором. – Внизу клиника.

– О! Хорошо! Благодарю, великолепно. Тогда увидимся через секунду!

Я толкаю тяжелую дверь и ступаю в кажущийся огромным холл с черно-белым шахматным полом и, насколько можно судить, весь заполненный лестницами. Я иду мимо них, направляясь к лифту, легчайшему и лучшему из вариантов на данный момент, учитывая, что я несу кота, сумку с ноутбуком и рвущийся полиэтиленовый мусорный мешок.

О, подождите-ка. Не может быть. Здесь, похоже, нет лифта.

– Шиш с мошонкой, – ворчу я под нос, таща мешок по полу в отчаянии, и громко причитаю, – шиш с мошонкой.

Я ненавидела лестницы в свои лучшие времена, но со всем этим багажом? Это будет сло-о-о-ожно. Мистер Белдинг фыркает, соглашаясь.

Дверь слева от меня открывается и оттуда появляется голова невысокого кучерявого мужчины. Он вроде моложе меня, одет в тянущийся белый докторский халат, а на его лице выражение крайней озадаченности.

– Могу я вам помочь? – спрашивает он с мелодичным шотландским акцентом, изучая меня и мои пожитки, подозрительно нахмурившись.

– Да, пожалуйста, – отвечаю я. – Я ищу лифт. Вы знаете, где он?

Он прочищает горло.

– Эм, это здание построено в середине девятнадцатого века. Здесь только лестницы.

– Шиш. С. Мошонкой, – ворчу я снова, когда мое беспокойство оправдывается. – Мои вещи очень тяжелые.

– Можете здесь не говорить «шиш с мошонкой»?!

– О? Это почему еще? – смотрю я на него пристально. – Вы здесь босс?

– Э, нет.

– Тогда с какой радости?

– Ну, потому что это кардиологическая клиника доктора Куреши. Мы лечим людей с болезнями сердца. Не думаю, что эти люди захотят услышать за дверью вопль «шиш с мошонкой», будучи уже растревоженными, неважно себя чувствующими и имеющими достаточно поводов для переживаний.