Текст книги "Винтажное руководство «Любовь и отношения» (ЛП)"

Автор книги: Кирсти Гринвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Надеждами и долбаными мечтами? Ого. Звучит супер-сложно. Я не много знаю о вторых свиданиях, потому что за всю свою жизнь не была ни на одном, но мне кажется, что это темы для серьезного разговора. Разве мы не должны говорить о шоу «Британское меню»⁵³ или, не знаю, о любимых игрушках из детства?

Я хмуро гляжу на бабушку в отражении обрамленного лампочками зеркала.

– Не слишком ли это напористо? Разве я его не спугну?

Бабушка громко смеется, не отрывая руку от моей головы.

– Достойная Женщина время от времени и должна быть напористой, дорогая. Мужчины не знают ни чего они хотят, ни что им нужно. Это и есть наша забота – указать им. Искусно, разумеется, – добродушно смотрит на меня бабушка. – Людям нравится говорить о себе, Джессика. На самом деле все только того и хотят, чтобы их выслушали.

Но… Это не моя стихия. Что касается эмоциональности, выслушивания и серьезности – это не ко мне. Мне эти области никогда не давались. Когда люди рассказывают что-то личное, они ждут, что ты поведаешь им что-то личное о себе. Они называют это «делиться». И потом тебе приходится думать об эмоциональном дерьме и прочих грустных и сложных вещах.

– Ну а если подумать, не могу ли я и дальше притворяться заинтересованной? – пытаюсь я найти альтернативу. – Ему, кажется, понравилось.

Бабушка убирает тонкую прядь седых волос за ухо и, посмеиваясь, грациозно качает головой.

– Конечно, ему понравилось. Но, боюсь, у нас мало времени, и сегодня нам нужно углубить ваши отношения. Ты должна побудить его раскрыться тебе, Джессика. Задавай ему побольше вопросов о нем. Подтолкни его к тому, чтобы он поведал тебе тайные желания. Будь чутким слушателем, и он увидит в тебе серьезного претендента.

У меня вытягивается лицо.

– Претендента? На что?

– На любовь, на что же еще? Доверься мне. – Бабушка хлопает меня по плечу и берет со стола колд-крем «Понд», чтобы увлажнить мое лицо вот уже в сотый раз на этой неделе. – Миллионы женщин следовали моим подсказкам, как влюбить в себя мужчину. Я на сто процентов знаю, что делаю.

Я скрещиваю руки на груди и ворчу, глядя в зеркало. Целью всего вечера будет изучение надежд и мечтаний Лео Фроста. Потрясающе!

Нет.

– Ого.

Лео широко улыбается, пока я своей новой плавной походкой «леди» иду к нашему месту встречи, четвертому постаменту, на котором в данный момент мостится ненормальная скульптура кукарекающего на солнце петуха ультрамаринового цвета.

– О-го, – повторяет он, разбивая слово на два слова, зелеными глазами изучая каждый дюйм моего тела с неприкрытой похотью. Откровенно говоря, сегодня бабушка справилась со своей задачей великолепно. На мне очередной сарафан, на этот раз насыщенного кораллово-розового цвета, тоже узкий в талии, только вместо тонких бретелек короткие рукава-«крылышки». Ноги втиснуты в бирюзовые туфли на высоком каблуке «Мэри Джейн», а на носу балансируют огромные солнечные очки «Шанель» в черепаховой оправе «кошачий глаз». А с кудряшками в стиле «пин-ап», элегантно обрамляющими искусно накрашенное лицо, я определенно «бомба» из пятидесятых – чуть меньше от невинной Дорис Дэй⁵⁴, чуть больше от чертовски сексапильной Авы Гарднер⁵⁵.

– Ты тоже неплохо выглядишь, – мурлычу я, не торопясь сдвигая очки указательным пальцем. И это правда.

На Лео облегающая темно-синяя рубашка-поло, подчеркивающая его широкие плечи, и темно-коричневые брюки, которые, признаю, демонстрируют его отличную задницу. Его челка как всегда уложена идеально и по-пижонски, но, несмотря на щегольский наряд, он выглядит иначе. Не таким… пижоном.

Я в памяти держу предупреждение Валентины. Лео Фросту нельзя верить. Наверняка он так разоделся, потому что знает, как хорошо в этом выглядит. Меня не проведешь, и кто теперь неудачник?

Лео Фрост. Художник. Мыслитель. Человек. Неудачник.

– У меня для тебя подарок, – усмехается он, потянувшись к заднему карману брюк.

Ага! Валентина говорила об этом. Вручит мне экстравагантный подарок, чтобы затащить меня в постель. Это, должно быть, что-то маленькое, ведь оно поместилось в задний карман брюк. Украшение? Билет на «Евростар» до Парижа с туром по местам отдыха геев? Маленькое оригами в виде сердца, которое он сделал сам?

Лео вытягивает руку из кармана и протягивает мне… небольшой белый бумажный пакет.

Я осторожно беру его и открывают. Внутри ничего нет. Он дал мне пустой бумажный пакет.

Чего?

Ох!

Теперь-то я поняла шутку. Это бумажный пакет из самолета. Это совсем не экстравагантный подарок. Лео Фрост подарил мне бумажный пакет на случай рвоты! Я, удивившись, громко хохочу и, продолжая игру, аккуратно убираю пакет в сумочку. Отлично придумано, с подозрением размышляю я. Лео смеется в ответ и предлагает мне руку.

– Итак, куда мы сегодня отправимся? – спрашиваю я, мягко беря его под руку, пока мы идем по аллее мимо фонтанов. – Я всю неделю ждала этого вечера.

Лео указывает на Национальную Галерею.

– Туда, – отвечает он, настойчиво ведя меня к ступенькам. – Там закрытая выставка работ Ван Гога⁵⁶, выставлены новые картины, и у меня есть билеты.

Ван Гог?

Твою мать.

Если и есть что-то, в чем я смыслю меньше, чем в поэзии, так это в искусстве.

Боже, ну почему он не может просто отвести меня на ужин, как нормальный человек? Или на рок-концерт. Я эксперт в рок-концертах – я могу отрываться, как никому и не снилось. Ну, не считая одного раза, когда я пыталась проехаться на толпе, но та оказалась немного рассредоточенной и, по большому счету, в воздухе меня держал один плотный парниша.

Я незаметно хмурюсь. Искусство. Лео Фрост выкинул очередную странную карту. Я еле вынесла вечер стихов, не давая спасть маскировке, прячущей настоящую Джесс.

Как, черт подери, мне пережить еще и это?

Глава двадцать пятая

Достойная Женщина утонченная и образованная. Научитесь разбираться в искусстве, классической музыке и литературе. Достойный джентльмен оценит, если его спутница будет не только слушать его мысли о мире, но и понимать их.

Матильда Бим, «Как быть хорошей домохозяйкой», 1957

Я совершенно не в своей тарелке. На выставке полно богатых претенциозных людей, они потягивают винтажное шампанское и обсуждают картины Ван Гога. Они использую такие слова как «мощные», «ритмичные» и «пронзительные», чтобы описать их. Картины великолепны, признаю, но эти люди ведут себя так, словно у них множественные оргазмы. Думаю, та женщина с розовыми щеками, стоящая у «Подсолнухов», только что получила еще один. Я сюда не вписываюсь.

Пока мы ходим от одной работы к другой, я пытаюсь узнать о Лео что-нибудь личное, как меня инструктировала бабушка. Но при каждой попытке нас перебивает кто-то из знакомых Лео: клиенты «Вулф Фрост», куча женщин – часть из которых явно влюблена в него, а часть люто ненавидит, но все, без исключения, до смешного красивые – и даже журналист из «Телеграфа», обозревающий мероприятие и крайне заинтересованный в том, чтобы сфотографировать нас с Лео счастливыми до безобразия.

– Не-е-ет! – кричу я, когда фотограф направляет большой фотоаппарат на меня.

Если мое фото появится в национальной газете, меня кто-нибудь обязательно узнает. Они могут раскрыть меня, и проект будет в опасности. Я не могу рисковать. Не сейчас.

Но моя мольба вырывается слишком поздно, фотограф успевает заснять нас. Блин. Бабушкины старания могут одурачить Лео Фроста, но что насчет людей дома? Людей, которые знают меня в реальной жизни. Они-то за прической, линзами, одеждой и остроконечной грудью узнают меня через секунду.

Лео приподнимает брови.

– Тебе не нравится светиться в прессе?

Я поправляю воротничок платья.

– Эм, нет. Я… не люблю.

Он прищуривается и одобрительно улыбается.

– Как свежо.

Схватив еще два бокала шампанского у проходящего мимо официанта, Лео протягивает один мне. Я притворяюсь частью шампанского заговора и смиренно делаю глоток. Светловолосый мужчина в ярких красных брюках с другого конца зала замечает Лео и начинает яростно махать ему, пробираясь через толпу к нам. Чтобы Лео не заметил его и мне не пришлось изображать из себя красивую картинку, слушая очередной разговор о гольфе, рекламных разворотах и его отце козле, я вынуждена встать прямо перед ним и одарить взглядом из-под ресниц.

– Здесь жарко и людно, не находишь? Не возражаешь, если мы пойдем куда-нибудь, где немного… тише? – Я прикусываю губу. – Я была бы очень благодарна.

Лео смотрит на меня с беспокойством.

– Конечно. Ты в порядке? Наверху должно быть пусто. Идем.

Он берет меня за руку, и мы, незаметно проскальзывая мимо приглашенных, уходим из зала с выставкой работ Ван Гога, чтобы направиться к лифтам. Как только двери закрываются, Лео говорит:

– Убраться подальше от этого шума было хорошей идеей. Хотела бы увидеть картины какого-то конкретного художника? Здесь отличная коллекция.

Мой мозг пуст.

Я никого не могу вспомнить. Ни единого чертового художника!

Я их знаю, но сейчас, когда он спросил, я не могу вспомнить ни одного имени. Кроме, разве что Ван Гога, которого мы только что видели.

Напрягаясь, я пальцем стучу по подбородку.

– Хм-м-м, дай-ка подумать…

И тогда, когда мне почти удается выставить себя полной дурой, на меня снисходит озарение. «Черепашки ниндзя». «Черепашки ниндзя»! Разве их назвали не в честь превосходных художников?

– Донателло! – едва не кричу я от облегчения.

Сила черепашек.

– Ох, не думаю, что сейчас здесь есть что-то из его работ, – отвечает Лео.

Я потираю лицо.

– Какая жалость. Ну, что ж, тогда Леонардо.

Лео усмехается, тут же нажимая кнопку, и мы поднимаемся на второй уровень крыла Сейнсбери.

– Да Винчи, мой тезка. Хороший выбор. В Национальной Галерее собраны отличные работы эпохи Ренессанса.

– Супер, – выдыхаю я. – Просто супер. Эпоха Ренессанса – моя любимая эпоха.

Глаза Лео расширяются от удовольствия.

– И моя тоже!

Когда двери лифта открываются, нас перехватывает мужчина с вытянутым, умным лицом, в костюме и в очках. Думаю, он вышибала версии мира искусства.

– Здравствуй, Теренс, – здоровается Лео, сердечно пожимая мужчине руку. – Всего лишь я. Решил, что нам нужно немного отдохнуть от того, что внизу.

– Вы когда-нибудь уходите домой, юноша? – Теренс подмигивает. Лео подмигивает ему в ответ.

Поверить не могу такой наглости! Мне следовало догадаться. Само собой, Лео приводит сюда всех женщин, с которыми встречается, совершенствуя свою чувственную, артистичную сторону, пока какая-нибудь дурочка не влюбится в него. Ну так вот, я этой дурочкой не стану! Он теряет время и даже не знает об этом.

Теренс ведет нас сквозь огромную арку в зал с высокими белыми стенами, завешанными картинами в позолоченных рамах. Он бросает взгляд на часы.

– Сегодня могу предоставить вам лишь пятнадцать минут, шеф. Этим вечером здесь только я.

Теренс оставляет нас, и Лео тут же подводит меня к картинам. Он идет, ступая по полу широкими, уверенными шагами, а мне в моих «Мэри Джейн», чтобы успевать за ним, остается только быстро семенить. Скучаю по своим кроссовкам.

Ладно. По крайней мере, мы одни. Никто нас не потревожит. Целых пятнадцать минут. Мне нужно справиться как можно скорее.

Время надежд и мечтаний. Разузнай.

Но… Я же не могу просто выпалить этот вопрос? Эй, Лео, какие у тебя надежды, сокровенные мечты? Это было бы слишком очевидно. И жутко.

Я легонько приступаю.

– Итак, Лео, – произношу я мягким голосом. – Прошу, расскажи мне больше о своей работе. Я знаю, что ты в рекламном бизнесе, но чем конкретно ты занимаешься в «Вулф Фрост»?

– Ну, я арт-директор, – бодро отвечает Лео, его голос эхом разносится по огромному пустому пространству. – Так красивее звучит работа с копирайтерами и художниками, чтобы быстро и профессионально создавать концепты для клиентов. Моя специальность – печатные медиа. Сейчас это не так популярно, как было когда-то, но мне нравится работать с осязаемыми страницами.

Я понимающе киваю, как показывала бабушка. О-о-очень интересно.

Лео Фрост. Художник. Мыслитель. Человек. О-о-очень интересный.

– Долго ты там работаешь? – продолжаю я, попивая шампанское. Буэ.

– Боже, годы. Я начал сразу после университета Святого Эндрюса. Вообще-то, компанией владеет мой отец, так что у меня был «пропуск». – Он легонько задирает подбородок. – Но свое повышение я заслужил и возглавил кампанию «Мерседеса». «Управляй и оживай».

Управляй и оживай. Снова этот дерьмовый лозунг. Фу.

Когда я не отвечаю, Лео подталкивает меня:

– Знаешь ее? Рекламу «Управляй и оживай»?

Хм-м. Не уверена, что моих навыков хватит, чтобы притвориться, что эта реклама не грандиозная, бессмысленная чушь. Думаю, ярость будет просвечиваться через мою кожу, как сердце пришельца в фильме «Инопланетянин». Вместо этого я отрицательно качаю головой.

– Боюсь, не знаю, – извинительным тоном говорю я. – Но взглянула бы с радостью.

– Как-нибудь покажу. Было бы интересно твое мнение – показало бы оценку разных респондентов. – Он смеется, будто вспомнив что-то. – А знаешь, пару недель назад я был на книжной презентации, и из ниоткуда появилась одна женщина, она наехала на меня и сказала, что, по ее мнению, это ужасная реклама!

Боже мой. Он говорит обо мне.

Я прекращаю дышать.

– Ох, боже, – взвизгиваю я, поражаясь, как это делает Пич. Твою мать. Я бы не сказала, что наехала на него… Разве так было? – Как я сожалею! – Я глупо улыбаюсь. – В общем…

– Ага, я даже сорвался на этой женщине. После я так жалел об этом… В тот день я упустил клиента, да еще и подхватил кошмарную простуду, так что уже был в отвратительном настроении. Самое забавное, что идея той части рекламного фото, что она оскорбляла больше всего – модель в бессмысленном бриллиантовом купальнике – даже не моя, это была идея отца! Я вроде как даже согласен с ней, что это смешно.

Моя челюсть прямо-таки падает. Поверить не могу. Лео Фросту жаль, что он был таким грубым на презентации. Он был простужен. Бриллиантовое бикини даже не было его идеей.

– Ох, я уверена, вся твоя реклама чудесная, – говорю я ровно, пытаясь не выдать удивление.

– Думаю, она достигает своей цели. – Лео пожимает плечами, останавливаясь перед «Портретом музыканта». – «Управляй и оживай» была номинирована на премию лондонской рекламной ассоциации, так что не может быть такой уж плохой.

Благодаря своему исследованию я уже знаю об этой номинации, но изображаю шок и удовлетворение от того, как умен мой спутник.

– Ого!

Лео пожимает плечами, создавая впечатление скромного мужчины.

– Будет один из показных смехотворных балов с дресс-кодом и ужином. Это моя первая номинация, потому, понимаешь, довольно волнительно.

– Это впечатляет. – Я складываю ладони вместе. – Твой отец, должно быть, гордится тобой.

При упоминании отца Лео тяжело сглатывает и резко меняет тему.

– Расскажи мне больше о твоей работе, Люсиль.

Моей работе? Ой. Я не могу рассказать Лео, что я писатель. Он может обнаружить связь с презентацией и понять, что девушка, которая назвала его пенисовым принцем – я. Это слишком важный момент, чтобы импровизировать на месте, нужно будет обсудить это с бабушкой.

Я делаю вид, что отвлекаюсь одной из картин.

– Эта – прекрасна, – говорю я, уставившись на полотно под названием «Мадонна в скалах». Стоит мне приглядеться, и я осознаю, что она действительно прекрасна. Вообще-то, дух захватывает. Не знаю, почему – дело может быть в сложности, внимании к деталям или в световом акценте на коже. Не знаю, как пояснить, я же не сведуща в искусстве, как Лео Фрост. – Обожаю ее, – бормочу я.

Лео одаривает меня долгим взглядом.

– Это была любимая картина моей мамы.

– Была? Она передумала? – я посмеиваюсь.

– Я о том, что это была ее любимая картина до ее смерти. Она назвала меня в честь художника Леонардо. Я часто прихожу посмотреть на нее. Вероятно, даже чаще, чем следует.

У меня перехватывает дыхание.

Мама Лео умерла?

Этого я не ждала. Это не очень вписывается в теорию о «счастливчике по жизни», которую я себе про него надумала.

– Боже, мне так жаль, – отвечаю я инстинктивно. Слова прозвучали сухо и не передали того, что я, как никто другой, понимаю, каково это. Он едва заметно пожимает плечами, а в глазах на мгновение возникает чувство, которое я узнаю без промедления. Его я видела давным-давно, когда смотрелась в зеркало. Чувство потери. – Моя мама тоже умерла, – говорю я, усаживаясь на скамейку рядом с нами. – Когда мне было восемнадцать.

Мне не следовало говорить ему это.

Я никому об этом не говорю.

Я его даже не знаю.

– Блядь, мне жаль это слышать, Люсиль. Я тоже был молод – пятнадцать. – Он подсаживается ко мне и грустно улыбается. – Паршиво, да?

Он берет меня за руку и легонько ее сжимает. Я ощущаю тепло и силу. В груди щемит. Я знаю, что, по идее, должна сегодня копнуть глубже, но все это кажется слишком личным. И хотя он может быть единственным знакомым мне человеком, понимающим, каково это – потерять маму, даже после всего сказанного и сделанного Лео – незнакомец. Я не должна была говорить ему о себе правду. Я забираю свою руку и кладу ее на колено. Мне нужно рассеять меланхоличное настроение, растекшееся по залу словно масло. Но я не знаю, что сказать. Что, черт подери, говорят, когда кто-то рассказывает о смерти своей мамы? Прежде мне не приходилось бывать по эту сторону баррикад. Если бы это была реальная жизнь, я бы поступила одним образом. Но это работа. Я дала обещание смириться и держаться.

– Думаю, она бы гордилась твоей номинацией, – выдавливаю я с улыбкой.

Лео крутит ножку бокала с шампанским.

– Знаешь, я не уверен в этом. Она безумно любила отца, но ненавидела коммерческое искусство, считала, что оно бездушное… – Он поворачивается лицом ко мне. – Хочешь посмеяться?

– Всегда.

– Иногда меня беспокоит, что мама была бы разочарована, узнай она, что я присоединился к отцовскому бизнесу. Будто я подвел ее.

– Это не смешно, – качаю я головой. – Мамы умеют забраться под кожу, даже если их больше нет с нами. Тебе же нравится то, что ты делаешь?

– У меня получается, я полагаю. Знаешь, мама всегда хотела, чтобы я стал художником. Когда мне было четырнадцать, я выиграл школьное художественное соревнование и никогда не видел ее более гордой.

Он кажется тоскующим. Я вспоминаю набросок лодки.

– Тогда почему ты не займешься этим? – Я пожимаю плечами. – Будь художником. Если это то, что ты любишь. У тебя достаточно таланта.

Лео громко гогочет, и из-за этого взрыва хохота я даже подскакиваю. Он проводит рукой по волосам, взъерошивая уложенную челку, и та больше не выглядит так строго.

– Ах, нет, это всего лишь несбыточная мечта, так, мысли перед сном. Не относящиеся к реальности. Мои наброски так себе, а в «Вулф Фрост» я отлично справляюсь. Однажды отец передаст мне компанию, и ни один мужчина не станет воротить нос от подобной перспективы. У меня все предопределено. Я очень счастливый человек.

Он награждает меня уверенной улыбкой. Эту улыбку я видела на снимках папарацци. Но на мгновение она дрогнула.

– Только потому, что тебе что-то дают, не значит, что ты должен это принимать, – говорю я тихо. – Мы оба знаем, что жизнь слишком коротка и непредсказуема, чтобы не делать то, чего желаешь на самом деле.

Я задумываюсь о том, чего хочу я. Милая вилла на пляже в отдаленном местечке. Но на этот раз картинка выглядит подернутой дымкой, не такой четкой, как обычно.

Лео медленно кивает.

Я изучаю его надменные черты лица, его слегка длинноватый нос, высокие скулы, подбородок, как у телезвезды, длинные ресницы, умные зеленые глаза, и нарушает пропорциональность черт лишь пролегшая между бровями складка. Хм-м. Это часть игры? Какой-то ход с «беспокойной душой», чтобы я захотела переспать с ним? Судя по словам Валентины, в случае с Лео ни в чем нельзя быть уверенной… Но он точно не стал бы задействовать смерть матери. Даже отъявленный мудак не стал бы так делать.

Лео приближается ко мне и подталкивает меня плечом.

– Итак, Роуз была твоей мамой? – спрашивает он низким голосом. – Женщина из твоих стихов.

Внезапно сердцебиение ускоряется. Становится слишком быстрым. Я не хочу отвечать на этот вопрос. И уж точно я не хочу говорить о своей маме с Лео Фростом.

– Ты погляди, наши пятнадцать минут прошли! – восклицаю я так громко, что эхо отскакивает от стен еще трижды. Я поднимаюсь со скамейки с ослепительной улыбкой. – Нам, вероятно, следует спуститься, – говорю я немного спокойнее. – Не хотелось бы навлечь на себя гнев Теренса!

– Оу. – Лео кажется испуганным. Он тоже поднимается и следует за мной через арку. – Ну да, конечно. Теренс может быть устрашающим, когда не исполняет указания. Прямо как Халк. Наверное, продолжим разговор в другой раз?

Нет, если я что-нибудь придумаю.

Но я этого не говорю. Вместо этого я энергично киваю, как открытая и участливая спутница, какой и должна быть.

Пока мы ждем вызванный лифт, чтобы вернуться на первый этаж, я размышляю о цели сегодняшнего свидания. Расположить Лео к тому, чтобы он поделился своими надеждами и мечтами.

Как мне, черт подери, сделать это, если он отрекся от них?

Дневник Роуз Бим

21 Июня 1985

Возобновление клятв прошло великолепно. Увидев, как мама с папой любят друг друга, я поняла, что приняла правильное решение быть честной насчет Тома. Он явился на вечер в строгом смокинге, который, без сомнений, одолжил. Было странно видеть его в неяркой одежде, и как только он приехал, мне сразу стало ясно, что ему предельно некомфортно. Я представила его родителям как моего парня, и хотя у мамы расширились ноздри, все прошло так, как мне и представлялось, сцену никто не закатывал. Папа пожал Тому руку и пригласил его завтра на ужин. Том был взволнован, да и я тоже. Найджел Пембертон весь вечер стрелял в меня многозначительными взглядами. Том посчитал, что это уморительно, и мы не могли перестать хихикать. Бедный Найджел.

Глава двадцать шестая

Если вы будете следовать моим советам и инструкциям, то мужчиной вашего сердца захочет стать не один Достойный Джентльмен, потому кому-то придется отказать. Сделайте это сочувственно, с добротой и уважением. Сердце – хрупкий орган, и обращаться с ним нужно соответственно.

Матильда Бим, руководство «Любовь и Отношения», 1955

Когда выставка работ Ван Гога подходит к концу, мы выходим в теплую ночь и через Трафальгарскую площадь возвращаемся к шумной дороге, где дожидаемся вызванную Лео машину, чтобы та доставила меня домой. Пока мы ждем, я наблюдаю за ближайшими фонтанами, разукрашенными яркой разноцветной подсветкой. Мерцающие струи воды почти гипнотизируют, и не потому, что я все-таки пила шампанское, чтобы приглушить неприятные ощущения, вызванные глубоким разговором со смыслом. Я фыркаю себе под нос, и звук уносит порыв легкого ветра.

Лео медленно разворачивает меня, тянется к очкам, мостящимся у меня на голове, и забирает их, чтобы надеть на себя. Смотрится нелепо.

– Люсиль, я в них сексуальный? – спрашивает он как ни в чем не бывало. – Я прямо чувствую, что выгляжу сексуально.

– Очень сексуально, – отвечаю я, посмеиваясь.

– Так и знал. – И в очках от «Шанель» с оправой «кошачий глаз» он, широко расставив руки, идет по улице подчеркнуто мужественной походкой. В это время нас минуют туристы среднего возраста. – Приветствую, – здоровается с ними Лео низким, хорошо поставленным голосом. – Прелестный вечер.

Пара испуганно торопится прочь, бормоча что-то о Лондоне и отклонениях.

Я хихикаю. Я правда не собиралась искренне смеяться над чем-то, что сделает Лео… Но должна признать, он забавный. Да и какое облегчение – наконец посмеяться после созданной наверху, в зале да Винчи, атмосферы уныния.

Сняв очки, Лео возвращает их и становится передо мной.

– Ты мне нравишься, – признается он, как будто ставит перед фактом, а за его спиной тем временем проносится красный автобус.

– Ох, Лео, ты мне тоже нравишься! – отвечаю я незамедлительно мягким голосом с хрипотцой.

Он улыбается, прищурившись.

– Ты другая. То есть… отличаешься от всех, с кем я когда-либо…

Спал?

– …виделся. Мне уютно с тобой, и мне это нравится. Ты уникальная и… И необычная.

Необычная. Снова это слово. Черт, из-за винтажной одежды и милого и старомодного поведения он думает, что я какая-то мечтательная фея-маньячка. Что-то типа нежной Зоуи Дешанель⁵⁷ в причудливых платьях и шляпках. Если бы это не было такой сильной промашкой, ты было бы страшно смешно.

Я поднимаю на Лео взгляд и прикидываюсь скромной.

– Спасибо. Очень мило с твоей стороны.

Он подходит ближе и заправляет мне за ухо локон.

– Я серьезно, Люсиль. Мне нравится, какая… какая ты настоящая. В этом городе так много лжедрузей, людей, которых волнуют только статус, деньги, где их могут с тобой увидеть и кто твой чертов отец. Ты же… не такая. Ты – это ты. Ты хоть понимаешь, как это оживляет?

О мой бог.

– И я не хочу словить Тома Круза⁵⁸, – продолжает Лео, убирая руки в карманы брюк. – Особенно учитывая, что у нас было всего три встречи, но… Я подумал, что должен сказать тебе, чтобы ты просто знала, насколько мне нравишься. И я не часто такое чувствую. Точнее… никогда. Это все, честно.

Лео вытаскивает руки из карманов, берет за руку меня и указательным пальцем водит по моей ладони туда-сюда. Затем легко пожимает плечами и застенчиво смотрит мне в глаза.

– Думаешь, это бред?

Либо Лео Фрост величайший на свете актер… либо он нервничает? Он кажется нервным.

В груди появляется странное чувство. Трепещущее. Как изжога, но не совсем неприятное.

Нерешительно наклоняясь, Лео лицом тянется ко мне. Его озорной взгляд падает на мои губы, и он усмехается. Я смотрю на его губы, такие надменные и полные, красные… и раздражающе влекущие. Он кладет свою руку мне на поясницу, мягко, но уверенно притягивает к себе так, что я талией прижимаюсь к его торсу, другой рукой он приподнимает мой подбородок. Я устремлюсь ему навстречу, все ближе и ближе, а затем… прямо в последнюю секунду отворачиваюсь, и его губы касаются моей щеки.

Вовремя. Фух.

Фух. Определенно Фух. Верно?

Спина деревенеет от мысли, что я, увернувшись от поцелуя, не на сто процентов думаю в ключе «фух».

Разве я хотела поцеловать его? Нет. Конечно же, нет. Он придурок. Сексистская свинья. Злобный начинатель медленных хлопков. Тот, кто разбил сердце Валентины.

Лео превосходно отходит от моего отказа, проверяя телефон на предмет подъезжающей машины.

Когда он говорит по телефону, я снова смотрю на его рот.

Это приятный рот. Высокомерный, да, но еще добрый и, ну, великолепный.

Твою мать.

Почему я не могу прекратить смотреть на рот Лео Фроста?

Не будь дурой, Джесс. Это все только видимость. Он прекрасен в этой синей рубашке-поло, здесь душно, ты выпила шампанского, может, он не так ужасен, как ты думала, и, может, он куда глубже, чем тебе казалось, но это не значит, что он тебе симпатичен. Твою мать, не значит.

Лео замечает, что я пялюсь на его рот, и широко улыбается. Я быстро отвожу взгляд в сторону, делая вид, будто ищу в сумочке какую-то несуществующую вещь.

Когда он убирает телефон, то спрашивает:

– Ты свободна завтра вечером, Люсиль? Сегодня мы много говорили обо мне, а я бы хотел больше узнать о тебе.

– Да, свободна, – отвечаю я без заминки.

Но кто это был, Джесс или Люсиль, я не знаю.

Внезапно нервничать начинаю и я.

На машине до Бонэм Сквер я еду с довольно странным ощущением. Что-то вроде порхающих бабочек, но не в приятном смысле. Откровенно говоря, я выпила много шампанского и, наверное, нужно просто прочистить желудок. Надеюсь.

Я вспоминаю, как Лео грустил, когда в галерее говорил о своей матери, как смешил меня у фонтана, как наклонился, чтобы поцеловать. Затем думаю о том, каково это – быть поцелованной им. Готова спорить, Лео Фрост потрясающе целуется…

Нет.

Мне не нравится Лео Фрост.

Я кривлюсь, реагируя на предательство мозга. Прекрати, мозг.

Я пытаюсь взять себя в руки. Может, Лео Фрост источает больше тестостерона или специальных феромонов, я их нанюхалась, вот мои тело и мозг и отреагировали, как отреагировали бы у любого нормального человека? Другой причины, почему я его почти поцеловала, нет. Или… Может, сама того не осознавая, я пала жертвой влияния Лео Фроста? Попала под тот магнетизм, о котором на презентации Дэвиса Артура Монблана говорили Валентина и Саммер? Может, в этом и заключается магия Лео Фроста: уверенный и харизматичный придурок снаружи и чувствительный художник с ранимой душой – внутри? Может, это и есть его фишка, вероятно, так он и пленяет сердца, чтобы потом прожевать их и выплюнуть.

Я делаю мысленную пометку утром снова позвонить Валентине и как можно больше узнать о том, каким он был с ней. Мне нужна поддержка.

Когда машина подъезжает к бабушкиному дому, я благодарю водителя и выхожу. Поднимая голову, я решительно пересекаю улицу.

Добираясь до двери, вижу, что свет внизу включен. Джейми в клинике.

Видите. Вот что мне нужно. Мне нравится Джейми. У нас с ним просто секс. Из-за него я не нервничаю и не испытываю никаких непонятных ощущений, и это к лучшему. Так безопаснее.

Ух. Все слишком странно. Сердце вырывается из груди. Мне это не нравится. Нужно избавиться от этого ощущения, и как можно скорее.

Это можно исправить только одним путем.

Я взбегаю по лестнице, влетаю в вестибюль, с силой стучу по двери клиники. Джейми открывает тут же, как будто ждал меня.

– Здорово, Джесс, – приветствует он меня с теплой улыбкой. – Как твое…

– Давай займемся сексом, – перебиваю я его, заталкивая обратно в клинику и захлопывая дверь за нашими спинами. – Прямо сейчас.

Вот. Так-то лучше. Я снова могу дышать. Прелестная, обыкновенная сексуальная разрядка с Джейми, и нет больше кошмарных серьезных мыслей, нет никакой симпатии к неправильным людям. Я обратно надеваю солнечные очки, и Джейми предлагает:

– Хочешь прогуляться?

Я пожимаю плечами.

– Почему нет?

Сделать круг по парку – хороший способ проветриться. Мне не удалось сегодня побегать. Кроме того, мне пока не хочется рассказывать о сегодняшнем свидании бабушке и Пич. Если это возможно, предпочту не думать о нем вообще.

Мы с Джейми, едва волоча ноги, идем по лиственному частному парку дома Бонэм, а приятный ветер охлаждает наши разгоряченные и вспотевшие тела. Сейчас я, вероятно, выгляжу как надо: спутанные завитые локоны, растекшаяся по лицу тушь, торопливо застегнутое платье. В том и прелесть времяпрепровождения с кем-то простым как Джейми – мне плевать на свой внешний вид. Он приятель. Мой секс-приятель.

– Меня сегодня позвали на свидание, – посмеивается Джейми, когда мы минуем куст с цветущими розами. – Пациентка!

Понимаете? Его позвали на свидание, и он считает нормальным рассказать об этом мне. Круто, обычные сексуальные отношения. Ради того все и задумывалось.

– Пройдоха! – дразню я его, толкая локтем. – Она миленькая?