Текст книги "Винтажное руководство «Любовь и отношения» (ЛП)"

Автор книги: Кирсти Гринвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Я сглатываю.

– Вы двое…

– Может, ага. Он приехал в Лондон для съемок промо и, ну… – Она отбрасывает волосы назад, несмотря на то, что все они пришпилены наверху. Кажется, будто у нее тик. – Мы просто не могли держаться друг от друга на расстоянии. У нас всегда было это притяжение.

Подозреваю, что дело все же в том, что она преследовала его и присылала фото в стиле нюд, пока он не смягчился. Интересно, как это перенес Холден. Наверняка плакал в его рубашку лесоруба и на повторе слушал She & Him. Бедный придурок.

– Ты прелестно выглядишь, – говорит Лео вежливо. Похоже, он чувствует, что мне некомфортно, и нежно кладет руку мне на поясницу.

– Спасибо, – благодарит Саммер, вертясь вокруг своей оси, чтобы мы могли оценить ее почти победоносную задницу. – Ты тоже выглядишь прелестно, Люсиль, – восторгается она. – Насто-о-о-олько иначе. Потрясающая трансформация.

Что? Она назвала меня Люсиль? Что за игру она ведет? Что ей известно?

Черт. Если бы здесь не было Лео, я бы послала ее в пешее эротическое путешествие. Но мне нужно оставаться скромной и ограничиться лишь телепатическими посылами. Я пытаюсь передать мысль глазами. Она в ответ лишь улыбается.

– О, да, – продолжает она. – Я увидела вас в «Телеграфе» на прошлой неделе, в статье о ценном приобретении для выставки Ван Гога. Я поверить не могла, когда увидела вас вместе. «Лео Фрост с последней в длинной череде романов спутницей, Люсиль Дарлинг». – Она изображает кавычки в воздухе. Она всегда была такой раздражающей? – Я была прямо-таки шокирована. Люсиль, ты должна была сказать мне, что вы встречаетесь.

Твою мать. Я не знала, что статья вышла, и что в газете было мое фото. Черт подери. Она совершенно точно знает, что я притворяюсь кем-то другим. Потому она здесь? Чтобы выложить все? Унизить меня из-за кражи Мистера Белдинга?

– Откуда вы двое знаете друг друга? – спрашивает Лео, когда группа плавно переходит к медленной версии песни «Fly Me to the Moon» (Пер.: Унеси меня на луну).

– Ой, мы старые подруги. – Саммер неискренне смеется, после чего понижает голос. – Я знаю все ее секреты!

ДЕРЬМО.

Лео подталкивает меня и одаривает озорной улыбкой.

– Секреты Люсиль? Ну, вот теперь я заинтригован…

Саммер потирает руки.

– Ох, я знаю все. К примеру, Лео, знал ли ты…

Я застыла, каждый мускул в моем теле окаменел. Сейчас все рухнет. Абсолютно все. Прямо здесь и сейчас.

Даже не знаю, из-за чего сильнее беспокоюсь: потому ли, что после всех усилий проект полетит к чертям, или потому, что Лео больше не сможет смотреть на меня так, как смотрит сейчас – словно я крутейшая, интереснейшая женщина в мире.

Когда Саммер уже готова раскрыть какую-нибудь ужасную правду о том, кто я на самом деле, группа прекращает играть, и из колонок разносится голос, перебивающий ее.

– Леди и джентльмены, прошу, займите свои места. Объявляется начало вручения наград Лондонской рекламной ассоциации.

Лео хватает меня за руку.

– Похоже, пора. Приятно было снова повидаться, Саммер.

Уверенная улыбка Саммер слегка тускнеет.

– Да, конечно. Я найду вас позже.

Если только я не придумаю что-нибудь.

Наградив Саммер очередным холодным взглядом, я иду за Лео, и мы поспешно занимаем свои места, пока воздух в нефе наполняется волнением и предвкушением. За нашим столом два свободных стула. Стулья Пич и Гэвина. Я украдкой быстро сканирую пустеющий танцпол. Куда они, чет подери, делись?

– Ого, я и правда немного нервничаю, – смеется Лео, сжимая мою руку под столом.

– Ты будешь на высоте, – говорю я успокаивающим тоном. – Удачи.

– Удача здесь ни при чем! – усмехается Руфус Фрост с другого конца стола, жестом подзывая одного из официантов, чтобы получить порцию шампанского. Я одариваю Руфуса самым изящным испепеляющим взглядом, на какой способна. Лео целует меня в шею. Я льну к нему и кладу голову ему на плечо.

Саммер, сидящая через четыре стола от нас, глядит на меня с изогнутой бровью. Я тут же отдергиваю голову назад. Блин. Она охотится на меня. Как только будут объявлены победители, мне нужно будет решить, как вытащить Лео отсюда, и поскорее. Я не могу допустить, чтобы Саммер снова с ним заговорила. Или Пич. Или Гэвин, где бы он ни был. Это «Последняя надежда 2»⁶³, и мне необходимо спасти нашу миссию.

Мы сидим долгие тридцать минут, наблюдая вручение наград в скучных номинациях вроде «Лучшее оформление» и «Лучший полезный бренд». Свет приглушен, потому никто не замечает, как я отключаюсь.

– Мы дошли до номинации «Кампания года в печатных СМИ»… – объявляет ведущий в микрофон. Я чувствую, как Лео передо мной садится прямее, и это выдергивает меня из полудремы. Я с уголка рта вытираю каплю слюны, что успела вытечь.

– Вот оно! – шепчет Лео.

Ведущий открывает запечатанный красный конверт и зачитывает результат.

– И победителем премии ЛРА в номинации «Кампания года в печатных СМИ» становится…

Лео сжимает мою руку сильнее.

– Лео Фрост из «Вулф Фрост» с кампанией «Управляй и оживай»!

Что? Что?

Невзирая на мое недоумение, как все не видят, что слоган смехотворен, я все же радостно кричу и аплодирую с остальными.

Лео выдергивает меня со стула и наклоняет, чтобы запечатлеть на моих губах экстравагантный голливудский поцелуй, лишающий меня воздуха, и только потом вприпрыжку поднимается на сцену, чтобы получить награду.

– Ого, – смеется он в микрофон, изучая серебряный приз в своей руке. – Я бы никогда не подумал, что выиграю этот приз. Особенно, когда соревнуюсь с такими невероятно талантливыми командами. Спасибо неподражаемой команде «Вулф Фрост» за ваш тяжкий умственный труд, и огромное спасибо ЛРА за то, что голосовали за меня.

Мы все аплодируем.

Лео делает глубокий вдох.

– Вообще-то, в течение последних пары недель у меня было забавное приключение. Благодаря ему я сделал открытие касательно работы, ну и касательно направления моей жизни, полагаю. Некоторые из вас, а вообще, большинство знают меня как вечного холостяка.

Со стороны гостей раздается вежливый смех, а с задних столов раздается крик:

– И это мягко сказано! – Это вызывает куда больший смех.

– Ладно, ладно! – Лео, улыбаясь, поднимает руки и глазами ищет меня. – Три недели назад на ярмарке клиента Люсиль Дарлинг запрыгнула в мою аттракционную машину и, сейчас я рискую прозвучать слащаво, в мое сердце.

Гости издают коллективное «А-а-а-а-ах». Я же краснею и делаю глоток шампанского.

– Немногие люди могут возражать моему отцу, – продолжает Лео, вызывая очередной взрыв хохота. – Но Люсиль одна из таких. Также она необычная, креативная, страстный филантроп, не боящийся быть собой, быть отличающейся ото всех. Грандиозный бонус, что она красивейшая женщина из всех, что я встречал в своей жизни. Что я пытаюсь сказать… Люсиль, ты изменила меня. Ты привнесла свет. И перед прессой, перед всеми коллегами, желая быть таким же отважным и честным, как ты… я хочу сказать тебе…

Что… Что же он хочет сказать мне?

– Что я… Я считаю, что ты типа потрясная.

Я откидываю голову назад и гогочу в голос. «Я считаю, что ты типа потрясная» – реплика из фильма «Бриолин 2».

Зал взрывается аплодисментами, а Лео торопится спуститься со сцены, подбегает ко мне, поднимает со стула, берет на руки и крутит с восторгом. Я хохочу ему в шею, а он ставит меня на землю, наклоняется и шепчет на ухо:

– Я люблю тебя, Люси.

Я прекращаю смеяться.

Что?

Он любит меня?

Это шутка?

Я гляжу прямо на него. Он нежно смотрит на меня, и его взгляд не похож на шутку.

Боже.

Поверить не могу.

Советы Матильды Бим сработали, и Лео… любит меня?

Это значит, что у нас получилось? Что эксперимент удался?

Ого.

Ого-го.

Я жду волну облегчения. Наконец я могу вернуться к бабушке и Валентине и сказать им, что «Как заполучить мужчину методами 1955 года» работает. Мне больше не нужно видеться с Лео. Больше не нужно рисковать и бояться опасных чувств.

Но я не чувствую облегчения. Я чувствую счастье, одухотворенность и вину. Настоящую гребаную вину. И легкую грусть, словно я потеряла что-то, что глупо, ведь нельзя потерять то, что было создано на лжи.

Лео любит меня.

И… Думаю, твою мать, я думаю, что тоже могу любить его. Гребаная хрень. Я не знаю, что делать. Я не могу любить Лео Фроста. Уверена, невозможно полюбить всего за три недели. Не учитывая, что он считает, будто я другой человек. И тот факт, что я не влюбляюсь.

Вот так ощущается любовь? Как самый великолепный, затруднительный долбаный кошмар?

Пока я колеблюсь, Лео изучает мое лицо, а на его лице радость сменяется беспокойством.

Я открываю рот, чтобы ответить. Думаю, я собираюсь сказать ему, что тоже люблю его, когда передо мной внезапно возникает почтальон Гэвин, чьи мальчишеские черты искажены тревогой.

– Пич сильно напилась, и я волнуюсь. Ты ей нужна. Она в гардеробной.

О, нет.

– Отведи меня к ней, – реагирую я сразу же.

Лео недоуменно моргает, а я, извиняясь, пожимаю плечами и иду с Гэвином к моей подруге.

Гэвин быстро ведет меня в маленькую гардеробную церкви. Он ждет снаружи, а я захожу внутрь, к Пич, юбка ее бального платья лежит вокруг нее полотном, а сама она растянулась на полу под вешалками с пальто, сонно прильнув головой к стене.

– Пич, ты как? – Я приседаю на корточки, чтобы быть ближе.

– Я чувствую себя не очень хорошо, – выдавливает она, тушь пятнам растеклась по ее щекам. – Я очень пьяная. Думаю, это все из-за текилы.

Конечно, блин, из-за текилы. Это моя вина. Не стоило советовать ей пить рюмками. Я же знала, как она сегодня нервничала. Мне следовало присматривать за ней. И как я только не предсказала итог?

– Все так кружится, вертится. – Глаза Пич закрываются. Она в хламину. Черт. Это в таком состоянии прежде бывала я?

– Нам нужно вернуть тебя домой, – говорю я, помогая подняться на ноги.

– В кроватку.

– Ага. Именно туда.

Гэвин ждет на скамейке в фойе церкви. Он выглядит обеспокоенным и определенно трезвее, чем раньше.

– Ты как? – Он спешит к нам и берет Пич под руку. Она прижимается к нему, качаясь из стороны в сторону.

– Просто слишком много выпивки. С ней все в порядке, – успокаиваю я его. – Слушай, мне нужно вернуться за моей сумочкой. – Я большим пальцем указываю в направлении нефа. – Вы сидите здесь, – я указываю на скамейку, – а я вернусь через секунду.

Ладно. Хорошо. Сумка. Я несусь обратно в зал. Мчусь через толпу к нашему столу и замечаю Лео, вовлеченного в беседу с Саммер. Она показывает ему что-то в своем мобильном. Его щеки раскраснелись, а красивое лицо застыло.

Боже мой.

Он знает.

Знает!

Я останавливаюсь прямо перед столом, мои руки начинают дрожать.

Они оба глядят на меня. Саммер награждает меня невинной улыбкой. Лео же, часто моргая, смотрит на меня с изумлением, а его глаза слезятся.

– Лео, я могу объяснить… – пытаюсь я, но не успеваю закончить предложение, как он подрывается со своего места, и стул за его спиной со скрипом скользит по полу.

– Ничего не хочу знать, – отрезает он сдавленным голосом и проносится мимо меня с опущенной головой.

Я поворачиваюсь к Саммер, сердце уходит в пятки.

– Что ты ему сказала? – шиплю я.

Саммер небрежно пожимает плечами и поднимает бокал с шампанским.

– Парень только что публично признался, что влюблен в тебя. Он заслуживает знать правду. Что ты та женщина, что унизила его на презентации «Пчеловода». Что по какой-то дикой причине лгала ему и притворялась кем-то другим. Что ты не скромница, какой пытаешься казаться. – Она смеется себе под нос. – Хотя, наверное, не стоило показывать ему фото с прошлогодней вечеринки в «Лидс», где ты ради шутки оголяешь чей-то зад. Он казался шокированным… Хэштег «неловко».

– Ты гребаная злобная тварь, – выплевываю я, хватаю со стула сумку и бегу за Лео.

– Куда бы ты ни пошла, ты вечно все разрушаешь, Джесс! – кричит она мне. – Тебе правда стоит разобраться в себе!

Я показываю ей средний палец и вылетаю в фойе, где Пич спит на плече Гэвина. Я замечаю, как Лео хлопает входной дверью.

– Будь здесь, – даю я указание озадаченному Гэвину, словно он пес, а я командую «сидеть». – Никуда не уходи. Я вернусь через минуту.

Когда я оказываюсь снаружи, то не вижу Лео, но вижу три выстроившиеся на дороге в линию машины из компании, в которой он нанимал их ранее. Должно быть, он в одной из них. Просто обязан.

Я открываю дверь первой машины.

– Лео? – просовываю я голову в салон. Внутри пусто, если не считать прикорнувшего водителя, дернувшегося от испуга, когда я очутилась прямо у его уха. – Простите!

Я несусь ко второй машине.

– Лео? – снова спрашиваю я. Но в этой машине Бенедикт Камбербэтч, он пишет кому-то сообщение. Кажется, его взбесило мое появление.

– Прошу прощения, это приватный автомобиль, – заявляет он высокомерно.

– Ой, да отвали ты нахрен, Бенедикт, – ворчу я, посылая ему самый испепеляющий взгляд, на какой способна.

Он запинается от ярости, а я захлопываю дверь.

Иду к третьей машине.

Лео должен быть там.

Дергаю дверь. Водителя нет, но Лео на заднем сидении несчастно смотрит на награду. Он глядит на меня, и его взгляд ожесточается. Я скольжу на сидение и закрываю за собой дверь.

– Мне так жаль, – выдавливаю я. – Прости меня.

Он кажется убитым. Я совершила чудовищную ошибку. Как только я узнала о его прошлом, поняла, что он не так ужасен, подумала, что у нас могут быть настоящие чувства друг к другу, мне стоило остановить проект. Следовало найти другой способ достать деньги для бабушки. Я такая идиотка.

– Почему? – задает он вопрос, в его замечательных болотно-зеленых глазах мука и отчаяние. – Почему ты не сказала мне, что мы встречались? Что тебя зовут Джесс? Я не понимаю. Неужели я был с тобой на той презентации настолько груб, что ты посчитала, будто должна притворяться кем-то другим?

Твою мать. Он знает только то, что я не та, за кого себя выдаю. Мне нужно прояснить ситуацию.

– Все было ради книги, – произношу я тихо и смущенно.

Его глаза расширяются от ужаса.

– Что?

– Мы хотели написать книгу о том, что советы моей бабушки, написанные в пятидесятых, сработают и сейчас. И… чтобы испробовать их, мы выбрали тебя.

– Кто – мы? – спрашивает он с испугом.

– Эм, я, моя бабушка и… Валентина Смит.

Он моргает.

– Твоя бабушка? И Валентина? Моя бывшая. Она подтолкнула тебя к этому? Какого хера, в чем дело? – Он сжимает голову руками.

– Я не думала, что ты влюбишься в меня! Ну, в Люсиль. Валентина сказала, что ты подлый бабник!

Лео качает головой.

– Какого хрена? Это клиника. Я же сказал тебе, что сожалею о том, как обходился с бывшими. Я извинялся перед Валентиной сотни раз. Когда мы впервые переспали, я сказал ей, что не настроен на серьезные отношения, что я вижусь с другими. Но она все равно злилась, когда я не захотел остепениться. Мне было паршиво из-за того, что я обидел ее, я просил прощения миллион раз, но ей это было не нужно, она называла меня злодеем. Я не злодей. Я этого не заслужил!

– Я не знала, что ты извинялся, – протестую я. Валентина опустила этот момент. Я тянусь, чтобы коснуться его, но он отмахивается от меня, словно от мухи.

– Поверить не могу, что ты приняла участие в гребаной мести надо мной.

– Это была не месть, – отрицаю я отчаянно. – Я не думала, что правда понравлюсь тебе…

Его голос ломается:

– Ну так, понравилась.

– Боже, Лео, ты мне тоже понравился, – говорю я молящим голосом. – Даже больше, чем просто понравился, но, Лео, все сложнее. Я никогда…

– Выметайся, – перебивает меня Лео, черты его лица окаменели, а в его обычно веселых глазах пустошь и сталь.

– Просто дай мне объясниться, – предпринимаю я попытку. – Думаю, я, скорее всего, влю…

– ПОШЛА ВОН! – Он перегибается через меня и открывает дверь машины. – Прошу, Люси… Черт, то есть, как бы тебя ни звали.

Я медленно киваю и забираю сумку оттуда, где ее бросила.

– Прости меня, – шепчу я, выбираясь из машины. Я поворачиваюсь, чтобы сказать что-то еще, что могло бы спасти ситуацию, но Лео успевает захлопнуть дверь. Он исчез.

Потрясенная, я, шатаясь, возвращаюсь в фойе церкви. Ощущение такое, словно я иду под толщей воды.

– С тобой все в порядке? – интересуется Гэвин, завидев меня. – Ты белая как смерть.

Его голос звучит глухо и как будто издалека.

– Все в норме. – Я сглатываю, вытаскиваю телефон и вызываю такси. – Просто хочу домой.

Пич спит всю дорогу обратно. Гэвин, окончательно отрезвевший, снова становится стеснительным, но продолжает приглядывать за Пич.

Высадив Гэвина у его дома, мы едем обратно до Бонэм Сквер. Я не могу выбросить Лео из головы. Выражение его лица. Говорящее о том, что его предали. Не думаю, что когда-то это забуду.

Когда мы вернулись домой, бабушка уже спала. Я знаю, что Пич будет расстроена, если бабушка увидит ее в таком состоянии, потому помогаю ей подняться по лестнице так тихо, как только могу, и увожу в свою комнату. Заставляю ее выпить кружку воды, помогаю переодеться в ночнушку и отправляю в постель, поворачивая на бок.

Сама ложусь рядом. Она бормочет что-то похожее на «прости».

– Не волнуйся, все будет хорошо, – шепчу я, убирая волосы с ее лица.

Но я лгу. Потому что правда заключается в том, что я не думаю, будто все будет хорошо.

Глава тридцать третья

Каждой Достойной Женщине стоит выбирать партнера либо своего происхождения, либо лучшего, и обязательно образованного. Это человек, с которым вам жить и растить детей. Он должен уметь заботиться о вас, иначе вы будете обречены на борьбу за существование и достаток.

Матильда Бим, «Как быть достойно невестой», 1956

Я не могу заснуть.

Как только засыпаю, то думаю о Лео, сердце начинает болеть, и я просыпаюсь. Если меня будит не это, тогда это делает Пич, вертясь на кровати и ударяя по лицу рукой.

Со вздохом я выбираюсь из-под одеяла, меряю шагами комнату и пальцем ноги натыкаюсь на острый осколок.

– Ай! – шиплю я, хватаюсь за ступню и скачу. Я вынимаю осколок из ноги. Это кусок фарфора, который остался после того, как племянник Джейми уронил Фелисити.

Я окидываю взглядом остальных кукол. Маминых кукол. Интересно, мама постоянно чувствовала ту боль, что чувствую сейчас я? Это она довела ее до грани?

Проверяю время на айфоне. Два часа.

Накинув халат, я крадусь к месту, где должна быть лестница на чердак, наверху вижу дверцу и замечаю небольшую свисающую веревку. Встав на цыпочки, я тяну за нее так медленно, как только могу, чтобы спустить деревянную лестницу максимально бесшумно.

После шага на первую же ступеньку раздается громкий треск. Я застываю. Если бабушка застукает меня после того, как велела не соваться туда, у нее будет приступ праведного гнева, а сегодня катастроф было достаточно, спасибо.

Спустя тридцать секунд, когда становится ясно, что бабушка не слышала треск, и я в безопасности, я аккуратно преодолеваю остальной путь, забираюсь на чердак и закрываю дверцу в потолке за собой. Я сразу же чихаю. Ух, здесь невероятно пыльно, невозможно дышать!

Дотягиваясь до ближайшей стены, я нащупываю выключатель и тут же нажимаю на него. Чердак освещается ярким светом голой лампочки, свисающей с балки под потолком. Я качаю головой, моему взгляду открываются коробки, игрушки, бумаги, старые призы и книги, очень много книг. На чердаке пусто, черт подери. Бабушка откровенно лгала. Я хватаю приз, балансирующий на открытой картонной коробке, и читаю надпись.

Кенсингтонское соревнование юных танцоров балета. Победительница – Роуз Бим.

Затем поднимаю старый школьный блейзер с вышивкой на воротнике.

Собственность Роуз Бим, класс 4 «блу»⁶⁴.

Ого. Это все мамины вещи! Неудивительно, что я ничего не нашла в доме – они все свалены здесь!

Открывая странные коробки, я яростно копаюсь в них. Здесь школьные отчеты, подписанная театральная программка с «Ромео и Джульетты», кассеты, наполовину использованные бутылочки духов и несколько рекламных листовок о клубе, называющемся «Печальная канарейка».

Затем под бирюзовым полосатым одеялом замечаю огромный черный сундук, задвинутый в темнейший угол чердака. Я пробираюсь к нему, заглушаю очередной чих и перемещаю пару мишек Тедди, упавших мне на голову с поверхности картонной коробки. Усаживаясь перед сундуком со скрещенными ногами, я сдергиваю одеяло, комкаю его и отбрасываю в другой конец чердака. После чего медленно поднимаю крышку.

Внутри полно конвертов и папок, старых журналов и писем. Вскоре я обращаю внимание, что под бумагами зарыта маленькая кучка блокнотов с красочными, пестрыми обложками.

Нахмурившись, я беру самый верхний блокнот и открываю его.

Первая страница исписана размашистыми закорючками, выведенными жирными чернилами синего цвета, которые часто приобретают для перьевых ручек. Почерк я узнаю сразу же.

Это почерк мамы.

Дневник Роуз Бим

Руки начинают трястись.

Дневник Роуз Бим

9 Июля 1985

Не могу писать четко, очень сильно трясутся руки. Черт подери. Мне нужно дышать, но я не могу вдохнуть.

Только что была внизу, когда меня позвала мама. Она сидела в гостиной с папой, и оба они выглядели чрезвычайно серьезными. Я подумала, будто они хотят сообщить мне, что кто-то умер. Но прежде, чем я успела спросить, кто, папа велел мне сесть. Затем он сказал, что я больше не увижусь с Томом. Сначала я засмеялась, решив, что он выдал одну из своих глупых шуток, но потом мама начала плакать, и до меня дошло, что он говорит серьезно. Папа рассказал, что он попросил одного из своих друзей разузнать о Томасе Трумане, и тот выяснил, что Том – известный игрок с ворохом долгов, и что он, без сомнений, использует меня ради денег. Я заявила папе, что он смешон, потому что знаю о карточных играх Тома и знаю, что он любит меня, и это настоящая, истинная любовь. Том вернул мне каждое пенни, что я одолжила ему, это я родителям и сказала.

И тогда папа сказал мне худшее из того, что человек вообще может сказать. Он рассказал, как прошлой ночью ходил повидаться с Томом у него дома и предложил ему двадцать тысяч фунтов, чтобы Том уехал из Лондона и больше не искал встречи со мной. Согласно словам отца, Том взял их без колебаний. Я не верю этому. Не могу поверить. Папа возмутился, что они потратили на меня кучу времени, сил и денег, чтобы дать мне правильное воспитание только для того, чтобы я вышла замуж за тунеядца, охотника за семейными деньгами, и скандалом вроде этого разрушила репутацию, создаваемую с таким трудом. Мама потянулась, чтобы обнять меня, но я оттолкнула ее. Как она допустила подобное? Она просто сидела с папой и соглашалась с каждым его словом, как делала каждый чертов раз.

На этой ноте я выбежала из комнаты и из дома. На метро поехала к дому Тома. Открыл Джон. При виде меня черты его лица исказились. И он передал мне записку. От Тома. Я пыталась открыть конверт, но руки тряслись так сильно, что Джону пришлось это сделать за меня. Записку даже не стоило убирать в конверт. В ней было простое «Прости».

Я спросила Джона, куда уехал Том, но он ответил, что понятия не имеет. Как только я могла быть такой долбаной идиоткой?

Дневник Роуз Бим

10 Июля 1985

Я отправилась в театр, чтобы поспрашивать, знает ли кто, куда уехал Том. Похоже, на прошлой неделе он позвонил сообщить об отказе от должности, и все расстроены тем, что он их кинул. Они и половины не знают.

Дневник Роуз Бим

12 Июля 1985

Я пробыла в постели два дня кряду и только сейчас перестала плакать. Думаю, у меня просто закончились слезы. Мама продолжает стучаться в дверь, пытаясь принести еды и теплого молока, но я каждый раз посылаю ее нахрен. Прежде я никогда не сквернословила перед родителями. Но теперь мне плевать. Они больше ничего не значат для меня. Я хочу сказать ей, что она наделала. Что я беременна, и это ребенок Тома, и что она разрушила все. Но она даже не заслуживает знать. Папа не заслуживает знать. Они ядовитые, старомодные и жестокие… И Том… Я дурила сама себя.

Мне нужно убираться отсюда. На моем счету есть три тысячи фунтов. Я уеду завтра. Здесь со всем кончено. Они никогда не узнают о моем ребенке. Никогда.

Дневник Роуз Бим

15 Июля 1985

Это будет моя последняя запись. Я собираюсь выбросить дневник. Собираюсь выбросить их все… Не хочу, чтобы что-то напоминало мне о такой жизни. С меня хватит, я не вернусь. Прощай.

Роуз х

За чтением маминых дневников я провожу два часа, и не могу поверить в то, что читаю. Вот как разбилось мамино сердце? Этот мужчина, мой отец, использовал ее и оставил?

Слова расплываются перед глазами, когда я понимаю, что произошло. Он вообще знает о моем существовании? И бабушка. Она и дедушка Джек заплатили Тому, чтобы тот бросил маму. Из-за из снобизма. Потому что у Бимов есть репутация. Это кошмарно. На меня накатывает волна жалости. Неудивительно, почему мама не верила людям, совсем не удивительно, почему она была такой угнетенной и так страдала. Люди, которых она любила и которым верила больше всего на свете, обманули ее.

Пока я убираю дневники обратно в сундук, сердце часто колотится в груди. Подняться сюда было плохой идеей. Что я хотела найти? Почему решила забраться сюда именно сейчас, после всей сегодняшней драмы? Господи, моя жизнь – череда гребаных неверных решений.

Как же я зла. Зла на себя. На бабушку. Теперь ясно, почему она была так уклончива. Естественно, она не хотела, чтобы я знала, что маме разбил сердце не какой-то мужчина. Это была она. Она и Джек. Так вот что она имела в виду, когда говорила о том, что сможет «реанимировать себя». Она считала, что, приняв меня, все исправит.

Адреналин мчит по моему телу, вызывая чувство, словно я сейчас взорвусь. А ведь я думала, что бабушка и правда хорошая. Ощущала удовлетворение оттого, что она гордилась мной.

Я неосознанно тереблю рукава халата и наблюдаю за блестящими на свету пылинками, кружащими вокруг и будто никогда не приземляющимися на пол. Я думаю о маме. О взрослении в окружении тех, кто не хочет обнять, не хочет поговорить о любви, о пролитых слезах, о жизни в четырех стенах. Вспоминаю сидение на полу в библиотеке, когда позвонила Пэм, чтобы сообщить, что мама не нашла в себе сил жить дальше.

Бабушка лгала. И лгала по-крупному.

Спускаясь с чердака, я больше не таюсь, как по пути наверх, и наступаю не на одну скрипящую ступеньку, а на три. Из своей спальни выплывает бабушка, ее седые волосы взъерошены, а на бледном морщинистом лице испуг. Когда она понимает, что это всего лишь я, а не грабитель, то испытывает облегчение.

– Ох, Джессика, ты так меня напугала! Боже мой, как прошел бал? Ты хорошо провела время? – Вдруг она осознает, где я только что была. – Стой… что ты делала наверху? Я говорила тебе не…

– Ты врала мне, – перебиваю я ее, сходя с лестницы, мой голос дрожит. – Ты позволила мне думать, что не имела отношения к тому, почему мама была такой несчастной. Но во всем была виновата именно ты. Ты и Джек.

Бабушка легко покачивается.

– Это не то…

– Я только что прочла ее дневник! Она была влюблена, по-настоящему влюблена, нашла родственную душу, и лишь потому, что он не подходил под ваши стандарты, ваши драгоценные гребаные стандарты Бимов, вы заплатили ему, чтобы он бросил ее. И она так и не оправилась.

– Боже милостивый, – шепчет бабушка, ее нижняя губа начинает дрожать. – Я собиралась сказать тебе…

– Правда что ли?

– Да! Собиралась объяснить все. Когда проект был бы окончен.

– Ах, ну да, твой драгоценный проект. Ну, поздравляю! Лео признался мне в любви, так что, знаешь, гип-гип ура. Вот только он узнал, как мы обошлись с ним, как мы лгали ему, и это опустошило его. Мне не следовало верить тебе.

Бабушка заламывает руки.

– Когда она ушла, Томас вернулся.

Я моргаю.

– Что?

– Он вернулся через четыре дня, чтобы вернуть деньги. Он сказал нам, что любит Роуз и понял, что совершил ошибку. Твой дедушка отослал его прочь. Он солгал, что Роуз решила уехать и теперь живет с семьей в Нью-Йорке, и чтобы Том не смел даже на пороге нашем появляться. Я чувствовала жутчайшую вину.

В горле возникли болезненные ощущения. Я не понимаю, в чем дело.

– Мой отец вернулся, а ты так ей и не сказала об этом? – шепчу я, не веря своим ушам.

Бабушка начинает рыдать. Ненавижу это. Первым порывом было успокоить ее, но она этого не заслуживает. Из-за ее снобизма моя мать всю свою жизнь считала, что человек, которого она любила, взял деньги, чтобы бросить ее. А он так не поступил. Может, если бы она знала, она бы не…

– Джек запретил мне. Он был моим мужем. Мне следовало слушаться его.

– Она была беременна, ради всего святого!

– Когда мы отсылали Тома, то не знали этого. Я узнала об этом только тогда, когда обнаружила дневники Роуз в развязанном мусорном пакете за мусорными баками. Уже было слишком поздно.

Я провожу руками по своим волосам. Просто не могу поверить.

– Она всю жизнь верила в ложь. Это уничтожило ее!

– Я знаю, и я сожалею, – выдавливает сквозь слезы бабушка. – Мне казалось, я знаю, что для моей дочери лучше. Если бы она следовала моим советам, то, прежде всего, не связалась бы с таким ненадежным человеком. Забеременеть вне брака!

Я качаю головой.

– Ты невероятна, – выплевываю я, выпрямляясь. – Я знала, что ты старомодная, но это уже чересчур. Как ты только не видишь, насколько это чудовищно и осуждающе?

Глаза начинает щипать. Мне нужно убираться отсюда.

– Об этом я жалею больше всего, – тихо признается бабушка. – Джек разрушил все. После побега Роуз он стал много пить, потерял контроль над «Дилайтексом», удача отвернулась от нас, он стал холодным и отстраненным. Она ушла с его внуком, оборвала все связи, отказалась говорить с нами… меня это потрясло, но его – убило. Меньше чем через два года у него случился сердечный приступ. Поверь мне, я чувствую вину каждый день своей жизни. Я выследила Роуз после смерти Джека. Нашла вас обеих в крошечном домике в Манчестере. Когда я явилась, она кричала и бросалась на меня. Сказала, что если я люблю ее, то больше никогда не должна с ней связываться. Что мне оставалось, Джессика? Я не знала, что делать. Потому я постучалась в двери твоей соседки…

– Назойливой миссис Фарревэй? – шепотом уточняю я.

– Да, миссис Фарревэй. И предложила платить ей, если она будет посылать мне ежемесячный отчет о том, как вы справляетесь. Так я и узнала, что Роуз… что она… – Бабушка теряет самообладание, на ее лице проступает расстройство.

Я пытаюсь сглотнуть, но мешает огромный ком.

– Если ты знала, что она умерла, то почему не пришла на похороны? – спрашиваю я сорвавшимся от боли голосом. – Почему не пыталась найти меня?

– Я была на похоронах.

– Что? Ты врешь. Тебя там не было.

– Я была, Джессика. Стояла сзади, за другими гостями. Видела тебя с твоими друзьями. Ты была… в неважном состоянии.

Я вспоминаю мамины похороны. Как перед началом службы выпила полбутылки текилы, как Саммер пришлось держать меня, чтобы я могла стоять. Настолько пьяная, что даже не заметила Матильду.